Таких не берут в космонавты. Часть 3

Глава 7

Я вышел из подъезда дома, где проживала Лена Зосимова и Веня Морозов. Запрокинул голову, взглянул на затянутое облаками тёмное небо, подставил лицо ветру. Из окон дома доносились голоса людей, детский плач и музыка: «Струнный квартет №8» Дмитрия Шостаковича. Я с десяток секунд отыскивал на небе прорехи в покрове облаков. Слушал музыку. Поглаживал рукой струны неплохо потрудившейся сегодня гитары. Музыка вдруг стала едва слышна (словно в квартире, где она звучала, закрыли форточку). Я тряхнул головой и неспешно двинулся вдоль дома. Старался не ступать на скопления подтаявшего снега.

«Эмма, — сказал я, — найди мне на сайте „Жертвы политического террора в СССР“ информацию о Вениамине Олеговиче Морозове, тысяча девятьсот сорок шестого года рождения, уроженце города Кировозаводск».

«Господин Шульц, информация о Вениамине Олеговиче Морозове на сайте „Жертвы политического террора в СССР“ не найдена. Я нашла там информацию об Олеге Дмитриевиче Морозове…»

«Стоп, Эмма. Спасибо. Олег Морозов меня не интересует. Но ты меня порадовала: Веня Морозов больше не жертва коммунистического террора. Похоже, не зря я сегодня мёрз на той остановке. Поройся в интернете. Что там вообще есть об этом Морозове. Я имею в виду Вениамина Олеговича».

«Господин Шульц, найдено семьсот пять страниц с упоминанием всех запрошенных вами параметров поиска…»

«Семьсот пять? — удивился я. — Нехило наш Веня наследил. Ты ещё скажи, что он и в Википедии отметился».

«Найдены две страницы в Википедии, где присутствуют все…»

«Озвучь мне информацию с той, что на русском языке».

«Морозов Вениамин Олегович. Родился восемнадцатого февраля тысяча девятьсот сорок шестого года в городе Кировозаводск, СССР — советский государственный деятель. С тысяча девятьсот девяностого года — заместитель министра внутренних дел СССР, генерал-полковник. Член КПСС с тысяча девятьсот семьдесят третьего года. Герой Советского Союза. Герой Социалистического Труда. Кандидат юридических наук…»

Я шёл мимо светящихся окон дома. Придерживал рукой гитару. Под ногами у меня хлюпал превратившийся за день в кашицу снег. Я слушал приятный голос своей виртуальной помощницы. То и дела покачивал головой.

«…Службу в органах внутренних дел начал в тысяча девятьсот семидесятом году…»

«…Честно исполнившему свой долг старшему лейтенанту милиции Морозову Вениамину Олеговичу указом Президиума Верховного Совета СССР от девятнадцатого декабря тысяча девятьсот семьдесят третьего года было присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали „Золотая Звезда“. Информация о попытке угона самолёта была засекречена…»

«…Указом Президиума Верховного Совета СССР от восемнадцатого декабря тысяча девятьсот девяностого года Вениамин Олегович Морозов назначен на должность заместителя министра внутренних дел СССР…»

Я вошёл в квартиру Лукиных, снял верхнюю одежду — заметил в прихожей незнакомый плащ и мужские ботинки (не принадлежавшие Иришкиному отцу: тот носил обувь на пару размеров меньше). Прислушался — на кухне шипел жир в сковороде, в гостиной бубнил телевизор. Я шагнул из прихожей, едва не столкнулся с Иришкиной мамой. Та вытерла руки о фартук, нахмурила брови.

Вера Петровна посмотрела мне в лицо и заявил:

— Наконец-то. Пришёл.

— Добрый вечер, — сказал я.

Вера Петровна покачала головой, вернулась на кухню.

Я прошёл в гостиную, привлёк к себе внимание Виктора Семёновича. Тот сидел на стуле около аквариума, спиной к телевизору (где на экране мелькали похожие на тени фигуры). Иришкин отец задумчиво покусывал загубник трубки, выглядел слегка растерянным. Он поздоровался со мной, опустил взгляд на гитару. Указал на неё трубкой, но вопрос не задал…

Потому что за дверью Иришкиной комнаты раздался смех — смеялся мужчина.

Виктор Семёнович стрельнул взглядом в дверь, вздохнул, качнул головой.

Он снова посмотрел мне в лицо, неуверенно улыбнулся и сказал:

— М-да. Вот такие вот дела.

Я прошёл через гостиную, остановился у двери Иришкиной (и своей) комнаты, прислушался.

— Я уверена, что система Станиславского — это для актёра прямой путь в психиатрическую клинику, — говорила за дверью Иришка. — Испытывать на сцене подлинные переживания можно, но недолго. В итоге это приведёт к плачевным последствиям: расстройству психики. Неслучайно всё больше актёров и у нас, и за рубежом отказываются от наставлений Станиславского и переходят на систему Чехова. Театр это искусство перевоплощения, а не игра с собственной психикой. Искусство в том, чтобы убедить зрителя, а не себя.

Что спросил мужской голос, я не расслышал.

Иришка ответила:

— Михаил Александрович Чехов — это племянник Антона Павловича. Михаил Чехов заслуженный артист РСФСР. Жил не только в нашей стране, но и в Германии, и в США. При жизни был драматическим актёром и педагогом. Он некоторое время работал под руководством Станиславского. Создал свою актёрскую школу, которая пользовалась большой популярностью. Школы Чехова и Станиславского во многом похожи, но их отличает подход к помещению актёра в предлагаемые обстоятельства…

«Гляди-ка, Эмма, сестрёнке пригодился мой конспект», — сказал я и распахнул дверь.

Голоса в комнате при моём появлении смолкли.

Первым делом я отметил, что Иришкина кровать аккуратно застелена. Ни на кровати, ни за столом сестры я никого не увидел. Почувствовал знакомый аромат одеколона: запах хвои с древесно-мускусными нотами («Карпаты»). Повернул голову, увидел Иришкины колени — они выглядывали в проход из-за шкафа: Лукина сидела на моей кровати.

За моим письменным столом восседал наряженный в полосатый джемпер Гена Тюляев. При виде меня Геннадий выпрямил спину, словно вдруг напрягся. Мне показалось, что в его взгляде промелькнула растерянность. Гена взмахнул рукой, поприветствовал меня. Из-за шкафа выглянула Иришка — её распущенные чуть вьющиеся волосы свесились в проход.

Лукина посмотрела на гитару и спросила:

— Куда ты ходил?

— Встречался со знакомым, — ответил я. — Ты, как вижу, тоже не скучала.

Иришкины глаза хитро блеснули.

— Мы тут с Геной болтаем, — заявила Лукина. — О всякой всячине. Тебя ждём.

Геннадий скрипнул стулом. Он привстал, сунул руку в карман брюк. Достал ту самую «выкидуху» которую я затрофеил в четверг утром. Показал её мне. Положил «выкидуху» на письменный стол.

— Василий, — сказал Тюляев, — я тебе нож принёс. Мне он больше не нужен.

Я взглянул на циферблат будильника, что стоял на столе около Иришкиной кровати.

Тюляев и Лукина заметили направление моего взгляда.

— Гена предложил нам завтра в кино пойти, — сообщила Иришка. — На дневной сеанс. Всем вместе. Он сказал, что в «Пионере» снова показывают «Человека-амфибию». Это мой любимый фильм!

Иришка улыбнулась, чуть зажмурила глаза и тихо пропела:

— Эй, моряк, ты слишком долго плавал. Я тебя успела позабыть…

Лукина замолчала, тряхнула волосами.

— Я этот фильм уже сто лет не видела, — сказала она. — А раньше мы на него с девчонками часто бегали. Смотрели на Владимира Коренева. У меня в комнате даже его портрет висел. Пока брат ему усы не нарисовал.

Иришка улыбнулась и заявила:

— С усами Коренев стал смешным. Усы ему не идут. У меня над кроватью раньше много портретов висело. Брат всем усы дорисовал. Даже Юрию Гагарину. Я его за это отлупила. Весь день с ним не разговаривала!

Она тряхнула волосами — те заблестели в желтоватом свете лампы.

Я заметил, как Геннадий прикоснулся пальцем к своим усам.

— Вася, так мы пойдём завтра в кино? — спросила Иришка.

Я пожал плечами.

— Идите. Зачем вам моё разрешение?

Геннадий встрепенулся.

Стул под ним снова скрипнул.

— Ты не понял, Василий, — сказал Тюляев. — Я билеты для всех купил. Пять штук. Сеанс в три часа дня. У папы знакомая в кинотеатре работает. Я с ней вчера случайно встретился. Сегодня после школы забрал билеты. Вот.

Он поднял со стола широкую полоску бумаги и показал её мне.

— «Человек-амфибия» не новый фильм, — сказала Иришка. — Но билеты на него до сих пор вмиг раскупают. Гена молодец, правда? Я даже и не знала, что в «Пионере» завтра такой фильм будет. Я думаю, Надя тоже обрадуется.

— Степанова и Черепанов уже в курсе ваших планов?

Лукина покачала головой.

— Нет, — сказала она. — Я завтра утром к ним схожу.

Иришка вскинула брови.

— Братик, так ты пойдёшь с нами?

— Разумеется, — ответил я. — Обожаю Анастасию Вертинскую.

Лукина хлопнула в ладоши и заявила:

— Здорово!

Тюляев накрыл билеты «выкидухой» (словно их могло унести ветром), поднялся.

— Гена, ты уже уходишь? — спросила Иришка.

— Да, мне пора, — ответил Тюляев.

Он пообещал:

— Завтра за вами зайду.

Мы проводили Геннадия. В прихожей я пожал ему на прощанье руку.

Вернулись в спальню — Иришка спросила:

— Васенька, как ты считаешь, он понял мой намёк?

— Ты про усы?

— Да. Уверена, что без этих дурацких усиков Генка станет намного красивее! Как думаешь, он их уберёт?

Я пожал плечами и ответил:

— Завтра узнаем.

Весь вечер Иришка вертелась около зеркала: «наводила красоту». В ход снова пошли бигуди. Из шкафа Лукина опять достала все свои наряды и измучила меня вопросами, какое платье «лучше». От этих вопросов я сбежал в гостиную, где в компании Виктора Семёновича рассматривал через стекло ярких рыбок. С Иришкиным отцом я обсудил перспективы нашей советской футбольной сборной на грядущем (восьмом по счёту) чемпионате мира по футболу, который состоится этим летом в Англии.

Виктор Семёнович был настроен оптимистически. Он утверждал, что на этот раз наши футболисты учтут опыт прошедшего чемпионата Европы и не допустят осечки в финальном поединке. В том, что сборная СССР выйдет в финал чемпионата, Иришкин отец не сомневался. Я слушал его рассуждения и вспоминал, как болел за наших футболистов тогда: летом шестьдесят шестого года. Тогда я тоже воспринял поражение сборной СССР в полуфинале и в матче за третье место, как личную трагедию.

В воскресенье утром Иришка, как и обещала, прогулялась к Черепанову и Степановой. Мы ждали их сегодня в гости (я ещё не слышал отчёт Черепанова о вчерашней генеральной репетиции — мне о ней пока рассказала только двоюродная сестра). Хотя о точном времени мы встречи не договорились. Лукина ещё вчера заявила: Лёше и Наде понадобится время, чтобы «подготовиться» к походу в кино. Поэтому она и навестила наших одноклассников сама (с утра пораньше).

Надежда и Алексей пришли к нам в час дня. Оба благоухали запахами парфюмов. Идею похода в кино они безоговорочно одобрили. Надя заявила, что «Гена Тюляев — молодец». Черепанов в ответ кивнул, но нахмурился. Хмурился он недолго — до тех пор, пока не приступил к рассказу о вчерашней репетиции. Он описал, как поднимался вчера на сцену, как отыграл запланированные музыкальные композиции и чувствовал себя при этом «гвоздём программы».

Тюляева мы почти час дожидались в спальне (наша с Иришкой комната за это время пропахла духами и одеколоном, будто парфюмерный магазин). Геннадий явился точно в оговоренное время (наверняка выжидал внизу около подъезда и посматривал на часы). Дверь ему открыла Иришка. Гена Тюляев принёс с собой хвойный запах одеколона «Карпаты», но не принёс усы. Похожие на щетину волоски исчезли с его верхней губы — Геннадий при этом будто бы на пару лет помолодел.

— Гена, ты побрился? — воскликнула Лукина.

Она всплеснула руками.

— Да… — сказал Тюляев. — Надоело, что на улице меня путают с папой. Постоянно называют меня Юрием Михайловичем. Мы с папой похожи, когда в шапке и в пальто. Были. Из-за усов. Теперь-то уж точно нас не перепутают.

Генка неуверенно усмехнулся.

— Вот и правильно, — сказала Иришка. — Без усов тебе, Гена, даже лучше.

Лукина взглянула мне в лицо.

— Правда, Вася? — спросила она.

Я кивнул, заявил:

— Усы — это ещё и сборщик хлебных крошек. Девчонки мне жаловались, что они колются во время поцелуев. Потому я усы и не ношу. Чего только не сделаешь ради женщин! И ради их поцелуев.

Генка ухмыльнулся. Он взглянул на Иришкино лицо, но тут же отвёл взгляд (словно заинтересовался висевшими в гостиной на стене портретами). Гена повесил на крючок плащ, поправил воротник рубашки. Я заметил блеснувшую у него на рукаве запонку. Моя двоюродная сестра, по-хозяйски пропустила гостя вперёд себя в гостиную. Взглянула на своё отражение в зеркале, поправила причёску. Затем Иришка посмотрела на меня из-за спины Тюляева. Я заметил на лице Лукиной победную улыбку.

Кинотеатр «Пионер» находился в соседнем районе. До него мы почти полчаса добирались в трамвае. Я уже будто бы по привычке занял сидение в конце салона. Придвинулся к окну. Вспомнил, как весело ехал вчера, когда взял с собой гитару. Рядом со мной разместились Иришка и Геннадий — Лёша и Надя уселись отдельно, спиной к нам (их это будто бы и не смутило).

Тюляев и Лукина не умолкали на протяжении всего пути. Они явно были на одной волне. Спорили о том, где снимают лучшие кинофильмы (в СССР или за границей). Признавались в любви к индийскому кино. Обсуждали игру актёров в просмотренных недавно кинокартинах. Мечтали о том, чтобы интересные фильмы показывали по телевизору с утра и до позднего вечера.

Я вспомнил, что вот так же разговаривал со своей второй женой. Нам не приходилось придумывать темы. Мы будто бы беседовали, о чём придётся: радовались просто тому, что общались друг с другом. В прошлой жизни меня не однажды посещали мысли о том, что было бы, познакомься я со своей супругой на пару десятков лет раньше. Подумал я об этом и сегодня.

Кинотеатр «Пионер» резко выделялся на фоне соседствовавших с ним строений. Он выглядел пришельцем если и не из иного города, то уж точно из иного района. Я прикинул, что этот кинотеатр гармонично смотрелся бы на улице Ленина (неподалёку от Иришкиного дома), но не здесь (не рядом с низкими деревянными жилыми постройками). На стенах кинотеатра красовались афиши кинофильмов и выложенное из разноцветной мозаики изображение трубившего в горн пионера. Рядом с входом в кинотеатр толпился народ. Около уличных фонарей возвышались состоявшие из снега и льдин горки, походившие на баррикады.

В кинотеатре меня больше всего впечатлили двери. Они были не меньше трёх метров в высоту. Потому что макушка стоявшей рядом с ними женщины едва дотягивалась до их середины. Я первым вошёл в фойе. Остановился, огляделся. Заметил, что Иришка и Геннадий поспешили к стене, где красовались чёрно-белые фотографии советских актёров. Лёша и Надя тоже взглянули на стену с фотографиями. Но не пошли к ней, а поспешили в буфет, откуда в фойе кинотеатра проникали запахи свежей выпечки. Вернулись Черепанов и Степанова с пирожками в руках — выдали по пирожку с картошкой мне, Иришке и Тюляеву.

В кинозал мы вошли за четверть часа до начала сеанса. Там пахло мокрой древесиной и табачным дымом. Мы прошли к своим местам: Надя и Лёша уселись слева от меня, а Тюляев и Иришка примостились справа. Иришка положила руки на деревянный подлокотник, будто невзначай прикоснулась к моей руке. Я словно почувствовал её волнение, хотя Иришка улыбалась, обсуждала с Геннадием реальные перспективы создания людей-амфибий. На ту же тему спорили Степанова и Черепанов. Лёша то и дело размахивал остатками пирожка, толкал меня локтем — Надя улыбалась ему в ответ, упрямо покачивала головой.

Кинозал постепенно заполнялся зрителями. Я сообразил, что Лукина не лукавила — на дневном просмотре фильма четырёхлетней давности действительно будет аншлаг. Я вспомнил, как смотрел «Человек-амфибия» впервые: было это зимой шестьдесят второго года в Москве. Тогда я пришёл в кино вместе с родителями, потому что круг моих новых друзей к тому времени не сформировался. Помню, что фильм меня привёл в восторг. Особенно впечатлили тогда подводные съёмки. Те впечатления о подводной жизни Ихтиандра запомнились на всю жизнь. Наверное, именно из-за них я и увлёкся на закате лет подводным плаванием.

Я почувствовал, как Иришка толкнула меня локтем.

— Вася, смотри, кто пришёл, — сказала она.

Лукина указала на пробиравшихся к своим местам между рядами людей.

Я поднял взгляд и увидел мужчину с рыжими волосами и пробиравшуюся рядом с ним мимо чужих колен девицу с заплетёнными в толстую косу волосами. Сообразил, что это Лена Зосимова и Фёдор Митрошкин. Лена и Фёдор держались за руки. На нас они не смотрели. Они передвигались, не глядя по сторонам. То и дело смущённо извинялись перед людьми, которых побеспокоили своим поздним появлением. Зосимова и Митрошкин добрались до своих мест, развернулись к нам спиной. Я отметил, что Митрошкин занял место с тем же номером, что и у меня (только на три ряда ближе к пока ещё безжизненному экрану).

Я посмотрел на сестру и сказал:

— Неожиданная встреча.

— Ты видел, как они за руки держались? — прошептала Лукина.

Я кивнул.

— Видел.

Иришка усмехнулась.

— Мне девчонки из одиннадцатого «А» сказали, — сообщила она, — что Ленка Зосимова сразу после выпускного вечера замуж выйдет. Говорят, что даже дату свадьбы уже назначили. Как думаешь, это правда?

Мне показалось, что в голосе Иришки прозвучали нотки зависти.

Я ничего не ответил сестре. Потому что в кинозале погас свет, и десятки голосов радостно поприветствовали это событие. Я запрокинул голову — на экране передо мной замелькали яркие картинки.