Тафгай

Глава 17

Танцплощадка в Автозаводском парке — это как билет в далёкое детство. Деревянный помост, огороженный по кругу деревянной же оградой. Сцена с навесом из того же материала. А вдоль забора лавочки для тех, кто не танцует, или для тех, кого не приглашают. И через всю площадку на высоте в метра четыре на вытянутых толстых проводах висят электрические лампочки. Вокруг — темень, а там где отплясывает молодёжь и люди немного постарше — светло. Мимо хорошенькой девушки не промахнёшься, если она, конечно, сама не против. И если посмотреть на это с высоты птичьего полёта, то танцплощадка выглядит как лампа вокруг которой сотни легкомысленных мотыльков.

— Уважаемые товарищи горьковчане и гости нашего города, сегодня в парке играет для вас вокально-инструментальный ансамбль «Орфей», давайте поприветствуем музыкантов! — Сказала в микрофон со сцены женщина в белом платье по колено.

— Давай Битлов! — Тут же кто-то выкрикнул из толпы желающих культурно-танцевального отдыха.

— У нас вся творческая программа утверждена в Горкоме, — сразу обломала женщина битломанов. — Сначала прозвучат песни советских композиторов. — Пожалуйста, ребята, — обратилась она к молоденьким патлатым музыкантам с гитарами.

— Хорошо, — высказался Василёк по поводу предстающего веселья и довольный посмотрел на наших сегодняшних подруг.

А посмотреть было на что. Причёски с кренделями, платья мини, каблуки на туфлях здоровенные. У Нюры грудь стоит колесом. Нелька и Лариска подол укоротили по самое не балуй. Танька статная, высокая, хоть сейчас её в сельский клуб на подиум с показом коллекции мини-бикини 1971.

Я тоже немного приоделся, взял немного из тех денег, которые Костик дал на битьё моего мужественного лица. Купил брюки кремового цвета. Чёрный пуловер с широким разрезом на груди, и новую светлую полосатую рубашку, взамен порванной в клочья. А на ноги пришлось взять в магазине какие-то ботинки из натуральной чёрной кожи, которые сейчас немного тёрли пятки. Все мужики из общаги, кто меня встретил, высказались однозначно: «Пошёл на блядки!» На что всем подряд отвечал одно и то же: «Завидуй молча».

— Деньги остались? — Спросила нашу компанию Лариска, вынырнув откуда-то из толпы.

Я выразительно посмотрел на соседа Василия, который сегодня был спонсором. Заработал целых двенадцать рублей, сдавая вратарский шлем внаём. И именно из этих денег мы отдали трояк за вход, то есть по пятьдесят копеек за человека.

— Девять рублей ещё есть, — Василий протянул девушке девять рыжих и помятых бумажек.

Лариса эти бумажки как лиса зазевавшуюся курицу схапала в одно стремительное мгновение, сунула себе в сумочку, и вновь куда-то улетела сквозь танцующую толпу под песню композитора Бабаджана «Королева красоты»:

— Потанцуем? — Спросила меня Нюра.

— Куда подруга улетела? — Растерялся я растаявшим за один присест деньгам.

— Лариска сейчас «Агдама» возьмёт для настроения, — хохотнула низким голосом Танька.

— Тогда пойдём, — тяжело вздохнул я, так как танцы не любил, — тряхнём что ль стариной.

Мы протолкались ближе к центру танцпола, я оттёр корпусом в сторонку какую-то компанию молоденьких ребятишек, и мы принялись под заводной куплет, который я раньше слышал лишь в исполнении Муслима Магомаева смешно дёргаться.

Кстати, ВИА звучал очень даже прилично. Им бы ещё инструменты посерьёзней, может быть, даже прорвались бы на большую эстраду. Ближе к концу заводной композиции вновь материализовалась Лариса. И показала, что в холщовой сумке кое-что имеется. А именно — две бутылки «Агдама Бухаряна» в девятнадцать заводных оборотов, за которых я так понял, мы немного переплатили.

— Пошли в сторонку, — ухмыльнулся я, забирая сумку себе.

И я как ледокол среди маленьких льдинок повёл через танцпол отряд из четырех дам и одного юноши ближе к забору, где были свободные лавочки. Там я своими мощными пальцами вырвал пластиковую пробку из бутылки объёмом ноль семь литра, и, прикрыв от посторонних глаз своей широкой спиной нашу компанию, сунул бутылку соседу Василию. Так как он сейчас был какой-то особенно напряжённый.

— Много не пей, — пробурчал я.

Вася, глотнув из пузыря, смешно сморщился, а девчонки от чего-то захихикали. Дальше бутылочка пошла по кругу, лишь я отказался, во-первых, завтра важнейшие игры, а во-вторых, уже практически весь завод знал, что после отравления «Тройным одеколоном» я не пью. Да и честно сказать — не тянуло. Музыканты тем временем со сцены грянули другую вещицу:

После ещё двух бодреньких песен «Орфей» по просьбе трудящихся заиграл инструментальную медленную композицию. Раскрасневшаяся от «Агдама» Нюрка вцепившись в мою руку, потащила сразу же в центр толпы. Таня кстати тоже не растерялась, повела вытанцовывать для себя Василия, которого была немного выше ростом. И не удивительно, чего я только про перспективы своего соседа не напел доверчивым девчонкам.

Я плотненько приобнял немного полноватую фигуру девушки, профессионально пробежавшись руками по всему трепетному телу, и услышал, что песня всё-таки была со словами. Это же «Сумерки» из «Поющих гитар»! Триста лет не слышал:

Чем всё-таки хороши семидесятые, музыка — отвязная, мини-юбки — короткие, небо голубее, трава зеленее, сейчас стою за попочку Нюру щупаю, а она уткнулась носиком в мою грудь, и лишь возбужденно посапывает, млеет. Вон волосатики из цеха Толя и Коля тоже пришли подыграться с подружками. А вон Василий… Кстати, а где Вася? Танька с большими испуганными глазами подбежала к нам, но и без слов стало ясно, что увели Василька поговорить по-пацански.

— Девчонки ждите здесь! — Бросил я и полетел, распихивая недовольный народ, на выход.

«Знаю я эти разговоры по-пацански, деньги выбивать будут, покуражатся, поунижают. Есть такая людская порода — сволочь конченная обыкновенная, особенное удовольствие получает, когда топчет человека умнее, честнее и порядочнее себя», — с такими мыслями я вывалился в укромную аллейку парка. Василий держался за ухо, и что-то мямлил, низко опустив голову.

Я налетел на компанию из шести мерзавцев, как лев на соломенные чучела. Первый и второй даже ойкнуть не успели, как оказались по разные стороны аллеи. Один головой в одних кустах, другой тоже тем, что у него вместо соображалки в других. Третий ловко по-боксерски ушёл от моего хука. Зато четвёртый и пятый пали как подкошенные. Шестой поступил мудро, дал стрикача куда-то в темноту с криком: «Наши бьют!» С третьим пришлось повозиться ещё две минуты. Хороший парень, в том смысле, что пригодный для профессионального бокса. Башка каменная, страха нет. Трижды его достал куда-то в пятак. И каждый раз он поднимался и тоже пытался боксировать. Пока не встретил милый моему сердцу апперкот. Вообще таким ударом успокаивать тех, кто ниже ростом для меня, дылды, сподручней.

— Ты кто такой?! — Вылез из кустов один из первых гопников. — Да мы с Монастырки! Ты на кого сука тянешь?!

Ещё один боковой добивающий удар и всё, вопросы от крутого паренька с Монастырки закончились. Сразу видно — не годится бедняга для журналистской работы. Да и сам он куда-то снова упал.

— С других районов может есть кто? — Я как тигр обошёл поле боя. — Выходи сейчас сортировать буду. Брюнеты налево, блондины направо.

Поднялся всё тот же боксер и даже руки поднёс к подбородку. Я сделал ложный выпад вперёд. Пропустил мимо себя размашистый оверхенд, это когда рука летит в челюсть чуть-чуть сверху. И под приглушённые звуки музыки с танцплощадки я «потушил свет» самому твердолобому хулигану, пробив ещё один апперкот.

— Живой? — Обратился я к соседу.

— По уху дали, — Василий убрал руку и показал свой посиневший пельмень, возможно из-за сумерек орган слуха был и другого цвета.

— Кто тут на Монастырку тянет?! — Успел очухаться кто-то ещё.

— Не выступай, — на последнем слоге я залепил хлёсткий боковой. — Пусть отдохнёт, — я подмигнул Васильку.

Конечно, драка получилась смешной, но настроение немного испортилось, да и девчонки с соседом Васей от «Агдама» заметно окосели, который дёрнули вместо успокоительного. Поэтому когда «Орфей» заиграл что-то из зарубежных хитов, я потащил всю компанию в парк, на скамеечку продышаться, подальше от весёлой праздничной толпы. Таня и Лариса, обнимая и гладя по голове, успокаивали Васю, который пьяненько грозился всем что-то показать. Я же одной рукой обнимал Нюру, а другой Нелю, потому что нехорошо, когда человека никто не обнимает.

На следующий день, в воскресенье, первые игры назначили на одиннадцать часов утра. Для меня как для работяги, который уже привык вставать в пять, чтобы в шесть пахать у станка — это был просто праздник вдоволь поваляться в кровати. «Хотя кого я обманываю, — думал я, раскатисто наматывая неспешные круги по хоккейному полю, — поспал то всего ничего».

Вчера после танцев, полезли с Васей к девчонкам в общагу по верёвке, которую они скинули со второго этажа. Потом допили у них в комнате «Агдам», без моего участия. А дальше, я с Нюрой один раз испробовал на прочность отечественное изделие номер два, под хихоньки её соседок Тани, Ларисы и Нели, которые делали вид, что как бы спят. Василий, кстати, к тому времени под тёплым бочком у Таньки вырубился полностью, из-за организма, который не привык к «Агдаму Бухаряну».

Затем ещё одну резинку протестировали, Нюра активно на этом настояла. А потом Неля стала жаловаться, что так не честно, со всеми, значит, это делают, а с ней никто. Пришлось её успокаивать. Потом Лариска заявила, что теперь точно всё не по правилам: «Гуляли вместе, пили вместе, а как трахаться так все порознь!» Я немного попил водички, и согласился, что на самом деле в этом есть некая вселенская несправедливость. А я несправедливости разные вообще не уважаю, я всегда за правду! Поэтому нагнул и Ларису.

— Вот теперь точно всё не по правилам! — Вскочила со своей кровати Танька, сверкая голыми титьками, когда соседка громко вскрикнула, достигнув финальной точки. — Вы девки совсем совесть потеряли. Где ваша комсомольская солидарность? Нюрка два раза сходила сегодня на дежурство, Нелька — один, Лариска — тоже один раз. А я ни разу!

— Может Васю разбудить? — Вмешался я в стихийное комсомольское собрание.

— Вас мужиков, когда надо — не добудишься, — согласилась Неля.

— Предлагаю проголосовать, — встала с кровати Нюра, причём тоже в неглиже. — Кто за, чтобы Ваня сводил на дежурство и Таню. Единогласно, — обвела она победным взглядом всех подруг по комнате.

— А моё мнение здесь хоть кого-то интересует? — Возмутился я.

— А не надо было лезть в окно, — привела железный аргумент Татьяна.

Лишь в восемь утра спустившись из окна женского общежития, я вернулся домой. А Вася там так и остался, в пьяном забытьи. Девчонки пообещали, что подлечат его и вернут в целости и сохранности. Поэтому вратарские шлемы, для продолжения испытаний, на автозаводской стадион я сегодня принёс сам.

— Привет, Иван! — Помахал мне, появившись около бортика, физорг Самсонов. — Пошли в подтрибунку на жеребьёвку.

— Не Палыч, без меня, я ещё по воротам побросаю, — я высыпал на синюю линию с десяток шайб, которые позаимствовал в раздевалке.

«С кем сыграем, с тем сыграем, — подумал я. — Ведь чему быть, того не миновать».

— Клюшку береги, — жалостливо попросил физорг.

К одиннадцати часам утра на хоккейный стадион под открытым небом собралось тысячи три зрителей. Со жребием нам можно сказать отчасти повезло. Мы попали в верхнюю часть турнирной сетки, а команда заводоуправления в нижнюю. И раньше финала, если туда доберёмся, с ними уже точно не встретимся. А за них сегодня решила ради развлечения поиграть сильнейшая пятёрка из горьковского «Торпедо», пара защитников Астафьев — Фёдоров, и нападающие Мишин — Федотов — Фролов.

— Сейчас играем с арматурно-радиаторным цехом, — заявил на разминке физорг. — Зря радуешься, — сказал он Данилычу. — На воротах у них сам Коноваленко, в защите Слава Жидков, а в нападении Боря Немчинов. Все мужики из славного «торпедовского» состава 1961 года. Славке двадцать восемь лет, а Боре — тридцать пять. В прошлом сезоне только играть закончили.

— Наверное, Прилепский специально решил Виктора Сергеевича нагрузить, — задумчиво пробормотал Казимир, разглядывая, как на той половине поля бросают по воротам легендарного Коноваленко. — Я читал, что через четыре дня команда летит в Череповец на турнир имени Беляева. Готовятся мужики к чемпионату.

— Что ж они на нас, на работягах, готовятся? — Грустно махнул рукой ветеран хоккейного мяча Данилыч.

— Ремонтники и радиаторный цех попрошу на центр поля, а все лишние давайте на скамейку запасных, — дунул в противный пронзительный свисток судья Владимир Кудряшов, кстати, тоже защитник из состава 1961 года.

— Мужики, вы вратарский шлем нормальной конструкции брать будете? — Обратился я к радиаторщикам. — Или в этой масочке из каменного века хотите играть?

В центральный круг вбрасывания въехал Борис Немчинов, улыбнулся, сверкнув золотыми коронками на передних зубах. Посмотрел издалека на маску, в которой был Валера, и сказал:

— Давайте вашу штуковину, вроде вчера про неё много хорошего говорили.

В первые две минуты четвертьфинального матча я попросил своих поменьше вытягивать в атаку. Вообще при нашем сильно возрастном и не очень мастеровитом составе надежда была только на самоотверженную игру в защите и быстрые контратаки.

— Мефодий, будь сзади, мы с Кириллом вдвоём вперёд сбегаем, — сказал я, когда очередное вбрасывание свистнули в нашей зоне.

Судья подозвал меня и Немчинова в левый круг вбрасывания. Всё-таки что ни говори, а хоккей семидесятых и девяностых — это две большие разницы. Я там, в Америке, чуть ли не каждую тренировку отрабатывал борьбу за ничейную шайбу на точке. А в СССР к этому элементу относились по остаточному принципу. Вот и сейчас я из семи вбрасываний у бывшего мастера спорта Бориса Немчинова выиграл шесть.

Рефери удостоверился, что все готовы и швырнул черный диск на лёд. Резкий мах и в седьмой раз шайба отлетела к Казимиру. Он тут же перевёл её на другой край физоргу Самсонову, который вдоль борта переправил дальше в среднюю зону на Мефодия.

— Миф придержи! — Гаркнул я, и полетел в атаку. — Дай на ход!

— Шайбу! Шайбу! — Засвистели трибуны, которых счёт ноль — ноль не устраивал.

Мефодий четко выполнил моё требование — вовремя отпасовал, и я на хорошей скорости сместился вправо, где меня вновь поджидал очень жесткий и неуступчивый защитник Жидков.

— Василич встречай! — Заблажил от ворот Коноваленко на Славу Жидкова. — Дай, как следует!

«Дай, — хмыкнул я. — Ты меня поймай, чтоб дать». Я резко показал, что пойду в зону атаку вдоль борта, но ушел в центр и второго игрока обороны радиаторного цеха просто снёс. Жидков махнув клюшкой, врезал мне по рукам. Однако чистейшие две минуты штрафа никто и не подумал свистеть. От чего планка у меня упала, злость вскипела, и я со всей дури зарядил по воротам с семи метров. Непонятно как, но Коноваленко среагировал и отбил шайбу в правое закругление.

Я ломанулся за ней и опять жестко столкнулся с Жидковым. Мы обменялись парой ударов по корпусу, и я, заложив резкий обманный крюк влево, ушёл вправо. Защитник же вместо меня воткнулся с размаху в борт. И оставшись на доли секунды без опекуна, подкидкой по воздуху я прострелил на единственного нападающего Кирилла, который поддерживал мою атаку. И вдруг второй игрок обороны радиаторщиков, прерывая мой пас, неловко влетел в собственного вратаря Коноваленко. Шайба юркнула между игроками, и ПТУшкник Кирилл просто поставив клюшку на лёд, замкнул опаснейшую передачу. Чёрный резиновый диск затрепетал в сетке!

— Гол! — Заорали болельщики.

— Гол! — Завыла из последних хилых сил моя команда.

Всю остальную часть десятиминутного первого тайма мы терпели в защите. Даже я перестал бегать в атаку, потому что силы нужно было жестко экономить. Обычно пересекая центральную красную линию, я вбрасывал шайбу в зону радиаторщиков и требовал, чтобы оба ПТУшника Кирилл и Мефодий бежали туда бороться. «Ничего, пусть перед своими девчонками повыделываются, попотеют», — думал я.

— Как дальше играть будем? — Спросил в перерыве запыхавшийся физорг Самсонов. — Чую жопой не дотерпим.

— А ты Палыч другим местом попробую почуять, — подколол Данилыч, которого в первом тайме я не выпустил ни разу.

— Кстати, идея, — вдруг появилась шальная мысль. — Сейчас сразу вначале второго тайма, пока есть силы, я пролезу в атаку и легонько брошу в Коноваленко.

— А смысл? — Спросили разом почти все.

— Он шайбу поймает, а это значит, вбрасывание будет в их зоне, — я кивнул в сторону правой половины поля, где до этого играли мы. — Студенты займут место защитников, а в края выпустим свежих Данилыча и Игоревича и погоняем шайбу в позиционном нападении, как мы это делали на тренировке.

— Вдоль борта? — Спросил на уточнение Кирилл.

— Да. На две минуты их запрём за синей линией, если забьём — здорово, если нет — собьём наступательный порыв, — я глянул на судью, который уже встал на центр хоккейной коробки. — Пошли на лёд.

— Эх, — закряхтел, перелезая через борт Данилыч, — забивать так с музыкой.

На исходе второй минуты второго тайма, пока мы гоняли резиновый диск в зоне атаки, Коноваленко так орал на своих игроков, что даже немного охрип. Трибуны свистели и улюлюкали. Защитник силового плана Слава Жидков испсиховался.

— Кир, набрось я на пятак пошёл! — Наконец скомандовал я что-то более конструктивное, чем простой контроль шайбы.

Я ворвался в непосредственную близость ворот легенды советского вратарского ремесла. Получили снова по рукам клюшкой от Жидкова. Двинул в ответ его плечом. И красиво летящую шайбу, которую запустил бывший ПТУшник Кирилл, ударил резким махом клюшки вниз. Коноваленко ожидавший броска верхом не успел сесть на колени и пропустил вторю обиднейшую шайбу, которая скользнула между щитков.

— Да-а-а! — заорал я, так как задолбался отгребать по рукам от Славы Жидкова.

— Вы чё б…ь, еб…ом щёлкаете, б…ть, шайбу б…ть из зоны вывести сука не можете! — Заорал на своих оборонцев Виктор Сергеевич. — Пошли б…ть вперёд, чтоб смели нах… этих ремонтников, сука! Пи…ц, б…ть!

— Данилыч, Игоревич на смену, студенты возвращаетесь в края нападения, — выдохнул я. — Сейчас наш план — это защита бетон. Кир и Меф в атаку теперь будет бегать одни, вдвоем.

— Ванечка, привет! — Заорали девчонки из общаги около нашей скамейки запасных, поддерживая под руки хмурого и молчаливого соседа Василия.

Я махнул рукой, дескать вижу, что Вася вроде живой и скомандовал своей инвалидно-валидольной команде:

— Встали мужики, мы, рабочий класс, и другого выхода как терпеть — у нас на сегодня нет!

И хоть под конец игры Боря Немчинов одну шайбу нам затолкал, победу со счётом 2 — 1, и выход в полуфинал мы добыли честно, кровь и потом. Поэтому трибуны после финального свитка очень тепло приветствовали наши ремонтные цеха, инструментальный и механический.