Сын ярла

Глава 12 ТИНГ Май 856 г. Бильрест-фьорд

— А я же предупреждал тебя: ничего еще не кончено, — усмехнувшись в усы, произнес Велунд. Хельги сидел на лавке у кузницы и меланхолично смотрел в сторону озера, над топкими берегами которого клубился густой утренний туман. Было зябко, но, судя по обильной росе, день не обещал быть дождливым. Впрочем, сына Сигурда ярла это волновало сейчас меньше всего. Отпущенный под честное слово, он ждал решения тинга, который должен был собраться сегодня на большой поляне у священной рощи. Как решит тинг — собрание всех свободных людей округи, — так и будет. Вот объявят Хельги вором, приговорят к изгнанию — и род старого Сигурда покроется позором навеки! Двенадцать послухов-свидетелей должны подтвердить виновность, и также двенадцать — а лучше и побольше — может в свою защиту выставить и сам Хельги. Двенадцать… Но кого? Харальда, Ингви, Снорри? Да, эти, пожалуй, встанут на его сторону. Правда, в последнее время их отношения хорошими не назовешь. Хотя и плохими тоже. Скорей — никакими. И виноват в этом он сам. Слишком уж зазнаваться стал, как же — будущий ярл! А как он обидел Снорри?

— Чувствую, стаи твоих мыслей движутся в правильном направлении. — Велунд внимательно посмотрел на своего ученика. — Я научил тебя почти всему, что знал сам: владению мечом, искусству боя, сложению вис. Жаль, не успел обучить скромности и смирению. Хоть, говорят, эти качества и не нужны викингу. Но они крайне необходимы вождю! Без этого невозможно жить и управлять людьми. Попытайся вспомнить сейчас, что ты сделал не так в последние дни.

— Ну… — задумался Хельги. — Не знаю даже, с чего и начать.

— Начни с начала. Вот ты явился в усадьбу, тебя встретил Сигурд, радостный и довольный…

— Подарил блестящую кольчугу — специально ее берег для меня. Алый английский плащ… Я его потом снял, отбросил…

— Куда отбросил?

— Кому-то на руки, кажется, слугам… Нет, вроде бы кому-то из друзей.

— С чего бы это они должны выполнять обязанности слуг?

Хельги вздохнул. Вспомнил тут же, как небрежно разговаривал с друзьями, Харальдом и Ингви, как все меньше и меньше подходили к нему они, зато мошкарой вились вокруг льстецы вроде Конхобара Ирландца и хитрого Дирмунда Заики. Как обидел Снорри, забрав у того лодку, и даже не поблагодарил, не кивнул на прощанье, поступил, словно бы со слугой. Как…

— Достаточно, — кивнул головой Велунд. — Думаю, ты понял теперь, что, теша свой гонор, отдалился от настоящих друзей, сделав выбор в пользу льстецов и подхалимов. Не грусти, не ты один делаешь такие ошибки. Посмотри-ка на большинство морских конунгов, хоть на того же спесивого Хастейна, ладьи которого, говорят, видали у наших берегов. Да, он силен и удачлив, но давно уже потерял всех, кому можно верить. Ты тоже потеряешь… Если не научишься владеть собой.

— Я научусь, Велунд! — Хельги вскочил на ноги. В синих глазах его горела решимость. — Вот только… Вот только — как быть с тингом?

— А что, у тебя и в самом деле нет больше друзей? — вопросом на вопрос ответил старый кузнец.

Молочно-белая вода озера была холодноватой, бодрящей, и Хельги, несколько раз переплыв от одного берега к другому, выбрался на большой черный камень, приготовился нырнуть… и тут же услышал, как его кто-то позвал. Показалось?

Он мягко соскользнул в воду, огляделся. Рядом, в прибрежных кустах, явно кто-то скрывался — уж слишком громко гомонили птицы. Интересно, кто бы это мог быть? Может, Сельма? Хельги давно уже не видел ее — в это время много было работы в Снольди-Хольме, на хуторе отца девушки Торкеля бонда. Стадо коров у Торкеля, да овцы, да распаханные поля — овес, рожь, гречиха. Хватало работы в Снольди-Хольме, как хватало ее и в других усадьбах. Может быть, Сельма нашла-таки время, вырвалась и решила тайком — чтоб без ущерба для девичьей чести — навестить Хельги, встретившись с ним подальше от людских глаз? Озеро у кузницы Велунда было для этих целей как нельзя более подходящим. Вокруг густые кусты да болота — не подойдешь просто так, если не знаешь брода. Сельма знала.

— Эй, кто тут? — высунувшись из-за камня, тихо позвал Хельги.

Кусты зашевелились, раздвинулись, и на берег озера вышел покрытый болотной тиной Трэль Навозник. Черные волосы его, уже успевшие отрасти, тоже были в тине.

— Ты, видно, пришел половить лягушек, раб! — выходя из-за камня, со смехом произнес Хельги.

Разговаривать с рабом? Еще вчера он и не подумал бы этого делать, вот еще! Но сегодня, после беседы с Велундом…

— Ты звал меня. Зачем?

— Ты спас меня от лютой смерти, господин. — Трэль поклонился. — Я никогда не забуду этого.

— И только за этим ты искал меня? — Хельги недоверчиво посмотрел на раба.

— Нет, господин. — Тот покачал головой. — Я знаю, кто подбросил в твой мешок украденное ожерелье.

Хельги вздрогнул. Однако беседа с рабом становилась все интересней!

— И кто же?

— Конхобар Ирландец.

— Кто?

— Ирландец, — твердо повторил Трэль. — А Дирмунд Заика должен был навести на тебя людей. Я слышал, как они уговаривались об этом.

— Но Ирландец — мертв, а Заику тинг вряд ли будет подвергать суровому испытанию.

— Ирландец мертв? — Навозник неожиданно расхохотался. — О, мой господин, такие люди так просто не умирают. Достаточно взглянуть на Гудрун, отнюдь не убитую горем. Что же касается Заики, то — да, он вряд ли в чем признается. Я же просто решил предупредить тебя, чтоб ты знал — кто. Теперь же прощай, мне пора. И помни, мой господин, ты можешь всегда положиться на меня.

Поклонившись, раб исчез в кустах. Выбравшись из воды, Хельги задумчиво уселся на камень. Значит, Ирландец и Заика… Но как это доказать? Да никак. Раб — для тинга никакой не свидетель. Тем более такой раб, как Трэль Навозник, всем известный своей ленью и глупостью. Глупостью? А он, оказывается, не такой уж дурак, этот Навозник. Даже, скорее, наоборот — весьма умен. Что он там болтал про Гудрун и Ирландца?

К полудню ветер развеял туман, но выглянувшее было жаркое солнце тут же скрылось за плотными серовато-белыми облаками. У самых предгорий, между ручьем и священной рощей, средь поросших сосновым редколесьем холмов, на большой поляне собрались почти все свободные жители Бильрест-фьорда — от Снольди-Хольма на севере до дальних южных хуторов — исключая, пожалуй, лишь глубоких стариков и младенцев.

Председательствовал на тинге Скьольд Альвсен по прозвищу Скупой На Еду, или просто Жадюга, — высоченный верзила с заплетенной в две щегольские косички бородкой и маленькими, чуть подслеповатыми глазками. Рядом с ним, на большом пне, сидел его младший братец, рыжебородый Бьярни, и бросал злобные взгляды на Хельги, стоящего напротив, у старого дуба. Рядом с тем же дубом, ближе к Альвсенам, располагались хозяйка Гудрун и двенадцать свидетелей, как этого требовал обычай. Старый ярл Сигурд сидел чуть в отдалении, в специально принесенном резном кресле, сурово поджав губы. Собравшийся вокруг остальной снедаемый любопытством люд напирал на первые шеренги с такой силой, что Скьольд несколько раз приказывал воинам отогнать толпу чуть дальше к роще. Народу собралось человек шестьдесят, по здешним понятиям — изрядно! Не так уж и часто собирался тинг, чтобы его совсем игнорировать, тем более что многим было интересно встретиться со знакомыми, узнать новости, обсудить последние сплетни, да и просто пообщаться, радуясь хоть какому-то изменению в привычной монотонности жизни. По какому поводу собрался тинг, знали все. Хозяйка Гудрун обвиняла своего пасынка в краже ожерелья. Вину свою тот, похоже, признавать не собирался, хотя ожерелье было найдено в его суме в присутствии огромного количества свидетелей. В общем-то, довольно простое дело. Но лишь на первый взгляд. Все — и истица, и ответчик, и свидетели — были близкими родственниками, происходя из старинного рода Сигурда. Может быть, они и замяли бы произошедшее, если б Хельги покаялся, но раз нет — деваться некуда, — пришлось вынести сор из избы. Впрочем, для чести рода это было лучше, чем расплодившиеся слухи, ходившие по всей округе. Некоторые — особенно с дальних хуторов — говорили, что будут судить саму хозяйку Гудрун, которая якобы похитила целое стадо коров у братьев Альвсенов. Другие всерьез утверждали, что да, судить будут Гудрун, но не за кражу, а за колдовство — это ведь она третьего дня наслала на весь Бильрест-фьорд ужасную бурю. Шептались также и о том, что младший сын Сигурда Хельги напал с дружками на хутор Свейна Копителя Коров и угнал у него всех овец. Находились очевидцы, которые это нападение видели и в подробностях о нем рассказывали, только вот, как только их приглашали выступить на тинге, сразу теряли дар речи. В общем, всем было интересно.

Пошептавшись с несколькими стариками, так же важно усевшимися около дуба, Скьольд Альвсен поднял правую руку и, дожидаясь тишины, обвел собравшихся долгим подозрительным взглядом, словно все вокруг были сообщниками Хельги.

— Многопочтенный ярл, свободные бонды и кэрлы! — погладив щегольскую бородку, громко произнес Скьольд. — Мы собрались здесь по многим причинам, одна из которых… — Тут он понизил голос, и в толпе стих даже самый малейший шепоток. — Одна из которых — претензии достопочтенной хозяйки Гудрун из рода славного Сигурда ярла к ее пасынку Хельги из того же рода. Хозяйка Гудрун обвиняет Хельги в хищении ожерелья, оцениваемого ею в стоимость тридцати дойных коров.

— Тридцать дойных коров! — тихонько ахнули в толпе. Кто-то даже закашлялся.

— Свидетелем на суде выступает свободный воин Дирмунд, по прозвищу Заика, из рода Сигурда. Выйди же на середину поляны, Дирмунд, и поведай, как было дело.

Заика — в синем, отороченном бобровой опушкой плаще и красной, вышитой разноцветными нитками тунике, — выйдя на середину поляны, поклонился судьям, а затем и всем остальным собравшимся. Редкие рыжеватые волосы его были тщательно расчесаны гребнем и связаны тонким сыромятным ремешком, так, что смешно торчал длинный нос. Впрочем, Дирмунд не казался себе смешным, наоборот, был горд и счастлив.

— Д-дело было так, о с-свободные бонды и кэрлы. — Он пригладил рукой волосы и продолжил, брезгливо косясь на стоящего рядом ответчика. — Хозяйка Г-гудрун еще т-третьего дня утром хватилась своего ожерелья. С-слуги кинулись искать — тщетно! Мы уж д-думали, что похитили его ночные тролли, б-больше и винить некого. П-помните бурю?

— Помним, помним, знатная была буря. У Свейна ветром крышу снесло с сарая.

— Не с сарая, а с овина.

— И не крышу, а старое сено.

— Эй, эй, досточтимые! — прервал шумящих Скьольд. — Мы тут о старом сене говорим или об ожерелье? А ты… — Он повернулся к Дирмунду: — Не отвлекайся на посторонние темы. Продолжай.

— Продолжаю, о д-достойнейший, — послушно кивнул Заика. — Так вот, как раз перед б-бурей слуги принесли с причала суму, ну, кожаный такой м-мешок, все вы знаете…

— Знаем, знаем.

— Вот и я г-говорю, все вы з-знаете. Думали — чей мешок? С-стали п-проверять — оп, а н-на дне-то — то с-самое ожерелье! А м-мешок, п-потом уз-знали, — Хельги м-мешок. Он же с-сам его и опознал. Вот т-так и было д-дело.

— Слышали, досточтимые?

— Слышали. Еще послухи есть?

— Как не быть! Двенадцать человек, как обычай велит. Хотите, послушаем еще кого, хоть вот Хрольва. Иди сюда, Хрольв, не стесняйся! — Скьольд Альвсен поманил пальцем несколько обалдевшего от такого внимания Приблуду. Тот вышел — тише воды, ниже травы, куда только всегдашняя наглость делась?

— Ну и рожа! — прокомментировали в толпе. — Такой и сам что хочешь слямзит.

Скьольд строго посмотрел на Приблуду и велел рассказывать, как было дело.

— Так это… он… это… все уже… рассказал… это… — очумело вертя глазами, пробормотал Хрольв. Вид у него был такой, словно он ждал, что его с минуты на минуту начнут бить. Видно, с раннего детства не выносил Приблуда подобного многолюдства. Да ладно бы — в толпе стоять, так ведь нет — посередине поляны, как петух на насесте.

— Сначала говорить научись, паря! — выкрикнули из толпы. Кто-то свистнул.

Видя, что от подобного свидетеля никакого толку все равно не добиться, Скьольд жестом отпустил бедолагу Хрольва на место и вызвал других, слово в слово повторивших то, что незадолго до них произнес Дирмунд Заика. Удовлетворенно кивнув, судья наконец обратился к ответчику, язвительно поинтересовавшись, что тот может сказать в свое оправдание.

— Я не брал ожерелье, — упрямо мотнул головой Хельги, и все снова притихли, ожидая дальнейшей развязки событий. Скьольд Альвсен, обернувшись, незаметно подмигнул брату — этот дурачок Хельги выбрал совсем никудышную тактику защиты. Вместо того чтобы что-то говорить — упрямо все отрицать, даже самые очевидные вещи. Да-а, мнение тинга явно будет не в его пользу. Да и двенадцати свидетелей с его стороны что-то не видно. Впрочем…

— Свободнорожденный Хельги, сын Сигурда, имеются ли у тебя послухи, числом не менее двенадцати, согласные под присягой подтвердить твою невиновность?

Хельги снова мотнул головой, хотя видел, как выбежали из толпы Харальд, Ингви и Снорри, да еще к ним присоединилось несколько парней с хуторов.

— Не надо подтверждать то, чего не знаете, — гордо произнес сын ярла. — Ваша честь значит для меня гораздо больше, чем собственное доброе имя.

— Хорошо сказал! — пролетело в толпе. Правда, послышалось и другое: — Ну и дурачина! Теперь-то уж точно подвергнут его испытаниям.

— Тихо, тихо, уважаемые! — утихомиривал толпу Скьольд. Обернувшись к брату, тихо приказал: — Разводите костер.

Бьярни кивнул, тряхнув буйной рыжей бородищей, и, радостно ощерясь, принялся подгонять младших родичей. Те быстро притащили хворост, расщепили сушину — миг, и запылало на старом кострище высокое злое пламя.

— Котелок, — прошептали в толпе. Это было известное испытание — из кипящей воды нужно было достать кольцо. Руку перевязывали, а через некоторое время смотрели — если не было волдырей, значит, обвиняемый невиновен. Ну, а если ж были… ясно.

— Ну нет, сосед. Котелок — это женское испытание. Наверняка заставят парня таскать в руках угли.

— Да, пожалуй. Ух, и не сладко ж ему придется.

— Что ж, поделом. Не надо было воровать ожерелья!

— Не надо было молчать, как пень! Выкрутился бы, как угорь из сетки.

— Ну, этого ему гордость не позволяет, он же сын ярла.

— А тогда пусть терпит! Знавал я случай, когда от угольков в ладонях сходили с ума.

— Да, так часто бывает.

— Да неужели?! Слышь, Горм, а, похоже, не напрасно мы сюда пришли. Вот уж развлеченье-то, зря Хререкр с Грендлем остались на хуторе.

— Ну, кому-то ж надо пасти свиней.

— Уважаемые свободнорожденные! — повысив голос, обратился к собравшимся Скьольд. — Все вы видите, что обе стороны поставлены в равные условия, однако Хельги, сын Сигурда, не предоставил двенадцати послухов и отказался отвечать на вопросы тинга прямо и правдиво. Так?

— Так! — хором выкрикнули в толпе.

— Однако мы все видим, что прямая вина Хельги, сына Сигурда, точно не доказана. Да, ожерелье нашли в его суме, но никто не видел, как и когда он его туда положил. Так?

— Так!

— А раз так, то пусть дальше рассудят боги!

Скьольд Альвсен кивнул на пылавший костер, поинтересовавшись, знакома ли Хельги суть испытания. Тот кивнул и медленно пошел к костру. Сын ярла был уверен в себе — он не смалодушничает, закричав от боли, стойко вынесет все… Но вот потом — останутся ли на ладонях волдыри? — этого он не знал. А вдруг останутся? Рядом с ним, чуть поотстав, шли друзья, готовые подбодрить, — Снорри, Ингви, Харальд, — Хельги не видел их, он шел к пылающим углям. Гордо, непоколебимо, уверенно… В голове его били барабаны. Ритмично, яростно, громко!

Подойдя ближе, сын ярла остановился, побледнев, зажал уши руками… И тут же обернулся к собравшимся.

— Дозволено ли мне будет задать несколько вопросов уважаемым судьям? — улыбаясь, громко спросил он.

— Задавай! — закричали в толпе, кто-то снова засвистел, заулюлюкал.

— Благодарю, — изящно поклонился Хельги и, поправив алый плащ, застегнутый на левом плече, направился к Скьольду Альвсену и другим избранным тингом судьям.

— Во-первых, я хочу спросить вас, уважаемые, кем именно ожерелье было оценено в тридцать дойных коров?

— Э… — несколько замялся Скьольд. — Ожерелье было оценено самой хозяйкой Гудрун.

— То есть заинтересованным лицом, — усмехнулся Хельги. — Эдак и я могу оценить свой плащ, скажем, в два драккара!

— Во, дает! — В толпе послышался смех. Видно, многим понравился столь неожиданный поворот событий.

Хельги поднял руку и, обращаясь не столько к судьям, сколько ко всем собравшимся сразу, громко заявил, что, наверное, будет вполне справедливым, чтобы ожерелье оценили купцы, скажем, в Скирингсале или Бирке.

— Но ведь туда одна дорога пять дней! — хлопнув ладонями по коленям, возмущенно воскликнул Скьольд.

— Ну, это уж дело истицы, — пожал плечами сын ярла. Прислушался — и услышал в толпе то, что давно уже ожидал, — одобрительный ропот. Поклонился народу и продолжил: — Теперь второй вопрос: принимает ли уважаемый суд вещественные доказательства?

— Принимает, — сухо кивнул Скьольд, недоумевая, что там еще придумал этот Хельги. Вот уж никак не ждали от него такой змеиной хитрости.

— Тогда попрошу доставить сюда одну из вещей Сигурда ярла.

— Какую именно?

— Раба по имени Трэль Навозник.

Тут уж народ захохотал в полный голос. Скучное судебное заседание становилось все занимательнее. Будет о чем рассказывать домочадцам на дальних хуторах долгими зимними вечерами! Доставить Навозника — «вещь Сигурда ярла» — тут же взялись Харальд с Ингви. Сразу же и умчались на лошадях, ободряюще хлопнув Хельги по плечу.

Пока они ездили, сын ярла задал очередной вопрос: считается ли злосчастное ожерелье личной собственностью Гудрун, или оно принадлежит всему роду Сигурда, в том числе и ему, Хельги?

— Вызовите хозяйку Гудрун! — кивнул слугам Скьольд.

— Не торопитесь, — ехидно улыбнулся Хельги. Снорри таращился на него во все глаза — никогда он еще не видал своего друга таким… таким… как тогда, над пропастью. — Не торопитесь, — повторил Хельги. — Объясните народу, что значат слова «хозяйка Гудрун»? Что, у усадьбы Сигурда ярла уже есть другой хозяин? Вернее, хозяйка? Это как же так? Ведь отец мой Сигурд — да живет он вечно — вроде еще не в Валгалле.

— Э… — Не зная, что сказать, Скьольд бросил на ответчика весьма красноречивый взгляд, полный злобы и ненависти. А на хозяйку Гудрун было страшно смотреть! Губы ее посинели, всегда надменное лицо пошло красными пятнами. Видно, она уже не раз пожалела, что пошла на эту авантюру с ожерельем. Все вокруг показывали на нее пальцами и смеялись. Большего позора Гудрун не испытывала за всю свою жизнь. Не выдержав, плюнула и, подозвав маячивших в отдалении слуг с лошадьми, вихрем умчалась прочь, провожаемая скабрезными замечаниями присутствующих.

— Ну вот, одной меньше, — сквозь зубы прошептал про себя Хельги и снова натянул на уголки рта самую разлюбезную улыбку: — Так что там с вещественным доказательством?

— Ведут уже! Вон он, этот Навозник. Ну и образина, как такого земля носит? Вот уж поистине — Навозник.

— Можем ли мы выслушать его, уважаемый тинг?

— Раб не может быть свидетелем! — Скьольд снова попытался забрать инициативу в свои руки.

— А кто сказал, что это свидетель? Это же вещь. Только — говорящая. Как, например, грамота или рунический камень… Чем эта вещь хуже?

— Молодец, Хельги, так их!

Повинуясь воле собравшихся, Скьольд Альвсен махнул рукой. Хотят слушать раба — пусть слушают. Тем более что дело, кажется, оборачивалось совсем не в пользу Гудрун.

— Я знаю, кто украл ожерелье и спрятал его в мешок сына Сигурда ярла, — подняв глаза, произнес Трэль Навозник, и все затихли.

— И кто же? — вкрадчиво переспросил Скьольд.

— Конхобар Ирландец, — твердо ответил Трэль.

Некоторое время в толпе стояла мертвая тишина, а затем началось: крики, свист, вопли, озвучивающие самые нелепые предположения.

— Так Ирландец пропал сразу после бури!

— Вот, потому, видно, и пропал!

— Бежал к Рекину, или еще дальше, в Скирингсаль.

— Да нет, подался обратно на Эйрин.

— Нет, скорее, к Хастейну, говорят, это его драккары видали в море.

— А я всегда говорил: нечего принимать в род кого ни попадя…

Скьольд переглянулся с остальными судьями. Пора было закрывать слишком затянувшееся собрание.

— Мы, как и многие из вас, тоже поверили бы Хельги, — пожав плечами, заявил он. — И объявили бы его невиновным… Если б у него нашлось хотя бы несколько послухов, готовых подтвердить под присягой его честное имя. Но ведь таких, к сожалению, нет…

— Есть!

— Есть!!

— Есть!!!

Три друга — Харальд, Ингви, Снорри, — выйдя из толпы, встали рядом с Хельги плечом к плечу.

— Есть.

К ним присоединилась еще пара молодых воинов, из тех, что были в лагере Эгиля.

— Стойте, и меня возьмите…

— И меня…

— И нас…

Старый Сигурд, не скрывая слез, плакал от счастья. Эта змея, совсем отбившаяся от рук, Гудрун, едва не покрыла его род вековым позором. И только благодаря Хельги… Хельги…

А в голове у Хельги по-прежнему били барабаны. Громко, жизнеутверждающе, яростно!

Уже потом, вечером, когда от очага летели под темную прокопченную крышу яркие искры, Хельги попросил отца подарить ему одну вещь.

— Вещь? Выбирай любую, сынок.

— Я хочу единолично владеть рабом Трэлем Навозником.

— Владей. Я сказал.

— Отлично, отец! Слуги, позовите моего раба сюда.

Пригибаясь, к очагу подошел Навозник — смуглый, черноволосый, тощий, — да, по меркам викингов, сущий уродец, ведь красивый человек должен быть белокур, светлоглаз и крепок.

— Слушайте все! — Встав со скамьи, сын ярла положил на плечо раба правую руку. — Отныне и навсегда я объявляю бывшего раба Трэля Навозника равным и свободным человеком. И никто не смеет быть больше хозяином над ним!

— Да будет так! — хором откликнулись друзья — Харальд, Ингви, Снорри… несколько парней с хуторов и прочие, и прочие, и прочие…

Навозник даже забыл поклониться. В пол-уха выслушал Сигурда, разрешившего ему вести свое хозяйство рядом с усадьбой и пользоваться общим выгоном и местами для рыбной ловли. Не дослушал и выбежал из дому прочь. Во двор, за усадьбу. В новую жизнь, на свободу, на волю…

В воротах усадьбы повстречал его Велунд верхом на белом коне. Проводил глазами и, переведя взгляд на дом, улыбнулся. Внутри дома уже раздавались первые пиршественные крики…