Сын императрицы

Глава 15

Весной 1792 года, вскоре после исполнения своего тридцатилетия, Лексей отправился на малом шлюпе объезжать южные земли. На этот раз взял с собой сына — тому уже пошел пятый год, посчитал, что сможет выдержать путь, впрочем, не представлявший серьезных трудностей. После недавних дождей реки несли полные воды и практически отсутствовала угроза наткнуться на мель. Лишь в предгорных верховьях Радужной — так назвали золотоносную реку из-за меняющихся в течении дня оттенков воды, — могли встретиться пороги, но они уже издали давали о себе знать бурунами, так что неприятных неожиданностей от них не ожидалось. Туда, собственно, и направлялся Лексей, к довольной обширной зоне разведанных месторождений, за три недели после выхода из Екатеринбурга добрался на своем кораблике до нужного места. Здесь в большей части завершили строительство пяти приисков и поселков при них, центрального форта и застав по границам района, уже с прошлого года началась добыча ценного металла.

Объехал с сопровождающими чинами всю промысловую зону, видел работу старателей и золоторудных мастеров, добывающих из раздробленной породы крупицы желтого сырья — его отправляли в мастерскую, где отделяли от примесей и отливали в брикеты. На складах уже набралось больше трех пудов готовой продукции вместе с самородным песком, до конца сезона здешнее руководство пообещало добыть и отправить в столицу края еще столько же. Везде — и на приисках и на строительных объектах, — просили людей, хотя всем было известно — привезут не раньше, чем через пару лет. Лексей же посоветовал пока искать рабочую силу среди местных индейцев — вполне возможно, что кто-то из них польстится на продуктовый паек и нужные в хозяйстве вещи. Правда, это предложение не вызвало у того же приискового начальства особого воодушевления — в какой-то мере справедливо считало туземцев отсталым народом, которому можно доверить лишь лопату и то через раз проверять, что он там нарыл.

Еще два месяца занял объезд крестьянских угодий в долине Сакраменто — они уже заняли прибрежные районы от залива почти на сотню верст. Здесь за минувший год основали два с лишним десятка деревень, несколько сел с православными церквями. Каждый из крестьян получил свой надел, теперь отрабатывал стоимость переданного ему хозяйства. Еще с самого начала, когда устраивались на этих землях, им установили твердые нормы оброка и сумму податей, цену хлеба для продажи, а также право выкупа как самого себя, так и своей семьи по известным расценкам. Кроме привезенных с собой пшеницы и ржи, овощей переняли от индейцев здешние культуры — кукурузу, рис, бобовые. К осени сняли первый урожай, часть которого отдали в погашение долгов, другую оставили на собственные нужды и еще на продажу — сдали в заготовительные конторы, которые местная администрация открыла в крупных деревнях и селах именно для этой цели, а также торговые лавки при них с нужными для крестьянского хозяйства товарами.

Вернулись с сыном домой в сентябре — тот за четыре месяца поездки на глазах окреп и загорел, освоился на корабле, как у себя дома, излазил все его углы. Однажды залез по стропам на самую макушку мачты, а потом сам напугался — обхватил руками ствол и боялся шевельнуться, тем более смотреть вниз. Лексей тогда попортил себе немало нервов, пока матросы не сняли мальчишку, но не стал ругать — пережитый страх стал для того лучшим наказанием. Лишь взял с Миши слово, что без его разрешения больше никуда не полезет. Правда, уже через неделю бегал по кораблю как ни в чем ни бывало, только наверх не рвался — наверное, страх высоты никуда не ушел. Вместе с отцом ходил по предгорьям Сьерра-Невады, ездил на лошади в одном седле с ним, пару раз проехался сам, конечно, под родительским присмотром. Так что домой вернулся полным впечатлений, взахлеб рассказывал матери и малышке-сестренке о случившемся с ним или на его глазах.

Зима пришла как обычно — с ливнями, но без прошлого потопа, промозглой погодой, которую Лексей с удовольствием поменял бы на северную стужу со снегами и даже метелями. Вроде третий сезон уже здесь, но никак не мог привыкнуть к местному, почти тропическому, климату. Да и жена затосковала по настоящей зиме, однажды призналась: — Лексей, знаешь, я видела вчера сон, что иду по родному городу, вокруг белым-бело, а снег идет такой пушистый и мягкий. Проснулась, слышу, как за окном идет дождь и мне стало почему-то грустно.

Лексей понимал, что для рассудительной жены произнесенные ею слова не минутная слабость или каприз, а нечто более серьезное, тогда еще сказал: — Если тебе здесь плохо, то можем переселиться на север. Только боюсь, что там другая крайность, для тебя не очень подходящая — ты же провела зиму на Таймыре, знаешь, какая она долгая, да и с лютыми морозами, а лето короткое и прохладное.

На что услышал скромное, но практически нереальное пожелание Нади: — Может быть, найдется в этом крае какое-нибудь место, как у нас, мы бы туда переселились!

Хотел уже пояснить, что на всем Тихоокеанском побережье Америки до самой Аляски погода такая же — с дождями осенью и зимой, лишь лето не столь жаркое, как здесь. Но остановился, вспомнил такое место, чуть южнее полуострова в заливе с тем же названием Аляска. Там, на границе тихоокеанских муссонов и потоков холодного воздуха с севера в окруженной горами долине климат практически такой, как в средней полосе России, разве что дождливых дней все же больше и зима помягче. На этом участке еще раньше планировал ставить форт, но лишь для того, чтобы обозначить российскую территорию — а то сюда лет двадцать назад уже заявлялись англичане и объявили, что эта земля теперь за ними, но с тех пор пропали, занятые войной со своей бывшей колонией.

Долина в заливе Аляска

Ответил немножко неопределенно, стараясь не подавать прежде времени Надежде надежду (в который раз улыбнулся про себя такой тавтологии с именем жены):

— Возможно, есть такое место, но там надо сначала разведать, осмотреться и оценить — если ли смысл и выгода ставить здесь город, какие промыслы можно вести. На то понадобятся два или три года, так что потерпи, родная!

Летом следующего года, уже направляясь на северную землю, свернул в тот залив, своими ногами обошел окрестности на добрый десяток верст. Ничего ценного здесь Лексей не почувствовал, каких-либо месторождений или скрытых в глубине залежей, но само место понравилось — тихое, какое-то уютное, действительно напоминающее родные места, даже деревья те же — березы, сосны, ели. Пришла мысль, что здесь можно возвести свою верфь — о ней уже задумывался, надо самим строить корабли, а не ждать, когда им передадут готовые. И условия здесь подходящие — удобная незамерзающая бухта с достаточной глубиной даже для больших кораблей, есть нужный лес, а работы можно вести круглый год, зима не помеха. Так что решил не откладывать задуманное дело в долгий ящик, уже на следующий год отправить сюда людей — самому не терпелось перевезти семью, был уверен, что родным здесь понравится.

По прибытию в Северск занялся отправкой двух кораблей из своей миноносной группы с ценным грузом — больше десяти пудов чистого золота с южных и северных приисков, а также пушнины, собранной факториями за минувшие два года. Капитанам судов поставил задачу пройти весь путь до Санкт-Петербурга до конца этого года, без зимовки и стоянки на Таймыре. Торопил их из-за нужды в деньгах для своих представительств — вряд ли там скоро наберут требуемую сумму для снаряжения нового каравана, а время не терпит, каждый год на счету. Третья часть добытого золота передавалась в казну — так предписывалось в уложении, заключенным между Русско-американской компанией и Первым департаментом сената. Оставшаяся часть также сдавалась в казну, но уже с выплатой стоимости по установленной расценке, вот ее и планировал Лексей пустить на закупку товаров и материалов, наем нужных людей. Пушнину же можно было сбыть как на внутреннем рынке, так и через иноземных купцов, пользовалась большим спросом — так что с выручкой за нее солидной суммы сомнений не имелось.

Объезжал северные земли со своей второй семьей, как и два года назад, только поменялось то, что отдал младшего Лексея юнгой в экипаж — тот в свои неполные одиннадцать лет вымахал отцу по плечу, да и окреп не по возрасту, справлялся со многими работами на корабле. Конечно, матросы не очень его утруждали — все таки еще ребенок, — но тот сам напрашивался в чем-то помочь и учился старательно морской науке. Тому способствовало довольно сносное знание русского языка — освоил за два года после предыдущей поездки с отцом. Переселился в матросский кубрик, приняли мальчика ласково, как родного, и не потому, что он сын главы всей этой земли, а из-за доброго и отзывчивого нрава. Появился еще один сын, годовалый Максим, но то не помешало молодой женщине увязаться за своим мужчиной, несмотря на все его уговоры. Правда, сидела с дитем в каюте, выходила лишь на стоянках, да иногда поглядеть на старшего сына, как он справляется с матросскими обязанностями.

Сам Лексей записал себя в губернской канцелярии отцом обоих мальчиков, по сути же из всех его четырех детей законной значилась только дочь. Но, как говорится, своя рука владыка — на своих землях ввел указ о равных правах всех наследников, коль родители признали их такими. Это имело значение для детей, появившихся у переселенцев за минувшие годы как грибы после дождя от сожительства с туземными девушками, притом не освященного церковью. Конечно, то решение далось нелегко в споре с тем же архиереем Макарием, посланным Синодом вместе с двумя десятками священнослужителей нести православную веру на новые земли. Убедил сложившейся ситуацией, независящей от их воли — народ не удержать от связей с особами женского пола, представленных здесь лишь туземками, других ведь нет! Правда, служители церкви согласились лишь при одном условии — матери этих детей должны обязательно пройти крещение. Так в поселениях и городах родились младенцы с православными именами, а их мамаши стали Матренами или Варварами. Та же Томпуол после крещения называлась Тамарой — святой отец внял просьбе Лексея, да и по святцам подходило.

Местные племена постепенно врастали в новую жизнь переселенцев — кроме родственных связей своих дочерей сами эскимосы и индейцы занимались промыслом добычи для русских поселений, немало из них трудились подсобными рабочими на приисках и шахтах, валили лес и строили дома, мосты, дороги. Лексей нередко видел таких на здешних производствах, иногда на одного приезжего приходилось два, а то и три туземца, притом работа у них шла довольно споро. Поселки также разрастались ярангами и вигвамами, народ здесь перемешался без особого разделения — русский, эскимос или индеец, — главное, что они занимались общим делом на промысле, так вместе и жили, делясь хлебом и мясом.

Случались между ними конфликты и споры, но разрешались мирно — или местным начальством или поселковым судом, избранным общим сходом. А с воровством или обманом боролись всем миром, накладывали на виновного штраф или вычет из заработка, при повторном проступке изгоняли из поселения. Свою лепту в единение народа внесли священнослужители, обращали инородцев в православную веру, своими проповедями внушали новой пастве смирение и любовь к ближнему. Притом, в отличие от тех же католических миссионеров на испанской земле, никого не принуждали, не ломали прежние убеждения, даже шаманов не изгоняли. О том еще в самом начале переселения на новую землю Лексей вел долгие беседы с архиереем и другими священниками, пришли к общему мнению нести веру без насилия.

Прирост народа на промысле сказался на объеме добычи — руководство пообещало в этом году столько же, сколько за два предыдущих вместе. Особенно наросло производство в месторождениях на Клондайке — здесь к трем предыдущим приискам добавились еще пять. Хотя из-за недостачи драг работы велись здесь старателями вручную просеиванием песка лотками и выпариванием шлихов в чанах. Но даже таким путем добывали в день два фунта золотого песка и пуд шлиха, из которого можно было выплавить еще фунт, а то и более чистого золота. Со временем планировалось строительство шахт для глубинных залежей с перерабатывающим производством, пока же разрабатывали то, что лежало на поверхности, переходя от одного участка к другому.

Еще два года назад по указанию и подсказке Лексея в северных землях приступили к изысканиям месторождений других ископаемых — железа, цветных металлов, угля, нефти. К нынешнему времени геологи с рудознатцами нашли такие места в центральном и юго-западном районах Аляски, а их разработку оставили на ближайшее будущее — нужное производственное оборудование уже заказали в Англии и Франции, да и ждали сведущих мастеров. В своих планах Лексей видел создание собственной металлургии, особенно легированной стали, необходимые для того присадки — вольфрам, никель, молибден и прочие, — также нашли здесь, пусть не в очень большом, но все же достаточном количестве. А цветными металлами, особенно медью и цинком, могли полностью покрыть свои нужды и даже пустить на продажу другим.

Поездку по Аляске завершил позже прежнего из-за объезда новых месторождений, но все же успел до ледостава на Юконе вернуться в Северск. Чуть не поддался на уговоры Томы остаться здесь на зиму — она уже была беременна третьим ребенком и просила побыть с нею до его рождения. Осознавал, что ей трудно придется в таком состоянии с малым дитем на руках, к тому же самому не очень хотелось возвращаться в промозглую в эту пору Калифорнию. Но переборол свою слабость и жалость к одинокой женщине — у него есть долг перед всем краем, а дела требуют отправляться на юг. Небольшим караваном из трех кораблей с сотней набранных в Северске людей и нужными материалами направился в бухту залива с выбранной им долиной. Здесь им предстояло за зиму выстроить причальные сооружения будущего порта до прихода судов с основной сменой из южной земли, а уже та поведет строительство всего портового комплекса с верфью и поселения при нем.

Портовый город с верфью

В Екатеринбург прибыл уже в разгар дождей, обрадовал жену новостью, что уже к следующему сезону переедут в благословенную для их души райскую долину — так и выразился, — так что осталось потерпеть немного. Та тоже не осталась в долгу, сказала с нескрываемым умилением — скоро у них будет еще дитя, — да и без этих слов заметил округлившийся животик Надежды. Усмехнулся про себя — его женщины устроили вроде соревнования, кто больше родит, — вслух же выразился: — Я рад за нас, Надя, дети у нас получаются на зависть всем — крепкие и здоровые, а умом пошли в разумницу-мать!

Разумеется, жена от такой лести расцвела маковым цветом, в свою очередь добавила: — А красотою в отца, особенно Маша — писанный ангелочек!

Лексей сам души не чаял в дочери, баловал ее, чем отчасти вызывал ревность старшего сына. Правда, разница между ними в три года все таки сказывалась, Миша относился к сестренке заботливо и внимательно, а та отвечала привязанностью, ходила за ним по пятам и старательно повторяла его слова и поступки. Так что если отец семейства отправлялся куда-то, то с ним увязывались оба малыша. А когда весной поехал в строящийся портовый город, то пришлось взять всю семью, никто — даже Надежда с народившейся младшей дочерью Олей, — не хотел оставаться в уютном их особняке, променяв на неустроенность в новом месте. Правда, здешняя красота покорила родных, никто не пожалел того, что на первых порах пришлось жить в избе-времянке. Когда же встретили в теплом доме настоящую зиму, все обрадовались первому снегу, а Надежда расплакалась, шепча на ухо мужу: — Спасибо, родной, за сбывшуюся мечту — я будто та девочка, что когда-то смотрела из окна родительского дома за снегопадом!

Осенью 1795 года вернулся первый караван из Санкт-Петербурга. Он привез более трех тысяч переселенцев с семьями, домашним скарбом и припасами на год. Большей частью приехали подневольные крестьяне — казенные и крепостные, выкупленные на торгах, — но также и те, кто рискнул попытать счастье на далекой чужбине. Исполняя заказ Лексея, его представители на местах постарались выкупить больше одиноких женщин детородного возраста, от юных девиц, почти подростков — мол, за два года пути войдут в самую пору, — до уже зрелых вдовиц и безмужних перестарок. Даже в какой-то мере переборщили, набрали больше тысячи — на каждого холостого мужика в этой партии приходились две бабы. Наверное, рассчитывали на мужчин из самого первого потока, но те за минувшие годы уже обзавелись местными девицами, кто-то даже двумя или тремя. Пока же в эту зиму их, как и других переселенцев, устроили в бараках Северска и Екатеринбурга, частью в Новороссийске — так назвали новый портовый город.

Следующий год выпал для Лексея хлопотным больше обычного — не раз мотался между северными и южными землями, стараясь поспеть везде, где считал нужным свое участие. Проследил за обустройством прибывших людей в промысловых и сельских поселках, портовых городах, открытием новых производств в разведанных месторождениях. Тем, кто знал нужное здесь ремесло, дали оборудование и помощников смышленее, а также местных для подсобных работ. Тех же женщин большей частью пристроили в крестьянских хозяйствах заниматься привычным им делом, других же оставили в городах и крупных селениях для работы в лавках, пекарнях и мастерских, где могли пригодиться женские руки. Около сотни подневольных девиц лицом и статью покраше отдали в портовые бордели для развлечения матросов, каким-то утешением им стало обязательство городских властей через пять лет дать волю и деньги на обзаведение своим домом и хозяйством.

В сентябре 1796 года прибыл новый караван, разросшийся до трехсот судов, выкупленных и зафрахтованных представителями компании в государственных верфях и у частных предпринимателей — купцов и судовладельцев. На такую меру им пришлось пойти из-за наплыва желающих найти легкое состояние в далекой стороне, где золото чуть ли не под ногами валяется. Слух о том пошел по стране после того, как оттуда привезли первую партию драгоценного металла, притом больше, чем добыли на Урале за полвека, когда там открыли первые и пока единственные в России месторождения. А когда еще через год привезли вдвое больше, то тут многие не выдержали искушения. Да и люди компании подогревали зарождающуюся золотую лихорадку, прельщали выгодными условиями акционеров и будущих старателей, обещали полное содействие на первых порах, пока не освоятся.

Золотая лихорадка на Клондайке

В губернских представительствах каждый день заявлялись все новые люди из мещан и торгового сословия, кто-то вкладывал свои деньги, рассчитывая на солидные барыши, другие изъявили желание самим отправиться в те края. Предпочтение отдавали тем, кто имел ремесло, пригодное на новых землях, но даже таких набралось ко времени отправления больше двадцати тысяч человек. На столько не рассчитывали, просто не хватило судов и припасов для всех, потому взяли в этот караван меньше половины, в первую очередь тех, кто брал с собой семью, собираясь остаться надолго. И уже уполномоченные люди компании снаряжали следующий, вдвое больше нынешнего, так что передали быть готовым к приему новых десятков тысяч переселенцев.

Большая часть золотоискателей пожелала заняться промыслом на юге, в жаркой Калифорнии — зимовки на перевалочной базе в Таймыре хватило многим отказаться от сурового севера. Им выделили участки в предгорьях Сьеры-Невады по обе стороны Радужной, помогли со строительством хижин в новых поселениях, открыли здесь лавки с нужным товаром, а также приемные пункты добытого золота и шлиха. Как ни старалось местное руководство распределять участки справедливо, прибегая даже к жребию, но недовольства среди старателей не удалось избежать — у одного густо, а у другого пусто, хотя их наделы рядом и должны быть одинаковы! Тогда ввели арендную плату на кварталы побогаче, пустив ее на общие нужды — строительство дороги от пристани к поселкам, их благоустройство от уборки мусора и отхожих ям до высадки саженцев вдоль улицы, где-то даже озаботились доставкой горячей пищи к месту промысловых работ.

После споров и разборок, иногда доходивших до драк, люди все же как-то разобрались между собой и с начальством, угомонились здравым смыслом — хочешь место получше, плати за него! Казалось бы, все разрешилось, но вскоре возникли другие проблемы с новыми переселенцами, среди них хватило всяких отбросов. Все чаще происходили кражи и грабежи, а хуже всего — насилие над девушками и женщинами из соседних племен. Произошли стычки между пришлыми и индейцами, пролилась кровь с обеих сторон. Власти привлекли воинские патрули, но они лишь развели враждующие группы, скрытые нападения и схватки продолжались. Лишь после показательных судов над насильниками и грабителями, на которые пригласили пострадавших особ, выплаты выкупа каждой из них страсти понемногу улеглись, но еще долго между переселенцами и индейцами оставались неприязнь и недоверие.

Появились незваные гости со стороны Береговых хребтов и Сьеры-Невады — по-видимому, слух о несметных богатствах на севере и западе дошел до Соединенных Штатов и британской Канады, вот и потянулись самые отчаянные авантюристы через горы на вожделенную землю. Пока их было немного и с ними справлялись пограничные заставы, отправляли восвояси. Но уже следовало озаботиться будущим нашествием отморозков — а такие составляли большинство среди американских пришельцев, судя по первым столкновениям между ними и пограничниками, доходившим до настоящих боев. Перебросили почти все воинские подразделения из внутренних районов на границу, выстроили у перевалов укрепленные пункты, поставили здесь легкие орудия, практически подготовились к ведению серьезных боевых действий. Создали еще собственные отряды из числа тех, кто умел пользоваться стрелковым оружием, направили их патрулировать приграничную местность и ловить чужаков, как-то умудрявшихся пройти заслоны.

А однажды, в самый разгар лета 1797 года, к русскому форту у входа в залив Сан-Франциско подошла английская флотилия из двух десятков боевых кораблей. Посланец с флагмана передал коменданту форта ультиматум от имени адмирала сэра Джона Томаса, командующего тихоокеанским флотом Его Величества Георга III. Тот потребовал немедленного освобождения незаконно занятых земель, которые якобы уже двадцать с лишним лет, со времени их открытия Джеймсом Куком, принадлежат Британскому королевству. Комендант, старый майор, дал законный ответ: — … Кук мне не указ и вообще — такие дела может решать лишь генерал-губернатор. Сейчас он на севере, посему ждите его возвращения месяц, может два или приходите к тому сроку — милости просим…

На что посланец заявил: — Нам дано право силой вернуть свою землю. Если через час ваш гарнизон не сложит оружие и не сдаст нам форт, то мы атакуем…

В тот день разыгралось сражение на глазах испанских зрителей, высыпавших на стены своего форта — зрелище из ряда вон, два недруга сцепились между собой! Правда, шло оно недолго — получив несколько ядер в свои судна, англичане через пару часов ретировались. К тому же с дальней стороны залива подошли три русских сторожевых корабля и открыли огонь по неприятелю. Вражеские же снаряды не причинили значимых повреждений, лишь кое-где на крепостных стенах пробили наружный ряд бревен. Правда, противник не ушел обратно, направился вдоль берега на север. Иногда приближался вплотную, высматривая что-то, возможно, подыскивал место для будущего нападения и захвата плацдарма. Так дошел до Новороссийска, попытался с ходу пройти в бухту, но после предупредительного огня здешнего форта перед самым носом флагмана отвернул и убрался в свою сторону.

Этот рейд английских кораблей больше смахивал на разведку боем — выяснили расположение и оснащение русских укрепленных пунктов на побережье, возможные подступы к ним. Лексей и его помощники-губернаторы предполагали подобный интерес европейских держав к их земле после открытия несметных богатств, но рассчитывали, что у них есть еще достаточно времени укрепиться здесь и имели на то веские основания. Возможным врагам сейчас просто не до них — в Европе уже пятый год шла война двух коалиций с участием Франции и Испании с одной стороны, Британии, Австрии, Пруссии с другой. Российская империя также втянулась в их противоборство на стороне противников Французской республики, но не столь рьяно — императрица ограничилась денежной помощью на наемную армию, послала еще часть кораблей для морской блокады Франции в Северном море. Случившийся выпад английского флота показал истинные намерения колониальной империи — ради выгоды готова пойти на обострение отношений со своим союзником.

Принялись спешно укреплять береговую линию — в течении этого и следующего годов построили еще десяток фортов, поставили дальнобойные морские орудия, способные побороться с линейными кораблями. Их завезли в прошлые годы, но до времени не торопились ставить — хватало других забот, теперь установили на самых первых и новых фортах. На собственной верфи в Новороссийске спустили на воду первые корабли малого и среднего класса — от брига до легкого фрегата, — они уже вышли на патрулирование прибрежных вод. Озаботились производством противокорабельных мин большой мощности, представлявших опасность даже крупным дредноутам, не говоря о линкорах. Для установки минных полей переоборудовали часть старых судов со специальными устройствами для закладки зарядов и траления.

Так что приняли все возможные меры обороны, позволявшие отбить нападение любого противника, того же британского флота. Во всяком случае, не станут легкой добычей, враг не раз подумает — стоит ли цель немалых потерь. Но ни в тот, ни в последующий годы англичане не решились напасть на русские форты, хотя не раз видели на горизонте их корабли — одиночные или в составе небольших групп. По-видимому, следили за происходящим на берегу, иной раз пытались подойти ближе, чтобы рассмотреть получше, но их отгоняли сторожевые суда, правда, и не преследовали, если те уходили. Боевых столкновений между ними пока еще не произошло — экипажи получили команду быть готовым ко всему, но самим первыми не нападать. По всей видимости, английским морякам предписывалось то же, после того первого нападения вели себя намного осторожнее, избегали возможных инцидентов.

Тем же летом 1797 года, еще до нападения английской флотилии на русский форт, курьерским кораблем из Охотска доставили депешу о важных событиях в столице — в конце минувшей осени скончалась императрица, на трон взошел наследник, Великий князь Павел Петрович. Для Лексея эта новость стала значимой, хотя и не совсем неожиданной — что-то из прежней памяти сохранилось, правда, без точной даты. В какой-то мере испытал сожаление о кончине матери, но не скорбь или горе. Она всегда была ему чужой, никогда не чувствовал от нее материнского внимания и ласки, если не считать каких-то даров или некоторых привилегий, да и сам не питал сыновьей любви, только уважение к сильной женщине, иногда обиду или разочарование. Больше заботили будущие отношения с единоутробным братом, тот не скрывал неприязни к правящей матери, по сути узурпировавшей власть. Так что предполагал возможным любой исход от нового правителя — как к себе, так и своему делу, ставшим реальным благодаря покойной императрице.

Осенью того же года курьерским кораблем из столицы получил пакет с печатью самого императора. В ней имелись две грамоты — в одной ему жаловался чин адмирала за заслуги в освоении заморских территорий, в другой награждался орденом Святого Владимира второй степени. С ними еще лежало письмо, написанное неровным, но все же разборчивым почерком:

— Брат мой любезный, ты близок моему сердцу, хотя по воле нашей матери не свиделись прежде. Много недостойных мужей она привечала и лишь немногие честно заслужили преференции. Я следил за тобой долгие годы, насколько мне то было доступно. Знаю о подвигах на море и твоих достижениях в далекой Америке, считаю лучшим из тех, с кем мне довелось обходиться — хотя по известным тебе причинам таких было немного. Брат мой, ты нужен здесь — предстоит свершить многое, а способных к тому слишком мало. Передай свое дело кому посчитаешь возможным, сам же с семьей поскорей приезжай в столицу. Твой брат Павел.

КОНЕЦ КНИГИ