Связанные

Глава 23. Несовершенство правосудия

Чиркнуло огниво; Эйдон не спеша раскурил трубку. Задумчиво сжимая в ладони тёплую чашу, капитан осторожно обошёл кругом небольшой участок земли, обозначенный вбитыми кольями с натянутой поперёк бечёвкой — то самое место, где в последний раз видел Кирис и подконтрольного девушке раха. Выждав некоторое время, Эйдон решительно опустил ногу за черту, прощупал укатанную дорогу носком сапога — и мрачно хмыкнул, не обнаружив ничего необычного. Грунт, жирный и липкий от утренней влаги, оставлял грязные разводы на обуви ровно так, как ему и было положено, не нарушая фундаментальных законов мироздания.

— Как сквозь землю провалились. Буквально. — Эйдон вздохнул и безо всякого удовольствия затянулся крепким ароматным дымом.

Табак, как и другие припасы, выделил управляющий Бравил — после событий минувшей ночи он, не скупясь, подарил гвардейцем сразу несколько кисетов из своих личных запасов. Было за что: пусть обстановка и накалилась почти до предела, им удалось пройти по самой грани и избежать кровопролития. Впрочем, не без помощи самого управляющего — тот подоспел в самый последний момент и привёл за собой несколько дюжин крепких мужиков из поселкового ополчения.

Сам Бравил-старший, к слову, всячески приуменьшал своё участие в подавлении мятежа, чем приятно удивил Эйдона, от которого ни на миг не укрылись истинные причины подобной скромности. Чиновник до мозга костей, управляющий Формо не мог заранее знать, чем вся эта история закончится лично для него, но быстро сориентировался и сходу переложил самые непопулярные решения на чужаков — чужаки уйдут, а вместе с ними уйдёт и изрядная доля воспоминаний о пережитом ужасе. Оставалось признать, что на деле Бравил оказался куда мудрее и прозорливее, чем могло показаться на первый взгляд.

И всё же помощь подоспела как нельзя кстати. Ополченцы перехватили копья, обратив их тупой стороной к восставшим, а затем, орудуя исключительно древками, довольно быстро оттеснили бунтовщиков к частоколу; там их разбили на небольшие группы и взяли под стражу. Кому-то, разумеется, удалось вырваться из окружения и затеряться в переулках Формо, но после того, как повязали зачинщика и особо шумных подпевал, это уже не играло особой роли.

Это был несомненный успех — однако капитан, как бы ни хотелось, так и не смог ему порадоваться. Да, восстание закончилось, не успев толком начаться, а вместо большой крови всё обошлось лишь синяками и ссадинами. Верно и то, что гвардии удалось уберечь Формо от незавидной участи превратиться в охотничьи угодья раха — Эйдон и его люди поступили по чести, когда помогли изгнать чудовище, которое сами и привели. Однако на этом хорошие новости и заканчивались: поручение Его Величества было с треском провалено, а вместе с Кирис пропал и один из гвардейцев — Мартон Хельдер, которому Эйдон лично приказал не отходить от одарённой ни на шаг.

Планировала ли она свой побег с самого начала или это решение стало своего рода импровизацией, Эйдон не знал. Достоверно известно было только то, что всё это стало сюрпризом даже для призрака — во всяком случае, ещё за минуту до исчезновения Её светлость собиралась стоять насмерть. Не ясно было и то, каким именно путём они скрылись, поскольку на земле не осталось ни малейших следов. Возможно, Кирис сумела отвести им глаза — но тогда почему только им, но не Мартону, который всё же сумел последовать за ней?

Трубка давно погасла, но Эйдон, погрузившись в размышления, этого даже не заметил. Некоторое время спустя он задумчиво провёл рукой по лицу, приглаживая пышные усы, и меланхолично пожал плечами — какой смысл гадать? Если Мартон жив, он сделает всё возможное и невозможное, чтобы доставить Кирис в столицу целой и невредимой; если же верны худшие предположения, то гвардеец давно уже мёртв, и без помощи вельменно беглянку им не найти.

— Никаких следов? — раздалось из-за спины. Послышались мягкие шаги, и пару мгновений спустя рядом с капитаном остановился сотник Нильсем Ль-Дален.

— Как видишь, — мрачно согласился Эйдон.

— Nedsaatlem, — медленно выговорил Нильсем. Слова чужого языка дались ему с большим трудом. — «Место силы» — так, кажется, на наречии южан-кочевников. — Сотник перевёл взгляд на сапог капитана, так и не убранный из-за верёвочного ограждения, и неодобрительно покачал головой: — Ты бы не топтал его ногами, что ли. Ещё не хватало оказаться там же, где и наша одарённая.

— Это как раз было бы неплохо, — усмехнулся Эйдон. — Жаль, маловероятно. Сам подумай: здесь же каждый день проходит десятки людей, будь это место опасным, местные бы об этом знали.

— Местным мы что кость в горле, — Нильсем упрямо сложил руки на груди. — Ничуть не удивлюсь, если они «позабыли» упомянуть об этой незначительной детали, как забыли сообщить и о поселившемся в предместьях жреце. Только этих проклятых низкопоклонников нам не хватало, да ещё так близко к столице…

— Кстати, раз вспомнили о местных, — жестом остановил его Эйдон. — Всё готово?

Нильсем не без сожаления прервал начатый было монолог о недопустимости распространения культов старых богов в землях Эм-Бьялы и деловито отрапортовал:

— Исполнено, как приказано. Участники мятежа, числом тридцать два человека, собраны во дворе крепости Формо и готовы предстать перед судом.

— Бравил, сын управляющего?

— Связан по рукам и ногам. Держим отдельно от остальных, рядом постоянно дежурит Анор с парой ополченцев. При малейших подозрениях в использовании магии стражам разрешено применять любые средства, чтобы остановить колдуна.

Эйдон удовлетворённо кивнул и, не проронив больше ни слова, направился к воротам. Как бы ни хотелось немедленно отправиться в путь, оставалось ещё несколько дел, которые требовали его внимания, — и суд над бунтовщиками был не последним из них.

Вместо былого оживления и деятельной суеты Формо встретил капитана напряжённой тишиной. Лавки и мастерские закрылись, отгородились от внешнего мира тяжёлыми ставнями, а немногочисленные прохожие, те из них, кто всё же отважился выбраться на улицу, держались на почтительном расстоянии и старательно отводили взгляды. Все уже в мельчайших подробностях знали и о восстании Бравила-младшего, и о покушении на вельменно — и теперь, судя по всему, строили самые фантастические предположения касательно дальнейшей судьбы преступников. Впрочем, большег всего их, разумеется, волновала собственная участь.

— Уже решил, что будешь с ними делать? — Нильсем нагнал Эйдона на полпути к крепости.

Капитан неопределённо пожал плечами. Учитывая, что он сам присутствовал на месте событий и видел всё собственными глазами, долгого разбирательства не требовалось.

— Я к тому, что лучше бы здесь не задерживаться, — развил мысль сотник. — Всё это весьма увлекательно, но прямо сейчас нам следует находиться не здесь, а рядом с Его Величеством. Да и Форстен вряд ли откажется от планов, наверняка его люди уже пытаются закрепиться в графстве Монти… Будет жарко… — он резко осёкся на полуслове и вскинул руку в предупредительном жесте. — Слышишь?

Эйдон кивнул. Из-за ближайшего дома доносились приглушённые удары, то и дело перемежающиеся площадной бранью. Обменявшись парой экономных жестов, гвардейцы сошли с центральной улицы и бесшумно скользнули в переулок.

— Бо-о-ор, старый ты дурень! — протяжно тянул оттуда зычный голос. — Вот и время твоё пришло, пузырь ты рыбий да требухой набитый! Открывай давай!

Гвардейцы ускорили шаг.

Отвечала, как ни странно, женщина:

— Чего тебе, пьяный дурак? Головой постучи! А ещё лучше, проваливай, покуда и правда не отворили да обушком-то по лбу не приложили!

Раздался остервенелый пинок в дверь, после чего мужчина торжествующе пояснил:

— Чего мне? А вот я свидетель: сам видел, как муженёк твой вчера у ворот толокся да на веллю, значит, злословил! Теперь пусть на суде ответит!

Эйдон и Нильсем выглянули из-за угла. У небольшого покосившегося и потемневшего от времени домика обнаружился всклокоченный ополченец с маленькими злыми глазами навыкат и красным от гнева лицом. Не жалея сил и не скупясь на проклятия в адрес Бора и его родителей, мужчина вовсю молотил в массивную дубовую дверь.

— Совсем сдурел, что ли? — звучно рассмеялась женщина. — Да кого хочешь спроси, все до единого соседи подтвердят, что Бор мой со второго дня с лихорадкой лежит, подняться не может, и никакой вельменно даже в окошко не видел! Ха, у ворот он его увидал! Ещё что придумаешь?

— Я сам видел! — со злым упрямством настаивал ополченец. — Видел, ясно тебе? Вот как доложу капитановым-то людям да вернусь с приказом, посмотрим, как тогда запоёшь!ё

Эйдон презрительно скривился: в который уже раз ему приходилось убеждаться, что некоторые вещи никогда не меняются.

«Нужно заканчивать здесь побыстрее, пока они не поубивали друг друга за старые обиды», — подумал он, подавая Нильсему знак.

— Что здесь происходит, солдат? — рявкнул сотник, с силой хлопнув скандалиста по плечу. Подобраться незамеченным не составило труда: тот настолько увлёкся препирательствами с боевитой супругой занемогшего Бора, что не видел и не слышал ничего вокруг.

От неожиданности ополченец жалобно пискнул и резко обернулся, прижимаясь спиной к двери. Кровь разом отхлынула от лица, а глаза испугано забегали по сторонам.

— Н-н-ничего! К с-с-соседу вот п-п-пришёл, значит… За… за… за этим…

— За портретом госпожи Миины Шенье?

— Да! — не заметив подвоха, ополченец сразу же ухватился за подсказку, после чего сразу же напряжённо наморщил лоб, словно в попытках сообразить, о ком идёт речь.

— И верно, вот уж без чего в хозяйстве не обойтись, — Эйдон не удержался от ухмылки, оценив шутку. Вельменно Миина Шенье считалась одной из самых привлекательных женщин Эм-Бьялы; сам он её, правда, никогда не встречал, зато хорошо знал, что ни одного портрета, несмотря на многочисленные просьбы лучших художников королевства, так и не было написано. К единому мнению, почему, прийти не сумели: одни поговаривали, что дело в исключительной скромности госпожи Шенье, другие — уже куда тише — в её непомерном тщеславии.

— Пьянь подзаборная, «Шенье» — это же вельменно с юга! — ехидно прокомментировали из-за двери. Закрытое ставнями окно на миг приоткрылось, после чего женщина добавила, уже мягче: — А вы не слушайте его, господин солдат: он же всё к дочке сватался, да не по нраву пришёлся. Она-то уже год как замуж вышла да с мужем уехала, а ему вон чужое счастье глаза колет — оттого и бесится!

— Да у нас любовь была, дура ты набитая! — побагровев, заорал ополченец.

— Ой-ей, хвала Великим силам — уберегли от зятя! Это что же за любовь такая, когда Ная не знала, где спасения от тебя искать?

Нильсем устало закатил глаза — но вдруг наклонился вперёд, принюхиваясь. Когда он выпрямился, лицо его напоминало неподвижную фарфоровую маску.

— В крепость. Живо.

Ополченец испуганно икнул, но спорить с разъярённым гвардейцем не посмел: подхватил копьё и припустил прочь, напоследок обдав Эйдона резким запахом браги.

Не успел он скрыться за поворотом, как металлический засов со скрежетом отодвинулся, а дверь осторожно приоткрылась. Наружу выглянула широколицая женщина с высокими скулами, копной тёмных кудряшек, аккуратно подвязанных льняным платком, и паутинками морщин вокруг внимательных серых глаз.

— Всё, ушёл. Больше нечего бояться, — подбодрил женщину Нильсем.

— Было б кого бояться! — презрительно фыркнула она в ответ. — Как был бы муж здоров, посмотрела бы я на этого храбреца!

— Что ж, в ближайшую пару дней он точно не вернётся, — пообещал сотник. — За то, что случится после, ручаться не могу.

— И не нужно, господин солдат! Это сегодня все по домам прячутся да носа на улицу не кажут, а так соседи-то у нас дружные, в обиду не дадут. — Она помолчала, после чего опасливо понизила голос: — А правду болтают, что госпожа сначала всех спасла, а уже после, когда толпа собралась, осерчала и приказала посёлок наш спалить? Нет, если виноваты, то воля её, коль хочет, может и палить, кто ж вельменно-то запретит? Но как бы муж прямо в постели-то не сгорел… Да и вещи бы хоть какие собрать…

Нильсем обратил взгляд к Эйдону, словно не знал, как реагировать на подобное смирение.

— Её светлости нанесли тяжкое оскорбление, — объяснил капитан. — Настолько, что она предпочла немедленно покинуть Формо. Однако не беспокойся: приказа сжигать ваш посёлок у нас нет; мы наведём порядок и сразу же отправимся в путь.

Женщина досадливо цокнула языком:

— Вот ведь дурни! Госпожа, может, для того и с тракта свернула, чтобы нечисть отогнать, голову за нас чуть не сложила, а они вон с ней как… «Ведьма», ха! Как словом-то этим не подавились? Будто не слышали, что все вельменно чаровать умеют — это ведь даже дети малые знают! Вы уж накажите их, да построже — пусть вспомнят, что такое благодарность! А пока, может, вынести вам бальзам на холмовке? Попробуйте, сама собирала и настаивала!

Распрощаться с бойкой супругой Бора оказалось не просто, ещё сложнее было отказаться от предложенного угощения, однако вскоре гвардейцы всё же вырвались на главную улицу Формо и, погружённые каждый в свои мысли, продолжили путь. Некоторое время спустя Нильсем не выдержал и с весёлой усмешкой обратился к Эйдону:

— Слышал, капитан? «Все вельменно чаровать умеют» — хорошо же местные всё это себе представляют!

Однако капитан веселья сотника не поддержал: напротив, он серьёзно покачал головой:

— Если вдуматься, эта добрая женщина сделала за нас всю работу. Да, версия, конечно, наивная, но для жителей Формо вполне сгодится — причём, заметь, её интерпретация событий крайне удачно объясняет буквально всё.

— Не спорю, но это всего лишь одна женщина, к тому же, весьма лояльно настроенная.

— Можешь мне поверить, — Эйдон хитро прищурился, — когда я с ними закончу, именно такие разговоры и будут ходить по Формо. Подданные Его Величества никогда не отличались мятежным нравом и привыкли доверять своим правителям. Осталось только им об этом напомнить.

Пусть Нильсем уже успел назвать точное число обвиняемых, Эйдон даже не ожидал, что у крепости соберётся такая толпа. Помимо мятежников присутствовал управляющий Бравил, сменившийся коричневый камзол на оранжевую мантию; правда, почему-то без медного медальона с отчеканенным на нём символом дома Бьяла — могучим оленем, наклонившим голову и грозящим невидимому врагу. Не обошлось и без писцов — их, судя по разнобою в одежде, выбрали по жребию из секретарей, служащих у местных купеческих семей; а также немалого количества случайных прохожих, собравшихся поглазеть на суд и, пожалуй, едва ли не всего штата слуг управляющего Формо: от кухарок до ль-киима, старшего слуги. В пёстрой толпе Эйдон успел заметить и пару служанок, которых приставили к вельменно — почти неразличимых, если бы не цвет глаз и не болезненная бледность одной из них — после чего взгляд его скользнул дальше, к тем самым людям, ради которых им пришлось задержаться.

Вчерашние бунтовщики, предусмотрительно разбитые на небольшие группы и окружённые вооружённым ополчением, представляли собой жалкое зрелище. Большинство, растерянные и пристыжённые, понуро уставились себе под ноги; другие, те немногие, что нашли в себе силы поднять глаза, разглядывали приближающихся гвардейцев с вызывающим нахальством.

Эйдон хорошо знал, откуда берутся эти взгляды. Такие появляются, когда упрямство пересиливает страх, сменяясь глупым и никому не нужным желанием идти до самого конца. Чего не понимали эти гордецы, так это того, насколько тонка была грань между безрассудной готовностью встретить свою судьбу и глубоким, всепоглощающим отчаянием. Одно дело воображать славную гибель за свои убеждения, и совсем другое — оказаться на эшафоте, наедине с равнодушным палачом, которого волнует только то, сколько получится выручить за сапоги приговорённого и чем сегодня его накормят дома. Впрочем, к счастью для приговорённых, если им и суждено было об этом узнать, то в другой день.

По сигналу капитана Нильсем выступил вперёд и, дождавшись тишины, важно объявил:

— Перед вами — Его сиятельство, граф Эйдон Эртон, воспитанный в семье вельменно Бьяла, правитель Алийсэ и Веро, что лежат в Южных пределах, капитан гвардии Его Величества, короля Геррана II, и Его доверенное лицо. Признаёте ли вы право Его сиятельства вершить суд в этих землях?

Вопрос был адресован управляющему Бравилу, который с готовностью раскланялся и церемонно подтвердил полномочия Его сиятельства от имени действующего правителя Формо, графа Нарди. Эйдон удовлетворённо кивнул: в сущности, всё это было не более, чем формальностью, всего лишь устоявшимся обычаем. В то же время соблюдение неформального протокола ровным счётом ничего не стоило, зато прибавляло чужакам авторитета в глазах местных жителей.

— Именем Его Величества, да начнётся суд, и пусть деяния каждого получат справедливое воздаяние.

На этих словах Эйдон аккуратно разгладил усы рукой — не столько ради того, чтобы привести их в порядок, сколько для того, чтобы спрятать кислую усмешку. Обычай обычаем, но назвать происходящее «судом» можно было с большой натяжкой: не требовалось ни основательного разбирательства, ни заслушивания свидетельств сторон, ни поиска и представления доказательств — решение было вынесено заранее, оставалось только довести его до подсудимых.

— Все вы приняли участие в мятеже против законной власти. Нанесли тяжкое оскорбление вельменно, рискнувшей ради вас жизнью, угрожали смертью её слуге, — Эйдон не стал ходить вокруг да около и сразу обрисовал мятежникам всю серьёзность их положения. Выдержав паузу, он обвёл толпу суровым взглядом и внушительно добавил: — Так, стало быть, вы проявляете благодарность нашим правителям?

Подсудимые угрюмо молчали.

— Что ж, собственные преступления вам известны. Остальные, как я подозреваю, уже слышали немало сплетен и разговоров о том, что произошло минувшей ночью. Я был там, а потому смогу поведать вам истину: Бравил, сын управляющего Формо Бравила, вступил в сговор с чудовищем, которое наша госпожа выслеживала от самого Шепчущего леса.

Толпа притихла и не сводила глаз с капитана в ожидании подробностей.

— Именно этот человек указал призраку первые жертвы, чем обрёк на смерть жителей предместий и едва не погубил собственную сестру, а вместе с ней и приставленную к девочке служанку. Эта девушка здесь, среди вас, и в своё время вы сами сможете убедиться в истинности моих слов.

Под всеобщими взглядами Энара побледнела ещё сильнее и смущенно опустила взгляд. В свою очередь управляющий скорбно поджал губы, но сразу же попытался взять себя в руки и придать лицу бесстрастное выражение.

— Когда Её светлость раскрыла злодеяния Бравила, юноша не пожелал отвечать за свои ошибки. Он убедил себя, что, если разделить вину с другими, это спасёт его от наказания — и не придумал ничего лучшего, чем склонить тех, кто ему доверял, к убийству вельменно.

Слова зловеще повисли в воздухе. Впрочем, Эйдона нисколько не интересовал произведённый эффект: он испытующе разглядывал тесные группы подсудимых в поисках человека, который помог бы ему разыграть следующий такт — и такой человек нашёлся.

— Ну так казни нас уже и не разглагольствуй почём зря! — от группы бунтовщиков, торговцев, судя по упитанным фигурам и расшитым серебром одеждам, отделился коренастый мужчина со всклокоченной бородой, диким загнанным взглядом и тёмными кругами под слегка раскосыми глазами.

— Смертную казнь следует заслужить, — нарочито жёстко усмехнулся Эйдон. — Ибо в «Жёлтой книге» сказано: «Тот, кто повадками своими подобен зверю, в зверя и превратится»; и сказано далее: «Однако даже зверь дикий не чужд благородству и благодарности; те же, кто не знает ни того, ни другого, подобны червям и, лишившись, слуха и языка, в червей и превратятся». Таково наказание за чёрную неблагодарность: отнять глаза, проколоть уши и вырезать язык, сковать по рукам и ногам и до конца дней поместить в заключение.

— А мы-то здесь причём? — Торговец нервно лизнул губы, а в голосе его проявилась нервная сиплость. — Госпоже не причинили никакого вреда…

— Ты был невнимателен, купец, — сухо заметил Нильсем, который верно понял задумку капитана и сразу же включился в игру. — Иначе заметил бы, что Его сиятельство пока не касался того, как следует поступать с безумцами, осмелившимися причинить вельменно вред. Однако твоё любопытство несложно удовлетворить: в таких случаях наказание распространяется на членов семьи, родственников, друзей и случайных знакомых. Это небыстро, но в конце концов всех их найдут и казнят, после чего вычеркнут из учётных книг и хроник, — так вместе с ними умерли последние воспоминания о преступнике.

Среди подсудимых повисло мрачное молчание. Эйдон флегматично проследил, как с лица бородатого торговца медленно сходит спесь — кулаки его сжались с такой силой, что побелели костяшки пальцев; глаза забегали по сторонам в поисках поддержки. Остальные выглядели не лучше: кто-то, не выдержав, с глухим стуком упал на колени и с немой мольбой протянул к гвардейцам руки. Всё как всегда: от лихого упрямства до глухого отчаяния по-прежнему лежал всего один шаг. Не требовалось ни пыток, ни особого давления — достаточно просто показать перспективу и позволить распалённому воображению довершить дело.

Самое время перейти ко второй части плана.

— И всё же, проведя некоторое время в размышлениях, — небрежно начал капитан, — я считаю верным учесть то обстоятельство, что многих из вас втянули в преступление обманом. Более того, сыграли на лучших чувствах любого подданного Его Величества — на желании наказать ту, кого вы искренне считали самозванкой, и не допустить покушения на честь наших господ. Это достойное устремление, которое заслуживает не наказания, а поощрения.

Ропот удивления, подобно лёгкому бризу, пробежал по толпе. С каждым произнесённым словом он только усиливался: восставшие растерянно переглядывались, обращаясь друг к другу с немым вопросом, не в силах понять, к чему клонит их судья.

— Вельменно строги к себе; суровы и установленные ими законы. Однако они не требуют от своего народа невозможного и допускают, что каждый может ошибиться, несмотря на самые лучшие стремления. В таких случаях обычай требует от судьи проявить известную долю милосердия.

Толпа притихла и подалась вперёд, жадно хватаясь за каждое слово. Эйдон выдержал паузу и торжественно объявил:

— Те из вас, кто не успел совершить иных преступлений, могут рассчитывать на прощение. Молите Великие силы, чтобы оскорблённая вами вельменно вновь посетила Формо и дала вам возможность лично засвидетельствовать своё раскаяние. В противном случае эта обязанность перейдёт к вашим детям — и поверьте мне на слово: у вельменно долгая память, и они всегда возвращаются за своими долгами.

Перья секретарей, уже готовые вывести на пергаментах устрашающий приговор, растерянно замерли в воздухе. Двор крепости наполнился вздохами облегчения и первым, пока ещё совсем робкими улыбками. Эйдон, будь у него возможность, тоже бы улыбнулся: не было сомнений, что отныне прощёные жители Формо будут с готовностью повторять ту версию событий, которая позволила им избежать сурового наказания — а со временем и сами безоговорочно в неё поверят.

Впрочем, далеко не всё было так радужно. Взгляд Эйдона на миг задержался на вспылившем ранее торговце. Как ни старался, капитан так и не вспомнил его лица, из чего следовало, что этот человек был в числе тех, кто получил прощение. Между тем коренастый бородач, хоть он и растерял изрядную долю гонора, не выглядел особенно счастливым. Скорее наоборот — подозрительно щурил глаза и бросал недовольные взгляды в сторону веселящихся односельчан. Почувствовав на себе внимание Эйдона, торговец заставил себя поклониться, и почтительной скороговоркой забормотал:

— Да продлят Великие силы дни наших господ и покровителей, добродетельных и милосердных. — он выпрямился и посмотрел Эйдону прямо в лицо. — И пусть я рискну лишить себя как первого, так и второго, я позволю себе заговорить о том, о чём предпочли позабыть другие. Или Его сиятельство прикажет мне замолчать? — с вызовом закончил он и, не обращая внимания на раздающиеся со всех сторон шиканья, скрестил руки на груди.

— Продолжай, — Эйдон сделал пригласительный жест. В каком-то смысле этот упрямый торговец, сам того не ведая, играл ему на руку — позволял всё прояснить и заранее пресечь будущие сплетни и кривотолки.

Бородач выступил вперёд и раздражённо повёл плечом, словно отмахиваясь от раздающихся со всех сторон предупредительных шорохов, шиканий и покашливаний; обернулся, обводя односельчан презрительным и слегка насмешливым взглядом, после чего резко развернулся на пятках и бросил в сторону Эйдона:

— Я видел! Прошлой ночью госпожа поймала летящий в неё камень с такой лёгкостью, словно тот сам бросился ей в руки. Тогда я сказал себе: «Госпожа обучалась владению оружием», и этим объяснил себе её ловкость. Но рука, Ваше сиятельство! Рука, которая попросту исчезла, когда госпожа прикоснулась к амулету почтенной Киды! Амулет не ошибается. А чем объяснить то, что госпожа бесследно исчезла и тут же появилась в другом месте? И наконец, клянусь всеми Великими силами, куда пропала госпожа и её слуга?

— Не слушайте его, Ваше сиятельство, — с дрожью в голосе заговорила бледная женщина из мастеровых, одетая в тёплую безрукавку из толстой овечьей шерсти. — От страха совсем голову потерял, сам не ведает, что несёт. Все знают, что вельменно доступно больше других…

Эйдон сурово сдвинул брови, и женщина испуганно ойкнула и тут же смолкла, ухватившись за рукав бородатого торговца. Впрочем, внутренне капитан удовлетворённо улыбался: хорошо, если этот вопрос, как и ответ на него, прозвучит сейчас, а не через пару дней после того, как гвардейцы отправятся в путь.

— Ты глуп, если не сумел разгадать этого самостоятельно, — надменно усмехнулся Эйдон, продолжая играть свою роль. — Разумеется, Её светлость сведуща в магии, как ещё она смогла бы сражаться с чудовищем? Её слуга и помощница также не лишена дара и таланта.

— Но… но ведь амулет… — упрямо твердил торговец. — Я же сам видел, как…

— Иллюзия. Сразу несколько, если точнее; амулет нарушил конструкцию — со стороны это порой выглядит самым причудливым образом, — с неколебимой уверенностью профессионального афериста заявил Нильсем. — Или ты думал, вельменно станет дожидаться, пока какой-нибудь свинопас не дотянется до неё вилами? Достаточно и того, что Её светлость проявила невероятное терпение, пытаясь вас образумить. Что ж, оказалось, вы не способны услышать голос разума… Радуйтесь, что госпожа из доброты своей предпочла отвести вам глаза и немедленно покинуть Формо в сопровождении своей спутницы и доверенного гвардейца, а не испепелила вас на месте.

Рыжебородый не ответил — только разглядывал гвардейцев заметно округлившимися и остекленевшими глазами. В этот момент до него, кажется, дошло, что, как бы ни хотелось обратного, покушение на вельменно было абсолютно реальным и что двух мнений на этот счёт быть не могло. Несколько мгновений спустя бородача, к которому так и не вернулся дар речи, подхватили под руки и проворно спрятали в толпе — очевидно опасаясь, что тот вновь попытается сболтнуть лишнее.

В дальнейшем суд вершился быстро и без проволочек. Мужчина, первым бросивший в вельменно камень, получил тринадцать ударов плетью, после чего его на два года должны были заключить в колодки. Своим весом эта неповоротливая и невероятно неудобная конструкция не только постоянно напоминала заключённому о его преступлении, но и не позволяла ему выполнять даже самые простые действия: ни переодеться, ни помыться, ни почесать за ухом — и даже то, сумеет ли он поесть, целиком и полностью зависело от милости соседей и случайных прохожих. На что, впрочем, можно было рассчитывать далеко не всегда, поскольку преступление и приговор осуждённого обычно вырезали с обеих сторон деревянных брусьев, образующих верхнюю и нижнюю часть колодок.

То же наказание присудили и женщинам, мастеровой и торговке, которые позволили себе спорить с госпожой в вызывающей и оскорбительной манере. Впрочем, в последний момент, «ради соблюдения приличий», плеть и колодки заменили обычным запретом заниматься своим ремеслом в течение трёх лет и штрафом в размере годового налога.

Другой торговец, который поднял оружие на вельменно, но, к своему счастью, так и не решился пустить его в ход, отделался ссылкой на западную границу без права вступать в армию и служить в дозорах. Там всегда требовались свободные руки, и толковый человек, обученный грамоте и счёту, без дела не останется. Не обделили вниманием и подвыпившего ополченца, того самого, который собирался оговорить своего несостоявшегося тестя — полдюжины дней в заключении за пьянство на посту и десять ударов палкой по пяткам за ложь должны были его образумить.

— Что ж, настал и твой черёд, — Эйдон обернулся к пожилой женщине — той самой Киде, которая так настаивала на проверке вельменно. С ней было сложнее всего: обычая требовал с «уважением и пониманием» отнестись к возрасту подсудимого. Кроме того, не следовало забывать и о том, что слишком суровое наказание в любой момент могло превратиться в смертный приговор.

— А я всё думала, когда обо мне вспомнят, — подбоченилась старуха. — Давайте, Сиятельство, не затягивайте. Только знайте, ремесла у меня нет, денег тоже, самое больше монета медная под ковёр закатилась, дочь с мужем уехала, и я под пыткой не скажу в какую сторону, а сын погиб, сгинул, получается, на одной из ваших дурацких войн. Так что мне теперь дорога одна — на плаху.

— Кида Минри, Ваше сиятельство, — почтительно прокомментировал управляющий. — Долгие годы служила секретарём в канцелярии у моего предшественника, но вскоре после моего назначения покинула пост. Об этих двоих ходили самые разные слухи, но, признаться, я никогда не вникал в детали…

— «Детали» ему подавай! Не твоё дело! — неожиданно взвилась бывшая служащая канцелярии. — А ушла, потому что ты вор и интриган, вот и всё! Из всей семьи только мальчишка толковый да дочь умницей растёт, как знать, может, и не твои вовсе, дети-то… Но ты как был вором, так вором и помрёшь! Не желаю иметь с тобой ничего общего, тьфу!

— Молчи! — Бравил, бледный как мел, не то от гнева, не то от страха, угрожающее погрозил старухе пальцем.

— Ничего, потерпишь — не облезешь! Чай, недолго осталось!

— Служила секретарём, значит? — Эйдон нетерпеливо прервал начавшуюся было перепалку: как раз в этот момент в голову ему пришла неплохая идея. — Следовательно, обучена грамоте и умеешь вести бумаги…

Кида впилась в капитана своими маленькими, как булавки, глазами и гордо вскинула подбородок:

— Ваше сиятельство изволит шутить? Я вела всю переписку управляющего Гимена, когда половина этих юнцов хватались за мамкины юбки!

— Замечательно. — Эйдон обернулся к Бравилу-старшему. — Признаюсь, не ожидал, что в комнате, где меня устроили на ночлег, обнаружится столь достойное собрание книг. Особенно приятно, что среди коллекции нашлось место и весьма почитаемому труду Хану Радана.

— О какой книге идёт речь, Ваше сиятельство? — Часто моргая и озабоченно морща лоб, отозвался Бравил. Неожиданная перемена темы разговора совершенно сбила управляющего с толку.

— «О всяких сословиях и о том, как с ними себя вести подобает», — больше не скрывая лукавой улыбки пояснил Эйдон. — Киду Минри поместят под домашний арест и предоставят писчие принадлежности и достаточное количество пергамента. Через сорок дней она предоставит рукописную копию указанного труда мэтра Радана. Если качество работы будет удовлетворительным, книга будет переплетена и останется в семье Минри. В противном случае всё необходимо будет начать с самого начала. — выдержав паузу и не без удовольствия проследив, как вытягивается морщинистое лицо Киды, капитан добавил: — Посидишь, почитаешь, — и, без сомнения, многое вспомнишь о том, как следует вести себя в присутствии вельменно.

Откуда-то сбоку до капитана донёсся сдавленный смешок Нильсема; улыбку сотник спрятал под ладонью, сделав вид, что борется с внезапным приступом кашля. Однако лучшую часть Эйдон приберёг напоследок:

— Кроме того, начиная с этого дня, управляющий Бравил отстраняется от забот, связанных с посёлком; до дальнейших распоряжений эта должность будет занимать сотник гвардии Его Величества Нильсем Ль-Дален, барон Лейна.

Бравил принял отставку спокойно: похоже, управляющий заранее попрощался со своей должностью, ещё в тот момент, когда решил не надевать медальон с символом семьи Бьяла. А вот Нильсему, судя по всему, пришлось приложить почти нечеловеческие усилия воли, чтобы принять назначение с подчёркнутым равнодушием.

Эйдон тем временем продолжал:

— Поселковое ополчение в полном составе призывается на службу вельменно Бьяла и переходит под командование указанного дворянина. Он получает право собирать подати и налоги, вершить суд именем Его Величества, набирать и отпускать со службы оружных людей. Помимо этого, до прибытия в Формо нового управляющего или же до восстановления в должности прежнего на сотника Ль-Далена возлагается обязанность проследить за исполнением вынесенных приговоров.

— Будет исполнено, как приказано, — отчеканил Нильсем.

— Наконец, последнее. В следующие шесть лет налоги, уплачиваемые Формо в пользу Его Величества будут увеличены на четверть. Торговцы, входящие во вторую гильдию, переводятся в третью с правом вернуть положение не раньше семи лет от сего дня. Все переговоры с властвующим в этих землях графом Нарди возьмёт на себя гвардия Его Величества. Расследование в отношении дела об укрывании жреца в предместьях Формо предпринято не будет, поскольку упомянутый жрец более не ходит среди живых, а также с учётом помощи и раскаяния жителей предместий. На этом у меня всё.