Своё никому не отдам

Глава 21. Обухом по затылку

— Так что ты, сынок, полагаешь для нашего государства наиглавнейшим? — Иван Данилович зазвал Гришу к себе в кабинет и усадил за писарский стол. Они с глазу на глаз остались, и от этого в вопросе чувствуется сокрытое значение.

— Ты ведь не про то спросил, что крепнуть и процветать ему следует, — начал царевич пристойный ответ. Увидев согласный кивок, продолжил: — Стало быть прежде всего нужно со внешней угрозой совладать. Очень уж много кругом охотников откусить от царства нашего островок-другой. Как я понял, испы вскорости пожалуют.

Царь опять кивнул, чем дал понять, что внимательно слушает.

— Так вот и получается, что в первую голову нужен нам сильный флот. Он определяет всё. Потому, как я понял, ты старшего сына в моряки и определил, а второго в кораблестроители. Наверное, и меня хотел, как подрасту, в юнги отдать?

— Хотел, Гриша. А ты продолжай.

— Флот больших денег стоит, и взять их надо с бояр — у них на наших островах девять десятых земли. А вот тут, как я понимаю, не всё так просто. Не шибко-то любят они раскошеливаться. Привыкли дружины свои посылать конные или на лодьях, а того что нынче крупными кораблями стали воевать, в толк не возьмут. И того, что в поместье своём галеон не построить — этого им понимать не хочется. То есть отдавать деньги — это не в обычае. Вот не платят благородные люди оброка. Невместно им.

Батюшка согласно наклонил голову.

— Об этом, как я понимаю, у тебя с благородными слугами твоими споры постоянные. Они, вишь какое дело, сами хотят те корабли построить и у себя содержать, а тебе посылать их только, когда война случится.

— Так примерно, сынок, так. Всяк в своём жилище желает домостроить и сам себе господином быть. Не хотят бояре от своего отказываться ради общего интереса. Говорят — дьяки у меня всё разворуют и выйдут мои корабли худыми да гнилыми. А сами-то для торговли суда строят и, как война, так фальконеты на них поставят или кулеврины. Хотя, и торговцы без пушечек в море не выходят, так что, считай, нет боярам особого расходу и в войну. А только не выходит сильный флот, когда его вот так с бору по сосенке соберёшь, — государь вдруг остановился и улыбнулся грустно. — Прав ты, бьюсь я с боярами. Они за свои исконные права стоят, а с нынешним супротивником по-старинному не совладать. Ну, да видел ты, какие нынче боевые корабли по нашим водам плавают. Нам нужны не хуже и числом не меньше.

Сельджуки-то противник ещё не самый злой, а вот испы наверняка отобьют у нас какой-нибудь остров.

— Ну, не знаю, пап, отобьют ли. Видел я у Никиты галеру, на которую Наташкина дальнобойка встанет.

— Встать-то встанет, да что толку? Гребцов сразу уменьшится и парусов. Убегут от неё супостаты, как поймут, что близко подходить не надо. Это в первый раз повезло, что не ждал неприятель столь дальней и точной пальбы. Сам пришел и сближался охотно, не подозревая, что толстые борта его от Наташкиной пушки не защитят. Теперь, как разглядят длинный ствол на баке — так и отбегут и десант в ином месте скинут. Так что без больших и быстрых кораблей нам от испов не отбиться, хоть бы и с пушками твоей княгини. А для этого потребны огромные деньги.

Так вот, чтобы не ходить вокруг да около, собирайся. Поедешь в столицу. Советником при мне будешь, — папенька хитро прищурился. — Обещаю слушаться, хе-хе. Как-то ты тут ловко всё устроил, что страшные деньги через Селима твоего идут. И, слушай, пошто народ здешний так со мной запросто? "Царь? Привет, садись вот с краешку".

— Ну, пап, рассказали им, что государь — он тоже хочет, чтобы у всех дома достаток был, а что живёт роскошно и ест с золота, так иначе его бояре уважать не станут. Людям ведь иногда и подсказать нужно правильную мысль. Так что видят они в тебе не величие, а заботу об их благополучии и мирной жизни. Образ сподвижника, так сказать. Не чужой ты жителям Ендрика. И сын твой, князь Чертознаев, по воле твоей и дорогу построил, и пушки сделал, дабы от недругов народ боронить.

— Нет, шельма ты окончательная, Гриша. И как надумал такое?

— Разные люди народ мутят и не все к доброму зовут. Вот и подумалось вдруг, а почему мне нельзя? Буду и я подмётные грамоты рассылать да людишек на всякие затеи подбивать. Расход невелик, а как-то спокойнее на душе, если в кабаке спорят о том, куда следующую брусовку вести: на восток через боярские вотчины к рыбакам, али сквозь заповедный лес, чтобы хлысты было ловчее к причалам катать. Ну и боярам косточки перемыть, что не хотят землю под прокладку пути отдавать. Или у какого купца сукно плотнее — главное, чтобы тема им была близка.

— Ладно. Не раз ещё поговорим. Кого за себя оставить хочешь?

— Думать буду, папенька. Огорошил ты меня. Тут ведь затей незаконченных ворох, а однодумцы мои не могут всё разом бросить. Федоту тут ещё на полгода хлопот, а мне он на новом месте надобен будет.

— Ну, тогда ступай. Готовься. Скоро поедем.

— Э-э! Батюшка. А давай порознь двинемся. Тебя встретят там, как пристоит, а я тихонько появлюсь. Неприметно.

— Всё каверзы твои. Ладно. Так и сделаем.

***

Вышел Гриша с чувством, что получил обухом по голове. Столько замыслов оставить придётся до конца недоведенными. И надежда оставаться и далее на тихом спокойном острове развеялась, как дым. И Наташка. Как же она без своих пушек-то теперь? И кого оставить за себя на этом большом хозяйстве?

Кого оставить на хозяйстве — это и есть главный вопрос. Вот с него он и начнёт. И ни с кем не станет советоваться, потому что любое мнение, кроме его собственного, будет высказано в результате обдумывания существенно меньшего объёма информации, чем тот, которым располагает он. А потом, придётся тратить время на обсуждение и споры. В результате всё запутается и превратится в искусственно созданный клубок.

Итак, кто из ближников лучшим образом за всем проследит и, главное, найдёт решения в сложных ситуациях? Кстати, а простых-то тут и не бывает. Федотка бы, пожалуй, совладал, но… чего-то не хватает в его друге. Взгляда вперёд, пожалуй.

Агапий — так этого бывшего рынду Гриц сам до сих пор опасается, хотя на его дворянскую спесь губернаторство легло бы роскошным даром судьбы. Головастый он, инициативный, о деле думает, за то и стал ближником. Правда, и у него чувство будущего не слишком пока заметно. И кураж чувствуется, и ответственность есть. Или может быть — пусть пытается, ведь всему люди учатся. Этот-то — способный.

Есть кандидатура. Однако надо и дальше думать. Он ведь не только из благородного сословия достойных людей здесь знает. И дважды подумал насчёт способности преемника предугадать последствия предпринимаемых шагов. Это обычно свойственно людям старшего поколения — любят они пугать молодёжь предсказаниями грядущих бед. Грядущих, за непродуманными поступками, за непослушанием.

Тогда — боярин Чухнин. Умница этот Фёдор Фёдорович. Кто бы ожидал от него такой восприимчивости к новому. Вот ещё один кандидат.

Однако пойдём дальше. Что-то на краю сознания свербит, какое-то воспоминание. Когда худо казалось, а потом вышло добро. Кондратий-плотник его обманул с северной дорогой, а ныне вдоль неё пришлый народ селится охотно. Да и западный путь обзаводится всё большим и большим количеством посёлков. Ха! Так этот ворчун, выходит, знал, что понадобится всё это и загодя похлопотал. Точно. Опять же длинный горн, в котором нынче греют перед прокаткой полосы для сборки пушечных стволов — тоже его рук дело.

Каков мерзавец! Вот уж подкузьмил, так подкузьмил! И казармы же эти все тоже с его лёгкой руки образовались, да и налаживание быта там по-артельному складывалось, как Кондратию привычней — из артельщиков же человек. Нет, это ему с рук не сойдёт! Пускай теперь расхлёбывает то, что заварил. Решено. Его на губернию. А с Тыртовым в качестве коменданта гарнизона воеводские обязанности — чистая формальность. Решено.

Остаётся проблема подлого происхождения. С этим к папе — пускай поможет мужика утвердить и в глазах бояр местных, и чтобы сам этот мужик себя уверенно почувствовал. Тут схитрить придётся. Статус, чтоб его, статус. И место в иерархии. Мало Грише существенных проблем, ещё и об этом нужно думать. Хотя — люди, это и есть самая существенная проблема. Всё в них упирается, об них спотыкается или вокруг них танцует. Статус, чтоб его! Вечная помеха на пути любого мало-мальски стоящего замысла. Постоянно об него зацепы идут, что бы ни затеял.

Итак, сначала надо слухи правильные распустить. А именно по этой части как раз Агапка и старается у него. А что было делать? У государя тайницкий приказ имеется для тёмных дел или их раскрытия, так почему бы царевичу такой опыт не перенять? Тоже завёл себе команду тихих спокойных ребят, которые знают, где что сказать, кого выслушать, или спросить. Вот. А потом сразу к Тыртову.

***

С этим молодым офицером царевич познакомился, когда был ровно вдвое младше его. Двенадцать тогда Грише было. А нынче уже, пятнадцать, считай. Ну так что же, бремя забот, упавших в ту пору на их плечи, несли они стойко и, хотя по-человечески не сдружились, однако полагаться друг на друга научились. Одним словом, мужу этому Гриша выложил все свои задумки насчёт Кондратия.

— Не годится так, — Тыртов подумал хорошенько и слабые места в плане разглядел. — Воеводой ты бывшего артельщика поставить не отважился, что спору не вызывает. В понятиях "наместник" али "губернатор" народ до сих пор путается и от воеводских хлопот дела мирные не отличает. И вообще, если не боярин, то есть не служитель воинский, так, считай и сам он никто, и звать никак. А Кондрат и в этом тебя обскакал. Он ведь давно и сам, и люди его по моим спискам числятся служащими государю, но не бойцами, а, кто сапёрами, кто по интендантской части. А ныне ещё и в посёлке рыбацком боярин объявился, так я его и насельцев тамошних как раз принимаю на содержание — а рыбку вяленую, да солёную да ещё коптильню он там затеял, мои же интенданты возами везут и гарнизону на пропитание, и купцам отдаём по сговоренным ценам.

Так что, ставь меня воеводой и ничего больше не думай. Кондратий давно уже в прапорщиках числится, а там и повышу я его вскорости, потому что под его рукой людей в разы больше, чем солдат в крепости. Советы его я давно слушаю, и он мои пожелания близко к сердцу принимает. Опять же, согласно званию, к благородному сословию хлопотун наш отнесён, и по спискам государевым боярином числится. Не жалованным наделом, правда. То есть, вроде как не совсем настоящим. Так ведь не он один. Княгиня твоя тоже безземельная.

Гриша выслушал монолог и перевёл разговор на вопросы военные. Нового, как всегда, хватало. Сигналы передавать стали с вышки на вышку — хлопоты по созданию триангуляционной сети вот как обернулись. И теперь казаки о появлении в видимости их постов чужих кораблей докладывают скоро. Потому надо плутонг сигнальщиков обучать, а людей-то мало желающих — все уже чем-то заняты. Потому, похоже, придётся баб и девок на службу брать.

***

Вышел царевич из крепости с чувством, что как-то изменилась жизнь здесь на Ендрике под его рукой. Так изменилась, что он и сам этого ещё не понял. Словно потянулись люди куда-то все разом, а вот куда? И папенька это почуял, да только не знает покуда, к добру это или к худу. Потому и ведёт себя нерешительно. Вроде, как и спугнуть не хочет, и радоваться боится. Понятно, что и поставки пороха, и мощные пушки и отличная выучка солдат, которых он взял в свою гвардию, его радуют. И то, что это вышло оттого, что сынок его тут накуролесил, понимает. Но, чего же он такого накуролесил? Сынок.

Вернее, что произошло с людьми? Будто сонную одурь с них сдуло. Зашевелилось "обчество", попёрло куда-то. Будто надежда в душах затеплилась. Нужно понять, что это за надежда и… так подстроить, чтобы обмана люди не почуяли. А уж выйдет ли обман — это он поймёт, когда разберётся с надеждою. Поймёт, какой приманкой соблазнил ненароком Ендрикцев.

Вышел на склон правого холма, обращенный к морю. Тут башню поворотную ладят. Вернее, ещё не собирают её, а с платформой, что на ядрах вращается, разбираются. Крепкие парни пытаются её крутить из стороны в сторону, а усатый незнакомый капрал поглядывает в коллиматор и ругается.

— Ну куда вы, остолопы, её рванули?! Проскочили же нужное направление. А ну, давай назад.

Парни дали.

— Не, ну опять лишку. Как вам растолковать, что двигать нужно плавно, чтобы успеть остановиться, когда скажу.

— А ты им сразу скажи на сколь градусов поворотить, а то она ж сперва стронуться не хочет, а потом остановиться, — Грише уже ясно, что это новички. Вернее — опытные артиллеристы, но не здешние, а из других мест. Просто прибыли учиться с новыми орудиями обращаться.

Капрал царевича в лицо не знает. Перед ним просто горожанин, если судить по одежде. И вьюноша этого душа старого служаки требует послать неласковым словом куда подальше. Но места тут необычные, отчего сердце пришлось сдержать и ответить не чересчур грубо:

— Коли умный такой, вот и растолкуй им.

— Все ко мне. Тебя, капрал, я тоже прошу меня выслушать, — Гриша нисколько не смущён. Пред ним поставлена задача, решить которую ни капельки не сложно. Он таких занятий провёл уже много. — Смотрите, тут по кромке нанесены деления. Каждое — это один градус. Каждый пятый градус имеет более длинную риску, а десятый еще длиннее. Зубчики на юбке как раз для того, чтобы всяк мог видеть со своего места, на сколь делений поворачивается платформа.

По местам. Всем смотреть зубцы. Видите?

— Видим.

— Пять градусов ошуй, и-и, рраз!

Чуть проскочили.

— Четыре градуса одесь, и-и, рраз!

Попали.

— Десять и два градуса одесь, и-и, рраз!

Опять попали.

— Теперь с тобой, капрал. Остальным вкруг буссоли стоять и смотреть. Целим в третий буй. Твой визир нынче на нулевой риске стоит, что соответствует воображаемому направлению пушки. Крутим визир и считаем деления. Четырнадцать.

Правильные, по местам! Десять и четыре ошуй, и-и, рраз!

Ставь капрал визир в ноль и гляди, попадает ли взор на мишень?

— Попадает. Ты паря, ступай куда шёл. Мы уж как-то тут и без твоих подсказок управимся.

На такую грубость в Грише волной поднялся гнев. Почуял, как от прилива крови запылало лицо и стали горячими уши. Нельзя в таком состоянии ни молвить ни деять. Повернулся и пошел прочь.

— Десять и три риски одесь, и-и, рраз! — донеслось до него.

Понятно. На четвёртый буй перенацелили.

Надо же, как он грубость воспринял. Не брань даже, просто неблагодарность. Привык, что его кругом знают, а эти новички не знают. А ведь с Кондратием знакомство было при сходных условиях, а потом оказалось, что мужик этот — чистое золото. Вот и выходит, что опираться-то следует на то, что оказывает сопротивление. Чтобы мнение у человека было осмысленное. Правда, иной раз так хочется, чтобы не спорили с тобой, а просто делали, что велено.

Так, рассуждая о нескончаемой сложности бытия, добрёл Гриша до пороховой мельницы. Тут нынче какие-то верстаки и люд работный на вал водяного колеса новый шкив насаживает. Знакомый мастеровой объяснил, что, поскольку селитру всю выбрали и больше порох делать не из чего, то Пётр Акинфиевич лафетную мастерскую в это место перевозит.

Ага. Лафетную. Вон основы устраивают для станков. Не иначе, пищали колёсные станут делать, и лафеты для них, понятно.

Через холм перешел к контрфорсу крепости. Из солдатской едальни потянуло съестным, забурчало в животе. Зашел и получил мису наваристой похлёбки. Говорят, и Тыртов тут кормится, когда с женой полается. Ну так стряпухи и стараются, а то… вкусно в общем.

Зашло капральство, что платформу ворочало.

— Марусь, а что за вьюнош тут у вас расхаживает, да всё разобъясняет? — Один из солдатиков обратился к девке, орудующей черпаком.

— Не тот, часом, — Маруся мотнула головой с Гришину сторону.

— Тот.

— Царевич это наш, Гриша. Работа у него такая, чтобы бестолочью люди не маялись, а делом занимались.

Вот тут-то и дошло, наконец, до разума, откуда такое отношение у людей к происходящему. Это потому, что, с точки зрения мирных обывателей, жизнь становится более упорядоченной и целенаправленной. Простые и ясные цели, к которым не так уж трудно стремиться. Если сам не знаешь, как жить — иди в армию. Или в казармы рабочие. Накормят, напоят, укажут что делать. Да и в бой не пошлют, потому что есть множество мирных навсегда тыловых подразделений. Безысходность уходит, возникает надежда. Возникает система. Вот о чём думать ему нужно. И считать.

Страна — армия, как кажется Тыртову. Страна — артель, как полагает Кондратий. Страна — боярское подворье, как подумал бы любой хозяин надела. Вот мысль, которая раньше подспудно толкалась в голове и никак не вылезала в виде ясной формулировки. Формулировки задачи. Теперь всё понятно до конца и можно действовать, чётко осознавая цель. Это дорогого стоит. Спасибо Марусе. Натолкнула.

Гриша поднял на девушку благодарный взгляд. Та истолковала его по-своему и метнула скользом вдоль длинного стола миску каши. Поймал, и отправил в обратный путь освободившуюся от похлёбки чашу. Поймала. Улыбнулись друг другу.

А мысль эту он пока никому не скажет. Разве только Наташке. Любит она головоломки разгадывать.

***

Наташка была серьёзно занята. Она шила себе форму. Не пятнистую, в коей только на Ендрике красоваться. На столичном острове такого не носят. Там офицеры ходят в костюмах из доброй ткани да с богатой отделкой. На шляпах у них плюмажи и кокарды из чистого золота. А сапоги — со шпорами. Не может она, княгиня и супруга самого царевича выглядеть серой мышкой.

А ещё ей платья необходимы. И на рысский манер, и на иноземный. Они нынче с Агнессой ужасно заняты, и, считай, все девки и бабы, что на подворье царского терема живут и способны иголку в руках держать. Что ей сейчас судьбы царства?! Пушки — тоже не к спеху. Тут у одной купчихи она шапочку видела с цветочками из ткани, так вот если бы Гришенька выведал, отчего они не мнутся, а держатся жёстко. Ведь ему в этом ни за что не откажут. Он такой обходительный.

Взял в кулак своё нетерпение, и отправился искать купчиху. Тут сработала привычка, всегда хорошую выслушивать и мнение её в расчёт принимать. Есть у него опыт. Другой бы блажью бабской назвал, и отмахнулся досадливо. Только не Гриша.

Приятная, кстати, оказалась женщина. Болтали они по-нидерски. Она недавно в Рыссии и путается пока во многих словах. Так вот, показала она и цветы тряпичные, и клубни, из которых берётся сок для того, чтобы придать ткани жёсткость, если прогладить после смачивания. Жабо и кружевные воротнички от него тоже становятся упругими и не сминаются… сразу, если аккуратно носить. Хорошо поболтали, и несколько земляных яблок радушная хозяйка с удовольствием уступила для того, чтобы госпожа сердца гостя могла произвести достойное впечатление на столичных щеголих.

***

Одна из дворовых девок сдуру от яблока того земляного откусила. Сказала, что обычные лучше, и выбросила за окно. Пошёл искать и не нашёл. Тут садовник в аккурат цветник перекапывал и, может статься, засыпал ненароком. Ладно, оставшихся должно хватить. Пожаловался человеку на бестолочь-дворню, заодно предупредил, что если вылезет из земли неведомое растение, чтобы не выпалывал, а дал вырасти и потом клубни выкопал и ему прислал. А нет — так и ладно. Надкусанное-то, скорей всего не вырастет, как семечко, если повреждено.

Как-то потерялся Гриша после сделанных открытий и прояснения мыслей относительно собственных намерений. Странное чувство в нём возникло. Вот знает он, чего должен добиться, но не знает как. Как применить в других рысских землях то, что получилось здесь? Тем более, папенька чётко дал понять — советов Гришиных он станет слушаться. То есть государь желает иметь во всех землях примерно того же, чего удалось добиться на Ендрике.

Папенька у него смелый и умный. Так всегда было. Но и он растерялся, поглядев своим собственным взглядом на то, что тут творится.

Гриша ушел в светёлку, где с детства привык обитать. Достал бумаги, карандаши приготовил, и принялся конструировать будущее царство рысское. Тем же манером, каким они с Наташкой пушку придумывали. Надо было сообразить, что в этом сооружении на что обопрётся, что за что зацепится, и как придать этой громаде устойчивость. Вариант с насаждением религии, призывающей не противиться власти, не устраивал его совершенно. Общество, склеенное таким клеем, становится неповоротливым и обязательно начнёт от соседей отставать. А если положиться на денежный интерес, на алчность человеческую, то развитие ускоряется, но решение оборонительных задач затрудняется. Богачу незачем рисковать своей головой на поле боя — он более склонен перейти на сторону сильного не разбирая, свой это или чужой. Зато, если постоянно существует угроза вооружённого вторжения, а людям есть, что терять, вот тогда убедить их в необходимости потрудиться ради победы не так уж сложно.

Внешняя угроза в наличии имеется почти всегда. Остаётся обеспечить всех тем, что не хотелось бы терять, и чётко объяснить, что для этого делать. Чтобы не потерять нажитое.

Наташка пришла поздно. Засиделись они за шитьём. Зато довольная — удались наряды. И, конечно, сунула нос в его почеркушки. Потребовала всё растолковать, а потом принялась исправлять то, что ей не понравилось. Спать они легли, только позавтракав, и было им не до глупостей всяких. Насилу согласились друг с другом относительно того, к чему дело вести. А уж про то, как станут своего добиваться — это не сразу ясно станет. Сначала надо на новом месте прижиться и разобраться, что там к чему.

А царь с царицей убыли уже. Тихо и деловито. Без проводов и прощаний. Папенька несколько изменил свои привычки. Или это он только здесь может себе позволить отступление от традиционных ритуалов? Дал указание Тыртову, чтобы принимал на себя воеводские обязанности, отписал Наташке Царёвку в качестве вотчины, да и уехал с супругой. А что, дом-то княжеский и правда в этой деревушке расположен, и родительница её, Милена, там обитает. Так что велела княгиня старосте оброк больше в город не возить, а, коли матушка чего попросит, то и делать. Скорее вольность соседям получилась, чем тягость от этой перемены.