Своё никому не отдам

Глава 15. Всё не как у нормальных людей

Как-то затихли баталии. Обе стороны перестали проявлять активность, и сообщения о победах или поражениях более не тревожили ничьи умы. Создавалось впечатление, что рыссы и сельджуки выдохлись и принялись копить силы для новых сражений. А ведь и года не прошло с момента нападения. Гриша частенько за завтраком сетовал на то, что батюшка никак к нему не наведывается и что денег за поставки пороха не присылает. Братец Никита тоже носа не показывает. Но жизнь понемногу налаживается.

Репутация надёжного порта в это неспокойное время — великая вещь. Вот и приходят в залив негоцианты, чтобы перепродать свои товары прямиком с корабля на корабль. Грузчикам заработок, а мытному ведомству — прямой доход. Случались и курьёзы. Как-то великий штабель кирпича и черепицы оставил на берегу галльский барк, хозяин которого прельстился более доходной ворванью, накопившейся в избытке у урмского негоцианта. Считай, за бесценок уступил свой не слишком дорогой груз местным торговцам. Мытный дьяк со всех брал положенное, пусть и невеликое, но вношение в кассу.

Так вот помаленьку и копилось золото в казне. Свои долговые расписки царевич приказал казначею из оборота изымать и ему возвращать, по мере того, как попадают они вместе с разными платежами в сундук чиновника. Он ведь в точности знал, сколько выпустил их, и полагал нужным выкупить помаленьку, пока беды какой не случилось.

А не тут-то было. Неохотно от них избавлялись. Тоже курьёзы бывали — приходили к казначею просители с ходатайством заменить полустёршиеся от долгого хождения по рукам бумажки на новые. И, что интересно, обменивать их на металлические деньги не очень-то хотели. Загадка! Ведь не в кубышки же их собирают, расплачиваются на торгу и даже предпочтение отдают перед настоящими монетами. Беспокойно как-то.

Царевич радовался приближению тёплого лета, расхаживал повсюду и заглядывал во всякие места. Интересного вокруг происходило великое множество. Вот, скажем, за зиму и весну набрали плутонг новобранцев в крепость. Обмундировали их в одёжу, пошитую из домотканки — просторные порты, рубахи, кафтаны. И все их, одёжки, не солдат, уже готовые, отдали здешнему красильщику, а тот оплошал — огромный чан, куда сразу вошло много предметов, пошитых из не выбеленной толком ткани, хорошенько промешать не сумел потому, что добавлял то одного, то другого, поглядывая на результат. В итоге амуниция пошла пятнами и полосами самых неопрятных зелёных и коричневых цветов, что обнаружилось уже после её высыхания.

Разумеется, переделать работу красильщик не смог — просто вернул деньги. Но и на новый комплект формы для полусотни солдат денег в тот момент не было. Обмундировали бедолаг в это безобразие, за что, из-за пятнистости, стали их дразнить леопардами неумытыми.

Этому подразделению вообще не повезло. Ни фузей, ни пищалей им не досталось, отчего вооружили всех арбалетами, купленными у казаков. И казачий же инструктор, прибывший для обучения, сначала долго ухохатывался глядя на юнцов в полосатых одеждах, а потом поскрёб в бороде, да и взялся за дело. Научил он эту группу всему, что пристало. Не только стрельбе, но как прятаться и поражать мишени из положения лёжа, что для засад — обычное дело.

Тыртов еле сдержался, когда увидел на стрельбище этих недотёп, ложащихся для того, чтобы прицелиться. Хотел выпороть всех, однако, осмотрев мишени, поскрёб затылок — если бы из фузей так точно палили, до багинетов дело могло бы и не доходить при регулярной баталии. Оглянулся на строй плутонга и поразился тому, что на фоне освободившегося от снега склона холма различает солдат не слишком чётко. Припомнил, что царевич в основном требовал от воинов, чтобы они прятались, что в летней кампании, что в зимней, и передумал гневаться.

Через два дня доношение от него оказалось на Гришином столе. Тот сперва озадачился, потом пару раз перечитал и побежал в крепость смотреть всё своими глазами. Вот ведь как оно вышло! Стрелки-невидимки — это для врага не самые приятные люди на пути. Для больших баталий такие солдаты не особенно-то ценны, но в разведке или засаде, в дозоре или патруле. Да просто в охранении — это то, что надо.

***

Красильщик, когда понял, чего от него хотят, потребовал, чтобы за ту, запоротую партию ему всё-таки заплатили. И только потом взялся за покраску головных уборов и котомок. Ну а там и на ещё один плутонг накрасил пятнисток. Однако для этого подразделения арбалетов уже не нашлось. Выяснилось, что делать их куда как сложнее, чем ту же фузею или пищаль. Так что если первую полусотню казаки отдали из своих, то вторую никак не могут уступить ни за какие деньги — их просто нет, и когда мастера сделают точно сказать не могут. Материала для плеч готового столько нет, опять же цена, казной назначенная, затрат не покрывает. Одним словом — нескорое дело.

Посетовали царевич с прапорщиком на то, что всё-то им не счастит. За что ни возьмёшься — всюду клин да палка. Зато уговорили старого казачьего урядника продолжать обучение солдат. Регулярный-то строй этой команде особенно не нужен. Зато топографию и грамоту осваивать парням придётся, потому что разведывательные задачи на них, определённо, будут возлагаться.

Содержание регулярной воинской части — гарнизона Ендрикской крепости — оказалось делом хлопотным. Если, скажем, казакам вообще ничего для обеспечения своей готовности к бою не нужно, кроме как закрыть глаза на некоторые их вольности, а стрельцам только довольствие выдай самыми простыми вещами — рожью, овсом, свинцом и порохом, и опять же не мешай заниматься своими делами, то солдат надо и обувать, и одевать, и кормить, и обучать. Опять же оружием обеспечь, да и жалованье выдай, пусть невеликое, но для многих. Так что на круг выходит очень даже немало. А это и усмарю заплати за кожи, чеботарю за башмаки, шорнику за ремни… и так далее, и тому подобное. Котлы для поварни, сухари для похода, дрова для казарм.

Зато такие войска всегда наготове. Идут куда пошлёшь, и церемониться с ними никакой надобности нет. Но, скажем, нет возможности одеть бойцов в сукно — приходится в меховые безрукавки обряжать, а рукава к ним приделывать вязаные. Бардак! Те же шапки — сплошные проблемы. Обычный кивер, это и кожа особо крепкой выделки, и медный обруч, запрятанный под верхней кромкой — защита от сабельного удара. Где на всё средств напасёшься?!

Второй плутонг новобранцев, обрядили сходно с первым, однако пищали для них нашлись только укороченные, что на пушкарском дворе приспособились делать. Заряжаемые с казны патроном с тканевой оболочкой, они для стрельбы вдаль не годились совершенно. Для обороны укрепленной позиции — да, неплохое оружие, если багинетом в тебя не враз ткнут. Но в чистом поле с этим недомерком без доброй сабли в руках никак не устоять. Бердыш, конечно, посерьёзней штуковина, но, зараза такая, занимает руку, необходимую для перезарядки ружья.

Гриша остановил себя. Какая-то мысль промелькнула в его голове. Он сосредоточился и выловил её. Да. Армии пытаются вооружать так, чтобы они было пригодны для использования в любых условиях, дабы не задумываться о различиях при управлении ими. Тогда подразделения для полководца одинаковы, словно шашки на клетчатой доске. А не выходит. Есть пехота, кавалерия, артиллерия и флот. Вот это уже становится похоже на шахматы с разными, неравноценными фигурами. Но на самом деле война — это значительно сложней. Для разных условий вооружение и подготовка воина нужны различные.

Припомнил, что кроме казаков, стрельцов и солдат есть ещё боярские дружины и ополчение. И всеми этими разнородными формированиями управлять требуется по-разному. А для командующего удобней манипулировать однородными массами войск, перемещая их, словно фигуры на игровом поле. И солдаты регулярных полков в этом отношении имеют несомненное преимущество — они подчиняются одним уставам и сформированы по единому образцу.

А вот у них на Ендрике даже это не выходит. Всё не как у людей.

Второй не по правилам экипированный взвод тренировали на оборонительный бой из-за рогаток, частокола, плетня. Натаскивали на защиту редутов или засечной линии, на пальбу с опушки с последующим стремительным бегством в лес. А ещё — фехтованию. Чтобы с саблей отбиться от бердыша или пики немалый навык требуется. Инструкторы из числа старых дружинников, седоусых казаков и сивобородых стрельцов капральское жалование отрабатывали с видимым удовольствием и гоняли рекрутов до седьмого пота.

Стрельбы с закрытых позиций навесным огнём по горлу залива тоже провели ещё несколько раз. Придуманные Натальей прицелы, с которыми можно палить не туда, куда смотришь глазом, потребовали серьёзной учёбы. Однако класть ядра куда нужно стало получаться. Глядя на компактную рощицу всплесков, Гриша невольно тосковал по сельджукским линейным кораблям в качестве цели. С такой точностью они бы теперь все палубы им попроламывали, экипажи повыбили, а потом забрали, что осталось, малыми абордажными командами. Эх, знать бы заранее, да подготовиться так же, как ныне!

***

Поездка к селитряным копям понравилась Грише больше, чем в прошлый раз. Неопрятных завалов второпях поваленного леса в окрестностях дороги больше не было. Брёвна вывезены, сучья, посечённые на поленья, лежат штабелями, ветви сожжены, а пни корчуют. Пороховыми зарядами, между прочим. Армейские минёры совмещают тренировки и полезное дело. Не иначе — Кондратий придумал такой способ и Тыртова убедил в обоюдной полезности подобных учений.

Полотно дороги теперь идёт заметно ровнее — устроенные в верхних участках холмов траншеи стали глубже, а насыпи в седловинах — выше. И железный обод по стальной полосе идёт совсем с другим звуком.

Посёлки в местах, где с дороги удобно съехать, тоже выглядят оживлённо. Об их приближении красноречиво говорят всходы подсолнухов, тянущиеся вдоль придорожной росчисти — здесь пни выкорчевали ещё зимой. Тепло уже, солнечно. Наталья уселась на козлы рядом с Василием, одетая мальчиком. Она многие вольности себе позволяет, потому что самого царевича краля. Тимоха перебрался на запятки и устроился поверх пристроенного там дорожного сундука. Говорит, что так можно ехать на боку, вытянув ноги. Поэтому в кожаном кузове только Гриша с Агапием поглядывают по сторонам.

А вот и остановка. Тут надо съехать с брусьев и обождать. Впереди ремонт. Оставив кучера дожидаться открытия проезда среди троих тоже задержанных тут возниц, дальше отправились пешком. Ага, вот и землекопы набрасывают грунт на телеги, стоящие длинной чередой. А дальше — обратная картина — сухую, пылящую глину вываливают на насыпь и трамбуют. Судя по всему — крестьяне управились с севом и выбрались на заработки, пока покосы не подоспели.

Ещё пара километров — и придорожный посёлок. Брёвна под навесами, верёвки с развешенным на них мужским исподним, ребятишки носятся. Изба, казарма, сараи. Вправо уходит дорога — разбитая, изрезанная глубокими колеями грунтовка с мутными лужами. Ведь ту деревушку, где жил когда-то Волкер-немчин, они давненько уже миновали, значит тут что-то другое, ранее не примеченное.

— Агапий, Тимофей! Покараульте здесь, чтобы Василий мимо не проехал. А мы поглядим, что там под горой деется.

Гриша, как и подруга, тоже одет мальчиком. Полотняные порты, рубаха. Ноги босые — тепло уже. Только голова у него непокрыта в отличие от Натальи, которая упрятала косу под шапку — обычное "ведёрко", свалянное из шерсти. Могла бы и не трудиться — округлые бёдра натягивают ткань штанов, обозначая весьма аппетитную выпуклость.

А идти по этой дороге неудобно. То и дело под ногами оказываются ветви, набросанные, чтобы колёса не вязли. А вот и просвет впереди. На обширной поляне зелёные всходы, поднявшиеся над чернотой пашни. Вдали изба стоит, белея свежими стёсами, рядом мужики тюкают топорами.

Подошли ближе, а мужик-то один. Молодуха ему помогает. Толковая, однако сноровки ей не хватает.

Гриша завладел её топором и продолжил протёсывать "быка" — тонкое бревно, выполняющее роль стропила. А Наталья с женщиной, набрав щепы, ушли в избу. Вязка основы кровли — дело кропотливое, требующее оглядки и соображения. Царевич пару раз удостоился затрещины за непонятливость и один раз тычка в бок за упрямство, однако, дела не испортил, потому что раньше такую работу делал. На вторых ролях, конечно, как и сейчас. Потом их позвали за стол. Пустые щи, черствый каравай — что ещё нужно работникам?!

— Ты, эта. Оставайся пока хлев доделаю, — хозяин наконец удостоил своего помощника слова. — Харчи обещаю и тебе и девке. Мне ещё овин надо ставить, а там с покосом пособишь. Ну а коли с жатвой управиться поможешь, овса дам два мешка, да ржи, да гречихи, да проса, да ячменя по мешку.

— Спасибо за лестное предложение. Однако посеяли вы в этом году немало. Как же без лошади столько вспахали? — Грише весело и не хочется торопиться с отказом, вот он и отводит разговор в сторону, пытаясь раззадорить мужика на какие-нибудь любопытные высказывания.

— Почему без лошади? Служебную кобылу брал у обходчика за три воза сена к зиме, а плуг, хоть и неважнецкий, дьяк привёз, когда приезжал оброчную сказку составлять.

Понятно, что эта семья — беженцы. Поэтому пристойно спросить:

— И каких мест сюда пожаловали?

— С Бутулина убёгли. Там все поля солдаты потоптали в аккурат, когда зерно уже созрело. Как мы ни собирали, как ни поднимали, а против обычного только треть в амбар попало. А тут княжьи борцы за оброком пожаловали и вымели сусеки, почитай, дочиста. Сын схватился за вилы, как увидал, что не дожить нам до весны. Так и прячется где-то с ватагой таких же, как он, отчаянных головушек. А жёнка его со внуками, да мы со старухой, как оголодали, так сразу сюда подались. Думали в батраки пойти, или в закупы, только бы прокормиться. А оно видишь как обернулось — опять хозяйством обзаводимся.

Знал бы я раньше, что воевода здешний столь разумен, давно бы к нему прибёг. Тут тебе и семена, и инвентарь, и довольствие, да ещё, слышь, сельджуков он напужал так, что они сюда не суются.

— А что, их ты тоже не любишь?

— Не за что их любить. Если покажется им дерзость во взоре — сразу за ятаганы хватаются, орут не по нашему. Не поймёшь, что им надо.

— И грабят, наверное? — наводит Гриша на нужную мысль.

— Вестимо, как же без этого. И безобразят. Только не так как наши. Эти, как налопаются, так и уходят. Не подчистую выметают, и сколько смогут съесть.

— Постой, сын-то твой, выходит, в тати подался. Али в бунтовщики. Он, получается, своим помехи чинит?

— Это кто, скажи на милость, такие свои? Княжьи дружинники, что всю провизию вывезли? Или фуражиры армейские, после которых и клока сена не осталось, и корову свели, и коня мобилизовали? Да кабы не они, мы с молоком да на лебеде бы хоть как-то протянули до тепла. Молод ты, паря, чтобы о таких высоких материях судить.

Вот здешний воевода — этот свой. Пахарей сберёг, позволил хлебушко собрать, супостата объегорил и опять крестьян не обидел. Да ещё и заработки дал. Сам в долгу, как в шелку — с хлеба, говорят, на квас перебивается, зато за спиной у него от голода не бунтуют. Вот этот царевич здешний — он свой. С таким не грех и последним поделиться, потому как надёжа на него есть. А коли сытая ряха по твоим овсам зайца борзыми гоняет, да копытами их топчет, так сельджукин он или иной стати чужеземец, или одного с тобой языка — нам, податному сословию, без разницы.

Гриша достал книжечку, и быстренько записал в неё нужные слова.

— Так ты грамоту разумеешь! — почесал в затылке хозяин. — А почто в дьяки не поступаешь?

— Всему своё время, — улыбнулся царевич. Пошли, что ли ещё два быка поставим, да побегу я. Как раз дорогу закончат чинить, да и поедем мы дальше.

***

До самых копей катили без остановок, причём быстро получалось. И дорога не петляет, и лошадка бежит легко, да ещё и перепягали свежую из той пары, которых сзади вели для смены. На конечном пункте осмотрели постройки и собственно ямы, откуда добывается селитра. Забавно тут дело устроено. Брусовая дорога маленькая, всего-то полметра между колёсами, и её передвигают, куда надо. Низкие тележки с ящиками, наполненными точно до краёв, вывозят к большой дороге, где переставляют их уже на нормальные платформы, громоздя один на другой, и так отправляют на очистку. Это километров семь, не больше.

Дома стоят, дымится труба кухни. Никакой суеты или напряжения не чувствуется. Спокойный ровный ритм. Не на что особо и поглядеть. Поскольку уже смеркалось, заночевали. Свободные комнаты нашлись в бараке, и в столовой их покормили запросто. Работники здешние вроде как солдаты — то есть стоят на довольствии. Хотя одежа у них не форменная. Видно, что пошита на один манер из всё той же домотканки, однако красить её никогда не пытались, отчего смотрится она привычно и никакими разводами глаз не радует. Уныло, но добротно.

Капрал, из тех, кому пора уже в отставку, жалоб никаких не высказал. Он, если ему что-то надо, отписывает по команде. Но требуется здесь немногое — огороды-то свои. И мастерская есть, чтобы починить что или изготовить. Довольствие поступает, жалование платят, а чего и сколько нужно сделать — с этим тоже всё ясно. Что ещё нужно, чтобы спокойно встретить старость?

Женщин в посёлке примерно половина. Они тоже, оказывается, считаются солдатами, состоят на довольствии и жаловании и трудятся потромойками, швеями, стряпухами да за чистотой смотрят, пока мужья их машут лопатами. Общим чохом в капральстве двенадцать человек вместе с командиром и его старухой. Была мысль срубить каждой семье отдельную избу, да вот что-то заспорили между собой бабы. Это, говорят, снова постоянная индивидуальная вахта у неугасимого огня на собственной кухне? Им, когда на всём готовом, куда как сподручней. Опять же продуктов уходит меньше и на голод не жалуется никто. Потому и разгородили казарму на восемь комнатушек, где и разместились без тесноты. Все печи из коридора топятся, а дневальный за этим следит — так что и от устава отклонений нет.

***

На другой день вернулись к посёлку очищальщиков. Такая же казарма, и быт налажен похоже. Однако собственно на очистке больше чем на двоих работа бывает редко. Грязный материал сыплется по жёлобу прямо сверху от насыпи у моста в бассейн, где ветряная мешалка это всё баламутит. Дальше только перепускай раствор в соседний пруд и жди, когда вода испарится. А потом снова добавляй, и опять жди. И так, пока не останется на дне полметра почти белого вещества, которое и надо разложить по ящикам с крышками и погрузить на телеги брусовой дороги. А тем временем в соседнем бассейне идёт выпаривание.

Так что занятость для всех здесь случается только изредка. Потому основная масса работников трудится на пашнях под руководством Волкера-немчина. Выше запруд засеяны большие клинья и всходы виднеются на них на любой вкус. Людей в полях заметно больше, чем на очистных бассейнах. Как признался здешний капрал, с копей несколько человек пожелали сюда перебраться, а уж командиры столковались и между собой, и с Тыртовым этот вопрос утрясли.

В этот день на дороге как раз возле моста множество телег с брусом поворачивали на новый путь, что ладили вдоль северного берега, поэтому торопиться смысла не было — всё равно обогнать медлительные тяжелогружёные телеги не удалось бы. Поэтому Гриц хорошенько потолковал с Волкером о всяких удобрениях. Оказалось, что это не просто так — сыпь, мол, навоз, да прелый лист, и всё из земли попрёт, как на дрожжах, а где-то извести нужно подсыпать, где-то селитры. Не чистой, а той, что остаётся на дне первого отстойника или бассейна растворения. Некоторые камни стоит размалывать и совсем помаленьку припорашивать грунт, вроде как подсаливать. Или даже — перчить.

Заполнив записями три страницы, царевич вдруг сообразил, что через малое время не сможет в них разобраться. Наташка выручила. Спросила, не устроит ли господина Волкера жалование преподавателя агрономии, и что студентов ему предоставят и обеспечат стипендией в размере солдатского жалования, а также поставят на довольствие, это она уже от себя добавила, даже не советуясь с суженым.

Последовавшее согласие никого не удивило, а потом Тимоха принёс самую лучшую карту острова и началась феерия планирования. Считались площади, которые можно занять под те или иные культуры, прикидывалась урожайность, Волкер талдычил про чередование культур в посевах, про сохранение лесов в местах формирования ручьёв и даже про необходимость высадки молодых деревьев в местах недавних вырубок, а Наталья настаивала на постройке системы триангуляционных знаков и подробной съёмке рельефа острова. Гриша заполнял книжку всё новыми и новыми записями и с тоской заглядывал на странички с эскизами пушки, которая, по его мнению, могла обеспечить решительное превосходство над супостатом. Чтобы сделать её у него не хватало ни денег, ни мастеров, способных на подобное творение. И еще он отдавал себе отчёт в том, что сегодняшние их намётки осуществляться будут крайне медленно, потому что ни людей, ни денег на все эти затеи у него просто нет.

Тоскливо вдруг стало. Отвёл взгляд и обнаружил, что площадка перед выходом из большой казармы наполовину вымощена плитняком. Его в этих холмах немало встречается на осыпях, видел он, когда со стрельцами разыскивал дорогу к подножию утёсов птичьего базара.

— Это не по вашему ли немецкому обычаю решил ты камнями двор застелить? — проявил он интерес к новому для себя явлению.

— Да, Григорий Иванович. Так у нас поступают на Бургских островах.

Дальше расспрашивать не стал. Вспомнил, что живут немцы на двух близкорасположенных группах островов — Бургских и Штадтских. Их рыссы так нарекли оттого, что названия столицы каждого такого островочка заканчивается на "бург" или "штадт". Каждым таким клочком правит свой король или герцог и между собой они частенько не ладят. Народу в тех местах проживает много, отчего на земле теснота, а от лесов, на топливо изведённых, остались одни воспоминания, да тонюсенькие полоски между участками вдоль дорог. Потому печи топят углем, которого копают из земли много, и ещё печи у них хитро устроены. С решётками на дне топки. В городах живёт много замечательных мастеров, а многие дороги выложены камнями. Ещё славны те земли людьми учеными и батюшка-царь, если какой их них надумает в рыссию приехать, сам с ними знакомство водит и обо всяких делах беседует.

Тут же на Ендрике вспомнился ему один только Курт, да вот Волкер ещё.

Снова достал книжечку и новые мысли в неё записал. А какие? Об этом погодя. Нынче об ином он мыслить должен. Надо взглянуть на новую дорогу и на земли, что вдоль неё тянутся. Он бывал там, и припоминает, что лесов в тех краях мало, а ручьи туда текут издалека, и встречаются они редко. Зато земля родит богатые травы.