Свидетель канона

3

Люди его светлости прево парижского не читали фантастики, за полным ее в тогдашнем Париже неимением, а потому и не знали, что бесшумных засад не бывает.

Зато люди его светлости прево парижского досконально знали собственного командира и в подробностях представляли, что тот сделает с упустившими лазутчика ротозеями. Так что под нарождающейся луной во влажном воздухе слышался только вой и визг мартовских котов. Люди же – что арбалетчики, что стража с алебардами – сидели тише мыши. Их не заметили даже воры с узлом за плечами, не то что подслеповатый ночной сторож.

Воров пришлось пропустить. Люди прево парижского имели твердый приказ. Да и господин Блазен, согласившись помочь в святом деле, тоже отрицательно покачал вспотевшей лысиной: не те.

Ждали на небольшой площади, тут сходились три улицы. Первая, с юга на север, параллельно старой городской стене. Вторая накрест, от ворот Дю Тампль, к Большому Шатле, то бишь к большому дворцу, на берегу Сены. Наконец, третья – скорее даже проулок, грязный и тесный, в который даже луна заглядывала неохотно. Впрочем, все молодые избегают грязи. Только люди пожившие, тертые понимают: не испачкав рук, даже найденную монету не поднимешь.

На северо-востоке робкие лучики молодой луны отскакивали от высоких, тяжелых башен замка тамплиеров. Двести лет назад король Филипп, второй этого имени, прозванный Августом, даровал рыцарям болотистый участок за окраиной Парижа. За вот этой самой невысокой, уже рассевшейся, стеной дю Шоме. С тех пор город вырос, охватив новой стеной осушенное болото, прибавив к Парижу большой квартал Марэ.

Жить с комарами и лихорадками надменные храмовники побрезговали. Ладно, что они выстроили могучий замок, практически королевство в королевстве. Но тамплиеры справились даже с осушением болот вокруг замка!

Вложили столько средств, что сто лет назад следующий Филипп, четвертый этого имени, прозванный Красивым… А еще Железным Королем, так-то… Вот, Филипп отобрал у рыцарей святого иерусалимского храма имущество, деньги и самые жизни, а великого магистра сжег на острове Сите.

Магистр, Жак де Моле… Вздрогнули? То-то!

Магистр колдунов-храмовников с костра проклял владык Франции. Вот уже сто лет миновало… Без трех сто, но не изжито проклятие. Именем Жака де Моле все еще пугают непослушных детей. А сжигаемым еретикам с тех пор зашивают рот. Во избежание. И вообще, на Аллаха надейся, как говорят безбожные сарацины в далеком, потерянном христианами Заморье, но верблюда все-таки привязывай…

А что еще делать в засаде, кроме как думать? Ни шевелиться, ни чесаться нельзя – столетняя война с англичанами выбила дурь. Выжившие поневоле что-то да понимают в засадах.

Правда, сейчас Парижем владеют именно что англичане. Год назад город примкнул к герцогам Бургундии, а те передали Париж своим храбрым союзникам. Храбрые союзники, не тратя лишних слов, захватили Руан еще в феврале. Вот-вот пришлют свой гарнизон и сюда… Выходит, парижане вроде как и французы, но в то же время и подданные короля Генриха. Задача усложняется еще сильнее. Нужно не просто схватить человека, но и доставить его в парижский университет, единственное место, сохранившее пока самоуправление. И все это проделать незаметно для хозяев города.

Господин Блазен тихо-тихо положил руку на плечо командира засады. Тот, мигом стряхнув полусонное оцепенение, повторил жест направо, а сержант налево. Люди очнулись, и вовремя.

По грязи немощеной площади тихонько зашлепали подошвы. Со стороны квартала Марэ от высокой громады Тампля ровным шагом приближался здоровенный воин. Слабо блестел округлый шлем – "сервильер", кольчужный капюшон опускался на широкие плечи; все прочее скрывал длинный плащ с нашитым орденским крестом. Рыцари и сегодня обитали в Тампле, но уже верные короне рыцари-госпитальеры. Их-то вырезной крест и красовался на черном плаще… Только почему-то при выходе на лунный свет проявился не белый крест госпитальера, а зеленый крест ордена святого Лазаря.

Ордена рыцарей, больных проказой.

За воином семенили две фигуры, тоже укутанные в плащи до глаз. Мелкие шаги и колыхание округлостей пониже талии выдавали в них женщин.

Мэтр Блазен уверенно ткнул в плечо командира засады, и молодой совсем шевалье, беззвучно прошептав: "Господь моя защита", поднял десницу.

Кованая сталь наруча блеснула в свете луны; прежде людей с алебардами и сетями условный знак непонятно как заметил рыцарь зеленого креста. Швырнув плащ в набегающих алебардистов, неправильный лазарит махнул женщинам – те развернулись и кинулись обратно к Тамплю – вотще! Визги, суматоха борьбы сообщили, что ловушка захлопнулась.

Лже-лазарит между тем вытащил меч, прижался спиной к стене, чтобы избежать сетей. Под сброшенным плащом открылась кольчуга с кованым нагрудником поверх, добротные латные руки, ниже пояса разрез под седло… Почему он шел к Сене, почему не сразу к воротам Дю Тампль?

Полный доспех таскать не развлечение, и потому рыцарь прислонился к относительно гладкой стене, давая телу чуть отдыха перед боем. Конечно, шевалье предусмотрел, что рыцарь отскочит именно на этот вот сухой пятачок. Командир засады собрался махнуть рукой арбалетчикам. Болт в ногу, потом уже можно требовать сдачи.

Но рыцарь неведомого ордена не стал отдыхать. Резко толкнувшись лопатками, он врезался в наступающих алебардистов, словно кабан в камыши. Напрасно ему совали древки в ноги: рыцарь наступал на подсунутое с такой силой, что ломал или выбивал алебарду из рук наземь. Негромко звенела кольчуга, хрустели древки, смачно плюхая, разлеталась жижа из-под упавших. В нос, глухо, ругались люди. Если кто из них не выпускал оружия, то поневоле пригибался, и рыцарь обрушивал меч на открывшийся затылок. Не успел шевалье помянуть святого Реми, как трое его подчиненных уже валялись в грязи.

Прочие, однако, не струсили. Отскочили в разные стороны, отпихивая лазарита древками, а их товарищи накинули на рыцаря сеть. Одну, вторую, третью… Готово! Никому не под силу разорвать несколько сетей разом, а менять меч на нож не позволят упирающиеся в горло алебарды.

Вонь от размешаной грязи поднялась до окон второго этажа. Рыцарь стоял в очевидном смятении, алебардисты торжествующе сопели, не смея выражать радость громко, чтобы не привлечь английский патруль. Шевалье собрался уже спуститься на площадь, как лазарит взмахнул мечом… Сети опали кусками!

Но ведь рыцарский меч не держит настолько тонкую заточку, чтобы резать веревки. Меч куется для проламывания доспеха, его заточка – что зубило кузнеца. Веревку или толстую стеганку таким не прорезать…

– Это он! – завизжал мэтр Блазен. – Храни меня Святой Денис, это проклятый меч храмовников! Он режет все! Стреляйте! Уйдет!

Лазарит, похоже, услыхал его. Прежде, чем опомнились арбалетчики, рыцарь прыгнул с места, обеими ногами вбив несчастного алебардиста в дверь перед собой. Дверь затрещала и провалилась внутрь, в просторный зал первого этажа. Шевалье выхватил меч и поднял небольшой треугольный щит, готовясь к схватке. Тут, наконец-то, защелкали арбалеты, и проклятый лазарит повалился на выбитую дверь поверх мертвого стражника. Из спины рыцаря торчал добрый десяток болтов.

Мэтр Блазен, держа масляный светильник, вышел в зал. Следом осторожно спустился шевалье. Страшный рыцарь вытянулся во весь рост на полу, и только сейчас все увидели, насколько он громаден. Шлем, сорванный о притолоку двери, откатился. Замерцали, разгорелись десять свечей, собранные мэтром Блазеном. Французы перекрестились.

Во Франции, Англии, в германских княжествах, в холодной Швеции… Даже в стране схизматиков и то – белые люди. В Заморье живут смуглые сарацины. Они рассказывают сказки о черных людях, живущих в Африке. И о желтых людях, живущих в стране Катай, еще дальше на восток.

Но никто даже не рассказывал сказок и никогда не слышал о красных людях!

– Вот что творит с человеком проказа…

Мэтр Блазен услыхал и бесстрашно дернул упавшего за ухо, постучал по татуированному на бритой голове кресту:

– Нету в нем никакой проказы. Я общался с ним несколько лет. Он пришел таким, и всегда остается таким. Бог весть, из какого пекла он вылез, а уж проказы в нем ни золотника.

На улице забухали сапоги, подбежал сержант:

– Господин, мы взяли обеих девок. При них мы нашли вот что!

Упавший рыцарь оказался позабыт. На стол сержант осторожно поставил большой ларец, не меньше фута в ширину и высоту, как бы не два фута в длину. Вырезанный на крышке ларца герб тамплиеров никого не удивил. Со слов мэтра Блазена, лазутчик и пришел в Париж затем, чтобы пролезть в Тампль. Где в старом-старом тайнике забрать вот это.

Ковчег Завета Господня.

Герб тамплиеров – красный крест в черно-белом поле – слабо светился на крышке ларца.

Светился?

Поправка: подлинный ковчег Завета Господня. Сокровищница мудрости Божьей, источник процветания и могущества тамплиеров.

– Однако, его еще нужно доставить в университет сквозь набитый годонами город… – Шевалье отошел раздать приказы. Вернулся к упавшему и взял из его ладони волшебное оружие.

Меч как меч. Простой треугольный клинок. На ощупь никакой сверхъестественной остроты. Перекрестие, рукоять без украшений. Шевалье повертел меч в руках, поднял. Хмыкнул.

Тут лежащий шевельнулся, попытался опереться на руки – и снова упал. Отпрянувшие французы перекрестились и забормотали молитву. Лазарит же просипел:

– Напрасно стараешься, французишка. Это у вас тут закон служит сильному, а не правому. Сила же царствия небесного в правде. Мой меч не поможет вам ничем.

– Сир Неизвестный, – шевалье коротко поклонился. – Вы враг моего короля. Однако, ваша верность и храбрость вызывают во мне чувство искреннего уважения. Скажите мне свое имя. Пусть мы по разные стороны, но мы оба христиане. Обещаю вам, что похороню вас, как подобает рыцарю.

– Что взамен?

Шевалье поморщился:

– Я не торговец рыбой. Мой род, конечно, уступает герцогам, но не слишком. Я дал слово и сдержу его.

Лже-лазарит засмеялся тихо, хрипло, неприятно:

– Мне поздно желать, и не у вас просить мне прощения. Не нам, не нам, Господи, но имени твоему!

Шевалье опустился на колено у головы лазарита:

– Девиз ордена Храма, сто лет не звучавший в Париже… Вас похоронят скромно и тихо, как подобает погибшему за неправое дело. У меня остался последний вопрос, месье Неизвестный. Коль скоро Бог даровал вам чародейный меч, отчего же он вынудил вас рисковать собой в безнадежной попытке добыть сей ковчег?

– Что же, всемогущий Бог собственного завета не помнит? – Храмовник с искренним недоумением попытался пожать плечами; латы скрежетнули по полу. – Бог так и сказал нашему основателю Гуго де Пайену: "Трижды я спасал вас, людей. Всякий раз вы возводили меня на крест. Воистину, что достается без крови, то вы не цените. Отныне сами!"

И почувствовал шевалье, что не лжет умирающий храмовник. От прикосновения к истине у шевалье дыбом встали волосы на голове и на теле; но тут вбежал часовой:

– Бургундцы от реки, много!

И шевалье одним ударом отсек лежащему бритую голову. Голова откатилась в сторону, вослед ей плеснули быстро истончившиеся струи черной крови. Татуировка креста на макушке скрылась из виду.

– Наши с ковчегом далеко?

– Да.

Тогда шевалье выпрямился:

– Пойдем, развлечем рыцарей герцога Иоганна.

– Сир… – мэтр Блазен утер пот. – А как же моя награда?

– Мой бог, я забыл. Вот, возьмите! – шевалье высыпал на стол весь кошель; монеты новенькой чеканки покатились по доскам, радостно заблестели в свете целых десяти свечей; одна монета упала прямо в натекшую из тела храмовника лужу.

– … Двадцать восемь, девять… – сосчитал Блазен. – Окровавленную тоже отчищу. Благодарю, сир! Вы и впредь можете полагаться на мою верность королю и господу нашему Иисусу.

И низко-низко поклонился. Тут шевалье отсек и ему голову; из шеи ударили две струи, окончательно залившие красного человека черным. Тело Блазена отшатнулось, село на задницу и выпрямилось, опрокинувшись на спину, хрустнув подмятым кошельком с тридцатью монетами без одной. Кровь, хлеставшая все это время, заляпала потолок, а потом шлепнула в противоположную от входа стену, наконец, иссякла.

– Анжу!

Сержант принял волшебный меч правой рукой. Шевалье кинул второй кошель:

– Отдаю тебе все, что у меня есть.

– Господин, лучше я оберу эту сволочь, деньги вам еще понадобятся.

– Не сметь! Слово де Баатц нерушимо, никто не скажет, что я пожалел обещанной награды. Ты же немедленно гони к воротам Дю Тампль и вези меч домой. И пусть он хранится в церкви. Святому Реми приличествует настоящая реликвия. Как там сказал храмовник? "Сила в правде"? Пусть высекут слова на алтаре, сам же меч наполовину заделают в алтарь. Как в легенде о короле Артуре. Проверим, ха-ха, чего стоят нынешние рыцари!

Меч вспыхнул ярким золотистым светом. Сержант изменился в лице, но клинок не отбросил.

– Видишь, он согласен, – кивнул шевалье без малейшего удивления. – Торопись, Анжу. Отсюда до Лотарингии неблизко. Кланяйся отцу, матери, сестрам.

Сержант, осторожно косясь на клинок, разрезал пояс мертвого храмовника, буркнул в нос: "Воняет, как на бойне". Стащил ножны, упрятал в них сияние чародейного меча, и выбежал черным ходом к приготовленным лошадям.

Шевалье подхватил щит, оруженосец поправил на нем шлем. Тогда шевалье выступил на середину улицы, всмотрелся в приближающийся бургундский патруль. Высоко поднял собственный меч – обычный, вовсе не волшебный; луч низкой луны зажег его золотым светом.

Светом чудесного ларца озарялся сводчатый покой в неприметном домишке посреди университетского квартала. Там обитал богатый месье с юга, возжелавший отдать сына в учение, но прежде того прибывший сам поглядеть на обитель знаний. Уважая щедрое пожертвование, власти университета не лезли в жизнь гостя с берегов Луары. Благо, жизнь месье протекала во всем подобно самой Луаре: плавно, размерено, без кутежей и ссор. К месье прибывали во множестве приказчики и посланники, но для человека торгового сие обыкновенно: дело не ждет. Месье каждый день по многу часов проводил за бумагами, запираясь в обществе людей доверенных – но и это вполне понятно. Денежки любят покой, а река приобретает истинную силу лишь на равнине.

Гость звался вовсе не месье, а сир Карл, седьмой этого имени, только вот королем Франции он желал стать непременно в Реймсе, как это повелось еще со времен Хлодвига. Реймс же принадлежал покамест бургундцам и союзникам их, "годонам", как звали англичан за бесконечно повторяемое "goddamn'you". Не только Реймс, но и Париж, и вообще все, что севернее Луары, принадлежало союзу Англии с Бургундией. Франция также не отказывалась от спорных земель – а потому не прекращалась на них и война.

– Итак, господа, это и есть легендарный Ковчег Завета?

Господа согласно кивнули. Король, который пока не король, осторожно прикоснулся к светящемуся гербу храмовников; тот сменил свечение на золотистое и ларец раскрылся. Отшатнувшиеся люди вернулись к столу с искренним интересом, хотя и осенили себя святым крестом. Так, на всякий случай.

В ларце обнаружилась одна-единственная книга, но толстенная. Листы тонкие-тонкие, прямо как не бумага, чуть ли не сталь наощупь. Знаки на страницах некоторое время померцали, затем все так же неожиданно превратились во вполне понятные французские речения. Только написанные непривычно-четко, ровным шрифтом, а главное – с разделенными словами, сами же слова полные, без пропусков гласных букв. И правда: Господь велик, ему не нужно беречь дорогой пергамент.

Епископ Кошон дрожащими руками взял книгу. Прочел несколько строк. Поморгал, потер глаза, осторожно положил на чистый стол. Карл нетерпеливо схватил том, развернул. Прочитал страницу. Вторую. Непочтительно-быстро перелистал вперед. Пробормотал:

– … Из волокон древесины растения, которое впоследствии получило название "бумажного деревца". Кору его истолки в воде, чтобы отделить волокна, и выливай полученную смесь на подносы, на дне которых заготовь длинные узкие полоски bambuka. Когда вода стечет, мягкие листы положи сушиться на пластины из bambuka…

Король, который пока не король, перевернул еще несколько слабо звенящих страниц.

– … Двойная бухгалтерия, именуемая также генуэзской записью, заключается в следующем…

Толстый том бухнул в столешницу. Король поглядел на епископа с искренним изумлением:

– Отче, я с риском для жизни пришел на землю моих врагов, и все для того, чтобы сократить путь Завету Господа к моему сердцу. К моей, не побоюсь громкого слова, душе. Все признаки указывают на чудесное происхождение книги: и золотой свет рая, и неведомые знаки, ставшие нашей речью, едва мы произнесли святую молитву.

Епископ молча перекрестился и решительно приложил к развернутой книге собственный тяжелый золотой крест. Неизвестно, чего Кошон ждал – но ни запаха серы, ни дыма, ни шипения. Книга осталась книгой, а французские слова не изменились. Епископ сощурил и без того маленькие, глубоко сидящие, глазки, прочел:

– У чумы есть разные формы заражения. Первая чума бубонная. Характерный симптом – некроз вздувшихся лимфоузлов, бубонов. Первичный очаг эпидемии начинается именно с нее. Она передается исключительно при укусе зараженных насекомых, течет не так быстро, имеет характерные симптомы и больной имеет довольно весомый шанс выздороветь. При энергичных и безжалостных действиях властей эпидемию даже удается купировать…

Епископа отчетливо затрясло, но оторваться от ужасного знания он то ли не мог, то ли не хотел, и потому продолжал шептать:

– Вторая, легочная форма – исключительно заразна и мгновенно передается от человека к человеку воздушно-капельным путем. Один больной за то недолгое время, что ему осталось, способен заразить буквально всех, кто находится рядом. У заразившихся она течет остро и быстро, и так же заразна. Буквально за сутки человек угасает, бредит, все время хочет куда-то бежать, хватает всех вокруг. Как только нашелся хоть один, заболевший легочной чумой – «черная смерть» начинает свое молниеносное шествие по стране.

– Господь моя защита! – Карл перекрестился. – Семьдесят лет назад эти знания спасли бы нас от Черной Смерти. Но они так и пролежали в тайнике, а все почему? Потому что мой славный предок, Железный Король, возжелал сокровищ тамплиеров и вывез казну из Тампля… Дорого же нам обошлись те мешки с орденским золотом!

– Вы, сын мой, подвергаете сомнению мудрость божию, иже даруется нам через испытания? Господь наложил кару за утерю благочестия, за разврат и содомский грех, за стяжательство и маловерие, вот истинная причина Черной Смерти.

– Преподобный Кошон, я по-прежнему верный слуга церкви и божий, – король с искренним чувством перекрестился. – Но пустота в казне вопиет. Пусть годоны меня повесят, я должен это видеть. Читайте, вам приказывает ваш король!

– Известно, что человек, и даже грызуны для чумы – случайный носитель. В природе долговременный носитель и резервуар чумы, к которому она действительно приспосабливается – простейшие…

Карл перекрестился.

– Что есть "простейшие?" Простецы, сиречь, вилланы?

– Боюсь, нам необходим знающий доктор. – Епископ заглянул в книгу боком, касаясь листов с ужасом.

– … Вблизи своего лагеря отдельные карантинные палатки. Все карантинные содержались по одному, так что смерть одного не приговаривала других. В случае смерти обитателя палатка немедленно сжигалась… Мэтр Нострадамус относительно успешно боролся с чумой прежде, чем взялся за знаменитые "Катрены"… Не знаю такого.

Епископ Кошон посопел, поглядел в каменный свод, не чувствуя весенней прохлады из открытого окна. Выдохнул:

– Навести справки… Но что же дальше? Получить убитую вакцину сравнительно просто… Здесь описание на лист, я пропущу… Даже убитая вакцина достаточно эффективна. Она снижает заболеваемость при бубонной форме вдвое, смертность же вчетверо. Даже при легочной форме эта вакцина, хоть и не снижает заболеваемость, но снижает смертность.

– Вымирали города, – король, который пока не король, взялся за подбородок. – Вымирали начисто. Даже несколько сотых долей – это десятки тысяч спасенных.

Собравшиеся переглянулись и рыцарь, доставивший Ковчег Завета, решительно разлил по серебряным стаканам вино из высокой темной бутылки.

– Граф, вы неподражаемы, – Карл с искренней благодарностью выпил, за ним и трое собеседников.

– Я закончу, – епископ решительно придвинул книгу к свече. – Иначе кошмар не отпустит меня, как не отпускает недопетое. Вот, последнее про чуму… Единственное спасение: бежать как можно раньше, дальше и быстрее. Впрочем, при сколько-нибудь развитой химии… Может, алхимии? Иатрохимии? Нет, здесь просто "химия". Скорее, это люди неверно поняли слово божие… Можно попытаться найти и выделить из почвы вид актиномицетов, что выделяет нетоксичный стрептомицин.

Кошон без разрешения налил и выпил еще стакан, схватился за голову:

– Боже, за что караешь! Я узнаю буквы, но не понимаю ни единого слова! А ведь сказано: это средство от чумы, способное лечить легочную форму. Оно также эффективно против чахотки и проказы. Боже, за что ты поманил надеждой, и оставил нас?

Король, который пока не король, захлопнул книгу и даже чуть отодвинул ее.

– Итак, сие суть Ковчег Завета Божия, оставленный в тайниках замка Тампль. Источник неимоверного могущества надменных рыцарей Храма, источник их сверхчеловеческой гордыни. Книга, за которую только сегодня погибло не менее десяти человек, и ради которой храмовники прислали подлинного выходца из преисподней… Все верно?

– Да, сир, – поклонился граф, догадавшийся налить вина. – Осмелюсь заметить, при краснокожем рыцаре захвачены две женщины. Собственно, они-то и несли сам Ковчег. Мы допросили их, но первая немедля покончила с собой, а вторая не разумеет по-нашему ни слова, причем палач клянется, что та не притворяется.

– Как вы упустили первую? Она что, ухитрилась развязать руки? Разбила голову о стену?

– Откусила себе язык.

По жесту короля граф снова разлил на всех вино, и взглядом приказал оруженосцу достать из корзины еще бутылку.

– Какая твердость в желании оградить нас от знаний, – проворчал король, который пока не король. – Какая ненависть к нам. Подлинные выходцы с того света! Но за что же заплачено такой отвагой?

– Сир… Я не понимаю.

Король, который пока не король, вздохнул:

– Смотрите. Мы победили…

– Пережили, – буркнул Кошон.

– Победили! – рявкнул Карл. – Мы живы, а значит – мы победили! Голод, нищету, даже Черную Смерть! Снова распаханы земли, дают обильный урожай. Ремесленники производят мебель и обувь, доспех и одежду. Земля наша изобильна, пришел час устроить в ней добрый порядок, верное управление. А что я вижу в самой святой для христианина книге?

Карл снова раскрыл толстый том, без малейшего почтения повел по священным строкам пальцами:

– Гидротаран. Инжекционный насос. Блаухофен. Штукофен. Водяной молот. Борьба с чумой. Да, все это нужно и полезно, и улучшает жизнь добрых подданых. Вот еще… Инкубатор. Канализация. Не царское это дело! Где политика? Сбор налогов? Средства насытить казну? Обуздать герцогов? Где заключение союзов? Где благородное искусство побеждать? Сытый мир необходимо взять в оправу порядка, подобно драгоценному изумруду, чья красота от сего лишь возрастет.

Король, который пока не король, выпил залпом стакан вина и спросил уже устало:

– Ну и где же тут секреты владык? Или Христос оставил завет лишь для строителей, коль скоро сам он сын tektona?

– Он сын Божий, – возразил Кошон тоже упорно, и тоже устало, без ярости.

– Да, но завет его едва не угодил в руки детей дьявола. Ни здесь, ни в далекой стране Катай нет краснокожих. И даже сказок о них нет! Их не существует нигде в мире.

Тут граф опять зашевелился, захрустел кольчугой:

– Ваше величество, пределы известного нам мира ограничивает Море Мрака. Легенды же о Винланде…

– Вы еще о Свальбарде вспомните. Я потерял там лучших капитанов. Из восьми кораблей вернулись два. На Свальбарде лед! Сплошной лед! Живут полные дикари, моющие руки и волосы собранной мочой! Оружие костяное, доспехи из вымоченных тюленьих шкур. Все население громадного Свальбарда меньше, чем вокруг нас одних только студентов. И даже там нет краснокожих!

– Но что, если рыцари Храма ушли тем путем, и закрыли за собой дверь? Посланник ада сражался не серой и заклятием, но, на удивление, мечом и щитом, как подобает рыцарю. Если завтра вот за этим Ковчегом явятся сонмища красных тамплиеров, и отомстят нам за сожженного магистра де Моле?

Карл, седьмой этого имени, выпрямился и погладил книгу пальцами.

– Я понял. Понял… Граф. Соберите космографов. Моряков. Вы упомянули Свальбард – вам и поручаю пройти дальше. До Винланда. Когда? В казне у нас как обычно… Англичане на пороге, а бургундцы и вовсе уже хозяйничают в передней… Сейчас одна тысяча четыреста девятнадцатый год от рождества Христова. Боже святый, крепкий, бессмертный, ведь эта книга старше Парижа, старше самого Хлодвига! Черт побери, у нас нет выбора. Используем советы плотникам, если уж государям советов не досталось.

– Но с чего мы взяли, сир, что книга одна-единственная? Возможно, советы государям попросту содержатся в других томах? Как-то же храмовники обеспечили себе верность красных людей. Не говоря уж о кораблях, способных пересечь Море Мрака.

Король некоторое время смотрел в окно, на светлеющее небо.

– Вы гений, преподобный Кошон. С таким советником государь обойдется даже без книг для… Святых золотарей. Точно! Они там, за Морем Мрака! Запросите Рим. Крестовый поход на закат, за Ковчегом Завета! Мир и союз. Англия, Бургундия, Франция. Лилия и лев. Дело на поколение, но для него придется уже сегодня заключить мир – а больше нам от Англии пока ничего и не нужно.

Карл, король Франции, седьмой этого имени, бережно уложил книгу в ларец и закрыл его, и поднял перед собой, светящимся гербом к слушателям:

– Вот цель. Вот повод. Вот предлог. Эта вещь превратится во все, что нам потребуется, хоть в ключ к сердцам, хоть в святую орифламму. Завоевать красных прежде, чем они завоюют нас! Собрать все тома Завета! Найти оставленное нам Господом послание!

– А если мы найдем его, то узнаем, для чего мы сделаны?

Симакадзе осмотрела себя в зеркале. Подтянула красно-белые гетры на длинных ногах, оправила черную юбку, белую блузку. Взвесила на руке литую фенечку с кроликом-черепом, осталась внешностью довольна и лишь теперь ответила:

– Оки-тян, а тебе полегчает, если окажется, что ты сделана кем-то и для определенной цели? Может, лучше все-таки жить самой по себе?

Окикадзе надулась:

– Обидно жить никем. Люди хотя бы… Люди. У них вон какая история! Да у тебя же собственный человек есть.

– И он говорит, что сами люди эту историю мечтают изменить. Или хотя бы забыть, стереть из памяти. Как там у Корнета… Если дать человечеству машину времени, то люди заср… Завалят историю попаданцами вплоть до мезозоя!

– Ой, Симакадзе-сама, ты знаешь такие умные слова.

– Так, Оки-тян. Вперед, на выход. Нам пора.

– Но все готово, флагман.

– И Нада-тян тоже?

– Ты не поверишь, флагман, но даже Хака-тян уже не спит.

– После беседы с Конго-сама? Поверю. Сама бы ночь ворочалась. Ну, побежали!

Девчонки-аватары взлетели на собственные борта через пять, много шесть минут после разговора. Как и докладывала Окикадзе флагману, отходу ничего не мешало. Флагман – Симакадзе – получила задание, пароли и способы связи. Проверила, что и непоседливые подчиненные усвоили задание.

Вздохнула: ничего нового. Вот у Астории в небе… Астория легкий крейсер, но перед эсминцами нос не дерет. Понимает! Вот, сверху необъятный Океан Звезд, чудеса! Взять хотя бы спиртовое облако протяженностью несколько сотен световых лет. Или сверхмассивные голубые звезды. Или яркие квазары – то ли улетающие от центра Большого Взрыва галактики, то ли зеркала фотонных кораблей чужаков, потому что красное смещение…

Ой, замечталась. Пора сигналить отход.

Но интересно же!

Патрульная группа отдала швартовы. Сперва на рейд, а потом на сторожевой маршрут вокруг космодрома Танегасима. Обменялась приветствиями с ветераном – человеческим железным крейсером "Адмирал Лазарев". На "Лазареве" служили обычные человеческие моряки, упорно избегающие большинства новвведений. Туманные технологии моряки "Лазарева" не отрицали, с аватарами охотно разговаривали. Старшие девочки знали, что и не только разговаривали. То есть, о предубеждении речи не шло.

А вот о гордости…

От любых наноимплантов командир "Адмирала Лазарева" – за ним и весь экипаж – отказывался наотрез. Пожалуй, через несколько лет атомный крейсер превратится в плавучий заповедник старины.

Л-л-люди, как любит говорить Конго-сама. Упорно держатся за собственную уникальность, за само… Само-что?

Симакадзе проверила строй группы: безукоризненно, как обычно. Впрочем, сегодняшний учебный противник может и не дожидаться прибытия в оговоренный квадрат, нападет раньше. Ника с Радфорд, эсминки из Сиэтла, язвы еще те. На прошлой тренировке с трудом отбились. А уж когда к ним добавляются родные подлодки, Инга с Инной – тушите кролика, сливайте масло.

Впрочем, ее девчонки никому не уступят! Вот они, безукоризенный правый пеленг. “Окикадзе”, “Хакадзе”, “Ямакадзе”, “Надакадзе”. На войне с Глубинными все эсминки получили наградные аватары. А безукоризненной службой – право укорачивать юбку даже на две ладони выше колена. Иначе красивые ножки аватар почти не видны. Зачем же тогда их зарабатывали?

Но вот личную фенечку от самого Комиссара – это им еще как медному котелку до ржавчины!

– Эскадра, не спать на курсе! Яма-тян, акустический контакт есть? А где отчет по классификации?

Ямакадзе сбросила отчет, Надакадзе дополнительно проверила кормовые сектора – там взбаламученная вода, и технически проще всего подкрадываться оттуда. Окикадзе улучила мгновение и продолжила утренний разговор:

– Флагман, я тут смотрела людскую сеть… Если нас никто не создавал, то зачем нам сверхсила? Куда нам применить сверхразум?

– И что?

– Ну и вот, какая-то Эпоксидка ответила, что вопрос такой задавался много раз. Очевидный, оказывается, вопрос. Я так обрадовалась! Думала, что вот сейчас узнаю ответ.

– И что же?

– И ничего. Эпоксидка ничего не дописала.

Симакадзе быстро изучила сброшенные логи переписки, поправила:

– Это мужчина. Говорит о себе в мужском роде.

Окикадзе, не возражая нисколько, выстрелила запрос Харуне:

– Хару-хару, помоги твоей скромной почитательнице! Слово "эпоксидка" тебе знакомо?

– Двухкомпонентный клей из смолы и отвердителя, схватывается при смешении.

– Раз клей, то слово мужского рода.

– Увы, Сима-тян, – даже через квантовый канал Харуна умудрилась передать необидную улыбку. – В том языке слово "эпоксидка" женского рода.

– Вот! – Окикадзе захлопала в ладоши, прыгая по рубке от радости. – Я права!

– Но он же говорит о себе в мужском роде! Вот же логи!

– Есть мужчины, считающие себя женщинами, и женщины, считающие себя мужчинами, – пояснила Харуна. – Среди людей не вполне вежливо такое обсуждать. Сима-тян, тебе не кажется, что ты немного не права, обсуждая чужое имя и оспаривая самоидентификацию?

Вот! Само-идентификация! Вот что упорно защищали моряки с "Лазарева".

Симакадзе так обрадовалась пониманию, что не сразу осознала первую часть фразы. Осознав, густо-густо покраснела. Мужчины, считающие себя женщинами? Или она сама, считающая себя Корнетом?

Кошмар!

Но Симакадзе не могла уронить марку "самой безбашенной во Втором Флоте", и потому возразила даже Харуне:

– Как лесбийскую мангу про нас, так нормально? На увольнении видела, в киосках все полки завалены. А как ответочку, то нельзя? Вернусь из патруля, заспамлю им весь форум!

Харуна продолжила все так же ровно:

– Разве это принесет какую-то выгоду?

– Это принесет покой моему сердцу, вот!

– Но ты даже эту фразу скопировала у людей. И я знаю, где.

Снова ощущение теплой улыбки. Вот как у Харуны это получается?

– А ничего, что мы людскими буквами разговариваем? – проворчала Симакадзе чисто из принципа.

– Увы, ответ на вопрос Окикадзе посложнее азбуки, – Харуна даже задумалась на несколько микросекунд. – Просто так скопировать его у людей не получится. Придется формулировать что-то собственное.

– Простите за вмешательство, сестры.

По крайне деловому тону: "Я тут работаю, мне не до шуточек" – все мигом узнали Радфорд.

– Рада! Я тоже рада! В смысле – счастлива – тебя слышать.

– Вы пока что меня не слышите. И не услышите, пока не получите торпеду в борт.

Симакадзе только усмехнулась. Усмехаться она умела не хуже, чем Радфорд – здороваться.

Рада сбавила гонор, но самую капельку:

– Мои знакомые рассказывали, что в Америке свои герои. И свои боги, сильно не похожие на старых европейских.

– Твои знакомые так хорошо разбираются в мифологии?

– Да, госпожа Харуна, мэм. У меня… Хорошая подруга учится в одном из лучших университетов Западного Побережья. И вот, она как-то упоминала, что мифология Америки, все эти супер-герои, жуткие одиночки – отражение национального характера страны, сшитой переселенцами из кусков. Заинтересовавшись, я прочла историю в европейском сегменте Сети. Когда-то и Рим точно так же собирался из беглецов отовсюду. Только через десять-пятнадцать поколений выкристаллизовалось нечто цельное.

– До этого еще далеко.

– Сима-тян, у нас пока что и этого нет. Наша культура отсутствует как факт.

Симакадзе подумала. Потом сосчитала про себя до ста восьмидесяти тысяч в микросекундах. Снова подумала. Проверила гармоники эмоционального состояния аватары – все в норме.

И тогда уже спросила, как бросаясь под волну:

– Харуна-сама… А нам… Нам точно это надо? Поиски смысла, поиски ответа, поиски источника возмущения в нашей сети? Ведь не мне одной повезло с человеком. Так ради всех тех, у кого все хорошо… Все наконец-то сделалось хорошо после войны с Глубиной… Стоит ли менять хорошее положение на неизвестное?

Харуна и тут не обиделась. Вот почему линейников считают заносчивыми? Хару-хару спросила мягко:

– Мы боимся, так?

Соврать Симакадзе даже в голову не пришло. Сеть вокруг завибрировала совершенно однозначным ответом. Харуна подтвердила:

– Увы. Боимся, не понимаем. Так что искать все равно надо. Хотя бы установить причину страха.

– Я ваша причина страха! – Радфорд засмеялась. – Я вас вижу, а вы меня… Ой!

Харукадзе без лишних слов скинула пакет гидроакустики с замеченными целями, а Окикадзе и Ямакадзе накрыли указанные точки главным калибром.

– Прошу разрешения наблюдать за тренировкой.

– Благодарю за оказанную честь, Харуна-сама! Ваш канал третий, транслирую вам отчет. Оки, норд-тень-ост!

– Циркуляция построена. Спорим, Инга сейчас у нас на хвосте?

– Флагман, я ее вижу! Четыре-двадцать!

– Принято. Яма-тян, жми! Глубина отсортирует своих!

Харуна следила за учебной схваткой с интересом. Симакадзе умница, не зря Конго ее выделяет. И вопрос она поставила… Неоднозначный. Жизнь Тумана считается от Адмиралтейского Кода, от приказа разорвать морское сообщение между континентами. Вполне предсказуемо люди не согласились, и ответили так, что скоро Туман воевал уже за право существовать.

И проиграл. Проиграл мягким людишкам и служил им на войне с Ангелами. Кто по договору, кто под кнутом.

Но через эту службу Туман добился обретения собственной… Страны? Государства? Общества? Это все человечьи понятия. Скажем просто: обретения мира. Места, где тебя не ударят в спину. Состояния, когда можно не оглядываться на каждую тень.

Практически без перехода стартовала подковерная война разведок за то, чтобы не служить людским государствам пешками. Обезумевшая от боли Пенсакола "ушла в Глубину", прозвавшись Ото-химэ, и снова мир скрутили и выжали. Противостояния с Глубиной люди не могут понять в принципе. Это как для человека воевать с воздухом, которым дышишь, и с землей, по которой ступаешь.

На войне против Глубины пешками становились уже люди: "летающие тигры" девятой десантной, отчаянные девчонки- "фигуристки", даже обглоданые полигонами пилоты-испытатели экзоскелетов. Шли тогда на крайние меры, ведь Ото-химэ едва не приучила корабли Тумана бояться родной стихии!

И вот новые перемены. Новые потрясения. Причем их, оказывается, нужно еще предварительно найти. Самим найти себе на корму приключений!

Так стоит ли искать какой-то еще смысл, если корабли Тумана уже сейчас дорого заплатили за создание собственного?