Свидетель канона

8

– Досекретились? – дед угрюмо засмеялся, переливая парящее варево из широкой темно-золотой чаши в такую же, только светло-серебряную. Вот не горячо ему голой рукой браться…

– Так бы о тебе весь мир знал. Жил бы себе в ноосфере. В мечте, в памяти, да хоть в анекдоте, как Анка, Петька и Василий Иванович. Есть у вас там Ероол-Гуй, многорукий бог Далайна. У него еще "Свет в окошке", как раз твой случай. Читал? Чего молчишь?

Дед всмотрелся и заржал еще обиднее:

– А тебе и кивнуть нечем. Развоплотился, не при поручике Ржевском, в конец!

Старик вздохнул, плеснул в почти незаметные контуры призрака этим своим напитком из белой чаши, пробормотал скоренько:

– Создайся плотью от плоти моей, возьми дыханье от дыхания моего, наполни свои жилы кровью от крови моей, встань передо мной, как трактор к посевной!

Я встал и тут же повалился на колени, ударился ладонями в холодный камень. Дыхания у старика оставалось немного даже для себя, чтобы еще и делиться им с посторонними. Но дед сразу же отхлебнул половину темно-золотой чаши, поздоровел на глазах, развернул плечи, повеял по всей пещере ветром от плаща. Тогда только сказал обычным тоном, словно бы не расставались:

– А я же тебя предупреждал: не облажайся. Историовыгибатель, мля. Пей!

В темно-золотой чаше оказалась обычная вода.

– … Сорок первый год самый сложный экзамен в программе. Тебе на что даны бессмертие и сверхмозги? Не чтобы личные счета набивать, как Лелеку и Болеку… Тьфу, Хартману и Витману. А чтобы хоть на два хода, но наперед подумать.

Старик вернулся к огню, взял арфу, провел по струнам, прислушался и вздохнул:

– Хотя… Наперед подумать, оказывается, тоже обоюдоострая штуковина. Я к Нобунаге такую девчонку посылал! Аккурат накануне того, как его Мицухиде предаст. Неделю дату вычислял, месяц темпоральные потоки согласовывал. Девчонку подобрал – вообще шедевр. Интуитивный психолог, на нее даже собаки не рычали! Спортсменка, комсомолка, наконец, просто красавица! И что вышло?

Я раскрыл рот и некоторое время сипел, сглатывал, пока не заставил гортань звучать:

– А что вышло?

Дед снова налил светлую чашу из темной. Откуда темную наливал, я не заметил. Впрочем, сон же. Какая разница!

– Вышло неудобосказуемое, – дед отхлебнул и причмокнул. Кому сон, а кому вино красное, подогретое с грецким орехом и корицей, запах чувствую.

– … Нобунага, обезъяна косоглазая, девчонку выслушал, буклетик туристический с образом Японии начала двадцать первого века прочитал внимательно, и решил: мне, значит, страна "образца две тысячи семнадцатого" нравится. А если я в завтрашнем предательстве выживу, демоны его знают, куда, значит, все повернет.

Дед взял арфу в очевидном расстройстве, загремел басовыми струнами.

– … И не стал Нобунага ничего делать, козлина азиатская. Все мои труды в нужник спустил. В чистенький японский нужник с рыбками. Дождался, значит, пока предадут его, и зарезался, падла, самурайским обычаем. Точно по учебнику истории.

– Он будущим доволен.

На мое замечание старик даже арфу отложил, повернулся всем телом:

– Если вы недовольны будущим, то чего лезете в прошлое? Почему не действуете в настоящем?

Не дождавшись ответа, покачал седой головой:

– Знаю, что боитесь. Не знаю, чего. Тюрьмы, тоски, ущерба очагу, вреда здоровью?

Я глотнул из чаши еще и понял, почему одна и та же вода когда надо живая, а когда не надо – совсем наоборот.

– Арфа, пещера… Ты Мерлин, что ли?

Дед прозвенел коротенький мотивчик, отрицательно крутанул гривой:

– Мерлин-шмерлин, какая разница? Считай, что я твой личный шандец. Кастомизированный, с тонкой настройкой и подгонкой по фигуре.

– А как же упитанный пушной зверек?

Старик отмахнулся:

– Штамп, давно надоело всем. Надо идти в ногу со временем. У нас теперь цифровой, нейросетевой, облачно-биофрендный нано-смарт-шандец. Ты с темы-то не спрыгивай, филолокинологовед. Ошибку свою осознал?

– Получается, война необходима?

– Получается, резкий поворот не только машину с дороги выбрасывает, историю тоже. Чтобы мировую войну без последствий отменить, на двадцать лет раньше начинать надо. И то не факт, что поможет.

Выпили еще по чаше, тут я уже не завидовал, кому что. Старик отложил арфу, вынул знакомый мне хрустальный шар. Поглядел в него, хмыкнул:

– А еще лучше Бьеркский договор подписывать в Гатчине. Да кто же позволит континентальным державам объединиться, Оруэллу на зависть? Ладно, урок ты усвоил, надеюсь. Давай теперь уже правильно.

Я упал навзничь и проснулся.

– Где мы?

– Обочина ровенскойдороги. В машине, на мешках. – Ивашковский обтер горлышко протянутой фляги рукавом.

Моряк выпил и удивился:

– Живая вода прямо…

Лейтенант забрал фляжку:

– Вода как вода, в колодце на опушке набирали. Чистая, вроде.

– Не искали меня? Сколько я спал?

Вокруг полуторки высились елки, чуть подальше сосны, чуть поближе танки, а между всем этим суетились люди. Полевой лагерь сорок первой танковой дивизии, остатки разбитых полков.

– Не искали. Сутки на ногах, да еще и с теми куркулями лаяться – после такого на день вырубиться ничего удивительного.

– Они тоже люди.

– Люди, товарищ военмор, с колхозом эвакуировались. А эти надеются прижиться при любой власти. Единоличники, только за себя тянут. Батя мой насмотрелся таких в Гражданскую, рассказывал. И нашим и вашим. Открытый враг и то лучше, а эти молока с толченым стеклом налить могут. Я еще и потому вас послал, что боялся: не утерплю, в рыло дам или пристрелю кого.

Матрос отмахнулся:

– Что теперь об этом говорить. Какие приказы для нас?

– Для нас никаких, мы теперь окончательно безлошадная пехота.

– Как же вы, танкисты, в пехоту записались?

– Так и записались. Танк сгорел. Дали винтовку, больше ничего, ни лопатки, ни хрена.

– А "тридцатьчетверки"?

Лейтенант помрачнел, даже ссутулился:

– В болоте, на Земблице пять машин застряло. Пришлось бросить. Остальные пока ходят, но танкистов у нас больше, чем танков. И даже больше, чем лопат. Пойдемте, товарищ военмор. Участок нам нарезали, а окапываться нечем.

Матрос помотал головой, стряхивая остатки сна, вылез и некоторое время стоял спиной к нагретым доскам.

– Вон там, у проселка, что?

– Трехтонка сгорела, немец утром пролетал, а те прохлопали, в тень свернуть не успели. Ну и…

Лейтенант махнул рукой.

– Пойду на кухню, я еще сегодня не получал еду. Потом надо все-таки лопату найти. Выпросить у кого, что ли.

– Постойте…

Матрос потянулся и прошел к горелой машине. Заглянул за кабину, отвалил закопченную дверцу, поднял ошметки сиденья:

– Ага, есть.

У ЗИС-5 бензобак под сиденьем. Он, конечно, сгорел, так что возле него никто не искал. А между баком и задней стенкой кабины у некоторых машин есть пространство – как раз лопатку спрятать.

– Вот, нашел. Только ручка сгорела. И сама лопата мягкая, отожженная теперь…

– Да сойдет, земля тут легкая! – Лейтенант обрадованно схватил сизо-фиолетовую от пожара железяку. – Сейчас на кухне топор возьму, ручку вытешу. А окалина сама вытрется, как начнем копать.

Матрос распрямился, отряхнул руки, вытер копоть о траву. Вытащил из-за пазухи все тот же пакет, повертел в руках и убрал.

Вздохнул и направился в полевую столовую, за кашей.

Каши нам пока что хватало: севернее Ровно припятские леса, там черт ногу сломит, немцы в них и не пробовали соваться. Оттуда Пятая армия Потапова имела вполне приличное снабжение, хватало и снарядов, и топлива, и крупы.

Не хватало… Черт знает, чего. Часа, дня, роты в нужной точке, двух танков за важным поворотом, воздушной разведки… Немцы успевали раньше. Пока мы с лейтенантом зарывались в суглинок одной на двоих лопатой, мотоциклисты немецкой разведки нащупывали ту единственную из многих дорогу, где по ним никто не стрелял.

Правда, от подобной тактики мотоциклисты быстро кончались: на других-то дорогах их вполне себе стреляли. Так что фюрер совсем не зря обещал железные кресты за двадцать пять рейдов перед наступающими войсками. Фюрер не разорился: мало какой герой доживал и до двадцатого.

Но ценой множества жизней мотоциклетный батальон отыскивал неохраняемый промежуток.

В найденную щель немедленно вламывалась кампфгруппа. Не голая танковая рота, как Ивашковский на Млынув. С немецкими танками ехали саперы, чтобы пересекать речки; на крюках за танками тащили два-три тяжелых орудия на случай встречи с бетонным ДОТом и одну-две зенитки тоже понятно, зачем; в грузовиках или бронетранспортерах батальон пехоты, чтобы прикрывать "панцеры" от фанатиков-коммунистов с гранатами. А главное – быстро устраивать оборону в занятых без выстрела деревушках, возле ключевых мостов.

Окопаться, укрыть противотанковые пушки – и пускай русские танки контратакуют, как они привыкли: сходу, без разведки, без пехотного прикрытия, без артиллерийской и воздушной поддержки. Как атаковал переправу через Случь капитан Горелов: развернул одну роту против немецких артиллеристов, и быстро пошел на их позиции. Противник вел огонь с места, прицельно, сосредоточивая его по головным танкам с разных сторон. Нашим же танкистам пришлось стрелять с ходу, маневрировать, отбиваться и от немецких танков, и от орудий прямой наводки. В результате за четверть часа сгорело четырнадцать новеньких Т-34, все пополнение.

При таких наскоках даже отличные танки у русских кончаются быстро. Уже через день "ролики" фон Клейста снова форвертс, нах остен!

Вот как это работало, и вот в каких шестеренках мы оказались песчинками.

Сражение при Дубно проиграли те, кто его выдумал. Немцы не одерживали победу в единственной крупной битве. Они уверенно перли по карте слева направо, в общем направлении Краков – Киев, отмахиваясь от суматошных наскоков на фланги. Рокоссовский стоит у Луцка крепко? Черт с ним, немцы обошли южнее, через Млынув и Дубно. Фекленко удерживает Ровно? Пусть удерживает, вот не прикрытая даже фиговым листком трасса на Острог, немцы поехали по ней. Справа там Каменецкие горы, вот бы где засад понаставить – но не успели. Привет Острогу, прощай, Новоград-Волынский.

Катуков удачно врезал в левый бок под Клеванью, разгромил батальон и даже взял пленных? Ну молодец, кто бы спорил. Но фланги у Катукова открыты, немцы обошли умника справа-слева – вот и горят все тридцать шесть БТ, вот и нет больше у нас двадцатой танковой дивизии. Вместо стальной лавины снова толпа пехоты, которой нечем даже пушки вытаскивать из окружения.

Люди? Население?

Вот мы колонной идем через поселок, танки цепляют углы, ломают плетни, груши… Не со зла: фрикционы давно лысые, машины дергаются, как ебущиеся собаки, пыль на лбу коркой, пот едкий, но мехводу глаза вытереть нечем – только отпусти рычаги, не угол, всю хату снесет к черту!

Жильцы никуда не идут. Куда им идти? Весь их мир – беленая хатка, на один удар снарядом, на один проломившийся через двор танк, на пять минут боя, на удачный – или на глупый, бессмысленный и бесполезный – маневр, перечеркивающий всю жизнь, за которую они это хозяйство по палочке собирали.

А пожалеешь и не поставишь танк за домик, не спрячешь в сарае или в самой хате – сперва ты сгоришь, а потом и люди эти пропадут от жалости твоей. Потому что местные еще могут питать иллюзии насчет ласкового фюрера и благостных эсэс, веселых айнзатцкоманд с игривыми овчарками и справедливых ОУНовцев с добрыми полицаями… А ты-то из будущего, ты знаешь, куда тут половина сел переехала…

Война плохая именно вот этим: люди в ней исчезают. Остается население. Мобресурс. Призывной контингент. Производственные мощности. Сельхозработники. Беженцы. Иждивенцы. Члены семей изменников Родины.

А людей не остается.

Война заканчивается, когда снимаются с людей ярлыки. Когда ты смотришь на парня и видишь не заряжающего, комсорга роты, а Гришку Ярцева, сучьего сына, что у тебя Таньку вчера на танцах прямо из-под носа увел.

– … Копай, матрос, копай, – сопит комсорг роты. В заряжающие слабаков не берут, и Гришка машет лопатой размеренно, на зависть экскаватору. – Сейчас налетят, устроят нам всем танцы. Ты чего без бруствера окоп делаешь? Неправильно же!

– Так авиаразведке хуже видно. А по их снимкам нас и бомбят и обстреливают.

– Откуда знаешь?

– Ленинградские ополченцы научили. С той войны еще, когда воздушные шары наблюдали.

– Тебя, что ли? А ты не молодой для такого?

– Ну отца, а тот меня – тебе вот разница? Копай давай!

… Если тебя съели, у тебя есть два выхода. Один я уже пробовал.

И что теперь, как Ода Нобунага из кино? "Меня такое развитие событий устраивает, ничего менять не стану".

А меня не устраивает. Но что вот прямо сейчас делать?

– Глубже копай, матрос, голова торчит.

– Голова – это у меня самое малоценное в организме. Проверено.

– Ну не скажи, а жрать чем? Ладно суп, а если мясо? В жопе зубов нету.

Шутка так себе, но без шуток вовсе край. Вчера начальник штаба, прочитав сводку, отошел в кусты и там полчаса проплакал, как баба. Потом сцепил зубы, морду водкой поплескал, чтобы объяснить всем красные глаза, и пошел дальше приказы писать, выводить буковки каллиграфическим почерком. Чтобы разобрали приказ и поняли правильно. Удачно там война началась или не очень, а на полпути не спрыгнешь. Надо жить и продолжать выполнение своих обязанностей… Как я, помню, удивлялся над этой строчкой Фадеева: зачем повторять очевидное?

Сейчас все очевидные вещи на вкус немного другие. То ли суглинок здешний на зубах хрустит?

Хрустит суглинок, бежит вдоль недокопаных траншей лейтенант, рукой машет, кривится и плюется:

– Кончай работы, грузимся. Немцы обошли через Аннополь. Отходим к Новоград-Волынскому.

Отступали через Новоград-Волынский. Прошли мимо расчета "сорокапятки", судя по ранам, их самолет подловил. Дальше лежала молодая женщина, рядом с ней ползал и кричал ребенок, наверное, чуть больше года. Затрясло всех, один матрос как стеклянный. Нагнулся, подобрал, понес на деревянных руках, шагая рывками, как танк со стершимся фрикционом. Куда пацана девать? Пошли стучать в ближайшие дома. Один, другой, нет никого. Под самый конец улицы вышла старушка, забрала мальчика. Сергей Отрощенко даже зубами заскрипел:

– Немец – это враг! Не верю с этого места в классовую солидарность. Этого я немцам уже никогда не прощу!

Матрос опять же рывком, с усилием, повернулся и некоторое время смотрел сквозь Отрощенко, слепо шаря пальцами левой руки по воздуху. Потом заговорил тихо-тихо:

– Вот и дочка твоя очень сильно удивится. Скажет: "Папа, давно кончилась война. Почему ты все еще так не любишь их?" А ты руки опустишь: вот как ей объяснить?

– Откуда знаешь? – Отрощенко с шумом втянул воздух.

– В книге прочитал, – без улыбки отозвался матрос.

– Еще скажи – в Книге Судеб! Как про старика Хоттабовича.

Хмыкнули вокруг, иные ухмыльнулись даже, но никто не засмеялся. Матрос тоже не засмеялся, а подобрал разбитую самозарядку СВТ, отомкнул от нее широкий штык и принялся добытым из кармана мелким брусочком острить лезвие, явно заставляя себя двигать руками плавно.

В тот же день полковник Владимир Исидорович Живлюк приказал найти минометную батарею, сильно досаждавшую полку. Вышли ночью целым взводом, немцы такой наглости не ждали. Они тогда считали, что русские разгромлены, бегут. И война закончится быстро – ну там неделя еще, самое большее, две. А тут Сергей Отрощенко, у которого все горячая пыльная дорога из памяти нейдет, а тут матрос – оловянные глаза, да и кроме матроса десятка три таких выгоревших… Перебили минометчиков, ни одного в живых не оставили. Взяли минометы ротные, пятидесятимиллиметровые, маленькие, как игрушечные.

Когда тащили к себе, по пути услышали: в деревне куры орут. А немцы теперь уже на ночь по хатам не разбегались, по блиндажам сидели, стереглись. Если куры орут, значит, вылезли из блиндажа "курощупы". Тогда взвод понес дальше к себе добытые минометы, а трое пошли в село, глянуть что за шум.

Увидели: немец один у забора на часах стоит, а второй по двору кур ловит. И тем штыком заточеным ударил матрос так сильно, что перебил немцу хребет, и повисла белобрысая арийская голова на коже, ровно у вурдалака. Только не испугался никто, и потом никому ничего такого не снилось: худшего навидались.

Подождали, пока второй фриц задом до забора допятился, мешок с курами дотащил. Тут ему Сергей с Лешкой Куровым вещмешок на голову, и лямку затянули. Немец орать не осилил. Хрипел да ногами сучил только. Так и привели немца вместе с оружием, со всем добром, голова в мешке, на веревочке. Сдали начальству, а сами повалились на брезент как в колодец: без снов до утра.

Утром кур сварили, немца собирались в тыл отправить. Но дошли слухи – а и проверять же нечем – что взят Новоград-Волынский, и что немцы даже чуть ли не у Шепетовки. Так что застрелили "курощупа" на обочине, бросили, как собаку. Разве начальник штаба в документах пометил – а то, может, и не успел.

Ушли машины в сторону Проскурова, на единственную в здешних краях магистраль. Потом свернулась пехота. Потом пролетали бомбардировщики с крестами – уже никакого желания вникать, различать, вчитываться в ситуацию, что-то делать.

Перелистать и забыть!

Последними уходили оставшиеся в дивизии танки. Восемь штук. Один, как обычно, не завелся, тросом дернули… Где-то такое уже видел. Что-то такое помню…

Вокруг на броне люди, лиц которых я не хочу узнавать, имен которых не хочу помнить и в судьбы которых не хочу погружаться. Сейчас правы не чистые, ласковые и уникальные, а закопченые, злые и одинаковые. Их время.

– Время, – захрипела рация в головном танке. – Привал.

Переговорное устройство отлетело то ли вчера, то ли третьего дня, так что ласковый толчок механику между лопаток:

– Серафимыч, в тень, хоть поедим.

Танки расползлись под елки, березы – кто куда, лишь бы не на одной линии. Пока механики наскоро смотрели, где что сложное или срочное, наводчики успели разложить костер и заправить воду из фляжек пшеничной крупой. У старшины вытребовали сала: "Не ворчи, Пал Ильич, у тебя всегда есть!" Сварили. Кулеш не кулеш, а не голодный – не ешь.

К Ивашковскому, пристроившему котелок на упавшую березину, подошел матрос, пакет свой целлулоидный, блестящий, из-за ремня вынул и на песок хлопнул.

– Лейтенант, у нас тут коммунисты есть?

Ивашковский прожевал и буркнул:

– Обязательно.

– Больше я ждать не могу. Давай собирай партячейку, вскроем конверт. На Дунай везти его наверняка уже поздно, а в Киеве еще вопрос, нужен ли он.

Лейтенант вздохнул, но доел быстро. В самом деле, не только у них все плохо. Мало ли, кому окажутся важны бумаги. А что секретные пакеты вскрывать не положено, то матросу виднее. Он курьер, ему и отвечать, если что.

Скоро собрали трех коммунистов, одним из которых оказался тот самый старшина, видевший самого настоящего Ильича в Петрограде, не в Ленинграде еще. Павел Ильич и вел протокол, как самый обстоятельный и аккуратный.

– … Ввиду невозможности доставки сведений по назначению, также ввиду невозможности определить ценность и срочность сведений, принято решение пакет вскрыть… Может, подождать особиста?

– И так неделю уже прождали, – матрос, не отрываясь, глядел в небо. Как там что, а наблюдал он превосходно: внимательно, чутко, с самого начала войны еще ни единого самолета не прошляпил.

Разрезали целлулоид, разрезали фольгу и плотную бумагу – на удивление, не обнаружив там на каждом углу привычных штампов. Лейтенанты несколько удивились и облегченно выдохнули. Старшина же нахмурился. Одно дело – бумаги с грифом секретности, и совсем, совсем иное – бумаги, которых нет. Которые не проходят по реестрам входящих-исходящих. На которых никогда не ставят штампов просто потому, что непосвященные никогда не узнают о существовании этих бумаг, а не то, чтобы получат возможность их читать. Одно то, что бумаги без грифов оказались, внезапно, в пограничной зоне… С риском попасть в руки тем же оуновцам… Пахло нехорошо даже в разрезе начавшейся войны. Особенно в разрезе так неудачно начавшейся войны. Нет, старшина в особом отделе не служил. Но к его-то годам заяц курить научится. Что же зайцы вокруг не курят? А их еще молодыми лисы едят, вот незадача…

Прочитали осторожно, только первый лист – фотокопии, на немецком, и маленькая сопроводительная записка на русском. Лейтенант, в школе учивший немецкий довольно успешно, присвистнул:

– А ведь это и ближе применить можно. В штабе фронта, к примеру. Там есть мощная рация, и связь с верховным командованием.

– Штаб… А где сейчас у нас штаб?

Матрос, упаковывая бумаги обратно, проворчал:

– Я, когда с вашими донесениями ездил, слышал, что в Тарнополе.

"

В Тарнополе получены сведения особой важности. Источник из штаба ГА "Юг" сообщает, что 1 тгр, командующий фон Клейст, не планирует поворот на Тарнополь и продолжит без остановки движение на Киев, стремясь, насколько возможно, проникнуть за линию старой границы, после чего замкнуть кольцо окружения восточнее линии УР.

В оригинале документа сказано:

1 танковая группа прорывается, несмотря на наличие глубоких флангов, и используя любые дороги, тремя колоннами в направлении на Бердичев и Житомир. Она строит свой боевой порядок таким образом, чтобы по достижении рубежа Тарнополь, Шепетовка, Новоград-Волынский перенести удар в направлении на Старо-Константинов, Проскуров.

Конец выдержки документа.

Также получены данные по численному составу, распределению по дивизиям, командованию 1тгр, подробно до фамилий командиров кампфгрупп. Источник утверждает, что в 1тгр на 22 июня имелось только 800 танков, приводит раскладку по дивизиям с точностью до танка.

ШтаЮЗФ Кирпонос, Пуркаев

"

"

Кирпоносу, Пуркаеву, Слюсареву.

Данным глубинной разведки, цель 1тгр – шоссе Киев и далее сам Киев. Приказываю: опорой Коростеньский, Новоград-Волынский, Шепетовский УР создать фронтовую группу составе 31, 36, 37ск, командующий ф. группы Пуркаев. Ф.гр. создать прочную оборону на линии УР. Все войска полосе ЮЗФ, подходящие глубины, временно подчинять ф. гр.

Задача ф. гр обеспечение стыка Музыченко-Потапов, остановка 1тгр западнее старой границы. Прорыв полосы УР Пуркаеву расстрел.

Музыченко, Потапову передать Пуркаеву хозяйство Рябышева и все противотанковые бригады, для усиления ф. гр., уплотнения обороны по линии УР.

Музыченко 14кав. дивизию использовать активнее южнее Дубно, там авиаразв ничего не нашла. Установить наличие там противника, при возможности рейд 14 кавд путям снабжения 1тгр выходом Луцк-Ровно к Рокоссовскому.

Главной задачей Музыченко держать стык с Пуркаевым и Потаповым, Львов и южнее возьмут соседи.

Кирпоносу силами Потапова и Музыченко приготовить встречный удар по линии Броды-Дубно-Ровно. Наряд сил на удар определить ЮЗФ самостоятельно, не менее мк с каждой стороны. Сутки обслуж техники, разведку и обесп авиаподдержки. Отправка в бой танков без пехоты или передача танков поштучно Кирпоносу расстрел.

Слюсареву обеспечить контрудар авиаразв, б/ш подготовкой, истр прикрытием. Остальные задачи до 1.07 считать второстепенными. За каждой задачей фронта закрепить авиагруппу из истр, б/ш сил и разв, назначить лично ответственного командира, обеспечить связь с наземными войсками. Дневные бомбежки без истреб прикр Слюсареву расстрел.

Кирпонос отвечает, чтобы движение Потапов – Музыченко по линии Броды-Дубно-Ровно началось одновременно. Время удара выбрать Кирпоносу, но не позже 0 часов 29 числа. Удар с разбежкой больше 3х часов всем троим расстрел.

Жуков

"

Жуков, Константин Георгиевич, родился в деревне Стрелковка Малоярославецкого уезда Калужской губернии в семье крестьянина Константина Артемьевича Жукова 1 декабря (19 ноября) 1896 г.

7 (20) августа 1915 года Жукова призывают в Императорскую армию. В Малоярославце отбирают в кавалерию и в тот же день с группой новобранцев отправляют в Калугу.

После обучения на кавалерийского унтер-офицера, в конце августа 1916 года откомандирован на Юго-Западный фронт в распоряжение командира 10-го Новгородского драгунского полка.

В Красной Армии с августа 1918 года. Вступил 1 марта 1919 года в РКП(б). В Гражданскую войну красноармеец Георгий Жуков сражался на Восточном, Западном и Южном фронтах против уральских казаков, под Царицыном, с войсками Деникина и Врангеля.

С июня 1939 года Жуков командующий 57-м особым армейским корпусом РККА на территории Монгольской Народной Республики.

7 июня 1940 года Георгий Константинович назначается командующим войсками Киевского особого военного округа.

14 января 1941 года постановлением Политбюро ЦК ВКП(б) «О начальнике Генерального штаба и командующих войсками военных округов» генерал армии Жуков назначен на место Кирилла Мерецкова, на должность начальника Генерального штаба РККА, которую занимал по 29 июня 1941 года.

29 июня 1941 года самолет с Г.К.Жуковым и несколькими представителями Генерального Штаба пропал без вести в районе Проскуров-Тарнополь, где располагался штаб Юго-Западного фронта. Скорее всего, самолет сбили пилоты Bf. 109F эскадры JG 3, впоследствии получившей название «Удет». Возглавлял эскадру Гюнтер Лютцов, ветеран Испании.

За несколько дней до гибели Г.К.Жуков подписал знаменитую "расстрельную" радиограмму, обещавшую смертную казнь командующему ЮЗФ М.П. Кирпоносу, его начальнику штаба М.А.Пуркаеву, командующему ВВС фронта – тогда взамен арестованного Е.С.Птухина и до назначения Ф.А.Астахова, ВВС фронта командовал заместитель по боевой подготовке полковник С.В.Слюсарев. Именно поэтому радиограмма адресована "Кирпоносу, Пуркаеву, Слюсареву".

Радиограмма также обещала расстрел командиру 5й армии М.И.Потапову и его соседу с юга, командиру 6й армии И.Н.Музыченко.

Однако в историю радиограмма вошла не обещанием кары. Суровость приказа не выходила за рамки характера Г.К.Жукова, на Халхин-Голе он управлял примерно так же. Да и ситуация в июне 1941 года вовсе не располагала к снисходительности.

Радиограмма описывала тот самый контрудар "Броды-Ровно", и казни обещались в случае его срыва.

Полковник Слюсарев приказ выполнил, контрудар авиацией обеспечил. Только для этого пришлось снять истребители с других направлений. В итоге люфтваффе сбили самолет с представителями Ставки. Но на движение 24мк Чистякова и 15мк Карпезо навстречу 9мк Рокоссовского и 22мк Тамручи немцы ничем уже повлиять не сумели.

Клещи 5й и 6й советских армий сомкнулись у города Дубно, отрезав далеко вырвавшиеся вперед 11ю, 13ю и 16ю танковые дивизии фон Клейста от пехотных 298й и 111й дивизий, а также от снабжения. На пути снабжения немцев вырвались 5й кавкорпус и 14я кавалерийская дивизия, в холмистых лесах с болотистыми речками показавшие себя лучше мотопехоты – как немецкой, так и красноармейской.

К сожалению, без достаточного числа пехоты, а главное, без опыта подобных действий, штаб Юго-Западного фронта окружение не удержал. К началу августа немцы ликвидировали кризис, но время они упустили. Пуркаев уже закопался в землю на линии старой границы. Потапов укрепился в лесах вдоль Припяти. Самое главное, советская конно-механизированная группа ценой жизни уничтожила тыловые базы 1й танковой группы фон Клейста и разворотила все дороги от Владимира-Волынского до Новоград-Волынского, что предопределило неудачу немецкого наступления на Киев. Вместо громадного котла где-то под Уманью советские войска сравнительно успешно, в относительном порядке, отступили на линию старой границы, а затем, уже весной сорок второго года, к Днепру. Вальтер Вертен писал об этом так:

"После 10 дней во Франции немецкие танки, разгоняя перед собой трусливых французов и англичан, прошли 800 км и стояли у берегов Атлантики. За первые 10 дней «похода на Восток» пройдено всего 100 км по прямой <…> Продвижение на этот раз не укладывалось во временной график, установленный командованием. После первых 10 дней оперативный прорыв на южном участке все еще не завершен."

Стабилизация фронта южнее Припяти позволила перебросить 19ю армию Конева, 16ую армию Лукина на север и остановить противника в Смоленских воротах. Немцам пришлось наносить дополнительный удар из Прибалтики, группой фон Лееба, что привело к проигрышу Красной Армией Смоленского сражения и вывело группу армий "Центр" на окраины Москвы к сентябрю. Однако, сорвался план фашистов по блокированию Ленинграда, Балтфлот не удалось запереть в пределах Финского залива.

До сих остаются неизвестными имена героев-антифашистов, добывших планы "Барбаросса" с точностью до имен командующих дивизий и планы "Ост" по геноциду на оккупированных территориях. Найденные документы повлияли на изменение пропаганды, тактики, уставов как Красной Армии, так и союзников.

С помощью этих неизвестных антифашистов разведка еще несколько раз получала значительные объемы документов о слабых местах Рейха, в том числе об аферах Берлина с фальшивыми деньгами через посредство Швейцарии, о сотрудничестве Гитлера с Ватиканом, об операции "Катапульта", когда англичане пытались уничтожить французские корабли, чтобы те не достались Гитлеру, и так далее, и тому подобное. Указанные сведения сильно облегчили условия оплаты военных поставок, хотя, разумеется, легенды о том, что за каждую папку Сталин получал авиаполк, а за каждое слово танк, остаются легендами.

Данные о подготовке японцев к удару по Перл-Харбору позволили дипломатам оттянуть начало войны на Тихом Океане почти на год. Затем Рейх понес большие потери в "Черниговском котле", и Япония раздумала лезть в европейскую мясорубку совсем. А после войны согласилась вывести армию из Манчжурии почти без сопротивления. Понятно, что и здесь не обошлось без рыцарства плаща и кинжала, но завеса тайны вряд ли поднимется в обозримое время.

Помимо документов, группам партизан и подпольщиков удалось организовать множественные диверсии в ключевых точках, как жаловались немцы в мемуарах – "в шверпунктах". Так, массовая диверсия на брянско-сещинском аэроузле сорвала бомбежку заводов ГАЗ. Утечка информации привела к тому, что удар Гудериана через Гомель-Чернигов-Десну в тыл Южному Фронту превратился в унылое прогрызание обороны, а затем в тот самый Черниговский котел и цели не достиг. Самому же Гудериану пришлось застрелиться. По легенде, "быстроходный Гейнц" на предложение капитулировать ответил: "Я слишком стар, чтобы пройти эти два шага".

Хотя потери РККА на Десне считаются сегодня самыми большими за всю войну, и превосходят потери в Смоленском котле самое меньшее на двести тысяч, повторить что-то похожее Вермахт уже не смог.

Информация, вовремя полученная британскими ВВС, позволила уничтожить подшипниковые заводы Рура и Мюнхена, что снизило производство танков Рейха почти втрое. Очень перспективный министр промышленности, уважаемый фюрером, Альберт Шпеер, поскользнулся зимой на подножке самолета, упал и сломал шею. На заводах подводных лодок обнаружился саботаж, из-за которого немецкие торпеды не держали глубину, не взрывались даже при попадании. И так далее, далее, далее…

Наконец, само покушение на фюрера, приведшее в сорок четвертом году к совершенно неожиданному завершению войны, получилось только с помощью незримых союзников.

К сожалению, до сих пор не удается установить ни личности героев-антифашистов, ни даже принадлежность их к воинской части, подпольной организации, политическому движению, либо иному объединению. Гестапо работало хорошо до самого конца, и успело уничтожить большую часть архивов, обрубив за собой почти все нити к правде.

Неудивительно, что при дефиците правдивой информации бурным цветом расцвели околоисторические спекуляции. Так, альтернативно-интеллектуальная секта "Лед" выпустила целую серию романов, где "расстрельная" радиограмма Жуковым не подписана, не передана в штаб Юго-Западного фронта, и содержащийся в ней замысел не выполнен.

Соответственно, Ровенский котел не состоялся, танки фон Клейста продолжают победное шествие по Украине. Немцы достигают Волги, почти захватывают Сталинград, блокируют Ленинград, правда, при этом почему-то не осилив захвата Москвы. Скорее всего, в этом альтернативщики пошли на поводу публики, требующей драмы и героизма с непременным счастливым концом.

Зато в остальном альтернативщики, что называется, "оторвались" со всей широтой русской души. В мире "Льда" японцы удачно сражаются с американцами на Тихом океане, достигая даже Австралии и Индии, нанося бомбовые удары по америке с подводных авианосцев. За саму идею авианесущей подлодки – успешной и активно действующей, а не унылой, как французский "Сюркуф" или английская М-12 – секту "Лед" стоит уважать. По меньшей мере, в их словоизвержении есть благородное безумие. Как вам ядерная бомба под конец войны? Сразу две! Это когда в реальной истории, в мирных условиях, атомные программы почти всех ведущих держав с грехом пополам достигли успеха лишь к началу шестидесятых, несмотря на то, что в ядерной отрасли активно применялись технологии и специалисты лунной программы С.А.С.Ш и марсианской программы СССР. Сова трещала, глобус мялся, но попаданец не сдавался!

Да что там техника: в мире "Льда" украинские и чеченские националисты самую малость не получают от фюрера собственные государства. Словно бы в реальности не дымили трубы Дахау и Освенцима! Даже финны, что всю войну просидели за перешейком, в мире "Льда" наступают почти до Северного Урала.

Секта "Лед" выводит столь всеобъемлющие и глубокие последствия лишь из того факта, что-де знаменитая радиограмма Жуковым формально не подписывалась, в радиожурнале выездной группы Ставки не значится, и до сих пор не найден отправивший ее офицер. Это и выдает с головой глупость сектантов. Грамотные историки прекрасно знают, что для беспорядка, царившего на фронте в конце июня-начале июля сорок первого, цензурных слов нет ни на каком языке.

Впрочем, кошмарные альтисторические измышления еще не самый ядовитый реликт войны…