Свидетель канона (Михаил Григорьевич Бобров) читать бесплатно онлайн полную версию книги

11

– … Почему ты от нас бегал?

Дурак потому что.

Но Симакадзе я этого не скажу. Язык нахрен отсохнет. Не тогда, когда на тебя такими глазами смотрят.

Нет, один-то раз можно и розетку лизнуть!

И я совсем почти уже принял выражение лица, достойное победителя Мадагаскарской Стаи, как губы мои объявили независимость и сказали:

– В любую историю я приношу законченность. Невозможно жить мечтой вечно, рано или поздно придется выбрать часть и воплотить ее. Пускай с сегодняшними ограничениями, но перенести из мира мечты в реальность. А что не влезло, поневоле придется оставить на следующий раз.

Девочки не отступили. Ну конечно, они же и ждали чего-то в таком духе. Весомого, с претензиями на глубокую мысль. Как там про Экзюпери? "Банальность, поднятая на высоту восемь тысяч метров, становится мудростью".

С другой стороны, когда шел к мечте десять веков, шутки не получаются. Ирония и то с трудом, а смехуечки совсем никак.

Не тот, блин, калибр…

– В общем, синица в руках или журавль в небе, только не дооткладывайся до утки под кроватью.

Девочки переглянулись, и Симакадзе кивнула:

– Ясно.

Теперь усмехнулся я, и усмехнулись за моей спиной Садко Новгородец, Томас из Донкастера и Алп-Тегин, и шевалье де Баатц, и мальчишки Гурон с Кэддо, и лейтенант Ивашковский, и губы мои опять ушли в самоволку:

– Вот история Комиссара и Конго. Ты в ней с самого начала. Ответь не мне, себе ответь: хочешь ли ты однажды прочитать в их истории последнюю страницу?

* * *

– Хочешь ли ты однажды прочитать в их истории последнюю страницу?

Женщина чуть покосилась, глянула из-под ресниц почти кокетливо. Рассмотрела глаза соседа: черные, без разницы между радужкой и белком, именно как в ориентировке – и медленно, не давая повода беспокоиться, опустила руку в кармашек.

Собеседник так и не насторожился, поэтому воткнувшийся под ребро толстый ствол "Глока" стал для него сюрпризом:

– Ох, мэм, зачем же так резко?

Тут же кто-то из толпы крепко взял его за левую кисть и аккуратно, без рывка, завел кисть за спину, а потом крутанул на излом, вынуждая сгибаться. Точно так самого Кадзи однажды сунули носом в пол – давно, еще на войне Ангелов. С тех пор Кадзи Редзи дослужился от капитана до полковника, но прием не забыл.

Теперь вот, пригодилось.

По хватке Свидетель понял, что дело плохо, и растворился, растаял черным дымом. Кадзи отряхнул руки.

– Вот сволочь, – Мисато убрала "глок" в незаметный карман форменного кителя. – Выбрал же время…

Грохнули обе стотридцатки "Лазарева". Гроб соскользнул по салазкам в море, на несколько мгновений вздулся над ним бело-синий флаг. Ударил второй залп, стерший и усилия оркестра и гребни волн, и вот уже исчезло полотнище. Третий залп, горький дым окутал палубу, люди закашлялись… Несколько мгновений, и такими же тремя залпами отозвались четыре эсминца эскорта.

Командир атомного ракетного крейсера "Адмирал Лазарев" растворился в прозрачной воде южных морей.

Замещавший его старший помощник отдал приказ. Громадный корабль, человеческий, неуклюжий, "железный", как его теперь называли, двинулся в размашистой циркуляции под синим небом, выглаженным градобойными ракетами. Выделенный на церемонию дивизион эсминцев Тумана поднял одинаковый сигнал: "Считаю вас флагманом. Прошу разрешения следовать в кильватере".

Пороховой дым снесло ветром. Кадзи отошел к металлической хреновине у борта – шлюпбалка, или как она там называется – и спросил:

– Тебе он чего втирал?

Мисато повертела головой, нашла взглядом Аску и Синдзи с обеими дочками, средней и младшей. Старшая сейчас в океанологическом на Хоккайдо, у нее, пожалуй, скоро свои дети пойдут… Кстати, надо бы позвонить…

Мисато фыркнула:

– Пугал, как обычно. В ориентировке сказано, что его в самом деле можно убить. Кто или что он такое?

– Это ты спрашиваешь как ты или по должности?

Кацураги машинально провела пальцами по треугольнику звания на груди. Вздохнула:

– И так, и по должности. С одной стороны, сколько тут у нас уже отметилось всяких тварей, чудесных и ужасных. С другой – сколько можно!

– Сколько нужно, – хмыкнул Кадзи.

Люди с церемонии понемногу двигались мимо них на ют, к раскручивающим винты вертолетам.

Полковника Мисато Кацураги узнавали, разумеется. Новый директор НЕРВ смотрелась на плакатах куда лучше грозного старика Гендо Икари. Понятно, что пиар-отдел напечатал этих плакатов… И не только плакатов. Сейчас на подпись Мисато совали буклеты, листовки, просто фотографии, выданные на-гора неутомимой Асакурой Нагато. Сама главная пиарщица НЕРВ, конечно, прибавила лет – но характером нисколько не поменялась, так и летала, словно ее младенцем окунули в авиационный керосин высшей очистки. Сейчас она вцепилась в моряков "последнего человеческого корабля", выспрашивая: не поменяется ли отношение к новому после смерти командира "Лазарева"? Останется ли крейсер живым заповедником технологий до-Туманной эпохи, либо все-таки двинется по пути прогресса? Что моряки отвечали, Мисато не слышала, погрузившись в раздачу автографов.

Тут Кадзи притащил за руки Рей Аянами с мужем Чихиро О'Харой. Из миленького парня японо-ирландец превратился в чуть уменьшенную копию седого красномордого Ларри О'Брайана. Детей на похороны старого адмирала Рей не потащила, хотя О'Хара и пытался объяснить: полазить по военной железяке, а уж по крейсеру! – мечта и цель существования любого мальчишки. Нет, сказала Рей, похороны не место для шуток. А если тебе так хочется радиоуправляемый вертолет, я отдельно договорюсь с командиром корабля. Когда его назначат вместо умершего-таки Simeona Grigorievitcha… Сложные русские отчества научил произносить, конечно же, Синдзи, и О'Хара всегда восхищался этим умением жены. Вот и в этот раз восхитился и уступил. Поворчал немного, но успокоил пацанов и поехал сам. Рей чуток попереживала за квартиру, оставленную детям на "potok and razgrablenie", и только увидев Мисато выбросила все беспокойство из головы.

А когда подошла Габриэлла Ферраро… То есть, Беркана, семнадцатая из "Валькирий", аугментированных воздушных кораблей… И с ней Ларри О'Брайан, как О'Хара, погрузневший с годами…

Всем стало не до философии, все кинулись обниматься. Рей только успела подумать: если встречаешься со старыми друзьями лишь на похоронах других старых друзей – что-то тут не так. Но завершить мысль не дала Габриэлла:

– Зачем ждать вертолетов? Я всех заберу! Командир обещал мне взлет вне очереди, если парни спасут его от Асакуры.

Кадзи переглянулся с О'Брайаном. Экс-шпион и экс-морпех на удивление легко для возраста взбежали в рубку, ласково отцепили Асакуру от штурвала и вынесли буквально на руках.

Новый капитан расстался с Асакурой подозрительно легко, а парней благодарил подозрительно горячо. Пиарщица обиделась, надув губы на целых две минуты, и только в салоне "Валькирии" оттаяла. Правда, теперь уже с вопросами ни на кого не накидывалась, просто внимательно слушала, черкая стилом по сверхмодному планшетному компьютеру. Их пустили в серию сравнительно недавно и теперь повсюду рекламировали, упирая на то, что "люди делают сами", "мы и без Тумана ого-го! А если нам еще и денег отсыпать, то даже иго-го!"

Асакура тоже отметилась в рекламе планшета, но совершенно не в том ключе, в котором предполагали разработчики. Выбрав толстенький планшет- "книжку" за емкость батареи, Асакура таскала его повсюду и однажды ухитрилась вырубить им бразильского гопника, польстившегося на сумочку. Причем вмазала и попала углом планшета в морду раубриттеру чисто случайно, крутанувшись от рывка. Ну, а потом съемку с уличной камеры выложили в сеть, поправили качество – и пошла гулять история.

Так вот, Асакура черкала себе стилом по планшету, отбрасывая падающие на лоб пряди – что среди смоляных уже хватает и пепельных, Нагато не переживала даже перед зеркалом в ванной – и слушала Кадзи. Оказалось, что унылый тип с черными глазами, едва не пойманный Кадзи прямо на церемонии, подкатывал ко многим, и каждому что-нибудь втирал про благотворность Канона.

– … Вот он и говорит мне, – двигал руками Кадзи, – от вас, мол, ничего делать не требуется. Наоборот. Ничего не делайте. Согласитесь с Каноном. Останьтесь никем. И вы гарантировано избежите критики…

За соседним столиком ирландец постарше умело разливал по стаканам премию за спасение "Адмирала Лазарева" от Нагато, а ирландец помладше тренировался делать умоляющие глаза, пока Рей не заметила, как два really irish'man накачиваются настоящей страшной russian vodka. Отставив и закрыв бутылку, О'Брайан сказал:

– Сам не замечаешь, как становишься частью океана. Все равно как оджибуэй частью леса. И только потом пугаешься собственной абсолютной чуждости светлому прошлому…

Выдохнув и zanukhav рукавом, как научил все тот же Синдзи, младший ирландец пожал плечами:

– А что, в любом ином варианте ты бы не вырос? Остался бы навеки мальчиком?

Аска вклинилась между мужчинами, нахально плеснув себе водки – тоже пока не ворчит Синдзи – и подмигнула обоим сразу:

– Лучше оставаться мальчиком, чем превращаться из кораблей Тумана, загадочных и грозных, в усредненно-зализаных людей. Нет?

Синдзи, конечно, нашел жену быстро – в малюсеньком-то салоне Валькирии ничего сложного – не без удовольствия обхватив за талию, вытащил из беседы. А, кстати, плеснул чуть-чуть и себе. Не зря же пришел.

И кстати же вставил:

– Мне как-то снилось, что я внеземное существо в обличье человека. Рицко и Майя меня все пытаются расшифровать, а я изо всех сил пытаюсь не спалиться. И так радостно, когда это получается.

– Ну точно, – констатировала Аска, поудобнее опираясь на мужа, – я так и думала, что тебе бабы снятся. Но фиг ты у меня соскочишь. Зачем превращать Туманниц в усредненно-зализаных людей? Отвечай!

Синдзи подумал. Как-то понемногу в салоне установилась тишина, даже сестрички Икари перестали тиранить Ферраро бесконечными "почему?" Так что ответ Синдзи услышали все:

– Уникальную личную индивидуальность… Я проявляю дома с… Близкими.

Аска улыбнулась. Сестренки переглянулись и хихикнули.

– … И то, не зря граф Tolstoy писал: "Все счастливые семьи похожи, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему."

Синдзи покрутил в руках пустую стопку и поставил ее на столик с четким звуком, как точку.

– В строю, на службе, я делаю то, что нужно для результата. А если для результата есть простой дешевый способ, все выберут его. Индивидуальность здесь ни при чем.

– В самом деле, Аска… – Рей оказалась у столика мгновенно и неотвратимо. Посмотрела на мужа, хмыкнула:

– Тогда уже и мне плесни, zagovorshtchik.

О'Хара выполнил просьбу.

– Завтра на полосе препятствий все с потом выйдет, – Рей вздохнула. – Давайте рассядемся, сгрудились тут в комок. Асакуре вон, почти ничего не слышно. А человек, между прочим, книгу пишет.

– Рей, ты что сказать хотела?

– Что брат мне когда-то читал в юности про сражения… – Рей улыбнулась, и все повторили улыбку.

– … И я запомнила: в столкновении двух мастеров индивидуальность решает все. Как EVA против Ангела. Но в столкновении больших масс или, тем более, миров и цивилизаций, вот как мы и Туман, исход вовсе не зависит от случайности.

– Столкновение… При чем оно к теме? Мы про индивидуальность говорим.

– При том, что если Туману приспичит, очень сильно приспичит проявить личную уникальность, он вполне справится, Пенсакола и Астория доказательства. Пока что просто необходимости нет.

– Пристегнитесь, через пять минут заход на посадку в Перл-Харбор, – Габриэлла прикрыла зевок ладошкой. – Сходим на рынок, где Simeon обедал, посидим там? А то когда еще мы так соберемся, все вместе?

– А где там, на рынке? Разве найдется такое место, чтобы никто не дергал?

– Найдется, – вздохнул Синдзи, – там есть маленькое кафе, где меня канмусу во время осады чуть на сувениры не разобрали. От порта метров триста по техзоне, потом базар пройти. Идти далеко, людей обычно немного. Там уже третье поколение владельцев. Но готовят, как раньше. И кофе отличный.

– Теперь и я вспоминаю, – неожиданно тихим голосом вмешалась Асакура. – Только я всегда спускалась от госпиталя сверху. Кофе, пончики в сахарной пудре. Там еще навес и вокруг вкопаны баллоны.

* * *

Баллоны так и лежали в углу подвала, тем же аккуратным штабелем. Осмотрев подвал и проверив сторожки, Датч облегченно выдохнул: похоже, за время отсутствия "Лагуны" султанские гвардейцы не нашли тайники. Наверное, даже не искали. По крайней мере, здание, реквизированное под полевой госпиталь, вернули не засраным.

Что ж, всегда приятно ошибиться в лучшую сторону.

Датч вышел на белый свет – после прохладного бетона особенно горячий, особенно яркий – опустился на придорожный камень и закурил.

Слева на камень присел здоровенный парень; вроде бы Датч видел точно такого в морской форме, но этот чем-то отличался. Датч опустил руку на кобуру и вздохнул: а всего десяток лет назад обошелся бы кулаками. Ну ладно, мало ли мы видали мутных персонажей. Сперва послушаем, что скажет.

Свидетель Канона сказал:

– Вам повезло, потому что вы главные герои. Не то булькнули бы с концами.

Датч ответил, по-прежнему глядя перед собой на занесенный песком асфальт:

– Сначала мы не стали судиться с местной Стаей из-за ворованых моллюсков с устричной фермы, договорились по-людски: мясо нам, раковины им. Потом несколько лет мы тратили деньги на здоровье, на мобиатлон тот же, а не пропивали.

Датч поглядел в синее-синее, яркое-яркое небо; листья пальмы казались на нем черными и словно бы ощупывали пролетающие облака.

– За нами вся наука и промышленность планеты Земля. Сотни тысяч техников, инженеров, академиков разработали средство водного дыхания. Мало того, довели промышленный образец до такой простоты, что мы, обычные пистолетчики, смогли его купить сравнительно дешево и потом надеть прямо в бою.

Негр заговорил громче и четче:

– Наконец, мы не позволили себе спиться и разжиреть на атолле, и мы дали себе труд подумать чуть заранее, чем кончится наша безнадежная атака, и потому включились в аппараты заранее.

Датч обернулся к Свидетелю и улыбнулся коротко, угрожающе:

– А потом, конечно, нам повезло. Потому, что мы главные герои, зачем искать еще причины?

Но рядом уже никого не оказалось. Когда и куда пропал черноглазый зануда, Датч не заметил.

Директор "Лагуны" хмыкнул, почесал затылок, потом поднялся и побрел в контору. Война войной, но завтра тоже надо что-то жрать. Не дадут ли подряд на поиски чего-нибудь ценного под местом боя? Там, конечно, Туман ищет ядра Взятых, но Туману, кроме ядер, ничего не надо. Разумеется, в тему влезут союзные Глубинники, но им-то как раз очень сильно требуются люди, чтобы разбираться в найденном на месте, на глубине. Или руководить подъемом сложно воткнувшихся в дно кораблей.

В общем, пригодится еще тот штабель баллонов.

* * *

Штабель баллонов отделял рабочую зону порта от небольшого куска "зеленки". Джунгли за сетчатым заборчиком, газон, подстригаемый каждое утро, ведь зелень в тропиках прет, как тесто из тазика. Рядок цветов – то ли розы, то ли гибрид, высаженный дочкой хозяина, наезжающей на каникулы из Делийского Биологического.

За "зеленкой" тянулся рынок. Солнце зашло, над рядами чуточку спала жара, и потому люди торговались охотнее. Низкий, худой и злой моряк с траулера рычал на продавца батата:

– А ну-ка весы перевернул, живо! Пока я их тебе на морду не поставил!

– Фрэнк, ты чего?

– Видишь, у него коромысло в эту сторону на ноготь короче. Гири-то клейменые, с ними все честно. А так взвешивать – процентов семь в его пользу.

– Сам откуда знаешь? – торговец не обиделся. – Наверное, так рыбу продавал в своей Европе?

– Ты весы давай переворачивай, а то врежу.

– Зачем злишься? Ты увидел, молодец. Кто не увидел, сам себе… Молодец.

Купив мешок бататов, моряки отошли, и приятель Фрэнка, тоже худой и низкий, протянул:

– Теперь я понимаю. У него, как ревизор, так он гири на другую чашку ставит, и все сходится. Только как он ревизора определяет?

– А как мой батя, – буркнул Фрэнк, – Он всех постоянных покупателей знал. Незнакомых не обвешивал, а если кто из своих приходил жаловаться, по-тихому досыпал умнику полфунта, только чтобы без шума.

– Вот падла, – прокомментировал шагавший во главе компании О'Брайан.

Моряки повернулись, поглядели на Ларри снизу вверх и почтительно уступили дорогу всей компании.

За продуктовыми рядами, на строительном рынке, высохший в щепку православный батюшка вертел так и этак упаковку, взблескивающую под желтым фонарем.

– Из церкви при посольстве, – шепнула Габриэлла, – он каждое воскресенье очень интересно дискутирует с патером Карлом, ну, из костела святой Анны. Я там исповедуюсь, так что иногда слышу.

Батюшка кивнул Ферраро, как старой знакомой и чинно поклонился ее друзьям, а потом решительно вернул продавцу пластиковую упаковку:

– Вот, запиши на меня табуретку, сыне. А это не возьму, грех.

Из интереса Синдзи с Аской ухватились за отвергнутый товар одновременно, звонко стукнувшись головами, едва не разбудив сидящую на шее Синдзи среднюю сестричку Икари. Девочка разлепила глаза, зевнула и тут же заснула снова.

Синдзи покрутил в руках пластик с узнаваемым логотипом IKEA.

– Распятие, – Аска повернула пакет картинкой к фонарю. – Что греховного в распятии? Или я чего-то не понимаю? Красивое деревянное распятие.

Синдзи повернул упаковку обратной стороной к свету. В пакете обнаружился резной крест, несколько пластиковых гвоздей в отдельном пакетике поменьше, наконец, фигурка Христа с отверстиями под гвозди на ладонях и ступнях.

Поглядел на батюшку. Тот развел руками:

– От греха.

– Ну… – Синдзи вернул упаковку на прилавок, извинительно улыбнулся продавцу-индусу и двинулся дальше через рынок. Видя у него за спиной ребенка, люди расступались тоже с улыбками. Вторую сестричку нес О'Брайан, та спала, усевшись на локте здоровяка-ирландца.

В кафе пришли и расселись уже в полной темноте, под фонарями. Выпили не чокаясь, в самом деле по капельке. До всех уже дошло, как давно не виделись, и каждый успел задуматься, когда и как они встретятся в следующий раз.

Потом неторопливо, с удовольствием, закусывали кто чем, купаясь в воспоминаниях, почти не открывая рта. Дети спали, привалившись к Аске с обеих сторон, так что если кто и говорил, то мало и негромко.

Наконец, Синдзи вспомнил, что собирался спросить:

– Сестра, закончи ту мысль? Ну, про индивидуальности.

– Поминки, – отозвалась Рей, – зачем сейчас думать?

– Затем, что потом уйдет. А мысль – это мысль. Важно. Тут мир такой, где мысли важны.

– А где другой мир? – Аска тоже зевнула, глядя в черно-белое небо.

Синдзи замялся, ответил совсем не сразу:

– Мне снятся не только бабы.

– Девки тоже?

Икари в спор не полез:

– Снится мир, где ни Ангелов, ни Тумана, ни Глубины. Соответственно, у людей и нет необходимости шевелиться. Там космос не дверь в будущее, а только то, что можно состричь с него сегодня и сейчас. Где горизонт планирования короче…

Синдзи повертел в руке вилочку.

– Вставшего члена, – буркнул О'Брайан, тут же получивший ласковый подзатыльник.

– В общем, Рей, продолжи мысль.

Тут хозяин кафе вышел из вагончика с ароматным горячим кофейником, и потому заговорила Рей только после того, как все, включая проснувшихся сестричек Икари, получили по чашке кофе и по горячему круглому пончику в сахарной пудре.

Рей сказала:

– Помнишь, брат, мы читали про Вторую Мировую? Про войну наших самураев с американцами. Кто победил? Система или толпа мастеров-индивидуальностей?

– Система.

Ларри хмыкнул:

– Противостояние системе – круто, это я как потомственный ирландец вам говорю. Только Туман еще на этапе формирования собственно системы. Пока что нечему противостоять.

Рей допила кофе и осторожно поставила чашечку на отполированные доски.

– Зачем Туманнику становиться человеком?

– Чтобы относились как к человеку.

– Кораблю Тумана нет проблем притворяться человеком.

– Я всю жизнь так делаю, – хихикнул младший ирландец, Чихиро О'Хара, – но это сложно. И у меня тогда вопрос: если притворяться именно человеком, то зачем нужен сам Туман? Людей бы хватило.

Лари переглянулся с Габриэллой. Та загнула пальцы:

– Люди, раз. Люди-плюс, которые канмусу, два. Наконец, пост-люди, Туман, три.

– На первый взгляд, все частично люди или похожи, но на самом деле пропасть. Местами непреодолимая, – проворчал старший ирландец. – Завидуют бессмертным со страшной, нечеловеческой силой. Порой в плохом настроении проснусь, и думаю: как бы до войны не дошло.

– И потом, – добавил младший ирландец. – Прикидывается Туман совсем не идеально. Раз девочка, значит, плюшевая и милая. А вспомните школьных друзей.

– Точно! – Мисато махнула рукой. – Синдзи как пришел к нам педантом, так и остался. Асакура язва язвой, ничуть не изменилась, а Рей все такая же зубрилка, как вчера помню.

– А у тебя все тот же третий размер, – как бы в никуда пробормотала как бы дремлющая Асакура.

– Так то люди, а то Туман, – зевнул Синдзи. – Для Тумана это правило необязательно.

Выпили еще по чашке кофе. Дети уже не стали просыпаться даже ради пончиков. Хозяин кафе вынес широкую лавку с решетчатыми бортиками, накидал туда подушек, и сестричек Икари уложили там спать.

Рей поправила малявкам бантики, вздохнула:

– Когда наш старший тянулся к кошачьей миске, я кричала: "Ты что, корм же кошачий!" А когда тянулся младший, я уже только фыркала: "Не греби в обе руки, подавишься." Так вот, брат, я все же закончу мысль.

Вернувшись к столу, Рей налила еще кофе и продолжила, глядя на фонарь сквозь восходящий пар:

– Вот у нас Туманный Флот. Или вообще, абстрактно, любой чуждый человечеству разум. Система, обрабатывающая информацию. На каком физическом носителе она слеплена, совершенно неважно. И она может существовать как нечеловеческая или даже античеловеческая. Вот, у Фреда Саберхагена "Берсеркер" читаешь, там все наглядно и четко.

В полной тишине Рей допила кофе. Прислонившийся к стойке Ларри всхрапнул, заметно поколебав полотняный навес. Рей улыбнулась:

– Но. Для общения с человеком эта система окажется вынуждена усвоить себе человеческий язык. Ей придется описывать видимый кусок Вселенной в человеческих терминах. Иначе невозможен контакт, а не то, чтобы диалог.

Ларри проснулся:

– Рей, а попроще? Для таких, как я?

– Ларри, а ты принюхиваешься к тому, что тебе муравьи феромонами семафорят или там пчелы вытанцовывают?

– Нет, конечно. Я еще не ополоумел с муравьями переписываться.

– А если муравьи в буквы сложатся? Или пчелы начнут летать с дымовыми шашками и писать в небе: "Люди пидоры верните нам экологию юрского периода", ты внимание обратишь?

Все засмеялись тихонько, чтобы не разбудить спящих. Слева от кафе, вдоль причалов, двигались огни. Но гудков сейчас пароходы особо не издавали, война отучила. Так что дети спали спокойно, и Рей впервые подумала: может, муж и прав, и стоило взять мальчиков с собой? Просто чтобы они пережили этот ночной разговор ни о чем здесь, на теплом берегу. Чтобы ощутили слитное движение в темном океане, увидели осмысленный узор-танец ходовых огней, услышали голос ветра и попробовали хоть страницу из книги запахов большого мира.

Рей подставила ветру ладонь и держала так, пока все не отсмеялись, после чего сказала:

– Только для этого пчелы должны усвоить что такое "экология", что такое "юрский период", а эти понятия и среди людей известны далеко не каждому.

– Зато что такое "пидоры" знает каждая пчела, да-да.

Синдзи шутку не поддержал:

– Учиться всегда сложно. А зачем той же… Например, Хиэй, если уж мы в Перл-Харборе, на базе Ударной Эскадры. Вот, ей-то зачем прикидываться? Ни стимула, ни необходимости. Сухов ценит и любит Хиэй, как есть. А для общения с остальными и подавно не надо. Ну научится Хиэй не бить в лоб, если ее личный человек погладит, привыкнет не выдираться из объятий, приучится кивать, показывая, что слышит. И так далее.

Тоже посмотрев на медленно передвигающиеся над морем красные и зеленые огни, Синдзи сказал:

– Командир плюшевым быть не может. Зачем Хиэй учиться милоте?

– Это не Туман, – проворчала Аска, откидываясь на вторую стойку кафе, заложив руки за голову. – Это наше представление о нем. Вот бы саму Хиэй спросить.

– Утром.

– Думаю, она далеко нас пошлет с таким вопросом, – Мисато оперлась щекой на сложенные руки. – Линейный крейсер, как там ее звание… Младший флагман – и притворяться? Это вообще фу и отвратительно. То есть, не путать с военной хитростью.

Кадзи погладил жену по спине и вкрадчиво поинтересовался:

– А как же это Конго от дождя грустит-печалится? И что же это Такао по капитану тосковала? Они же "плюшевыми быть не могут"?

Мисато посмотрела удивленно. Кадзи почесал щетину на подбородке, подмигнул сразу всем:

– Или мы признаем, что русалки могут переключаться между социальными ролями, и тогда это не притворство, а нормальное поведение социализированного индивида в обществе себе подобных. Или русалки не могут переключаться, они всегда "по войне", как сержант Сагара.

– Кстати я его знаю, – хором сказали Рей и Синдзи.

– То есть, помню, – почесал подбородок Синдзи, а Рей хихикнула:

– Помним!

– … А тогда для них военной хитростью является абсолютно все. Даже поход аватарой в туалет – боевая операция с планом, разведкой, обеспечением, контрольными точками и прикрытием.

* * *

– Прикрытие?

Два импульса в сети: прикрытие на месте.

– Головняк, пошли!

Две смазанные тени вдоль палубы, одна с ходу запрыгивает на крышу первой башни, вторая на крышу второй, но тут уже толкнувшись от рогов лазерных дальномеров.

Импульс в сети: первая чисто. Еще импульс: вторая чисто.

– Обеспечение!

Поднесли ведерко и кисть.

– Почувствует. Я бы почувствовала…

– Еще так поори, вообще услышит. Мягче, аккуратистка! Подсади!

– Многовато… Не капай на меня.

– Потом отмоешься, чистюля. Не пыхти, руки дергаются…

– Ты как?

– Еще сорок пять секунд.

– Быстрее.

– Тише. Я не виновата, что у них все такое длинное… Готова!

– Сворачиваемся!

Обеспечение уносит ведерко и кисть. Ядро группы отходит в тень и огородами, огородами к своим причалам. Снимается прикрытие у рубки. Разведка прыгает с башен прямо в воду: у борта линкора глубины достаточно, иначе бы он тут не поместился. Всплеск, еще всплеск… Ушли!

Координатор пожимает плечиками: вроде бы, нигде не накосячили. Теперь надо ждать утра.

* * *

Утром вышел на крыло мостика – ржет народ внизу, только что пальцами не тычет. Ладно, спрыгнул к ним:

– Датч, рад видеть вас живыми. Чего смешного?

Отворачивается негр. Рок ухмылку давит. Только Реви честная, как родственники на свадьбе: пришли пожрать на халяву, и жрут, на остальное плевать.

Вот, Реви показывает, а там вдоль борта белой краской, хорошо заметной на багровом:

"Сомневаешься – не делай. Делаешь – не сомневайся".

Ну что, думаю, дотрынделся, одноглазый. Хорошо хоть, не стали гвоздиком царапать; а, впрочем, гвоздик бы я ощутил. Вот не стоило душу раскрывать кому попало, мало ли, что тоже Туман. Глубинные тут есть "свои" и "чужие", вот и Туман… Свои, которые вообще совсем свои, у меня тут появятся нескоро. Больше пока что таких, которые внешне "свои", а внутри как та редиска…

Ладно, вздохнул, огляделся. Ну точно, нет эсминцев. Нашкодили и это самое, как облака из той Москвы, ох как же оно давно… И неправда…

– Двести узлов, хрен догонишь.

Датч самый взрослый, он первый понял.

– Пошли, покурим.

Я не курю, и он это знает. И знает, что я знаю, что он знает, что я не курю.

В общем, отошли к трапу.

– Не обижайся, – Датч неожиданно серьезен. – Зла они точно не хотели.

– По тексту видно.

– Как сам думаешь, с чего?

– Ясно, с чего. Девки сюда перли на двухста узлах, тут же бой, Мадагаскарскую Стаю плющат. Вот, прибежали, вот он победитель. А тут облом. Вместо чтобы крутизну и бруталити излучать, победитель менжуется: "Тварь я дрожащая, или баксы имею?"

– Баксы, – Датч вздохнул. – Давно у нас они не в ходу. Помню, Бенни как-то подцепил индуску-фальшивомонетчицу, нам тогда док сожгли. Баксы, greenfucks.

Негр скомкал сигарету, но в воду не бросил, культурно сунул в пачку.

– Дай сюда, сожгу. В общем, осталось мне только раба по капле выдавить, и все, полный набор гнилой интеллигенции. Ну, а этому трюку с сжиганием пальцами Симакадзе же вчера и научила. Огонь-девка. Как раз Корнету, он же ракетчик. Укрощение, хм, огня. Фильм в шести сериях с прологом и эпилогом, только содержание там…

Не купился Датч, не вышло на баб съехать:

– Подожди про Корнета. С тобой чего происходит? Мы в психике Тумана не сильно понимаем, так я лучше уточню, чего ждать от линкора.

– Тогда возвращаю твой вопрос: ты сам что думаешь?

– Думаю, мало кому понравится, что ему так вот на борту девки натрафаретили, да еще и смылись. Вот у тебя сейчас даже голос поменялся, если со вчерашним сравнивать. Или у вас там на борту батальон клонов и со мной вчера другой экземпляр говорил?

– Полк, Датч. Нас там полк даунов бригады чумаходов дивизии тормозов корпуса ебанашек… И это еще не считая тараканов. Ну, ремботов, то есть.

Подтянулись Рок и Реви, опирающиеся друг на друга и потому передвигающиеся исключительно в ногу. Где шлялся черный кот "Лагуны", только сам он и знал, а вот юнга Шарнхорст принес и включил передатчик, откуда вылезла голограмма Бенни:

– Привет! Не скучаете? А где девчонки?

– Ты их по сети можешь достать?

– Пока нет, я еще в стадии формирования, – Бенни жизнерадостно заржал. – Самокомпиляция. Это мне кармическая месть за годы быдлокодинга. Чувствую себя криво собранным экзешником. Что передать?

– Я им сам передам, – Датч едва уловимо поморщился, но Рок-то своего шефа знал и переглянулся с Реви тревожно.

– Да забей, – я зевнул. – Правильно же. Нехрен расслабляться, так шестисоточники полборта на заборы отрежут, а я и не замечу. И вообще, на шутку обижаться не положено.

– Но? – Негра не обманешь. – Понятно, ты изнутри танка не понимаешь. Но что-то же ты чувствуешь?

– Чувствую отходняк от переброски. Понимаешь, формат фильма в два часа… Он диктует. Сильно диктует… – я развел руками. – В кино если герой переживает, по-настоящему сомневается… Как это показать, и, самое главное – когда? На тебе наклейку на морду, типа ты страдаешь. Вот, сорок или сколько там секунд экранного времени актер с наклейкой ходит, изображает муки душевные, уж кто как умеет. Больше переживать некогда: зритель не поймет, он же шел смотреть, как герой по крышам скачет, ногомашествуя, дрыгорукоствуя и членовсовывая. Вот герой попереживал по сценарию, а вот наклейку сорвали, все, переживаниям конец, попистофффали префффозмогать дальше.

– Блядь, – Реви привычно залезла к Року в нагрудный карман, вытянула сигарету, Рок таким же отшлифованным жестом поднес огонь. Затянувшись, Реви повторила:

– Блядь, сраный гирокомпас и то два часа приходит в меридиан, только после этого им пользоваться разрешено. Человек посложнее железяки, нет?

– Ты таки удивишься, Реви, – сказал Бенни. – Но нет. Электрогирокомпас это у-у-у! Сооружение. Я же по судовой роли штурманский электрик в числе прочего. Натрахался, пока на юнгу это не скинули. Прости, Шарн, тут и в самом деле надо нечеловеческое терпение и аккуратность. Вот, зато я сам весь такой уникальный, загадочный и непонятый миром, помещаюсь на стандартную флешку.

– На стандартную флешку Тумана, а так все верно.

– Подожди, – Датч поднял руки. – Я, кажется, понял.

– Да и я понял. Рефлексия дело такое. Не привыкнешь доискиваться причин, дорастешь до утки под кроватью. Научно зовется "ПТСР", а на себе только вот сейчас ощутил, спасибо, нашлось кому подсказать. Ну а потом все просто. Выполнил программу-минимум, дерево посадил, дом вырастил, детей построил – что дальше? Плюс туманная часть психики, там вообще все жестко: нет цели – не живи. Вот, и я программу-минимум… Выполнил не выполнил, а откатал. Только на оценки пока не гляжу, хотя бы дыхание восстановить. Образно говоря.

– Нет же, – Датч разбросал бритой макушкой зайчики. – Я не о том совсем. Ты пойми, это эсминцы. А ты линкор. Семьдесят килотонн против пяти. У вас просто разная скорость реакции. Пока ты веки подымешь, они вокруг тебя дом построят. Пока ты ответишь, они вопрос позабудут.

– Точно, – докурив до фильтра, Рок только собрался убрать остаток, как я решил выпендриться и удачно спалил огрызок прямо в пальцах; Рок явно удивился, но не вздрогнул.

– О, да тут не только у меня титановые яйца, – Бенни помахал рукой:

– Гуд бай, я на процедуры.

Голограмма погасла. Рок продолжил с того же места:

– Это даже хорошо, что они такие позитивные и шустрые.

– Я такой же позитивный и шустрый по Москве шагал. Точно такой же, понимаешь? Ну, думаю, как я им всем сейчас… Мы же ушлые потомки, больше знаем, глубже бурим. А как уходил, и что в последний миг видел… Так что ладно. Благодарю за помощь. И, Датч, не надо никому звонить.

– Боюсь, что надо. Одно дело просто подколоть, совсем другое услышать интимные откровения и публично подколоть.

– Не дошло до интимных. Задолбал, видать, молодежь интеллигентским нытьем. Просто разговор в компании, подписок я не брал.

– Хорошо… Тогда обойдусь роликом вон с той камеры. Чисто чтобы нос не задирали.

– Вообще годная тема. Получится, мы не лопухнулись, а подыграли, тип-того. И обижаться уже как бы не на что.

– Я не обиделся. Удивился. Уж если они не понимают… Стой. Какой ролик? Они же все камеры электромагнитным импульсом прибили.

Рок подмигнул:

– Камера механическая, пленка с инфрахроматическим слоем…

– Э, с чего-каким слоем?

– С инфракрасным, солнышко мое темное. А подсветка от ресторанного тандыра, он кирпичный, аутентичный. Готовят на нем до полуночи, остывает у нас на экваторе и вовсе до утра, тепловой прожектор прямо.

– Так что не одни они такие хитрые насчет электроники. У нас тут много сторожков старых, традиционных.

– Традиционных? Датч, ты гений.

– В смысле?

– В смысле, сейчас поставлю постоянную вахту на трап.

* * *

На трап Киришима не бросилась: не для того набивалась в гости, чтобы теперь ломиться без приглашения, как диверсионно-торпедная мелочь.

Вообще-то, нужная информация теперь уже без особенных проблем добывалась через привычную Туману квантовую сеть. Новый узел перестало колотить, а от него и всю окрестность перестало лихорадить. Можно и не лететь в сердце Индийского Океана, на последний в цепочке Мальдив атолл, от которого до самых пингвинов уже ни клочка земли – кроме архипелага Чагос, конечно, но тот маленький и вообще не считается.

Тем не менее, Киришима оформила увольнение на пять суток по личным причинам – как же хорошо, что хватило выдержки промолчать! Никто же не поверит, что личное – это Астории помочь, а не интерес к новенькой. Симакадзе, язва, ничего толком не рассказала, только хихикала и отводила глаза; ну ничего, сейчас уже Киришима все увидит сама.

Встав на якорь примерно по центру лагуны, Киришима высадила на берег аватару, ногами которой и прошла по единственной заасфальтированной улице от промзоны в Хератере до большого причала ресторана. Идти пришлось долго, но Киришима только порадовалась времени на вживание. Даже просто прогуляться, никуда не спеша, в последнее время почему-то удается все реже.

Шла Киришима не торопясь, глядя то на громады ангаров слева, то на лагуну справа, где стояла она-корабль. Честно говоря, себе Киришима нравилась и поглядывала на грозный силуэт линейного крейсера, "быстрого линкора", часто.

Над головой лопотали пальмовые листья. Под сандалии стелился не новый уже серый асфальт с заметными выбоинами – от осколков крупного калибра, Киришима встречала такое раньше. Да и в записи боя видно, что новенькая держала щит над лагуной. Первые минут пятнадцать снаряды лопались на щите, а осколки сыпались на кольцо атолла, прямо вот сюда. Потом новенькая туманница выскочила навстречу Стае и разнесла пару Взятых со всей рукожопой мелочью сабватера вдребезги пополам… Впрочем, иного и ждать не стоило: линкору дикая Стая не противник.

Справа, вдоль берега лагуны, потянулись домики за всевозможными заборчиками. Бунгало для туристов с плетеными стенками, песчаными двориками, как бы случайными бухточками. Крепенькие боровички-коттеджи бунгаловладельцев, построенные из привозного известняка или даже красного кирпича в счастливые годы, когда Мальдивы лопались от ныряльщиков-туристов со всего света. Тогда же, видимо, местные богатеи заказывали модным архитекторам виллы с претензией: беленый цоколь и деревянный, резной или полированный, или фахверковый, второй этаж.

А вот, кстати, офис той самой "Лагуны". Бетонный куб первого яруса с откровенными бойницами, даже бронезаслонки есть. На нем стеклянное вычурное сооружение из скрещенных волей архитектора (и мескалина, подумала Киришима, просто спьяну такое не придумать) сияющих плоскостей. В полуденном солнце хрустальная корона сияет, наверное, миль за пять, если не за все десять, ориентир великолепный, никакого маяка не нужно.

Над улицей-дорогой, кстати, свет золотистый, нежно-зеленый, приглушенный. Солнце проходит через полог листвы не молотом, ласковыми лучиками. Ну вот, остался слева последний ангар промзоны, привычное железо, где-то уже проржавевшее насквозь, фестончатыми дырами в черное загадочное прошлое, а где-то еще тускло блестящее пятнами оцинковки; над раскаленной крышей поднимается теплый воздух, а на нем почти лежат чайки, даже вон альбатросы затесались… Теперь слева тоже открывается берег, и прибой там уже не как в лагуне, прибой океанский, и ветер оттуда заносит асфальт мелким песком.

Редкие невысокие домики ветру не помеха. Ни пылью, ни ржавчиной не пахнет, и жара не ощущается по той же причине. Долго можно идти по кольцу атолла, по улице-дороге, идти с удовольствием, не уставая, чувствуя открытой кожей приятный воздух…

Конечно, если на Адду не отдыхать, а служить или работать, скажем: насыпать километровые дамбы от Хератеры до Муликаду, резать, гнуть и варить раскаленное солнцем железо топливных баков нефтебазы, грузить горячий металл и унылый бесконечный кирпич… Или вот ремонтировать английские батареи времен войны с японцами: чистить орудия, выгребать мусор из древних казематов, замешивать бетон для заплаток – чем прямо сейчас заняты султанские гвардейцы на левом траверзе – ну, для таких занятий климат здесь, понятно, и влажный, и жаркий.

Кстати, не помочь ли бедолагам ворочать бронеплиты?

Подумав, Киришима решила не вмешиваться. Тут вполне мог найтись активист "индепендентов" и счесть ее помощь издевкой над свободными самостоятельными людьми планеты Земля. Не просят – не лезь. Гуляй вон в свое удовольствие, пока ветер с океана свежий, пока вокруг чистые цвета с журнальной фотографии, пока сияет полуденным солнцем форменный рай на земле.

Пожалуй, ради одной этой прогулки стоило сюда забираться.

Ну, а новенькую сейчас разъясним. Вон уже вывеска: "Пальмы Муликаду", единственный уцелевший ресторан. Где-то у его причала новенькая и пришвартована, вроде как там единственный подход приемлемой глубины, рестораторы когда-то выкопали для экскурсионных субмарин.

Киришима поглядела на часы: надо же, и не заметила, как три часа прогуляла. Почти полдень!

* * *

Почти в полдень – жаркий экваториальный полдень атолла Сиину – калитку плетеной оградки ресторана толкнула высокая девушка, удивившая персонал джинсовым брючным костюмом – по здешней-то жаре. Снятая соломенная шляпа открыла коротко подстриженные каштановые волосы и ярко-синие глаза гостьи. По заметному даже в полдень свечению глаз и по идеальной стройности фигуры персонал сразу опознал аватару Тумана. Ну, а имя ее определили еще утром, когда IJN "Киришима" появилась в локальной сети атолла.

Выбежали подавальщики: золотоглазые, темнокожие тамильцы, мальчик и девочка в ярких шелках. Поклонились и едва не схватили за руки, да вовремя вспомнили, как относятся аватары к ограничению свободы движений, и только наперебой запищали на всех известных языках.

Киришима вернула шляпу на голову, вытряхнула камушек из правой сандалии, жестом отослала официантов, улыбкой извинилась, и прошла к причалу ресторана – туда, где багровой стеной нависал борт линкора. Здоровенного линкора, водоизмещением почти не уступающего "Ямато".

Ну вот, почти двое суток добиралась… Да, могла еще из Токио постучаться в сеть, в ту же беседку новенькую вызвать, ну и там уже расспросить как положено. Только вот Киришима хотела не отписку получить и не вежливо-равнодушную полуулыбку. Киришима собиралась впечатлить новенькую замыслом Астории. Не каждый день предлагают угнать Ганимед. Вот это фантазия, вот это гусарство, достойное легкого крейсера! Правда, расхлебывать последствия им, линкорам, становому хребту любого флота, и Туманного тоже.

… Стенка причальная новая, заметно, что бетонировали дней пять назад. Глубины достаточные, хоть и внутри лагуны. Сама Киришима после памятного на всю жизнь визита в Йокосуку предпочитала держаться от берега подальше; этой новенькой, похоже, берег не страшен. Зацепилась швартовами за пристань и спит себе…

Об угоне Ганимеда, о его новой орбите, о влиянии всего этого на Солнечную Систему лучше разговаривать серьезно и обстоятельно, не отвлекаясь на снующих вокруг подруг. Наступит еще их время. Никуда не денутся.

Ну, а третья причина, сказать по правде, почти перевешивающая первые две – любопытно! О чем там загадочно хихикает Симакадзе? Почему весь ее дивизион откровенно сдерживает смех? Не все быстроумным и хитроногим эсминкам хвастаться, что-де они там кому-то чего-то на борту написали. Взрослые знают, что борт совершенно для иных вещей!

В сети Киришима прочла, что вахту на трапе обычно несет ремотный робот. Сейчас у перил жарился под солнцем человек-матрос. Высокий и крепкий, что понятно: слабаку не угнаться за аватарой Тумана. Ладно за эсминкой бегать, а здесь кто-то вроде Айовы, Бисмарка или Мусаши. Прости, приятель, дело все же к твоей хозяйке…

– Приветствую! – Киришима обратилась напрямую через сеть. Отклик излучал благожелательное внимание, так что гостья перешла к сути:

– Мне сказали, ты всю эту квантовую кашу заварила, значит в теории шаришь, а мне как раз для подруги надо…

– Привет и тебе, гроза Третьей Дивизии, – внезапно пошевелился тот самый матрос у трапа. – Сказали тебе правду, но не всю. Что в теории шарю, уже весьма с натяжкой. А что "кашу заварила", так и вовсе не верно.

Киришима вышла из-под пальм на солнце и по серому бетону, горячему даже через подошвы сандалий, приблизилась к трапу:

– Как же не верно? Разве не… Твоя русалка взбаламутила всю сеть?

Матрос улыбнулся и Киришима остановилась – словно бы уперевшись в невидимый барьер, до того… Странная оказалась улыбка.

– Не моя, не русалка, и не взбаламутила. Правильно: "я взбаламутил".

Ах ты жопа с ручкой, Симакадзе! Ну все, ни Корнет, ни Конго твою тощую задницу не спасут! В конце концов, это мне Конго сестра по той самой Третьей Дивизии IJN, вместе с Харуной и Хиэй! Но мелкая сильна. Ладно, на борту чего-то нацарапать – она же и меня подловила, и ведь ни слова ни соврала, выучилась у Комиссара, на нашу голову!

– Выросли детишки? – хмыкнул все прекрасно понявший матрос. – Я уж думал, я один такой дурень… Линкор Тумана "Советский Союз", добро пожаловать на борт.

– Быстрый линкор Тумана "Киришима", Токийская база. Благодарю за приглашение.

Аватар опять улыбнулся и опять неправильно. Улыбка должна радовать. Ну, хотя бы не вызывать в ногах дрожь.

– Ты как-то неправильно улыбаешься, – Киришима осторожно поднялась на чужой борт и вежливо уступила дорогу роботу, выехавшему сменить вахтенного. Робот поздоровался отдельно, как не рембот… У него тут заповедник полуавтономной техники? А ведь интересно… Выходит, не только в квантовой механике новости?

– Что значит "неправильно"? Как могу, так и улыбаюсь.

– Твоей улыбкой хорошо грозовые тучи разгонять, – Киришима прищурилась на синее-синее небо. – Мы с Харуной тоже так примерно улыбались, пока Макие не объяснила.

– Знаю, – вздохнул матрос. Вот никак у Киришимы не получалось отделаться от первого впечатления: что не аватар это никакой, а всего лишь корабельный человек, один из многих последователей и претендентов на высокое звание Комиссара.

– В смысле, про Макие знаю.

Киришима поморщилась, ожидая шуток о розовых медведях, но моряк смеяться не стал:

– Обидеть не хотел, если что. Пить хочешь? Или сразу перейдем к петлевой гравитации?

– Если ты не против, сперва расскажи, как ты такой получился. Почему не как все?

– Насколько я успел посмотреть в сети, туманники вроде меня тут уже не исключения. Ледокол "Ямал", к примеру. Или юнга "Лагуны" Шарнхорст. Ладно я, но тут имеется даже туманный кот!

– Они все сделанные. А ты такой изначально.

Матрос не ответил.

Поднялись в рубку, перед панорамным окном Киришима чуть заметно двинула плечами: выпендрежник.

– Такая здоровенная дыра в бронекорпусе?

– Это аморфный алюминий, у него прочность не слишком уступает броневой стали. Зато хороший обзор.

– Похоже, тебе просто не встречался пока настоящий противник.

– Возможно, – теперь плечами двинул матрос. – Я привык начинать не с боя, а сначала искать решение, выгодное обеим сторонам. На любую силу найдется сила побольше. Вот если не договоримся, тогда и…

– Ты же линкор!!! Хотя… – Киришима вспомнила объяснения подруги:

– Точно! Если вас готовили как одиночных рейдеров, то да, тактика и маневр первичны, а это значит, средства обнаружения важнее пушек… Радары, наверное, у тебя получше наших?

– Не сравнивал.

– Как смотришь на учебный бой?

– С ужасом. Опыт у меня совсем иного рода.

Киришима вспомнила абордаж ремботов, придуманный Комиссаром, поежилась и храбро махнула рукой:

– Вот этим ты для нас и ценен. Со своими-то все изучено-перепробовано. Давай сейчас? Вернешь меня на борт и потом отойдем подальше, чтобы атолл не попортить.

Матрос поглядел на собеседницу внимательно, сверху вниз; корпус "Киришимы" ощутил сканирующий луч, да такой мощности, что даже "быстрый линкор" завибрировал.

– Who dares wins, – тихо сказал матрос. – Вот оно как возвращается… Хорошо, давай. Сейчас только я оставлю сообщение, что вернемся к закату.

* * *

– К закату закончим, Виктор Павлович?

Виктор Павлович почесал брюхо под клетчатой рубашкой и поежился от парного воздуха.

– Может, и закончим. Не от нас же зависит, сам видишь.

Стажер огляделся.

– Да уж вижу. Жарко. Хорошо хоть, не асфальтом закатано, вообще сдурели бы. А тут грунтовая площадка. Грамотные люди строили.

– Сейчас Игорь подойдет, сменитесь. Отойдешь в музей, там прохладно, автоматы с чаем, лавочки стоят. Правда, курить запрещено, но есть специальный вагончик для паровозников.

Стажер еще раз прошелся по лучам звезды, убедился, что все регистраторы исправно ловят уровни фоновых излучений. Проверил ноутбук, но и там все работало правильно: приборы опрашивались, метки ставились, и все писалось в два потока на два раздельных диска, во избежание.

Люди не мешали. В небольшом дворике малого храма людей находилось человек пять-семь. Из них два следящих за порядком здоровяка храмовой стражи, а еще три-четыре вообще гайдзины из Владивостока, из проекта "Экран", замеряющие что-то по совместной программе. Редкие аборигены, заглянувшие во дворик, соображали сразу: что-то тут не то. Или кино снимают, или правительственный проект, лучше не лезть – и тактично выметались в большой двор, перед главным фасадом.

Подошел Игорь, присел на расстеленный коврик перед ноутбуком, кивнул:

– Серый, я принял. Сходи пожри, там, на углу, возле нашей буханки есть магазин.

– Откуда деньги?

– Я же тебе русским по-белому: возле буханки. День сегодня какой?

– А! Танабата!

– Ну точно. Вот, возле russian "буханки" уже толпа косплееров. Пофоткайся с ними, они тебе и денег в шапку накидают, и поебаться завернут.

– А потом научрук ноги выдернет, – как бы в пространство, как бы равнодушно уронил Виктор Павлович. Игорь вздохнул:

– Без препятствий нет победы, без победы нет любви!

Виктор Павлович поморщился, опять почесал клетчатое пузо, стряхнул со штанов песок и отошел к маленькому, фантастически ухоженному, непередаваемо милому прудику. Над зеркальцем воды, куда Витька с трудом лег бы вдоль, жужжали пчелы. Осы пили воду с плоского камня. Качался высокий лиловый цветок – Витька не знал, конечно, как тот называется. Поправив свернутую из газеты бумажную шапку, Виктор Павлович отошел к ноутбуку и тоже посмотрел на ровные строчки лог-файла.

Танабата. Здесь, в Токио, его празднуют седьмого июля, а где-нибудь в Сендае, например, отмечают седьмого числа седьмого лунного месяца, что выпадает уже на август. Но регистраторы вокруг маленького храма стоят не по причине праздника.

Сергей поднялся, размял затекшие ноги, помахал руками:

– Вктрпвлвич, так я схожу?

– Сходи. Только смотри мне там, про научрука я не шутил.

Виктор Павлович вздохнул. Научрук сейчас в прохладном холле музея, за приземистым главным храмом, за высокими стенками подстриженной зелени. В музей пускают свободно, даже гайдзина.

А уж гайдзина с японской наградой на руках внесут.

Но Виктор Павлович не завидовал своему начальнику нисколько. Сергею, пожалуй, мог бы позавидовать, но и то не за висюльки с дипломами, а за молодость.

Сергей, не забивая себе голову мыслями о начальстве и ведомый надеждой на пожрать, вышел в тот самый главный дворик – вот здесь уже народу толпилось, как положено для столичного храма, да еще и в день ритуала. Сергей прошел сторонкой, миновал серые ворота-тории, потом главные ворота храма, этакую низкую приземистую крышу на четырех массивных столбах, потом зашагал по аллее, под бледно-голубым небом.

Аллея упиралась в перекресток с небольшой стоянкой, там-то и припарковали машину. За перекрестком высились вполне привычные многоэтажки. Ближе всех жилой дом, четыре яруса с белыми козырьками над узенькими балкончиками. Левее хмурая серая громада без окон, утыканная антеннами, увешанная белыми чемоданчиками кондиционеров. Дальше коричневый дом этажей восемь, стена оштукатуренная, шероховатая даже на взгляд, окна маленькие – кирпичное строение, в таких большие проемы не сделать.

Зато завершает композицию классическая офисная башня с белыми, синими прямоугольниками остекленного фасада. Там уже вместо стен солнечный блеск.

По левой стороне аллеи среди каменных точеных тумб прятались микроавтобусы. Белые, серые, желтые – целый десяток. То ли семейные, то ли экскурсионные, аспирант не настолько хорошо читал иероглифы. Сказать честно, иероглифы он вовсе не понимал, формулы куда проще, там одно из другого следует. Ладно! Вот "буханка", вот целая толпа молодежи в костюмах, с разноцветными волосами, с какими-то мега-топорами и мечами-шпалами в руках. По машине не прыгают и не раскачивают, все же воспитанные. А правда, пофотографироваться, почему нет?

Но сначала поесть. С относительно прохладных шести утра, когда выгружали кофры с приборами, когда чертили на плотном грунте дворика малую звезду, во рту ни крошки… Сергей нащупал в кармане бумажник, выдохнул и решительно зашел в стекляшку-магазинчик.

Так, рисовые шарики, здешние бомж-пакеты. Нормально. Даже цены не иероглифами, вообще здорово. Мясо… Тут с мясом не так хорошо, как в Техасе, но есть и оно, вот знакомая прозрачная упаковка нарезки. Соленая, наверное, так что еще вот бутылку черного кваса, по жаре нормально. Пива на работе Сергей не пил принципиально.

Расплатившись, Сергей вышел и выставил еду на столик. С соседнего столика на его бутылку кваса тут же выкатили глаза два вполне приличных японца в костюмах, похоже, клерки из этой самой офисной башни.

– Парень, ты точно столько соуса выжрешь? – самую чуточку насмешливо сказал кто-то слева. Сергей обернулся. Рядом возвышался здоровенный мужик, по виду европеец, только с какой-то непонятной и неуловимой неправильностью в лице.

– Это не квас, – пояснил амбал, по-хозяйски придвигая бутылку к себе. – Я сейчас обменяю, хорошо, что ты не вскрыл. Это соус тофу. Скажем так, без привычки лучше не пробовать. Уж точно не литр сразу!

Здоровяк в два шага достиг кассы и там довольно быстро договорился с продавцом. Вернулся, поставил стеклянную бутылку:

– Иероглиф запомни.

– Пиво? Я на работе.

– Безалкогольное. Я, конечно, добрый волшебник, но халявное пиво даже в моем исполнении надо заслужить.

– Спасибо вам. Выпил бы этой хрени, потом бы Игорь надо мной ржал.

Тут Сергей понял, что не так. Глаза у собеседника оказались полностью черными, никакой разницы между белком, радужкой и зрачком. А, кажется, что-то им вчера на инструктаже говорил научрук…

* * *

Научный руководитель Сергея в этот самый миг ходил по светлому, прохладному холлу музея – самого первого музея в Японии, устроенного по европейскому образцу в те годы, когда вся самурайская страна, кряхтя и обдирая бока, перелицовывала сама себя на новый лад. В России примерно тогда родился Владимир Ильич Ульянов, болгар-братушек еще только задумывали освобождать от османского ига, и никто еще не мог предвидеть, сколько поляжет в мировых войнах людей, и никто не предсказывал, что Россия с Японией встанут по разные стороны прицела; впрочем, как те самые болгары-братушки.

Первое здание музея снесло Токийское землетрясение за год прежде смерти того самого Владимира Ильича, только уже Ленина; храм же устоял и тогда, в чем японцы не замедлили усмотреть защиту предков.

Храмовые служители не мешали: тут вместо них моргал светодиодами автомат с билетами на второй этаж, да урчали компрессорами несколько автоматов с напитками, причем не только холодными. В засаде притаились несколько удобных лавочек, чтобы в осмотре экспозиции сделать перерыв.

Научный руководитель Сергея – а с ним и всей выездной экспедиции проекта "Экран" – как раз и решил присесть на лавочку.

– Простите, не помешаю?

Подошел японец. Высокий для своей нации, жилистый, примерно того же предпенсионного возраста. Упакован в темно-синий мундир с золотистыми нашивками на воротнике, даже с мечом на поясе, вполне подходящий к музею. Сотрудник-реконструктор? А что, пожалуй, аутентично… И по-русски говорит очень хорошо.

– Пожалуйста, присаживайтесь.

– Волнуюсь, – просто и удивительно сказал японец, поправив меч. – Жду…

– А мне рассказывали, что самураи непрошибаемы, как танковая броня.

– О, я не вполне японец, и уж точно не самурай, – японец улыбнулся. – Я вырос в жаркой стране, в пыли и горах. А воспитывал меня, как ни удивительно, русский. Да и вас можно ли назвать гайдзином в полном смысле этого слова?

Кивком японец указал на пиджак собеседника. Под зеленой колодкой с белыми полосками висел косой крест. Фон серебряный, сложный рисунок цветной эмалью, знакомый каждому военному японцу: и тебе вырезные щиты, и скрещеные нагинаты, и лучи. А главное – фигурка птицы с раскинутыми крыльями. Орден Золотого Коршуна, который, по статуту, вручается только японцам и только за военные заслуги.

– Я, собственно… – гайдзин откровенно смутился. – Всего лишь не отдал ключ, когда потребовали. Но потом-то меня все равно ударили по голове и ключ забрали.

Японец кивнул:

– Да. Вы подарили нам примерно десять секунд, мы успели добежать до самолета, и потому пассажиры остались живы. Всего лишь.

– А! – тут и европеец сообразил. – Я же вас помню. Вы нас потом выносили. А скажите, почему именно "Коршун"? У вас же для иностранцев обычно "Восходящее солнце". Не в традиции.

Японец удивился:

– Что же вам не объяснили?

– Простите, уважаемый, я не очень понимаю в ваших петлицах…

– Тайса, – подсказал японец. – Это как ваш полковник.

– О, я помню вас капитаном.

Японец засмеялся:

– Ах, а как я помню себя капитаном! Вот сержантом уже не помню, это уже эпоха мифов и легенд… Но что же, сенсей, вам так и не объяснили?

– Простите, мне вручал орден микадо. Как я мог что-либо спрашивать посреди церемонии?

– О, простите, я увлекся воспоминаниями и не сообразил… Итак, ордена для нас очень молодая традиция, всего с конца девятнадцатого века. Сперва не награждали женщин и гайдзинов. Потом стали награждать женщин, потом вот гайдзинов понемногу. Мир меняется, что поделать. Мы вон, помнится, "на вечные времена" отказывались от армии и военных методов, а пришлось все вернуть.

Японский полковник поднялся стремительно, чтобы разогнать печаль, и повторил:

– Жду. Дочку. Тоска берет сидеть. Пойдемте, посмотрим. Тут есть, на что.

Тогда поднялся и европеец: высокий, худой, в светлом костюме серо-серебристый, как потолчные панели и плиточный пол музея, как вертикальный оживший солнечный луч, как изнанка темно-синего, напряженного в ожидании японского полковника.

Двое мужчин пошли через просвеченный полуднем холл, несколько в стороне от прочих групп людей, тоже тихо обсуждающих бумаги, железо и кровь за стеклом витрин. Комментировал японец, как хозяин:

– Вот, настоящий "Зеро", тот самый истребитель. Говорят, что принадлежал Сакаи Сабуро, но я думаю, врут. Из кидобутай ничего не уцелело, так что это, скорее всего, восстановленный. Из самых последних военных серий, для которых топлива так и не хватило. Рассказывали, тогда чуть ли не из сосновых корней пытались выгонять бензин.

Обошли зеленый самолет, взирающий за остекленную стену – на разлапистый, приземистый, крестообразный в плане храм – с той же тоской, с которой поглядывал за окно и японец. Где-то там, за зелеными стенами, за серыми крышами, терпеливо ждал Виктор Павлович с парой аспирантов, меланхолично мигали желтые огоньки на регистраторах, и чуть слышно шуршали жесткие диски в два потока, и все это железо дожидалось того же, чего и японский полковник; да, впрочем, и худой седой гайдзин с негайдзинским орденом ждал того же.

– … А вот настоящий паровоз, из Бирмы притащили.

Ну что, паровоз как паровоз. Черный котел, красные колесики, начищенная бронза.

– Пушку точно такую я видел на фотографиях, – европеец остановился у стального хобота, обошел со стороны казенника, указал на рыжие выщербины:

– Вот, именно! Тут на фотографии еще танк стоял. Это осколками посекло, а вот следы траков.

– Номонган, – кивнул японец, а европеец в тот же миг сказал:

– Халхин-Гол.

– Как странно, – японец развел руками. – Наши предки стреляли друг в друга. А мы так вот…

– А мы бы уважали друг друга без этой стрельбы? – усмехнулся третий собеседник, возникший как бы из ниоткуда. Наверное, от экскурсии отбился. Неправильный гайдзин и недосамурай поглядели на него с одинаковым нехорошим интересом. Новый участник развел руками:

– Просто шел мимо, услышал родную речь.

Не дождавшись в ответ ни слова, мужчина продолжил:

– Почему все так и не оставить, Александр Иванович? Вы уже не мальчик, вам-то к чему постоянно что-либо менять? Вдумайтесь, все новые вещи, все сегодняшние игрушки – продолжение прошлого.

Мужчина обвел рукой зал, обвел широко. За стеклом витрин желтые письма, ржавые каски, рваные кители… Прямо в зале вот эта огромная пушка, чуть поодаль тоскующий по небу самолет, и паровоз из Бирманских джунглей, и вот еще пятнистый танк, судя по табличке, тоже легендарный "Чи-ха", вытащенный аж с острова Сайпан.

– А там, в прошлом, кровь, – снова ловко вклинился в паузу японец. – Уже поэтому стоит поменять образ действий.

– В прошлом источник вашей силы, – мужчина не согласился. Опустил руки, повернулся чуть боком, и в светлом-светлом зале глаза его показались черным недомноготочием.

– Не раздобыть надежной славы, покуда кровь не пролилась, Александр Иванович. На этом стоит мир, Сосуке-тайса-доно, ведь и выбор вашей дочери…

Тут японец вполне по-самурайски выхватил меч – вовсе не декоративный, как оказалось! – и клинок прошел через облако черного дыма, и собеседник пропал, истаял, как не существовало, и на лезвии "сержантского меча" ярко вспыхнуло солнце, добравшееся уже до высшей точки, до полудня – там, в небе за остекленными стенами, куда с тоской вглядывался зеленый истребитель.

– Хороший клинок, – японец убрал меч, словно ничего не произошло, а просто решил он так вот перед гайдзином похвастаться. Соседние экскурсии тоже не обратили внимания: музей ведь. Первый и единственный в Японии музей войны, Юсукан.

А храм за остекленной стеной – Ясукуни.

Для среднего японца все, поименованые здесь – духи-защитники родной страны. И семь тысяч погибших войны Босин, и два миллиона Второй Мировой. И военный преступник, премьер-министр Хидэо Тодзио. И мальчишка-камикадзе. Все перечислены на стенах Ясукуни, все равны в посмертии.

Наверное, поэтому японские кан-мусу, "девушки-корабли", откликаются на Призыв именно здесь.

Полковник Сагара Сосуке вернулся к скамейке, сел. Облегченно откинулся на спинку. Александр Привалов принес из автомата два стаканчика кофе, один подал собеседнику. Японец сказал, наблюдая за поднимающимся паром:

– Он в чем-то прав. Дочка тоже ведь пошла по тому самому канону, по старому пути, а я вовсе не хотел для нее такой судьбы. Разве я воевал за то, чтобы дети тоже воевали? У вас… Дети есть?

– Дочь и сын, – Привалов усмехнулся. – И вот Егор как раз морской пехотинец. По вашему, "кан-сенен". Причем первый в мире, так уж получилось. Кто-кто, а я вас понимаю.

– И как… Вы объясняете это для себя?

Привалов залпом допил кофе, скомкал стаканчик, вложил в благодарно мигнувшую мусорку.

– Мне кажется, тайса-доно, важнее то, что дети выбирают сами. Что у них есть возможность выбирать. Мы свое дело сделали, возможность эту предоставили. Дальше их выбор, их будущее, их жизнь. Дальше сами.

Японец допил кофе и точно так же выкинул стаканчик.

– Вы тоже в чем-то правы. Просто я не хочу, наверное, чтобы она здесь пришла – и сюда же потом вернулась.

Привалов молча развел руками. Выпрямился:

– Прошу простить, мне пора сменить напарника. Не уверен, что он сможет заменить меня в беседе. Но вам так даже интереснее, наверное.

Японец усмехнулся:

– Вы правы. Все интереснее, чем сидеть и ждать.

* * *

– Конечно, интереснее, даже спорить не о чем!

Сергей отхлебывал пиво без градусов, опираясь на порог экспедиционной буханки. Японские косплееры щебетали вокруг на вполне приличном английском, размахивали пластиковыми мечами, поправляли кошмарные наряды. И, конечно, фотографировались. На крыше, перед машиной, за рулем, на бампере. Даже с ним, потому как натуральный же гайдзин! Вон какие глаза большие!

В океане аниме нашлось и такое, где "russian UAZ" играл заметную роль – Сергей не вникал, что за сюжет и к чему в нем девчонка с громадным вычурным топором. Просто слушал и ждал, пока завершится отведенный ему на обед час времени.

– … И ты бы пошла в канмусу?

– Я и пойду, когда дорасту. А что еще делать? Рис выращивать или бумаги перекладывать? Неинтересно!

– У парней все проще. Любой может, вопрос тренировки.

– Но зачем? Раньше считалась козырная специальность. Сейчас… Додавят Глубину, а потом что? В космос кан-сенену никак, это если Туман только.

– Зато сильные. И это, честно только. Ты никогда не хотел себе канмусу? Там нету ни кривоногих, ни коряво одетых.

– Ага, только человека она обнимет и привет, ливер из ушей полезет…

– Оставаться просто человеком уже немодно?

– А как ты хотел? – усмехнулся тот самый здоровяк, облокотившийся на крышу "Буханки".

– Если не хотели ломать рабочую конструкцию общества, зачем вперли в него бессмертие? Теперь мир меняется. Молодые видят его в каждом поколении по-своему. Закон жизни, отцы и дети, вот это вот все…

– Вы считаете, лучше умирать, но по прадедовским законам?

Черноглазый присел на корточки, отставил свою бутылку, уже допитую, ближе к мусорке, под каменный точеный столбик.

– Я считаю: как ни умирать, все равно день терять. Новые изобретения спасут сколько-то жизней. Но социальные потрясения тоже ведь убивают людей миллионами. Лишают работы, выкидывают на улицу из неоплаченных домов, просто расстреливают "классово чуждых". Тебе вот разница, умирать за правое дело, или от ножа грабителя в голодный год?

– И что, вы полагаете, мы должны протестовать против перемен?

– Я против протеста по самой своей сути, – черноглазый вздохнул. – Что поделать, если у вас такой возраст. Кто в шестнадцать не свергал кумиров, лишен сердца, это верно. Но верно и другое: кто к тридцати не остепенился, лишен мозга.

Сергей зевнул:

– Камрад, это баян.

– Угу, с во-от какой бородой, – хмыкнул здоровяк, снова выпрямляясь. – Просто задумайся.

– А это уже классическая манипуляция собеседником.

Сергей тоже выпрямился и вежливо – ну, насколько сумел – попросил очистить машину. Обед заканчивался.

Косплееры дисциплинировано вымелись наружу, построились четкой коробочкой под командованием мгновенно выдвинутого старшего и синхронно поклонились, пропев благодарность – Сергей чуть ключи от машины не выронил, до того ловко все это японцы проделали.

Он тоже поклонился в ответ. Совсем не так ловко, но все остались довольны. Пробормотал прощание и заторопился к воротам храма, к приборам и записям. Черноглазый амбал поглядел вслед аспиранту, шагнул то ли за стену магазинчика-стекляшки, то ли за очередной микроавтобус в ряду, но пропал мгновенно; впрочем, косплееры внимания не обратили. Праздник же, Танабата. Сходятся миры, над Млечным Путем чайки создают мост, подумаешь, чудом больше. Вот, с настоящим гайдзином сфоткались, на реальном "уазике"!

Кстати, гайдзин-то ушел в сторону храма. Вон, уже под воротами.

* * *

Под воротами Сергей ощутил словно бы легонький толчок и сорвался на бег. Похоже, начинается. В грунтовый дворик перед малым святилищем он влетел одновременно с бегущим от музея научруком. А ведь у Дон-Кихота сын тоже кан-сенен, подумал Сергей. И тоже, если не врет легенда, пошел в море не столько ради мира на земле, сколько ради девчонки. Есть еще кино про них, но верить фильму опасно, так и в счастливый конец поверить можно…

Игорь за ноутбуком обернулся и шепнул:

– Долго ты.

– Фоткались на "Уазике", всей толпой.

– Точно фоткались или трахались?

– В жопу иди, озабоченный.

Игорь заржал:

– Ну, ты хотя бы телефоны взял? Ты ж страшне коварне русске, что ж ты прохлопал?

Сергей вытащил второй ноутбук, размотал и надел наушники, включился в сеть резервным каналом. Обсуждать и теории строить можно потом, за рюмкой чая. Сейчас рутина, та самая, никем не любимая. Замерить сто тыщ циферок, создать поле для смелых гипотез, накидать под ноги того самого канона…

Сергей вздохнул, толкнул приятеля кулаком в плечо:

– Игорь, блин. С людьми аккуратно надо, их же потом не отнормируешь ни по модулю, ни по гауссиане. Это же тебе не квантовая наблюдаемая!

* * *

– Квантовая наблюдаемая – математическая абстракция, а физическое значение – вещественное число. Вот о способах перевода одного в другое мы и спорим. Я не физик и Сиона тоже не физик, по Сарториусу… Цитату узнал?

– Нет.

– Лем, "Солярис". Вот что, прежде, чем раздевать меня взглядом, прочитай хоть что-нибудь сложнее этикетки для освежителя.

– Не поверишь, я с Лемом в сорок первом году пиво пил в Лемберге, который тогда еще не назывался Львов. Там пан Станислав проходил военное обучение, и жаловался. Дескать, учат нас, как будто танков нет на свете совсем. Я у него даже автограф взял, но потом растрясло где-то по грунтовкам, вот бумага и выпала. До сих пор жалею.

– Не врешь?

– Зачем?

Киришима запнулась.

В самом деле, зачем?

– Тогда скажи, где ты так быстро нырять научился?

Собеседник вздохнул. Хорошо вздохнул, мощно. Киришима поежилась. Да, с этой тварью даже в учебном бою перепинываться – это не своих гонять, привычных и нестрашных. Она и попала-то всего под единственный залп, а корпус до сих пор чешется. И ремботы все еще сигналят красным.

Что сама она влепила ответно раз десять, утешение слабое. Как сестра и объясняла, "Советский Союз" – немного слишком. Немного чересчур. Проектировали его без тормозов и без оглядки на возможности верфей. Так что и противоторпедную защиту, и бронирование, и силовую установку ему запланировали такую, что теперь его можно долго ракетами ковырять…

Но противник в учебном бою удивил ее совсем не линкорной резвостью. Признаться, Киришима надеялась на свой отменный ход. Она все же "быстрый линкор". Перебегать, закружить – и в дамки.

А накрытый ее залпом "Советский Союз" просто нырял метров на тридцать, оставляя снаружи пару плавучих дронов-наблюдателей, дублируя гравитационный радар. И все, привет. Хочешь – пробивай сперва тридцать метров океана, и только потом поле Клейна и собственно броню. Хочешь – под водой торпедами в него швыряйся, так она же не "Сэндай" с сорока торпедами в залпе!

Нет, можно еще испарить воду атомным зарядом или само пространство танатониумом. Ударная волна пройдет как надо, даже туманнику придется плохо.

Но…

Но до сих пор Киришиме просто не попадались противники, стоящие по-настоящему тяжелого оружия.

Она просто не привыкла на каждый чих швыряться "красными" боеголовками, тем более – "черными". Даже Глубинников били артиллерией, и вполне хватало.

– Так… – матрос поморщился. – Принял однажды на поле полторы мегатонны.

Чего-то подобного Киришима ожидала. Очень уж по-настоящему защищался и уворачивался багровый корабль в ненастоящем учебном бою.

Матрос улыбнулся – опять неправильно! – и попробовал пошутить:

– Л-люди!

– В смысле: люди?

– В смысле, люди накидали, едва успел ноги унести… Если не возражаешь, вернемся к теме. Мы говорили о "принципе причинности".

Киришима подумала. Потом еще подумала. Как все-таки хорошо, что не обошлась перепиской по сети. Аватара – эмоции. А эмоций тут более, чем. И все пишется, все укладывается в бездонную память корабля Тумана… Как озадачатся сестры, приятно представить.

Но все потом.

– Определение "принципа причинности" в сети сам найдешь.

– Что там искать. Событие А может влиять на событие В только в том случае, когда В случилось позже А. Но тут сразу вылазит Эйнштейн и просит уточнить: "позже" – это в чьей системе отсчета, объекта А, В или условного наблюдателя?

Киришима посмотрела сквозь ничуть не пострадавшее окно рубки на красную от заката воду лагуны, на черную зубчатую кайму пальм и домиков, наконец, на себя-корабль. Собеседник терпеливо ждал, и Киришима заговорила:

– Для твоего случая важно вот что. Принцип установлен эмпирически, его справедливость на сегодня никем не опровергнута. Но вот его универсальность не доказана. Следовательно, можно предположить, что "принцип" локален относительно Вселенной, а далее можно предположить, что его действие обеспечено искусственно.

– Например, Свидетелем Канона?

– Именно. Вот обычный пример. Ты провалился в прошлое, убил дедушку, и все полетело к черту, так?

– Допустим.

– Так вот, оно полетит к черту, если Свидетель тебя не поймает. И вот, нарушив симметрию движения времени, ты создал принцип причинности.

– Когда выполнил прыжок во времени или когда возник Свидетель Канона?

Киришима покачала рукой и еще раз поглядела на IJN "Киришима" в центре лагуны.

– Мы же квантовые, – сказала она тихонько. – Для нас не: "чашка разбилась потому, что ее столкнули со стола". Для нас: "чашка упала со стола вследствие того, что в будущем разбилась", понимаешь? Или эти события произошли одновременно. Потому мы и можем контролировать миллиарды нанопылинок, строить из них себе корпуса или что там еще надо. Для нас необходимые миллиарды операций происходят вне физического времени.

Матрос отошел от окна:

– Давай чаю попьем. Я попробую осознать всю эту фигню. Дай мне минут пятнадцать.

– Сбрось мне тогда бой, интересно, как с твоей стороны… Ага, благодарю.

Тут человеком прикидываться не требовалось. Пока солнце упало в море по-тропически быстро, решительно, пока рембот выставил чайник…

…А Конго сама бы принесла, подумала Киришима. Для сестры важен процесс, а для "Союза", получается, чай? Вот уж ценные разведданные, нечего сказать!

… Пакет с записью учебного боя пришел, и Киришима развернула его с нетерпением. Как он думал? Почему выбрал простую атаку? Понадеялся на защиту или на то самое умение нырять? Но ведь, что всего обиднее, сработало. Как же до сих пор корпус чешется…

В какой-то момент она поняла, что собеседника рядом нет. Оглядевшись, нашла его на правом крыле мостика: моряк смотрел на костер и компанию перед огнем, шумно принюхиваясь.

Ладно, с боем придется разбираться потом. Собраться всем и посмотреть записи. Вот, моряк вернулся в рубку. Спросил:

– Отвезти тебя на борт? Или тут гостевой блок большой, аватаре поспать место есть.

Киришима фыркнула с едва уловимым превосходством человека служивого перед штафиркой:

– Это ты у нас лоботряс и бездельник, а у меня увольнительная на пять суток, из них двое уже прошли. Спать некогда.

– Тогда продолжим. Если что-то нужно, не стесняйся. Много не обещаю, но чем смогу, помогу.

– Кстати, чай неплохой… Да, вернемся к теме. Следующая твоя проблема – проблема ландшафта. Кратко: воздушный шарик можно сложить в куб, тетраэдр, просто шар, цилиндр и так далее. Вопрос: что же выбрать? Критерия нет, все равновероятны… Так и с наборами разных физик, разных Вселенных. Макие полагает, что количество Вселенных примерно десять в пятисотой степени. Не исключено, что их вообще бесконечное число.

– И как же в этом разобраться? Для меня, сама понимаешь, вопрос шкурный. Где я? Что я?

– … Куда вы меня тащите… – пробормотала Киришима.

– … Только не ногами, начальник! – вот, опять эта неправильная улыбка. – Ладно, я понимаю, что надоел с этим вопросом. Просто вижу: не понимает никто. Но наугад, бодро и весело, я уже пробовал. Теперь лишний раз выдохнуть боюсь. История учит, что говорить бесполезно.

– Тогда не говори ничего. Кому надо, поймут. Остальным ни к чему.

– Хорошо. Вернемся к физике. Киришима-сан, вы на удивление хорошо разбираетесь в проблеме.

– Так я же говорила: Астория интересовалась угоном Ганимеда. Вот, мы прикинули, что необходимую гравитацию можно организовать искуственно. Если понять, как ты сюда попал. Ну и начитались теории, понятно.

– Умница девочка, – моряк вздохнул. – Проще у Юпитера выцарапать спутник, чем у людей зимой снега выпросить.

– Конго собирала нас, мы искали решение. Когда мы еще не знали, что ты такое.

– Кстати, сама Конго где? То она заваливала меня запросами по сети, а то даже письма не пришлет.

Над лагуной постепенно загорались огни: рыбаки выходили на ночной лов. Снаружи кольца атолла поднимались к поверхности кракены местной Стаи. Растягивались на пологих, огромных, океанских волнах, отражали глазами-блюдцами полную белую луну.

– Конго должна оглядываться на политику. Вот, если я вернусь с хорошими новостями, то уже понятно, как Туману к тебе относиться.

– Так я что, получается, даже и не Туман? По местным понятиям?

– Честно говоря, не только Макие с Акаги, много ученых еще года два проспорят, кто и что ты. Просто у нас мир такой… То Ангелы, то Туман, то Глубина. Если ты безопасный, то и черт с тобой. Если же ты еще и полезный, то какая нам разница, какого цвета у тебя кровь и кишки.

– А если ты вернешься с плохими новостями?

– Какую-то информацию я так или иначе привезу. Но главное, станет понятно, друг ты, враг или нейтрал. С тонкостями можно разобраться и по ходу.

– Кстати, насчет разобраться…

– Да, рассказываю. Как работает, например, следователь или археолог.

Киришима подняла руку – и вдруг обнаружила, что может управлять экраном в рубке. Вздрогнула. А ведь он в таком доверии не видит ничего необычного. Подумаешь, дал порулить кусочком себя! Для нормального корабля Тумана нонсенс, но раз так вышло, чего стесняться: аномалией больше… Киришима решительно зажгла посреди экрана оранжевый треугольник:

– Вот момент в истории, некая точка икс.

Разбросала ниточки связей:

– До нее имеются какие-то факты, разной степени достоверности. После нее тоже известно сколько-то фактов, и тоже разной степени достоверности. Надо построить картину мира, в которой все это сойдется.

Кстати, свечение глаз у них обоих одинаково синее. Это что-то значит? Или нет?

– Понятно, – сказал между тем синеглазый. – Точка икс – это мы в настоящем времени, в данной секунде, здесь и сейчас. То, что у Кастанеды называется "точка сборки".

– Точно. Из прошлого мы знаем какие-то факты, в будущем видим набор желаемых результатов, то и другое с разной вероятностью. Что-то абсолютно достоверно, что-то в лучшем случае сомнительно, а то и вовсе ложь. Наша картина мира должна собраться относительно нас.

– Если чашка разбита, значит, где-то ранее она должна упасть. Если в будущем генерала хоронят, как собаку, значит, прошлое должно подстроиться так, чтобы генерал в нем опозорился. Например, предал или проиграл важную битву.

– Именно. Из всех вариантов реализуется тот, который даст именно такую вот картину.

– Киришима-сан, в воображении-то я любую картину построю. А вот физически как это возможно?

– Теория струн же, петлевая гравитация. Геометрия пространства-времени не фундаментальна, а появляется на больших масштабах или при слабой связи. А геометрия пространства-времени прежде всего масса. Вывод: передвигая, скажем, Солнце, на течение времени можно влиять. Время можно создать в определенном куске Вселенной. И можно создать нужное течение времени.

– Получается, не только Туман – люди смогут. Лет через много. Когда научатся жонглировать объектами звездной массы.

– Не обязательно звездной. Обычные спутники GPS вынуждены давать "эйнштейновскую поправку", тридцать восемь микросекунд в день. А это разность в координатах ни много, ни мало – десять полноценных километров. На мель сесть более, чем хватит. Хотя, казалось бы: масса Земли, по космическим порядкам ничто, меньше пылинки.

Киришима тоже поглядела на засыпающий атолл и тоже улыбнулась:

– Одна из гипотез нашего происхождения – что мы пост-человеческая цивилизация, вернувшаяся в прошлое за каким-то надом. Поэтому милая антропоморфная внешность. Поэтому Земля, а не Марс или другая планета.

Тут матрос как-то странно то ли хмыкнул, то ли хрюкнул, видимо, припомнив нечто смешное, и Киришима поспешила вернуться к новой схеме:

– Ты прыгнул интуитивно, чисто за счет мощности, как бы поднимая вес голыми руками. А у наших КШиПов есть оборудование. Кран…

Тут матрос опять подавил смешок, извинился движением ладоней, и Киришима продолжила:

– … В общем, специальное оборудование. И сильнее, и точнее. Так что лучше всего тебе поговорить с Дзуйкаку или с Лексингтон.

Киришима выключила экран – в чужом корпусе любое действие давалось через усилие, как сквозь воду:

– На первый раз хватит. С теорией у нас все в порядке. По крайней мере, Макие больше не рвется выдергать Акаги волосы… А вот прыгать по времени туда-сюда мы пока не пробовали. Опасаемся.

Рубку затопила тропическая ночь, чуть разбавленная слабым свечением двух пар глаз двух аватар.

– Еще бы… – Аватар "Советского союза" допил чай, рембот убрал чашки. Затем аватар вышел на правое крыло мостика и долго стоял, слушая, как шумят под ветром редкие пальмы.

Наконец, сказал:

– Теперь-то и я опасаюсь.

Вкусно пахло жареной рыбой. Матрос огляделся.

Ага, понятно.

На песке у воды, как обычно по вечерам, "Лагуна" всей толпой пила пиво и лениво жарила на решетке дневную добычу.

Негр-директор пришел со знойной мулаткой-поварихой из того самого ресторана, кирпичный тандыр которого медленно остывал напротив кормы линкора.

Возле Датча прямо на песке сидели Рок и Реви, все еще опираясь друг на друга, но уже больше для души, чем по необходимости. И да, выглядела Реви лет на двадцать пять. Как там пишут классики: свежий воздух, здоровое питание, в день один-два подвига, не больше…

Бенни в форме голограммы торчал по пояс из приемника, что подарили Сингапурские туманницы. Кот свернулся перед обычным телевизором в форме кота. Юнга Шарнхорст сидел в синей морской форме с золотыми пуговицами, только один – хотя вот по нему точно вздыхали местные девчонки.

Матрос хмыкнул и помахал рукой. Датч ответно махнул банкой пива:

– Спускайся! Пиво еще довоенное, хорошее. А где твоя девушка?

– Она не моя. Просто в гостях.

Вернулся в рубку:

– Пойдем?

– Позже… Наверное… Тут место интересное…

По заторможенной речи синеглазый понял, что Киришима обсчитывает нечто тяжелое. Вышел на мостик один:

– Что делаете?

Реви отвернулась от переносного телевизора:

– Смотрим "Пять мегаметров в секунду", ту серию, где Джонни – ну, герой, короче… Узнает от своей девушки – ну, Туманницы, понятно… Что КШиПы могут, оказывается, менять реальность мира. Но это, тип-того, настолько мощное оружие, что может оказаться опасно для самих кораблей Тумана. Как ядерные бомбы у Америки и Советов. Если их применить, хана не только противнику, себе тоже. И, значит, это ограничение – уязвимость перед людьми. Вот, узнав это, Джонни задумывается. Рассказать людям? Или он ближе к Туману, ему же там бессмертие обещано, тип-того.

Мостик высоко, но ветер несильный, пальмы едва шелестят. Кричать не пришлось:

– Хм. Интересно. А чем кончилось?

Реви тоже подкинула блеснувшую под луной банку:

– Не кончилось пока. Может, в следующей серии. А может, вообще в следующем сезоне.

– Постой, это уже интересно. Вот как бы ты сама решила?

– Ну, начнем с того, что исходник лажовый. Туманница, типа, ему проговорилась в порыве страсти… Корнет, что думаешь? Возможно такое?

Из темноты показался худой парень, расчесывающий аккуратную стрижку, свет блестел на носках ботинок, все прочее терялось в бликах. Опустив расческу, парень сказал задумчиво:

– Симакадзе… Вряд ли. Если только по просьбе Конго. Но допустим, проговорилась. Ну, чтобы проверить, чем там Джонни дышит. И чего?

– В смысле: чего? Туман или люди?

– Все забываю, что ты нездешний, – поморгал Бенни в передатчике. – Так ставили вопрос двадцать лет назад. А сейчас…

Реви отставила банку:

– А сейчас я тебе покажу просто и наглядно. Рок, подними меня… Три-два-хоп!

Воздвигшись, Реви с помощью мужа подошла к причалу. На столбике фонаря нащупала кнопку-грибок и нажала; в гидрофонах раздался долгий четкий сигнал. Через несколько мгновений из волны вырос темный холм кракена:

– Звали, береговые?

– Ага, – Реви без церемоний потянула ближайшее щупальце. – Ну-ка, парни, встаньте рядом. А ты давай на грунт.

– Фотографироваться, да? – на вполне понятном "пиджин-инглиш" проскрипел кракен, пока народ полукругом строился вокруг передатчика, вокруг бело-зеленой голограммы Бенни, сияющей что твой газовый факел над вышкой.

– Точно. – Реви подняла голову к мостику. – Смотри, морячок. Мы жители атолла Адду. Свои для нас вот, вокруг стоят в рамке из тентаклей. А кто тут живой, кто Глубинный, кто Туманный, нам похрену, тип-того. Для нас нет этого киношного вопроса: Туман или люди. Для нас только свои – и не свои.

– Не хочется думать, что без войны так бы не случилось. Внешний враг заставил нас.

– Датч, а без войны со внешним врагом дрались бы мы друг с другом. И далее все равно по Киплингу: что родина, племя, род… Помнишь?

– Помню. Когда сильный с сильным лицом к лицу у края земли встает, – откровенно удивленный Датч закончил цитату.

– И пришло бы к тому же самому, к делению на своих и чужих, независимо от расы, пола, биоформы.

Люди отошли чуть подальше от огня и телевизора, встали на площадке, где корпус линкора не заслонял круглую полную луну. Выполз кракен и расположился живописно, чтобы отражать луну глазами-тазиками, а щупальца раскинул на половину атолла, в самом деле обрамив живую картину.

Рок и Реви остались у фонаря-столбика. Думая им помочь, моряк спустился на причал и подошел ближе.

– Тоже офигел, – хмыкнула Реви, вглядевшись. – Ну какие же вы, мужики, предсказуемые. Раз я выросла в трущобах, то все, судьба по колее, оставаться мне темной дурострелкой всю жизнь?

Люди этак и так фотографировались на фоне кракена. Тот позировал с явным удовольствием. На шум из ресторана прибежали официанты и даже проснувшиеся туристы – два шведа с женами, прилетевшие уже после боя. Шведы тихонько ругались, жены их ужасались, но тоже охотно снимались в объятиях коварных тентаклей, предвкушая, как изойдут на завидки оставшиеся дома клуши-соседки.

– Да уж, – согласился моряк с линкора. – Как только я себе ни представлял дивный новый мир, но уж точно не так.

Докурив, Реви вложила огрызок в протянутое щупальце кракена, и тот моментально съел окурок, поморгав огромными глазами-зеркалами, вызвав шквал охов и фотовспышек.

– Вы ходите в мой мир, чтобы потом узнавать меня в своем.

– Хроники Нарнии, так?

Реви сказала глухо, не поднимая головы:

– Когда я еще думала, что смогу рожать, купила эти сказки. Там картинки, яркое все такое. Думала, читать мелким в самый раз…

Рок поднял голову к нависающему над берегом правому крылу мостика. Вроде бы мелькнул там синий отблеск, точно такой, как вот у аватара глаза светятся.

Рок промолчал. Заговорила Реви, и опять глухо, в ноги:

– Так-то можно беспризорника взять, их везде много. Только, как бы объяснить… В общем, это выйдет ответ не на мой вопрос. Я не смогу смотреть на него просто, все время за ним своего искать начну. А дитенок-то чем виноват, что я ебнулась в процессе жизни?

Реви закурила. Рок обнял женщину покрепче и промолчал снова. Черная тропическая ночь, белая луна, белые отражения в глазах черного кальмара. Да вот еще синим светятся глаза аватар. И тут, на причале, и там, наверху, на мостике.

– Пойдем, – заговорил, наконец, Рок. – Поснимаемся. Ты уж точно выглядишь не хуже этих теток.

Матрос поглядел на пару, перевел взгляд на мостик. Подумал, попрощался четким кивком и в несколько шагов оказался на борту.

* * *

На борту Конго собрались все те же, что и на первом совещании, только вот сейчас материала для обсуждения Киришима вывалила гору. Гость особенно не таился: то ли понимал глупость мелких секретиков, то ли с самого начала втирался в доверие. Так что Киришима приволокла чуть не экзабайт записей, и это не считая залитого прямо в сеть стрима того самого боя. Бой решили не секретить, зато все остальное…

Первый час встречи прошел в напряженной тишине. Корабли Тумана (Макие Осакабе впервые присутствовала на равных) общались в квантовой сети. Аватары тихонько сидели на кожаном диванчике в полутемной роскошной комнате.

Наконец, Конго по праву хозяйки подвела итог:

– Киришима, ты великолепно справилась. Поздравляю. А что скажет аватара? Что там с эмоциональной стороны? Почему гость настолько… Никакой?

Аватары зашевелились, подняли веки – в полутьме засветились красные глаза Конго, потом тепло-золотистые Хиэй, рядом изумрудные Харуны, лиловые Киришимы, наконец, белые – Макие Осокабе.

Потом вспыхнули люстры.

Киришима прижмурилась:

– Он просто расплатился за все сделанное. И теперь он пуст.

– Расплатился чем? Разве он что-то имел?

Киришима не ответила.

– Где он сейчас?

– Я направила его к Дзуйкаку.

– Лексингтон разбирается лучше и лаборатория у нее помощнее.

– Именно что лаборатория. Лекс примется его изучать.

– Так ты его пожалела? Хм…

Киришима подняла руку:

– Прежде, чем вы начнете хихикать, попробуйте примерить на себя очень простую вещь. Одиночество. Полное, глухое одиночество на протяжении всей его истории. Поговорить не с кем. Посоветоваться… Только с людьми! Конечно, "Советский союз" именно к такому и готовили, проектировали для действий против заведомо превосходящего противника. Но все же!

– Нет, – вздохнула Харуна. – Ты его не пожалела.

И улыбнулась:

– Намного хуже.

Киришима развела руками:

– Я к "Дзуйкаку", она сейчас у Сайпана.