Сувенир

Глава шестая

Энджела очнулась от глубокого сна. В ушах стоял пронзительный крик.

Она лежала на спине, вцепившись в одеяло, гадая, не приснился ли он ей. Она прислушалась к ночной тишине. Только дыхание лежавшего рядом с ней Шона. Энджела повернула голову и поглядела на вделанный в приемник будильник, но во мраке циферблат не был виден. Должно быть, маленькая лампочка перегорела.

Энджела полежала, раздумывая, и начала снова погружаться в дрему.

Крик повторился. Пронзительный, прерывистый визг. Зверь в агонии. Снаружи. Может быть, кошка.

Энджела вскинулась в темноте с колотящимся сердцем.

Перышко!

Она нашарила выключатель. Щелк! Взгляд на циферблат: 3:08. Шон повернулся и, ослепнув от света, сощурил застланные сном глаза.

— Что происходит?

— Я что-то услышала. Похоже, какое-то животное кричало от боли. Я подумала, не Перышко ли это.

Шон зарылся лицом в подушку.

— Обычная кошачья драка. Ложись спать.

Энджела посидела еще минуту. Что-то подсказывало ей: это не просто кошачья драка. Вспомнились жуткие истории, которые кто-то рассказывал у них на вечеринке. О расчлененных животных. Она выскользнула из кровати, лихорадочно нашла тапочки, натянула халат. Шон снова поднял голову.

— Что ты делаешь?

— Хочу посмотреть.

— Да брось ты.

— Я должна. Должна.

— Энджела, елки-палки, середина ночи!

— Ты идти не обязан.

— О Господи. — Шон сердито уронил голову на подушку и закрыл глаза.

Поворотом выключателя у двери спальни Энджела включила свет на лестнице и зашлепала вниз. В доме было холодно и тихо.

Она пошла в кухню, открыла самый нижний ящик, порылась под желтеющей стопкой отрывных квитанций на «Нью-Йорк Таймс». Вот. Фонарик.

Заскрипели ступеньки. Энджела оглянулась.

В кухню, завязывая шнурок халата из шерстяной шотландки, входил Шон.

— Дай-ка. — Он нетерпеливо забрал у нее фонарик.

Энджела двинулась следом за ним к двери кухни, включив по дороге лампочку на крыльце.

Снаружи было темно и зябко. Стоя в луже тусклого света, проливаемого стоваттной лампочкой над дверью, она смотрела, как Шон идет по пятачку земли, служившему им задним двором. Луч фонарика метался из стороны в сторону. Над ним на фоне звездного неба вырисовывались чернильно-черные силуэты верхушек деревьев. Звезды казались холодными и далекими, луны не было. Энджела вздрогнула и поплотнее завернулась в халат.

— Не видно? — крикнула она.

— Не-а.

— Перышко! — ласково позвала она. — Перышко?

Она передвинулась к границе светового круга, просверливая глазами в лежавшей перед ней тьме дыры. Ничего. Энджела обернулась, чтобы посмотреть на дом. Коробочка света в мире мрака.

И тут поняла, что слышит какой-то звук.

Тихий. Настойчивый. Едва различимый. Так капает ночью вода из крана.

Плип…

Энджела озадаченно оглянулась в поисках источника звука.

Плип…

На ощупь, как слепая, она неуверенно двинулась в том направлении, откуда, как ей казалось, доносился этот звук.

Плоп…

Теперь она стояла у кухонного окна.

Плип…

Энджела опустила взгляд к залитой бетоном дорожке под окном. Там все еще стояло блюдце с молоком, оставленное ею для Перышка. Оно по-прежнему было полным. Но к молоку как будто бы примешалось что-то еще. Энджела нагнулась, чтобы взглянуть поближе.

Плоп…

Прямо в середку плошки с молоком упала темная капля. Увеличив красный ручеек, который уже наполовину пробрался в белое.

Медленно, страшась того, что может увидеть, Энджела подняла голову, чтобы взглянуть на крышу, которая нависала в восемнадцати дюймах над кухонным окном. Из-за ослепительного сияния окна смотреть было трудно.

— Шон? — дрожащим голосом позвала она через минуту.

Он уже был рядом.

— Там, наверху, — хрипло прошептала она, показывая пальцем. — На водосточной трубе.

Шон посмотрел, куда показывала Энджела, встал на цыпочки, потянулся, потрогал.

Оно приземлилось рядом с плошкой с неумолимым легким звуком, словно упал ранец.

Энджела прикусила руку, подавив крик. Шон тихо выругался, недоверчиво вглядываясь в то, что упало.

Это, вне всяких сомнений, был Перышко.

Но без головы.

Позвоночник, на добрый дюйм выступавший из шеи, создавал тошнотворное впечатление, что голову открутили.

Энджела спрятала лицо на груди у Шона и застонала. Шон обнял ее за плечи и притянул поближе. Наконец она обрела дар речи.

— Может, если бы я не поставила молоко…

Она пристально смотрела на мужа снизу вверх, безмолвно умоляя сказать, что это не так.

После завтрака Шон убрал трупик кота из-под мешка, которым закрыл его ночью, и похоронил под вязом на краю заднего двора.

Энджела следила за мужем из окна кухни. Она чувствовала страх и дурноту и не могла разобраться, чем эта дурнота вызвана — беременностью или ночным происшествием. И надеялась, что ее не стошнит. Она терпеть не могла, когда ее тошнило. С ней этого не бывало с тех пор, как она была маленькой.

Она налила себе кружку свежего кофе и ушла в кабинет. Оттуда она позвонила в справочную, чтобы (по предложению Шона) узнать телефон местной службы защиты животных.

Сотрудник службы защиты появился в десять тридцать. Дверь ему открыла миссис Салливэн. Энджела заметила мешковатую униформу и пятна пота подмышками. У этого человека было кривоватое лицо, печальные глаза, коротко подстриженные седые волосы.

Шон опять объяснил ему, в чем проблема.

— Еноты, — кивнул мужчина, подтверждая диагноз, поставленный Шоном. — Их работа.

Энджела стояла рядом с Шоном, прихлебывая кофе. В голове проносились скептические мысли. Она следила, как мужчина выволакивает из фургона проволочную клетку размером с небольшой несгораемый шкаф.

Он установил ее под деревьями возле могилы Перышка.

Энджела подошла вслед за Шоном, чтобы осмотреть клетку.

Она была сделана из крепкой, толстой проволочной сетки, с дверцей-ловушкой.

— Когда зверь наступает вот сюда, она захлопывается, — пояснил мужчина, тыча пальцем в металлическую пластинку.

У Энджелы в голове мелькнуло, что клетка похожа на помятый ящик из-под молока. Она не сдержалась и додумала: и толку от нее столько же. Сотрудник службы защиты исчез в своем фургоне и вернулся с пластиковым пакетом, в котором что-то белело.

Шон наморщил лоб.

— Приманка?

Мужчина хихикнул. Сухое, хрипящее дыхание.

— Никогда в жизни не догадаетесь.

Он разорвал пакет и бросил на пол клетки горсть белых упругих шишечек.

Энджела, не веря своим глазам, нагнулась поближе.

— Алтей?

— Он самый. Хотите? — мужчина протянул ей пакет.

Это была последняя капля абсурда. Нахмурившись, Энджела быстро передала пакет Шону. Шон повернулся к мужчине.

— Сластены, да?

— С ума по нему сходят.

— А горячего шоколада им не надо? — сострила Энджела.

Мужчина поднялся, подтягивая штаны. В глазах светилась обида.

— Ну, может, блюдечко молока. — Он начал собирать свое снаряжение. — Сырая котлета тоже не помешает, — прибавил он.

Шон посмотрел на часы.

— И мне пора.

Он вернулся в дом, а Энджела проводила мужчину до фургона.

— Ловушка не убивает, — заверил он. — Если в самом деле поймаете, звоните. Сами справиться не пытайтесь. Он может оказаться переносчиком бешенства.

Он закинул пакет в кузов фургона и захлопнул дверку.

— Если окажется, что это скунс, боюсь, придется его пристрелить.

Мужчина протянул руку к ручке дверцы. Энджела открыла рот, чтобы сказать: все это большая ошибка, забудьте, заберите свою дурацкую клетку с собой… и тут лицо мужчины вдруг осветилось широкой ухмылкой. Он ткнул куда-то за спину Энджеле.

— Эй, у моей жены тоже есть такие.

Она оглянулась и ничего не увидела.

— Что?

— Чем вы их поливаете? Рыбной эмульсией?

Энджела нахмурилась. О чем он говорил?

— Маргаритки! — пояснил он.

Она пожала плечами, закрывая тему.

— Да ничем особенным.

Мужчина присвистнул.

— Ничем, говорите? — Он вскарабкался за баранку и захлопнул дверцу. — В чем же секрет? Разговариваете вы с ними, что ли? — Он добродушно рассмеялся и завел мотор.

Энджела уставилась на обнесенный штакетником квадрат перед домом. И заметила то, на что до сих пор не обращала внимания. За последние несколько недель зелень в палисаднике стала сочной, пышной. Миниатюрные джунгли буйной растительности: маргаритки, превратившиеся в высокие, полыхающие белым кусты; лилии, выбросившие вверх скрученные густо-зеленые шпаги; розовые и белые звездочки бальзаминов; зеленые взрывы орляка, «оленьих язычков» и «ирландского кружева». Побеги земляники, которую она посадила, превратились в большие пышные кусты с гроздьями крохотных белых цветочков. Черная земля вокруг них была проколота десятком острых зеленых ростков, в которых Энджела с легким потрясением узнала посаженные ею совсем недавно крокусы и нарциссы.

— Не иначе, как тут у вас земелька первый класс, — перекричал рев мотора мужчина. — Но луковицы надо держать в морозилке, пока хорошая погода не кончится. Им нужен холод.

Энджела посмотрела, как фургон проехал по дороге и исчез из вида, и обернулась к своему садику. Мужчина сказал правду: зрелище было примечательное. Палисадник выделялся на фоне осеннего пейзажа, как взятая из каталога семян реклама; ослепительно-зеленое пятно живо контрастировало с охрой и багрянцем осени. Только в одном он ошибся — насчет погоды. Когда Энджела сажала семена и луковицы, тепла уже не было и в помине.

Она медленно направилась к двери кухни, мгновенно отключившись от окружающего и погрузившись в размышления. Вдруг она заметила клетку и снова остановилась. На лицо легла тень. Энджела чувствовала себя обманутой, рассерженной. Ее не убедили. Еноты! Алтей!

— Чушь! — громко воскликнула она.

И заторопилась на поиски Шона.

Она нашла его в кабинете. Он запихивал бумаги в портфель.

— Опаздываю, — сказал Шон, увидев ее. Он надел новый спортивный пиджак и галстук.

Энджела наблюдала за ним из дверей. Сообразив, что она молчит, Шон опять поднял голову и спросил:

— Что?

— Меня на это не купишь.

— Ты о чем?

— О енотах.

Шон что-то искал на столе.

— Почему?

— Нет, и все. Перышко убил кто-то… — Она поискала определение. — Злобный.

— У тебя есть лучшее объяснение?

— Не животное. Человек.

Шон нахмурился.

— Почему ты так говоришь?

— Ты же слышал, что рассказывали наши гости.

— И ты поверила?

— Марк не имеет привычки выдумывать.

— Ага! — Шон обнаружил недостающую бумагу под стопкой счетов.

— Ну? — спросила Энджела.

— Что — ну?

— Не нужно позвонить в полицию?

— Давай, если тебе от этого полегчает.

— Я надеялась на тебя.

Шон воззрился на нее.

— Энджела, у меня дел по горло. Почему ты не можешь позвонить сама?

— По кочану.

— А?

— Начальник, кто-то убил моего кота, — передразнила Энджела сама себя.

Шон понял.

— Но если ты говоришь, что у них есть досье…

— Я этого не говорила. Я сказала, что Марк сказал, что у них есть такое досье.

— Тогда позвони Марку. — Шон громко защелкнул замки портфеля. Клик-клик.

Энджела скрестила руки на груди.

— Почему у меня такое чувство, будто тебя это по-настоящему не трогает?

— Тебе так кажется? — Шон взял портфель.

Она кивнула, не сводя с него глаз.

— Тогда ты ошиблась. Меня это трогает. Но как раз сейчас я опаздываю на встречу по поводу озвучивания с сумасшедшим композитором и пробивным продюсером, который этого композитора не одобряет, где мне предстоит одержать верх и примирить их. «Ладно», — сказал Нуф-Нуф?

— Значит, Перышко отодвигается в конец очереди, правильно?

— Правильно. В конец очереди. Извини.

Энджела закусила губу.

— И тебя не волнует, что кто-то бродит по округе и творит такие дела?

— Ты действительно думаешь, будто звонок в полицию что-то решит?

Она вздохнула.

— Ну, может быть, и нет. Но по крайней мере мы можем как-нибудь обезопасить дом. Замками на двери. На окна.

Шон задумчиво посмотрел на нее.

— Наверное, ты могла бы их проверить. Не помешает.

— Я говорю о том, чтобы вызвать слесаря и поставить надлежащие замки. Чтобы запирались намертво.

Он нахмурился.

— На двери?

— Не только. На двери. На окна. Во всем доме.

Шон поставил портфель.

— Ты представляешь себе, во сколько это обойдется? Сама установка? Вызов слесаря?

Энджела во все глаза смотрела на него, силясь разобраться. Как он мог в такой ситуации думать о деньгах?

— Разве наша безопасность не важнее?

— Наша безопасность?

— Да, наша безопасность.

— Энджела, прибили всего-навсего паршивую кошку. И не исключено, что это сделал енот.

— Откуда такая уверенность, что это был паршивый енот?

— Ты же слышала, что сказал этот дядька. Он специалист. Он сказал, что это был енот. Я ему верю.

— Ну, а я — нет.

— Послушай, это действительно идиотизм.

Шон схватил портфель и снова двинулся к двери. Но Энджела не могла оставить последнее слово за ним и подлила масла в огонь:

— Ясное дело, для тебя это так. Может быть, пора начать воспринимать то, что я говорю, всерьез?

Шон, который был уже в дверях, обернулся и наградил ее уничтожающим взглядом.

— Энджела, дорогуша, детка моя милая. Я не хочу говорить покровительственно, но ты не думаешь, что заходишь чуть дальше, чем следует?

Она яростно сверкнула на него глазами и огрызнулась:

— Если проблема в деньгах, за новые замки заплачу я.

Шон шлепнул себя ладонью по лбу.

— Господи Иисусе! Что я сделал, чтобы заслужить такое?

Они уставились друг на друга, внезапно почувствовав себя чужими.

Энджела протиснулась мимо мужа и побежала вверх по лестнице. Шон, красный как рак, проводил ее глазами.

— Энджела! У нас нет времени ругаться, слышишь? Попросту нет времени!

Она стояла у окна спальни, пристально глядя на задний двор, на клетку, и ждала, чтобы Шон ушел.

— Если захочешь присоединиться к нам с Джеком, мы в час будем в «Демонико», — донесся снизу голос Шона.

Через секунду она услышала, как хлопнула дверца его машины и заработал мотор.

Энджела дождалась, чтобы шум мотора затих вдали, и только тогда сошла вниз. В кухне она обнаружила миссис Салливэн. Сидя у стола, та чистила серебряные и бронзовые безделушки и казалась даже более молчаливой, чем обычно. Возможно, ее смутил скандал. Энджела сердито плеснула в блюдце молока и хлопнула дверцей холодильника. Блюдце она отнесла к клетке, напомнила себе: гамбургер, сегодня днем, в супермаркете, и поставила блюдце внутрь, стараясь не задеть пластинку.

Когда Энджела вернулась, миссис Салливэн подняла голову.

— Я утром снова проверила в подвале. Никаких следов крыс. Ни живых, ни дохлых.

— Это хорошо, — отозвалась Энджела и убыла в кабинет.

Она вырвала из телефонного блокнота листок.

— Проверяйте время от времени, ладно? — крикнула она.

Миссис Салливэн не ответила.

Энджела стащила со стола Шона карандаш и пошла по комнатам, обследуя дверные замки и оконные шпингалеты. Испорченные или не внушающие доверия она заносила в список. В гостиной Энджела положила карандаш и бумагу на каминную полку и стала проверять окна. Один шпингалет она сочла годным к службе, второй — приглашением немедленно войти.

Когда она взяла свой список, чтобы дополнить его, ей на глаза попалась серебряная крестильная чашечка. Потемневшая, в пятнах. Миссис Салливэн явно не чистила ее несколько недель. Энджела нетерпеливо взяла чашечку в руки, намереваясь обратить на нее внимание миссис Салливэн, и заметила другую странность: сама деревянная полированная полка была покрыта пленкой пыли. В пыли были процарапаны длинные бороздки, которые вели к каменной голове и от нее. Бороздки выглядели так, словно по полке что-то тащили волоком. Словно раз за разом сдвигали камень с полки для осмотра и водворяли на место. Однако внимание Энджелы привлекли не следы, а пыль. Она провела по шелковистой поверхности пальцем и исследовала серый налет.

Миссис Салливэн как раз наносила завершающие штрихи на пару георгианских серебряных подсвечников, когда Энджела протянула ей покрытую пятнами серебряную чашу.

— Как там «Пледж», еще есть? — тактично поинтересовалась Энджела, пытаясь незаметно перейти к предмету разговора.

Миссис Салливэн призналась, что в кухонном шкафу стоят три полных жестянки, и принялась надраивать чашу.

Энджела, которая еще не успокоилась после размолвки с Шоном, наградила необщительную даму долгим неподвижным взглядом. Та избегала смотреть ей в глаза. Очень скоро терпение Энджелы лопнуло.

— Вы забыли о каминной полке в гостиной, — фыркнула она. — На ней пыли целый дюйм.

Миссис Салливэн стрельнула в нее глазами. Взгляд был жестким, пронзительным.

— Я до этой полки и пальцем не дотронусь, — слова она выговаривала медленно, как проклятия, — ни за какие коврижки.

Брови Энджелы взлетели кверху. Она усомнилась, верно ли расслышала, и раскрыла от изумления рот.

— Это почему же?

Миссис Салливэн встала, подошла к раковине и начала смывать с рук порошок для чистки серебра.

— Вы верите в удачу?

Энджела вытаращила глаза на спину экономки, выражавшую неприязнь.

— В удачу? — Она немного подумала. — Конечно. Наверное, верю. А что? При чем тут это?

— Значит, и в невезение верите?

Энджела нахмурилась. Что она несет, черт ее возьми?

— Наверное, должна, — признала она. — Если веришь в одно, то нужно верить и в другое. А что?

Она опустилась на стул, который только что освободила миссис Салливэн.

Миссис Салливэн подошла к столу и с силой оперлась на него ладонями. Она взглянула прямо в глаза Энджеле и выпятила подбородок.

— Ну так поверьте мне на слово, — тихо проговорила она. — Этот камень приносит несчастье.

Энджела потерянно уставилась на экономку.

— Камень?

Лицо немолодой женщины исказила гримаса нетерпения.

— Колдовской камень, который вы привезли из Ирландии. В этом доме он только один. Тот, на полке в гостиной. — Она собрала вычищенные безделушки. — Говорю вам, они приносят несчастье, — с нажимом повторила она и подалась вперед, прижимая безделушки к переднику на животе. — Ваша подруга, бедняжка, а теперь котик, — прошептала миссис Салливэн. — Скажите мне, что это не несчастья, коли можете.

И направилась со своим грузом к двери.

— Я бы не стала держать такое на каминной полке, — объявила она. — И голыми руками притрагиваться не стала бы.

И скрылась.

Энджела смотрела ей вслед, раздираемая противоречивыми чувствами — удивлением, недоумением, нарастающей злостью. Да злостью ли? Не походило ли это чувство скорее на страх? Нет. Что-то внутри Энджелы решило, что это была злость — справедливая злость, с которой можно справиться, дать ей выход, разумно объяснить. В конце концов, Энджела все еще была сильно расстроена ссорой с Шоном — вот вам и почва для злости. Было достаточно противно стоять и вежливо притворяться, будто веришь всякой ерунде про енотов, а после из-за снисходительности Шона почувствовать себя истеричным дитятей. Но напороться еще и на нравоучения миссис Салливэн? Совершенно невероятно, как этой бабе хватило нахальства вылезти в такой момент со своими нелепыми байками!

— Миссис Салливэн! — резко крикнула она.

Ответа не было. Энджела слышала, как экономка тяжело топает наверху.

— Миссис Салливэн! — снова позвала она, погромче, разъярившись от того, что на нее не обращают внимания. — Я хочу, чтобы вы вымыли полку, слышите? Мне плевать, считайте этот камень хоть самим Сатаной. Наденьте резиновые перчатки, что ли. Хватит с меня на сегодня всякой чуши. Просто позаботьтесь, чтобы к моему возвращению все было сделано. Хорошо?

Энджела подошла к двери?

— Договорились? — проорала она. — Миссис Салливэн?!

Ответа она не получила.

Обед с Джеком Вейнтраубом в «Демонико» прошел весьма уныло. Разговор почти все время вертелся около последней поездки Джека на фестиваль в Канны.

Шон без конца бросал на Энджелу испытующие взгляды, но она оставалась холодной, смотрела свысока и ела без аппетита, не позволяя ему так легко сорваться с крючка.

Когда ближе к вечеру они снова встретились дома, Шон пообещал сменить все двери, если это сделает Энджелу счастливой, и она, не в силах больше дуться, смягчилась. Свой мир они скрепили тем, что впервые за три дня занялись любовью. Позже Шон повез ее ужинать: оба попросту не могли смело встретить перспективу готовить еду. Им удалось попасть в «Бэй Тауэр Рум», не заказывая столика заранее.

Домой они вернулись за несколько минут до полуночи.

Энджела поставила кофе на утро, а Шон тем временем пошел по дому закрывать ставни.

Когда Энджела наполняла кофейник водой, ей на глаза попалась пустая кошачья миска, и она снова ощутила ужас, отвращение и подавленность. Откуда-то послышался голос Шона:

— Сдаюсь. Куда ты его теперь переставила?

Она угрюмо вернула банку с кофе в шкафчик и пошла посмотреть, о чем речь.

Шон оказался в гостиной. Он смотрел на каминную полку.

Камня не было. Крестильная чашечка Энджелы ярко блестела, под ней шелковисто сияла полировкой полка. От пыли не осталось и следа.

У Энджелы зародилось тайное подозрение, что она знает, в чем дело, однако поначалу она ничего не сказала Шону. Они перевернули все вверх дном, не пропустив ни комнаты. Как она и ожидала, никаких следов пропажи они не нашли.

После получаса бесплодных поисков они сыграли отбой. Энджела устало бросилась на диван. К этому моменту ее действительно не волновало, что же стало с камнем. К тому же она чувствовала, что несправедливо и дальше держать Шона в неведении.

— Готова спорить, она знает, — медленно проговорила она.

Шон шумно задвинул ящик комода, в котором искал.

— Кто?

— Миссис Салливэн.

Он с любопытством оглянулся на нее.

— Думаешь, это она его взяла?

— Нет. Думаю, она от него избавилась.

— Зачем ей это делать?

— Она сказала мне, что он приносит несчастье.

— Несчастье?

— Так она сказала.

Энджела встала и принялась выключать свет.

— Я ее завтра спрошу.

У Шона был встревоженный вид.

— Будь потактичнее. Она такая обидчивая. Было бы ужасно остаться без домработницы.

Энджела помолчала, гадая, не рассказать ли ему об уже состоявшемся разговоре. И решила, что не нужно.

— Хорошо, — пообещала она.

После того, как утром Энджела вихрем вылетела из дома, миссис Салливэн остановилась перед каминной полкой и заспорила сама с собой. В отдалении лязгали мусорные баки и выл мусоровоз, совершавший свой еженедельный объезд. Следовало принять решение, а времени на раздумья было не так уж много.

Когда миссис Салливэн в первый раз заметила лежавший на каминной полке камень, проснулись туманные воспоминания детства о другой каменной голове, которая принадлежала зажиточной соседке ее бабушки в округе Мэйо. Она припомнила сказки, слышанные в деревянных зальчиках деревенского кабачка, и голоса, шепотом объяснявшие, к чему ведет обладание таким камнем и как дорого приходится платить за такой сомнительный источник процветания.

А еще миссис Салливэн вспомнила странные преждевременные смерти: мужчину, запертого в своей же конюшне с проломленной головой, покалеченный скот, спустившуюся на деревню завесу страха. Вскоре ее родители перебрались из тех мест, так что конец истории ей так и не удалось услышать. Потом, через много лет, в Бостоне она наткнулась на женщину, которая когда-то жила в той же деревне, и та рассказала, что старуха умерла в весьма преклонном возрасте. Что стало с камнем, никто не знал. Предположительно его унаследовала ее дублинская родня, хотя ходил слушок, будто перед тем, как покойницу положили на стол, в дом проскользнул священник и похитил его.

Все это пронеслось в голове у миссис Салливэн, когда она в первый раз увидела над камином находку Энджелы. Камень привел ее в такое замешательство, что она поставила рыжий кувшин мимо полки, и он свалился на кафельные плитки перед очагом.

От силы десять минут спустя она узнала про подругу Энджелы, Фиону. Но все же промолчала — лишь выразила потрясение и скорбь по поводу того, что это случилось с такой молодой женщиной. Однако новости глубоко встревожили ее. В душе миссис Салливэн не сомневалась, что оба события — появление камня в доме Киттреджей и неожиданная смерть близкого им человека — связаны.

Неизбежность обнаружения причинной связи между этими двумя происшествиями ее не волновала. Она знала, что власть удачи и везения простирается далеко, перемахивая тесные мирские границы причин и следствий. Везение было неписаным законом природы. Она не слишком глубоко задумывалась над этим — просто принимала, как нечто само собой разумеющееся. Это подсказывало ей чутье, об этом говорил ее опыт. Миссис Салливэн видела, как этот закон срабатывает в обыденной жизни: при поиске места для парковки, на распродажах, когда она играла на собачьих бегах или в карты. В жизни бывали подобные приливам периоды везения и периоды неудач; хорошие и плохие времена.

А вещи? Существовали вещи, приносящие удачу — им можно было доверять. Числа девять, тридцать три и семьдесят два, например; небольшая серебряная подковка из свадебного торта сестры миссис Салливэн, Морин; пальмовый крестик, который она держала между водительскими правами и карточкой социального страхования.

Однако все, что можно было сказать о приносящих удачу вещах, относилось и к приносящим несчастье предметам.

Вроде небольших каменных голов с уставленными на вас глазами.

На счет которой теперь добавилась и смерть кота.

Разумеется, едва ли можно было ожидать от Киттреджей, что они это поймут.

Поэтому миссис Салливэн стояла, взвешивая в уме возможные последствия. Она терпеть не могла рисковать понапрасну. Но что было более рискованно? Позволить злосчастью и дальше преследовать хозяев — а она не сомневалась, что так и будет, — или же взять дело в свои руки?

Мусорные баки за домом уже опустошались. Решать нужно было быстро. Но это не составило труда.

— Погодите минутку! — закричала миссис Салливэн, выбегая на дорогу.

Люди из санитарного департамента заметили, что она что-то сжимает рукой в резиновой перчатке.

Они отошли в сторону, чтобы дать женщине забросить это что-то в утробу грузовика. Предмет с лязгом приземлился среди пустых винных бутылок и жестянок из-под собачьих консервов. Один из мусорщиков подвинулся поближе, посмотреть. Может быть, то, что выбросили, можно было спасти? Лицо отразило разочарование. Всего-навсего большой камень. Грузовик с воем заработал железными челюстями, глотнул, и груз помоев исчез, увлекая с собой камень.

Лицо женщины сморщилось в неширокой довольной улыбке. Мусорщики запрыгнули в грузовик. Она заторопилась обратно в дом.

Грузовик поехал.

Вечер миссис Салливэн провела в Уэст-Роксбери у своей сестры Морин за игрой в джин. Приехал Джо Прэтт с двумя друзьями. Было очень весело. В этот вечер ей повезло, и она выиграла несколько долларов.

Около десяти миссис Салливэн уехала. Она не любила ходить вечером по темным улицам одна. Джо Прэтт проводил ее до машины и спросил, нельзя ли пригласить ее поиграть в субботу в шары. Миссис Салливэн ответила, что это хорошая мысль. И пообещала позвонить ему завтра.

Она вела машину осторожно, опасаясь, что из-за пива может быть не совсем в форме. К счастью, движения на дороге почти не было. Миссис Салливэн вела машину и мурлыкала себе под нос старую сентиментальную песенку: «Когда ирландские глаза улыбаются», «Дэнни, паренек» и «Когда отличный день кончается». Этим вечером она словно бы вернулась в старые добрые времена. Куда все подевалось, удивленно подумала она. Свадьбы, званые вечера, танцы, шуры-муры, автомобильные прогулки после воскресной мессы, кузены, племянники и племянницы? Выросли, разлетелись, повыскакивали замуж, развелись, разошлись, пропали — никого не осталось; женились, плодились и отбывали в мир иной; испарялись, таяли, как прошлогодний снег, уходили в голубую даль или в туман, проваливались сквозь землю… в общем, туда, куда положено деваться потерянным вещам.

Миссис Салливэн запарковала машину на подземной стоянке и поднялась на лифте на четвертый этаж.

Она смотрела на грязный клок ковра, на зеленую и розовую жевательную резинку, на совесть втоптанную в него, на густо исписанные стены кабины, покрытые иероглифами любви и ненависти — написанными и выскобленными именами и номерами телефонов.

Двадцать пять лет назад, когда миссис Салливэн переехала сюда, этот дом считался фешенебельным.

Люди попросту потеряли уважение к собственности. От такой несправедливости миссис Салливэн покачала головой.

Она прошла полутемным коридором с низким потолком, где воздух был прогорклым от невыветривающихся кухонных запахов. Из-за одной стены неслись звуки телепередачи — тонкая оштукатуренная перегородка их почти не заглушала. На прошлой неделе семейка из соседней квартиры затеяли драку, которая продолжалась всю ночь. С визгом и воплями. Учишься не замечать такие вещи.

Миссис Салливэн устало переступила порог своей небольшой квартирки. Ее опахнуло холодным воздухом. Она вздрогнула. Должно быть, оставила окно открытым. Миссис Салливэн потянулась к выключателю.

И увидела, что не ошиблась.

Закрыв дверь, она заперла ее на оба замка. Потом надела цепочку и задвинула засов. Бросила сумочку на диван. Из-под подушек выглядывали «Бега» за прошлую неделю — миссис Салливэн сунула их туда, когда к ней зашла одолжить чашку муки миссис Сервелли.

Она подошла к окну и захлопнула его.

Мыча себе под нос песенку, она стянула плащ и открыла стенной шкаф. Закрывая дверку, миссис Салливэн принюхалась. Что такое? Воняло чем-то сладковатым. Какой-то гнилью. Помоями? Нет, в ведре было пусто. Утром она вытряхнула его. Холодильник? Ну конечно. Она Бог знает сколько не чистила его. Наверное, пахло именно оттуда. Миссис Салливэн едва заметно улыбнулась, отыскивая в сумочке сигареты. Она столько времени тратила на то, чтобы присматривать за чужими домами, что частенько забывала навести порядок в своем.

Переодевшись, она сварила себе чашку шоколада и смотрела по черно-белому телевизору Джонни Карсона, пока не захотела спать.

Около полуночи она встала перед висевшим над ночным столиком в спальне изображением Святого Сердца и прочла «Аве» и «Отче наш».

В 12:05 миссис Салливэн забралась в постель и погасила свет. Минуту или две она лежала, раздумывая, что надеть в субботу. Нужно было отнести красный спортивный костюм в химчистку.

Щелк.

Из соседней комнаты. Тихий неопределенный звук — как будто уронили наперсток.

Лежа в темноте, миссис Салливэн прислушалась. Холодильник? Вот оно что. Отключился. А может быть, остывал телевизор. Иногда он так делал.

Субботний обед. Может, надо предложить Джо покормить его, что-нибудь сготовить? Или пусть сам сводит ее куда-нибудь поесть?

Скрии-ип…

Тихо-тихо, снова в соседней комнате.

Миссис Салливэн приподнялась на локте. Судя по звуку, скрипела дверь. Открывающаяся дверь. Какая такая дверь? Входная была заперта и на засове.

Миссис Салливэн потянулась к выключателю ночника. Так. Зажигаем.

Она понаблюдала за дверью, соединявшей спальню с гостиной. Прошла минута. Две. Три долгих минуты. Она не уловила в темной гостиной никакого движения, ничего не услышала.

Наконец она снова улеглась, ругая на чем свет стоит свои нервы и выпитый вечером кофе. «Санка». В следующий раз она будет настаивать на этом сорте. А если будет нужно, то принесет свою банку, черт побери. Миссис Салливэн выключила свет и еще немного послушала. Ничего. Только стук сердца. Ох уж эти нервы! Когда-нибудь они сведут ее в могилу.

Она постепенно расслабилась и стала уплывать в дрему.

В соседней комнате громко скрипнула половица, и миссис Салливэн резко села в постели.

И поняла, что дальше отрицать нельзя. Она была не одна.

Замерев, миссис Салливэн сидела в темноте, а голова бешено работала.

Как? Как они попали в квартиру? Конечно, через окно. Супер много раз предупреждал ее. Что делать? Звать полицию? Телефон в гостиной. Кричать? Тем быстрее ее убьют. Спрятаться под кровать? Запереться? На двери нет замка. Окно! Удрать через окно!

Она быстро бросила взгляд на противоположную стену.

Ха-ха, поддразнило окно, лететь-то четыре этажа.

Иисус-Мария-Иосиф… неужели выхода нет?

Вот разве что… Исхитриться и проскользнуть мимо них.

Может быть, если сделать это достаточно быстро…

В предбанник. Там она могла бы позвать на помощь.

Но дверь — замки, цепочка, засов! К тому времени, как ей удастся справиться хотя бы с половиной всего этого, ее уже пару раз прикончат!

Вот если бы у нее было оружие…

Нож. Кухонный нож. (Не то, чтобы у миссис Салливэн хватило бы духу им воспользоваться, но он дал бы ей отсрочку.) Пусть бы не удалось открыть дверь — но, может быть, удалось бы достаточно долго продержать взломщиков на расстоянии и докричаться до помощи?

Она потянулась к выключателю ночника, но рука замерла в воздухе. Лучше застать их врасплох. Миссис Салливэн чрезвычайно медленно соскользнула с кровати и пробралась к двери.

Она распласталась по стене и выглянула из-за косяка.

В темноте разглядеть можно было немного. Она подождала, прислушиваясь. Что они делают? Миссис Салливэн бочком двинулась вдоль двери, вытягивая шею, чтобы заглянуть в кухню, которая в общей тьме казалась черной дырой.

К горлу подступила паника.

Да разве найдешь этот нож? Вообще, куда она его положила? В раковину? Но делать было нечего. Миссис Салливэн ощупала стену, нашла выключатель и снова замялась, не желая обнаружить свое присутствие. Однако нож без света было никак не найти.

Она повернула выключатель. Квартиру залил свет.

Все было так, как она оставляла. Сумочка на диване, «Бега», пустая чашка с каемкой шоколада, чуть приоткрытая дверца шкафа…

Глаза у миссис Салливэн полезли на лоб.

Приоткрытая? Шкаф открыт?

У нее перевернулось сердце. Она ясно помнила, что закрыла его.

Миссис Салливэн зажмурилась и быстро прочла молитву. Потом решительно двинулась через комнату, подошла к шкафу и распахнула его.

На вешалках были только ее пальто и платья.

Она облегченно рассмеялась.

Продолжая улыбаться, миссис Салливэн решительно закрыла дверцу, заперла, вернулась в спальню, забралась в постель и потушила свет.

Из-под кровати что-то вылезло и скинуло миссис Салливэн на пол.

Ей удалось вырваться и ползком дотащиться до двери. Ей даже удалось отодвинуть засовы и отпереть замки. Но и только.

Когда пронзительные крики прекратились, на некоторое время воцарилась тишина. Потом послышался негромкий хруст, который продолжался с перерывами около пятнадцати минут.

В 3:47 Энджелу с Шоном разбудил металлический лязг. Он как будто бы доносился снаружи.

Шон зажег свет. Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Первым понял Шон. Он мигом выскочил из постели, натянул халат и побежал вниз. Энджела не отставала.

Когда она бежала за мужем по двору, то готовилась увидеть злобного, шипящего, возможно, больного бешенством зверя, дергающего проволоку клетки мелкими острыми зубами. Однако ночь была странно тихой.

Шон первым оказался у клетки, и Энджела услышала, как он тихо чертыхнулся.

— Что случилось? — спросила она, тяжело дыша.

— Оч-чень занятно. — Он захихикал.

— Что?

Шон направил луч фонарика на клетку. Виновник переполоха лежал рядом с нетронутым гамбургером и алтеем. Накренившись набок, опираясь на проволочную сетку, тараща глаза в темноту. Шон осторожно открыл ловушку, вытащил его и протянул Энджеле.

— Ваш пропавший камень, мадам.

Она молча приняла его.

— Ну? — спросил Шон.

Энджела смотрела на него со странным выражением.

Шон рассмеялся.

— Не смотри на меня.

— Ну, что? С первым апреля, да?

— Честное слово, это не я.

— По-моему, тогда остается только миссис Салливэн.

— Разумеется. Вполне в ее духе.

— Может быть, у нее такое извращенное чувство юмора?

— Извращенное? Подходящее слово.

— Ну, так значит, это она, да?

Они молча уставились на клетку.

— Ты случайно не взглянула на клетку, когда вернулась домой после обеда?

— Из кухонного окна.

— Но внутрь не заглядывала?

Энджела покачала головой.

— Ну, так. Понятно, что случилось. Его положила туда миссис Салливэн. Ты же сама говорила: она не хотела, чтобы он и дальше оставался в доме.

— Для нее это довольно экстравагантный поступок.

— Согласен. Но в ином случае кто-то только что подбросил его туда и заставил ловушку сработать.

Она вздрогнула.

— Знаешь, может быть, я приму твое предложение сменить все двери.

Шон рассмеялся, кутаясь в халат.

— Пошли. Я закоченел.

Энджела поотстала, оглядывая клетку. Что-то не давало ей покоя.

— Интересно, отчего же она все-таки сработала, — спросила она себя.

За нее ответил Шон.

— От ветра. Может быть, ее неправильно установили.

Возможно.

Вот только ветра не было.

Энджела нагнулась, чтобы взглянуть повнимательнее. Шон нетерпеливо притопывал.

— Энджи, тут холодно.

Она поймала его за руку.

— Посмотри, — ткнула она пальцем. — Блюдце.

— Ну и что с ним такое?

— Я утром наливала молоко.

— И что? Сейчас оно пустое.

Энджела взглянула ему в лицо. Он безмятежно улыбался ее розыгрышу.

— Испарилось, детка. Высохло.

— Все?

— Или его выпил какой-нибудь зверек.

— Зверек?

— Ну да — осторожненько зашел и вышел. Может такое быть? А может, клетка не так уж хорошо срабатывает?

— Но достаточно хорошо для того, чтобы ее захлопнул ветер? — напомнила Энджела.

— Значит, это старая клетка.

Они опять внимательно осмотрели ловушку. Она действительно была неновой.

— Честно говоря, — сознался Шон, — попадись что-нибудь в такую клетку, я бы удивился.