Сувенир

Глава третья

Дом Шона Энджеле нравился. Он полностью отвечал ее представлениям о том, каким должен быть дом. Даже летом в нем пахло древесным дымком. Переделанный из сельского, этот дом на краю Уолтхэма (белые доски, плотно сбитый, полное отсутствие ненужных украшений) не блистал роскошью, зато был удобным. В нем были подвал и чердак, сбоку стоял большой деревянный сарай, оплетенный вьюнками, перед парадным крыльцом зеленел обнесенный штакетником небольшой пятачок палисадника, а за домом начинался запущенный дикий сад: деревья и кусты, уходившие к лесу, за которым лежало водохранилище. До того, как Шон, тогда еще работавший в фирме отца, купил эту землю, она была практически брошенной, бесхозной. Заем Шон взялся выплачивать из своего годового дохода, а основную часть ремонта делал сам, по выходным, и полностью закончил его, когда бросил работу в фирме.

Вернувшись из Ирландии, они обнаружили, что за четыре недели их отсутствия мало что изменилось. Миссис Салливэн поддерживала в доме безукоризненную чистоту; вся почта была аккуратно сложена на кухонном столе. Лишь дворик перед домом выглядел засохшим и нуждающимся во внимании.

Энджела забрала Перышко от соседей, которые за ним присматривали, и вместе с Шоном свой первый вечер дома провела, просматривая почту, оплачивая неоплаченные счета и разбирая гору вещей, набранных ими в поездке.

На следующий день она съездила в Кембридж к доктору Спэрлингу.

Два дня спустя он позвонил ей и сообщил, что появления малыша на свет нужно ожидать приблизительно к концу апреля — началу мая.

Свадьбу наметили на утро десятого августа. Шон предложил вечером того же дня закатить вечеринку для ближайших друзей. Энджела заказала приглашения и села составлять список гостей. Кроме матери, она пригласила Стиви Осорио, старинного приятеля Шона, который работал в лаборатории биологии моря в Вудс-Хоул; Аниту Хелм, социального работника из Нью-Йорка, подружку Энджелы по годам учебы в Отисе; Марка и Верн — соседей, которые присматривали за Перышком, пока их не было; и Черил Вагнер, давнюю приятельницу, ныне — редактора в одной из бостонских издательских фирм. Еще Энджела пригласила чету, считавшуюся их с Шоном лучшими друзьями, Фиону и Джерри Стейнбергов. Темноволосый, жилистый, энергичный Джерри работал терапевтом в Бруклине; терапевтом работала и его жена Фиона — рыжеволосая, живая, родом из Англии, хотя теперь ее акцент совершенно сгладился. Это был союз родственных душ, который, кажется, оправдывал себя. Стейнберги разделяли интерес Шона и Энджелы к кино, животным, хорошей жизни и хорошей еде, а два года назад они вчетвером провели летний отпуск в Акапулько. Там всех их свалил понос. Джерри всегда твердил, что их отношения скрепило именно это, а вовсе не общие интересы.

Энджела послала приглашение и доктору Маккею.

В предшествовавшие свадьбе дни она поняла, что еще никогда не чувствовала себя более счастливой и совершенной. Непонятный страх, пережитый ею в Ирландии, как будто бы исчез подобно утреннему туману. Жизнь переполняла Энджелу — ей даже не приходило в голову, что такое возможно. Она понимала: отчасти дело в том, что ей известно — скоро она получит почти все из того, чего ей всегда хотелось. И карьеру, и Шона, и ребенка. Но причины крылись не только в этом. Было и другое — надежда, растущее волнение. Казалось, теперь они пропитали жизнь Энджелы подобно аромату клевера в первый день лета. Каждое утро она поднималась с постели отдохнувшая, настроенная оптимистически. Ее походка стала пружинистой, принужденность и вялость исчезли.

Шон тоже чувствовал это. В атмосфере витало нечто опьяняющее. Оно призывало творить, веселиться, праздновать. Энджела безуспешно пыталась дать ему название. Она чувствовала себя везучей и гениальной; казалось, все идет, как надо, звезды были к ней благосклонны. Ее биоритмы вместе с биоритмами Шона отплясывали джайв. Что бы ни происходило, Энджела не могла сделать ни единого неверного шага. Она чувствовала: это не просто ее отношение к жизни. Все вокруг вставало на свои места гладко, как в хорошо смазанном механизме. Она без труда пересдала свою крохотную квартирку заведомо надежному человеку и даже получила скромную прибыль. Коробки с пленкой появились у Вейнтрауба в конторе все сразу. От метража, операторской работы и записей Энджелы Джек Вейнтрауб пришел в восторг, если не сказать больше. Он захотел, чтобы фильм смонтировали к завтрашнему дню (что всегда было добрым знаком), напредсказывал массу хорошего и завел разговор о следующем совместном проекте. Исходя из этого замечания, Энджела купила себе для вечеринки новое дорогое платье.

Идеальную картину портила лишь одна проблема. Небольшая: Перышко.

Кот стал пугливым. Непокорным. Не давался в руки. Не ел.

Энджела справилась у Марка, какую кошачью еду он давал Перышку. Он заверил, что брал ее из того ящика, который она оставила ему перед отъездом.

Поэтому она перепробовала целый ряд других, потом тунца и куриный фарш специального приготовления и, наконец, отчаявшись, попробовала открыть баночку красной икры. Безуспешно. Перышко явно не хотел есть.

— Но пять дней? — пожаловалась она.

— Может быть, его кто-то подкармливает, — предположил Шон.

— Уж скорее он заболел.

Энджеле было не по себе. Ее изводила неприятная мысль. Дом Шона был старым. И, как все старые дома, по ночам издавал звуки. Поскребывание. Царапанье. Шон объяснял это тем, что «дом оседает». Крысы, думала Энджела. Поэтому перед отъездом в Ирландию Шон разместил в стратегических точках небольшие мешочки с приманкой для грызунов. Не добрался ли до такого мешочка Перышко, гадала она.

Они проверили мешочки. Поврежденным оказался только один, лежавший в подвале, в шкафу с инструментом. Пластиковый пакет был прогрызен, половина рассыпчатого содержимого исчезла. Перышко никак не мог до него добраться. Но Энджеле все равно было тревожно.

— Может быть, он съел отравленную крысу?

Шон предложил отвезти кота к ветеринару. Но при их приближении Перышко заворчал, зашипел, а потом стрелой взлетел на росшую перед домом ель.

Сбитая с толку Энджела, задрав голову, вглядывалась в припавшего к ветке кота, который явно был не в духе.

— Может, он злится на нас за то, что мы уезжали?

— Может быть, его надо оставить в покое, — отозвался Шон, теряя терпение, и пошел прочь.

Встреча с судьей была назначена на одиннадцать утра.

В половине одиннадцатого Энджела рвала в палисаднике маргаритки для букета — единственные цветы, пережившие их отсутствие.

Фиону и Джерри она услышала за полмили. Их обгоняла музыка. Громкая. Хорал. Девятый, Бетховена. Вскоре перед домом затормозила их щегольская красная спортивная машина. Фиона была в огромной шляпе с птичками, которую откопала в лавке старьевщика на Третьей авеню. (Она давно ждала случая ее надеть.) Стейнбергов Энджела пригласила быть свидетелями. Единственными свидетелями.

— Привет! — Джерри выключил магнитофон. — Что это ты удумала? — Он выскочил из машины.

— А на что похоже? — крикнула в ответ Энджела.

Фиона завизжала от смеха.

— На букет, конечно. Белый, в знак девственной невинности. Жутко уместно!

Энджела отряхнула с платья сухие травинки.

— Рада, что ты так думаешь. Решила в последнюю минуту. Как и все прочее. — Она усмехнулась друзьям, вдруг почувствовав себя немного глупо. Джерри подбежал к Энджеле, обхватил, чмокнул, потом огляделся и спросил, где же Шон.

— Шон? — взревел Джерри. — Невеста ждет.

В дверях, чертыхаясь, появился красный от напряжения Шон. Он сражался с шелковым галстуком-бабочкой, который Энджела купила ему в минуту безумия.

Церемония оказалась короткой. К 11:08 они уже были женаты. Во время выполнения формальностей со стены за столом судьи к ним склонялась фотография Джимми Картера. Под конец судья торжественно пожал им руки и пожелал счастья. Потом, как напроказившие школьники, они выскочили на солнечный свет. Джерри завел машину и стал рявкать мотором, Фиона взорвала над каждым из присутствующих хлопушку с конфетти, и, под звонкий смех и записанного на пленку Бетховена, они снова выехали на дорогу.

Через двадцать минут они были дома. Все мероприятие заняло меньше часа.

По наущению Джерри послушный долгу Шон перенес Энджелу через порог. Потом, поскольку в браке должно было быть равноправие, Фиона помогла Энджеле занести в дом Шона. Потом, чтобы Фиона не чувствовала себя вне игры, все вместе внесли в дом Фиону.

Позже Шон отвез Энджелу в Бостон, где на Южном вокзале они встретили сошедшую с вашингтонского поезда Иви Кейси, мать Энджелы. Иви никогда не летала. Энджела заметила, что она, наконец, позволила седине пробраться в свои волосы.

— Ты поправилась, — сказала Иви, клюнув дочку в щеку.

На Ньюберри-стрит они остановились, чтобы забрать лотки с предназначенной для вечеринки лазаньей.

Когда они вернулись, Шон отнес сумку Иви в дом, оставив Энджелу справляться с лазаньей. Она сделала две ходки к холодильнику, и, вернувшись во второй раз, обнаружила, что Иви стоит и вглядывается в ветви ели перед домом.

— Это не Перышко там, наверху? — спросила мать.

Кот наблюдал за ними со своего насеста — далекий, чужой.

— Перышко! — медовым голоском позвала Иви. — Как ты думаешь, он не застрял?

Энджела покачала головой.

— С тех пор, как мы вернулись, он обращается с нами, как с чужими.

— Вероятно, наказывает вас. За то, что бросили его.

— Ну, мне хотелось бы, чтобы он перестал. Он ничего не ест.

— Начнет. Когда созреет. — Иви сделала большие глаза. — Ни за что не догадаешься, что я купила вам обоим в подарок на свадьбу. Еле придумала. Надеюсь, Шон одобрит.

Энджела взглянула на мать. Разве можно было хоть на минуту понадеяться, что она исполнит их с Шоном просьбу «не беспокоиться»?

— Честное слово, не нужно было, — пробормотала она.

В ответ мать притворно-неодобрительно нахмурилась.

— Можешь воспринимать это не слишком серьезно, — сказала она. — но позволь хотя бы мне всерьез относиться к таким вещам.

Энджела усмехнулась. Хотя временами они действовали друг другу на нервы, она, по сути, любила мать.

— Ну, пойду распаковываться. Не то мое платье будет сегодня вечером похоже на посудную тряпку, — сказала Иви и ушла.

Энджела еще раз посмотрела на ель. Последняя попытка.

— Перышко? — прошептала она.

Кот мяукнул. Горестно. Жалобно. Одиноко.

У Энджелы мороз пошел по коже. Крик кота затронул в ней что-то глубоко спрятанное. Плохое воспоминание. Непрошенное ощущение. Дублин. Ночь в гостиничном номере. Кошка за окном. Плачущая в ночи. Горестно. Жалобно. Одиноко. Так, что становилось не по себе.

Кошка предупреждала ее. Что-то надвигается. То самое чувство!

Энджела потрясенно осознала, что вовсе не оставила свой страх в Ирландии. Она привезла его с собой.

На один краткий миг новая, счастливая Энджела исчезла, и вернулась прежняя, полная страхов. Потом, собрав всю силу воли, какую смогла, она отбросила это чувство как нечто ядовитое или гнилое, закрыв ему свои мысли, отрицая его право быть частью ее нового светлого и яркого мира.

— Энджела? — Голос Иви.

Энджела оглянулась. Мать с любопытством наблюдала за ней из дверей.

Энджела поспешила присоединиться к ней.

Вечером Энджела встречала гостей в скроенном по косой новом платье из шелкового трикотажа цвета темного бордо. Оно льнуло к телу, как вода. Даже ее мать, консервативная почти во всем, была вынуждена согласиться с Шоном: в этом платье Энджела выглядела сказочно и ему предстояло приложить немалые усилия, чтобы не прикасаться к ней.

— Позже, — пообещал он себе — и Энджеле.

Первым прибыл Стиви Осорио. Загорелый. Худощавый. Улыбающийся. Энджела сразу поняла, что он уже выкурил косячок-другой. Вместе с ним приехала тоненькая бледная молодая женщина с обвитыми вокруг головы ржаными косами, которую он представил как Бонни Барнетт. Энджела рассеянно пожала ее хрупкую руку, и тут заметила, что Бонни внимательно приглядывается к ней со странным выражением в глазах, словно припомнив, что где-то уже видела ее. Несколько раз за вечер Энджела поднимала голову и перехватывала направленный в свою сторону неподвижный задумчивый взгляд Бонни. Энджела подумала, что он смущает и немного пугает ее.

Последним появился доктор Маккей, одетый в смокинг, который выглядел так, будто был взят напрокат. Брюки не вполне доходили до ботинок. Он вручил Энджеле обернутую фольгой бутылку, пробормотав некую смесь поздравлений и извинений.

— Что это? — ахнула Энджела, разворачивая фольгу. Она всем велела приходить без подарков. Она подняла вверх большую темную бутыль. «Дом Периньон». Четверть галлона.

— Не сумел найти ящик, — Маккей с сожалением улыбнулся.

Энджела уставилась на элегантную бутылку, которую держала в руке. Потом, смеясь от восторга, обняла старика. Вдруг, впервые за весь день, она почувствовала себя настоящей невестой.

Шон сунул в руку каждому, кто не отказывался, по «маргарите». Еще кто-то раскурил травку. Иви принюхалась и сделала вид, будто ничего не заметила. Гости легко перемешались.

— Слава Богу, — пробормотала Энджела, проталкиваясь мимо Шона, чтобы поменять пленку в магнитофоне. Все от души веселились.

В девять Энджела с Фионой вынесли салат и лазанью.

Энджела, решительно отказавшись от чесночного хлебца, ела с отставленной на буфет тарелки и высматривала Маккея. Они с Шоном уже обменялись с ним парой слов о фильме, и профессор повторил свое предложение помочь с комментариями. Теперь ей хотелось поболтать с ним более непринужденно.

Профессора она углядела в кресле у камина. Вокруг него образовали небольшую группу Шон, Черил, Бонни и Марк. Она пробралась к ним и опустилась на выложенную кафелем каменную плиту у очага.

— Чудесная лазанья, — сказал улыбающийся Маккей.

— Жаль, нельзя сказать, что я сама ее делала. — Энджела взглянула на тарелку Бонни, увидела только салат и обвинительным тоном сказала: — А вы даже не попробовали, Бонни?

Девушка виновато улыбнулась.

— Я не ем мясо.

— Вон там — сырный стол. Замечательный бри.

Бонни покачала головой.

— Салат прекрасный, мне достаточно.

— Вы равнодушны к мясу? — Энджела вспомнила свою подругу Рут. — Или дело в принципе?

— Наверное, всего понемножку. Я считаю, что мясо мешает моей работе.

Заинтригованная Энджела взглянула на Шона. Тот с несколько смущенным видом набивал рот салатом.

— Я экстрасенс, — пояснила Бонни.

— Серьезно. — Энджела поискала, что бы такого умного сказать, и вспомнила студенческие годы. Тогда они часами говорили загадками с И Чингом. Гром и ветер. Огонь на горе. Помогает увидеть Великого Человека. Не женись на девице.

— Потрясающе, — разахалась Черил, — вы должны устроить для меня сеанс. Вы пользуетесь хрустальным шаром?

— Картами таро, — сказала девушка. Она робко улыбнулась. — Боюсь, я их не захватила.

Энджела попробовала лазанью, а сама тем временем думала. Когда-то у нее была колода таро, но она отдала ее. Эти карты пугали Энджелу. Фигурка Смерти, отрубающей своим жертвам руки и головы косой… В ней было слишком много реализма, пропади он пропадом. И Чинг, предсказывая несчастья, по крайней мере выражался туманно.

— У меня такое чувство, Бонни, что мы уже встречались, — попробовала она прозондировать почву. — Может быть, в Нью-Йорке?

Бонни тряхнула головой:

— Я из Орегона. Это моя первая поездка на восток.

— Черил рассказывала нам о расчленении трупов, — выговорил Шон в перерыве между одной ложкой салата и другой.

— О чем? — Энджела уставилась на подругу.

Черил ковыряла лазанью.

— О тех случаях на Среднем Западе. Про скот и лошадей. — Она деликатно проглотила подцепленный на вилку кусочек. — Один парень пишет для нас книгу.

Энджела недоуменно подумала: неужто такую книгу кто-то захочет читать? Она смутно припомнила, что об этом говорили в выпуске новостей. Обычно подобные истории ее не трогали.

— Главным образом, это был скот, — объяснила Черил. — У некоторых не хватало не только глаз и ушей, но и внутренних органов. Из некоторых была выпущена кровь. Разгадку так и не нашли.

— Небось, работа каких-нибудь чудаков, — сказал Марк. — Какой-нибудь культ, да?

Черил пожала плечами.

— Следов ног ни разу не находили.

— А, тайна запертой комнаты. То, что я больше всего люблю. — Шон потушил свой косяк. — Как же твой парень это объясняет?

— НЛО.

Ресницы Шона едва заметно дрогнули. Этот взгляд был Энджеле знаком.

— А с чего он это взял? — в ту же секунду спросил Шон.

— Не знаю, — созналась Черил. — Окончательный вариант я еще не читала. Но, думаю, книга пойдет. Как раз то, что хотят слышать люди.

— Что за цинизм, — рассмеялся Шон, поднимаясь. — Лично я голосую за койотов и хорошую дозу дурацкого преувеличения в качестве пикантной приправы. — Он извинился и ушел к другим гостям.

— Я бы не был так в этом уверен, — пробормотал Марк.

Черил поинтересовалась, отчего, и Марк обдумал ответ. Похожая вещь случилась там, где койоты не водятся, сказал он. Совсем недавно.

Черил широко раскрыла глаза — возможно, учуяв новый материал для своей книги — и выдохнула:

— Где?

Он усмехнулся.

— Здесь.

И перестал есть лазанью.

Черил повернулась к Энджеле.

— Он меня морочит?

— Уверяю вас, я не шучу, — серьезно отозвался Марк.

— Здесь, в Уолтхэме?

— Собственно, это не та тема, какую обсуждают в гостях за столом, — поддразнил ее Марк.

— Ну, ладно, — вызывающе сказала Черил. — Что такое для друзей немного крови?

Марк нахмурился, поставил тарелку и объяснил. Полиция считает, что это — работа больного человека. Может быть, какой-то культ. Насколько известно, было два случая. Верн узнала об этом от одной пары. Сантини. Они живут на другом берегу водохранилища. На прошлой неделе у них пропали собаки. Три. Немецкие овчарки. Марк умолк, то ли не имея желания продолжать, то ли намеренно, чтобы Черил помучилась.

— Да? — нетерпеливо подсказала Черил. — Что же произошло?

— Они нашли в лесу их трупы. Обезглавленные. Сердце и печень были вынуты. У одной собаки через маленькую дырочку в боку были вытянуты кишки, они кучкой лежали на земле рядом с ней.

Воцарилось потрясенное молчание. Черил откашлялась и аккуратно отставила полупустую тарелку на кофейный столик.

— Ну, я рада, что спросила, — сказала она, разрушая напряжение.

Они облегченно расхохотались. Маккей пыхнул трубкой.

— Похоже на одну историю, которую мне рассказывали, — погрузился он в воспоминания, — когда я мальчишкой жил в Ирландии. Случилось это предположительно в конце девятнадцатого века, в графстве Каван. Но в том случае были овцы.

Энджела неловко заерзала на твердых кафельных плитках.

— Тридцать за одну ночь, — прогудел Маккей из затененного кресла. — Порванные глотки. Обескровленные туши. Винили волков. Но странное дело, — он вынул трубку изо рта и оглядел кружок собравшихся: прирожденный рассказчик. — Последнего ирландского волка убили в 1712 году. Как вы объясните это?

Снова одобрительный смех.

Энджела быстро встала, собрала несколько тарелок и извинилась. Пошла на кухню и поставила их в раковину, на растущую гору грязной посуды. Разговор о расчлененных собаках встревожил ее. Она проверила стоявшую у холодильника миску Перышка. По-прежнему нетронута.

Энджела со злостью прикусила губу. Окаянная кошка. Где она, черт побери? Она проскользнула наверх и посмотрела в спальне. Груда пальто на кровати. Кота не было.

Она поворачивалась, чтобы уйти, и тут из туалета вышла Фиона.

— Потрясный вечер! — она улыбнулась, поправляя перед зеркалом рыжие волосы. — Я рада, что познакомилась с твоей мамой. Она совсем не то, что я воображала.

— Не обманись. — Энджела заглянула под свою кровать. — Они могут выглядеть вполне по-людски.

Фиона рассмеялась.

— Да, это личность, — согласилась она и заметила движение Энджелы. — Там кто-то есть?

— Я потеряла Перышко.

— Наверное, сбежал половить крыс.

— Вероятно.

Фиона села на кровать и закурила.

— Знаешь, — сказала она, — ей-богу, не надо было тебе беспокоиться из-за этой кружевной скатерти. Собственно, я вот что хочу сказать: по-моему, она фантастически красивая, но вы, черти, рехнулись. Оба. — Рука, державшая сигарету, описала круг, оставив в воздухе колечко дыма. — То есть молодожены-то вы. Вам полагается дарить подарки. Я чувствую себя такой виноватой, что взяла ее…

— Нечего, нечего. — Энджела села на другой край кровати и разгладила морщинку на покрывале. — Мы купили ее специально для тебя.

— Скатерть великолепная. Но я все равно чувствую себя виноватой.

Энджела усмехнулась.

— Легкое чувство вины никогда не мешает.

— Смеешься? Терпеть не могу чувствовать себя виноватой. Придется нам с Джерри придумать, как от него избавиться.

— Давайте. Будем ждать.

Обе рассмеялись.

Фиона встала и нежно улыбнулась Энджеле.

— Ну, поздравляю, миссис К. Вот уж не думала, что вы и в самом деле вытворите такое.

— Мы тоже. — Энджела улыбнулась своим мыслям. — Сэкономим на больничной страховке, верно?

— И когда же?

— Апрель, май. — Она на минуту задумалась, хмуря брови. — Что ты думаешь о естественных родах?

— Забудь. Мне каждый раз подавай наркоз.

— Правда?

— Да нет, шучу. По-моему, это зависит от того, какая ты. Широкие у тебя бедра или нет. Есть ли у тебя время на занятия. К Шону это тоже относится. Он тоже должен пройти через это.

Энджела кивнула.

— Конечно, если ты испытаешь все от начала до конца, то всегда сможешь сделать об этом документалку. И таким образом избавиться от своих впечатлений.

— По-моему, так уже делали.

— Жаль. Кстати. — Фиона порылась в сумочке, отыскивая ручку. — Позавчера я наткнулась на одну новую школу. В духе Монтессори, но без таких строгостей. Ну, знаешь, — свобода получать образование и прочая чушь. Делами заправляют две очень умные женщины, которые по сути построили школу своими руками. Разумеется, при небольшой помощи от Фонда Форда. По-моему, это было бы потрясающим сюжетом для документального фильма.

Энджела выразила интерес, и Фиона нацарапала на обороте длинной узкой полоски бумаги номер телефона.

— Я знаю, что популярность они выдержат, — сказала она, протягивая телефон Энджеле, и вышла из комнаты.

Энджела спустилась по лестнице следом за ней и вернулась на кухню. Повинуясь внезапному побуждению, она открыла дверь, которая вела на лестницу в подвал, и тихонько окликнула Перышко по имени. Никакого ответа. Занятно. Снизу сквозило. Энджела принюхалась. Странный запах. Она попыталась определить его: гнилые яблоки, вот что это было такое. Внизу было что-то мертвое. Крыса? Подохшая от яда. Разлагающаяся. Энджела попыталась вспомнить инструкцию, напечатанную на пакетах с отравой: через один-два дня запах пропадет. Яд обезвоживал труп. Превращал в крошечную окоченелую мумию. Вероятно, мучительно — но эффективно.

Она поморщилась, быстро закрыла дверь, погасила свет. Подвал Энджела не любила. В нем было множество щелей, закоулков, проходов под домом, по которым при желании мог бы пробраться взломщик. В один прекрасный день ей придется заставить Шона врезать в дверь подвала замок.

Энджела подошла к двери черного хода и выглянула наружу, включив лампочку на крыльце. Ночь была прохладной. В воздухе уже чувствовался осенний холодок.

— Перышко? — тихо сказала Энджела в темноту.

Ответный крик. Утробный. Сиамский. Удивительно человеческий. Она улыбнулась.

— Где ты, мой хороший?

В круге света материализовался знакомый черно-белый силуэт. Хвост медленно ходил из стороны в сторону. Кот уселся, отказываясь подходить ближе.

Энджела попробовала ласково улестить Перышко, протягивая к нему руку, но сиамский кот сидел, не сводя с нее глаз, и только. Зрачки были огромными. Отощавший. С испачканной шубкой. Энджела осторожно приблизилась. В конце концов кот позволил себя погладить. Быстро воспользовавшись этим, она нагнулась, взяла кота и торжествующе внесла в дом.

Энджела обнаружила, что гости разделились на три группы. Одни вместе с Шоном удалились в небольшой кабинет, который служил одновременно конторой и монтажной, чтобы, лежа на полу, курить марихуану и слушать музыку; другие отбыли на кухню, где Анита варила свежий кофе; третья группа, в которую входили Иви Кейси, Маккей, Бонни и Черил, окопалась в гостиной, переместившись на диван под окно. Энджела уже совсем собралась присоединиться к ним, когда заметила стоявших у камина спиной к остальным Фиону и Джерри. Они тихим шепотом переговаривались и при приближении Энджелы резко оборвали разговор. Ей показалось, что речь шла о чем-то, не предназначавшемся для ее ушей. Фиона улыбнулась.

— Где он был? — Она кивнула на кота, которого Энджела держала на руках.

— Гулял. Как ты и сказала.

Стейнберги переглянулись, словно их призывали какие-то незаконченные дела. Энджела вдруг почувствовала себя неуютно.

— Я помешала, да? — она двинулась прочь.

— Да нет, что ты. — Фиона задержала Энджелу, положив ей ладонь на руку. — Просто сегодня вечером мы обязательно должны были принять небольшое решение.

— Надеюсь, ничего серьезного?

— Нет. — Тон у Джерри был суровый. — Как бы там ни было, решение уже принято. Точнее, моя жена уже приняла решение. Как обычно.

Фиона сердито сверкнула на него глазами. Энджела вдруг поняла, что Джерри не просто навеселе, или подкурился, или и то и другое сразу.

— Вы видели мой ирландский камень? — быстро спросила она, обеспокоенная тем, как бы не оказаться втянутой в семейную сцену, и показала на маленькую каменную голову, лежавшую в конце каминной полки. Повинуясь внезапному порыву, она забрала камень из шкафа в кабинете и поместила его рядом со своей серебряной крестильной чашечкой и дрезденским рыжеватым кувшином, некогда принадлежавшим дедушке Шона. — Я нашла его в Кашеле. Шон думает, что он, вероятно, довольно старый.

— Он уже показал его нам, — сказала Фиона. — Он действительно кажется старым. Определенно древним. Мы просто подошли восхититься еще раз. — Она пристально, со значением, взглянула на Джерри. — Я бы не прочь выпить кофе, — вдруг объявила она, прекрасно подражая Джули Эндрюс. — А ты, Джерри?

Она взяла его под руку, стрельнула глазами в Энджелу и потащила мужа на кухню.

Продолжая улыбаться, Энджела отошла, чтобы присоединиться к компании на диване. Сидевшая между Иви Кейси и Маккеем Черил не к месту раскачивала перед собой на шнурке ключ.

Энджела, крепко прижимая к себе Перышко, мешкала, не двигаясь с места и прислушиваясь к разговору.

Редакторское чутье Черил подсказывало ей, что книги по оккультизму — золотое дно, и она расспрашивала Маккея о том, в чем, по ее мнению, профессор мог разбираться: о силе пирамиды, о психоархеологии и Атлантиде, однако начинала понимать, что худшего предмета для обсуждения выбрать не могла. Маккей спокойно сидел в кресле и по большей части слушал, скептически выгнув брови.

Энджела перенесла свое внимание на мать. Она рассматривала худое, аккуратно подкрашенное лицо Иви, со вкусом уложенные волосы. По-прежнему очень много от вашингтонской стюардессы. Энджела украдкой улыбнулась, уловив настрой, который бессознательно планировала. Язык тела, подумала она. Классический пример. Но только она сама была в состоянии понять его. Иви, чей католицизм заставлял ее с недоверием относиться ко всему, что даже отдаленно отдавало оккультизмом, откинувшись на спинку дивана, пила кофе и ничего не говорила. «Можно подумать, она боится, что, если сядет поближе, подцепит какую-нибудь заразу» — мелькнуло в голове у Энджелы.

— Говорят, у стоячих камней маятник определителя потустороннего присутствия вращается, — сказала Черил, описывая ключом круги. — Такой же эффект наблюдается, если подержать прибор над каким-нибудь древним христианским алтарем.

Маккей громко посасывал потухшую трубку.

— Можно даже ощутить слабое покалывание, если провести рукой над поверхностью, — продолжала издательница. — Квалифицированные экстрасенсы говорят, будто это ощущение напоминает удар током. Иногда оно оказывается достаточно сильным для того, чтобы вызвать слабость, дурноту или головокружение. — Она перевела взгляд с Маккея на Бонни. — Конечно, вы должны быть особенно чувствительны.

Бонни, которая сидела на полу у ног Маккея, подобно послушнице, согласно кивнула.

— Вот как? — Маккей вынул трубку изо рта и посмотрел на нее.

Теперь Черил попробовала иную тактику.

— Во Вьетнаме военные моряки для обнаружения тайников с оружием пользовались проволочными рамками.

В голосе Черил, сообразившей, что она ведет проигранное сражение, Энджеле послышалась нотка отчаяния.

Маккей выбил потухшую трубку в пепельницу.

— Смею сказать, иногда такие штуки срабатывают, — признал он. — Я видел, как это делается. — Он скроил гримасу. — Заметьте, вы не одиноки. Мой английский коллега… — Он смущенно покачал головой, убрал трубку в карман и взглянул на Энджелу, которая присела на диван рядом с ним.

Черил, довольная, что представилась возможность забить отбой, подвинулась и встала, чтобы снова наполнить вином свой стакан.

— Знакомьтесь: Перышко, — объявила Энджела, представляя кота. — Третий член семейства Киттреджей. — Она взяла кота за лапу и вытянула ее в сторону собравшихся. Маккей серьезно пожал ее.

— Какой он тощий, — заметила Иви. — Голодом его морили, что ли?

Энджела чмокнула кота в макушку.

— Может быть, он станет есть теперь, когда простил нас за то, что мы уезжали.

Мать наклонилась погладить кота и заворковала:

— Кто мамочкин красавчик?

Кот прижал уши и угрожающе сверкнул на нее глазами, приоткрыв пасть и предостерегающе ворча.

Иви убрала руку.

— Ладно, — неловко рассмеялась она, обращаясь к остальным. — Значит, он не мамочкин красавчик.

Энджела легонько встряхнула кота.

— Противный! Что с тобой такое?

— Вы только посмотрите на него, — с легким изумлением заметила Иви. — Можно подумать, в комнате есть еще один котяра.

Кот, выгнув спину и распушившись, не сводил глаз с камина.

— Животные иногда чувствуют… — начала Бонни.

Ни с того, ни с сего кот с воем взвился с дивана, выбив чашку с кофе у Иви из рук. Вскрикнув от испуга, она вскинула руки, чтобы защитить лицо. Но кота больше интересовало, как бы удрать. Цепляясь когтями за спинку дивана, он вскарабкался наверх, снова издал вопль, выпрыгнул в окно и исчез в ночи.

Энджела кинулась матери на помощь, схватив со столика пачку салфеток — промокнуть кофейное пятно на платье Иви.

— Все в порядке, ничего страшного, — повторяла потрясенная, но невредимая Иви. Чашка оказалась полупустой. Ущерб был нанесен лишь платью и нервам.

Энджела извинилась и торопливо увела мать в кухню, чтобы заняться платьем, оставив Маккея с Бонни сидеть в неловком молчании.

Увидев размеры пятна, Иви сказала:

— Пойду наверх, переоденусь.

— Что случилось? — Из кабинета появилась Фиона.

Энджела объяснила.

Фиона с кипой бумажных полотенец исчезла в гостиной, а Энджела пошла следом за матерью наверх.

Когда они сошли вниз, у подножия лестницы их ждала Бонни. Она спросила, где ее плащ.

— Уже уходите? — Энджела поглядела в сторону кабинета. Кто-то крутил старые, любимые записи «Битлз», пустив стереосистему на полную громкость.

— Если сумею вытащить Стиви, — виновато улыбнулась Бонни. — Я понимаю, это занудство, но у меня страшно болит голова, а завтра — рано вставать. Я улетаю обратно в Орегон.

Энджела проводила ее наверх за плащом, предложив аспирин и болтая о дороговизне полетов. В падавшем с лестничной клетки свете она заметила, какой бледной была Бонни.

В спальне Бонни выглянула из окна и восхитилась видом.

— У вас чудесный дом, — медленно проговорила она. — В старых домах такая интересная атмосфера.

Энджела ждала у двери, но Бонни словно бы уже не спешила уходить. Казалось, она ведет некий мысленный спор сама с собой. Энджеле стало любопытно, имеет ли это отношение к тем взглядам, какие Бонни весь вечер бросала на нее. Она встала рядом с девушкой у окна, отыскивая про себя тему для разговора.

— Скажите, — начала она, — вот вы — специалист в своей области. Что такое настоящее предчувствие?

Бонни с сомнением рассматривала Энджелу. Потом, увидев, что та не шутит, бледно улыбнулась.

— Чуешь нутром. Колет пальцы.

Энджела улыбнулась.

— Колет пальцы. Так всегда надвигается беда.

— В самом деле, я имела в виду именно это. — Бонни была серьезна. — Говорят, дело в изменении кровяного давления. — Она пристально вглядывалась в лицо Энджелы. — Вы ведь тоже немножко экстрасенс, правда? — спросила она. — Я-то знаю.

В голове у Энджелы возникла непрошенная мысль: «они всегда так говорят».

— А у меня обычно появляются символы, — продолжила Бонни.

— Символы? — Энджела нахмурилась.

— Картинки в мозгу. Я вижу карты таро. Ну, знаете — мечи, если надвигается что-то тяжелое, чаши — если это имеет отношение к любовным делам. Монеты, если дело касается финансов.

— Но это необязательно должен быть мысленный образ, — неуверенно сказала Энджела. — Правильно?

— Ну, это у меня так. У других — другое. Например, сны. Иногда — просто чувство, от которого невозможно отмахнуться.

Энджела обдумывала эту информацию.

— Страх? — спросила она.

— Может быть.

— Если бы у меня возникло такое вот предчувствие, оно отличалось бы от моих обычных страхов? — задумалась Энджела. — Я хочу сказать, мы ведь все о чем-нибудь да беспокоимся, правда? — Она подвинулась поближе к окну и принялась рассеянно теребить жалюзи.

— Должна быть убежденность. Уверенность. Определенность. — Экстрасенс снова изучала лицо Энджелы. Та заметила, что у Бонни с шеи на цепочке свисает крохотная пятиконечная звездочка. — А почему вы хотите это знать? — прошептала девушка.

— Просто интересно, — откликнулась Энджела и неохотно добавила: — Когда я была в Ирландии, мне показалось, что у меня начались предчувствия. — Она поняла, что вслед за Бонни понизила голос до шепота. Столь праздно начатый разговор внезапно стал серьезным. — Глупее всего то, что я не знаю, к чему все это было, — продолжала она.

Смущенная своим признанием, она взглянула на хрупкую блондинку и увидела, что ее изучают тем самым тревожным напряженным взглядом, который она заметила раньше.

— Я даже не поняла, чего боялась, — закончила она. — Просто какой-то неясной… — Энджела поискала слово, — …опасности, что ли.

— Вы так и не выяснили, в чем было дело? — медленно спросила Бонни. — Я хочу сказать, ничего плохого так и не случилось?

Энджела покачала головой.

— С момента нашего возвращения все шло фантастически. До сегодняшнего дня. Сегодня под вечер у меня опять возникло это чувство.

Бонни на миг задержала на ней внимательный взгляд. Потом вдруг стала чрезвычайно серьезной и сказала:

— Не знаю, как лучше выразиться, но… вам никогда не приходило в голову освятить этот дом?

Энджела изумленно воззрилась на Бонни, не вполне понимая, какое отношение к их разговору имеет такой нелогичный вывод.

— Позвать священника? — выпалила она.

Бонни кивнула.

— Зачем? То есть, для чего это нужно?

— Так иногда делают.

Энджела ослабила ремешок часов, чувствуя боль в запястье.

— Такими вещами увлекается моя мама. — Она стесненно рассмеялась. — Надеюсь, вы не хотите сказать, что в нашем доме водятся привидения?

Бонни опять посмотрела в окно, напряженно вглядываясь в темноту.

— Нет, — медленно проговорила она. — Думаю, что все не так просто. Что дело обстоит немного иначе.

— Немного иначе?

— Ну, — Бонни снова обернулась к ней, — я соглашусь с вами. Да, я думаю, что здесь что-то есть. Я не уверена в том, что это. Ничего похожего я никогда не чувствовала. Я заметила это в тот самый момент, как переступила порог вашего дома. Это тревожило меня весь вечер. Думаю, оно и напугало вашего кота. Я ничего не собиралась говорить, но… — Она вздохнула. — Потом вы рассказали мне о своих предчувствиях.

— И… и что же это? — Энджела постаралась придать словам небрежное, свободное, безразличное звучание.

— Не знаю. Я же сказала, ничего подобного я еще не переживала. Я не вижу никаких символов. Ощущение такое… — Бонни поискала слово, обрисовав руками некую фигуру, словно могла извлечь его из воздуха. — Необычное. Чужеродное. Не знаю.

Энджела глубоко вздохнула. Казалось, сам разговор снова пробудил прежний страх, прежнее ужасное чувство надвигающейся беды, которое она надеялась изгнать, поговорив с Бонни. Она недоуменно подумала: снова предчувствие? Да нет, конечно же, дело было в страшноватых словах Бонни. И все же виновата была сама Энджела. Она отворила дверь, затеяла разговор. Энджела хотела было рассердиться на себя или на Бонни, но не смогла. Слишком отчетливым было дурное предчувствие. Требующим внимания. Поэтому она предпочла задуматься над предложением Бонни.

— Если бы я в самом деле нашла священника… сделать то, что вы предлагаете, — сказала она наполовину себе самой, — Шон подумал бы, что у меня не все дома. Или что я возвращаюсь на круги своя. А это в его глазах еще хуже. — Осознав это, она рассмеялась — но принужденно.

— И был бы неправ, — решительно сказала Бонни.

Энджела всмотрелась в девушку, гадая, не обидела ли ее ненароком своим замечанием.

Бонни забрала с кровати свой плащ.

— Вопреки тому, что говорят люди вроде вашего мужа и доктора Маккея, — сказала она, — вокруг нас повсюду находятся некоторые факторы, существа, незримые наделенные интеллектом силы — называйте их как угодно. Я знаю. — Бонни постукала пальцем по уголку правого глаза. — У меня есть опыт общения с ними. Некоторые в порядке. Некоторые — нет.

Она натянула пальто и запахнулась. Энджеле показалось, что в комнате стало холоднее. Или это было лишь ее воображение?

— Скажем, так, — спокойно продолжала Бонни. — По сути, неважно, какую вы избираете себе веру. Освящение иной раз оказывается весьма действенно для того, чтобы призвать свет в обители тьмы, если вы меня понимаете.

Энджела пристально взглянула на стоявшую перед ней девушку. Глаза Бонни были спокойными и чуткими. Вовсе непохожими на глаза ненормальной. Пусть рассудок и здравый смысл Энджелы всеми фибрами восставали против сказанного только что Бонни — она твердо знала, что та подразумевала, говоря о свете в обителях тьмы.

Из комнаты она ушла первая, молча.

Отъезд Стиви и Бонни как бы стал сигналом к общему исходу.

Последними уходили Джерри с Фионой. Шон и Энджела, которые вернулись, проводив Аниту, столкнулись с ними на пороге гостиной.

— Мы думали, вы уехали, — сказал Шон.

— Мы просто довели свое дело до конца, — с усмешкой отозвалась Фиона.

— Скатерть взяла? — спросила Энджела.

Фиона похлопала по набитой бумажной сумке.

Джерри, покачиваясь, неловко теребил ключи от машины. Шон заметил, в каком он состоянии.

— Ты уверен, что не хочешь остаться до утра? — спросил он, обнимая Джерри за плечи.

Он чувствовал тревогу за друга, но был слишком тактичен, чтобы выразиться прямо. Джерри понял намек.

— Да я справлюсь, — запротестовал он. — А потом, у нас обоих расписание на завтрашний день забито. — Он протиснулся мимо них, ударившись о косяк.

— Завтра поговорим, — пообещала Фиона через плечо, выходя следом за мужем.

Шон проводил их до машины, а Энджела смотрела с порога. Когда он вернулся, она закрыла дверь и заперла на засов.

Ее вдруг одолела усталость. Едва держась на ногах, она собрала грязные пепельницы и стаканы и расставила на буфете в кухне. В доме, теперь погруженном в молчание, пахло табачным дымом и спиртным. Мать Энджелы уже ушла наверх, в спальню.

Обвязав вокруг талии посудное полотенце, Энджела открыла кран и подождала, пока пойдет горячая вода.

Думала она о священниках. Освятить дом. Она улыбнулась, представив себе лицо Шона, открывшего дверь священнику в рясе и столе, со святой водой и кадилом. Как это она позволила этой девице сыграть на своих страхах? Существа! Еще немного, и она опять начнет молиться, а потом не успеет оглянуться, как окажется в исповедальне. Энджела явственно услышала голос матери: «Может быть, это не такая уж плохая мысль?»

Она подняла стакан и усмехнулась. Ну и денек. Она сунула стакан под горячую струю.

Протянувшаяся из-за спины Энджелы рука Шона закрутила кран.

— Знаешь что? — сказал он шепотом. Голос был сиплым от дыма, дыхание пахло спиртным. Он обнял Энджелу за талию.

Она на мгновение задумалась.

— Ты подумал как следует и хочешь развестись?

— Лучше.

— Ты обидел маму?

— Не так рискованно. Еще разок.

— Сдаюсь.

— Мы все бросаем до утра. Об этом может позаботиться миссис Салливэн.

— Она уволится.

— Мы подкупим ее той уотерфордской пепельницей.

— Ах ты чертяка. Мы же все равно собирались отдать пепельницу ей.

— Но она же не узнает. Ну, довольно. — Он обнял Энджелу и притиснул к себе. — Это же наша брачная ночь. Или ты забыла?

— Не забыла. — Она повернулась в объятиях Шона и поцеловала его в губы. Долгим, крепким поцелуем.

Он шел наверх следом за ней, выключая по пути свет.

Джерри настоял на том, чтобы сесть за руль, но, по требованию жены, поехал не по скоростной автостраде, а поверху, улицами.

Фиона дважды просила его сбавить скорость. Она от души надеялась, что они не наткнутся на полицейского. Ей подумалось, что вечер сегодня выдался особенно темный. Мрачный. Пасмурный. В машине, даже с поднятым верхом, тоже было зябко. Она отмахнулась от этого, отнеся на счет влияния конопли на свое кровообращение.

Вспомнив маленькую кражу, которую они совершили, Фиона захихикала. Каменная голова из Кашеля. Они забрали ее с каминной полки. Этакий небольшой сюрприз в благодарность за скатерть. Самое малое, что можно было сделать. Но Джерри по-прежнему чувствовал себя неуютно. Оправа могла уничтожить ценность камня. В конце концов, вещь была антикварной.

— Мы же не позволим его сверлить, дурачок, — возражала Фиона. — Его вделают в такой маленький проволочный обруч на лакированной плашке. Энджела с Шоном просто влюбятся. Вот посмотришь. Джерри мучился.

— Он не расколется?

— Я завернула его в скатерть. — Фиона перегнулась через спинку сиденья и в темноте пошарила под ним. Просто, чтобы убедиться. И ахнула, когда ее пальцы коснулись чего-то, чего там не должно было быть. Оно было холодным, как лед, круглым, величиной с голову ребенка. Фиона провела по нему пальцами и поняла, что этот предмет соединен с чем-то, на ощупь напоминавшим шею, переходящую в костистый узловатый хребет. Она открыла рот, собираясь что-то сказать, но не успела произнести ни слога — запястье исследовавшей предмет руки оказалось схвачено. На один краткий миг Фионе почудилось, будто в ее тело впились три холодных пальца. Ощущение было таким же, как в тот раз, когда она защемила руку железными воротами. Только теперь железо было живым. Сдавливая запястье, оно неумолимо тянуло руку назад, а вместе с рукой и Фиону. Пронзительно выкрикивая имя Джерри, она стала коленями на сиденье, вцепившись в него левой рукой и изо всех сил стараясь освободить правую.

Джерри затормозил. Взвизгнули шины, машину занесло, развернуло. Он отчаянно дергал руль, но из-за бурных попыток Фионы освободиться и неустойчивости машины справиться с управлением оказалось ему не под силу. Машина выскочила на мягкую обочину; колеса бешено вращались, взметая рыхлую землю. Потом автомобиль пропахал темный, поросший травой склон. Свой поединок Фиона выиграла за долю секунды до того, как они врезались в дерево. Пронзительно визжа, она вырвала руку. Но причиной предельного ужаса, который она испытала, была не надвигающаяся катастрофа и не залившая все вокруг струя брызнувшей крови. Причина заключалась в том, что непонятное существо, так крепко вцепившееся в нее, получило желаемое. Теперь рука Фионы, которой она размахивала, заканчивалась рваным обрубком всего в нескольких дюймах ниже локтя.