Стихийница (СИ)

Глава 2

— Ты должна ее вернуть!

Крик жены болью разнесся по побережью. Потонул в сердитом шепоте волн. Был осмеян пронзительным воплями сорвавшихся с дюн птиц.

Фильярг, подобравшись, смотрел, как напротив того места, где стояла Юля, вырастает волна. Пенится шапкой. Нависает угрожающе.

«Не вмешивайся, — сказала Юля ему перед тем, как спуститься с дюны, — это между нами».

Как тут не вмешивайся⁈ Фигурка жены казалась ничтожно маленькой напротив зелено-синей громадины.

— Она тебе не принадлежит! И то, что ты помогла ей с рождением, не дает тебе право распоряжаться ее судьбой!

Упрямая! Спорит с той, что с легкостью убьет. Фильярг одновременно чувствовал дикий страх за жену и гордость.

Огонь отказал. Даже разговаривать на эту тему не стал, хотя они пытались. Все. По очереди. Вода хоть согласилась поговорить.

— Пусть так! Но хотя бы скажи, где она? Не прячь ее от нас! А если ей нужна помощь? Она еще маленькая совсем!

Вода раздраженно шипит в ответ. Бурлит, негодуя. Настаивает на своем.

И жена, он это видит, машет на нее рукой. Обреченно так.

— Она была твоей любимицей! Готова на все ради вас. Четверых! Пойти против семьи. Приняла тебя первой. А ты… предала ее. Вы все ее предали…

Волна застывает. Ветер срывает с нее пенистую шапку. Рычит. Бьется в упругую преграду. Гонит по небу серые — клочками — облака.

Жена поворачивается к морю спиной и, тяжело ступая, идет к нему, проваливаясь в песок.

Он сбегает с дюны, чтобы помочь ей подняться.

— Наша дочь — спящая красавица, — опустошенно выдыхает Юля. — Эта утверждает, что если она вернется в ближайшие годы, то умрет. Наша дочь умрет, — кулачок утыкается ему в грудь. Он прижимает жену к себе, обнимая, утешая.

— Еще сказала, что они все ошиблись. Все четверо. И единственный вариант все исправить — разъединить ее с этим миром. Глупость, — плечи жены затряслись, — какая же глупость. Если так важно разъединение, я могла бы отправить ее сама. Куда угодно. Хоть к своим на Землю. Но смогла бы ее навещать. Знать, что с ней все в порядке. Найти хороших людей, которые за ней присмотрят. Зачем вот так? Кидать ее в неизвестность! Испытывать! Какой в этом смысл? — и она замолчала, тяжело дыша.

— Я найду ее, — пообещал Фильярг. — Клянусь, найду. Перерою миры, достану всех архимагов, вытрясу из них правду и найду. Просто верь мне. Все будет хорошо.

— Ты прав. Надо верить. Нельзя отчаиваться, — жена отстранилась, вытерла ладонью глаза. — У тебя тэорат, у меня академия. Два сына. Ради них мы должны держаться. Вода обещала, что она будет жить. И вернется. Я очень хочу ей верить. Очень.

За их спинами с грохотом обрушивается на берег вода, затапливает пляж белой пеной, достигает дюны и откатывается обратно. И ветер стихает. Облака словно растворяются в небе, а на песок ложатся солнечные лучи.

Стихии…

Первый как обычно не стал утруждать себя стуком в дверь. Харт уже привык, так что даже не возмутился. Пусть у старшего брата будет собственная привилегия.

— Чем занимаешься?

Третий отложил в сторону утреннюю сводку докладов, с удивлением посмотрел на брата. Когда это его интересовали дела других братьев? Отвечать не стал. Молчание по его опыту работало не хуже болтовни.

— О девочке никаких новостей? — спросил Первый, устраиваясь в посетительском кресле. Поморщился и напомнил: — Отведенные четыре недели фаттарцами почти истекли.

Харт откинулся на спинку стула, задумался, вспоминая посеревшее лицо брата. Когда они виделись в последний раз на всем облике Фильярга отпечаталась въевшаяся под кожу усталость, в глазах стыло разочарование. И Харту не было в чем его обвинить. Четвертый делал все и даже больше. Обошел всех известных архимагов, пребывавших на «отдыхе», а найти мэтров, которые не желали быть найденными, само по себе достижение. Но Фильярг был настойчив, где надо подкупал, где не получалось — давил силой. Фаттарцы тоже не сдавались, выписывая штрафы и грозя заключением, если гости не угомонятся в своих нарушениях их законов — мэтры изволили жаловаться на чрезмерно настойчивые расспросы.

Харт без слов подписывал штрафы, рвал гневные уведомления о недостойном поведении гостей из Асмаса. Плевать. Им с фаттарцами не жечь костры. Главное результат, а его не было. Никто и ничего. Оля как сквозь землю провалилась. Маленькая девочка исчезла. И это в мире, который гордился своим контролем за гражданами. И где он, этот контроль⁈

Мэтры по факту оказались спившимися или полубезумными стариками, не желавшие даже слышать о проблемах других.

Фильярг жаловался, что эти уроды не помнят, что делали вчера. И он подозревал, что они просто могли не заметить маленькую девочку, затянутую в портал.

Фаттарцы не помогали, но и не мешали, дав добро на поиски. Правда в их официальном ответе значилось легкое раздражение по поводу уверенности Асмаса, что девочка у них. Мол, мало ли миров на свете?

А у кого еще она может быть? Фаттара — единственный мир, гордящийся своими архимагами. Ни у кого их больше не было в таком количестве, еще и мающихся от безделия, спивающихся, не знающих, куда убить время. И это кроме тех, кто продолжал работать. К ним Фильярг тоже обращался, и Харт мог представить, сколько унижения довелось вынести брату от мэтров, не отличавшихся добродушным нравом. Долгожительство всегда добавляет цинизма и едкости характеру.

Каждый из опрошенных отправлял Четвертого по одному адресу: к стихиям. Мол, ваши… сами с ними и разбирайтесь.

Тем, кто ни разу не приручал внутренний огонь, не понять тех, кто живет со стихиями. Универсалы использовали магию, как силу мышц. Глупо же советоваться с бицепсом о будущем или разговаривать о политике. В этом главное отличие стихийника. Он не один. Его сила — отражение него самого, а воплощение стихии — не только эмоции и память поколений. Это нечто ближе к божеству.

Все эти доводы не мешали фаттарцам смотреть на стихийников свысока, и если бы не личная просьба императора — были у него какие-то дела с иномирянами — Четвертого и на порог Фаттары не пустили. Плевать им на девчонку… Доказательств никаких. Одни догадки. Может, и не было девочки, как и архимага…

Харт и сам не любил чужаков, шарившихся по Асмасу, но чужого ребенка стал бы искать. Людей бы дал.

— Ничего, — ответил Третий, раздраженно отпихивая в сторону лист со сводкой. Какие там дела, когда у них непонятно что в семье творится⁈ И ведь знал, что с девчонкой просто не будет. Не знал, что настолько. Да и проблемы ожидались несколько позднее… Когда начнутся подростковые бунты.

— Может, и к лучшему, — пробормотал внезапно Лиестр, принявшись задумчиво пощипывать подбородок.

Харт насторожился. К лучшему? О чем еще он не знает?

— Поясни.

— Нечего пояснять, — отмахнулся брат, — одни догадки. Могу утверждать одно: последние измерения показали активацию третьего дара. Не полную пока, но дар обещал был столь же сильным, как и предыдущие два. Однако, — он замолчал, собираясь с мыслями, и за эту паузу Харт чего только не передумал, — вместе с пробуждением третьего дара возросли признаки дестабилизации. Оле ведь восемнадцать исполнилось? Но по развитию она старше года на три. Скоро начались бы циклы. И та самая женская нестабильность.

— Контур? — осторожно предложил Харт, понимая, что об установке стабилизатора Лиестр должен был подумать в первую очередь.

— Боюсь, здесь он бы мало помог. Контур рассчитан на одну стихию и не предназначен для больших нагрузок. Иначе все тело камнями покрывать пришлось. Я пробовал рассчитать стабилизатор на большее число стихий, — Первый удрученно покачал головой, раздраженно морщась от неудачи, — но с учетом равнозначности сил, контур смог бы удержать лишь одну, и мы получили бы выброс чуть меньшей интенсивности: двойной вместо тройного. Не такая уж большая разница. Там и одного выброса достаточно, чтобы заработать лихорадку или получить выгорание. А если стихий станет четыре…

И он замолчал, давая возможность Харту самому представить последствия.

— О чем они вообще думали⁉ — возмутился Третий. — Проводить подобные эксперименты на ребенке!

Лиестр непонимающе нахмурился, посмотрел вопросительно.

— Фильярг рассказал, — Харт махнул рукой на секретность, — что стихии были сильно заинтересованы в его дочери. К себе на встречи по ночам таскали. Учили. У меня такое чувство, они хотели вырастить первого стихийника-универсала.

— Так-так, — Лиестр вскочил, нервно заходил по кабинету. — Теперь все ясно.

«Ясно» Харту не было, и он молча ждал пояснений.

— Стихиям давно не давала покоя универсальность. Помнишь трактат Сиятельного о силах? Там целая глава была о великой цели собрать в себе все четыре стихии. Единение. Всесильность. Стать истинным сыном мира. А тут такой шанс. Оля дочь ассары. Уверен, если бы Землю не заблокировали от магии, их мир был бы миром универсалов. В принципе Фаттара очень похожа на Землю: растительность, животные… Я не был бы удивлен, если бы заблокированные способности матери пробудились в дочери. И тогда понятен интерес стихий к ребенку. Отец стихийник, мать… потенциальный универсал. Оля действительно могла соединить в себе четыре стихии. Честно признать, я тоже на это рассчитывал.

— Но что-то пошло не так.

Харт тоже встал. Он всегда знал о том, что стихии используют людей, порой жестоко играя ими, но и награждая щедро. Поддерживая, помогая. Однако знать и видеть, как они вышвыривают из родного мира девочку, обрывая связь с семьей — разные вещи. Как и смириться с этим.

— Мне кажется, все началось еще на свадьбе Шестого, когда император преподнес Ольге кулон, а вода запретила его снимать, — продолжил Харт развивать свою мысль, подходя к окну, за котором плакал под мелким весенним дождиком парк, и зеленая листва блестела умытостью. — Мне тогда уже показалось это подозрительным.

Стихии играли в долгую. Иногда на столетия вперед. Терпения им было не занимать.

— Возможно, — не стал отрицать Лиестр и пожаловался: — Мне бы хоть одного универсала, чтобы сравнить… Понять, что происходит. Откуда нестабильность. Вызвана ли она взрослением или это стихии вступили в противоречие друг с другом, а может, там смешалось все: стихии, универсальность и взросление…

— Понятно, почему ее выкинули на Фаттару, — Харт повернулся к брату — вид плачущего парка вызывал похоронное настроение, задумчиво покачался с пятки на носок. Картинка в голове почти сложилась. — Ее пытались спасти. Убрать из того коктейля, который сами же взрастили, стихийную составляющую. Уменьшить нагрузку. Только не понимаю, зачем лишать связи с семьей? Скрывать от поисков? Пусть и наполовину, но Оля стихийница.

— Кто-то заигрался, а признать вину не желает, — криво усмехнулся Лиестр. Стиснул кулак, а когда разжал — на ладони плясал маленький огонек. — «Стихии не имеют слабостей, не делают ошибок и даже если нам, по недомыслию, их действия кажутся неправильными, это исключительно потому, что мы не видим все картину целиком», — процитировал он трактат «О стихийной мудрости».

Огонек сердито мигнул и погас.

— И ты прав, похоже, шансов выжить у нее здесь было немного. А насчет Фаттары… Сам знаешь, как там относятся к стихийникам. Мы для них нечто вроде дикарей, только спустившихся с дерева. Ну как тапуны для нас, когда они режут птицу, чтобы по внутренностям предсказать будущее или вызывают духа предка, наливают ему выпить, а потом требуют каких-то благ. Может, и к лучшему, если ее не будут связывать с нами. Непросто быть ребенком двух миров.

Харт согласно кивнул. Он и сам думал так же.

— Что с ее братом? — спросил Лиестр, обтирая ладонь о штаны.

— Истинный огневик, никаких сюрпризов. Правда, сильно разозленный огневик, — и Харт недовольно нахмурился. — Ему не рассказывали о роли стихий в исчезновении сестры — сам догадался. Теперь сыплет пепел в академии. Требует призвать стихии к ответу и заставить их вернуть сестру. Сторонников себе нашел. У них бредовая идея шантажом: «Мы отвергаем стихии» призвать их больше уважать людей и учитывать их мнение.

— Угу. Либерализм. С огнем, — хмыкнул Первый. — Они бы сначала друг друга уважать начали, а потом требовали бы такого же отношения от стихии.

Харт призыв не оценил.

— Ты просто не знаешь, как распространяются подобные идеи — быстрее пожара. Не успеешь оглянуться — и модно станет винить огонь во всем. Вот увидишь, они себя еще антистихийниками объявят. На радость фаттарцам.

И Третий с тоской подумал о том, что ему не хотелось бы дожить до того момента, когда придется вносить сына брата в пепельный список тех, за кем приглядывали его парни. Так то, конечно, в списке встречались и члены семьи. Кайлес, например. Но Иль это другое. Было бы погано отправить на рудники пацана, чье появление на свет он встречал одним из первых. И пусть сейчас это был лишь переживающий за сестру мальчишка, но Харт знал, насколько влияют детские травмы на взрослую жизнь. Особенно, если Оля не вернется.

— С пацаном мы поработаем, — пообещал себе Харт. — Да и Четвертый, когда вернется, присмотрит за наследником. Главное, чтобы не сбежал на поиски сестры. Представь, насколько глупо мы будем выглядеть в глазах фаттарцев, если придем к ним за разрешением на поиски еще одного ребенка. А Оля…

— Ждем, что еще мы можем сделать, — вздохнул Лиестр, думая о том, чтобы попутешествовать. Давно ведь хотел посмотреть другие миры. Почему бы не глянуть Фаттару? Исследовать универсалов, например. Занятный труд может получиться. Даже название уже есть: «Особенности универсалов и их отношение к стихиям».

Три недели назад. Фаттара

Оля даже среагировать не успела. Удивилась только, когда перед ней из портала возник смешной старик с грязными патлами седых волос. Буркнул что-то непонятное и открыл обратный портал, сила которого, не спрашивая ее разрешения, потащила сквозь пространство.

Миг — и она стоит оглушенная на оживленной улице какого-то города, вбирая в себя волной накатившие запахи и ошалело смотрит на желтые стены, камень под ногами и яркое — здесь был день — небо.

А еще здесь было лето. Духота перехватила дыхание. Жара ударила в лицо.

Мимо промчался на дребезжащей конструкции пацан.

Кролик испуганно дернулся, пнул лапкой в живот, вырываясь, и она от неожиданности не успела перехватить, удержать. Мгновение — и он спрыгнул на мостовую. Скачок — и белый комок с неожиданной для него скоростью помчался по улице.

Девочку накрыла липкая паника. Мир сузился до одного: Снежок. А если он потеряется? Если погибнет?

— Стой, Снежок! Нет! — она бросилась за ним, благополучно забыв о том, что ей нельзя терять старика из вида. Ведь только он сможет вернуть ее домой.

Кролик прыжками несся по улице, мимо каких-то лавок, высоких домов. Едва вывернул из-под колес странной повозки, им вслед кто-то кричал, кто-то смеялся. Она, задыхаясь от быстрого бега, не замечала ничего, кроме мелькавшего впереди белого пушистого хвоста.

Потом Снежок нырнул в темную подворотню, рванул в дырку под забор, и она остановилась, хватая ртом воздух. Заозиралась, беспомощно прикидывая высоту забора и понимая, что перелезть сил не хватит.

Внезапно в груди там, где висел подаренный императором кулон, запекло так, что слезы градом хлынули из глаз. Она испуганно схватилась за грудь. Опустилась на колено. Воздух стал раскаленным, иголками впиваясь в горло. Мир расплылся. Затих, приглушенный болью.

Скрипнуло. Рядом кто-то остановился, принеся волну травяных запахов и еще чего-то непонятного.

Ослепленная болью девочка мало что соображала. Она и голос-то: старый, похожий на скрип деревьев в лесу, едва слышала. Женщина говорила, но слов было не разобрать.

— А кто это у нас? Еще и такой симпатичный? Стихийница? Неужели? Откуда? Еще и одна. Хм, а что это у нас за артефакт такой? Прячущий ауру и кровь? Занятно. Ладно, милая, давай я помогу тебе подняться. Тебе надо отдохнуть. А пока я сварю какой-нибудь отвар, чтобы тебе полегчало.

И неожиданно сильные руки подхватили девочку, поставили на ноги. Женщина обхватила ее за плечи, повела куда-то.

Мир все больше погружался в горячечный туман. И что-то терялось в нем. Что-то очень важное, только Оля не понимала, что именно. Ей было плохо. Ей было больно. И только издалека, словно сквозь туман, доносившийся голос связывал ее с реальностью.

— Кружись, кружись. Вейся, вейся. Плохое пусть забудется. Хорошее тоже. Растворится в омуте. Упадет на дно. Зарастет илом. Станет память чистой, как вода.

А потом:

— Пей, милая, пей.

Горечь на языке. Обжигающий глоток. Тепло в желудке. И сознание уплывает в сон.

— Ты с ума сошла! Свихнулась? Зачем тебе девчонка? Ее же искать будут!

Гейра поморщилась и недовольно покосилась на брата. И зачем только матушка родила такого придурка? Еще и посмертную клятву с нее взяла, что заботиться будет о младшем брате. А тот, как назло, вечно куда-то лезет. И вроде годков уже под сотню, а все еще не угомонится. Доказать что-то пытается. А выходит лишь одно: долги. Порой Гейре казалось, что стоило брату сделать шаг за порог, как на нем повисал очередной долг.

Редкостный придурок. Но родной. Еще и клятва матушке…

— Смотри, какой браслет! Точно родовой. Такие только у знати бывают. Да и наряд. Форма какая-то, но материал качественный, дорогой. Правда, написано не по-нашему. Она ведь проснется и потребует отвести ее домой. Что ты будешь делать?

Гейра раздраженно потерла виски. После ворожбы у нее всегда болела голова и потому голос брата звучал особенно противно. Хотелось его заткнуть. Но она отбросила кровожадные мысли, сосредоточившись на деле. Деньги сами собой не появятся.

— Умолкни, придурь, — рявкнула с особым наслаждением. Хорошо все же, что брат младший. Хоть поорать на него можно. В детстве она его и поколачивала порой, да видно мало. Не вколотилось нужное. А сейчас уже и бесполезно бить. Все равно мозги лучше работать не станут.

— Ничего она не вспомнит, — добавила уже тише, с гордостью посмотрев на намотанный клубок. Надо будет сжечь потом. Или просто убрать? Решит позже.

— Ты-ы-ы!!! — с ужасом выдохнул брат, отступая в панике. Глаза забегали точь-в-точь, как тараканы из-под занесенного тапка. Надо будет, кстати, их потравить. Тараканов, конечно. Но ингредиенты для яда требуются дорогие, а магия на паразитах не работала. Магсовет давно премию объявил тому, кто объяснит сей феномен. Сами-то думать не хотят. Только деньгами разбрасываться могут. Поразвели магов. Каждый десятый мэтром себя мнит, каждый сотый архимагом, а тараканов извести не могут. Чтобы раз — и окончательно, еще и везде. А то у себя потравил — соседские на чистое пришли.

— Предупреждал меня отец, чтобы не связывался с тобой. Черная у тебя душа. Вся в мать пошла. Ведьма! — тонко взвизгнул брат. Ну чисто поросенок. Хотя внешне давно уже в кабана превратился.

— Тихо!

Но братца понесло. Лицо побелело, пошло красными пятнами. Он шарил глазами по дому, словно хотел увидеть там что-то новое: отрезанные уши или кишки, развешенные по стенам.

Ведьма! Ха! Просто дар у нее природный… Который по наследству от матушки достался. Но у нее хотя бы дар, а не то недоразумение, которым владел братец. Да и отца он зря помянул. Тот был изрядной скотиной. Сдох так же, по-скотски: перепив и сломав себе шею — через забор неудачно перелазил. Мать тогда, помнится, только вздохнула с облегчением. Они и, правда, зажили лучше и жили неплохо, пока Ритерс в долги влезать не стал.

И не брату попрекать ее даром. Благодаря ему, они хотя бы не голодают и расплачиваются с долгами. А что темный он… Так не всем светлыми быть и благородными. Кому-то нужно и с грязью разбираться.

— Прокляну, — добавила она мстительно, и брата аж перекосило.

— Я уже проклят! — заорал он, брызжа слюной, глаза стали совсем сумасшедшими. — И все это знают! Из-за тебя меня ни в одном приличном доме не принимают! На работу брать боятся!

А вот это было откровенной ложью. У нее имелись и постоянные клиенты. Несколько раз она просила их об услуге пристроить братца. И каждый раз это заканчивалось одинаковыми стонами, что работа слишком тяжела, платят мало, требуют много. И он уходил в поисках лучшего варианта, который, естественно, не находился.

— Из-за тебя мне всегда не везет! — выпалил Ритерс уже на пороге.

— Сколько на этот раз? — спросила Гейра, отшвыривая метлу. Даже не заметила, как та сама в руку прыгнула, чтобы братца поперек спины вытянуть.

Злиться сил уже не было. Перегорела. Раньше, помнится, пыталась. Проклятием пугала. Заговором. Но видно то, что сидело в Ритерсе было сильнее страха.

— Немного.

И весь запал слетел с брата. Голос сделался виноватым, а взгляд косил куда-то в угол.

— Шлейх платит за детей. Золотом, — она устало опустилась на табурет. С тоской оглядела кухню, которая давно просила ремонта. Ингредиенты опять подорожали, а без них ей не сварить зелий. — Не знаю, зачем они ему, но берет не всех. Только не проблемных и одаренных. Девчонка стихийница. За такую он много отвалит.

Ритерс засопел, обдумывая.

— А если найдут? — засомневался он.

— Память я ей замутила, а от поисков ее кто-то другой прикрыл. Я тут не причем. Так что семья ее не найдет по крови. Девчонка чиста. Да и вряд ли ее ищут. Чую — избавились от нее. Сдадим в детский дом — нам за это не заплатят. А у Шлейха, слышала, школа своя. Девчонке там неплохо будет. Так что хватит трястись. Лучше помоги одежду достать. Эту я сожгу. Скажи, что племянница к нам собирается в гости прибыть. Подарок приготовить надо. Только недорогую. Ей все равно в школе форму выдадут.

Ритерс все еще сомневался, и на его лице явственно боролись страх с алчностью.

Победила алчность.

— Если что — в тюрьму сама сядешь, ведьма. Я скажу — ты меня заставила!

Хлопнула дверь, и Гейра осталась одна. Улыбнулась криво. Кто бы сомневался, что братец станет ее прикрывать? Первый побежит сдавать, как только дело запахнет дурным.

Она встала. Дел было много. Сварить ужин — девчонку следовало накормить. Связаться с Шлейхом. Еще и мыслепереводчик потратить — надо же как-то объясняться с дикаркой. Ну и главное — сочинить сказочку для малышки. Чтоб поверила. Без веры ее ворожба плохо работала.

Но самым первым она сделала другое. Взяла ножницы. Без сожаления — у Шлейха красота будет лишь мешать — отрезала волосы под корень. Подравняла чуток. Навык был. Братца она с детства стригла. Оглядела спящую на кровати девчонку — под спину она ей подушек накидала. Даже с короткой мальчишеской стрижкой находка выглядела привлекательно. Всему виной волосы — черные с золотым отливом, густые брови, длинные ресницы. Надо притушить эту яркость красок.

Гейра тяжело вздохнула — снова тратиться. Вечная краска стоила дорого, но так хоть девчонку по описанию не найдут. И она полезла в шкаф.