Стихия Перемен

Глава Седьмая

Северные волости Царства были землями по-своему уникальными. В отличие от сытых Югов, раздираемых на части тихими смутами и норовистыми боярами Север был беден. С серыми, крутыми норовом, но благоговейно относящимися к власти поселенцами. В этом краю погруженном в вечный предрассветный сон жизнь текла неторопливо. Незаметно. Вчера для лесоруба ничем не отличалось от сегодня, а снежные волки не слыхивали о выходных. Сюда редко дотягивалась рука волхвов — север был царством Дикой Магии Природы. Именно здесь рождались легенды о зверях-прародителях, что владели своей магией, жили по тысяче лет и имели свое понимание служения Богам.

На севере не было городов в их типичном понимании, а каждый хуторок являл собой укрепленный детинец за крепкими стенами с общей для всех горницей. Крепостей тут тоже было немного — не от кого защищать, ведь местные жители сами с детства привыкли свою жизнь отстаивать. Лишь три крепости выстаивали среди снегов, заметающих санные пути да звериные тропы. Их хозяева были местными жителями, ставленников тут не терпели. Их дедов, обычных зажиточных мужиков, годами верой и правдой служивших государю сделали боярами и поставили смотреть за дикой землей.

А смотреть было за чем — север являлся очень богатым на всевозможные руды и славился своими мастерами кузнечного дела. В здешних сосняках водились очень редкие, нигде больше не встречающиеся звери за шкуры которых платили даже не гривнами, а чистым золотом. Сюда тянулись вместе с торговыми тропами опытные охотники с царскими грамотами, уходили бывшие каторжники, чтобы забыть свое прошлое и осесть в свободном краю. И не оскудевала струйка хитрованов, которые рассчитывали поживиться среди неотесанного мужичья. Но с последними посадникам разбираться часто не приходилось — обманщиков просто размыкали соснами или забивали дубинами местные.

Здешнее правосудие было скорым простым и беспощадным, а разъезжающие на конях смотрители, были себе и судьями и вершителями приговоров в одном лице. Все знали друг друга, и любая весть разносилась по тайге и северным пустыням со скоростью, летящей в ночи полярной совы.

Так хозяин одного из трех оплотов власти Яромира, носящего название Медвежьего Хребта Берияр с негодованием узнал, что в его владениях оказывается заметили подозрительных чужаков. Доживший до седых волос, но так и не смирившийся яростью норова похожий на вечно сонного мастиффа боярин, выслушав поутру рассказ своего следопыта, он, едва закончив завтрак, велел готовить коней.

— Говоришь семеро? — строго спросил он, одевая теплый плащ под серый юшман. — И все с оружием, да едут к Палой Горе?

— Да, — подтвердил следопыт, морщинистый старик с заплетенными в две косы волосами и кожаным обручем на лбу. Снег, залегший на складках темной одежды за время ночного дозора, не успел оттаять. — Как хозяева едут. Бахвалятся силой. Со злым умыслом. Особливо не понравилась мне, что старший их рожу свою в капюшоне прятал, только подбородок и торчал…

— Чего ж ты их сразу всех не остановил-то? — мастифья физиономия лучилась недовольством.

— Да я ж договариваю, — понизил голос следопыт, тенью следуя за торопящимся во двор господином. — По подбородку ежели судить, то не человек это был. Тяжелый такой, аж до середины груди доходит. Стоит ли связываться с тем, чьих сил не знаешь? Да и я так про себя кумекаю — ежели такая погань появилась, следует её взять и расспросить откуда, кто, зачем… может он не один такой?

Берияр и сам все это прекрасно понимал, выговаривая старому товарищу только из вредности. Нет, он не боялся нечисти или чар, от которых надежно защищался самым действенным из известных амулетов. Закаленным железом.

Деревянные ворота детинца распахнулись и отряд из трех десятков всадников одетых в теплую одежду из шкур, устремился прочь от резных горниц по белой ленте дороги, ускользающей в снежно-изумрудные недра непуганого леса. По направлению к поросшему старыми соснами холму, в недрах которого скрывался один из богатейших на севере рудников, под названием Палая Гора.

И хотя путь, указанный следопытом был не близким, Берияр ни разу не задумался о странных чужаках, чье появление могло нести за собой неприятности. Он молчал, слушая вполне обычные в их краю разговоры о погоде, о несущей торговлю весне, о том, что у кого-то ощенилась любимая охотничья сука.

Все обыденно и совершенно буднично. Тихо стряхивали снежный дождь с темных лап приветствующие отряд ельники. Оголодавший на зимовке волк торопливо доедал законно добытую косулю. Один из мужчин снял с седла лук, но был остановлен Берияром. Светло-серые глаза хозяина Медвежьего Хребта и серо-зеленые хищника на несколько мгновений встретились. Хищник тихо настороженно заворчал, не выпуская из пасти добычу, но Берияр не дрогнул. Тогда серый обиженно по-собачьи тявкнул и неторопливо отошел в тень, провожая привычно угрюмых мужчин долгим взглядом, как это делали зверьки поменьше.

… Чужаков они перехватили, проехав известным только бывалым следопытам тропами, за кабаньим логом. Те ехали, открыто, не скрываясь, не боясь внезапной стрелы, могущей вылететь из недружелюбной чащи. Ремесло всех семерых Берияр определил с первого взгляда, тут не требовалось особых познаний. У всех, кроме коротких мечей еще и копья с раскрывающимся трилистником наконечником. Скрывающиеся между пропитавшимися тяжелым запахом дороги мехом тугие кольца плетеных кольчуг. Тощие седельные сумки, подергивающиеся на конских боках. На головах у всех капюшоны, под которыми угадываются очертания шоломов. Все само за себя говорит.

Когда на дорогу прямо перед ними выкатились дозорные, пришлые резко застопорили коней и с криками похватались за оружие. В общем, поступили так, как и должны были люди, которых застали врасплох.

Лишь предводитель их, не растерялся — придерживая грызущего удила коня, лег локтями на луку и принялся с интересом рассматривать следопытов. Солнце только встало над верхушками деревьев, бросая на плечи и головы розоватые отсветы. И прекрасно освещало тяжелую костистую челюсть предводителя чужаков.

— Вы кто такие? Откуда прибыли? — неприветливо спросил Берияр, при этом не делая никаких угрожающих жестов. За него все сделала свита. Предводитель разбойников ответил вопросом на вопрос. Ответил медленным, тяжелым голосом:

— Свободные… люди. Издали едем, никому зла не причиняем. А вы кто будете?

Из ельника послышалось ворчание хищника. Кони нервно затоптались, перепахивая снежный наст подковами.

— Сначала сам имя назови, — потребовал старый следопыт, выезжая вперед Берияра к сгрудившейся на дороге семерке. — Да морду на свет божий покажи, а то дюже сомнения берут, что до твоего роду-племени! А вы не балуйте, соколики, а то ведь у нас парни простые — топориком промеж глаз заедут, не объясните потом, что живот чесался.

Подтверждая старшинство, и на этот раз первым заговорил тот, с длинным тяжелым подбородком:

— Вы вроде здесь люди не случайные, а своевольничаете. Ну как хозяин тутошний прознает, может повелеть и плетьми выпороть!

Старый следопыт усмехнулся своим зияющим провалами меж зубов ртом:

— Мы сами власть здешняя, царем и Богами благословенная. Средь нас, между прочим, боярин пожалованный, нынешний держатель Медвежьего Хребта и смотритель за всеми землями на день пути!

Берияр в выяснении отношений разговора не принимал, подчеркивая, что не к лицу ему невесть с кем объясняться. Пристальный взгляд из-под капюшона заставил вздрогнуть повидавшего всякое старика-следопыта. Тяжелая челюсть клацнула выдавая глумливое:

— Какая честь для меня видеть перед собой самого Берияра! Того самого Берияра который долгие пятнадцать лет после смерти своего отца от раны, полученной на охоте, как цепной пес сидит на одном из богатейших рудников Брайдерии.

— Довольно! — разгневанно крикнул Берияр, положив руку на аккуратно умостившийся на конской шее арбалет. — Ты и твои дружки немедленно поедут с нами! Поговорим в более удобной обстановке кто пес!

Как по команде вся свита Берияра выстроившаяся за его спиной полумесяца, вытянулась вперед, объезжая семерку чужаков слева и справа. Оружие уже давно было в их руках, и было готово разить без разбору.

— Хорошо, хорошо, — ехидно засмеялся их главарь. — И все-таки, прежде чем мы займемся делом, позволю себе представиться.

Он шутливо поклонился в седле, роняя жутковатую рекомендацию самому себе:

— В здешних, да и многих других краях меня часто называли прозвищем… — капюшон полностью скрыл лицо и напряженная ситуация достигла своего апогея. — Истребитель Героев.

И наклонившийся вперед Демигор широко раскрыл свой рот. Настолько, что напряженно ерзающему в седле следопыту стало видно все его огромное нутро, кажущееся, куда большим, чем сам он, походящее на полный острых изогнутых клыков тоннель. Зубы тянулись и тянулись, наверное, до самого копчика. Но было ли так на самом деле, старик узнал буквально в следующий миг. Когда похожее на выпущенную стрелу тело сорвалось с коня и моментально, перекусила его худосочное тело пополам и, свалившись с разорванными останками в снег, стало стремглав терять свои человеческие кондиции. Кровь закапала с дрожащих игольчатых лап невысокой елочки.

Берияр и все его окружение были готовы ко всякому — за долгие годы им доводилось сражаться с людьми, колдунами и даже нечистью — но к такому зрелищу невозможно было быть готовым. Увы, прийти в себя им не дали и когда серый, весь перевитый жилами и отростками торчащих из сочленений рогов демон поднялся над головами коней и наездников, расправляя широкую грудь и рваные крылья летучей мыши — шестеро его спутников нанесли свой удар, разворачиваясь к флангам. Завихрились снежные вихри, накрыв и спутников Демигора и свиту Берияра. Сухая крупа больно секла кожу и норовила попасть в глаза, заставляя коней приседать, поворачиваясь на месте, а людей прятать лица.

— Колдовство!!! — испуганный крик оборвался вместе с жизнью, ибо стальной трилистник копья, безошибочно рассекши белый занавес, ударил прямо в скрытое за ворсистым шарфом горло молодого следопыта. Не растерявшись, конники рванули сквозь вихрь, направляя оружие перед собой. Туда где совершенно точно находились копейщики. И столкнулись друг с другом, услышав демонический хохот, сковывающий члены смертным ужасом. Уши слышали нетерпеливый топот, и насмешливый свист идущий казалось со всех сторон сразу, шелест перепончатых крыльев, а глаза успевали заметить темное марево. Но оружие неизменно проваливалось в пустоту.

Кони кружили на местах, сталкиваясь в разразившемся безумии меж собой, и их наездники не видели ничего дальше вытянутой руки, истерично тыкая оружием наугад, раня своих же товарищей. В то время как стальные трилистники делали свою работу. Быстро, методично. Не замечая магической непогоды. Очи их обитателей пронзали белый занавес не хуже копий.

— Осторожно! Осторожнее!! Мара! Не дайте себя обмануть! Отходите! — сплевывая набивающийся в открытую глотку снег, велел Берияр, стягивая пышную шапку себе на лицо и отводя скакуна назад. — Спина к спине!

— Попал! — прорвался сквозь пургу ликующий крик одного и болезненный вопль другого его следопытов. А потом они замолкли вместе, разом, о землю ударилось что-то тяжелое тупое. Конь под Берияром странно всхрапнул и неожиданно ослабел, словно проваливаясь в разверзшуюся среди земли ямину. Когтистая лапа, разрывая одежу на груди, вздернула тучное тело и черная рогатая башка, раздув ноздри победно взглянула в лицо побагровевшего боярина.

— Жалкое зрелище, — смрадно прогремел Истребитель Героев, отшвыривая Берияра как надоевшую игрушку прямо на ствол тысячелетнего древа. Ствол выдержал. Хребет человека нет. Снежные вихри бессильными театральными покровами опали на ветки деревьев, перерытую черную землю тракта, раскрытые раны поверженных из которых медленными плесками вытекала еще горячая кровь. Глаза полудракона отследили полет нескольких снежинок, окончившийся на оскаленных в посмертной гримасе зубах бородатого следопыта, лежавшего на боку, с неестественно запрокинутой, сломанной при падении из седла шеи.

— Это было легко.

Черный демон со сложенными за спиной крыльями стоял, попирая тела своих врагов, окруженный четырьмя бессловесными союзниками и многочисленными бродящими по дороге лошадьми. Никто не сказал ни слова, а он, царящий в умах подчиненных, уже знал, что трое из свиты Берияра сумели сбежать. Что ж, бой никогда не проходит идеально.

Над сопками и кронами к небу вздымались дымы пожаров. Медвежий Хребет, оставленный без присмотра, был легкой добычей для прикрытых заклинанием невидимости слуг Демигора, уже успевших окружить острог и в считанный час вырывших подкопы под стенами. Так же как и рудник. Ценный ресурс, в другое время.

Но сейчас команда отданная Истребителем Героев, своим нечеловеческим прихвостням была однозначна. Сжечь все дотла.

… Местечко со скромным названием Малые Гоны давно стало в определенных кругах крайне популярным и известным местом. Воображение могло рисовать полста срубов, с гнутыми изгородями, одинаковыми сараюшками и овинами, вечно шумными коровниками, загаживающим дороги скотом и дремучими мужиками лапотниками, не знающими иной грамоты кроме счета поваленного на продажу леса и выпитых кухлей того мутного недоразумения, что именовалось тут пивом. Чем славятся Малые Гоны, на фоне Беличьих Дубков, Коровятен, Трескучек и прочих Белых Надоев?

Но если бы фантазер взял на себя труд справиться насчет Малого Гона у знающих людей, то был бы немало удивлен. Оказывается местечко крайне популярно в определенных кругах. Гильдия Ремесленников Брайдерии, имеющая официальное представительство в столице, тем не менее, давно облюбовала сей крохотный городишко из-за его выгодного положения. На полпути между деревнями Горных Кланов и дорогой на Балбараш. Ремесленники не хуже купцов умели изымать выгоду из вещей неочевидных для уже упомянутой деревенщины. Поэтому деньги водящиеся в казне гильдии помалу вымывали из местечка всех старожилов, кардинально меняя его структуру.

И вот если бы наш абстрактный фантазер, решился променять тепло печки на суровые будни пути и отправился к Малым Гонам, то его ожидал бы там натуральный шок. И не закрывающийся до конца путешествия рот. Бревенчатые стены, обносящие Малые Гоны с аккуратными, пропитанными предотвращающим возгорание раствором башенками и натуральными акротериями, обвивающими оные башенки. Фениксы, большие ястребы, соколы, полулюди-полуптицы приглядывали мастерски вырубленными из дерева глазами за всеми подступами. А внутри и вовсе — дома широченные, с взвозами на второй этаж, гульбищами опоясывающими фасады, многие с подсмотренной в Эрце и выполненной по здешней традиции из дерева архитектурой, поддерживающими крыльцо столбами, превращенными выдумкой мастеров в витые колонны, утепленные внутри не хуже, чем княжья палата. Двери сплошь блестят лаково, с резными узорами и ни одного похожего на другой, стены чаще с интарсиями, запечатлевшими зверей, да героев. Дороги ухоженные, тщательно выметаемые прислугой. Едва ли не на каждом перекрестке звонница на случай беды. На рыночных помостах, коих в чудо-местечке цельных четыре статуи Богов в полный рост. Запасливый Валох с пастушьими псами, охранительницы пути сестры Среча и Мармара, стоящие спиной к спине — двуликое Божество Дороги, бог-ремесленник Рог, с неизменным молотом в занесенной к небу ручище.

Всюду благостная сытость и зажиточность, чинные горожане, каждый из которых обязательно был в чем-то мастером и имел по Брайдерии пару-тройку мастерских. Да что там по Брайдерии — Малые Гоны, несмотря на все богатство вида, были натурально одной ремесленной мастерской, ведь внутри каждого дома располагалось рабочее место мастера, там же жили и избранные ученики-подмастерья. Даже кузен тут, вопреки обычаю было несколько.

Порядок поддерживался легкими на подъем, справными молодцами, нанятыми из боярских дружин. Они ходили по городу в стеганых куртках с многочисленными стальными обручами, защищающими руки от плеча до запястья, вроде обычной стражи, улыбаясь городским красоткам, но готовые в любой миг разобраться, с начавшими приставать к местным жителям приезжим. Малые Гоны способны были самостоятельно за счет своего кармана содержать небольшую — в полсотни мечей — но зубастую, грамотно обученную армию.

Приезжали сюда со всей Брайдерии и из-за её границ, но случайных людей тут практически не бывало. Случайных, праздных сюда просто не пускали, да и, как уже упоминалось, Малые Гоны не очень-то хвастали своей особой славой.

Едва ли все это пришло на ум начальнику сторожевого десятка, принимавшего средь бела дня непрошенных гостей в лице нескольких купцов с целой шайкой помощников, но недовольство он испытывал уж точно.

— Третий раз! Третий и последний раз повторяю! — загибая на руке пальцы ворчал он, перед трясущим жирными щеками торговцем. — У вас нет соответствующего разрешения, каковое должна выписывать либо торговая палата Брайдерии, либо представительство гильдии Ремесленников! Твои… то есть ваши знакомства здесь совершенно ни к чему, потому как у меня распорядок такой! Что не нравиться то я понимаю, но ничем не помогу.

— Да постой-постой служивый! — оглядываясь на возящихся в своих бричках, среди ящиков соломы и рулонов ткани, молодцев торопливо шептал, отчаянно краснея, купец. И тянул десятского за рукав в уютный полумрак угла за воротами. — Все понимаю, понимаю, что нелегко тебе тут стоять день-деньской и никто даже пива не поставит. Ласки не видишь, на такой собачьей работе…

Начальник слушал, пренебрежительно поджав губы и глядя поверх круглой головы. Его подчиненные, в вполне расслабленных позах стояли, перекрыв проход, и даже не думали начинать проверку трех обшарпанных бричек. Помощники купцов в свою очередь глядели на высокие стены Малых Гонов с жадным вожделением.

— Мил человек, — наконец перебил словоизлияния купца десятник. — Мне твоя мысль ясна как сеновал на рассвете. Спасибо, что хочешь выказать свое доброе расположение, но поверь мне, я тут получаю столько, что тебе и не снилось. И просили меня здесь за порядком присматривать такие люди, что… одно слово. Я свою работу делать намерен на совесть, потому не теряй времени. Разворачивайся и езжай за бумагой, тогда почет тебе будет и приязнь здесь, а до того… извини.

Купец смотрел на воина так, словно они говорили на разных языках.

— Да не можно мне возвращаться никак не можно! — с горячностью заспорил он, едва не грудью бросаясь на начальника стражи. И нарвался на раскрытую ладонь, врезавшуюся ему с такой силой, что купчина аж замер на полуслове.

Когда обиженный он глянул в лицо начальствующего, то не сразу сообразил, отчего тот выглядит, как готовый насторожившийся бойцовский пес.

— Эт-то еще кто такой? — обращаясь к самому себе, вопросил воин, и ловко обойдя купца, пошел в раскрытые ворота, громко сказав своим: — Гляньте-ка, что за медведь к нам идет!

Поле чуть подрагивало, словно по нему двигалась не одна сотня людей. Но весь смак ситуации состоял в том, что ехал, а точнее шел ведя своего боевого коня под уздцы, всего один. Пожилой, хотя и не старый здоровяк в пластинчатых, похожих на хитиновые пластинки жука-переростка, доспехах. Панцирь таинственно мерцал, по гладкой броне ходили ожившими серыми кляксами блики света. На плече воин нес булаву, нес как тростинку, хоть та и весила, судя по виду под сто фунтов. Шлемом он пренебрег, и Малые Гоны могли полюбоваться на седой ежик короткой стрижки и небесно-голубой огонь в глазах. За спиной мужчины небо стремительно хмурилось и темнело, с Юго-запада шла предгрозовая тьма, наступая на пятки одинокого путника.

— Наемник что ли? — недоумевая, нахмурился начальник. — Нет, броня чересчур хорошая. Так мужик, пошел отсюда к себе в воз, а вы ребята приготовьтесь на всякий случай. Не нравится мне его лицо, ой не нравится.

Оглянувшись на растеряно мнущегося тиуна, он грозно прикрикнул:

— Давай-давай, иди быстро! — толстяк покорно засеменил к возку со специально приделанными для него корявыми сходцами, судя по лицу совершенно не понимая, зачем столько внимания уделять одному человеку. Пускай и с оружием.

Десятник же в ответ на вопросительные взгляды гридней утвердительно кивнул — дескать, все спокойны, но глаз с булавщика не спускать. Потом поднял голову наверх и убедился, что все трое лучников на своих местах, рассматривают приближающегося солдата с положенным равнодушием, готовые пропустить или напротив, угостить каленой стрелой скорее, чем тот успеет моргнуть.

Степь дрожала и приглушенно шумела, сотнями идущих по степи ног. Но шел только один человек. Когда он приблизился на такое расстояние, что рассмотреть его уже было можно без каких-либо проблем, десятник не выдержав, крикнул:

— Ни шагу далее!

Эхо стихло. На возах, наконец, смекнули, что происходит нечто неладное, и притихли, как мыши в норе. Гридни настороженно смотрели по сторонам, не понимая, что за странное эхо порождает степь. Их беспокойно шарящие по округе взгляды, неизменно спотыкались о мощную фигуру немолодого воина в странных, очень странных и дорогих, судя по блеску драгоценных камней доспехов. Напряжение почему-то продолжало расти и хотя десятник не понимал отчего, но его нутро подсказывало, что подпускать ближе пришельца не стоит.

Лучники в похожих на терема башенках без команды потянулись за своим оружием. И тогда воин, молча, поднял булаву, взмахивая ею салютующим жестом. Один из выроненных луков, выпал из окошечка и дребезжа, съехал по наклонной крыше. Десятник, удивленно подняв голову к небу, и неожиданно в глазах у него потемнело. Страшная боль сразила наповал и он почувствовал как тело расслабленно падает в истоптанный смешанный с талой грязью снег. Как намокает куртка и волосы. Бешено закричал купчина, расширенными глазами смотря на окровавленный наконечник, вылезший из раскрытого рта его помощника. А стрелы, целое облако вырвавшихся из пустоты стрел все падали и падали не прекращаясь, тарабаня железным и костяным дождем по стенам Малых Гонов, втыкаясь в тела караванщиков, пробивая матерчатый тент на бричках, прибивая извивающихся гридней к земле, влетая в башенки с мертвыми уже лучниками. На улицу, привлеченные неожиданным шумом спешили еще не разобравшиеся защитники Малых Гонов, которым и в ум не могло прийти, что кто-то сумеет напасть на них, пройдя в самое сердце Брайдерии!

Дирижер Войны взмахнул булавой и под возобновившийся рокот воздух лопнул как мыльный пузырь и степь преобразилась. Несколько сотен воинов в устрашающего вида бронях, со свисающими с седел коней головами неприятелей в сделанных из черепов врагов личинах низко взревев, пошли на приступ городка.

Зимеон не участвовал в бою, ведь это был именно бой — его тактические таланты практически не требовались опытным приспешникам, которым победу преподнесли на блюдечке с раскрытыми воротами. Заклятье Невидимости накинутое на целое воинство и требовавшее колоссальных затрат силы, стало возможным благодаря помощи Дракона Триградья, предоставившего свой Источник.

Черная туча готовой разразиться молниями и холодным ливнем накатила на погружающийся во мрак городок. Глаза Зимеона пылали синим пламенем в этом мраке. Взгромоздившись на спину коня-оборотня, превратившегося в летучего змея, Темный Властелин медленно поднялся к грозовому небу, описывая широкие круги и рассматривая как Черепа несутся по охваченным паникой улицам, смеху ради звоня во все колокола на пути, вытаскивая напуганных горожан из их роскошных домов, сгоняя их в центр города. Споткнувшихся настигали и зацепив арканами тащили по земле, либо везли перебросив через луку седла как пойманную скотину.

Глядя, как жители бегут, словно гонимые потопом крысы, Зимеону припомнились слова Дракона, адресованные Малым Гонам.

«Мы вступаем в эпоху, когда золото теряет свою ценность в сравнении с теми кто его производит. Требование выкупа до сих пор было традицией благородных семей, мы привнесем в неё свои правки. Понесем в народ, так сказать. И посмотрим насколько дороги царскому престолу, эти заложники…»

Никто не собирался уничтожать Малые Гоны. Городку со столь незначительным названием готовили куда более важную роль в разыгрываемом Конгломератом Объединенных Сил Тьмы спектакле.

— Волчья Пасть, — пробормотал, рассматривая открывшийся в расселине главный форпост на пути Тьмы, Гордей. — Правду ль кажут, будто её строили люди под присмотром Ока Семаргла?

— То мне неведомо, — немедленно отозвался старый слуга Рын, всюду сопровождавший хозяина с младых лет. — Я слыхал будто бы к возведению, привлекали великих зодчих откуда-то из Эрца.

Гордей улыбнулся тонкими презрительными губами, тешась глупости неуча.

— Дурак. Только такой болван может думать, что эти мягкотелые южане способны создать, что-то достойное и способное сдержать ярящегося по ту сторону Дракона! Это лишь Светлому Семарглу под силу, ясно тебе?

— Ясно-ясно, — покорно закивал старец, решив не напоминать молодому господину, что Дракон нервирует Царство не больше полутора десятка лет и отнюдь не вечен, а вот Волчью Пасть строили лет полста назад. И его Рына, собственный отец, в этом строительстве участвовал непосредственно. Молодому господину виднее.

— Так-то, — довольно улыбнулся Гордей, истово осеняя себя знаком Семаргла Пресветлого. — Неча напраслину на наших покровителей наводить.

Разговор не мешал их постепенному продвижению по горному серпантину, к похожим на клыки башням форпоста, за которые он и получил столь звучное название. Здесь поблизости не было лазов, подгорных троп и тайных дорог — единственный проход лежал через саму Волчью Пасть. Самый неприступный участок Брайдерийской границы.

Молодой боярин, слуга и трое охранников из боярской дружины оставили позади лежащее у гор безымянное поселение, где все местные жители только и занимались тем, что обеспечивали поставку в Волчью Пасть возов с дровами, едой и прочими полезностями.

Им повезло, ведь именно сегодня селяне снарядили новый обоз. Увидев верительные грамоты Гордея старейшина поселка разгладил угрюмую складку над бровями и позволил им пойти с обозом.

— Вообще-то, — неохотно сказал он на прощание: — Они должны были прислать своих ребят еще вчера, но мы видели, что весь вечер в горах шумела лютая гроза. А Хвыр говорил, что непогода вызвана чьими-то черными силами.

Хвыр был старым-престарым горцем, невесть как осевшим в этом поселке. Среди местных он пользовался славой травника и знатока всякой нечистой силы. К словам его прислушивались, а чуть что бежали за советом, хотя и без особой охоты терпели рядом с собой соседство едва ли угодного богам старца.

Говоря о силах, старейшина старательно занижал голос и опускал глаза, не желая без нужды вспоминать о Том, кого в Царстве боялись больше чем огня.

— Они такие дремучие, такие неотесанные, — вздыхал Гордей, оглядываясь на отупевшие от скуки серые лица крестьян. — Подумать, что какой-то хитрый авантюрист, сколотивший армию из разбойников и благодаря труду всяких околомагических проходимцев, поддерживающий образ настоящего Темного Властелина, может быть настолько опасен? Каких только предрассудков не встретишь в наш век. В умах необразованного мужичья, он того и гляди вырастет до размеров полноправного противника Богов!

— Вы правы, вы совершенно правы, — мудро поддакивал Рын. Он прекрасно знал, что Гордей долгое время учился в Балбараше и крайне любил выставить себя умнее всех на свете. Эта черта превращала в сущности неглупого боярина в достаточно управляемое лицо. Вот собственно на этот случай, дальновидный батюшка Гордея и отправил с сыном старого покорного слугу, у которого не было никаких прав перечить молодому господину. Зато была одна вшитая в одежду на крайний случай вещица, способная, пожалуй, решить возможные осложнения в пользу их отчаянной миссии.

— Молодой господин, дозвольте обратить ваше внимание, — с осторожностью в голосе сказал озираясь по сторонам один из охранителей, рассматривая абсолютно голые склоны встающие слева и справа от дороги.

— Что еще? — не прекращая пожирать глазами приближающиеся ворота Волчьей Пасти, недовольно спросил Гордей. Ему совершенно не нравилась излишняя нервозность охранников, на протяжении всего пути замедлявших их движение своими постоянными предусмотрительностями. — Что тебе в этот раз не нравиться?

— Гроза, господин, — всматриваясь в темные бойницы крепостной стены, бдительно заметил охранник. — Если вчера тут была гроза, то где же тогда её следы? Почему дорога не размыта, нет следов дождя?

— Чудасия какая-то, — поделился невероятно ценными соображениями второй охранник, когда стало ясно, что боярин не намерен отвечать на бессмысленные по его мнению глупости.

Их нагнал певучий звук рожка, наподобие тех что использовали в здешних краях пастухи. Это главный обозник давал сигнал о своем приближении для дружинников форпоста. Гордей с интересом проследил за медленно открывающимися воротами крепости, во дворе которой их уже дожидались несколько человек в бобровых шапках и теплых плащах, полностью скрывающих фигуры от постороннего взгляда.

Стоящий во главе делегации приветственно махал рукавицей гостям. Волчья Пасть была поистине неприступной — даже со стороны Царства гостей встречало двойное кольцо стен. Причем внутреннее кольцо было значительно выше внешнего.

То и дело, выпуская из раздувшихся ноздрей струйки пара, обозные кони въезжали под защиту каменных стен, оставляя завывания холодного ветра и величественное презрение гор позади. Гордей помедлив, въехал одновременно с первым возом, намереваясь предоставить его главе вести переговоры с встречающими. Так же было вынужденно поступить, выстроившееся колонной друг за другом и его сопровождение.

— Здорова, Брыкун! — весело поздоровался спрыгивая с козел круглощекий селян с такими мохнатыми бровями, что выглядывая из под ушастой шапки они полностью скрывали глазки, кажучись дополнительной опушкой. — Принимай подарки! Эгей! Иди сюда, обнимемся! Что-то ты хмурной какой-то… Брыкун?

Встречавший их мужчина был бел как снег с застывшими выпученными от страха глазами. А вот его «подчиненные» напротив, выглядели совершенно спокойными, очень похоже, пряча руки под накидками.

— Измена, — жалко просипел Брыкун и кинулся бежать, пытаясь спрятаться за обозом. В то самое время как на внутренних стенах Волчьей Пасти стало просто не протолкнуться из-за встающих в рост стрелков, а из неприметных дверок в воротах горохом высыпали воины в жуткого вида шутовских личинах с волчьими метлами и секачами. Внешний двор оказался заполнен недружелюбно настроенными солдатами в аспидных доспехах, куртках и кольчугах.

Гордеевы охранники выхватили мечи, взяв слугу и господина в треугольник.

— На прорыв! — спуская гарцующего жеребца крикнул один, разрубая ближайшего неприятеля от макушки до груди. Еще один, неудачно сунувшись спереди получил копытом по черепу и повалился наземь. Гордей управляясь уздечкой принялся разворачивать скакуна, опрокинув второго возницу в повозку, прямо на поленницу дров. Но тут же на его локтях повисли трое или четверо, с азартными криками и тычками ругающегося боярина вытащили из седла. Немилосердно ударившись боком при падении он уперся носом в холодную брусчатку, только сейчас заметив на ней плохо оттертые следы крови.

Крики и сопротивление были сломлены в считанные мгновения. Крестьяне без слов ложились на землю. Рын как самый опытный слез с коня сам и бухнулся рядом с господином. Убившего двоих воинов охранника дружно пинал целый десяток сапог. Он кричал и пытался вырваться, до тех пор пока кто-то не попал в лицо, выбив пару зубов и превратив рот в кровавое месиво, после чего избиваемый смог только стонать, безуспешно прикрывая голову.

— Не трогайте меня! — зло выкрикнул Гордей, когда чьи-то наглые руки нацелились сорвать с запястья золотой браслет, в то же время, как кто-то еще стаскивал с ног дорогую обувь. — Я посланник! У меня дело к Дракону Триградья!

Он уже понял в чей цепкий захват угодил, хотя и не мог поверить, что неприступная Волчья Пасть пала. Тем не менее по замершим в замешательстве грабителям понял, что сделал верный вывод.

— Я посланник и хочу видеть вашего начальника! У меня важное дело к Дракону Триградья!

— Врет поди, — кто-то стоящий совсем рядом и разглядывающий боярина пренебрежительно цыкнув зубом сплюнул наземь. — Со страху.

— Я Гордей, сын Росволода Сильного! Наследник старейшего в Брайдерии рода! — доказывая правоту кричал Гордей, не замечая предупреждающих знаков Рына и его напуганного шепота:

— Не здесь, не здесь, молодой господин…

Его захватчики задумались. Гордея пнули под ребра, но не очень сильно — наказав молчать и боярину пришлось прикусить язык, давая кому-то право определить его дальнейшую судьбу.

— Точно не врешь? — переспросил плевун, обходя распластанного боярина по кругу. Носящие личины шутов почтительно отступали в стороны.

— Да точно-точно! — яростно прошипел вмятый в мостовую Гордей.

— Так быстро сбегайте за его милостью, — неохотно распорядился главарь. И сказал, уже боярину: — Смотри, коль соврал мы тебя лично на крюк подвесим, прямо на воротах, чтоб все видели! Живого, чтоб успел всем рассказать за что!

Ждать пришлось достаточно долго. Захватчики заставили крестьян разгрузить обоз, загнать коней в деревянные пристройки, во внешнем дворе, а после под присмотром вояк отправили их куда-то внутрь Волчьей Пасти. Наверняка в тюрьму, занимавшую обширные пространства в подземельях крепости. За это время Гордей обморозил себе щеку и с трудом заставлял себя лежать спокойно, а не унизительно ежиться от холода. Рын, лежащий рядом все это время сухо кашлял и дергался всем телом, но тоже не снизошел до мольбы о помощи.

— Так-так-так, что у нас здесь? Поднимите его на ноги! — коротко остриженный старик в богатых доспехах, пронзил Гордея взглядом и кивнул, узнавая: — Подрос парнишка за последние шесть лет. Но на отца похож, определенно. Нос, волосы… с чем пожаловал?

Чья-то рука с грубой нарочитой заботой нацепила боярину на голову его шапку. Тот зло отмахнулся, вызвав гогот окружающих. Не улыбнулся только старик, излучающий спокойную, но готовую в любой миг вырваться агрессивным шквалом силу.

— Я был послан моим отцом с важным поручением, суть которого я могу раскрыть лишь Дракону Триградьтя! — отказался говорить Гордей, с трудом выдерживая взгляд прирожденного убийцы. При мысли о том, что этот старикан является печально знаменитым Риттрэнцем, начальником самой жуткой крепости Триградья, и мановением руки не задумываясь отправлял сотни людей на плаху, молодому боярину едва не изменило самообладание.

— К Дракону? Далеко ж ты путь держал, с юга-то, — внешне любезно удивился Биргер, стоящий в окружении телохранителей. — Как там у вас дела? Батюшка как себя чувствует?

Чутье подсказало Гордею, что хамить не стоит. Особенно раз уж он именно с «дипломатической» миссией.

— Все в порядке. Отец здоров, продли Боги его жизнь на многие лета.

— Значит, Дракон тебе нужен? — Биргер рассматривал Гордея как какую-то чудесную птицу. — Поднимите слуг нашего гостя. А его… пошли за мной!

Бесстрастные лица Мертводелов не изменились когда они, похожие на живые статуи заняли место за спиной молодого боярина, отделив его от свиты. И повели Гордея впереди себя. Не прикасаясь руками, подталкивая только своим внешним видом. Как сытые собаки, гонящие впереди себя строптивую овцу.

— Господин! — с отчаянием окликнул его Рын. — Не бросайте меня здесь!

Гордей с запозданием вспомнил, что и отец ему крепко-накрепко заповедал держать слугу при себе. Но на просьбу Биргер ответил циничным смешком:

— Не рассыплется. Подождет снаружи.

— Боитесь старика? — попробовал сыграть на слабостях начальника Танцевальни боярин. — Что он вам сделает?

— Предпочту не проверять, — сухо обрезал Биргер. — Он останется здесь. И за ним присмотрят.

Количество стрелков на стенах, так поразивших всех своим неожиданным появлением уже уменьшилось, но наличествующие не позволили Гордею усомниться в словах Биргера. Эти посмотрят. А их луки в человечий рост, заодно и уберегут от ненужных мыслей. Таких луков в Царстве спокон веку не водилось — точно островная придумка, где если не способен в боевом безумии биться жизни не жалеючи, то должен уметь такого безумца к себе с гарантией не подпустить.

Глаза Гордею завязали, стоило приблизиться к внутренним воротам, поэтому весь путь он проделал вслепую, ориентируясь на звуки, которые переполняли Волчью Пасть до самого верху. Пилили бревна, тянули наверх на скрипящей лебедке каменные блоки, солдаты дружно маршировали, не сбиваясь с ноги, всюду одни зычные голоса перекрывались другими. Где-то спорили и кричали друг на друга. Кудахтали куры, мычала скотина.

Волчья Пасть не походила на захваченную после долгой осады или кровопролитного штурма крепость. Скорее все выглядело, будто её население внезапно ушло, оставив форпост с открытыми воротами. Или… эта мысль немножко пугала Гордея, Биргер нашел аргументы, чтобы перетащить дружину на свою сторону. Вели его, судя по всему во временные апартаменты Биргера, для приватного с глазу на глаз разговора. А значит снова придется стоять на своем, ведь он и впрямь не может рассказать, зачем послан никому кроме…

— Пришли, — вталкивая Гордея внутрь какого-то помещения, уведомил начальник Танцевальни. И сам, лично сорвал с глаз того повязку, заставляя щуриться и жмурить глаза.

Они втроем были в каменной зале местного, как сказали бы балбарашцы донжона. Забитые провощенными досками от морозов окна, погасшие светильники в углах и идущая по стене вверх закопченная печная труба. Стены завешаны толстыми коврами, на полу шкуры рысей и медведей. На столе большая, свисающая краями карта с деревянными фигурками, надо думать армий.

И в углу, в жестком широком деревянном кресле, удобно свесив ноги с одного подлокотника и примостив голову на свернутый вроде подушки плащ, в совершенно непредставимой позе дремал человек. Когда люди так спят, это лучше слов намекает на интенсивность их рабочего дня.

Биргер почтительно кашлянул:

— Мой Дракон! К вам прибыл Гордей сын Росволода Сильного, собирателя земель полуденных! Специально собирался в Триградье чтобы вас искать, но свезло ему и вы сами навстречу выехали. Как по заказу.

Человек, худой и по виду давно не бривший рано поседевшей щетины, открыл один глаз. Некоторое время рассматривал боярина, параллельно продолжая находиться в полудреме.

— Что надобно, боярский сын? — наконец зевнул он. — В моей скромной обители?

Гордей открыл рот, и только сейчас понял, что не ожидал встретиться с Драконом так скоро. И не был готов к такой обстановке. И вообще все происходило, не так как он себе представил. Поэтому он не знал, как начать разговор. Заготовленная речь упрямо не желала вспоминаться.

— Здравия тебе желаю, враг наших земель! — не очень дипломатично начал он, тут же принявшись ругать сам себя. Дракон с интересом поднял бровь:

— Сказок начитался? Может мне следовало начать с «чую-чую, духом человечьим запахло»? Не видишь, не выспался я. Говори коротко, по делу чего там от меня царь хочет? — по ходу речи он разминал затекшее тело и выбирался из кресла. Росту Дракон был на два пальца ниже боярина, осанку сейчас не держал, сутулясь, и вообще чувствовал себя в захваченной крепости очень по-хозяйски.

— Я не от царя. Меня послал отец, — покосившись на Биргера, замедлил речь Гордей. Дракон заметил и, подойдя, потрепал боярина по плечу, снисходительно усмехнувшись:

— Говори смело у меня секретов нет. Мы же не при дворе.

— Отец передает вам пожелание долгих лет и желает успеха в вашем главном начинании, — как есть сказал Гордей. Дракон застыл во время очередного зевка с раскрытым ртом, переглянулся с Биргером. С видимым интересом поворотился всем телом к Гордею.

— Ну, желает. И дальше что? Я ему тоже желаю всего наилучшего от всего сердца. На этом обмен любезностями мы закончим?

Издевается. Ах, как хотелось Гордею засадить кулаком в наглую морду и самолично совершить подвиг, на который оказались не способны Заголосье и Царство вместе взятые. Но он держал себя в руках.

— Вы не так меня поняли. Отец хочет, чтобы ваше дело увенчалось успехом. И поэтому готов вам в этом помочь.

Жребий брошен. Предложение сделано. Росволод Сильный, первейший претендент на престол царя, в случае если род Яромира прервется. Он не потерял в выматывающих войнах преданных людей и мог хоть завтра выставить на бой тринадцатитысячное войско. Удар, которого не ждет Яромир. Удар, от которого он не защититься.

— Вот как? — испытующе спросил Дракон. — И что же он хочет взамен?

— Мой отец не пойдет против обычаев. Мой отец не прольет крови невинных. Он обещает вам добропорядочное соседство и долгие годы дружбы. После того как черный меч пресечет жизни царя и его сына. Он обещает вам спокойствие со стороны служителей Богов. Когда в Брайдерии снова наступит мир.

Дракон хорошо умел читать между строк. Он, молча, думал, рассматривая широченную, во всех подробностях изображающую Брайдерию карту, стоя в пол-оборота к боярину, который мечтал сейчас промочить горло и отдохнуть среди мягких подушек.

Помощь, без которой Дракон едва ли одержит верх в этой войне придет к нему, если он захватит столицу, а после этого сдаст её Росволоду. Отступит, убоявшись лучезарного лика Собирателя земель полуденных. И вернется, откуда начинал.

— Это у тебя случайно не знак Огнебога, на груди? — непонятно почему обратил владыка Триградья свое внимание на священный символ. Лицо Дракона странным образом исказилось, когда он глядел на крохотный металлический кружок.

— Он, — удерживая невольный порыв накрыть предмет рукой, признал Гордей. А сам подумал, может, не лгут старые сказки, что нечисть, даже в людском обличии не переносит реликвии?

— Редкая вещица, — неохотно уводя глаза в сторону, продолжил расспросы Дракон. — Наверное, очень старый? И практически наверняка чудодейственный. Небось, удачу дарует, легкие хвори исцеляет…

При этих словах чувство опасности ощутимо кольнуло Гордея в том самом месте на груди, где висел символ. Дракон Триградья пытливо обшаривал фигуру боярина взглядом карманника, пытающегося на глаз определить, где припрятан кошель.

— Вы это к чему?

— Да так просто, — с деланным безразличием пожал Дракон узковатыми плечами. — Интересуюсь. Ты верно Семарглу регулярно жертвы приносишь. Чтишь всячески. Как и папа?

— Мы люди богобоязненные, — все еще не понимая куда клонится разговор осторожно ответил Гордей. Он чувствовал себя так, словно вышел на тонкий лед полыньи.

— Богобоязненные. Традиции чтите. А вот скажи. Ты сам никакой проблемы не видишь?

Он выразительно посмотрел на боярина. Видя его непонимание ткнул себе в грудь и разъяснил:

— Я Темный Властелин. Мне нечисть присягает. Царь воюет со мной по велению его Богов… ну и еще своей природной жадности… но и из-за Богов тоже. А ты со своим папой, поклоняетесь тем же богам и предлагаете мне… что? Никак мыслей не возникает на сей счет?

— Нет.

Они какое-то время выдерживали немую сцену в лучших традициях драматургии. Первым не выдержал, тяжело опуская голову и поднимая руки в жесте сдающегося человека, именно Дракон:

— Знаешь, боярский сын. У меня сейчас очень много врагов. Ты бы свою шапку съел, если бы узнал, сколько и каких. На мне сейчас лежит ответственность, которая вашему Семарглу и не снилась. А все о чем думает твой отец это как бы примерить корону царя? Да еще заполучив её с моей помощью? Ты проделал долгий путь. Без страха предстал передо мной. Поэтому я отпущу тебя. Чтобы ты передал своему отцу мою благодарность за его пожелание. И все. А теперь ступай. Понимаю, что, наверное, ты хотел найти в крепости приют и отдохнуть, но ничего не выйдет. Езжай обратно.

— Отказываешься? — не поверил собственным ушам Гордей, бледнея от ярости и унижения. — Да как ты смеешь отказываться ты…

Он не успел сказать и слова оскорбления. Биргер вывернул боярину руку, так что суставы того отчаянно захрустели, а сам Гордей переломился в поклоне и вытащил его из комнаты, передавая на руки Мертводелам. Какое-то время из коридора слышались отдаляющиеся гневные крики боярина, которого из уважения к статусу не стали избивать, награждая лишь предупредительными тычками.

Дракон в это время рассматривал карту. Недовольный стоящей в комнате полутьмой, он взмахом руки возжег все светильники и удовлетворенно кивнул.

Выполненная с большой точностью и искусством карта несла на себе не только изображения, но еще и краткие комментарии, указывающие на численности войск в детинцах и крупных городах, на опасные участки дорог. Отдельные места на ней были выделены красным цветом. На большинстве из них стояли выточенные из дерева фигурки. Раскинувший крылья получеловек-полудракон на севере. Квадратный от навешанной на нем брони бородатый воин со вскинутым топором с востока.

Снова отворилась дверь, и в комнату вошел Биргер:

— Ругался паршивец. Что прикажете с ним делать?

С толикой удивления Дракон отнял глаза от карты и посмотрел на помощника:

— Сказал же. Отпустить. Пускай едет. Знаешь, дружище, больше всего я люблю лжецов с высокими моральными и религиозными ценностями. В итоге они врут убедительнее всех, ведь в первую очередь врут самим себе, а остальным уже потом. Скажи лучше, сколько времени я проспал и как там гарнизон?

— Вы проспали пять часов. Крепость полностью освоена. Войско готово двигаться дальше. Мои парни полны решимости свернуть горы после вчерашней победы.

Волчья Пасть штурмовалась по совершенно новым, незнакомым Мертводелам и остаткам Тощих Паяцев правилам.

Прикрытые заклинаниями отряды подошли к крепости вплотную. От посторонних глаз их также защищала грозовая туча, вызванная новыми учениками Дракона. Они же опустили разводной мост, заклинив механизм. Грай и сам мог бы сделать это, но он знал, что новобранцев нужно как можно скорее втянуть в дело. Пока что без крови. Так, лишь малость помогая. Давая понять, что они сами сделали выбор. Не дать им прийти в себя и засомневаться. В этом отлично помогал Люторад, со своей бешеной энергией, ставший среди дезорганизованных и перепуганных птенцов лидером. Сам Грай принял участие в бою, одним заклятием уничтоживший почти полторы сотни защитников и обеспечивший для своих воинов почти бескровную победу. Остатки гарнизона сдались в плен. А победителям строго-настрого было запрещено расслабляться и праздновать. Их было всего восемьсот человек. Прочие остались в Танцевальне, даже не ведая, что на уме у их вожака.

— И все же, мой Дракон, дозвольте спросить. Почему вы отказались от его помощи? Почему бы нельзя было пообещать, а потом…

Биргер осекся под насмешливым холодным взглядом Дракона:

— Потому что так южане останутся чистенькими. А мне нужно, чтобы их считали предателями. Кроме того я не собираюсь штурмовать столицу. Меня больше интересует Кремень-град. А Росволод будет участвовать в этой войне на моей стороне. Просто еще не знает об этом. Как и его сын.

Грай криво улыбнулся и быстрым движением передвинул на прочерченную красным пунктиром линию на юге Брайдерии одну из своих деревянных статуэток. Маленькая девочка в сарафане невинно улыбалась, держа в протянутой руке оскалившийся череп…

— … привели, привели выжившего! — отчаянно надуваясь от гордости за доверенное дело, перекрикивал сам себя доброволец, еще вчера бывший подмастерьем кузнеца в каком-то захолустье.

Сотник Миял отвлекся от наблюдения за лениво кружащим в небе вольным соколом и тяжело поглядел на добровольца. У сотника очень болела голова после вчерашней попойки, и ему совершенно не улыбалось сегодня провести целый день в окружении старательных, но тупых и отвратительных как внешне, так и внутренне добровольцев. От мародеров их отличало только то, что формально они служили боярскому роду. Хотя почти каждый имел если не след кандалов на запястье, то, по крайней мере, росчерк плети на спине. А те, кто не имели, были не лучше — в основном безголовый молодняк с вороватыми замашками и себе на уме. Сотник считал, что от таких больше пользы на стороне врага — там они, по крайней мере, внесут беспорядок и сумятицу. А здесь только дармовое пиво дуют, да прикрывают свои злодеяния статусом.

— Ну, так и где он? Чего сам приперся без него? — строго спросил сотник, мечтая о теплой постели вместо лесного лагеря, разбитого вокруг карьера, в котором трудились сотни невольников. От безалаберных дураков, сперших медяк или в пьяной драке убивших такого же никчемного соседа и теперь отрабатывающих временное заключение, до прожженных каторжан, которых выпускали из застенка только на такие вот работы и которых дружинники боялись как огня.

— Эээ, господин сотник, — один глаз дружинника сильно косил, добавляя ему шарм полного идиота. — Вам самим надо подняться. Она тама… в домике, мы решили оставить.

— Она? — переспросил сотник, пристально глянув на дружинника. — Какая-такая она?

Парень шмыгнул носом, теребя грязными толстыми пальцами край перетянутой ремнем рубахи:

— Девка. Малая еще совсем. Она одна выжила. Больше нет никого. Мы её сюда вести не решили.

С грохотом повалилось, надрубленное усилиями заключенных дерево на дальней границе лагеря. Карьер находился в опасной зоне, и крепить его приходилось постоянно, на это уходила прорва леса. Десятки зверей в людском обличье с хмурыми лицами и злыми взглядами ходили, сопровождаемые надзирателями на новые участки. Другие их товарищи, чумазые, с кирками на плечах спускались вниз. В недра карьера, в котором кипела, не прекращаясь тяжелая работа. Некоторых потом выносили наверх. Их хоронили в яме за лагерем.

Ребенок? Да ребенку тут делать было нечего, решил сотник, обводя взоров вверенные ему владения.

— Ну что ж, веди, — он пошел следом за добровольцем, почесывая рано полысевший затылок и гадая, за что ж ему выпала такая плохая доля. Формально находясь на учете в царской дружине Миял подчинялся напрямую господину Росволоду, хотя владения того лежали куда южнее. Центральная Коса, как называли эту землю по всей Брайдерии, была весьма неприятным местечком. Топи, болота, мокрые леса. И карьер за который Миял отвечал головой. Как и самая крупная в волости тюрьма — угодившие туда и становились бесплатными рабочими карьера. А учитывая суровость законов полуденных земель, здесь постоянно бывало пополнение. И постоянно кипели самые гадкие, самые подлые из страстей.

Поднявшись «наверх» — лагерь вроде гигантской воронки опоясывал рудник, Миял походя проверял посты, состоящие сплошь из новобранцев и добровольцев. Ленивые и тупые. Тупые и ленивые. Как скот.

А ведь именно они проворонили странный и взбудораживший кровь случай нападения на недалекую подлесную деревеньку. Они, засранцы, позволили неведомо кому сравнять восемнадцать домиков с землей, превратив стоянку в пепелище. И теперь ему, Миялу, за это отвечать.

— Тама, — указал рукой на деревянные ступеньки небольшого домика на верхушке дерева дружинник. В таких домиках жили из-за подвижности здешней почвы почти все местные жители. Миял оттолкнул нерасторопного парня в сторону, поблагодарив привычным: «Выпорю», брошенным сквозь зубы и стал медленно, на слабых ногах ползти наверх.

— Издеваются, сволочи. Видели как мне плохо и на… тебе… — тяжело дыша и прислушиваясь к выпрыгивающему из груди сердцу, жаловался он. Остановившись перед дверцей с круглым окошечком, сотник долго-долго приходил в себя, испытывая головокружение и тошноту. Потом толкнул и чуть не вкатился, из-за покачнувшихся, как ему показалось досок платформы, внутрь.

Туда где сидела на полу, глядя перед собой, обхватив пухлые плечики узкой ладошкой, маленькая девочка в ободранном платьице. Вторая ручка, сжатая в кулачок лежала на полу. У неё, отрешенно глядящей сквозь стену своими большущими глазами, был настолько трогательный вид, что очевидно он задел какие-то струны даже в душе непрошибаемых дружинников. А на столе не поверивший глазами сотник увидел небольшой грубой работы кувшинчик с… молоком. Откуда оно взялось в закромах провонявших винными парами пьяниц было неразрешимой загадкой. Рядом с кувшином стояла нетронутой, перевернутая чарочка.

— Здравствуй, милая, — вежливо обратился к девочке сотник. Он испытывал сильнейшее смущение, не зная как говорить с нежным, но видевшим непредставимые кошмары дитем. — Как тебя зовут?

Она не ответила. Даже не подала виду, что хоть что-то услышала. Миял помявшись в дверях подошел, медленно обходя её, как опасного зверя сбоку. Как себя вести он тоже не представлял.

— Милая, мне нужно знать, что ты видела… наверное это тяжело для тебя, — поражаясь собственной неловкости начал выспрашивать сотник, мысленно обливаясь потом от усилий, чувствуя раздражение на весь белый свет и не зная как бы подобраться к нелюдимому ребенку.

Но девочка видимо решила все за него. Еще быстрее. Повернула наивное личико и с непередаваемой интонацией выдала:

— Нет, что вы что вы. У меня на глазах каждый день убивают всех близких, а мой дом сжигают исключительно ради того чтобы погреться. Да я бы и сама, наверное, так сделала, если бы не те незнакомые дядьки на конях с красными попонами.

— … правда? — даже не отдавая себе отчета в том, что маленькие девочки не умеют так разговаривать, чувствуя только общую неправильность ситуации, безнадежно спросил Миял.

— Нет, — обрезала девочка. — И ничем помочь я вам не смогу. Я не знаю, кто на нас напал.

— Ты себя нормально чувствуешь?

— Нет. Как я могу себя нормально чувствовать в такой ситуации. У меня же шок! У меня травма!

Она походила на маленькую актрису вынужденную играть смертельно надоевшую ей роль, вместо того чтобы побегать всласть на улице с бойкими мальчишками. Протараторила без всякого выражения и ожидающе уставилась на утратившего дар речи сотника. Без запинки. Без заикания. Без слез.

Сотник понял, что с него пока хватит. Вымелся за дверь и, прижавшись к ней, перевел дух. Внизу ждал с соболезнующим выражением лица дружинник:

— Не вышло ничего? — сочувствующе поинтересовался он. — Мы тоже ж бились-бились! Ничего толком не говорит! Только ерундовину свою отдала и все. А так ничего вообще не говорит. По делу. Наверное, умом повредилася. Бывает так часто. У нас в…

— Стоп! — осадил его сотник, не сразу справившийся с обрушившимся на него потоком бесполезных сведений. — Что ты сказал? Какую еще ерундовину?

Детина непонимающе уставился на Мияла, а потом с прояснившимся лицом полез к себе за пазуху, где хранилось много всякой ненужной всячины.

— Да вот же! Я и позабыл вам сказать, думал, зачем оно вам! Вот глядите, какая штука…

Сотник глянул на лежащую в ладошке дружинника «ерундовину» и почувствовал, как все оставшиеся на голове волосы шевелятся, пытаясь встать дыбом. С ужасом он понял, что, скорее всего ему есть о чем написать в депеше Росволоду. И что приложить. Знак личного охранного полка царя Яромира.

Эштель улыбался, украдкой наблюдая за расторопным сотником. Дело обещало принять очень интересный разворот. Перехваченные его слугами конники в алых цветах, отправились на тот свет и мирно гнили в одном из многочисленных березняков. Но вину за их гибель царь непременно возложит на строптивого соседа. Самое приятное в этой ситуации то, что все было плодом его, Эштеля, собственного ума. И не требовалось ему никакой заемной магической силы, которую щедрой подачкой предложил Дракон.

Маленькая симпатичная девочка проковыляла от окошка до стола, где сделала дружинникам одолжение, попробовав предложенное молоко, и нашла его совершенно безвкусным, охотно плюнув на пол.

… Выбивающийся из сил конь хрипел и напрягал связки. В мускулистой груди клокотало как в кузнечном меху, и Панир очень боялся, что скакун падет до того, как он достигнет нужного места. Тогда придется идти пешком, а идти своим ходом в этих местах было смертельно опасно. Все Триградье промелькнуло перед глазами алхимика за какие-то считанные дни. Некогда богатые поселки, стояли заброшенными и покинутыми, грязно-коричневые стены немногочисленных уцелевших застав, готовые стать тюрьмой даже для мирного путника. Опоенные эликсирами конь и хозяин держались на ходу день и ночь, пропуская мимо внимания все кроме дороги. Бесконечной дороги, ведущей через горы и леса, овраги и ставки, поля и кручи к их главной цели. Мелькали, пропадая за спиной человеческие постройки, чередуясь с царством дикой природы.

А алхимик все мчал и мчал, загоняя коня насмерть. Потому что не смел медлить, получив указ от высокой госпожи Риконы Виссарди. Только могущество её тайных покровителей подвигло совсем не геройского тучного балбарашца наврать с три короба магам Семинарии, выскользнуть обманом из-под защиты безопасных стен и стремглав нестись в пасть опасности.

И потому Панир не знал отдыха. Тряслась одежда на исхудалом теле, тряслись сумки и вещи. Тряслись, ходя ходуном кости мистика. Он не отдыхал и не останавливался. Лишь когда земли опустели и перестали встречаться даже случайные прохожие, и показались на горизонте руины главного порта Триградья, неприступного Хёргэ, он дал отдых подыхающему жеребцу. Целый час, покуда рассматривал незнакомую, но убогую, враждебную местность.

Грустными призраками былого величия когда-то сильной земли вздымались руины Хёргэ на горизонте. Остатки башен и дворца Наместника высились среди руин похожих на курган, посвященный павшему величию его защитников. Алый закат отражался в море, окрашивая облака цветом царского пурпура, и это выглядело как раскрывшиеся врата в загробный мир.

Здесь не было живых, как догадался алхимик. Причем под живыми понимались все формы существования кроме растительных. Побережье и земли близ него умерли. Послужили пищей Пожирателям Неба. Панир с трепетом осознавал, что видит подготовительный этап величайшего эксперимента в истории человечества. То над чем бились лучшие умы Балбараша превращая минералы друг в друга, пытаясь вывести универсальный металл было детской головоломкой для его господ. Панир не ведал масштабов замысла, но догадывался, что речь идет о том, чтобы переплавить мир заново. Ум прозорливо подсказывал маленькому арбузоголовому человечку подходящее определение. Трансмутация. На языке Харр это слово значило очищение и перегонку существующего миропорядка в нечто новое. На языке первых жертв эксперимента это значило гибель.

Он понятия не имел, куда двигаться дальше, поэтому, когда привал окончился, направился прямо к городу. Ярко-синяя точка на фоне черно-серого золистого снега равнин. Хорошо заметная издали, если конечно было кому замечать. Было. Ну, конечно же было. Приблизившись к тому, что некогда представляло собой городские ворота, Панир увидел, что в стороне от прохода рядом с обломками стен высится другая гора, куда более неприятная по виду. Гора разложившихся мертвецов, заботливо сложенная кем-то. А за ней, уже в городской черте — еще одна. И с другой стороны тоже. Кто-то сложил тысячи тел, и оставил лишенные зениц черные провалы следить за храбрецами, тревожащими покой новоявленного некрополя.

Алхимик присмотрелся — на грунте возле основания городских стен прослеживалась отпечатанная десятками ног тропа. Значит, жизнь в разрушенном Хёргэ не угасла до конца? В проломе между камней метнулась какая-то тень, часто застучав подошвами по битому камню.

— Эйе подожьдитье! — с прорезавшимся акцентом окликнул незнакомца Панир. Но тот уже исчез в недрах обители мертвых.

Алхимик нерешительно осмотрелся по сторонам от горизонта до горизонта. Никакого желания приближаться к костяным пирамидам Панир не имел. Побаивался.

Земля под конскими копытами дрогнула. Мелкая-мелкая пыль посыпалась с каменного остова стены Хёргэ. Конь вздрогнул и попятился, в то время как его наездник не сводил глаз с зажегшихся среди темной груды камней двух синих огоньков. В тот же миг с неба ударила голубоватая, похожая на тонкую пуповину вихря молния и камни посыпались в разные стороны, позволяя ожившему гоблету выпрямиться во весь рост. В пустом черепе, раскрытом пред небесами горело сухое магическое пламя, заполняющее глазницы.

Мгновенно разметав завал, гоблет встряхнулся и, хрустя каменными конечностями, пошел на алхимика, раскрывая смертоносные объятия.

— Стой! Стой меня, прислала высокая госпожа Стратег! — быстро крикнул на тайном языке Харр алхимик, вытаскивая на свет свиток с письмом, закрепленный обмотанной вокруг цепочкой с солидно поблескивающим аметистом в золотой оправе. Личная вещь Риконы Виссарди не произвела на чудовище никакого впечатления. Когтистая лапа обхватила конскую шею, со скоростью змеелова, и перепуганное животное забилось в каменных тисках, сбросив с себя алхимика. Который, перевернувшись лицом вниз, не успел упасть наземь ибо ударился грудью о вторую ладонь монстра. Когти стиснули ребра, поднося Панира к морде гоблета. Вблизи каменный исполин казался еще неприятнее из-за странной размытости вырубленных неведомым каменотесом черт. Жили только огненные глаза, за которыми читался чужой разум.

Панир оказался подвешен нос к носу с замершим монстром. И принял такую превратность судьбы как должное, рассудив, что все равно своими потугами ничего не добьется. Так им втроем пришлось провести какое-то время, прежде чем из-за груды черепов не вышел высокий мужчина в песчано-бирюзовой одежде с зеркальными щитками брони, защищающей ноги по колено, широкими наплечниками. Одна рука вся поблескивала отражая в полированной глади сардонические оскалы черепов. Топазовый амулет на груди казался чудовищным буркалом, в довершение к пустым глазам цвета зимнего моря.

— Я слушаю, — медленно сказал Апостол, рассматривая висящего в неудобной прозе алхимика.

— Меня прислала…

— На обычном языке. Мне неприятны звуки которые твоя гортань выдает за истинную речь. Произношение как у научившейся говорить собаки, — прозвучало все не очень вежливо, но кажется Апостол не придал этому ни малейшего значения. Он просто говорил, что думал.

— Госпожа Рикона Виссарди прислала меня, — унижено выпалил Панир. — Она передала вам послание.

Апостол обошел замершее каменное чудовище и осторожно своей зеркальной пятерней принял свиток. Размотал цепочку, тихо хмыкнув когда в глубине аметиста сгустились белые туманные пятнышки защитного заклинания и развернул письмо.

— Это неприемлемо, — ровно сообщил он спустя миг, сворачивая пергамент. — Так и передай. И добавь еще, что она срывает все отведенные сроки, испытывая наше терпение.

Панир мученически улыбнулся, повернув голову насколько это позволяла шея. Возможность смотреть сверху вниз на одно из опаснейших существ в мире, в данной ситуации его совершенно не вдохновляла. Одно неловкое движение каменных пальцев и кости треснут как сухие ветки.

— Она предусмотрела такой ответ. Поэтому… у меня за пазухой, — он попытался пошевелиться, но ничего не вышло. — Там есть…

Апостол приблизился и коснулся закованной в броню дланью каменного бока. В тот же миг пылающие глазницы чудовища наполнились смыслом и оно ослабило хватку. Пыхтя алхимик кое-как достал из под своих многочисленных одежек небольшой кисет, завязанный золотой нитью, которая развязалась сама собой. Мешочек распустился, раскрываясь на ладони наподобие цветка эдельвейса. Внутри него лежал самый настоящий белый цветок с лепестками поблескивающими капельками драгоценных смарагдов.

— Она прилагает к просьбе это. Это её гарантия необходимости. Госпожа сказала, что слышала о начале очищения мира, но в этой его части нас ждет успех, только если вы выполните просьбу. Это идет вразрез с военными планами, но этого требует все дело Харр…

— Закрой рот, — посоветовал Апостол и Панир тут же умолк. — Не тебе, смертный знать, чего требует наше дело. Довольствуйся своей ролью и знай, что ты счастливчик. Хотя если бы в твоей голове было больше мудрости, то ты предпочел бы умереть сам, чтобы приблизить наше торжество. Скажи ей, что я выполню просимое. Из-за «белого цветка». Но с неё спросят за такое самоуправство.

Панир почтительно внимал короткой речи, от которой пряжки на его одежде покрылись морозным инеем. Апостол убрал длань и прежде чем глаза гоблета угасли, он поставил тут же рухнувшего на колени алхимика наземь.

— Поднимайся и скачи назад. Не медли, — Апостол вручил усталому человеку поводья коня и подождал пока тот покачиваясь влезет в седло, прежде чем не прощаясь удалиться откуда пришел.

Пламя в глазах гоблета угасло и он окончательно превратился в неживой камень. Алхимик же не оглядываясь погнал обратно. Не оглядываясь и забыв дышать от страха. Небо над Хёргэ заволновалось и медленно набухло тучами цвета индиго, выворачиваясь сотнями смерчей. Непобедимое войско получило приказ выступать…

Ночь блестела лунным светом в неспешном беге реки. На том берегу горели многочисленные костры. Они светились между узловатыми сучьями и ветвями двойного кольца окружающего лагерь леса.

— Прикидываются сволота такая! — возбужденно дохнул в ухо Святозара Крив. Темнота рядило всех в одинаковый серый цвет. И молодой царевич и друг его отца, в темноте выглядели почти одинаково. Серые куртки на меху, штаны на подвязках, зимние сапоги и мечи. Могучие в плечах и практически одного роста. Только лицо царевича было по-детски бледно, а лик Крива напротив темнел как дубовая кора, зато серебрилась его борода.

— Это все древодемоны? — деловито спросил юный царевич. — Те, что не бояться мечей?

— Да они ничего не бояться, дети Черного Всадника! — в сердцах грянул Крив, стоя всего в трех шагах от края скалы, на которой были только они двое, изучая вставшее на ночлег Зло. — Топором пока одного забьешь семь потов изойдет! Это они сейчас ровно деревья, а завтра как шкуры сбросят сам увидишь, что начнется! Попрут ровно тараканы! Не уследишь. Их же там не меньше двух сотен!

— И что ж, дядька Крив, их ничем не возьмешь? — царевич не высказывал беспокойства, но было понятно, что ему не по себе от таких мыслей. Крив покровительственно усмехнулся в бороду, узнавая в невозмутимом спокойствии готового к битве воина молодого Яромира.

И тут же помрачнел, глянув через реку.

— Сердец у них нет. И ничего такого, что бывает у живых. Что в брюхо вбей клин, что в голову, им разницы нет. Только если отрубишь тогда да. Отрубленного они приставлять не умеют. Да еще огня бояться.

— Огонь это хорошо, только вот как же их зажечь всех? — задался вопросом Святозар. — Что бы такое придумать?

— Не знаю. Их тут так много, не считая даже людей, что я правда не знаю. Мы в бою не сдюжим, Свят, — признал Крив. — Я б тебе советовал отходить. Письма уже посланы и твой отец пришлет нам помощь. Ни к чему нам рисковать.

Сказал и тут же пожалел, ведь молодой царевич глянул на вояку с таким свирепством, что снова напомнил Яромира. Перед тем как тот обычно кого-нибудь на кол сажал.

— Отойти? — переспросил Святозар хмуря брови. — Дать им пройти мимо нас? Оставить на растерзание целую весь? И женщин, и детишек малых? Да что ты такое предлагаешь?! Я же себя возненавижу коль так поступлю! Нет! Мы дадим им всем бой! Кленовый Король с моего младенчества сидел тише воды, ниже травы и теперь возомни себя непомерно могучим? Так я ему место укажу!

Крив же подумал, что парень выглядит и говорит как герой. Но только потому что за плечами у него всего пара стычек, которые и битвами-то назвать трудно. Они добирались сюда полтора дня, потому что гонец принес вести будто на реке Млене, которая питает не один десяток деревень, кто-то потраву на воду сделал. Рыба подохла, а водные духи взбесились и жертвы не принимают, утаскивая ребятню и взрослых, что поблизости воды оказывались.

Дошли, сами не зная что увидят тут самого Кленового Короля, во главе с тысячным войском из людей и всяческой нечисти. Кленовый Король сам их ждал и теперь, заметив наверняка с рассветом выступит. Для Крива понятно было, что это ловушка рассчитанная на горячность Святозара. Но что сделаешь, если царевич уже вошел в возраст когда с его словом надо считаться. Ослушаться его — своего царя ослушаться. А только погубит он всю дружину, коль пойдут они с Королем тягаться. Смерти Крив не боялся, а боялся дела не сделать. Сына царского не уберечь боялся.

— Святушка, ты конечно воин справный, — решился он на еще одну попытку. — Да только подумай сам: от кого нам в случае чего помощи тут ждать? Не от кого совсем! Если что не так пойдет, не сносить головушки ни нам, ни тебе.

— Бой будет. И точка, — упрямо отрезал царевич пожирая глазами кольцо черных деревьев. — Я ему покажу как нашу воду поганить, этому королю самозваному!

Крив вздохнул и в отчаянии обратился за помощью в убеждении к небу. Хоть бы Боги вразумили молодца, что это совсем не игрушки! Ну хоть бы и Семаргл, что славился покровительством храбрых воинов! Даже ему должно быть ясно, что дело проигрышное!

Неожиданно лицо Святозара озарилось идеей.

— Кажется, — он подвинулся к краю и проследил причудливо изгибающуюся, уходя вдаль линию скалы. Остановился взглядом на чернеющей в ночи трещине ущелья. — Кажется, у меня есть мысль.

— Хочешь обрушить скалу? — понял замысел Крив. Старый воин скептически поджал губы и, подойдя сзади, положил царевичу руку на плечо. — У нас ничего не выйдет. Ни один безумец не пойдет в расщелину. Да и вызвать камнепад… не думаю. Если бы такая вероятность существовала, Кленовый Король напал бы на нас еще вечером. По крайней мере, он не позволил бы нам занять эту позицию.

— И он никогда не оставил бы нам реку, — увлеченно парировал царевич, пальцем прочерчивая в воздухе воображаемые линии. Откинув с головы капюшон, он потер взмокший от волнения лоб. Ветер ласково потрепал русые волосы на голове. Царевич заплетал их в косу только на время битвы, в остальное время, предпочитая им свободно лежать на плечах. — А что если он настолько уверен в своей победе, что переоценил себя?

Крив напряженно попытался уловить мысль юноши, но получилось не очень.

— Засада? — на всякий случай переспросил он.

— Лучше! — возбужденно засмеялся царевич.

На скале появилось новое действующее лицо. По склону, напоминающему побитую катапультами лестницу великанов, карабкался молодой парень в опоясанном теплом кафтане и сдвинутой на затылок собольей шапке. Он был безоружен, только на бедре болтался короткий узорный кинжал.

— Ваше юное Величие! — выбравшись наверх сбивающимся голосом, позвал он. — К нам в лагерь прибыли… прибыл волхв Семаргла. Он хочет повидаться с вами. Это срочно!

Последнее слово заставило Крива и Святозара посмотреть друг на друга. Волхвы Семаргла вообще были тяжелы на подъем. А заставить волхва прибыть перед битвой… могло только нечто очень серьезное.

На гладком челе Святозара появилась темная складка. Ему не терпелось поделиться своими мыслями настолько, что посланник Культа как ему казалось, мог потерпеть. Ну, точь-в-точь как отец!

— Потом расскажешь, царевич. Не станем заставлять святого человека ждать, — предугадывая возможную беспечность юноши, предложил Крив. — Когда Боги глаголят простым людям следует внимать.

… Волхв ждал их в походной палатке царевича. Это был лысеющий старик с узкими как у синетрийца глазами и по-молодому гладким лицом. Он первым встал навстречу к дышащему морозным паром Святозару. И молодцевато протянул руку для пожатия, отклонив попытки ритуальных поклонов.

— Выпить, его Величию, — грозно скомандовал Крив и без того расторопной прислуге. Пока те суетились, помогая царевичу снять куртку и накинуть на плечи теплое одеяло, волхв смиренно ждал, рассматривая лицо Святозара.

— Юный властелин, — благожелательно заговорил он, когда кружка с бодрящим пахучим питьем оказалась на деревянном подносе под рукой царевича. — Наш Великий покровитель и могучий заступник, небесный Родитель Семаргл Огнеликий позвал меня в путь. Не мешкая тронулся я в дорогу, провожаемый Огнеяром, открытым мне знанием и…

Он выдержал торжественную паузу и, отвернувшись, взял с груды тюков, лежавший там белый сверток, сразу бросившийся Криву в глаза. Чувствуя торжественность мгновения все, кроме юного царевича, замерли, глядя на сверток как на откровение.

— Возьми его, — сильным и величественным голосом, словно бы устами старика вещал Бог, рек волхв. На развернувшейся ткани блестел прямой клинок с неширокой изящной крестовиной и игриво переливающимся узором. На гарде скалил зубы огненный пес — священный зверь и спутник самого Семаргла.

Царевичу никогда в жизни не доводилось видеть настолько совершенного оружия. Его словно отлили сегодня же из лучшей руды, по неведомой в Брайдерии технологии. От одного взгляда на клинок он почувствовал прилив сил и энергии, подстегивающей к действию.

Осторожно коснувшись кончиками пальцев лезвия, он поднял глаза на священнослужителя.

— Теплое? Оно теплое… — замявшись, он выбрал странное, но подходящее случаю слово: — И живое!

— Возьми его, — повторил волхв. И Святозар взял. Поднял удивительно легкий клинок, ощутив электризующее чувство, пробежавшее вверх от кисти к плечу.

— Это священное оружие. Его ковали лучшие кузнецы нашей земли втайне ото всех кроме нас. Они подчинялись гласу самого Семаргла. Так же как и я, передавая тебе Его послание. Юный царевич — этот меч сокрушит любую преграду. Он принесет тебе победу в любой схватке. Его свет развеет любую тьму. С ним ты станешь великим героев, вставая выше тех никчемных, что носят это гордое имя сейчас. И им ты сразишь Дракона.

… Прошедшие четыре дня сотник исподволь присматривался к найденышу. Серьезная, молчаливая, она совершенно не боялась каторжан, сама вызвавшись помогать по хозяйству. Её определили как помощницу кухаря — где дров поднести, где за кашей присмотреть, ну и конечно разнести кормежку солдатам и рабочим.

Сирота достойно переносила саму мысль о гибели семьи и поневоле вызывала уважение даже у огрубелых мужиков. Скрипя на сердце, сотник вынужден был признать, что напали на поселок, в самом деле, царские воины. Или те кто, носил их одежду. Последние сомнения развеялись вчера. Снова нападение, снова жертвы. Но в этот раз свидетелями стали парни из его сотни, оказавшиеся в увольнении. Они своими глазами видели золотые галуны царской дружины. И еле ноги унесли оттуда. Приходилось поверить. И письмо отправить тоже приходилось.

Но все-таки Миял не понимал, как может быть так, что свои со своими воюют. Решения пускай наверху принимают, а только не верилось сотнику в такой оборот. Ой, как не верилось. Тем паче, что место тут больно хлебное и всякие удальцы завсегда поживиться пытались.

Что греха таить, если и сам Миял с доходов рудничных свою долю имел, о которой никто кроме него и его подельников не знал. А тут поневоле осторожничать будешь. А ежели с проверкой нагрянут?

Раздавая подручным указания Миял прогулочным шагом, шел через лагерь, отмечая, что сегодня многие каторжане трудятся хуже обычного. Кое-кто и вовсе таскался, словно сонная муха, получая по спине кнутом.

— Лентяи, — ворчал он, вдыхая влажный как после дождя воздух. Здешний лес вообще был местечком промозглым, крайне удачным для всяческих лихорадок и болезней. — Вокруг меня одни лентяи! Эй ты, а ну пошевеливайся боров, покуда я не велел отхлестать тебя так, что еще месяц будешь скулить от боли!

Стражник в обтягивающем висящее брюхо широком ремне угодливо закивал, приводя в движение все три подбородка, и сноровисто дал пинка проходившему мимо с камнем на плечах каторжнику, даже и не поняв, что сотник грозится выпороть его самого.

Миял же пошел дальше, глядя, как в поте лица трудятся обтесывающие бревна невольники. Сегодня ожидалось отправление партии добытого камня, и солдаты уже готовили повозки с волокушами. В такие дни сотник обычно становился более раздражительным и нервным чем обычно.

Ругаясь на всех имевших неосторожность оказаться рядом, сотник завершил очередной круг обхода прямо напротив своего дома. Подумав, он стал подниматься вверх по лестнице, бормоча себе под нос:

— До могилы доведут, бездари! Одни разбойники в кандалах, а другие с плетью. Все беды от таких как они. Как таких вот на трезвый ум выносить? Да никак! Потому надобно выпить.

Подойдя к двери он долго искал по карманам ключ, а найдя обнаружил, что дверь была открыта. Миял точно помнил, как проворачивал потемневший от времени бронзовый ключ в покрытом пятнами ржавчины замке и поэтому сразу же насторожился.

Отворив дверь он вошел внутрь… и обомлел. В глаза бросились перевернутые ящики, открытый сундук, валяющиеся по полу вещи. Слюна застыла во рту. Сотник кинулся к своему сундуку, проигнорировав валяющийся на полу кошель. Бумаги, блазеневы бумаги! Они, они… украдены! Миял застыл над пустым ларцом, лежащим на дне сундука. Бумаги в которых отражались маршруты, партии, имена приемщиков, долговые расписки… все эти бумаги пропали. Но хуже того: исчезли документы в которых сотник отображал свои незаконные операции, ведя дела с перекупщиками. В том числе иноземными.

Подняв обезумевшие глаза на стену, сотник просипел тонким переходящим в вой голосом:

— Украдено. Все украдено.

И тут же его шеи сзади коснулся острый-преострый кончик ножа. И вкрадчивый голосок попросил:

— Не шевелись. Для своего же блага, не шевелись, свиная душонка.

— Девка! — прохрипел, наливаясь кровью сотник. — Ты?! Это ты взяла?! Но как же…

Нож сильно прижался к коже.

— Не будем об этом. Вы все такие идиоты, что доверяете своим глазам, а не чутью. Ты хочешь жить, сотник? Скажи, хочешь?

Почему-то у Мияла не возникло и тени сомнения в том, что если он скажет «нет», это будет вообще последним, что он скажет.

— Д-да.

— Хорошо. Тогда упрись руками в пол и не шевелись, — колющее ощущение исчезло. Послышались тихие крадущиеся шаги разутых ног, и дверь в комнату закрылась. Осторожно взглянув через плечо, сотник увидел, как девочка задвигает засов.

«Да что я не справлюсь с ней что ли?» — с внезапной обидой и злостью на себя подумал Миял. И вскочив с колен, бросился на девчонку, намереваясь переломать той все кости.

Но девка оказалась куда как ловка и вывернулась в сторону, чиркнув ревущего Мияла под коленом. Сотник крутанулся вправо и ударил пухлое личико кулаком. И к собственному изумлению промазал, угодив в стену с такой силой, что оставил на ней кровавый отпечаток.

Девка же резанула ножом по локтю, рассекая куртку и плоть с совершенно не детской силой. И снова извернувшись, подсекла ножом вторую ногу, повалив Мияла на пол.

— Дрянь! Сучка! Я тебя на части порву! — страшным голосом кричал сотник, пока не получил ребром ладони по горлу и не закашлялся, скорчившись на полу.

— Заткнись! — холодно и по-взрослому сказала девочка, поигрывая ножом с выражением лица опытного ката. — Если хочешь жить, то заткнись! Иначе я вырежу тебе печень, а кровь сцежу вон в те бутылки, предварительно вылив их содержимое тебе в раны!

— Чего-чего ты хочешь! — задыхаясь от боли в рассеченных ногах и руке, спросил сотник.

… Через двадцать минут к дому сотника подошел начальник караула и, постучав в дверь, сказал неуверенным голосом:

— Там к лагерю подъехал отряд. По виду царская дружина, просят пустить внутрь. Говорят, что с вестями от государя. Что нам делать?

В ответ он услышал приглушенный голос Мияла:

— Пропустить. Всех пропустить и сопротивления не чинить. Сейчас буду.

Неизвестно почему, но голос сотника показался начальнику караула странным. Неуверенным что ли? Дернув ручку двери, он переспросил:

— У вас все в порядке?

— Да! — с паническим раздражением огрызнулся голос из-за двери. — Иди, исполняй, а то у тебя может что-нибудь не в порядке стать!

— Как скажете, — покорно сказал начальник. И спускаясь по лестнице, прочь от двери тихо, с обидой добавил: — Старая обезьяна опять наклюкался! Ничего-ничего не век тебе тут командовать…

Он даже и не подозревал, насколько точно угадал со своим пророческим замечанием. Когда отряд состоящий, по всей видимости, из царских гридней вошел в лагерь, быстро заняв ключевые места, и деловито принялся за освобождение каторжан, среди солдат началась паника. Её пресекли жестко и четко, словно отсекая от хлебной буханки ломоть.

Немногочисленные пережившие побоище у карьера потом, уже спустя седмицу скитаний по недружелюбным лесам, рассказывали советникам Росволода как старого сотника повесили прямо на штандарте, предварительно изуродовав его тело мечами. И сделали это люди, которые передали послание от царя Яромира, что так станет со всеми, кто восстает на престол.

Чем больше у Вас получается, тем выше вероятность прокола в самой малой мелочи, которая будет иметь катастрофические последствия. Золотое правило моей жизни.

Я взял фигурку юноши в королевской мантии из опавших листьев и короне, неловко сползающей на нос и крепко сжав в руке, переставил её по карте на обведенный красным лесной участок в центре Брайдерии.

Туда где уже стоял Эштель.

— На нашей стороне быстрота. Неожиданность. Мы можем обмениваться новостями с помощью магии. Так почему же… почему мы не можем всего лишь в точности следовать моему плану?

Четыре зеркала, поставленные передо мной, отражали лица Властелинов. Мрачные фигуры, от которых даже сквозь бездну пространства веяло Темной, по настоящему Темной мощью.

Под моим взглядом Кленовый Король скривился и не чувствуя за собой вины дернул плечом. Эштель, присутствующий рядом с ним и отражающийся в соседнем зеркале гаденько улыбнулся.

— На твоей стороне была неожиданность, удачное расположение и превосходящие силы, Тоби. Почему же ты не сумел выполнить такое простенькое задание как захват царского сына? — кротко спросил я.

— Я Тербальд! — возмущенно бросил Кленовый Король, вставая в позу. — И проиграл только потому что мальчишке помогли! Тайные Силы! Ты меня понял, Дракон?!

— Нет, — признался я. — Ты не Тоби. Ты не можешь быть, Тоби потому что мой писец знал свое дело и был славным в сущности малым! А в твоем случае получить имя Тоби, это означает опорочить его. А ты не смог справиться с малым царенышом, да еще и сделал его героем в глазах простых людей! Превратил эту скромную победу в символ — победу сил Света над Тьмой! Ты малолетний дебил!!!

Пунцовые пятна были хорошо заметны на щеках Кленового Короля.

— Я не стану терпеть таких оскорблений от тебя, ящерица! — вспылил он, стукнув по зеркалу так что по его поверхности прошлась тонкая трещина. — И сейчас же объявлю о своем выходе из Конгломерата!

Я подскочил к зеркалу и под сверкание кольца засунул в него руку, обхватив худое горло Кленового Короля. Кажется, настало время показать кто здесь хозяин!

— Фанфарон! Ты что себе возомнил, мальчишка! — рука по ту сторону зеркала обращалась черной живой массой обтекающей всю шею целиком и медленно подбирающейся по подбородку к стиснутым губам Тербальда. — Ты думаешь, что имеешь право на ошибку? Это право стоило моих солдат! Моих, потому что я отвечаю за это дело! Это право стоило появления нового героя, в том месте где у нас мог быть рычаг давления на царя! Сучонок, ты же даже не понимаешь, что натворил своим поражением и позорным бегством с поля боя! Да какой ты Темный Властелин после этого? За такое тебя следовало бы высушить и бросить в центре самой большой пустыни мира, неделями поддерживая в тебе крупицы жизни и доводя до глубин безумия! И поверь в следующий раз я так и сделаю с превеликим удовольствием!

Голос мой на время приобрел демоническую твердость дабы получше донести до мальчишки всю глубину случившейся трагедии.

— А теперь заткнись и продолжай выполнять план, помогая Эштелю, раз уж сам все провалил!

Рука вернулась из зазеркалья возвращая привычную форму, а Кленовый Король снова получил свободу передвижения, дергано пытаясь стереть с кожи последствия жгучих прикосновений.

— Все вы продолжаете действовать как ни в чем не бывало! — резко бросил я. — Эштель ты достал маршруты?

— Куда лучше, — улыбнулись пухлые губки. — У нас есть каналы связей с крупными перекупщиками и даже Балбарашем. И я могу смело сказать что мы за полшага от того, чтобы сделать нашими спонсорами в этой войне десятки богачей!

— Замечательно.

Золото всегда работает на кого-то. Если царь проворонил теневые потоки это ведь не означает, что мы должны поступать так же. Пускай Темные гадают откуда мне вообще стало известно о местонахождении документов, а я в это время заплачу Оплетале положенную награду.

— Демигор на тебе северяне. Постарайся как следует. Их руда и золото не должны доходить до Гильдий. Земион?

— Заложники под нашим присмотром маршируют к Волчьей Пасти, — ехидно усмехнулся Дирижер Войны. — И мы сейчас отличная цель для нападения воеводы Молотеева, который я думаю уже получил от Яромира добро на то чтобы выручить ремесленника.

— Смотри, они должны дойти до Танцевальни во что бы то ни стало! Хотя бы половина! — предупредил я.

— Все дойдут, — прогудел Земион. — А вот у меня уже кулаки чешутся по хорошей драке! Быстрей бы клюнули!

… Закончив совещание я вынужден был встретить целую делегацию. Мрачный Биргер с последними полевыми сводками и светлоглазый молодой парень, более похожий на юного победителя колдунов чем на посланца Оплеталы.

— Что хорошего расскажешь, приятель? Как кстати тебя звать? — начал я с очевидно принесшего добрые вести парня. Тот браво выпрямился и звучно представился, заставив стоящую при входе охрану вздрогнуть:

— Лирад, Великий Дракон! Лирад Победитель шести Древних Чудовищ!

Милостивая Тьма! Герой? Всамделишный? Я присмотрелся к гостю получше.

— И ты работаешь на мэтра?

— Да, Великий Дракон, — охотно поделился со мной Лирад, не вия как в трех шагах позади нервничают два охранника-алебардщика: — Решил, что так я принесу больше пользы своей земле, чем если буду слоняться и бить реликтовые вымирающие виды!

Реликтовые? Вымирающие? Мне показалось что это произнес своим глубокомысленным тоном наш знаток живой фауны Оплетала. Только он мог так задурить голову герою.

— Рад что ты с нами, Лирад! Я много слышал о твоих подвигах! — охотно соврал я, польстив самолюбию парня. — Уверен, что ты и впрямь славно послужишь родной земле! И с чем прибыл, добрый друг? Только коротко.

— Мэтр, сообщает, что в ближайшее время присоединиться к вам лично. А еще он уведомляет, что практически решил проблему с Крысами. Мэтр передал, что если все пройдет как задумано, то Крысам скоро будет не до досаждений вам.

Я поблагодарил Лирада и приготовился выслушивать плохие новости. Уж больно волчье было выражение у Биргера, сжимающего воловьей перчаткой скомканные листы.

— Наши морские гости наконец выдвинулись. Они идут от побережья к центральным областям Триградья, проходя через села. Топчут и убивают людей встретившихся на пути, но не останавливаются как было с Хёргэ. Идут к Драблагу. И будут там уже послезавтра, если не уменьшат скорость продвижения.

— Нет, — быстро прикинул я. — Не к Драблагу. Они идут к Грейбрису. Или даже Цитадели. А не останавливаются потому что спешат. Потому что получили наконец указания с острова.

— Мы их не остановим, — безнадежно покачал головой Биргер. — Это слишком далеко. Но даже если бы мы сумели преодолеть это расстояние и взять с собой всю Танцевальню, а так же временное ополчение… я не уверен.

Я задумался всерьез и надолго. Решение должно было найтись. Простое и в тоже время изящное. Напрашивающееся само собой. Я же победил железную армию? Пускай даже ценой того был мощнейший всплеск разрушительной энергии двигавшей дикиев, обеспечившей безумие сотням ни в чем неповинных людей. То самое безумие, что маги Белой Башни назвали магической чумой и в природе которого так и не смогли разобраться. Да я победил железную армию. Смогу смести и каменную. Наверняка смогу. Но что же мне не нравиться в происходящем?

… Треснувшее зеркало отражавшее лицо Дракона помутнело и угасло окончательно. Только теперь Кленовый Король позволил себе со всей силы ударить его. Рама опрокинулась звонко брызгая осколками во все стороны. Один из них тонко порезал руку, но Кленовый Король, взбешенный от ненависти даже не заметил этого.

Стоящий рядом Эштель сочувственно вздохнул, поправляя косичку и тонким голоском заметил:

— Жаль, что никто не может поставить его на место. Мужайся, думаю это был не последний раз.

И скрывая улыбку поспешил к выходу в лагерь. Он успел рассмотреть как в глубине глаз вспыльчивого глупца зажглась знакомая Эштелю искорка. Искорка разгорающегося пламени грядущего предательства. Очень скоро, очень скоро Дракону придется туго.

Девочка с легкомысленными косичками напевала детскую песенку проходя мимо свисающих с установленного прямо посреди лагеря колов тел людей покойного сотника Мияла.

Как все-таки просто манипулировать другими для достижения своих целей.