Становление (СИ)

Глава 20

Глава 20

Петербург

8 декабря 1796 года

Замешательство сменилось бурной деятельностью. А как иначе? Сидеть и рефлексировать по поводу того, что меня высылают из столицы? Нет, нужно находить даже светлые отблески в черном квадрате, который еще напишет авангардист Малевич. А я буду писать новую главу в своей жизни, ставшей столь насыщенной и уже единственно родной, что и нет желания возвращаться в будущее.

На самом деле, я ждал отката. Всегда так бывает, что резкий рост сменяется либо стагнацией и застоем, ну или некоторым падением. Для того, чтобы мне расти вверх, нужно доказывать свою устойчивость, нужность, перспективность. Уже всем понятно, что я пишу «недурственные вирши», что исполнительный чиновник, который получает чины не столько по протекции, сколько за дела свои. Даже те люди, которые могут завидовать или быть раздраженными моим ростом, этакого поповского выскочки, не могут не признавать, что многое у Сперанского получается не по велению богини Фортуны, а благодаря труду.

Я ждал либо нового взлета, а это уже близко ко второму эшелону власти, либо испытаний. В иной реальности, насколько я знал, Сперанского посылали в Сибирь генерал-губернатором, были у него и иные падения, когда не пускали к власти. Так что Нижний Новгород, с его относительно недальним расположением, очень даже вариант.

Инсайдерская информация — это очень важно. И то, что я узнал о своем назначении еще до того, как это самое назначение случилось, помогало. Уже отправлен Северин Цалко в Нижний для того, чтобы арендовать или купить дома для базы подготовки моей диверсионной группы, а так же присмотреть приличное жилище. Тут чиновников ниже генерал-губернатора не наделяют ведомственным жильем, самому нужно озаботиться.

Что касается подростков и их наставников, то считаю, что наступило время, когда мне нужно уже всерьез вникать в обучение ребят, окрепших и поднаторевших в кулачном бою, точнее, самбо, выучившихся грамоте и начинавших делать первые шаги в техническом образовании, изучении иностранных языков. Я покупал услуги наставников и уже мог сказать, что получилась неплохая школа. Уверен, что через год-два кого-то из ребят я смогу направить в университет, если такая необходимость возникнет.

Голодные, помнящие о своем бедственном положении в прошлом, они, за редким исключением, рвут жилы, чтобы не лишиться крова, еды, перспектив на будущее. Были, так сказать, отчисления. За воровство и откровенные бандитские замашки пришлось выгнать двух парней. Жалости не было. Нечего жалеть тех, кто понимает, что получил путевку в жизнь, пусть и опасную, но с легкостью готов нарушать правила.

Четырнадцати-шестнадцатилетние парни и девушки уже ознакомлены с азами работы телохранителей, собираюсь их учить работе под прикрытием, чтобы внедрять повсюду и пробовать продвигать. Кого-то по военной части, кого-то в качестве чиновника, или же оставлять при себе в качестве порученцев, секретарей, откровенных исполнителей деликатных заданий.

Припомнилась книга не самого моего любимого писателя, Акунина, «Азазель», где было нечто похожее, когда воспитанники приюта пробивались во власть и после работали на организацию. Но здесь разница с книгой заключается в целях и миссии того, что мы делаем. Я не собираюсь совершать в России революцию, по крайней мере, в том, в классическом понимании этого явления по изменению всех сфер жизни общества. Я сторонник того, чтобы в рамках существующей системы работать на величие Родины, не забывая при этом и себя, и своих близких. Трудиться без излишнего романтизма и фанатизма, которые провоцируют перегибы. Не дай Бог жить в эпоху крутых перемен! Даже самые благие намерения по изменению общества не проходят без рек крови, история это знает прекрасно.

Уверен, что можно изменять страну, прежде всего, ее экономику, поступательно. Попаданец, коим я и являюсь, знает, к чему человечество должно прийти в технологическом отношении, которое многое определят. После долгих исследований, проб и ошибок, или случайных изобретений, люди добивались таких технологий, что помогали шагнуть в новую эру потребления и социального устройства. Знать окончательный результат и технические характеристики изобретения — это бонус, который только сниться любому исследователю. Потому можно миновать этот мучительный период, связанный с поиском правильного решения, а сконцентрироваться только на внедрении новшества.

Вот к примеру, зачем заниматься развитием и строительством водохода, если это тупик? Нужно постараться построить пароход, тем более, что нынешнее время — это уже начало парового века с вполне себе развитыми машинами, которые пока только думают использовать, как двигатели. Либо зачем сжигать огромное количество деревьев на уголь, если англичане уже во всю пользуются каменноугольным коксом? Да, на Британских островах недостаток леса, потому они и выискивали способы нарастить объемы металлургии. Они нашли, почему мы не пользуемся этим открытием?

К чему это я про водоход? К тому, что ищу мед в бочке, стараясь определить, чего там больше: дегтя, или все же пчелиного сладкого продукта. И одно из положительного в моей отправке в Нижний Новгород является то, что там живет Кулибин. Тот самый гений, чей ум и чьи деяния не были грамотно направлены в практическое русло, и он нынче занимается тупиковым изобретением — водоходом.

Суть изобретения Кулибина в том, чтобы создать большое судно с водными колесами по бокам, как это и будет в пароходах. Вот только двигаться такой корабль будет при помощи якоря, который забрасывается вперед и после, используя опору, предполагалось подтягивать само судно. По течению — отлично, против… не очень.

Так отчего же не поставить паровую машину на такой вот корабль? Разве подобное не под силу гению Кулибина? Ха! Такие вот русские «левши» могут и ракеты создавать, направь только в нужное русло их гений. Кстати, Иван Петрович Кулибин, создает ракеты, с разделяющимися… нет не боеголовками, а фейерверками. Создание невообразимых по своей красоте фейерверков стало его главной задачей. И Кулибин не только изучил вопрос, он сделал двор Екатерины Великой самым фееричным. А что, если эти ракеты из потешных, сделать боевыми?.. Уже использовали такое оружие индусы против англичан, разок размотав их европейскую армию. Да и в последующих войнах бывало, что использовались ракеты.

— Ваше превосходительство, прибыл экипаж, судя по гербу, это кто-то из их сиятельств князей Куракиных, — сообщил мне слуга Никифор.

Его, как смышлёного малого, но оставшегося без семьи, умершей от из-за чахотки в отсутствии кормильца, я перевел из поместья под Белгородом в Петербург. Он человек пусть и уже пожилой, но с острым умом и с какой-то природной хитринкой и смекалкой. Умеет стервец и быть вычурным лакеем и простецким мужиком, прямо чувствует мое настроение и, словно хамелеон меняет свой окрас, Никифор способен изменять модель поведения.

— Агафья! Брысь к себе! Быстро! — вскричал я, начиная судорожно одеваться.

Голая девка, не стесняясь Никифора, вышмыгнула из моей комнаты, оставив даже свою одежду в спальне. Да, я все еще решаю свои мужские вопросы с Агафьей, иногда наведываюсь и к Аннете, но стараюсь это делать все реже, несмотря на то, что живем в одном доме. Правда, и ее француз-батюшка уже здесь, моем особняке обживается. Но это же даже весело, когда приходится прятаться от отца и обжиматься по углам и тайком.

Но все эти игры нужно забрасывать. Агафью отправлю в Надеждово, там ей и мужа уже присмотрел в лице сына одного из старост. Девка стала более покладистой, молчит, не перечит, чувствует, что скоро ее судьба кардинально измениться. Ну да, не жалко. Приданным кое-чего дам, так сразу станет завидной невестой.

Аннете же стоит в скором времени отбывать в Милан, для нее есть задание по профилю, и остается молить Бога, чтобы у девушки получилось.

Я же отыгрываю роль влюбленного «Ромео» и, якобы, не вижу никого, кроме как свою ненаглядную Катеньку Колыванову. Пусть этот мой образ будет для всех на виду, маски сброшены, я уже не скрываю своей влюбленности. Куракиным так же не стоит видеть Агафью и думать обо мне, как о лицемере. Хотя, отчего же я лицемерю! Катя мне нравится и я все еще хочу ее иметь женой. А то, что многие дворяне балуют со своими крестьянами или слугами, так это секрет Полишинеля. Просто в обществе не принято вслух говорить о том, что за вычурными и высокопарными словами всего-то царствует похоть.

— Ваша светлость, — приветствовал я Александра Борисовича Куракина.

— Оставьте, Михаил Михайлович, уж тем более «светлостью» меня величать. Сиятельством, впрочем, так же не стоит. У нас с вами столь много проектов, что наедине можно по-свойски, по имени-отчеству, — отмахивался старший из братьев Куракиных.

Ранее он так не одергивал, вполне принимал «светлость». Значит пришел просить.

— Чем обязан, Александр Борисович? — спросил я, жестом приглашая Куракина присесть. — Изволите лимонаду? Чай, кофе, шампанское?

— Давайте своего лимонаду, помню, что вкусен, пусть и не по погоде сие, зябко, — сказал Куракин-старший, присаживаясь в кресло.

Напротив присел и я. Между нами находился зеркальный стол, обошедшийся мне, между прочим, в немалую сумму и по спецзаказу. Такие траты можно было бы считать ненужными, даже глупыми, если не одно «но». Такой вот столик сильно отвлекал собеседника и не давал ему сконцентрироваться на разговоре. Гости отвлекались то на свое отражение, то еще на чье-то. Оттого создавались условия перехватывать лидерство в переговорах. Все мои главные разговоры проводятся за этим столиком.

— Я решил вас навестить, Михаил Михайлович, в связи с некоторыми весьма щекотливыми вопросами, должными оставаться в тайне, — не дожидаясь лимонада, сразу перешел к делу Александр Куракин.

Слова князя про то, что он «решил навестить» прозвучали с особым снобизмом, мол, снизошел барин до своего крепостного. Не было у меня никакой обиды на это, но подобный тон, как я и сам понимал, говорил, что Александр Борисович нарушил установленные им же правила, когда меня всегда ранее просили приехать на разговор, но Куракины еще ни разу не были в моем скромном жилище.

Хотя, почему скромном, если жил я в трехэтажном особняке у Екатерининского канала, прозванного в будущим каналом Грибоедова? И дом мой находился недалеко от Марсового поля. Я даже слышал шум и грохот строительства Казанского собора. Точнее, расчистку земли под будущий величественный храм. Но, конечно, дом мой не чета Куракинским дворцам.

— Приятное питье, — сказал Александр Борисович, отпивая принесенный лимонад. — В пору продавать подобное.

Я не стал говорить, что в ресторациях этот напиток уже вводится в меню, при этом стоит очень даже немалых денег. Это не просто вода с лимоном и сахаром, в напиток добавлены выжимки из эстрагона, больше известного, как тархун, и добавлена мята.

— Александр Борисович, я прекрасно понимаю, как ценно ваше время и безмерно благодарен, что вы посетили мое скромное жилище, при этом осмелюсь просить вас остаться на обед, — я подталкивал Куракина к разговору, а то он отвлекся на лимонад и отражение графина с зеленоватым напитком на зеркальном столике.

— Да, да, — чуть растерянно отвечал князь. — Действительно, я крайне ограничен во времени, оттого перейду к делу.

Куракин противоречил сам себе. Только что сказал, что времени мало, но говорил долго, абстрактно, и сперва сложно было понять, к чему Александр Борисович вообще подводит разговор и что ему от меня нужно. Но закончился витиеватый монолог и я попытался вычленить главное, что можно было описать в нескольких предложениях.

— Позвольте, князь, уточнить, — я решил конкретизировать все просьбы Александра Куракина. — Первое, вы в затруднении наладить торговые склады и соление рыбы в Нижнем Новгороде. От дарованных его величеством рыболовных угодий немало рыбы пропадает, а может солиться и отправляться из Астрахани в Нижний Новгород, как, впрочем, и икра. По сему мое пребывание в этом городе будет сопряжено и с такой работой. Безусловно, я всемерно буду содействовать вашему благосостоянию.

Я улыбнулся, немного развенчивая явное убеждение Куракина, что я стану торговаться и требовать свою долю. Нет, все-таки с князьями нужно быть более гибкими. Нельзя постоянно включать негоцианта и все общение завязывать на коммерции. Порой, лучше уступить в малом, чтобы оставить о себе хорошее впечатление.

— Второе, вы… — Тут я немного замялся, так как слово «просите» не сильно подходило и могло выглядеть обидным.

Не мог князь просить. Вот только искать синонимы в достаточно непростом разговоре не получалось. И я-таки использовал это слово.

— Вы просите оказать содействие Алексею Борисовичу и порекомендовать ему исполнительного помощника в нелегкой службе генерал-прокурора Правительствующего Сената. Есть такой. Поверьте, ваше сиятельство, от сердца отрываю. Это молодой, исполнительный уже проявивший себя в Уложенной комиссии человек. Зовут Илья Федорович Тимковский. Уверен, он способный малый, а я еще могу, коли так, подсказать ему правильность службы. Впрочем, этот молодец, в прошлом студиозус, был мне верным помощником и много полезного труда свершил, когда разбирали просроченные дела Сената, — сказал я и увидел удовлетворение на лице старшего из братьев Куракина.

— Я считаю вас, Михаил Михайлович верным нашему роду человеком. По сему решил, что вы должны знать состояние дел. У нас с вами завязана коммерция, тако же и продвижение по службе, — Куракин решил меня просветить о ситуации в высших эталонах власти.

Я не то, чтобы не знал, что именно происходит при дворе, но некоторые тенденции, действительно, не увидел. Из слов Александра Борисовича становилось ясно, что Куракиных оттирают от всех постов и в целом от императора. На поверхности все выглядит так, что Алексей и Александр Борисовичи обласканы государем, оба не так давно получили ордена Андрея Первозванного, деньги и дополнительные имения. Однако, государь, как оказывается, словно отдарился от своих друзей детства. Получалось, что император откупался от Куракиных, все меньше обсуждая с ними дела государственные. От такого положения дел недолго уйти в небытие, если не в опалу, и только самоотверженная и верная служба на своих постах может сохранять положение Куракиных. Потерять пост генерал-прокурора им никак нельзя.

— Если мы об этом договорились, то поведаю вам, Михаил Михайлович, и добрые вести, — Александр Куракин лукаво улыбнулся. — Про свое назначение вы уже знаете, но вот при решении, куда именно вас отправить была внесена и моя лепта, ходатайствовал, знаете ли.

Князь ухмылялся, чинно допивал лимонад и нисколько не спешил продолжать разговор. Заинтриговать у Куракина не удалось, слишком мало вводных данных он предоставил. Ну, Нижний Новгород отправляют. Может, меня хотели отправить в Иркутск? Спасибо, что не туда, но и я отрабатываю свою часть взаимовыгодного сотрудничества. Впрочем, и в Иркутске нашел бы занятие. Там штаб-квартиры американских промысловиков.

— Вы будете товарищем генерал-губернатора Нижегородского наместничества, впрочем, вы об этом уже знаете, как и о том, что вам предоставлена воля наладить работу суда в тех местах. Нынче вы произведены в действительные статские советники. Это уже новость, так как указ подписан вчера. А генерал-губернатором будет… — и вновь эта пауза. — Андрей Иванович Вяземский, который после Рождества отправляется со своим малолетним сыном Петром Андреевичем и дочерью Екатериной Андреевной Калывановой по месту службы.

А слона-то я и не заметил. Теперь меда в бочке становится намного больше дегтя. Правда, я придерживаюсь такого принципа, что, если в бочке меда появляется ложка вонючей субстанции, то все содержимое этой бочки превращается в ту самую субстанцию. Однако, добиться благосклонности Вяземского и, конечно, Екатерины Андреевны становится задачей чуть менее сложной.

— Как видите, Михаил Михайлович, я помогаю вам с более удачным назначением. Иначе вы бы отправились в Пермь. А Нижний Новгород, согласитесь, сие неплохо, особливо, когда город украшен вашей музой Екатериной Андреевной, — усмехнулся Куракин, после резко посерьезнел. — Есть третье, в чем я рассчитываю на вашу помощь…

Император, наверное, и вправду решил политически утопить Куракиных. Алексея свет Борисовича назначают директором Ассигнационного банка. Кого? Я, как никто иной, знаю, на что способен мой покровитель. Работу в юридической сфере он еще как-то тянет, то банковским работником быть не может. Он, несомненно, запорет службу, и тогда весь род Куракиных пойдет по наклонной, лишившись одной из важных опор.

Я взял продолжительную паузу. Нужно было подумать, кого порекомендовать в помощь Куракину, дабы тот не провалился по службе. Мало даже найти человека. Как ни странно, но грамотные финансисты в России есть, сложнее договориться о переводе такого человека. Во время составления и проведения финансовой реформы мне приходилось сталкиваться с некоторыми людьми, готовыми воспринимать передовые идеи в финансовой области. Были те лица, которым я давал на изучение свои разработки в этой сфере и пояснял сущность новых терминов, определяющих уже существующие явления. Так что в казначействе никого не удивишь словом «инфляция», «дефляция», «деноминация» и тому подобное.

И тут меня осенило…

— Я знаю, кто способен помочь вашему делу, при этом оставаться еще и благодарным. Мало того, его дядюшка важный человек, — я усмехнулся.

Теперь была моя очередь держать театральную паузу, даже не взирая на то, что разговариваю с князем. Дело в том, что кандидатура Голубцова Федора Александровича была просто идеальной для помощи Алексею Куракину, к примеру, в должности товарища директора Ассигнационного банка.

Я имел в виду племянника самого государственного казначея Алексея Ивановича Васильева, моего последнего начальника и, смею надеяться, приятеля. Дело в том, что Васильев был, может, и слишком честным человеком. Он отказывался продвигать по служебной линии будь кого из родственников или по блату. Все знали, что к государственному казначею не стоит обращаться, если нужно продвинуть карьеру родственника. Ну, ладно бы бездарностей одергивал, так его племянник, сын сестры, Анны Ивановны, весьма разумный и образованный человек. Благодаря всем знакомствам, возможно, и при минимальном участии дяди, Федор Иванович Голубцов занимал незначительную должность в Сенате. Между тем, Голубцов — один из лучших, на мой взгляд, финансистов империи.

— Благодарю за совет, уверен, что с господином Васильевым, как и с его племянником, мы сможем договориться, не утруждая вас, Михаил Михайлович, — сказал Куракин, а я лишь улыбнулся и развел руками.

Как там в народной мудрости про бабу, которая с возу слазит? Вот и мне, чем меньше хлопот, тем больше времени и возможности для решения собственных проблем.

— Могу некоторые вести преподнести. Зная вас, вы способны воспользоваться грядущими изменениями. Государь намерен рассмотреть вопрос о запрете продажи крестьян без земли. Как вы понимаете, станет сложно покупать крепостных, — сказал заговорщицким тоном Куракин.

А вот это новость, так новость! У меня были серьезные планы на то, чтобы покупать крестьян и не только для собственных нужд, но и засылать их в Русскую Америку. В иной реальности форт Росс, к примеру, был не столько русским, сколько алеутским. Не хватало людей. А какой из алеута хлебопашец? Тут из русского так себе крестьянин, работает без лени, но по старинке. Алеуты же собиратели, но больше охотники. А что, если крестьянам нарезать калифорнийской землицы? Уверен, что толк был бы. А нынче и крестьян будет негде брать.

Так что пока инсайдерская информация таковой и является, нужно срочно провести экспансию на рынке рабов… крестьян. Как бы это не было противно для человека из будущего. А еще можно прикупить имение под Нижним Новгородом, куда и селить такие вот приобретения.

Деньги есть, я уже догадываюсь о том, что Военторг сработал очень удачно. Приходилось задействовать все ресурсы, даже мутных личностей, чтобы продавать кучи разного добра, привезенного с Кавказа.

Ну, а на десерт нашего общения обсудили успехи компаний, прежде всего, того самого нашумевшего Военторга. С лесопереработкой мы все-таки немного опоздали и успели только подготовить чуть больше тысячи дубов на вертикальную сушку. Это не много, всего с небольшим запасом на строительство одного линейного корабля. Чтобы начать получать серьезную прибыль необходимы объемы раз в пятьдесят большие и не только дуб пригодится.

— Александр Борисович, вы же видите, насколько важна военная подготовка в Военторге. Мы, вернее, ваш удивительный и смышленый управляющий господин Ложкарь набирает инвалидов, что уже прошли школу войны. Так отчего же нам не готовить своих обозников и охрану, кабы отпор дали любому супостату? — сделал я предложение Куракину после того, как мы вместе с ним бегло пролистали предварительный отчет Военторга.

Даже на вскидку выходило, что казачьи части, нанятые нами для охраны обошлись дороже, чем годовая подготовка более двухсот человек на обустроенной базе. При этом мы можем вложить этим охранникам такие знания, что они не только повысят свою боевую подготовку, но смогут заниматься и торговлей и даже разведывательной деятельностью. Об этом, может, только без упоминания о разведке, я и рассказал князю.

— Что ж, Михаил Михайлович, займитесь этим. У вас же есть люди, способные стать наставниками для таких молодцов, чтобы и торговали, и воевали, — отвечал на мое предложение Куракин, показывая, что немало осведомлен о моих делах, и том, что у меня есть небольшая база в Охтынской слободе, князь знает.

Военторг заработал больше, чем я от этого проекта ожидал. Уже то, что получилось разграбить дворец дербенского хана, принесло до миллиона рублей. В целом же управляющий Военторгом Захар Иванович Ложкарь располагает более, чем полуторамиллионным оборотом, занимаясь сейчас скупкой некоторой недвижимости в регионе, как и строительством в Георгиевском и в Моздоке. Чистая прибыль, за вычетом всех расходов, в том числе и на оплату труда, взятки, составила более восьмисот тысяч рублей. Моих денег в этом чуть меньше ста восьмидесяти тысяч. Колоссальные суммы.

Понятно, что Кавказская война — это самая благоприятное место для заработка Военторга. Случись в ближайшее время Итальянский поход Суворова, вряд ли удалось бы на этом заработать сколь сопоставимо. А Кавказ дает такую номенклатуру товаров, что Военторгу стоит создавать дочерние компании и уже основательно работать по этому направлению, так сказать, стационарно. Это красители для тканей, природные, прекрасного качества. Это и великолепные сыры, способные долго храниться, шерсть, частью шелк, великолепное эксклюзивное белое оружие, кони. Список можно еще продолжать и необходим анализ для более глубокого понимания, как сработать на этих территориях, которые, надеюсь, уже в ближайшем будущем будут признаны частью Российской империи.

Государь-император Павел Петрович провозгласил, что не желает завоевательных войн. Может, потому-то и падает влияние Куракиных, что они, не без моих доводов и аргументов, пытались убедить императора в том, что война с Персией оборонительная. Особо во время уговоров государя акцентировалось внимание на том, что Россия, словно рыцарь, не может позволить уничтожать те слабые государства, что доверились могущественной Северной империи. Как бы то ни было, но война продолжается, пусть и Валериана Зубова скандально отозвали из расположения войск.

— Знаете ли, Михаил Михайлович, — говорил Куракин за чашкой капучино. — Я готов стать частью иных ваших безрассудств. Уж больно они прибыльные. Вот в Надеждино собираюсь закладывать новую усадьбу. Я еще всех удивлю. Кстати, наши имения созвучны: Надеждово и Надеждино. Удивительно. Кого иного счел за подражателя, но ваша фамилия на русском наречии Надеждин. Не надейтесь, я не буду переименовывать свое лучшее имение.

Куракин сделал очередной глоток капучино и пенка обрисовала ему коричневатые усы от посыпанной корицей поверх взбитого молока. Употребляемый Куракиным напиток не был тем капучино, что можно попробовать в двадцать первом веке. Для приготовления моего любимого кофе необходим пар. Хотя вспененное молоко, добавленное в крепкий кофе, создавало напиток, вполне подходящий под это название и был приятен на вкус. Так в Европе кофе никто не пьет. Так что я надеюсь и на этом заработать некоторое количество рублей.

— Что ж, Михаил Михайлович, я убедился, что с вами можно иметь дело и вы не отступаете от данного нашей семье слова. А кофий у вас столь вкусен, что я, пожалуй, приму приглашение отобедать. Вы ждете кого-нибудь к обеду? — Куракин являл собой человека преисполненного радостью.

А я вот не помню, чтобы давал какие-либо «слова» и обещания Куракиным. Думаю, это некая вольность в понимании моих обязанностей перед Алексеем Борисовичем. Но сейчас не тот момент, чтобы подобные вещи выяснять. Да и пока судьба нас с Куракиными не разъединяет.

На обед я никого не ждал, напротив, сам собирался с завтрашнего дня начинать посещать всевозможные обеды, чтобы заручиться поддержкой, ну и напомнить о себе некоторым важным людям. К примеру, нужно поспешить к господам Голубцову и Васильеву, чтобы они узнали о вероятном назначении именно с моих уст. Нужно еще в обязательном порядке посетить Державина и вручить ему подготовленные к Рождеству подарки в виде замечательных самопишущих перьев. Ну, и так, по мелочи.

А на обед было все достаточно скромненько, пост же нынче. Но, капустных котлеток, да постных блинчиков найдем. Сам-то я не особо пощусь. Все-таки каждый день стараюсь дать себе нагрузку, а для этого нужны белки, полноценные медленные углеводы и все в таком духе. Но, для Александра Борисовича Куракина потерплю. А чуть позже кусок отварной говядины будет мной употреблен.

Впереди новый этап моего становления, нужно до Рождества успеть многое. Я, наконец, собираюсь стать еще и ученым. Трактаты по математике и по физике уже напечатаны и скоро будут в продаже. Пусть академики обижаются, что с ними не подискутировал, но не было времени на это.

А имя Сперанского станет известно и заграницей, что не позволит меня далеко засылать. Ученые той же Англии, или еще откуда, будут требовать у русского императора показать гения. Ученые, они ведь частенько с придурью, могут и додуматься у Русского Императора что-то или кого-то требовать. А вот государи наши ревностно берегут репутацию России в Европе, что мне на руку.

И вот он я, Сперанский Михаил Михайлович, действительный статский советник, директор Уложенной комиссии, учредитель Военторга, Русской Американской компании, поэт, политический аналитик, математик, физик и прочее и прочее. Кабы титул не стал длиннее императорского. Ах, да! Еще товарищ генерал-прокурора Нижегородского наместничества, надеюсь, что в будущем жених прелестницы Катюши Колывановой.