Становление (СИ)

Глава 19

Глава 19

Петербург

5 декабря 1896 года (Интерлюдия)

На Дворцовой площади у Зимнего дворца бушевала непогода, насыпал снег, завывала метель, но негде было и яблоку упасть, столь много людей пришли к Зимнему дворцу. Щурясь от летящего снега и холода, два гвардейских полка, Семеновский и Преображенский, мужественно выдерживали смотр государя. При этом, мальчишки и почти младенцы, которых держали на руках их дядьки из старых солдат, мужественно, наравне с офицерами переносили тяготы непогоды. Впрочем, иного выбора у них и не было.

Между рядами гвардейцев вышагивал император, злой, возмущенный. Невысокий человек с задранным к верху носом мог показаться нескладным, от того комичным. Вот только смеяться никто не спешил. Маленький человек обладал огромной властью.

Павел Петрович был сейчас способен на самые безумные поступки. И об этом знали все собравшиеся, поэтому прятали свои глаза, стараясь ни коим образом не привлечь внимания императора. Люди знали, что нынче происходит крушение системы, которая так складно накладывалась на вольный дух дворянства и создавала возможности быстрого роста по карьерной лестнице для любого отпрыска знатного рода, вне зависимости от того, насколько этот мальчик способен к службе и образован.

Все дело было в том, что государь потребовал полного смотра самых прославленных гвардейских полков России. Мало того, император повелел предоставить ему списочный состав семеновцев и преображенцев. И воля императора звучала не двусмысленно: «Всем офицерам и нижним чинам Преображенского и Семеновского полков, окромя рядовых, надлежит явиться на смотр. Кои, кто не явится, так исключить из гвардии». Вот и явились, частью дети или даже младенцы.

Павел Петрович прекрасно знал о положении дел в гвардии. Не был для него новостью тот факт, что в знатных семействах записывают своих отпрысков в гвардию, порой, когда мальчики еще не умеют и разговаривать. Ревнителю порядка в армии, которым являлся Павел Петрович, такое положение дел категорически не нравилось. В гвардейских частях существовала сущая кадровая яма, когда половина сержантов и прапорщиков вовсе не несла службу.

Безусловно, для знати было выгодно записать своего только недавно рожденного сына рядовым в гвардию, чтобы годам к пятнадцати-шестнадцати условный «Трубецкой» пришел в гвардию уже подпоручиком, порой, даже и поручиком. Вот эти малые дети сейчас и стояли на морозе, формально выполняя волю государя. Они же явились на смотр⁈ Все согласно списку.

Павел Петрович знал о таком положении дел, но эмоций своих сдержать не сумел, оттого приказал разжаловать высших гвардейских офицеров, мало того, государь еще и кричал на разрыв голосовых связок на самих генералов. Не привыкшие к подобному обращению, высшие офицеры пыхтели, тяжело вздыхали, краснели, или бледнели, но неизменно терпели, сжав кулаки. Государь — самодержец, перечить ему нельзя, даже когда сильно хочется.

И лишь спокойный уравновешенный голос, входящего в силу генерал-губернатора Санкт-Петербурга Петра Алексеевича Палена, хоть как-то смягчал гнев императора, который, судя по настроению, мог отправить гвардейцев в Петропавловскую крепость или пешком в Сибирь. Пален успешно исподволь переадресовывал внимание государя и вовремя его отводил от наиболее знатных персон военной элиты. Тем самым Петр Алексеевич здесь и сейчас зарабатывал себе немалые политические дивиденды. Ему будут благодарны, его, рижского губернатора, быстро примет Петербург, он станет вхож в любые дома города на Неве.

— Я благодарен вам, Петр Алексеевич, за то, что помогли мне сдержаться, — говорил император, когда он в сопровождении Палена, Безбородко и Ростопчина уже направлялся в совещательную комнату Зимнего дворца. — Признаться, был готов всю гвардию маршем отправить прямо в Сибирь.

В зале, который отвели для императорского Совета уже должны были ожидать государя многие из вельмож империи. В таком расширенном составе Павел Петрович еще не проводил совещания, но Пален смог его убедить в необходимости подобного формата. Есть один вопрос, но очень важный, при этом, скорее для самого императора, но в меньшей степени для России. Пока еще не было понятно, как круто может повлиять на внешнюю политику Российской империи то, для чего Павел Петрович и собрал Совет. Нынче все выглядело, как очередная блажь государя.

Петр Алексеевич Пален начинал необычайным образом влиять на императора. Казалось бы, он говорит те же слова, поступает схожим образом с иными вельможами, но Павел его слушал более остальных. Хитрый и изворотливый Пален сумел показать себя нейтральным человеком для всех политических группировок и продемонстрировать отсутствие стремлений, как создавать свою партию, так и примкнуть к чьей-либо. Редко, но такое бывает, что люди у власти умудряются уживаться со всеми.

Павел зашел в зал, где был поставлен большой овальный стол, и окинул собравшихся взглядом. Четырнадцать самых близких к трону людей преданно смотрели на своего императора. На самом деле здесь были все, кого Павел приблизил. Может быть, только Гаврила Романович Державин лишь сохранил свой статус или немного его снизил после воцарения нынешнего императора, иные же получили еще больше власти именно благодаря восшествию на престол Павла Петровича.

— Вот вы, господа, все люди образованные, мудрые, скажите, как в России порядок навести? — спросил Павел. — Юнцы сержантами в гвардии приписаны. Как служить? Для чего нужны эти полки? Армию буду уменьшать! Порядок нужен во всем!

Все собравшиеся стояли возле своих стульев и не смели присесть, так как император также не спешил занять свой стул у изголовья большого стола. Павел Петрович ходил от одного окна к другому, чаще оставаясь спиной к собравшимся. После своего вступительного спича, государь еще минут пять не произносил ни слова.

Пауза уже неприлично затягивалась, некоторые из вельмож стали обильно потеть из-за того, что печи во дворце были протоплены необычайно основательно. Чиновники одевались соответственно тому, что император более предпочитал прохладу во дворце, а тут слуги расстарались.

— У меня сложилось впечатление, что вас, господа, более остального заботит судьба Сперанского, а не Отечества, — Павел резко развернулся, словно на плацу и вновь осмотрел главных вельмож России. — Сперанский! Всем отчего-то нужно о нем говорить! Отчего же, господа, вы не говорите о том безобразии, что творится в гвардии? Почему молчите о том, что Суворов стоит у Исфахана, что не нравится англичанам. А я говорил, я велел! Я не хочу новых завоеваний, я порядок в России хочу! Мы долго воевали и к чему пришли? Финансы расстроены и неимоверными усилиями мы пока не скатились в пропасть.

Словно опустошенный, Павел сел на свой стул и жестом руки показал, чтобы то же самое сделали остальные. Дождавшись, пока собравшиеся сядут, государь продолжил свой монолог:

— Собрал же я вас из-за добрых вестей, а оно вот как выходит. Юрий Александрович, пиши! Повелеваю спать в Петербурге ложиться не позднее двадцати второго часа. Ни каких свечей позже!

Недоуменные взгляды присутствующих говорили о том, что чиновники не поняли логики в словах и действиях императора. Ну, а Павел Петрович не собирался объяснять, почему он, вдруг, решил издать указ о комендантском часе после десяти часов вечера.

Эта путаница, когда государь держал мысли в голове и только озвучивал свою волю, часто вызывала оторопь у всех, кто был подле Павла. Вот император говорит об одном, но успевает подумать абсолютно о другом, объявляя свою волю по вопросу, который даже не прозвучал. Выглядело подобное, действительно, как признак сумасшествия. А Павел Петрович никогда не объяснялся, считая, что не должен оправдываться перед людьми, так как его ответственность только перед Богом.

Вот и сейчас прозвучал крайне странный указ о том, что в Петербурге должны все ночью спать. На поверхности подобная воля императора выглядела, как вмешательство в частную жизнь и некая форма тирании, столь осуждаемой на занятиях по истории Древнего Рима. Вот он, русский Нерон, который своими деяниями спалит Петербург. На самом же деле, подобный указ был своего рода криком отчаяния Павла Петровича. Ни одна служба в Петербурге не работала с утра. Как правило, рабочий день начинался по полудни, после, в два часа наступал обед, который мог длиться полтора и более часов. А потом какая работа, если зима и на дворе темень!

Павел Петрович лично проверял несколько ведомств и везде картина была одинакова. Государь мог приехать в какую-нибудь организацию и встретить там, в лучшем случае, хоть кого-то, но никогда не начальство. При этом государь был само организован и вставал рано утром, к семи часам уже изготовлялся работать. Высшие чиновники, которым приходилось докладывать императору, с трудом, но перестраивались на новый рабочий лад, а вот остальные продолжали сибаритствовать.

И причиной всему, вернее, одна из главных причин — то, что Петербург ложился спать с рассветом. Еще Елизавета Петровна приучила всех веселиться по ночам. Екатерина Алексеевна подобным тенденциям особо не противилась, несмотря на то, что сама работала утром.

А вот Павел Петрович со своим неуступчивым характером, болезненным стремлением к порядку и с собственным пониманием справедливости оставить подобное явление без внимания не мог. И тогда он решил, если в Петербурге все лягут спать в десять часов вечера, то им ничего не останется, как проснуться в семь утра и пойти на работу. Вероятно, это был не самый продуманный указ императора, но он человек эмоциональный и слишком прямолинейный, чтобы искать обходные пути решения проблем.

— Так вот, на счет Сперанского, — Павел стал отходить от своего ужасного настроения, предвкушая главное событие, возможно, всего года. — Одни меня просят наградить сего дворянина, иные хотят его удалить из Петербурга. Так вот…

Павел взял паузу, посмотрел на сидящего по правую руку Безбородко, потом на своего друга детства князя Александра Борисовича Куракина, заострил внимание на Ростопчине, а после с некоторой насмешкой посмотрел на сидящего по левую руку генерал-губернатора Петербурга Петра Алексеевича Палена. Пален улыбаясь пожал плечами, мол, я здесь не причем и ни о каком Сперанском речи не вел. Своими взглядами император показал, кто именно просил за, казалось бы, незначительного чиновника Сперанского.

За последнюю неделю с разными намерениями, но неизменно касающимися Сперанского, к Павлу приходил и государственный казначей Васильев, просящий за своего подчиненного, а по факту составителя финансовой реформы. И канцлер Безбородко, убеждавший императора дать административную должность Сперанскому в какой-нибудь удаленной губернии. Просил за него и Державин. А вот Ростопчин высказывался в негативном тоне, видимо, посчитав, что настало время задвигать Куракиных, а Сперанский их креатура.

Вот и решил Павел, что лучше удалить Сперанского, но не обидеть, так как не нашел государь ничего предосудительного в том, как работает сей муж. Может только за дуэль сослать, но тогда и самого царя стоит подвергнуть остракизму, ибо Павел все еще ждал ответа на вызов на дуэль от европейских монархов.

Александр Борисович Куракин, когда Павел в разговоре с ним сказал, что собирается отправить Сперанского товарищем генерал-губернатора в Пермь, упросил о назначении своего протеже в Нижний Новгород. Не сразу согласился император, показывая, что не особо желает вообще что-то делать для друга детства, но в итоге дал свое одобрение.

Сам же Михаил Михайлович Сперанский через статс-секретаря Нелединского-Мелецкого передал черновой вариант Уложения о наказаниях уголовных и исправительных. Павел Петрович еще до конца не определился с тем, как относиться к этой кодификации видов преступлений и наказаний за проступки. Все выглядело стройно и интересно, подобное Уложение могло бы сильно облегчить и упорядочить систему наказаний, однако, это было слишком инновационным. Новшество уже то, что Уложение делится на два раздела: в одном прописаны составы преступлений и наказаний за них, в другом составы правонарушений и так же наказания. Уголовный и Административный Кодексы, соответственно, только названы иначе.

Также смущало то, что Сперанский вводил в качестве основного вида наказания штрафы, так же и другие, до того не применяемые, наказания, например, исправительные общественные работы. Много было и преступлений, которые ранее не определялись как таковые. Вандализм, посредничество в мздоимстве, как и само оное, когда наказывался штрафом тот, кто взятку предлагал, ну а кто ее брал, мог и на катаргу загреметь с конфискацией имущества. Вот оно, что еще сильно смущало — конфискация.

Павел Петрович не так, чтобы много чего понял из такого вот Уложения. Вроде бы и все справно, но так, как нигде не принято. Император дал почитать сей опус Державину, который считался знатоком законотворчества. Тогда Гаврила Романович без ложной скромности сказал, что даже консультировал составителей Уложения — целую команду правоведов, бывших студентов Московского университета, работающих под начальством Михаила Михайловича Сперанского.

Так что нужно экспериментально проверить то, как подобное может работать и насколько подобное Уложение способно упорядочить суды.

— Отдел Сперанского по Уложению законодательства отправится в Нижний Новгород и там начнет применять новое Уложение, кабы вскрыть все недочеты. Сие не опала. Я благосклонен к нему, — поспешил разъяснить Павел свою позицию.

Такое разъяснение своей позиции было чем-то необычным для Павла Петровича. Сам же император уточнил свое отношение потому, что не хотел, кабы понеслись слухи по стране, что составитель гимна империи, а еще и небезызвестный пиит попал в опалу, как-то подобная возможность не увязывалось в голове монарха.

— Я не хочу воевать! Грядут изменения в армии, ряд указов уже подписаны, — вновь ни с того, ни с сего сменил тему император. — Направьте уже, наконец, Муртазу Кули-хана править Ираном! Заканчивайте эту войну! [Муртаза Кули-хан — брат Ага Мухаммед-хана. Ставленник России, живший в изгнании в Петербурге].

— Ваше императорское величество, — Ростопчин дождался паузы и решился сказать. — Муртазу Кули-хана уже направили как две недели тому. Он должен уже вступать на престол, после гибели Ага Мухаммед-хана, в Иране нет иного представителя династии Коджара.

Павел вновь встал со стула и подошел к окну, резко повернулся и изобразил широкую улыбку.

— Вот и хорошо! — сказал император, но вновь посмурнел. — Республиканцы взяли Турин, Милан, австрийцы, при численном перевесе отступают. Вот почему я говорю об изменениях в армии. Число войско — ничто, наипервейшее это выучка и снабжение армии.

Собравшиеся промолчали. Тут Павел Петрович сам себе противоречил, так как называл ранее французов необученной кучкой разбойников, которые обязательно должны были проиграть австрийцам. Теперь, когда некий Наполеон Бонапарт после череды мелких поражений, крушит австрийские войска, а североитальянские города с превеликим удовольствием вводят республиканские формы правления под протекторатом Франции, Австрия, как и Великобритания обязательно начнут просить Россию деятельно включаться в борьбу с революцией.

— Оттягивайте всякое вмешательство России! — потребовал император, все еще надеясь на то, что тайная миссия посла в Берлине, Никиты Ивановича Панина, по заключению договоренностей с Францией будет удачной. — Нам нужно перестроить армию!

Сказав это с угрюмым видом, лицо монарха резко просияло, курносый нос задрался кверху, глаза заискрились. Сейчас император явит свою волю, то, что считает главным на сегодняшний момент. Ни война с персами, ни дела в Северной Италии, тем более, конечно же, Сперанский, ничто не было столь важным для государя, чем вопрос, который он собирался озвучить.

— Ныне уже не тайна, что ко мне приходили рыцари ордена Мальтийского. Боятся они, пусть рыцарю слово «страх» и не ведомо, что революционные французские разбойники или англичане высадятся на сей остров и станет он под гнетом тирании, — с огнем в глазах вещал Павел.

Установилась пауза. Павел смотрел на всех собравшихся и ждал от них такой же восторженной реакции. Как же, сами госпитальеры, славные рыцари, просят Россию о помощи и готовы стать даже частью России! Только бы сохранилось все имущество ордена. К большому разочарованию императора, собравшиеся не разделяли его воодушевления.

Для Мальтийского ордена сложилась престранная ситуация с главными их земельными владениями на материке. Всюду у мальтийцев забирали земли, но в Польше Мальтийский орден имел огромные поместья, точнее, большей частью на территории Белой Руси. Теперь эти земли под юрисдикцией Российской империи. Так что уже по этой причине обращение к Павлу Петровичу, русскому императору, не случайно.

Мальтийцы хотели либо серьезнейшей компенсации за потери территорий в Речи Посполитой или же дозволения и дальше заниматься хозяйственной деятельностью в этих латифундиях под Гродно, Лидой, Сморгонью и иных белорусских городах и местечках. Хотя мальтийцы там всерьез и не занимались сельским хозяйством, а сдавали свои угодья в аренду. Только что состоялся Третий Раздел Речи Посполитой и все земли Белой Руси и большей части Литвы стали русскими. Так что мальтийцы лишались существенной прибыли, особенно это было чувствительно на фоне внешнеполитических неудач Ордена за последние пятьдесят лет.

Была и иная причина того, что представители последнего рыцарского Ордена обратились к русскому императору за помощью. Павел Петрович был единственным из европейских монархов, кто вообще всерьез выслушал мальтийцев.

В Англии представителям ордена даже было отказано в разговоре. Великобритания считает, что мальтийцы, почти что не имея силы, вовсе не имеют права разговаривать с великими державами на равных. Флот у Мальты слабый, сухопутной армии почти нет, финансы ушли в отрицательное значение. Так о чем разговаривать с такими недогосударствами? Если только не о том, чтобы они стали колонией великой державы, например, такой, как Великобритания.

В Австрии слушать мальтийцев не захотели так же. Габсбурги сильно заняты своими вопросами в Северной Италии, им не до Мальты вовсе. Тем более, что австрийцы традиционно не имели сильного флота и даже не могли рассчитывать на то, что смогут удержать Мальту, стань остров целью хоть Франции, хоть бы и союзницы в лице Великобритании.

Французы и так уде забрали ряд мальтийских территорий и не двусмысленно намекали, что остров Мальта, как и Ионические острова рядом — зона интересов французской республики. Мол, подождите, и до вас доберемся со временем.

А больше самостоятельных и сильных игроков и нет. Но не к османам же, извечным врагам, обращаться мальтийцам!

А вот Павел Петрович не просто принял, он обласкал уже успел одарить деньгами, пообещал многие блага. Так что, вполне себе неплохой вариант, чтобы Россия стала защитницей Мальты. Она меньше будет рассчитывать выгоду, русские «думают» душой и сердцем.

— Федор Васильевич, вы были на этой встрече. Расскажите то, что сулит России столь выдающийся Союз с Мальтийским орденом! — обратился к Ростопчину государь.

Президент Коллегии иностранных дел Федор Васильевич Ростопчин чинно поднялся со своего стула, бросил косой взгляд Безбородко, как неправильно считалось, главного конкурента, после начал говорить. И все его слава звучали угодливо и льстиво для государя.

— Господа, Суверенный Военный Орден Госпитальеров Святого Иоанна Иерусалимского Родоса и Мальты расположен в выгодном месте в центре Медитиранского моря [Средиземного моря]. Военная база на Ионических островах и Мальте позволит России быть существенным игроком и влиять на политику и торговлю со всей Южной Европой… — Ростопчин объяснял итак понятное для всех присутствующих.

Успехи французской революционной армии в Италии, где уже созданы Директории в Турине, Милане, Бергамо и других городах, а так же частью разбиты австрийцы и оттеснены за Венецию, сильно взбудоражили все европейское сообщество. Засуетились и мальтийцы, боясь остаться один на один с французами. Франция реставрирует свой флот и пусть он не может тягаться на равных с англичанами, но и Лондон выдвинул Мальте такие условия для защиты, что это никак иначе, как полной потерей суверенитета и не назовешь.

Мальтийские рыцари прибыли в Петербург вроде бы как тайком и без каких-либо особых ожиданий. Но встречены были не просто хорошо, а как лучшие друзья. Стоило только рыцарям намекнуть на то, что они не прочь вновь кормиться с земель, что некогда им даровала Речь Посполитая, так Павел Петрович предложил еще и компенсацию за те годы, что Мальта не получала доходов с тех территорий. Мало того, мальтийцам были обещаны существенные, более того, на что они вообще могли рассчитывать, дотации.

Вот только Павел — православный монарх, а вопрос веры в Ордене ключевой, они как-никак формально теологическое государство и подчинены Папе. И лишь для того, чтобы перешагнуть через это препятствие, и был созван Совет при русском государе. Император Российской империи ждал от своих сановников предложений по вопросу обхода условностей веры, а само решение взять Мальтийский орден под опеку и даже его возглавить, уже Павлом принято и не подлежит обсуждению.

Был ли такой шаг русского государя вольнодумством? Ну, во-первых, он самодержец и вольно думать для Павла — это базис всего государства. Во-вторых, не так это было и глупо. Владеть Мальтой — это иметь мощнейшую морскую и торговую базу. Пусть такие владения и крайне сложно поддерживать силой, да и торговать несподручно, но подобные неудобства мало беспокоили русского императора. Ну как можно стабильно торговать на Мальте, да и вообще иметь постоянные сношения с русскими территориями, если турки могут просто и незатейливо перекрыть проливы, а британцы Гибралтар? Все вторично — главное это быть рыцарем!

И все же, если иметь прочные морские базы, то можно, отталкиваясь от Мальты и инкорпорируя мальтийский флот, сильно влиять на Юг Европы. Павел мог рассчитать развитие политической ситуации и на более дальнюю перспективу. Например, при поражении Австрии, без России уже никак не обойтись, чтобы обрушить французскую республику. И как тогда не заиметь русскими губерниями часть отвоеванных территорий? Может Геную с Вероной? Или Неаполь с Сицилией? И тогда русский флот на Мальте уже совсем иные задачи станет решать. Так что можно, пусть и с трудом, но найти рациональное в решении Павла стать главой бывших госпитальеров [ В РИ Павел сильно расстроился, когда после Итальянского похода Суворова России не дали не единой земли в Северной Италии, видимо, рассчитывал на такой исход].

— Ваше императорское величество, я не вижу серьезных препятствий для веры. Вы государь, в подданстве которого есть и протестанты и магометане, как и католики. Стоит лишь создать надстройку над верой, — после озвучивания проблемы, многоопытный Безбородко, как главный вельможа России, взял слово.

— Что вы, канцлер, называете надстройкой? — заинтересовано спросил Павел, даже чуть придвинувшись на своем стуле к Александру Андреевичу Безбородко.

— Православный Мальтийский орден, который берет под свое крыло католический Мальтийский орден, — пояснил Безбородко.

Установилась тишина, Павел Петрович не усидел за столом, стал, начал ходить от одного окна к другому, все присутствующие так же были вынуждены подняться и провожать государя, крутя головами.

— Я первому вручу вам, канцлер, Мальтийский орден, — император просиял, признал предложение Безбородко, как не просто приемлемое, а выгодное для России.

Ведь получалось, что православная вера становится выше католической и никаких противоречий с принятием Мальтийского ордена под опеку России, не будет. Напротив, слава Российской империи должна еще больше окрепнуть, а православная церковь не сможет возразить против принятия католиков в русское подданство. Одни выгоды, кроме, может быть больших денежных трат.

— Что скажете, государственный казначей, не повлияет ли принятие Мальтийского ордена в русское подданство на упорядочение финансов? — спросил Павел Петрович, обращаясь к Алексею Ивановичу Васильеву.

Только последний глупец, отчетливо понимая настроение и намерения государя, станет говорить о том, что Мальта для России может стать очень обременительным активом, слишком много нужно в нее вложить денег. Это очевидно даже без системного анализа положения дел в Мальтийском ордене.

— Ваше императорское величество, выдюжим, — ответил Васильев, внутренне кривясь от того, что приходится говорить то, что не является истиной.

Только-только наметился выход из финансового кризиса, со скрипом, но начинали работать заложенные в реформу механизмы. Наступало время, когда русская финансовая система пройдет у самого обрыва, чтобы после свернуть в сторону стабильности, равнины, или даже пологой горы, на которую русский рубль начнет взбираться. Даже маломальские потрясения не нужны. Достаточно войны, которая, впрочем, пока не сильно требует денег, обходясь без финансовых вливаний.

— Мальтийцам еще нужно разрешение на наш Союз со стороны Римского престола, только позже я стану гроссмейстером, ну, а все территории Мальтийского ордена войдут в состав Российской империи. Велю готовить флот и отбыть на Мальту! — сказал император и быстро, неожиданно для всех, направился прочь.

Улыбнувшись всем чиновникам, разведя руками, вслед императору поспешил и Пален. Петербуржский генерал-губернатор становился неким «хвостом» русского государя. И как ему такое удается? Впрочем, как многие считали, Пален вполне безобидный и не имеет особых амбиций, так что пусть бегает за императором и продолжает смягчать сердце строгого государя. Может, еще удастся изменить волю императора и отметить указ о комендантском часе и запрете бодрствовать после десяти часов вечера [один из самых одиозных указов императора, который был воспринят обществом чуть ли не как закрепощение дворянства].