Сперанский 5. Заговор

Глава 4

Глава 4

Петербург

17 октября 1798 года

— Любимая, я на работу, — сказал я, целуя Катюшу.

Изящное тело любимой женщины потянулось, Катя подняла руки. После повернулась на бок, вновь легла на спину, демонстрируя себя.

— Ты уверен? — спросила чертовка

— Не уверен, но нужно, служба ждет. Ты ведь найдешь, чем себя занять?. Если я буду знать, что ты не скучаешь, то мне будет проще работать, — сказал я, отходя ближе к двери.

— Тетушку навещу. Она должна была уже прибыть, — сказала Катя.

На следующий день, когда меня наградили, поздравляли с назначением, о котором я официального подтверждения не получил, из дворца прибыл лакей, чтобы спросить, не соизволит ли мое превосходительство все-таки приступить своим должностным обязанностям. Что, вот так просто? Не проведут собеседование, не потребуют трудовую книжку, не обязуют проходить медицинское обследование, не отправят запрос в органы государственной безопасности? А на утро еще столичная газета напечатала о моем назначении и короткий послужной список, якобы оправдывающий такой выбор обер-гофмаршал государем.

Оказывается, ничего с меня не требовали, ничего не нужно было, как, впрочем, не обязательно и мое присутствие на службе. То есть, я могу полностью саботировать работу и заниматься своими делами? Не могу, Я не могу. Нужно наладить службу таким образом, чтобы впоследствии можно было без какой-либо опаски доверять работу другим. И я поехал в Екатерининский дворец преисполненный энтузиазмом.

А еще я понял, как использовать свою должность не линейно, но в высшей степени эффективно. Обер-гофмаршал — это большие возможности. Дело даже не в том, что можно быть ближе к императорской чете, или же собирать информацию, слухи, анализировать и действовать на более прочной информационной основе. Важно иметь доступ к телу императора и думать, что с этим делать.

Между тем, за несколько дней я уже смог несколько изменить быт императорской фамилии. Теперь на обеде, происходящем неизменно в полдень, Павел Петрович может выбрать стиль, в котором он предпочитает обедать. Перед ним стоял надписи «Франция», «Германия», «Италия», «Малороссия» ну и так далее. Как правило, три страны, но они меняются. Были надписи даже с Китаем.

Если его императорское величество соизволит взять какую из надписей, то ему тот час предоставляется меню кухни страны, которую он выбрал. Если такого выбора не случается, то государь, как и его семья, едят обычную для них еду. Скудную и однообразную.

Стол императора был очень богат, на нем всегда находились красивейшие пирожные, изящно составленные вазы с фруктами, серебряная, а порой и золотая посуда, или же дорогущие, стоимостью золота по весу, фарфоровые чашки, тарелки, супницы. Но что ели с такой дорогой посуды, за таким красивым, полным фруктов и сладостей столом? А ничего особого и не вкушали.

Я вот даже думаю, что Александр Павлович ступил, или еще вступил в сговор с заговорщиками уже потому, что ему обрыдло есть немецкие колбаски с тушенной капустой и закусывать все это неизменными солеными огурцами, они обязательный атрибут почти каждого приема пищи. Предпочтение Павла — это постоянство в немецкой, простой кухне.

Я не люблю скудную и жирную германскую еду. Нет, иногда хочется какой вот гадости, в виде жирного, промасленного шницеля, или свиной рульки. Но это редкость.

Я был почти уверен, что мое новшество будет принято благосклонно, но результат был скромным. Император сделал вид, что ему все равно и два дня продолжал питаться так, как и раньше. Но после Павел все же решил посмотреть, что ему предложат из французской кухни.

Мясо, которое я еще ранее назвал «по-французски», та самая телятина на подложке из картофеля, зашла императору, а его супруга, так вовсе чуть не забыла об этикете и ела за обе щеки. А с заварными пирожными на десерт я вообще угадал. Оказывается, ими так удобно кидаться в прислугу, что и почти не вымазываются руки и баллистика отличная [по некоторым свидетельствам, Павел Петрович порой любил покидаться едой по углам, чтобы прислуга ловила метательные съестные орудия].

Первым делом, я начал вести свою кадровую политику. Так, поваров я уже сменил, вместо их поставил двух поваров из своего ресторана Астория. Сменил я и троих лакеев, истопников подбираю, как и остальных рабочих во дворце. Зачем? Вот! Я постепенно меняю людей на своих, отдавая приоритет тем, кто прошел боевую подготовку. Учитывая, что таких людей, чтобы и были профессиональными лакеями и бойцами, можно сказать, то и нет, то Яношу была поставлена задача выучить мастерству придворных лакеев из двух десятков бойцов, которых он сам отберет из имеющихся, как и из тех, что прибудут из Надеждово. Письмо в поместье уже полетело.

В идеале я хотел собрать десятка три человек, которые служили бы при дворце и смогли бы среагировать на любую угрозу. А так же это сбор информации, пригляд за… Да хоть и за Паленым. Не «спалиться» бы с таким подходом к делу. Но, после того, что я узнал о дворе, нравах и правилах, могу сказать: тут живут не пуганные люди. Службы безопасности нет никакой, проверок не делается, даже гвардейцы, дежурившие во дворцах, могли не стоять на своих постах, а сидеть, вставая только тогда, как идет император, или кто из царствующей семьи.

Поставить бы мне гофмаршалами Захара Ложкаря, да Яноша, вот тогда навели бы полный порядок и во дворцах и при дворе, там и гляди, в России. Однако, моими помощниками, заместителями были Юрий Михайлович Виельгорский, а также Павел Гаврилович Гагарин. По каким критериям император выбрал именно этих личностей на должность гофмаршалов, я так и не понял? Они оба были далеки от работы настолько, что можно было бы назначать Крузенштерна, сейчас должного находиться за тысячи километров от Петербурга. Результат был бы похожий.

Вильегорский был вельможей-поляком, который когда-то, шесть лет назад сильно поддерживал Россию в ее стремлении с решению польского вопроса и разделов Речи Посполитой. Так что ему дали гофмаршалу, а он и собирался служить далее.

Гагарин? Тут, наверное, Аннушка Лопухина позаботилась. Она испытывает что-то к своему будущему мужу. Правда, у меня сложилось впечатление, что этот вероятный муж ничего не чувствует к Аннушке, кроме, может быть только желания лучше пристроиться при дворе.

На второй день своей службы я вызвал гофмаршалов к себе и провел, так сказать, разъяснительную беседу. То, что они меня сейчас могут считать скотиной, плевать. Вслух же не решаются так называть. Между тем, работать же нужно. В отсутствие обер-гофмаршала, как и гофмаршалов, все делалось при дворе низовыми чинами, ливрейными лакеями. Это еще повезло с тем, что при Павле Петровиче приемы скучные, без огонька и фантазии. Да и сам быт императорской фамилии однообразный и непритязательный. А так, гофмаршальская служба, считай и не велась.

Кроме императорского стола в обязанности обер-гофмаршала входила также и организация так называемого гормаршалского стола. Вот здесь я внес существенные изменения. Широкое меню, из более, чем ста позиций — это лишь часть того, что я изменил. Еще по дворцу по вечерам ставятся свечи. Стоит ли говорить, на каком производстве они закупаются? Так что порой в некоторых комнатах присутствует приятный аромат роз. А у меня в карме должен быть аромат дополнительных денег.

В моих планах еще было создать систему «поставщиков императорского двора». Это не только для того, чтобы мне заработать денег. Найдется немало купцов и производителей, которые бы хотели заполучить такое звание, а вместе с ним и специально изготовленную табличку.

Таким образом я хотел сделать чуточку лучше для всей экономики страны. Звание «поставщика» — это своего рода социалистическое соревнование. Носитель звания может меняться каждый год и переходить от одного производителя к другому. Тем самым будет повышаться качество и ассортимент предлагаемых товаров и услуг. При этом речь же не только о еде. Это и часы, иные механизмы, трубы, кирпич, обои, штукатурка… Многое можно придумать и во многих отраслях работать и в этом ключе тоже.

Ранее я как-то недооценивал эти все должности при дворе: камергеры, гофмаршалы. На самом деле, если здесь работать, а не числиться, то можно не так уж и мало сделать не только для двора, но и для всей России. Не забывая и себя.

Вот об этом я и думал, когда возвращался домой. Уже можно было бы помыслить и о том, чтобы переселиться во дворец. Кстати, и такая возможность была, но я все равно предпочитал ездить домой.

— Дзн — звук ударившегося чего-то о карету меня вывел из размышлений.

— Выстрел! — кричали за бортом моего бронированного убежища.

Раньше, чем начали кричать, я и сам понял, что в карету стреляли. Створки распахнулись, во внутрь влетели два моих стрелка, которые легли сверху на меня. Задача охраняемого лица состоит в том,чтобы не мешать той самой охране. Я и покорился. Стрелки знают, что делать, они этому учились.

Меня охраняли четыре человека. Двое сидели спереди кареты, двое цеплялись за карету сзади. Иметь большую охрану было бы несколько неприлично. Да и эти четверо должны были справляться, если не со всеми, то с большинством угроз, которые могли существовать.

— Доклад, — прохрипел я, было неуютно, некомфортно и даже тяжело находиться под тяжестью двух мужиков, да еще на них были кирасы.

Никто мне пока не отвечал. Между тем, мы никуда не двигались и карета стояла на месте. Я уже хотел было вновь потребовать доклад и приказать своим охранникам хотя бы временно подняться, чтобы я вытянул подвернутую ногу, но раздались новые выстрелы. Зазвенела обшивка кареты, а мои два охранника еще сильнее вдавили меня в пол.

Снаружи явно шел бой. В таком случае, если нападающие уже подошли близко, то внутри со мной должен был оставаться один охранник, второму же предписывалось выйти наружу и участвовать в бою. Так и произошло. Один охранник привстал, открыл карету, но не стал высовываться. Правильно сделал. Два выстрела, скорее всего, пистолетных, последовали незамедлительно. Били в приоткрытую дверцу. Только после этого охранник выскочил наружу. А дверцы в карету второй мой телохранитель закрыл на две щеколды, которые вырвать с одного-двух раз явно не получится.

Выстрелы следовали один за одним и я с удовлетворением распознавал, что это работают с револьверов. У нападавших такого оружия быть не должно. Я также изготовился к бою. Вот только подвернутая нога, не дай Бог, поломанная, явно снижала мою ценность как бойца.

— Доклад! — прокричал я, когда звуки выстрелов, как и звон стали прекратился.

Переговорное устройство, в виде усиливающих звук трубок, встроенных снаружи во внутрь кареты, не сразу стало издавать звук.

— Покушение. Пять у кареты, один штуцерник с крыши. У нас один двухсотый, один трехсотый тяжело. Противник — три двухсотых, два трехсотых, один тяжело. Штуцерник ушел. Доклад окончен, десятник Никитин, — услышал я.

Это было очень серьезно. Себе в охрану я брал таких ребят, с которыми не всегда и сам справлюсь. Это талантливые бойцы, причем с реальным боевым опытом и с теми знаниями, что я принес из будущего о работе телохранителя.

Если такие бойцы потеряли одного убитым и второй тяжело ранен, значит, те, кто нападал, были очень подготовленными исполнителями. Шансы взять меня, убить, у бандитов были очень велики. О профессионализме нападающих говорит еще и то, что они не стали сдуру стрелять в карету, поняв, что мое средство передвижения пробить не так легко.

— Выйти можно? — спросил я.

— Выходите ваше превосходительство! — сказал десятник Федор Никитин.

— Что по штуцернику? — спросил я.

— Наблюдал за убегающим человеком, был в бою, — кратко сообщил десятник.

В метрах двадцати от кареты я заметил лежащие тела. Тут были трое из нападавших. Остальные лежали с другой стороны кареты. Стало понятным, почему мы, вопреки предписанному алгоритмом действия, не ушли с места засады. Один из моих коней, запряженных в карету, был пристрелян. При этом животное получило пулю в голову. Кто-то был очень метким.

— Кто? — спросил я, и десятник, бывший сам легко раненым, у него уже через камзол сочилась кровь на плече, опустил глаза.

— Ваня Лапоть, — сказал Никитин.

Я так же опустил глаза. Лапоть — это прозвище, ну или позывной. Почему-то парнишку, которому и было всего девятнадцать лет, так прозвали его сослуживцы. Он был веселым, собирался жениться, для чего уже взял мое разрешение. Помогу… Возьму под свою опеку ту девушку, что должна была стать женой такого героического парня. А более у него и не было никого. Сирота из второго набора на обучение бандитских ребят.

— Перепрягайте карету, везите раненого прямо к лейб-хирургу Якову Васильевичу Виллие. Скажете, что от меня и что я буду должным, если мой человек выживет, — приказал я.

— А вы? — спросил Никитин.

— Мне лодку найдите. По Неве пойду до Екатерининского канала, — сказал я.

Что-то в этот момент я не подумал, кто на веслах сидеть будет, благо нашли лодку с гребцами. Время было пусть и позднее, в районе девяти часов, но до объясненного императором «сонного часа» оставался еще час. Так что многие петербуржцы могут еще пользоваться остатком времени и кататься по рекам и каналам. Правда не я отправился на лодке, туда быстро сгрузили раненого бандита, чтобы прибывающие зеваки и вероятные патрули не увидели этого человека.

— Что тут произошло? — басовитым голосом спросил сержант подошедшего патруля.

— Покушение, сержант. Я генерал-лейтенант Сперанский. Обеспечьте дознание свидетелей, разузнайте кто что видел! — приказал я.

Это не в моем праве приказывать гвардейскому патрулю, но кто же станет перечить генерал-лейтенанту, у которого на груди красовался орден Святого Владимира, а на поясе золотая шпага? В таком виде я был во дворце, таким же предстал и перед патрулем.

Я осмотрелся. Мы находились на Английской набережной, очень символично, я бы сказал. Покушение… сразу же бросает мысли в сторону того, что это были англичане. Следовательно, я стал думать от противного. Напрягал мозги, но ничего существенного пока в голову не шло. Некоторый стресс все же я получил. А еще сильно болела нога. Я сперва опирался на ее, но тогда я был, видимо, в состоянии шока, а сейчас понимаю, что сильный ушиб, или даже перелом у меня есть.

Через полчаса, под охраной еще и двух лейб-кирасир, так же прибывших на место покушения, я отправился домой. Никитину, как и еще одному охраннику было строго-настрого запрещено хоть что-то рассказывать о происшествии.

Я, признаться, не знал, как повести себя с Катей. Было бы неправильно, если… когда она узнает о покушении на меня от кого-то другого. Это вопрос доверия и всяких женских заморочек. Хотелось оградить ее от переживаний, но, видимо признаваться все равно придется. Те же гвардейцы сообщили, что будут обязаны доложить своему командованию об итогах патрулирования улиц. Заткнуть их можно было. Но оно того стоит? Так что наутро Петербург будет гудеть новостью.

Пусть мои враги знают, что их затея не оправдалась.

— Язык готов к разговору? — спросил я у Никитина, когда мы уже были у дома.

Того раненого, что удалось забрать с собой, так как Федор Никитин успел положить раненого вначале в карету, чтобы не увидели гвардейцы, после получилось доставить к моему дому по каналу. Нет, пыточных у себя в особняке я не имел, хотя, как показывают события, зря. Но можно же спросить и где в уголочке. Главное кляп вовремя доставать и вновь вставлять, чтобы сильно не орал.

Как и предполагалось: кто-то подошел, предложил большие деньги, акцент у того человека был, но не сильный. Какой акцент, понять было несложным, английский. Сама банда была из Риги и состояла из этнических поляков. Может отсюда и профессионализм. Не всех Александр Васильевич перерезал под Варшавой. Немало опытных воинов-поляков, участников восстания Кастюшко разбрелись по миру, но некоторые умудрялись оставаться даже в России.

Опять же, я думал, что это не англичане. Слишком многое говорило за то, что это так англы исполчились на меня. Логично, все указывает на них, но много нелепых, я бы сказал, ярких свидетельств говорили в пользу того, что англичан подставляют. Даже штуцер, все оружие, при помощи которого на меня покушались — все это английского производства. Не англичане, тогда кто?

— Что случилось? — на пороге дома встречала меня Катя. — Ты еще и хромаешь? С ногой что?

Жена явно стала впадать в истерику. Она могла даже почувствовать мое настроение. Порой мне казалось, что она знает, о чем я думаю и уже догадалась, что человек из другого мира.

— На меня покушались… — решился я рассказать.