Сперанский 5. Заговор

Глава 18

Глава 17

Петербург

11 февраля 1799 года

Джон Спенсер был «человеком без лица», тем, кого сложно запомнить, или следует сразу же забыть, как он выглядит после общения. Кто-то бы сказал, что он авантюрист, но это понятие вряд ли подошло бы под определение личности и способностей англичанина. Авантюрист — это тот, кто не продумывает все свои ходы, и Спенсера объединяет с таким человеком лишь то, что он так же ставит перед собой, казалось, не решаемые задачи. Вот только Джон их решает.

Англичанин провел успешную операцию в Китае, куда уже начинают засылать пробные партии опиума, успешно действовал в Османской империи, вынуждая султана оставаться в стороне от действий русских, даже когда те брали Корфу. Все свои операции он просчитывал с холодной головой.

Могло показаться, что Джон был почти лишен чувств, но злоба проникала в этого человека, поглощала его разум. Он ненавидел русских за то, что Россия предала Англию в сложный для Туманного Альбиона момент. Спенсер Стикс считал, что Россия обязана Великобритании, хотя бы и за то, что английские деньги кормят русскую казну. Что именно английские деньги некогда посадили на трон Екатерину, которой просто было не за что выкатывать сотни бочек с пивом и вином на улицы Петербурга, формируя, как сказали бы в будущем «общественное мнение», ну и мнение гвардии.

Джон был послан в Россию без четких указаний, лишь с пространным намеком на то, что есть люди в этой варварской стране, которые готовы на очень многое, чтобы только Англия и Россия вновь стали нежными друзьями. Ему, тайному агенту, было сказано лишь одно: сделать что-нибудь, чтобы расшатать Россию. Трусы! Не могут прямо отдать приказ на уничтожение императора Павла.

Как только стало понятным, что Россия в Северной Италии сделала больше, чем от нее ждали, что провела и военные и политические операции намного мощнее, чем собирались позволять русским, в Англии стали прорабатывать варианты противодействия. А когда стало понятно, что эти варвары собираются еще и обосновываться в восточной части Медитерранского моря, то бесследно исчезнувший посол Уитворт уже тогда обратился к Джону, которого дипломату посоветовали очень статусные люди в Англии. Это обращение означало только одно — можно использовать любые методы, даже те, которые вчера считались невозможными.

Уже тогда Чарльз Уитворт, скорее не советовался, а с желанием услышать стороннее мнение, раскрыл некоторые особенности тайной политической, скорее даже, диверсионной работы. Джон тогда удивился и принял на заметку, что и так можно. Удивительным было то, что у заговора, который курировал английский посол, связующим звеном была Ольга Александровна Жеребцова. Женщина! Это так обмельчали русские мужчины, что не могут самостоятельно принять решение!

И вот сейчас Джон в России, но под еще одним из своих многих имен, он Жан Поль Мирсье. Быть французом в Петербурге так же опасно, так как, в угоду общей тенденции дружбы с Франции, многие обращали внимание на представителя этой нации, порой чуть ли силой не тащили себе на обед, чтобы в последствии иметь возможность похвалиться своим конъектурным гостеприимством.

Проведя в русской столице уже больше месяца, Спенсер освоился и вышел на связь сначала с Ольгой Жеребцовой, а после, когда эта знойная женщина сделала несколько попыток приручить через свое тело англичанина, и Джон сделал вид, что приручился, получилось выйти и на других интересантов заговора. Для себя агент окрестил Ольгу Александровну в Таис Афинскую. Спенсер уже несколько раз перечитал всего Плутарха, и ему запомнилась эта гетера, которая могла своим капризом заставить мужчин спалить великий город Персиполиса.

Так и Жеребцова, своим телом, женской энергией, ведет за собой мужчин. Жанна де Арк, не иначе. Когда такое сравнение приходило в голову англичанину, он мысленно сплевывал. Ну не любил он французов, в том числе, за то, что они в Столетнюю войну выиграли.

Сегодня Джон со своими пятью спутниками занимался, как он это называл, «зачисткой». Была назначена встреча с заговорщиками, это мероприятие должно стать главным событием на пути к государственному перевороту. Но, как почуял Джон Сперсер, за домом вице-канцлера Панина была слежка.

Спешно отправив письма всем приглашенным на собрание, изменив место и время встречи, англичанин вычислил трех человек, которые весьма профессионально отслеживали всех гостей Никиты Петровича Панина. Именно в просторном доме вице-канцлера должны были собираться заговорщики, но явка раскрыта, так что англичанин срочно подобрал другой вариант, дешевый, конечно, ну не стоит слишком много тратить денег на этих русских.

Джон был сильно рассержен, когда двое из его пятерых бойцов, прошедших уже немало операций и бывших отличными бойцами, оказались убитыми. Пусть тайные люди, следящие за домом, и были застигнуты врасплох, но, потеряв сразу же одного, двое других дали бой людям Спенсера. И… нет пленных. Остававшийся в живых, раненный молодой человек, перерезал себе горло, когда стало понятно, что его хотят взять живым.

Хотел на собрании Джон спросить, кто может следить и что-то знать о заговоре, но посчитал, что и так не самые решительные заговорщики только испугаются факта, что под колпаком. Побегут крысы, а они для массовости очень нужны. Потому и смолчал, но выводы сделал.

Вместе с тем, мысли куда ведут ниточки, были. Сперанский. Именно про него говорил Чарльз Уитворт, утверждая, что этот вельможа ведет свою игру и не понять до конца, за кого он. Были предположения, что можно попробовать завербовать и этого человека, тем более, что доверия со стороны царя к этому обергофмаршалу было слишком много, а сам он выходец из духовного сословия и явно любит деньги. А император маниакально подозрительный.

Но о Сперанском англичанин решил подумать уже после важной встречи. А все потому, что предложить-то нечего этому вельможе. Большой чин? Так он и так потолка добился. Деньги? Это не смешно. Сколько денег у Сперанского никто не знал, но прозвище «Царь Мидас» может и откочевать от Юсупова к обергофмаршалу.

В небольшой особняк, расположенный по дороге к Ропше, съезжались люди. Они были в масках, которые, согласно разработанному сценарию, снимут в процессе переговоров. Все должны быть замазаны, узнаны, чтобы не было пути назад. В этом был риск, что заговор провалится, ведь тогда достаточно одному начать говорить. Но те, кто будут в масках, это так… расходный элемент. Заговор выстраивался во много уровней.

Весьма символично выходит, что встреча происходила рядом с Ропшей, местом, где был убит Петр III, отец нынешнего императора. Вообще много было символичного, англичанин постарался на славу. К примеру, на входе в зал, где должно было произойти собрание, повсеместно висели шарфы, по форме и фасону того времени, когда и произошло убийство Петра Федоровича. Ведь, считают люди, не зная до сих пор досконально, что же произошло, что императора придушили именно шарфом. Но все это слухи. А еще на видном месте висела скрипка, столь любимая убитым императором.

Джон стоял в сторонке и наблюдал за тем, как реагируют люди на такой вот натюрморт. Он выучил всех, кто сегодня будет, кто пока скрывается за маской. Память у шпиона была идеальной, он запоминал мелочи, форму кистей, даже индивидуальность ушных раковин.

Поэтому мог определить, под какой маской прибыл Беннегсен, а где отправленный в отставку, злющий и решительный полковник Александр Михайлович Каховский, или его товарищ Петр Степанович Дехтерев. А вот в маске петуха прибыл Николай Зубов, тут же, в венецианской маске, Аргамаков Александр Васильевич.

Но были два человека, которые взирали на собрание тайком, это было условием их присутствия здесь. Панин и Пален — такие похожие фамилии, такие разные люди, именно они оказывались самыми важными персонами в перевороте. Хотя, сюда же, в тайную комнату, могли бы посадить и Аргамакова, или же Николая Зубова.

Нет, все же последний был уже больше балластом, он растерял две трети своей клиентуры. Несмотря на то, что тесть Николая Александровича Зубова, фельдмаршал Суворов, был в фаворе, зять стал, согласно народной поговорки, «зять — не дать, ни взять». Прославленный полководец это понимал хорошо, потому и протекции не давал.

— Меня зовут Курт Хансен, — Джон Спенсер начал собрание со лжи.

Ну не английским, пусть и вымышленным, именем называться. Все догадываются, что перед ними сейчас англичанин. Но догадываться и знать — это сильно разные понятия. А так, назвавшись датским именем, можно несколько сбить с толку это варварское собрание. Разговор шел на французском языке, которым англичанин владел идеально. Наречие главного врага нужно знать хорошо. И сложно было определить национальность. Так как англичанин был рыжеват, приходилось использовать имена северных народов. И ведь до этого никому в Петербурге и не пришла в голову мысль, что француз-то не настоящий, нет таких ржавых французов.

— Итак, мы все не довольны политикой, проводимой Павлом. Он сошел с ума и тянет Россию в бездну. Если тут есть те, кто считает иначе, то вы можете покинуть собрание, пока не стало слишком поздно, — произнес англичанин, взяв на себя роль модератора собрания.

Все собравшиеся стали крутить головами в поисках тех, кто решил выйти из заговора. Таких не обнаружилось и Джон с удовлетворением воззрился на толпу.

Люди сидели на стульях в просторном, относительно, конечно, зале. Особняк был, как для многих собравшихся, сущим сараем, но что только не сделаешь ради великой цели свержения власти, можно и потерпеть неудобство не самых мягких стульев. Хорошо, что англичанин хотя бы не пожадничал и его люди, обойдясь без слуг, хорошо протопили особняк, так что было внутри тепло.

— Уже скоро нужно все сделать. Я предлагаю вам проработать людей, на которых вы можете опереться. Нам нужна толпа на улицах. Чем больше будет людей, тем больше сумятицы. В мутной воде легче ловить рыбу. Ударная группа свободолюбивых русских людей станет самым организованным фактором в этой сумятице, — вещал Джон.

На самом деле, главные переговоры должны были состояться позже. Панин, а, главное, Петр Алексеевич Пален, они будут решать и когда и, по сути, как осуществлять переворот. Так что люди, приехавшие сюда, нужны только для того, чтобы все поняли, что их знакомый так же замазан и участвует в перевороте. Ну и исполнители. Каховский и Дегтярев настолько возненавидели Павла Петровича, что по его воле их погнали из армии в преддверии великих побед, что готовы зубами грызть императора.

Им, по задумке Джона и Беннегсена, как командира ударной группы, предстояло убить императора. Трусливый Никита Панин против физического устранения Павла, предполагая, что достаточно будет объявить нынешнего правителя Российской империей лишь сумасшедшим и запереть, допустим, в Шлиссельбурге. Вице-канцлер молод, малодушный, а вот Пален был полностью солидарен с тем, что императора нужно ликвидировать.

— Зачем, мсье Жан Поль понадобилась эта встреча? Чтобы все узнали обо всех? — спрашивал Панин, когда закончился спектакль и все пешки в большой игре, раскрыв свои лица, уехали по домам.

Пален посмотрел на вице-канцлера сочувственно, как смотрят на больного человека. Петербургский генерал-губернатор понимал уже, что выстраивается многоуровневый заговор. Есть вот это великосветское «мясо», в числе которых и близкие к императору люди, как тот же Аргамаков. Но есть иные, тот же Панин, или сам генерал-губернатор.

Кроме того, никто не афиширует других участников заговора. Имеются лояльные заговорщикам офицеры из Семеновского полка, чуть меньше, но и Преображенцы готовы участвовать в заговоре за серьезные подарки. Есть и офицеры в Смоленске, готовые восстать. Там расквартированы Петербуржский драгунский и другие полки, часть офицеров которых были преданы опале за различные повинности. Иные же офицеры остались таким фактом крайне недовольны. Полковники Каховский и Дегтярев как раз-таки представляли интересы смоленских заговорщиков.

— Теперь, господа, пути назад нет, — сказал Джон, посмотрел на Палена и обратился к петербуржскому генерал-губернатору. — Мсье Пален, офицер вами подготовлен?

— Вы про того несчастного, что будет наговаривать на императора? — нехотя, словно тяготясь присутствием и обществом двух негодяев, отвечал Пален, считавший себя чуть ли не праведником. — Штабс-капитан Кирпичников готов к этому. Только, господа, я хотел бы разделить финансовые потери. Кирпичников оценил свою честь в две тысячи рублей.

По плану заговорщиков своеобразной «сакральной» жертвой, которая вызовет протест дворянства, должен стать некий штабс-капитан Кирпичников. Он должен во время развода караулов громогласно высказаться против Мадам Шевалье, а также ордена Святой Анны. Расчет заговорщиков был на то, что будь даже Павел Петрович сумасшедшим, он не решится казнить офицера за такие слова. Но то, что безнаказанными высказывания не останутся, никто не сомневался. Когда офицер получит порцию императорского гнева, это событие начнут раскачивать через походы на обед в знатные семейства, или по средством посещения тайных салонов Петербурга, поднимая волну дворянского гнева. Как же так⁉ Взять и выпороть дворянина!

— Даже, если порки не будет, ее стоит придумать, — сказал Джон Спенсер.

— Мсье француз, — с иронией обратился к Джону Никита Панин. — Где деньги? Нам нужно серебро на расходы, и много.

— Господа, могу пока выдать десять тысяч рублей. По завершению всего задуманного, в два раза больше, — говорил англичанин с таким пафосом, будто речь шла о миллионах.

Оба русских вельможи синхронно ухмыльнулись. При своих должностях и чинах они могут заиметь в два раза больше денег всего за один месяц. Явно не материальными выгодами были мотивированы аристократы, хотя много денег не бывает, что сейчас и хотел сказать вице-канцлер.

Однако, власть — именно она двигает людей на безумство. На пути к власти можно тешить себя заблуждениями, что все делается во имя светлых идей, что Россия с нынешним монархом стоит у пропасти. Вот только стань Панин Канцлером, так все бы стало тленым, все идеи о несправедливости императора, и сложно было бы найти более преданного государю человека. Чуть более идейным, но не лишенным властолюбия, был генерал-губернатор.

— С Александром беседа проведена? — спросил англичанин.

Пален максимально туманно и расплывчато рассказал об итогах переговоров с Александром Павловичем. Если Никита Петрович Панин спокойно воспринимал фигуру английского куратора, воспринимая его, как данность, то Петр Алексеевич Пален не доверял и раздражался активным участием англичанина в заговоре. Генерал-губернатор считал подготовку к государственному перевороту своим детищем, выпестованным собственным гением. А так слава может уйти к англичанам.

— Мсье Панин, вы же понимаете, что меня здесь нет, никогда не было и я, скорее, яд проглочу, чем дамся кому-то в руки. Моя страна откажется от признания любого участия, впрочем, как и от меня. Так что слава спасителя России будет вашей, господа, — Джон Спенсер тонко чувствовал настроение собеседников и смог понять, почему так нехотя общается генерал-губернатор.

Слухи о том, что император собирается лишить наследника права на российский престол, что хочет упечь старших сыновей Александра и Константина в Шлиссельбургскую крепость, а жену в монастырь, уже стали распространяться и в столице. Заговорщики поступили хитрее и пустили слух сначала в Москве. Московское дворянство с превеликим удовольствием, теша чувство собственной значимости, принялось рассказывать сенсационные сведения во всех крупных городах европейской части России. Дошли сплетни и до Петербурга.

С другой стороны, через Аргамакова получилось донести крамолу до императора, но уже другого характера. Государю сказали, что в столице ходят слухи о желании и Александра, и императрицы Марии Федоровны, столь разозленной любовными похождениями мужа, занять престол Российской империи.

На руку заговорщикам стало и то, что в Петербург прибыл племянник императрицы Марии Федоровны, Евгений Вюртембергский. Этот паренек двенадцати лет отроду сильно понравился своим воспитанием и целеустремлённостью русскому императору. Такие обстоятельства позволяли распространить слухи, что племянник императрицы будет назначен наследником российского трона.

— Теперь, господа,давайте обсудим, что может нам помешать? — спросил англичанин.

— Сперанский! — почти в унисон ответили оба русских вельможи.

Джон Спенсер задумался. Он уже понял, что обергофмаршал — персона не стандартная. Если сравнивать с шахматами, то почему-то на ум английскому шпиону приходила фигура «ферзь». Англичанина смущала такая высокая оценка роли Сперанского, но он привык доверяться своей чуйке.

— У вас есть предложение, как убрать Сперанского? — задал вопрос Джон. — С учетом того, что убить его уже пытались и не вышло, подстраивали дуэли, так же не получилось.

Русские аристократы молчали. Петр Пален имел некоторую свою креатуру, которую можно было бы назвать силовым блоком влияния генерал-губернатора. Однако Сперанский столь плотно окружил себя охраной, что покушение на него представляется весьма сложным делом. Куда пропал посол Уитворт, никто не знал, но Пален почти не сомневался, что это месть со стороны Сперанского. Сколько именно бойцов у гофмаршала не знал никто, но о странной базе подготовки малолетних то ли убийц, то ли охранников, в пригороде Петербурга генерал-губернатор был осведомлен. Ходили слухи, что у себя в имении он и вовсе содержит целую армию в тысячи штыков с артиллерией.

Были мысли проработать этот факт, что, мол, Сперанский готовит военный переворот. Но тут сильно портит героический опыт военных действий этого выскочки. Суворов благоволит Сперанскому, император, так и вовсе…

— Мы будем вынуждены либо подставить Сперанского, но за ним стоит канцлер Безбородко и хорошие отношения со стороны императора, либо дождаться его отбытия из Петербурга, — размышлял вслух Пален.

— Его жена? — спросил англичанин. — Она самое слабое место?

Оба заговорщика посмотрели на английского шпиона с недоверием и со скепсисом. Они всерьез считали себя людьми дворянской чести и демонстрировали нежелание воевать с женщиной. Между тем, Петр Алексеевич уточнил:

— Она охраняется лучше, чем сам Сперанский и почти не выходит из дома.

Наступила пауза, в ходе которой англичанин обдумывал, что можно сделать в такой ситуации.

— А, если, к примеру, поджечь како-нибудь важное его производство, он сорвется в поездку? — задумчиво спрашивал Спенсер.

— Если только погибнет кто-то из его сподвижников. И партнеров, — ответил Пален.

— Кулибин, — чуть ли ни выкрикнул вице-канцлер Панин.

— Кубилина тоже охраняют. Я этого точно не знаю, но, наверняка, охрана есть, — качая головой в отрицании сказал генерал-губернатор.

— Господа, а разве обязательно нам убивать Кулибина? — усмехаясь, сказал англичанин. — Достаточно вестового, чтобы донесли «печальные» новости из Нижнего Новгорода. Я же правильно понимаю, что этот мужик-изобретатель находится именно там?

Панин уважительно посмотрел на англичанина.

— Это может сработать. Особенно, если будет два письма, из которых одно от имени генерал-губернатора князя Вяземского, тестя Сперанского. Зная князя, как ленивого и неисполнительного чиновника, он, наверняка, редко пишет собственноручно письма. Ну, а подкупить его секретаря, думаю, можно будет, — размышлял вслух Пален.

Обсудив некоторые подробности операции по дискредитации еще одного ярого защитника император Павла, Аракчеева, заговорщики стали собираться прочь из дешевого, несоответствующего их статусу, дома.

На Аракчеева был компромат. Казалось бы, неподкупный и принципиальный человек прикрывает чудачество и продвигает по службе своего родственника. А еще заговорщики решили инсценировать самоубийство одного из офицеров, которого «мужлан» Аракчеев прилюдно оскорбил.

Процесс подготовки государственного переворота вошел в стадию, когда свернуть уже нельзя. Меньше месяца, главное, чтобы только убрать Сперанского и Аракчеева, и все, государственный переворот произойдет. Может получится еще успеть до начала русско-шведской войны, подготовка к которой идет семимильными шагами. Тогда и войны не случиться.