Спекулянтъ

Глава 6

Глава шестая

Окрестности аэропорта J.F.K.

США, Нью—Йорк. 15 апреля. 2009 год.

«…Мы ведем прямой репортаж с места

крушения правительственного лайнера. Место

трагедии оцеплено сотрудниками ФБР, ЦРУ и

АНБ. Пока еще досконально не известно,

находился ли на борту президент

Соединенных Штатов…».

(прямой эфир агентства Си—Эн—Эн).

***

Самарская губерния. 01 июля. 1896 год.

Дворянская улица. Крестьянский

поземельный банк.

Управляющий Самарского отделения Фрол Спиридонович Вощакин задумчиво рассматривал разложенные на столе кабинета бумаги. Он помнил Дениса — сына его родного племянника — совершенно другим: застенчивым, худеньким юношей, которого кроме книг, казалось, ничего не интересовало.

Сейчас же перед ним сидел молодой хищник прожорливой купеческой стаи, с уверенным и насмешливым взглядом ярко—зеленых глаз. Где—то внутри возникало ощущение, что молодой человек знает намного больше, чем хочет показать. И уж точно больше его самого — прожженного финансиста конца девятнадцатого столетия.

Переговоры длились уже больше трех часов, но банкир все еще не мог принять решения.

Прожект, предложенный молодым человеком, был не нов по сути самой идеи — аналогичную схему использовал еще известный американский спекулянт Бенджамин Хатчинсон, — но в деталях различия были кардинальными. К тому же американский вариант невозможно было технически применить в российских условиях: сказывалась отсталость отечественного биржевого рынка. А вот эта схема могла и сработать.

К тому же, опытного банкира не покидало чувство, что в рукаве у юноши спрятан козырный туз. И достанет он его явно не сейчас…

— Вы должно быть в курсе, молодой человек, — осторожно продолжил переговоры Вощакин, удивляясь про себя столь уважительному обращению к юному родственнику, — что подтоварные ссуды ограничены специальным уложением в 500 тысяч рублей. Все, что свыше — только по особому решению учредительного комитета.

— А мы не и просим подтоварную, — столь же вкрадчиво ответил Денис. — Ссуда может быть выдана под залог вексельных расписок, а уже обеспечением последних являются вот эти контракты…

Банкир хмыкнул. Схема действительно позволяла обойти действующий закон: на ценные бумаги ограничений не было. Закладные векселя таковыми и являлись. Да и сами контракты были составлены явно знающим стряпчим. Из них следовало, что торговый дом « Черников и сын», покупает на корню чуть ли не половину урожая Самарской и части соседних губерний.

Крестьяне получают десятипроцентный аванс сразу при подписании контракта, и цена остается неизменной до его полного окончания. А сумма выходила для крестьян очень даже заманчивой: при начальной стоимости нынешнего урожая (а банкир это знал из купеческих разговоров) в 85—90 копеек за пуд пшеницы, Черниковы предлагали сразу же рубль десять. И риска погодного не было: десятипроцентный аванс допускал гибель даже большей части урожая. Но уж больно сумма велика…

— Все равно — кредитный комитет может и не одобрить. Контракты, — банкир кивнул на лежащие, на столе бумаги, — штука хорошая, но обеспечением не являются.

— В крайнем случае, разобьем ссуду на несколько компаний. Или — по револьверной схеме — демонстративно пожал плечами Денис. — На первую партию зерна деньги у нас имеются. Она и пойдет в залог, а дальше — следующая партия…Так устроит?

Вощакин вновь кивнул: фирмы—однодневки в сомнительных комбинациях использовались частенько. И придуманы были задолго до нынешних реалий. Но про револьверную или, по—другому, пирамидальную схему, банкир слышал впервые — активное использование они получили только в двадцатом веке. Супруга одного известного мэра применяла данный прием для скупки акций Сбербанка. Этого, естественно, самарский банкир не знал.

Не знал он и того, что уже вторую неделю по основным зерновым уездам трех губерний — Самарской, Уфимской и Оренбургской — разъезжают молодые, шустрые покупщики торгового дома «Черников и сын». Свежеиспеченный старший приказчик Федька — теперь уже Федор Ефимович — ежедневно телеграфировал о состоянии дел. И уже было ясно, что предварительное число заявок на новый контракт намного превышает сумму запрошенной ссуды…

— Ну а если не наберется должного количества желающих? — сделал он очередную попытку обнаружить брешь в прожекте.

Денис молча выложил телеграммы и отчет со сводной цифрой потенциальных контрагентов.

— Ты не сумлевайся, Фрол Спиридонович! — с твердой уверенностью в голосе пробасил Иван Кузьмич. — Дениска тебя не подведет.

Управляющий поднялся из—за стола и с задумчивым видом прошелся по кабинету. Понимающаяся изнутри волна легкой дрожи — предвестника удачной сделки — не давала сосредоточиться. Он остановился перед молодым человеком, с безмятежным видом сидящим в кресле, и внимательно посмотрел ему в глаза.

— Наш банк еще никогда не выдавал таких крупных кредитов.

— Как говорил монах Тук, все бывает когда—то в первый раз.

Уточнять, что с этими словами легендарный персонаж из братства вольных стрелков задирал подол очередной девственнице, Денис не стал.

— Я про него не слышал. Кто это? — заинтересовался банкир.

— Казначей ордена тамплиеров, — не моргнув глазом, ответил молодой человек.

— Достойные слова, — уважительно произнес управляющий. — Чувствуется глубокий ум финансиста.

Не дождавшись ответа от собеседников, он продолжил:

— По уставу положено залоговый хлеб хранить на складах, имеющих договора с банком.

На мгновение задумавшись, Денис предложил:

— Выдадите доверенность на заключение договоров залогового хранения нашему торговому дому. Нам все равно нужно зерно где—то складировать. При таком варианте статья устава нарушена не будет.

Вощакин заразительно рассмеялся.

— У вас на все готов ответ.

— Не забывайте о том, что предлагаем на три процента больше стандартной ставки.

— Все равно сумма велика, даже для нашего банка, — уже внутренне согласившись, со вздохом пожаловался банкир. — В любом случае нужно будет получать разрешение учредительного комитета. Они должны вынести заключение по векселям вашего торгового дома. Без этого — никак.

На стол переговоров был выложен козырной туз.

— А вы им передайте, уважаемый Фрол Спиридонович, — понижая голос до таинственного шепота, наклонился к собеседнику Денис, — что наша благодарность не будет иметь границ. В пределах разумного…

***

Верно гласит народная мудрость: нет худа без добра. Жаркое лето, сгубившее значительную часть посевов, изо всех сил пыталось искупить свою вину. Сухая ветреная погода приводила зерно в товарные кондиции безо всяких механических ухищрений.

Владельцы хлебных амбаров, принимающие зерно на хранение и несущие убытки из—за резко уменьшившегося объема, пытались поднимать арендные ставки. Разочарование следовало незамедлительно: молодые, шустрые покупщики в жесткой форме ставили свои условия. Либо прежние договоренности, либо…Амбаров много — зерна мало.

На хлебных базарах царило схожее настроение. Привыкшие в урожайные годы диктовать свои цены, покупщики буквально рвали из рук друг у друга каждую подводу с зерном. Волна неурожая, набравшая ход в еще Европе, докатилась и до Самарской губернии.

Торги на хлебной бирже, лениво стартовавшие с девяносто копеек за пуд, через неделю напоминали пчелиный улей: заявки на продажу по цене полтора рубля, разлетались как куличи в пасхальное воскресенье.

Базарные диалоги не отличались особым разнообразием.

— Степан, купон будешь брать? Весь обоз возьму.

— И почем за пуд даешь?

— По девяносто пять копеек.

— Тебе Мирон не сюда надо, а в птичьи ряды. Там курей много — вот их и смеши.

— Побойся бога, земляк, хорошая цена… Э—эх, где наша не пропадала — рубль дам!

— Купцы Черниковы рупь и десять копеек дают. И за подвоз — особо.

— Так сколько ты хочешь, бисово отродье?!

— Рупь и тридцать копеек.

— Держи купон — забираю.

Накрыв хлебные регионы Российской империи, волна, продолжая набирать обороты, покатила обратно в Европу. Заголовки газет пестрели прогнозами голодной зимы. Паника нарастала… Зерна не было!!!

***

Самара. 25 сентября. 1896 год.

В известной самарской ресторации собирался в основном деловой и чиновный люд губернской столицы. В обеденное время переполненный зал разделялся по интересам: в левой, солнечной стороне, окнами выходившей на центральную улицу, собирались купцы и промышленники, в правой — вели чинные беседы судейские и биржевики.

Очень редко встречались столики с беззаботными студентами — цены в ресторации были кусачими. Немногие могли позволить себе и отдельные кабинки. Одна из них была забронирована главой торгового дома «Н.Е. Башкиров с сыновьями».

— И откель он только взялся, бисов сын, — пробурчал, с натугой отломив ногу прожаренного гуся, старший Башкиров…

Дородный, багроволицый мужчина, одетый в светлую «тройку» добротного немецкого сукна, был одним из самых богатых людей Поволжья.

— Да бог его знает, Николай Евстрафьевич — нацелился на оставшуюся ляжку его собеседник, не менее известный самарский мельник Шадрин. — Вроде бы, из Уфимской губернии…

Худощавый, с острым носом и глубоко посаженными глазами, он мало чем уступал своему сотрапезнику в хитром искусстве торговли зерном.

— У меня на мельницу за три дня сто подвод всего зашло, — невнятно сказал Башкиров, вытирая салфеткой лоснящиеся от гусиного жира губы. — Да и у тебя, Александр Фролович, чай, не больше?

— Да откуда большему—то взяться, — огорчение в голосе не мешало увлеченно разделывать копченую стерлядку. — Весь хлеб, чтоб им пусто было, под себя загребли.

— Не сиделось ему у себя, вылез на свет белый из своей берлоги, — продолжал жаловаться Николай Евстрафьевич, не забывая, впрочем, пополнять фужер дорогим испанским вином. — Чай, не мальчик уже.

— Так, по слухам, не он хозяйствует, — делился сведениями Шадрин, наливая из того же графина, — а младший — Дениска.

— Да—а, хороший волчонок подрастает. — Башкиров ловко подцепил с блюда скользкого угря и окунул прямо в соусницу. — Ну, ничего, скоро зубки—то подвыбьем…

Этой осенью у извечных соперников появился общий интерес: высокая цена на зерно не оставляла простора для привычных спекуляций, да и для собственных мельниц хотелось закупаться подешевле.

После того, как открылись первые хлебные базары, неожиданно проявилась нерадостная картина: и без того невеликий урожай, почти вполовину был скуплен уфимским купцом Черниковым. И, что самое плохое, он явно не торопился его продавать. Цена на бирже взлетела до двух рублей за пуд и стремилась дальше.

Маклеры Калашниковской биржи, что в Петербурге, слали панические телеграммы — горели контракты с чухонцами и остезийскими немцами. Стоял фрахт по Волге и владельцы барж грозились штрафами.

И вот неделю назад пришла первая хорошая новость — покупщики, все—таки, смогли набрать необходимый объем для горящих экспортных поставок. Осталось только перевезти его на баржи. Сегодня, скрашивая превратности купеческой судьбы сытным обедом, купцы ждали первого хлебного обоза. Чинная трапеза была прервана резко открывшейся дверью: в кабинет ввалился взмыленный приказчик Башкирова.

— Хозяин, подвод нема!

— Ты что несешь, дурень, как это — нема?

— Крестьянские черниковым возят, а артельные не едут.

— То есть, как не едут?

— Говорят, что арендованы уже. Но сами стоят — мух от лошадей отгоняют.

— Все артели?!

— Все хозяин, до единой!

— Так перекупи, идиот!

— Сказывают, что штрафы большие в договоре прописаны. Если заплатим — то поедут…

Купцы переглянулись. В обычные годы урожай перевозился неспешно — по мере надобности. Но и тогда проблемы с транспортом возникали периодически: хлеб был не единственным товаром, требующим перевозки. В этом же году урожай оказался востребован весь. И сразу…

Вслух можно было ничего и не говорить: волчонок нанес удар с самой неожиданной стороны.

— Сколько штраф?

— Тридцать копеек с пуда. И семь — за сам подвоз…

***

На калашниковской бирже появился новый хлебный экспортер — торговый дом «Черников и сын». По слухам, ходившим в финансовых кругах, на зерновой спекуляции дерзкие новички заработали огромный капитал: почти десять миллионов рублей.

В Петербургском «Биржевом вестнике» вышла разгромная статья известного журналиста Северского, клеймившего хлебных спекулянтов, наживающихся на крестьянском горбу. Имя Дениса Черникова шло первым по списку.

Светские модницы забрасывали редакцию «Вестника» письмами, требуя адрес новой известности.

Юлия Рябушинская получила нагоняй от дяди за долгую отлучку и приглашение на званый ужин для Дениса.