Спасатели планеты

Глава 7

На следующий день Старый созвал нас вновь, и сказал нам, что сто человек вызвались пойти с нами и стать донорами крови и объектами экспериментов для борьбы с лихорадкой Следопытов.

Переход через горы, совершенный с такими мучениями, в обратную сторону был легче. Наш эскорт из ста Следопытов оберегал нас от нападения, и они могли выбирать легкие пути.

Сразу же после того, как мы совершили долгий спуск к подножиям гор, Следопыты, — непривычные к путешествиям по земле в любое время и страдающие от непривычно малой высоты, начали слабеть. В то время, как мы становились сильнее, все больше и больше их выбивалось из сил, и наш путь замедлялся. Даже Хендрикс не мог остаться равнодушным к «животным-людям» к тому времени, когда мы достигли места, где оставили вьючных лошадей. И это Райф Сотт, а не кто другой, подошел ко мне и сказал в отчаянии: "Джейсон, эти бедные ребята могут так и не дойти до Карфона. Леррис и я знаем эту страну. Позвольте нам пойти вперед, насколько можно быстрее, и потребовать в Карфоне встречный транспорт — может быть, мы выбьем самолет.

Мы сможем послать из Карфона сообщение, чтобы в нашей терранской штаб-квартире готовились к встрече.

Я был удивлен и чувствовал легкую вину, что не подумал об этом сам. Я скрыл ее за иронией: — Я думал, вы палец о палец не ударите ради "моих друзей".

Райф сказал виновато: — Думаю, я в этом был неправ. Они пошли за нами из чувства долга, а это заставляет меня думать о них совершенно по-другому.

Регис, услышавший, как Райф излагает свой план, прервал свое молчание:

— Вам нет нужды идти вперед, Райф. Я послал более быстрое сообщение.

Я забыл о том, что Регис был обученным опытным телепатом. Он добавил:

— Для таких посылов существуют некоторые ограничения в дальности, но на Дарковере существует регулярная сеть, и один из посредников — девушка, которая живет на самом краю терранской зоны. Если вы скажете, что именно ей необходимо передать… — он слегка покраснел и поясил. — Насколько я знаю терранцев, она не оченьтто преуспеет, если просто подойдет к воротам и скажет, что должна кое-кому передать телепатическое сообщение. Не так ли?

Я улыбнулся при виде картины, которую он нарисовал в моем мозгу.

— Боюсь что нет, — признал я. — Велите ей пойти к доктору Форсу и передать сообщение от доктора Джейсона Элисона. — Регис с любопытством взглянул на меня — впервые я мог произнести свое имя среди остальных. Но он кивнул, не комментируя.

В течение следующего часа-другого он казался занятым сверх обычного, но некоторое время спустя подошел ко мне и сказал, что сообщение передано. Позже он передал ответ: самолет ждет нас, но не в Карфоне, а в небольшой деревне рядом с фортом Кадарин, где мы оставили свои грузовики.

Когда вечером мы разбивали лагерь, у нас была дюжина проблем, нуждавшихся в практическом решении: время и точное местонахождение форта, успокоение испуганных Следопытов, которые отважились покинуть лес, но не смогли заставить себя перейти через реку, посильная помощь больным. Но после того, как я сделал все от меня зависящее, после того, как наш лагерь утих, я присел возле крошечного костерка и стал смотреть в него, мучительно усталый. Завтра мы перейдем через реку и несколькими часами позже будем в терранской штаб-квартире. А потом…

А потом — потом ничего. Я исчезну, я буду полностью лишен возможности существовать, разве что в качестве призрака, тревожащего Джея Элисона в сновидениях. Как только он вернется к холодной обыденности дней, я стану не более, чем шелестом ветерка, лопнувшим пузырем, растаявшим облаком.

Роза и шафран гаснущего огня придавали форму моим видениям. Вновь, как в Городе Следопытов, Кила скользнула ко мне мимо огня, я взглянул на нее и вдруг понял, что мне этого не вынести. Я притянул ее к себе и пробормотал: "О, Кила, я не смогу даже вспомнить о тебе!". Она оторвала мои руки и сказала настойчиво:

— Послушай, Джейсон. Мы рядом с Карфоном, другие могут довести отряд до цели. Зачем тебе возвращаться с ними? Давай уйдем и никогда больше не вернемся. Мы сможем… — она остановилась, отчаянно покраснев, затем ее покрыла внезапная бледность, и наконец, она произнесла шепотом, Дарковер — большой мир. Нам найдется, где спрятаться. Я не думаю, что будут искать слишком далеко.

Они бы не стали искать. Я мог сказать Хендриксу — не Регису, телепат моментально мог бы меня разгадать — что отправляюсь в Картон с Килой. К тому времени, когда поймут, что я сбежал, они будут слишком заняты, обустраивая Следопытов в Терранской зоне. Как сказала Кила, этот мир велик. И я в нем не буду одинок.

— Кила, Кила, — сказал я беспомощно, и прижал ее целуя. Она закрыла глаза, и я долго глядел в ее лицо. Оно прекрасное, неженственное и смелое, и все остальное в ней было красиво. Это был взгляд прощания, и я знал это, если она не знала.

Вскоре она чуть отодвинулась и ровный голос был более плоским и невыразительным, чем обычно.

— Нам лучше уйти, пока остальные не проснулись, она увидела, что я не двигаюсь. — Джейсон…

Я не мог смотреть на нее. Приглушенно — из-за рук, прижатых к лицу, я сказал: — Нет, Кила. Я обещал Старому заботиться о своем народе в терранском мире.

— Ты не сможешь там заботиться о них. Ты не будешь собой!

Я сказал вяло:

— Я напишу письмо, чтобы напомнить себе. У Джея Элисона очень сильное чувство долга. Он позаботится о них. Ему это будет не по душе, но он это будет делать до последнего вздоха. Он лучше, чем я, Кила. Тебе надо забыть обо мне, — сказал я устало. — Меня никогда не было.

Это был не конец. Она умоляла, и я не знал, как смог пройти сквозь этот ад и не уступить. Но в конце концов она убежала, плача, и я вытянулся возле огня, проклиная Форса, собственную глупость, а более всего проклиная Джея Элисона, ненавидя свое "второе я" мучительной болезненной ненавистью.

Но перед рассветом я проснулся при отблесках огня, и в темноте вокруг моей шеи были руки Килы, тело ее было прижато к моему, сотрясаемое конвульсиями плача.

— Я не могу убедить себя, — плакала она. — И я не могу изменить тебе — и не стала бы, если бы могла. Но я могу, пока могу — я буду твоей.

Я прижал ее к себе. И на мгновение мой страх перед завтрашним днем, ненависть к человеку, который играл моей жизнью, были смыты сладостью ее рта, теплого и жадного. В свете умирающего дня, в отчаянии, зная, что я все забуду, я ее взял. Чьим бы я ни стал завтра, сегодня я был ее.

И я понял теперь, что чувствует человек, когда любит в тени смерти хуже, чем смерти, потому что мне предстояло жить холодным призраком в себе самом, жить холодными днями и ночами. Время текло в жару и отчаянии — мы пытались уместить целую жизнь в несколько украденных часов. Но когда я посмотрел в мокрое лицо Килы в свете зарождающейся зари, моя горечь исчезла.

Я могу исчезнуть навсегда, стать призраком, ничем, быть унесенным ветром человеческой памяти. Но в этой последней гаснущей искре воспоминаний я буду навсегда благодарен, если призраки имеют благодарность, тем, кто вызвал меня из ниоткуда и дал познать это: дни борьбы и дружбы, чистые ветры гор, вновь дующие в лицо, последнее приключение, теплые губы женщины в моих руках.

За эти немногие дни я прожил больше, чем мог бы прожить Джей Элисон за все эти белые стерильные годы. Я прожил жизнь. Я не буду больше винить его.

На следующее утро, войдя в пределы небольшой деревни, где нас должен встречать самолет, мы обнаружили, что жилища полностью опустели: ни одна женщина не ходила по улица, ни один мужчина не вышел на обочину, ни один ребенок не играл на пыльных площадках.

— Началось, — сухо сказал Регис и вышел из ряда, направляясь к дверям безмолвной хижины. Через минуту он позвал меня, и я заглянул внутрь.

Лучше бы я не делал этого. Картина могла свести с ума.

Там лежали старик, две молодые женщины и дюжина детей от четырех до пятнадцати лет. Старец, один из детей и молодая женщина были совершенно мертвы, лица по дарковерскому обычаю закрыты зелеными ветвями. Другая молодая женщина скорчилась у очага, платье ее было забрызгано смертельной рвотой. Дети… Даже теперь я не могу вспомнить об этих детях без стона. Один, очень маленький, был на руках женщины, когда она упала; позже он выполз на свободу. Остальные были в неописуемом состоянии, и самое худшее было, что один из них был еще жив и слабо шевелился. Регис слепо отвернулся от двери и прислонился к стене. Плечи его вздымались — нет, не от отвращения, понял я, от горя. Слезы текли по рукам и капали на землю, и когда я взял его за руку и отвел в сторону, он упал на меня.

Он произнес надломленным, убитым голосом:

— О Боги, Джейсон, эти дети. Если бы вы когда-либо сомневались в том, что делали, что делаете, подумайте о них, о том, что вы спасаете от этого целый мир, о том, что вы делаете то, что не под силу даже Хастурам.

Мое горло сжалось от чего-то иного, чем сочувствие.

— Лучше подождите, пока мы не выясним, могут ли терранцы справиться с этим, и уйдите от этой двери. У меня иммунитет, но у вас его нет.

Я должен был оттащить его, как ребенка, от дома. Он взглянул мне в лицо и сказал совершенно зловеще: — Не знаю поверите ли вы, но я отдал бы свою жизнь двенадцать раз, лишь бы этого не было.

Это было странное выражение благодарности. Но меня оно почему-то устроило. И затем, когда мы ехали через деревню, я потерялся или попытался потеряться в попытках успокоить следопытов, которые никогда не видели города на земле, не видели и не слышали самолета. Я избегал Килу.

Мне не хотелось последних слов прощаний. Мы с ней уже попрощались.

Форс провел замечательную работу по подготовке квартир для Следопытов и, после того, как они были с удобствами размещены и успокоены, я опустился усталый и одетый в форму Джея Элисона. Я посмотрел в окно на далекие горы и на ряд книг о восхождениях, которые я в молодости покупал в чужом мире, а Джей при этом удерживал шальной осколок личности, который вступал в неистовый конфликт с моим разумом:

— Что-то спрятано — поди и разыщи" — Что-то потерялось за горами…" Я только начал жить. Разумеется, я заслуживал лучшей участи, нежели исчезновение после того, как открыл жизнь.

Можно ли человека, не знающего, как надо жить, вовсе лишать жизни? Джей Элксон, этот холодный человек, который никогда не заглядывал за горы должен ли я потеряться в нем?

Что-то потерялось за горами… Да нет, не что-то, потеряться мог лишь я сам. Я начал испытывать всепоглощающее чувство долга, которое привело меня сюда. Сейчас слишком поздно, и я горько сожалел — Кила предлагала мне жизнь. Конечно же, я никогда ее больше не увижу.

Стоит ли сожалеть о том, чего я уже никогда не вспомню? Я вошел в офис Форса, как если бы входил в свой дом.

Я был…

Форс тепло приветствовал меня.

— Сядьте и расскажите обо всем, — настаивал он.

Я бы предпочел не говорить, но вместо этого, повинуясь какому-то порыву, я сделал полный доклад. По ходу его непонятные вспышки озаряли сознание и гасли. К тому времени, когда я понял, что среагировал на постгипнотический приказ и сейчас вновь нахожусь под гипнозом, было слишком поздно, и я мог лишь думать, что это хуже, чем смерть, потому что в этом случае я жив.

Джей Элисон выпрямился в кресле и педантично застегнул манжетку, прежде чем сжать рот в некое подобие улыбки.

— Итак, я могу предполагать, что эксперимент увенчался успехом?

— Полным успехом, — голос Форса отчего-то был слегка хриплым и раздраженным, но Джея это не интересовало; за эти годы он усвоил, что большинство его начальников и подчиненных недолюбливает его, и давно уже перестал беспокоиться по этому поводу.

— Следопыты согласились?

— Согласились, — сказал Форс удивленно. — Вы разве помните что-то?

— Кусками. Обрывки кошмара, — Джей Элисон опустил взгляд на тыльную сторону кисти, сжав заболевшие пальцы и прикоснулся к зудящему красному шраму. Форс проследил за направлением его взгляда и сказал не без симпатии: — Не беспокойтесь насчет руки, я ее как следует осмотрел. Она полиостью в порядке.

Джей сказал натянуто: — Похоже, в этом деле присутствовал очень серьезный риск. Не могли бы вы подумать о том, что это для меня значило, если бы я перестал ею владеть?

— Это был определенный риск, если он и был, — сухо сказал Форс. Джей, вся эта история записана на пленку, так, как вы мне ее рассказали. Хотите послушать, что сделало ваше "второе я"?

Джей помедлил. Затем он вытянул длинные ноги и встал:

— Нет, не думаю, что мне нужно это знать, — он помедлил, успокаивая подергивание болевшего мускула, и нахмурился. Что случилось, что могло случиться, отчего внутренняя боль кажется серьезнее, чем боль от разорванного нерва.

Форс следил за ним, и Джей спросил раздраженно: — В чем дело?

— Один черт, вы холодная рыба, Джей.

— Я не понимаю вас, сэр.

— И не поймете, — пробормотал Форс. — Смешно. Мне нравилась ваша подавленная личность.

Рот Джея растянулся в невеселую усмешку.

— Надо думать, — сказал он быстро и повернулся.

— Идите, если я соберусь заняться этим проектом, я обследую добровольцев и выделю доноров.

Но за окном были снежные гряды гор. Таинственные, они вновь привлекли его внимание. Непонятно, загадочно…

— Замечательно, — сказал он и пошел в свой кабинет.