Когда через некоторое время я окончательно проснулся, мне показалось, что здесь никого нет. Я лежал на кожаном диване в пустой белой комнате с громадными окнами, сделанными наполовину из прозрачного стекла. По ту сторону прозрачных окон были видны заснеженные остроконечные вершины гор, которые превращались в толще стекла в причудливые прозрачные тени.
Пока сознание и память подыскивали названия всему этому — голому помещению, оранжевому сверкающему свету громадного солнца, тусклым горам, я обнаружил сидящего за полированным столом человека; мне никогда не доводилось видеть его раньше. Человек молча наблюдал за мной. Он был уже немолод, круглолиц, с белесыми бровями и жидкими выцветшими волосами, обрамлявшими резко очерченный лоб — розовый, совершенно голый. На нем был белый форменный плащ, по эмблеме на кармане я понял, что он из медицинской службы Гражданской штаб-квартиры Терран Трейд-сити.
Я вполне сознательно оценивал все это. Это уже было в моем сознании, когда я проснулся и пришел в себя настолько, что стал способен воспринимать окружающую реальность. Привычные горы, привычное солнце и странный человек.
В этот момент он обратился ко мне. Вполне по-дружески, так, как если бы это было обычным делом — встретить совершенно незнакомого человека, зашедшего на коктейль.
— Разрешите вас побеспокоить? Скажите, как вас зовут?
Что ж, это было вполне естественно. Если бы я обнаружил у себя дома какого-нибудь типа — если бы у меня был дом — я бы тоже поинтересовался его именем.
Я свесил ноги с дивана, поболтал ими по полу и принял устойчивое положение, придерживаясь одной рукой. Комната в головокружительном круговороте завертелась вокруг меня.
— На вашем месте я не стал бы пока так садиться, — заметил он, пока пол успокаивался, после чего повторил вежливо, но настойчиво: — Так как вас зовут?
— Да, да, имя… Как же его?
Я продирался сквозь наслоения какой-то серой ваты в мозгу, мучительно пытаясь заставить язык выбирать из всех знакомых звуков те несколько самых близких, которые бы сложились в мое имя. Я разозлился.
— Это черт знает что!
Тяжелый случай. Я сглотнул.
— Успокойтесь, — мягко сказал круглолицый.
Это было куда легче сказать, чем сделать. Я пялил на него глаза, все больше паникуя, и наконец выдавил из себя: — Но… но скажите, у меня что, амнезия или еще что-нибудь?
— Что нибудь еще.
— Как меня зовут?
— Погодите, не все сразу. Я уверен, что вы вспомните все достаточно быстро. А пока, как мне кажется, вы можете ответить на другие вопросы. Сколько вам лет?
Я быстро и нетерпеливо ответил: — Двадцать два.
Круглолицый небрежно что-то чиркнул в карточке.
— Интересно. Вы знаете где вы?
Я обвел взглядом помещение и сказал: — В штаб-квартире Террена. Судя по вашей форме, я бы сказал, что мы в медицинской службе на восьмом уровне.
Он кивнул и опять чиркнул в карточке, поджав губы.
— Можете вы мне сказать, на какой вы планете?
Я рассмеялся.
— На Дарковере, — я фыркнул, — надеюсь! Если хотите, я могу назвать луны или дату образования Трейд-сити, или еще что-нибудь.
Он улыбнулся.
— Вспомните, где вы родились.
— На Саммаре. Я оказался здесь три года назад — мой отец раньше занимался картографией… — я внезапно замолк, потрясенный. — Он умер!
— Скажите, как звали вашего отца?
— Так же ка, к и меня. Джей… Джейсон… - вспышка воспоминаний озарила мой мозг и остановила меня на середине слова. С его стороны это был неплохой ход, хотя он и не вполне сработал. Доктор сказал успокаивающе: Мы совсем неплохо продвинулись.
— Вы что-то от меня скрываете, — проговорил я. — Кто вы? Почему вы задаете эти вопросы?
Он указал на табличку на своем рабочем столе. Я прищурился и с трудом прочитал надпись "Рэндл… Форс… заведующий отделением", и снова курсивом "Доктор Форс".
— Вы доктор Форс, не так ли? — спросил я.
— А вы в этом уверены?
Я оглядел себя и потряс головой.
— Может быть я доктор Форс? — сказал я, решив для начала посмотреть, нет ли на мне белого халата с эмблемой врача. Но ничего похожего я не увидел — я был одет во что-то другое. Да, похоже, я не доктор, тогда кто же я? Слегка отодвинув рукав, я обнаружил длинный шрам треугольной формы у самого запястья. Доктор Форс — теперь я был убежден, что это он — следил за выражением моих глаз.
— Откуда это у вас?
— Поножовщина. С одной из тех банд, знаете ли, что постоянно держат город в напряжении, — память снова подвела, и я в отчаянии простонал: — У меня все спуталось! Что случилось? Почему я оказался здесь? Авария? Амнезия?
— Не думаю. Я объясню позже.
Я встал и нетвердыми шагами направился к окну. Ноги отказывались повиноваться. Для меня было жизненно важно прорваться сквозь опутывающие меня тенета, перешагнуть через этот невидимый барьер.
Подойдя к окну, я стал жадно глотать холодный и сладковатый воздух.
— Я бы чего-нибудь выпил, — сказал я.
— Неплохая идея, хотя я обычно не рекомендую.
Форс вынул из выдвижного ящика плоскую бутылку и налил жидкость чайного цвета в бокал. Спустя минуту он налил еще порцию — для себя.
— Ну поехали, и сядьте, если вам не трудно. Вы действуете мне на нервы, болтаясь по комнате.
Сидеть мне не хотелось. Я широко шагнул к двери и резко распахнул ее. Голос Форса стал низок и нетороплив.
— Что-то случилось? Вы, конечно, можете уйти, если хотите, но, может быть, вам лучше на минуту присесть и сказать мне кое-что? Например, куда вы хотите идти?
От этого вопроса мне сразу сделалось неуютно. Я еще раз глубоко вздохнул и вернулся в комнату.
— Да вы пейте, — сказал Форс, и я влил в себя все, что оставалось в стакане. Он, не спрашивая, налил еще, и я одним глотком отправил выпивку туда же, почувствовав, как твердый комок внутри размякает и рассасывается.
— Так, еще и клаустрофобия. Типичный случай, — сказал доктор Форс и сделал на карточке первую пометку.
Меня все это порядком утомило. Я жутко устал от Форса и его разговоров, но внезапно почувствовал, что мне становится смешно — вероятно, сказывалось действие напитка.
Форс вдруг показался мне немного забавным человечком, запершим самого себя в эти стены и говорящим о клаустрофобии глядя на меня, как на большое насекомое.
Я отставил бокал.
— Не пришло ли время получить некоторые разъяснения?
— Ну если этого вам так хочется, я могу их дать. Как вы чувствуете себя?
— Прекрасно, — я снова сел из диван. — Что вы подмешивали в эту выпивку?
Он самодовольно ухмыльнулся.
— Секрет фирмы. Что же касается объяснений, прежде всего дадим вам посмотреть фильм, который мы сделали вчера.
— Посмотреть? — я сделал паузу. — В конце концов мы теряем время.
Он нажал на кнопку на столе и сказал в микрофон.
— Сарвеленс, дайте нам экран… — Он проговорил ряд непонятных чисел.
Я тем временем, лениво развалясь, отдыхал на диване.
Форс подождал ответа, после чего коснулся другой кнопки, и стальные жалюзи бесшумно опустились на окна, затемнив их. Темнота как ни странно, подействовала на меня лучше, чем свет. Я откинулся, устраиваясь поудобнее. В то время, как одна из стенок превращалась в огромный экран, я приготовился смотреть, а Форс подошел и сел на кожаный диван рядом со мной. И в то же время на экране Форс сидел за столом и смотрел на человека, незнакомого мне, прогуливающегося по помещению. Так же, как и Форс, незнакомец носил белый халат с эмблемой на рукаве. Я невзлюбил его с первого взгляда. Он был высоким, тощим, что вместе с суровым неподвижным лицом как бы составляло одну тонкую линию. Я подумал, что ему было где-то около сорока.
— Присаживайтесь, доктор, — сказал доктор Форс на экране, и я сделал глубокий вдох, оглушенный странным чувством: Я БЫЛ ЗДЕСЬ ДО ЭТОГО! И ВСЕ ЭТО ВИДЕЛ РАНЬШЕ! Мои чувства были странно перепутаны. Я сидел и смотрел, и в то же время знал, что так уже было. Но это было, как во сне, когда спящий сразу и смотрит его и присутствует в нем.
— Присаживайтесь, доктор, — сказал Форс. — Вы принесли рапорты?
Джей Элисон осторожно взял предложенный стул и нервно присел на его краешек. Он сел очень прямо и только слегка наклонился вперед, чтобы передать толстую подшивку бумаг через стол. Форс принял ее, но открывать не стал.
— Итак, ваши соображения, доктор Элисон?
— Здесь нет места сомнениям.
Джей Элисон говорил высоким голосом, тон его был настойчив.
— Это соответствует статистическим моделям для всех зафиксированных проявлений 48-летней лихорадки. Кстати, сэр, почему нам не подобрать название получше для такого специфического заболевания? Термин "48-летняя лихорадка" означает лишь лихорадку продолжительностью в 48 лет, вернее, пандемию, возвращающуюся каждые 48 лет.
— Лихорадка, которая была 48 лет назад, тоже была «лишь» лихорадкой, сказал Форс со зловещей улыбкой. — И, несмотря на это, все, что мы о ней знаем — это только название. Можете называть ее сами, как вам угодно. Как вам, например, болезнь Элисона?
Джей Элисон приветствовал эту выходку хмурым взглядом.
— Насколько я понял, цикл болезни как-то связан с повторяющимися каждые сорок восемь лет совпадениями четырех лун. Кстати, это объясняет, почему дарковерцы так суеверны. Луны имеют необыкновенно эксцентричные орбиты, — я не силен по этой части, я цитирую доктора Мура. Если же инфекцию переносят животные, мы никогда не узнаем этого. Судя по средне-статистическим моделям, похоже на то. Сначала было несколько случаев в горных районах, а уже через месяц — больше сотни случаев примерно в той же части планеты. Потом ровно три месяца количество случаев не увеличивалось. Следующий подъем оценивается числом только зарегистрированных случаев — в несколько тысяч, а еще три месяца спустя он достиг размеров настоящей эпидемии, выкашивающей все. население Дарковера.
— Да, все так, — согласился Форс. Они оба склонились над папкой. Джей Элисон слегка отодвинулся, избегая соприкосновения с собеседником. Спустя некоторое время, Форс сказал: — Мы имеем торговое представительство на Дарковeре уже 152 года. Первая вспышка этой болезни убила более трехсот человек. Дарковерцы находились в более затруднительном положении, чем мы. Последняя вспышка, насколько я знаю, была менее жестокой, но все же достаточно тяжелой. Она дала восемьдесят семь процентов смертных случаев для людей, конечно. Как я понимаю, Следопыты от этого не умирают?
— Дарковерцы называют эту болезнь лихорадкой Следопытов, доктор Форс. Следопыты фактически не восприимчивы к ней. Болезнь существует среди них и, как легкое недомогание, передается детям. И когда каждые сорок восемь лет она вспыхивает в опасной форме, большинство Следопытов уже имеют иммунитет. Может, вы слышали, я тоже перенес эту болезнь еще ребенком.
— Вы, может быть, единственный терранец из всех когда-либо заключавших контракт, кто заболел и выжил.
— Следопыты — переносчики болезни, — сказал Элисон. — Я думаю, логичнее всего было бы сбросить парочку водородных бомб на города Следопытов и уничтожить их напрочь для всеобщего блага.
Сидя в темном помещении, я почувствовал, как все мои мышцы окаменели от ярости. Форс тихонько сжал мое плечо и шепнул: "Ну-ну, полегче, парень!" Доктор Форс на экране раздраженно взглянул на Элисона и тот с неприязнью сказал:
— Я не имею в виду буквально это. Но ведь Следопыты — негуманоиды. Это не будет геноцидом, просто работа по искоренению, мера для поддержания общественного здоровья.
Форс был явно шокирован и, казалось, точно знал, что этот молодой человек подразумевал именно то, что сказал.
Он ответил:
— В Галактическом Центре склонны определять дарковерцев как людей, и, честное слово, Джей, ведь вы, вероятно, будете ссылаться на то, что это просто защита! Как же вы можете вообще говорить, что они негуманоиды, после того, как пользовались их гостеприимством? Так или иначе, за время, пока их статус не будет окончательно установлен, половина уже признанных гуманоидов на Дарковере может умереть. Нужно придумать решение получше.
Он отодвинул стул и выглянул в окно.
— Я не буду особенно вдаваться в политические аспекты ситуации, сказал он. — Вы интересовались терранской имперской политикой, да и я не знаток ее; но даже если бы вы были слепы, глухи и немы, вы не могли бы не знать, что на Дарковер делают большие ставки. Дарковерцы больше нас продвинулись в некоторых причинных науках, но до настоящего времени они не знают, что Терра может предложить взамен. Однако, и это уже очень много, они знают и вынуждены согласиться, что наша медицина лучше, чем у них.
— У них ее практически не существуете. — Верно, и это может быть первой причиной в барьере между нами. Вы вряд ли представляете себе значение этого, но посол получил предложение от самих Хастуров.
Джей Элисон проворчал: — Я что, обязан удивиться?
— На Дарковере, черт возьми, можно удивиться, если Хастуры чем-нибудь вдруг заинтересовались.
— Я понимаю, они телепаты или что-то в этом роде.
— Телепаты, психокинетики, парапсихологи, а может быть, и еще что-нибудь. Так вот, один из Хастуров, согласен, что довольно молодой и не очень важный — внук старшего из них — пришел в покои посла лично, понимаете? Он сделал предложение, если терранская медицина поможет Дарковеру справиться с лихорадкой Следопытов, они, в свою очередь, обучат отобранных терранцев технике матрицирования.
— Вот-это да! — прошептал Джей. Эта уступка превзошла самые необузданные мечты терранцев. Вот уже сотни лет они пытались выпросить, купить или украсть хоть какие-нибудь крупицы таинственной науки, изучающей технику матрицирования. Это была та диковинная наука, при помощи которой можно было превратить материю в чистую энергию и наоборот без промежуточных стадий и без деления атомного ядра в конце процесса. Техника матрицирования сделала дарковерцев равнодушными к соблазнам терранской передовой технологии. Джей добавил: — Мне кажется, что дарковсрская наука сверхценна. Кроме того, я вижу и пропагандистскую сторону этого.
— Не говоря уже о гуманности самого лечения.
Джей Элисон равнодушно пожал плечами.
— Пока реальная точка зрения на это такова — сумеем ли мы лечить сорокавосьмилетнюю лихорадку?
— Пока нет. Но мы будем первыми. Во время последней эпидемии один ученый с Терры открыл в крови Следопытов особую фракцию, содержащую антитела, противодействующие лихорадке. Отделенная от сыворотки, она сильно понижает опасность эпидемической формы, превращая ее в более легкую. Досадно, что сам он умер во время эпидемии, так и не завершив своей работы, а его дневники не обнаружены до сих пор. У нас на Дарковере сейчас 18000 мужчин, да еще их семьи. Джей, скажу откровенно, если мы потеряем слишком многих из них, то нам придется покинуть Дарковер — большое начальство на Терре еще может списать потерю гарнизона вольных торговцев, но всю колонию Трейд-сити… И это еще не говоря о престиже, который мы потеряем, если наша хваленая медицина не сможет спасти Дарковер от эпидемии. У нас есть ровно пять месяцев. Нам не успеть синтезировать сыворотку за такой короткий срок. И мы вынуждены обратиться к Следопытам. Вот почему я вызвал вас сюда. Вы о них знаете больше, чем все жители Терры. Вы должны помочь! Вы провели восемь лет в Гнезде.
Внезапно я сел, выпрямившись, озаренный вспышкой памяти. Джей Элисон, как я полагал, был на несколько лет старше меня, но у нас было кое-что общее. Эта холодная рыба в образе человека делила со мной то переживание чудесных лет, проведенных в чуждом мире.
Джей Элисон нахмурился, недовольный.
— Это было давно. Я был тогда ребенком. Мой отец разбился в экспедиции над Геллерами — одному богу известно, что его дернуло решиться на такой легкомысленный шаг. При этих противных встречных ветрах… Я пережил падение только благодаря счастливой случайности и жил со Следопытами, как я уже рассказывал, до тринадцати или четырнадцати лет. Я уже почти ничего не помню, дети не особенно наблюдательны.
Форс наклонился над столом, пристально глядя Элисону в глаза.
— Вы ведь говорите на их языке, не так ли?
— Я когда-то знал его, полагаю, что смогу вспомнить под гипнозом. Но зачем? Вы хотите, чтобы я что-нибудь перевел?
— Не совсем. Мы хотим отправить вас в экспедицию к Следопытам.
Сидя в темноте и глядя на испуганное лицо Джея, я думал: Боже, какое приключение! Неужели они предложат мне пойти с ним?
Форс немного помолчал.
— Это будет трудный путь. Вы знаете, что из себя представляют Геллеры. Все же вы сумеете покорить горы, ведь это было вашим увлечением до того, как вы пришли в медицину.
— Я перерос детские увлечения много лет назад, сэр, — натянуто сказал Джей.
— Мы предоставим вам лучших проводников, каких только сможем, терранцев или дарковерцев. Но все они не смогут сделать того, что сможете вы. Вы знаете Следопытов, Джей. Вы отлично сумеете убедить их сделать то, чего они никогда прежде не делали.
— Что же это? — подозрительно спросил Элисон.
— Покинуть горы. Приведите нам добровольцев-доноров, и мы сможем, если наберем достаточно крови, выделить нужную фракцию и синтезировать ее, вовремя предотвратив тем самым эпидемию. Эта миссия трудна и опасна, как адово пламя, но кто-то должен ее выполнить и боюсь, вы — единственный подходящий человек.
— Мне кажется, мое первое предложение лучше. Бомбу на Следопытов, бомбу на Геллеры, а то и сразу на всю планету.
Черты лица Джея исказила ненависть, которую, спустя минуту, он взял по контроль, после чего продолжил: — Я… я не хотел бы этого. В принципе, я вижу, что это нужно только… — он замолчал и сглотнул.
— Прошу вас, продолжайте. Что вы хотели сказать?
— Не знаю, так ли хорошо я подхожу, как вы думаете. Нет, не прерывайте. Видите ли, я нахожу туземцев Дарковера неприятными, даже гуманоидов. Что же касается Следопытов…
Это окончательно вывело меня из себя. Я не мог больше терпеть и прошипел Форсу: "Остановите этот проклятый фильм! Вы не представляете себе, как выставляете себя на посмешище, давая ему такое поручение. Я бы лучше…" Форс огрызнулся: "Заткнитесь и слушайте!" Я заткнулся.
Джей Элисон молчал, он был возмущен. Форс не дал ему возможности до конца объяснить, почему он отказался даже преподавать в медицинском колледже для дарковерцев, основанном терранской империей. Он оборвал его и раздраженно произнес: — Мы знаем все это. Но вам, Джей, вероятно, никогда не приходило в голову, что это может составлять для нас определенное неудобство — знания, которые нам жизненно необходимы, будут лежать без движения, пока, чисто случайно, не попадут в руки какого-нибудь человека, который должен еще оказаться настолько любопытным, что использует их.
Элисон даже не шевельнул ресницами, хотя на его месте я уже давно бы скорчился.
— Я отдаю себе полный отчет, доктор.
Форс глубоко вздохнул.
— Вполне могу допустить, что сейчас, в данную минуту, вы не подходите, Джей. Но скажите, вы знаете что-нибудь о психодинамике?
— К сожалению, немного, — в голосе Элисона явно не было сожаления. Он прозвучал так, будто ему до смерти надоел этот разговор.
— Могу я сказать прямо, может быть, даже задев вас?
— Извольте, я не очень-то обидчив.
— По-существу, доктор Элисон, человек настолько может сдерживать в себе приобретенные желания, комплексы, насколько ясно он сам представляет свою «второстепенную» личность. В невротических индивидуальностях этот комплекс, совокупность личных характерных черт, иногда дробится, и мы получаем синдром, известный как "многократная или чередующаяся личность".
— Я изучал несколько классических случаев. Это не там была женщина с четырьмя личностями?
— Именно. Однако, вы не невротик, и поэтому обычным путем у вашей подавленной личности не будет ни малейшего шанса взять над вами верх.
— Спасибо, — сказал Джей с сарказмом. — Как бы мне теперь из-за этого и вовсе не потерять сон.
— Тем не менее, как я полагаю, вы обладаете такой "второстепенной личностью", хотя это и не бросается в глаза. Этот второстепенный — скажем, тоже Джей — объединяет в себе все ваши черты, которые вы стараетесь подавить. Он общителен, где вы застенчивы и ненатуральны, безрассудно смел, где вы осторожны, словоохотлив в то время, когда вы неразговорчивы; он, может быть, получает удовольствие от активных действий ради самих этих действий, в то время, как вы честно упражнялись в гимназии только для собственного здоровья. И он даже может вспоминать Следопытов не с антипатией, а с благодарностью.
— Короче — сочетание всех нежелательных черт характера?
— Это смотря с какой стороны посмотреть. Естественно, он будет представлять собой все черты характера собранные вместе, которые вы, Джей, считаете нежелательными. Но если его каким-то образом освободить, он может быть полезным для нашей работы.
— Но откуда вы будете знать, такой я или иной в настоящий момент?
— Я не знаю, но это интересный вопрос. Видите ли, более закомплексованные… — Форс закашлялся и поправился, — более высоко организованные личности обладают такой сдержанной "второстепенной личностью". Вот скажите, не чувствуете ли вы время от времени себя способным сделать что-нибудь такое, что совершенно для вас нехарактерно?
Видя, чего стоит ему это признание, я чуть ли не посочувствовал Элисону.
— Ну-у… да. Например на днях, несмотря на то, что я одеваюсь всегда скромно, — он мельком взглянул на свой форменный халат, — я вдруг почувствовал желание купить… — он снова замолчал, его лицо стало приобретать неприятный землисто-красный цвет, и он, наконец, пробормотал, ярко-красную, такую цветную, спортивную рубашку.
Сидя в темноте, я испытывал невольное сострадание к этому жалкому остолопу, теряющему душевное равновесие и стыдящемуся даже обыкновенного человеческого желания, каким-то чудом появившегося у него.
На экране Элисон свирепо хмурил брови.
— Безумное желание.
— Но тем не менее, оно было. Ну так как, Элисон? Вы может быть, единственный терранец на Дарковере, вообще единственный человек, который может дойти до Гнезда и не погибнуть.
— Сэр, как гражданин Империи, я не имею альтернативы, не правда ли?
— Джей, смотрите сами, — сказал Форс, и я почувствоваю, как он старается перешагнуть через барьер непонимания и найти контакт с душой этого холодного сдержанного молодого человека. — Мы не можем никому приказать делать что-нибудь похожее на это. За исключением обычных опасностей существует еще одна опасность — разрушение вашего личного равновесия и, может быть — нaвсегда? Я прошу вашего добровольного согласия на то, что превосходит понятие долга. Как человек человека. Ваше слово?
Я замер, ожидая ответа. Джей Элисон смотрел в окно, и я увидел, что он с силой сжал сплетенные длинные руки так, что хрустнули суставы пальцев. Он сделал странный жест и, наконец, сказал:
— У меня нет выбора, нет другого пути, доктор, Я попытаю удачи, я пойду к Следопытам.