Спартак

20

Мы остановились в двух лигах южнее Гераклия. К вечеру деканы подали центурионам списки «найденышей», которые были благополучно доставлены военачальникам. По войску расползлись слухи, начались волнения. Чтобы пресечь разного рода псевдо толкования, я облачился в консульскую тогу и лично выступил перед людьми из списков, подробно рассказав о состоянии дел в нашем войске и необходимости скорейших перемен во благо общего дела. В лоб последовал прямой вопрос — с какой целью делается разделение. Я честно признался, что вижу единственный шанс продолжить нашу борьбу в том, чтобы попытаться сдержать прорыв Красса и уйти в отрыв к Брундизию. Бойцы встретили мою речь с ликованием. Каждый осознавал в каком тяжелом положении мы оказались, а подавляющее большинство восставших ожидало перемен, подоспевших в виде принятого мною решения о разделения войска под Гераклием. Замученные войной и тягостями, рабы охотно согласились встретиться с римскими легионами, значительно превосходящими их в численности, лицом к лицу. Не нашлось ни одного человека, кто бы бросил меч и покинул войско, услышав свое имя в списках, поданных деканами.

Я испытывал смешанные чувства. Гордость за людей, вставших под знамена нашей общей борьбы, сочеталась с горечью непреодолимой потери. Глубоко в душе я чувствовал себя предателем, бросавших своих людей на убой. Я понимал, что все до одного попавшие в списки рабы — смертники. Несколько раз будто волной на меня накатывало желание бросить все, встать у Гераклии лагерем и дать Крассу бой. Да пропади оно пропадом! Но я отметал подобную мысль. Красс слишком силен сейчас и мой ход приведет лишь к нашему полному разгрому. Все, что оставалось — набраться мужества и мириться, быть военачальником, а не человеком. А для военачальника из всей этой истории оставались сухие факты. Так, по спискам, приготовленным деканами, от нашего войска отделялись ровно девять тысяч восемьсот семьдесят три человека.

Настал час прощаться с полководцами. Мы были немногословны. Давила обстановка, чувствовалась нервозность, в небе над головой повис дух предстоящего сражения. Передо мной стояли Ганник, Икрий, Тарк и Тирн. Бледные, измотанные, но как никогда уверенные в себе. Я предложил бросить жребий и определить, кто вместе с Ганником останется под Гераклием, чтобы встретить войско Красса. Тянули все трое, так все до одного мои военачальники хотели попытать свою судьбу. Я нашел три прутка, один из которых надломал и показал полководцам. Договорились, что тот, кто вытащит надломленный пруток останется под Гераклием вместе с Гаем Ганником. Первым тянул Тирн, ему достался длинный пруток. Молодой галл отреагировал болезненно и не говоря ни слова переломил пруток пополам, я видел, как полыхнули гневом его глаза, настолько мой военачальник хотел остаться у Гераклия, чтобы хоть как-то оправдать мое доверие и доказать, что я не зря поставил Тирна во главе легиона. Тарк тянул вторым, ему, как и Тирну достался длинный пруток. Полководец тяжело вздохнул, зажал свой пруток в кулак и отступил, уступая место Икрию. Икрий огляделся и подмигнул Ганнику, который подмигнул ему в ответ. На лице Икрия появилась усмешка, в глазах мелькнула искра безумия.

— Damnatio ad bestias[1], — Гай Ганник погладил рукоять своего гладиуса.

— Сделаем это, — спокойным голосом ответил Икрий, на лице которого не дрогнул не один мускул, ему достался последний, сломанный пруток.

Тарк медленно покачал головой, протянул мне свой пруток

— Я останусь под Гераклием, — сказал он. — Икрий мой брат, я не оставлю его одного, — прошептал гладиатор.

Он смотрел на меня не моргая. Во взгляде Тарка читалась боль и одновременно решимость. Икрий и Тарк за последние годы, что шло наше восстание сблизились и не представляли друг без друга и дня. Я крепко сжал его плечо, некоторое время мы смотрели друг другу в глаза, после чего взял пруток из его рук и переломил его пополам.

— Оставайся, — твердо сказал я.

Боковым зрением я видел, как заколебался Тирн, наши глаза встретились. Я увидел в его взгляде желание протянуть мне свой обломок прутка и остаться вместе с другими полководцами под Гераклием, но только лишь покачал головой. Тарка я отпустил лишь потому, что в отсутствие Икрия он скиснет. Впереди тяжелый переход к Брундизию и никто не знает, как для нас сложится штурм порта. Тирн с его отвагой и мужеством нужен мне там, а не здесь. Понявший все без слов галл, выбросил обломки своего прутка и тяжело вздохнул. Ко мне подошел Ганник, мы обнялись.

— Успехов! — прорычал полководец своим низким голосом.

— Я жду тебя в Брундизии, — ответил я.

Кельт загадочно улыбнулся в ответ и еще раз крепко обнял меня. Я обнялся с Икрием и Тарком, пожелал успеха в нелегком деле и пообещал полководцам взять казавшийся неприступным узловой порт. Морально я был готов к тому, что это наша последняя встреча. Еще несколько минут стояли молча. Ганник первый развернулся и зашагал прочь, не говоря больше ни единого слова. Медленно, как-то нехотя развернулись Икрий и Тарк. Я заставил себя отвернуться от их удаляющихся спин и вместе с Тирном, мы зашагали прочь к ожидающему нас отряду. Вскоре небольшой холм, за которым Ганник решил устроить засаду на войско римского полководца скрылся из виду. Легионы тех, кого я прозвал «найденышами» замерли в безмолвном ожидании, готовые встретить лицом к лицу своего самого большого врага.

Сегодня во мне оказалось больше человечного, немного больше, чем следовало. Я оставил Ганику всех своих лучших военачальников, глубоко в душе надеясь, что еще увижу этих ставших мне братьями ребят. Каждый из них теперь возглавит этакий мини легион в составе трех тысяч человек. Со мной же остался начальник конницы Рут, да Тирн, который с трудом справлялся со своим легионом. Впрочем, я больше не собирался играть в римскую игру, где были легионы, манипулы, когорты.

Записки Марка Лициния Красса.

Те факелы, на которую мы наткнулись, складывали надпись «Mors meta malorum[2]». Свиньи неучи вместо буквы «о» в слове «malorum» написали «с», хотя я не исключаю, что у них попросту не хватило факелов. Но это неважно, куда как важнее то, что на факелах, вбитых в землю, насажены головы моих разведчиков…

Рабы рассчитывают вывести меня и набрались наглости настолько, что устроили покушение. Свиньи убили трех моих ликторов и устроили засаду! На нас накинулась огромная толпа, не имеющая совершенно никакого строя. Так мне показалось сначала, потому что как иначе объяснить тот факт, что рабы не перешли в наступление, как только поняли, что застали мое войско врасплох? Но вместо атаки эти мерзавцы засели на холме, откуда я приказал вышвырнуть их Квинту Арию, а Афронию велел готовить артиллерию, чтобы не оставить от грязных собак и мокрого места. Арий выстроил легион в две линии по пять когорт, когда восставшие вдруг принялись скатывать бревна со склона холма, к ногам моих легионеров. Гигантские бревна смяли первые четыре шеренги моего войска, заметно проредили пятую и остановились лишь на шестой, когда усилиями легионеров, подставлявших под катящиеся бревна скутумы, их удалось остановить. Восставшие следом двинулись в неподготовленную, полную эмоций атаку. Тогда Квинт разделил свой легион надвое, по центру образов проем-петлю, куда легат хотел заманить восставших, чтобы сомкнуть фланги, как тиски. Рабы отсупили и снова принялись скатывать свои бревна.

Я велел легату Марку Петрею[3], одному из ветеранов Помпея, подвести свой легион в обход холма и зайти в тыл этих мерзавцев. Рабы стояли насмерть. На моих глазах мой великолепный Квинт Арий сражающийся на своем жеребце в первых рядах сошелся в схватке с неотесанным варваром, сумевшим отразить стремительный удар Ария и одним ответным ударом убил Квинта… Я видел, как варвар обезглавил полководца и поднял голову Ария на вытянутой руке. Я слышал крики.

— За свободу! Спартак!

Они могли кричать, что угодно, мои великолепные воины перемололи их в порошок, сомкнув ряды моих великолепных легионов!

П.с.

Нам удалось пленить несколько грязных свиней. Среди тринадцати пленных рабов особо выделялись трое, прозванные легионерами безумцами. Все трое высокого роста, бородатые, с длинными, спадающими на плечи волосами. Громилы и опытные гладиаторы, наверняка игравшие заметную роль в иерархии восставших, прихвостни Спартака. Теперь они горько сожалели, что подняли оружие против своих господ, плакали и умоляли о пощаде. Звали их так, как я бы назвал корову или пса — Ганник, Икрий и Тарк. И один из них был убийцей Квинта Ария. Один из моих ликторов пригвоздил ладонь этого пленника к земле кинжалом, будто гвоздем, вонзив его по самую рукоять. Обнажил меч и отрезал все пальцы на руке раба, который кричал, плакал и просил о пощаде, видя как его пальцы падают наземь, а из ран льется кровь. Потом пригрозил обрубить подлецу обе кисти, ноги и язык, если он не скажет где находится свинья Спартак. Очень действенно, если ты хочешь заставить говорить своего собеседника. В общем, без лишних подробностей — они сознались и сдали «вождя» с потрохами.

[1] Damnatio ad bestias (букв. с лат. «предание зверям») — вид казни посредством бросания осужденного на растерзание зверям на цирковой арене.

[2] Смерть — конец страданий с лат.

[3] Марк Петрей (лат. Marcus Petreius) — римский военачальник и политический деятель, занимавший должность претора до 62 года до н. э, легат армии Гнея Помпея с войны в Испании.