Спартак

15

Мы сидели за тем самым столом, на котором я рассказывал свой план Ганнику. Я, Ганник, Тирн, Икрий, Тарк и Рут. Выжатые как лимон, бледные, с лиловыми мешками под глазами, но возбужденные. Совещание с самого начала готово было свалиться в сумбур, но я каждый раз вмешивался, требуя тишины и дисциплины. Сейчас, один за другим военачальники с кислыми минами отсчитывались мне об объеме проделанных работ. Удалось сделать многое. Ганник укрепил городские ворота, вырыл в проходе глубокий ров, очистил от трупов римлян ров у внешней стены гарнизона, углубился. Тела перекинули на вал, тем самым возвысили его и сделали линию укреплений прочнее. Тирн со своими бойцами освежил колья и упрочнил рогатки. Икрий и Тарк внесли в оборону города последние штрихи, превратив домики копийцев в мини-крепости, ощетинившиеся кольями и непроходимыми рогатками. Подобные конструкции должны были сыграть ключевую роль, когда схватка с легионерами Помпея переместится в Копии. Рут выполнил свой приказ. Теперь между домами повисли валуны и бревна, готовые в любой момент упасть на голову римских легионеров. Колоссальная работа осталась позади. Вид неприступного города вселял уверенность в сердца восставших, ждавших наступления Помпея с особым воодушевлением. Повстанцы верили, что вечером я откажусь от предложения римского полководца и тяну время, чтобы иметь возможность подготовиться к атаке римлян тщательнее. В отличии от своих военачальников, я не разделял точки зрения подавляющего большинства и пытался объяснить почему.

— Помпей не пойдет внутрь, — я врезал ладонью по столешнице, за малым не перевернув чашки с мульсумом.

— С чего бы! — всплеснул руками Рут. — Пойдет как миленький!

Ганник приподнял бровь.

— Почему ты так считаешь, Спартак? — спросил он.

Я выдохнул, забарабанил пальцами по столу.

— Странные вещи ты говоришь! — Икрий нахмурился. — А как же он будет выигрывать войну, если воевать он, по твоим словам, не собирается?

На лице грека застыло искренне удивление.

— У Магна за пазухой тридцать баллист. Отдан приказ валить леса и строить новые единицы! Как думаешь, для чего это делает Помпей, пошевели мозгами, Икрий!

— Спартак, просто скажи, что он задумал, — вмешался Ганник.

— Смотри сюда, — немного резче чем следовало сказал я. Взял кинжал и, как и в прошлый раз, принялся рисовать на столе. Легким движением вычертил круг. — Это Копии, то есть мы!

— Угу, — охотно кивнул Ганник.

— А это, — я прочертил прерывистую линию дугой. — Артиллерия Помпея. Тридцать единиц плюс то, что будет введено в строй к вечеру, как раз до того момента, как истечет время на принятие нами решения.

— Хочешь сказать, Помпей начнет расстреливать нас…

— Он просто сметет Копии до того, как ты успеешь досчитать до ста, кельт! — перебил я Ганника. — У нас нечем ответить со стен, нечем вывести из строя его баллисты. Единственное, что мы можем сделать — выйти из города и дать бой. Он этого и ждет!

— Ты говорил, что он не станет трогать нас до тех пор, пока у нас есть две тысячи римлян? — уточнил Тирн.

Галл, несмотря на свою молодость умел задавать интересные и правильные вопросы. Я действительно считал, что Гней Помпей не тронет нас до тех пор, пока в амбаре томятся пленники. Но предполагать не значит располагать. Помпей блефовал, и я не знал, что сделает полководец в действительности.

— Я верю, что Спартак что-нибудь придумает, — выдохнул Рут.

— Хорошо бы, до вечера осталось не так много времени, — нервно улыбнулся Ганник.

— А чего думать? По мне, все просто — либо мы принимаем бой, либо сдаемся Помпею, — пожал плечами Тарк. — Могу сказать одно, если римляне вынудят нас покинуть город, то сильно об этом пожалеют, — он ударил кулаком по столу.

— Не торопись с выводами, — пресек я Тарка.

— Не все потеряно, мёоезиец, я прав? — спросил Рут.

Я промолчал, погруженный в размышления.

— Безвыходных ситуаций не бывает, — выпалил Икрий.

Не бывает то не бывает, но ничего вразумительного не приходило в голову. Будто песок сквозь пальцы, уходило время. Я уткнулся лицом в ладони и помассировал веки, прогоняя сон. Военачальники начали бубнить, спорить, но я не слушал, а лихорадочно размышлял. Взгляд упал на горевший на стене факел, я вздрогнул от посетившей меня мысли, холодком пробежавшей телу.

Варрону хватило нашей первой встречи. Во второй раз к стенам Копии пришли другие люди — Помпей подослал центурионов. Все до одного седовласые солдафоны в начищенных лориках, из тех, кто знал военное дело на зубок. На это раз встреча состоялась прямо у городских ворот. Разговор складывался непросто, но я твердо настаивал на своем, когда дал понять центурионам, что пленники покинут Копии лишь в том случае, если за ними явиться лично Помпей. Другие варианты и предложение я отметал с порога, чем поначалу вызвал бурю негодования послов. Озадаченные моей твердостью, они стояли у рва, явно не рассчитывая на такой ответ и лихорадочно соображали в какую колею им следует вывести переговоры, чтобы не опростоволоситься и не получить в римском лагере нагоняй.

— Одно уточнение Спартак! — пролаял твердым поставленным голосом полевого офицера центурион. — Ты сказал, что хочешь поставить Магну свое условие — он должен подойти к стенам Копии лично, так?

Я отрывисто кивнул.

— Значит так, — я заметил, как дернулся от напряжения глаз центуриона. Мои слова явно пришлись ему не по душе, ну еще бы — ставить условия триумфальному полководцу, это затея так себе. — Мы передадим Магну твои пожелания слово в слово.

Разговор подошел к концу. Четверо послов поскакали обратно к своему лагерю. Я проводил их взглядом, чувствуя, как неприятно тянет на душе. Заигрывая с Помпеем, пытаясь навязать свои правила в его игре, я шел по острому лезвию. Оставалось ждать, что из всего этого сумбура выйдет в сухом остатке. Сейчас я не имел ни малейшего представления о том, как воспримет мое предложение Гней Помпей. Со стен гарнизона я видел римскую артиллерию, тридцать единиц которой пополнилось двенадцатью новыми баллистами. Сорок две боевых машины со смертоносными снарядами растянулись широкой линией у наших стен. Вполне вероятно, что через несколько минут отдадут приказ и в Копии полетят первые снаряды. Я помнил на что способны римские баллисты и тяжелая картечь.

— Что теперь, Спартак? — Рут озадаченно чесал макушку, всматриваясь в спину удаляющимся послам. — Думаешь, Помпей примет предложение?

— А как бы поступил ты, брат? — покосился я на гопломаха.

— Подошел бы! — твердо заверил он.

Я положил руку на его плечо, крепко сжал, взглянул в уставшие глаза полководца.

— Ты выполнил мой приказ?

— Мы сломали мебель в домах и собрали ее в кучи. Ганник и другие заняли позиции, — подтвердил он.

— Что с заложниками?

— Я сделал все как ты велел… Что ты задумал?

— Сам не знаю, — честно ответил я.

— Но мы ведь не сдадимся, Спартак? Не затем мы воевали, чтобы склонить головы без боя, верно брат? — не унимался гопломах.

— Верно, Рут, мы не сдадимся, — ответил я.

Германец, на глазах которого появились слезы обнял меня и прижал к груди своими огромными ручищами. Я слышал, как быстро, отчаянно, колотилось сердце этого храброго человека, веру которого не могла сломить ни одна неудача. Он был тверд и непоколебим.

Дневики Марка Лициния Красса

Встреча с Помпеем не входила в мои планы. Но я засвидетельствую сей факт для потомков, чтобы ни у кого из вас не было сомнений, что я, Марка Красс, руководствовался сегодня интересами Республики!

Помпей встретил меня у самого входа и тут же крепко обнял, показав свою недюжинную силу. Помпей был физически крепким мужчиной в полном рассвете сил, на вид ему можно было дать около сорока лет[1]. Мягкие волосы, аккуратно зачесанные, пробивала первая седина. Лоб складками разрезали глубокие морщины. И живые блестящие глаза.

Он предложил мне вина, я отказался, а поприветствовав его, намеренно упустил прозвище из своего обращения. Тогда Помпей посетовал, что я не хочу выпить и заверил, что не держит дурного вина, а отдает по десять ассов за бутылку вина янтарного цвета. Он сказал, что знает, что переплачивает, но ему важно, что вино имело двенадцатилетнюю выдержку, а виноград был собран на склонах Массикской горы. Когда я спросил у него почему он это делает, Помпей ответил, что фалернское имеет вкус победы и напомнил, что восемьдесят третьем году Сулла вручил ему почетный титул императора. После он предложил выпить за его победу в Испании. После этих слов я пригубил вина и назвал Помпея успешнейшим человеком, покончившим с восстанием Сертория. Тогда-то Помпей и поправил меня, заявив, что люди называют его Магн. Я не удержался и сказал, что думал, будто Магнами кличут грязных ланист. И сказал, что Тремеллий Скрофа[2] рассказывал мне, что наш общий знакомый Марк Туллий Цицерон[3] придерживается такого мнения, а от того мне неудобно называть Помпея Магном. Он предположил, что мне неудобно по той причине, что я убиваю рабов, когда как он бил марианцев. Я тоже не остался в долгу и поинтересовался — уж не под Лавроном[4] ли он их бил! Мы выпили. Но если Помпей сделал внушительный глоток, то мне не доставляло удовольствие пить за успехи конкурента, которые, по моему разумению, успехами можно назвать лишь с оговорками и натяжками. Поэтому я лишь смочил вином губы, что не ушло от внимания Гнея, но сказать он ничего не сказал. Тогда я спросил прямо, что ему здесь нужно и зачем он привел к Копии войска. На мой вопрос он ответил, что хотел услышать благодарность, поскольку бросился мне на помощь вместо того, чтобы идти в Рим и праздновать триумф после пяти лет войны. Он сказал, что видел городские стены, увешенные телами моих легионеров и испугался увидеть среди казненных самого Марка Красса. А потом добавил, что я наломал дров и якобы из-за меня легионерам Помпея придется разгребать дерьмо, которое я оставил! Заодно он поинтересовался, что я напишу в своем следующем послании в сенат.

Надо ли говорить, что я воспринял его слова, как оскорбление и напомнил, что у меня, а не у Помпея есть полномочия от сената в этой войне… что ответил Гней, я даже не хочу вспоминать. Нес какую-то нелепицу, что сенат единогласно проголосует за то, чтобы лишить меня полномочий и передать полномочия в руки Помпея, как это было в Испании!

А потом наш спор прервал центурион, принесший вести со стен Копии. Посол принес ответ восставших на предложение выпустить заложников и незамедлительно сдастся. Он сказал, что Спартак требует явиться Помпея на переговоры к городским стенам. Помпей пришел в ярость и обвинил меня еще и в том, что я распустил рабов, возомнивших себя полномочными вести переговоры с Римом. Я попытался объяснить Помпею, что Спартак это грязная свинья, но крайне опасно не считаться с его военным талантом. В ответ Помпей заявил, что пастух обскакал римского полководца и назвал меня «возомнившим из себя воина богачом, купившим расположение сената». Он пообещал, что заберет венок за победу над Спартаком себе, а мне достанется вечный позор, который не смыть ничем. Следом он распорядился собрать эвокатов, чтобы подойти к стенам Копии и лично забрать оттуда римлян, которых грязные рабы взяли в заложники. Каждой центурии он велел нести аквилу легиона. Меня же он пригласил пойти к стенам Фури вместе с ним, чтобы в последний раз взглянуть на город, ибо как только заложники вернутся в лагерь, Помпей сотрет Копии с лица земли.

[1] На самом деле Гнею было немногим больше тридцати, но суровая жизнь в бесконечных походах брала свое.

[2]Гней Треме́ллий Скро́фа (лат. Gnaeus Tremelius Scrofa) — римский военный и политический деятель из плебейского рода Тремеллиев. В 71 году до н. э. был квестором Марка Лициния Красса во время восстания Спартака.

[3] Марк Туллий Цицерон — (лат. Marcus Tullius Cicero) — политический деятель, оратор, философ, учёный. Выходец из незнатной семьи, сделавший благодаря своему ораторскому таланту блестящую карьеру: в сенате с 73 г. до н. э., консулом 63 г. до н. э.

[4]В 76 г. до н. э. город Лаврон осадил Серторий. Помпей решил помочь городу, имея 30 тысяч легионеров и тысячу всадников, но угодил в засаду, потеряв 10 тысяч человек. Когда Помпей вывел из лагеря основные силы, Серторий продемонстрировал противнику свою тяжёлую пехоту, готовую ударить в тыл. В результате Помпей отказался от битвы и ушел.