Солнце Ирия

Глава 8

Под пение райских певцов, выводящих красивую мелодию на все лады, было легко предаваться воспоминаниям. А потом, какая-то особая нота заставила владаря взять в руки листок бумаги, поставить на стол чернильницу и начать писать письма в прошлое. Оказывается, ему было что сказать. И он выводил строчки одну за другой без остановки. В душе его что-то ворочалось, словно котенок, играющий клубком спавших эмоций.

— Что ты делаешь? — тонкий вкрадчивый голосочек настолько неожиданно ворвался в мысли повелителя, что он с трудом подавил желание, спрятать письмена.

— Пишу, — коротко ответил он.

— Красиво! — оценила девочка. — Я тоже так хочу. Научи и меня!

— Бориска справится с этим лучше. — Попробовал отказаться Квад, сбросив тяжкий груз — маленького недоросля — на птицу менее занятую и терпеливую (по его мнению).

Огромные круглые глаза Элишки гораздо четче ответили ему на то.

— Хорошо, — опустил голову владарь. — Садись рядом.

Собственно, Квад и сам понимал, чем кончится его затея: Элишка станет капризничать, Бориска — усердствовать, ругаться на нее, и в итоге — оба устроят беспорядок и шум в замке, от которого пострадает сам владарь. Потому он положил перед ней листок бумаги, дал в руки перо.

— Сперва, я научу тебя языку твоей родины. А потом… нашему языку. Но запомни: ты должна хранить его в тайне несмотря ни на что!

— Согласна! — заинтересовалась девчушка.

— Хотя, вряд ли ты будешь здесь с кем-то переписываться…

— Почему? — не понимала такого пессимистичного настроения ученица.

— Кроме меня мало кто использует письменность… — Вздохнул владарь.

— А я буду писать тебе! — заверила Элишка, чтобы он так не печалился. — Давай, учи меня! Быстрее научишь — быстрее напишу тебе письмо!

Владарь подчинился бесспорной логике, и рассмеявшись от души, принялся выводить буквы на бумаге, объясняя ребенку, что они означают, как читаются, как сочетаются, складываются в слова.

Спустя какую-то неделю, под дверью собственных покоев, терпеливый учитель письменности обнаружил загадочное послание. Точнее, заприметил его Бориска, и подал повелителю, а тот взялся рассматривать, ибо прочитать не смог. Хотя суть уловил.

— Что это? — заглядывал через плечо хозяина сокол.

— Письмо. — Вполне спокойно отнесся к получению таинственного сочинения владарь.

— Весьма странное. — Резюмировал Борис Васильевич. — Там, наверное, очень нехорошие слова написаны! — И рассмотрел внимательнее закорючки. — Может это проклятье?

— Отчего же! Судя по вот этой иллюстрации — вполне хорошие слова. — Усмехнулся загадочно повелитель Ирия, и они вместе с соколом спустились за разъяснением написанного к автору.

— Что тут непонятного??? — обиделась девочка и обратилась к Кваду. — Я написала тебе: «Доброе утро!». И солнышко нарисовала.

— Солнышко мы, как раз, поняли. — Кивал Борис Васильевич, потешаясь искренним недовольством ребенка. — Но не торопись писать письма. Не изводи бумагу. Сначала потренируйся. Продолжай заниматься! А то ведь ни одного слова не разберешь.

— А я вообще не вам писала! — оскорбилась девочка.

— Бориска прав, Элишка. — Сдерживая улыбку, заметил владарь. — Писать письма еще рано.

Элишка нахмурилась. Ей все было понятно… Хотя прочитать написанное она повторно не смогла…

Вытянула губки трубочкой, как стала часто делать, когда ее что-то не устраивало. И изобразила гордую, но оскорбленную птичку… то ли уточку, то ли павлина. До горделивого орла она попросту недотягивала — решил Борис Васильевич.

— Хорошо. — Все же прислушалась к совету повелителя девочка, и закрыла дверь перед носом взрослых.

— Вот же проблема у нас растет! — ворчал сокол, не обратив внимания в какой момент владарь легкой поступью ушел восвояси.

То самое первое письмо так и хранится у него. По сей день, в сундуке воспоминаний оно занимает свое законное место где-то между черепком яйца жизни и флейтой ветра.

Брат с сестренкой бегали по полянке. Старший все пытался найти достаточно хвороста. Холода пришли слишком быстро. А Веня был дома за старшего. Так что на его худые плечи и легла обязанность собирать хворост, топить печь, охотиться. Правда, сегодня повезло: мальчик поймал несколько белок. Младшая, егоза, прыгала из одного следа брата в другой, как лягушка и громко смеялась.

— Катюша, не отходи далеко! — просил ее брат.

— Я туточки! — кричала озорная девчушка с веснушками. — Веня, смотри — так зайка прыг-скок?

— Так, так! — кивал брат, даже не оборачиваясь.

— А мишка делает так? — и она растопырила ручки, приподняв их вверх, замычала, топая по хрустящему снегу.

— Да, да. — Соглашался Веня. Достаточно сухой хворост лежал целой кипой под елкой. И мальчик увлеченно его складывал на санки. — Все, Катюша, сегодня у нас будет тепло! Садись на сани!

Оглянулся… А Катюши и нет. Даже следа ее нет нигде.

— Катя! — закричал на весь лесок Веня.

Да только никто не отозвался.

— Это зайка? — радовалась увиденному русаку Катюша, пытаясь его погладить.

— Зайка. Хочешь маленьких зайчат увидеть? — спросил ее мальчик, одетый совсем не по погоде, да еще и босой.

— Хочу! — захлопала в ладоши девочка.

— Тогда бери меня за руку! — предложил ей новый друг.

И она доверилась ему, взяв за руку. Плотные, вязанные мамой варежки, не пропускали холода, исходящего от мальчишки, так внезапно появившегося в лесу, и совершенно не страшащегося морозов. Он повел Катюшу в самую чащу…

А потом туда же прилетела огромная черная птица.

Согретый солнцем Ирий не ведал суровости зим. Он цвел, пестрел яркими красками, благоухал миллионами прекрасных растений. В такой погожий денек грешно было сидеть в хмуром замке. И Элишка решила, что сможет заставить владаря хоть не на долго отвлечься. Она пришла в его покои, надеясь уговорить прогуляться вместе. Хотя… если честно, то ей очень хотелось полетать… Другими словами — оседлать самую большую птицу Ирия и покататься на ней по окрестностям. Владарь мог отказаться, но малышка бы прибегла к самому безотказному способу добиться своего — скорчила печальную мордашку, сделав вид, будто вот-вот заплачет… Неведомо почему, но отказать разобиженному ребенку Квад ни за что не мог… И уже через короткое время она непременно будет радоваться полету на спине черной красивой птицы.

«Коняшки» дома не было. Что очень огорчило ребенка. Элишка прошлась до кровати, провела ладошкой по гладкой ткани покрывала, шутливо отпустила щелбан черной короне, стоявшей на письменном столе, и зацепилась взглядом за стопку бумаг, исписанных почерком владаря. Подхватила все эти листки, встала у окошка, и принялась читать, уже вполне бегло составляя слоги.

«Твое имя до сих пор стоит комом у меня в горле, душит, не позволяет дышать ровно и свободно. Мне сложно произнести его. И я прихожу в негодование, когда его произносит Бориска. Скажи, отчего так больно? Из-за предательства? Ты ведь предала меня, мою милость, мой рай. Ушла. Сбежала. Отказалась от нас. От меня» — Писал кому-то он.

«И, все равно, я бы отдал многое, чтобы вернуть тебя. Мне не хватает тех вечерних бесед на крыше замка. Пусть я не понимал и не понимаю многого, о чем ты говорила мне. Пожалуй, просто не способен в виду того, что я вообще не способен чувствовать, как вы — люди. Но…

Я чувствую — что-то меняется. Даже солнце уже не так радует мой взгляд. А ведь сейчас здесь солнечно и хорошо. Ты бы порадовалась изменениям в Ирие. Непременно полетала бы со мной над горами и лесами. Вот уже который день ночные фиалки, твои любимые, обволакивают замок ароматом, создавая удушливый кокон для меня. И мне становится грустно, и тяжело дышать. Впервые воспоминания мешают мне существовать. Ты бы так это назвала — грусть… Может быть, потому что тебя нет — я грущу. Когда ты оставалась подле меня, было спокойно. Словно я — нерушимый камень на грани нашего рая. Теперь на камне трещина…»

О чем он, задумалась Элиша, о каком таком камне пишет?

— Кто позволил??? — громовой тон этого голоса, испугал девочку не на шутку. Она невольно содрогнулась и выпустила из рук бумаги. Письма подхватил шутник-ветерок и разбросал по глади воды. Они не долго продержались на поверхности, быстро намокли, став тяжелыми, как мысли и чувства автора.

Владарь перегнулся через подоконник, отбросив со своего пути ребенка. Но, увы, его письменный диалог с призраком пошел ко дну водоема.

Элишка же больно ударилась. На глаза сразу накатились слезы. А черные глаза владаря горели огнем ненависти, обжигали презрением. И не было похоже на то, что он бросится успокаивать ребенка. Наоборот, он разразился приступом гнева, отчего девочка совсем задрожала.

— От тебя одни проблемы. Сплошь хаос! До каких пор ты будешь бродить по моим владениям и нарушать покой всех, кто здесь живет? Кто сказал тебе, что тебе все дозволено? Кто ввел тебя в такое заблуждение? — теперь его голос уподобился змеиному шипению. А за окном стремительно сползались темные тучи, закрывая собой солнце. — Тебя приняли сюда из жалости, из почтения к твоей матери! Но ты не наше создание! Ты являешь собой пример человеческого невежества, глупости. Ты — болезнь, которую я лично принес сюда. Сколько я буду расплачиваться за это? Тебя стоило бы бросить там, где умерли твои родители, брат и вся семья! С такими как ты — разрушителями. Все, что ты только не возьмешь в руки, к чему только не притронешься ломается, крошится, портится.

Его светлое лицо потемнело, и стало страшным. А Элишка разревелась, тихо попискивая, и хватая ртом воздух. Даже дышать — и то было больно. Она забилась в угол и лила слезы, не прекращая, всхлипывая и дрожа. Из этого скромного укрытия девочку выдернули, больно схватив за руку. Дотащили волоком до порога и выставили прочь.

— Вон отсюда! — рявкнул владарь, захлопнув перед ней двери.

Элишка поняла одно: сейчас ее выбросили не только из комнаты, а предлагали покинуть рай, четко указав на ненужность.

Что чувствовал ребенок?

Что чувствовал ребенок, оставшийся без семьи?

Без мамы, которая могла бы согреть одним взглядом, даже не обнимая…

А обняв, прогнать болезни тела и души.

Что чувствовал ребенок, которому указали на то, что он не желанен, не нужен в этом мире, и в другом, да и места ему нет нигде?

Которому напомнили, что нет дома, нет ни одной родной души, с которой рядом тепло и спокойно…

Хотя был Ора. Но где его разыскать в такую непогоду? В горах?

Да и смогла бы птица заменить всю семью, в которой так нуждалась маленькая, одинокая девочка?

Черная башня вдруг превратилась в кусок льда, и даже стоять в, казалось бы, уже привычной комнате было тяжело, холодно и страшно.

Элишка решила уйти оттуда, где она — обуза для всех. Но куда? Куда ей деваться? У нее не было ни дома, ни угла, который можно было бы назвать своим.

В придачу к глобальному одиночеству лил этот противный, холодный дождь. И Элишка шагала под его безжалостными струями на берег, прочь от замка владаря. Шла, не оглядываясь, глотая слезы и обиду, иногда спотыкалась и проваливалась по щиколотку или по колено в воду, отчего ужас в сердце возрастал до заоблачных пределов.

Все же добравшись до берега, промокшая до ниточки, она зашла в самую глубь леса и остановилась на тропинке, задрав голову вверх. Дождь все лил немилосердно, смешиваясь с ее слезами.

Продрогнув, не чувствуя голода, она долго стояла под ледяными струями небес, глядела, как в домиках среди ветвей горит слабый свет и мамы укладывают своих птенчиков спать. Как же Элишка им завидовала! Ей оставалось только вспоминать маму… Да и то… Память о ней исчезала, будто ее нарочно стирали.

От этого стало еще больнее. Элишка заревела громче. Ей даже захотелось кричать. Но только она дала волю чувствам, как ставни домов быстро захлопнулись.

И она перестала так надрываться. Обхватив себя за плечи, будто пытаясь согреть и успокоить саму себя, девочка пошла дальше. К пруду, куда ее водила Аннутка. Ворона уже несколько дней не появлялась в замке, а где она жила, Элишка не знала — так бы уже давно отправилась к ней. Впрочем, даже птицы-одиночки в такую непогоду переселялись из обычных гнезд в дома. А домов здесь было слишком много, чтобы отыскать необходимый.

Временный и не слишком удобный приют замерзшая малышка смогла отыскала под большой, раскидистой ивой. Села под ее ветвями, прижалась спиной к стволу дерева, и плакала в сласть, пока, наконец, не выбилась из сил. Уже не хотелось выть или биться в истерике, кричать, плакать. Элишка отрешенно уставилась на капли в луже, завороженная магией воды.

— Не объяснишь, что на тебя нашло? — попытался воспитывать владаря Борис Васильевич. Его и самого погода раздражалась и заставляла ежиться при малейших дуновениях сквозняка.

— Не объясню! — отрезал тот, глядя на согнутую крошечную фигурку уходящую от замка по воде, босиком. Неоднократно мысленно одергивал себя и успокаивал, когда его колдовство поддавалось разрушительной силе гнева, и малышка проваливалась под воду.

Ярость немного утихла — девочка добралась до берега. Руки перестали дрожать. Он даже впервые испытал укол совести за свое поведение. Подумаешь — какие-то письма! Письма к человеку, которого уже давно нет. И чего только было так злиться?

— Она такая жалкая… — вздохнул сокол. — Такая маленькая и совсем одна.

— Бориска, уйди! — вновь не сдержался Квад, и небо рассекла молния.

Сокол не стал мешаться, напрашиваясь на лишние проблемы, а то и на место действующего громоотвода.

Девочка, шедшая по воде, испугано дрогнула, и поторопилась к берегу. Она действительно выглядела такой несчастной, что было бы у владаря сердце и разорвалось бы на части. Хотя… кто знает, может, именно оно сейчас и руководило его поступками, может именно оно велело ему обернуться птицей и лететь следом, наблюдая со стороны.

Сердце разорвалось, слезы кончились. Остались только дождь и пустота где-то внутри. Элишка отчаянно пыталась согреться собственным дыханием. Терла руки, плечи, ноги. Но так устала! Она бы уснула без единой мысли. Только…

Ноги… Черные высокие и очень знакомые сапоги она увидела прямо перед собой, и кто-то отодвинул ветви ивы, чтобы подойти ближе. Ей же захотелось подальше отодвинуться, однако всюду были лужи.

— Пришел, чтобы выбросить меня за грань? — спросила Элишка, в какой-то степени смирившись с тем, что совершенно никому здесь не нужна.

— Нет. — Ответил владарь, присел рядом.

— Тогда зачем?

Владарь молчал, тщательно подбирая слова, а может ему просто нечего было ответить, ибо он сам не знал причины. Вместо ответа в его голове колокольчиком прозвучал голос Аглаи, просившей отдать ее крылья дочери…

Он вдруг накинул на девочку часть своего пернатого плаща, придвинув ребенка к себе. Недоверчивая и строптивая, она попробовала отвернуться, выкрутиться и отодвинуться.

— Не надо! Я же — разрушительница. — Вновь всхлипнула она, однако владарь не позволил ей отвернуться, прижав к себе продрогшее создание.

— Я вечен… — ответил Квад.

Тепло и спокойствие сразу же проглотили девочку. Щечки ее вновь стали розовыми, а губки — алыми. И обида мгновенно уснула, спрятавшись в душе. Она положила голову ему на колено, спрятанная от стужи и ненастья.

— Ты больше никогда не станешь прикасаться к моим вещам… Без моего дозволения. Хочешь, что-то посмотреть — спроси! — Тихо говорил Квад. — Пока ты хорошо себя ведешь, ты можешь оставаться здесь.

— Не волнуйся, я буду помнить… откуда я… — сказала Элишка, проваливаясь в сон.

Ее слова почему-то кололись, как иголки ежа. И владарь не знал, как стоит принимать их. Одно было понятно — коротенькая фраза оставила после себя неприятный привкус на губах. И он возвращался постоянно, когда Элишка со странной грустью смотрела на повелителя или со всей покорностью соглашалась с любым приказанием.