Черная башня, непривычно тихая, хранила молчание, которое не нарушалось ни криками птиц (опасающихся летать вокруг черного пика), ни заливистым смехом или сказками, песнями одной белокурой девушки. В полной тиши лишь слышен был мерный разговор двух сторожил рая, разместившихся за столом в хранилище душ.
— Непривычно как-то, — передернул плечами Борис Васильевич. — Аж мурашки по коже. Аж мурашки от этой тишины!
— А ты спой, Борис Васильевич! — усмехнулась Пелагея, налив в блюдце горячего чая, и сдула пар.
— Эт тогда не чай пить надо! А настойку на хмеле! — сощурился он.
— А чай тебе, значит, не угодил! — хмыкнула женщина. — Рассказывай, сплетница наша, что там приключилось?
— Кто это тут сплетница! Я к твоему ведому, сокол, а не сорока! Да и не знаю я. Ибо не делилися они со мной. Прилетели оба пришибленные какие-то. Одна нос из своей коморки не показывает, второй, как туча грозная сидит на крыше или в покоях запирается, да пишет, пишет что-то. Сказитель!
Борис Васильевич с большим удовольствием уничтожал приготовленные женщиной сладости, жалуясь на хозяина.
— Вкусно-то как! — хвалил он. — И когда только успеваешь, и прясть, и готовить, и с душами разбираться!.. — Меж словом нахвалил нянюшку сокол-мужчина. — В общем, заметил я, что руку он повредил где-то. Представляешь? Прилетели, она — к себе в комнату спряталась, а он — стоит, главное, смотрю — а у него рука правая в царапинах, даже какие-то щепки из ран торчат…
Пелагея чуть чай на себя не опрокинула. Владарь во все века считался существом вечным, не подвластным никому и ничему, кроме своего долга.
— Он рукой так дернул, — повторил движение владаря Борис Васильевич. — Щепки разлетелись, раны затянулись… Впервые такое видел!
— Выходит, в том мире его беда ждет! — с долей страха осознала нянюшка, и сердце ее кольнула боль.
— Та не! Думаю, то он сам себе от дурной головы вавку сделал!
— Это как? — нахмурилась Пелагея.
— А не скажу. Но если у мужика в голове вавка есть, то тут только сама вавка все исправить может. — Туманно объяснил Борис Васильевич и, чтобы не вдаваться в подробности о том, кто такая Вавка, где она живет, принялся нахваливать угощения.
А Пелагею все не покидало дурное ощущение, и весь тот день она посылала мольбы во все миры разом, чтобы силы Вселенной собрались, и сделали владаря сильным, не подвластным горестям и напастям… ну и пресловутую вавку вылечили.
Квад впервые коротал время не за книгой, и, не любуясь небесами, но при том, стоял у окна. Он следил, как маленькая тонкая фигурка, кутаясь в платок, идет по глади озера к берегу, в который раз стараясь сбежать из замка. Верный ястреб тенью скользил в потоках воздуха над ней, сопровождая маленькую хозяйку.
С некоторых пор, владарю в голову стала приходить одна неприятная мысль, которую он записал на листе бумаге:
«Аглая, Аглу… Я чуть было не потерял ее — твой драгоценный подарок, часть тебя… Кажется, зря ты вручила мне свой маленький дар, свою дочь. Вначале, я думал, что эта ноша не по мне, что это мое наказание. Не понимая, как с ней обращаться, я постепенно научился говорить с ней, слушать ее, заботиться о ней, понимать, чего она хочет. Но, наверное, я не способен защитить ее так, как того хотела ты. Когда я должен был сделать это, пришел другой, и у него получилось лучше. Сейчас, глядя на нее, я все больше нахожу в ней твоих черт. Вы обе умеете любить и знаете что-то, о чем не ведаю даже я — тот, кто рожден раньше всего и всех в десяти мирах! Хуже всего то, что я вижу еще одну твою черту — вам обеим здесь душно, вы будто задыхаетесь взаперти. Совсем скоро настанет время, и ей тоже захочется улететь… Как тебе, когда я был вынужден запереть тебя. Прости. Мне не стоило тогда так поступать с тобой. Надо было дать тебе свободу… Судьба, все равно, расставила все на свои места. И ты не примешь моих извинений, потому что тебя нет… И я не смогу тебя вернуть…»
Там, где заканчивалась тропинка, где росло много ив, стоял большой-большой дуб… Впрочем таких дубов в Ирие было более, чем достаточно для того, чтобы на широких, крепких ветвях любой птичьей паре можно было свить свое гнездо, либо построить вполне удобный домик. Вот только в округе, в данном случае, был всего один дом: маленький, серенький, худо сколоченный, зато увешанный разными забавными побрякушками, которые при дуновении ветерка мелодично позвякивали.
И вот около этого самого дома, рядом с дубом, стояла, пригибаясь время от времени к земле, белокурая девушка. Пригибалась, прикрывая буйну голову руками, чтобы одна озлобленная птица не вцепилась ей в волосы когтями, не исцарапала лицо и не клюнула в темечко. А ведь именно такими были намерения злой птицы.
— Да чего ты бесишься??? — не понимала Элишка. — Уймись! Я к тебе, как к подруге, а ты… «волосы повыдергаю, парик себе сделаю!». Зачем тебе парик такой??? Тебе своих волос мало?
— К подруге? — возмутилась ворона, и осуществила очередной налет. — Отлично! Лысая подруга будет у меня! Тряпочку подарю, чтоб лысинку натирать до блеска!
Девушка пригнулась.
— Кто наябедничал на меня владарю??? Кто спрашивается??? Подруга! Лысая подруга! Я тебе по секрету рассказала про своего человека!
— Надо было сразу сказать, что это секрет! — бормотала под нос Элишка. — Я же не знала. Ты ж не сказала!
Выдержав небольшую паузу, в которой Аннутка припомнила, что и впрямь не уточнила некоторых деталей, смягчилась и решила на глупых девчонок не обижаться. Спрыгнула с ветки уже девицей, и предстала, недовольно щурясь, перед Элишкой. Ну и отпустила подзатыльник, вместо теплого дружеского приветствия, после чего поинтересовалась:
— Так зачем пришла?
— Просто поговорить… — вздохнула девушка. Да так печально вышел этот вздох, что Аннутка забыла о мечте отлупить одну светловолосую бестолочь.
— Поднимайся! — кивнула ворона, приглашая в гости. И вытаскивая веревочную лесенку, ворчала. — Почему я-то с тобой нянчусь???
Вопрос был риторическим, ибо ответ на него Аннутка знала давным-давно. Аглая — вот кто просил приглядывать за малышкой, будто она уже тогда знала, что ее чадо так или иначе окажется в Ирие, будто ученица шамана ведала о своей судьбе.
— Я получила свой урок. Жестокий. — Часом позже подытожила историю о своих приключениях в другом мире Элиша, болтая ногами и сидя на ветке, с высоты которой открывался великолепный вид на черную башню в окружении поблескивающей воды.
— Глупости! — заявила на услышанное Аннутка. — С чего ты взяла, что он решил тебя проучить и бросить там одну? Думаю, владарь вовсе не хотел тебя там оставлять. Он, наверное, сам растерялся…
— Да? Я поняла, что не нужна здесь, когда… — Она вспомнила холодный дождь, и как пряталась от сурового повелителя, разом излившего на нее все свои мысли о вредном ребенке, совавшем нос куда не следует и выкинувшем письма в воду… — Я видела это в его глазах. И не раз. Иногда мне хочется его тепла, и я мечтаю…
— Ну да, а потом бежишь к нему с глупыми вопросами про свадьбу! — хихикнула Аннутка.
— И получаю отказ, который бьет больнее пощечины! — чуть не заплакала девушка.
— Но все равно любишь его…
— Он — все, что у меня есть! А что тебе сделали, когда узнали о твоем человеке из того мира?
Настроение собеседницы мигом изменилось, и заступаться за повелителя птиц уже не хотелось. Она села удобнее, чтобы не сползти с ветки. Гордо выровняла спину и выдала:
— Да, сокол наш ясный, мозг мой несчастный вынес весь! Напрочь! — сквозь зубы сцедила ворона. — Сказал, есть два варианта: либо я остаюсь здесь и забываю о человеке, либо я отказываюсь от крыльев и могу жить так, как мне нравится…
Элишка раскрыла рот.
— Жестоко! Что ответила?
— Что подумаю. В общем, в опале я теперь. Владарь думает, я на тебя дурно влияю! — опустила голову, уставшая Аннутка, посмотрела вниз, а до земли было далеченько! — Может не стоит нам видеться пока? Посидишь тихонько в башне. Все успокоится…
— А ты за это время возьмешь, да и улетишь к своему человеку. И останусь я опять одна? Нет уж! — решила Элишка. — Будешь лететь — забери меня с собой, пожалуйста!!! Ну, прошу тебя!
— И что ты будешь делать там? А? Мы будем… эм… жить… Детей нарожаем. А ты…
— А я буду помогать тебе их воспитывать.
— Владарю кто поможет, если ты со мной уйдешь?
— Разве у него мало помощников? Вон: Борис Васильевич, Пелагея…
Пожалуй, Пелагеи ей бы и впрямь не доставало. Элишка непременно бы скучала по нянюшке. А о злобном соколе можно было смело забыть!
Девушка опустила плечи, ежась от холода.
— И что ж делать-то теперь? — задумалась Элишка, чуть не ухнув с ветки. — Никому я не нужна…
— Тебе — быть тише воды, ниже травы. Глядишь, и оставит тебя здесь. А мне… Мне — решать.
Почему-то такая перспектива выглядела для Элишки серой и мрачной. Ей не хотелось быть незаметной для владаря, и почему-то подумалось, что Аннутке не будет мил Ирий, если в нем нет того человека, ради которого бьется сердце птички. Рано или поздно, ворона точно сделает выбор… Выбор в пользу своего человека. Тогда у Элишки больше не будет подруги.
Обе девушки вонзили взгляды в черную башню…
И, наверное, впервые владарю икнулось… Неоднократно…