Солдаты

Глава 8

— Ганс, пора выдвигаться, — произнес Кетсвана.

Его гигантское тело заполняло дверной проем. Первый луч наметил горизонт, до рассвета оставалось более часа. На взлетно-посадочной полосе уже прогревали двигатели, звуки от них эхом неслись в дали.

— Винсент! Живее! Поехали!

Парень крепко спал, свернувшись калачиком под пальто, в сапогах для верховой езды большего размера, он еще сильнее походил на ребенка, настоявшего на том, что будет спать в своей игровой униформе. Винсент пошевелился, затем вытянулся в струнку, запаниковав на краткий момент, пока не осознал то, где он находится. Ганс ничего не сказал, все понимая. Старые инстинкты с поля боя.

— Все в порядке? — слишком громко спросил Винсент.

— Просто пора.

— Хорошо.

Кетсвана вернулся в комнату, неся деревянный поднос, сколоченный из досок. На нем стояли две, испускающие пар, оловянные кружки, вместе с сухарями, увенчанными кусками холодной засоленной свинины. Ганс, между большими глотками обжигающего напитка, дул на оправку чашки, потом быстро поглотил холодный завтрак.

Винсент поднялся, кушая немного более медленно. Вошел Григорий Тимокин.

— Все готово, сэр, — заявил он Винсенту. — Нам лучше отправиться на фронт.

Винсент кивнул, и пошел к двери, забирая кружку чая с собой. Он остановился рядом с Гансом.

— Не буду говорить сентиментальных прощаний, Ганс.

— И я не буду.

Винсент усмехнулся. — Верно, Ганс. Увидимся через неделю.

— Увидимся, сынок. Григорий, не позволяй ему стукаться головой.

Григорий улыбнулся и протянул Гансу руку. Ганс взял ее нежно, но даже при этом Григорий искривился от боли.

— Хотелось бы идти вместе. Это еще более походило бы на поход к Эбро, — сказал он, с усилием улыбаясь.

— И одного раза было достаточно, — солгал Ганс, — Кроме того, мне нравится летать.

Винсент, подойдя к двери, остановился.

— Вы ведь оставите для меня немного славы, не так ли? — спросил он весело.

Ганс тихо засмеялся.

— И ради бога, пожалуйста, возвращайтесь.

А теперь в его голосе было заметно беспокойство. Прежде чем Ганс смог что-либо ответить, он вышел.

— Похоже, что все думают, что мы собираемся погибнуть, мой друг, — сказал Ганс Кетсване.

— Нас не убьют, мы бессмертны. Пока я с тобой, ты в безопасности.

Закончив пить чай, Ганс оставил кружку в хижине и вышел наружу, чтобы облегчиться, затем отправился к месту стоянки воздушных кораблей. Все больше и больше моторов проворачивались и прогревались. В грузовые отделения залезали команды, и Кетсвана упомянул, что те девять человек, которые летели с ним из Суздаля, категорически отказались туда вернуться. Добровольцы из наземных бригад заменили их.

Все вокруг них суматошно бегали. Они миновали несколько «Шмелей», увеличивающих обороты своих двигателей, бригадир орал ругательства на русском. Мимо прогремел фургон, снова пахнув керосином. Тысяча человек работала в посадочных командах, большинство из них втиснули в обслуживание, при этом дав всего несколько дней на тренировку.

«Это какое-то чудо», осознал Ганс, «что все это место не взорвалось из-за какого-нибудь проклятого идиота, тайком пронесшего коробок спичек, чтобы покурить, или из-за случайного ружейного выстрела».

Они миновали «Орла», десятка чинов собралась перед ним, сидя на корточках вокруг ведра с парящей овсяной кашей, и ведерком чая меньшего размера. Они даже не обратили внимания на проходящего рядом командира, и продолжили щебетать своими однообразными голосами. Мимо пронеслась посадочная команда, несущая мотки веревок, а следом несколько молодых парнишек, огибая Ганса, тащили кожаные бурдюки, заполненные водой, которые затем погрузят на судна.

— Здесь не будет оплаты за работу, — сказал Ганс. — Часть меня считала, что Варинна сошла с ума, думая, что все это может быть выполнено, но здесь так и происходит. Люди, оборудование, топливо, пища, боеприпасы, все это собралось вместе в одной точке.

— Они знают, что или так, или поражение, — ответил Кетсвана.

— Мы также знаем, что это нечто особенное, новая вещь, нечто, что мы будем помнить всегда.

В темноте было трудно разобраться в мешанине кораблей, и, наконец, они были вынуждены схватить одного из механиков, чтобы тот провел их к дирижаблю Джека. Когда они приблизились к воздушному судну, Ганс обрадовался, увидев, что еженедельнику Гейтса нашли правильное применение, достаточным количеством найденных копий обклеили передок и боковые стороны грузового отделения, чтобы заслониться от ветра.

Кетсвана направился к пассажирской корзине под кораблем Джека.

— Я думал, ты будешь на номере тридцать-девять, — заметил Джек.

— Мне не нравится пилот.

— Предположим, что-то произойдет со мной, — вставил Ганс. — Ты должен принять командование, помнишь?

Кетсвана рассмеялся.

— А если предположить, что на другом судне со мной что-то случится. В каком положении окажешься ты? Нет, я остаюсь с тобой, мой друг.

Ганс хотел поспорить, но он увидел Джека, стоящего рядом с веревочной лестницей к переднему отделению, сложившего руки и скалящего зубы.

— Вроде как логично на самом деле, — заявил Джек. — Я проведу вас. Кроме того, парни знают, что делать; все командиры рот проинформированы.

— Хорошо, давай, влезай, — сказал Ганс, и Кетсвана махнул напоследок, перед тем, как нырнуть под дирижабль и подняться на борт.

— Как наши дела? — спросил Ганс.

— Еще одна машина остается на земле. Около часа назад загорелся двигатель, когда его запускали, и обгорела часть крыла. Этот взлет в темноте, малость заковыристый.

— Я знаю. Таков расклад. Я бы предпочел вылет на рассвете, но это означало бы, что в конце нас ожидает ночной полет, и большинство этих мальчиков заблудится, или окажется в Карфагене, или вернется в Суздаль. Мы должны приземлиться при достаточном количестве дневного света, чтобы выполнить задачу.

— Тогда нам лучше пошевеливаться.

Джек первым взобрался по веревочной лестнице, а моментом спустя, один из механиков, тот, что находился в передней кабине, пока двигатели работали на холостом ходу, быстро спустился вниз. Ганс поднялся в кабину и взобрался на кресло второго пилота, внезапно осознавая, что зловоние вчерашнего дня из-за укачивания, полностью не исчезло. Ганс задался вопросом, было ли что-то странное в пилотах, в их тайном восхищении запахом. На минуту он испугался, что у него в животе поднимется революция, и он останется без завтрака. Открыв боковой иллюминатор, Ганс высунулся наружу и сделал глубокий вздох.

— Давайте надеяться, что все на своих местах, — прокричал Джек. — Я выруливаю первым, затем каждый дирижабль в дальнейшем следует за нами. Мы двигаемся по кругу наружу к морю и там выстраиваемся, затем оттуда и отправляемся.

Открыв обе переговорные трубки, он прогудел в них.

— Верхняя палуба. Нижняя палуба, держитесь, мы выдвигаемся.

Ганс расслышал снизу несколько стонов и взрыв смеха. Кетсвана ведь на самом деле получал от этого удовольствие. Любой шанс пойти в битву, на броневике, на дирижабле, а если понадобится, то хоть через выгребную яму, это не имело для него никакого значения, если он мог убить бантага.

Джек ухватил рукоятки управления подачей топлива, медленно продвигая их вверх, до тех пор, пока все четыре мотора не взвыли. Наконец, корабль дернулся вперед.

— Мы тяжело нагружены, чертовски тяжело, и ветра нет, что бы помочь нам оторваться от земли.

Он повернул колесо, перекрывая спусковой вентиль горячего газа, в верхней части центрального воздушного баллона. Они достигли центра взлетно-посадочной полосы, следуя за механиком из посадочной команды, держащего над головой белый флажок, который выделялся словно бледное мерцание в раннем утреннем свете. Ганс почувствовал, как будто машина каким-то образом начала ощущаться легче, и указал на это Джеку.

— Центральный баллон, в зависимости от наружной температуры, обеспечивает несколько сотен фунтов подъемной силы. Черт возьми, да я еще сделаю из вас воздухоплавателя. Похоже, что у вас есть необходимое ощущение для этого. Правобортные рукояти на холостой ход, сохраняйте левобортные в положении полного газа.

Ганс положил руки на рукоятки. Джек быстро наставлял его, затем отошел, так как ему нужно было повернуть штурвал руля направления. С помощью посадочной команды, дирижабль медленно повернулся и встал на полосу в слабом мерцающем свете, три фонаря в конце поля, отмечали путь взлета. Бригадир держал флажок вверху, вращая им над головой, и опустил его только тогда, когда побежал к левому борту, чтобы убраться с дороги.

— Ну, начали, полный газ, теперь не так быстро… вот так.

Ганс подал топливо, и тепловые двигатели медленно начали набирать скорость. Они оставались неподвижными столько, что казалось прошла целая вечность, затем вновь начали движение. Взлет выглядел более долгим, чем вчера, корабль медленно дергался и качался, один раз подскочил вверх, потом опустился на землю, затем, наконец, взмыл в воздух. Три фонаря юркнули под днищем судна, Джек удерживал корабль низко, чтобы набрать скорость, горячие выхлопные газы поступали в центральный воздушный баллон, еще сильнее нагревая его, увеличивая подъемную силу. Он аккуратно накренился к правому борту, и в темноте Ганс скорее почувствовал, чем увидел океан, открывшийся внизу под ним. Джек продолжил медленный поворот с подъемом, верхний стрелок доложил, что второй, третий и четвертый корабль построились в линию позади них. Они по спирали взбирались наверх и Ганс задался вопросом, как хоть кто-то мог видеть, где находятся другие суда, но когда они завершили полный круг, и вернулись в направлении восточного горизонта, он ясно разглядел несколько силуэтов дирижаблей на фоне красно-фиолетового горизонта.

Воздух был великолепно неподвижным, напоминая Гансу диковинное ощущение скольжения на коньках по первой зимней гололедице, когда он был мальчишкой. Они совершили еще один круг, и еще, корабль двигался по спирали вверх, словно орел, медленно взбирающийся по летним восходящим теплым потокам воздуха, взмывающий в темные небеса. Обширный мир распростерся под ними, слабые пучки наземного тумана, теперь выглядели темно-серыми, вторая из двух лун скользила по западному горизонту, на востоке небо становилось более ярким. Каждый разворот относил их все дальше в море, побережье отдалялось, часть плана, на всякий случай, ведь на земле были внимательные глаза врага, которые могли как-то восстановить сообщение в течение ночи.

— Потеряли еще одного, — заявил Джек, нарушая тишину, и он указал туда, где судно истекало дымом из одного двигателя, развернулось и направилось назад на поле для дирижаблей.

Подошли два «Шмеля», поднимаясь под намного более крутым углом, чем «Орлы», взмывая ввысь, и их сопровождение, и сигнал о том, что последний из «Орлов» стартовал.

— Какое количество? — спросил Джек, вызывая верхнего стрелка, которого Ганс по-настоящему жалел, сидящего на взрывоопасном водородном баллоне, с прикрепленным незащищенным «гатлингом». Также его задачей было ползать вокруг по баллону и затыкать любые дырки, пробитые выстрелами во время битвы. На время этого полета экипажу не выдали ни одного парашюта, соображение уменьшения веса исключили их, но даже с таким приспособлением для прыжка, верхний стрелок редко использовал его, поскольку, как только корабль загорался, большой вес орудия бросал человека вниз, прямо в горящий баллон.

— Трудно считать. Я прикидываю, что, по меньшей мере, тридцать кораблей в воздухе, сэр.

— Лучше старайся и предоставь мне точные цифры, — рявкнул Джек. — Проклятье. Если в воздух смогли подняться только тридцать, то нам конец.

Джек вздыхал, смотря на Ганса.

— Мы идем с тем, что есть, даже если к этому моменту их всего тридцать, — рассеянно ответил Ганс, напрягая зрение, чтобы хоть немного увидеть землю восточнее Тира. Там рассвет только прорезался; наиболее вероятно, что Винсент перешел в наступление .Ганс думал, что сможет заметить намеки дыма, или вспышки огня. Они продолжали свой последний разворот, мягко выводя дирижабль из подъемного виража. Джек выровнял их, при этом комментируя, что они были на высоте более трех тысяч футов и медленно поднимались. Воздух был заметно более прохладным, по-прежнему неподвижный и спокойный.

Несколькими сотнями футов ниже заметили дирижабль, проходящий непосредственно под ними, стрелок смотрел вверх и махал. Джек подстроился по компасу на юго-восточное направление, нажал руль высоты обратно немного выше, наклоняя носовую часть корабля вверх. Тир теперь находился по левому борту, на расстоянии в дюжину миль, и с этого момента Ганс не мог видеть его со своего места у правого борта.

— Мы выровняемся на девяти тысячах, где у нас должна появиться возможность поймать поток, идущий с запада. Это нам немного поможет. Теперь помните Ганс, все эти карты взяты просто из памяти. Я там был только два раза, поэтому схемы не слишком хороши.

— Я доверяю тебе.

— Вам придется, другого пути нет.

Подъем продолжался и постепенно, через обзорный застекленный порт между их ног, внизу в позиции переднего «гатлинга», Ганс заметил берег, когда они направились обратно к побережью.

— Возьмите штурвал вместо меня, держите его ровно в этом направлении, — приказал Джек. — Наблюдайте за компасом, а также прочертите мысленно прямую линию на что-то примечательное на горизонте. Также вы можете использовать солнце, но помните, что оно перемещается, так что не следуйте за ним по кругу.

Ганс неуверенно положил руки на штурвал.

— Вот так, только держите его ровно. Позвольте мне немного убрать обратно рукоятки управления дроссельными заслонками — мы должны беречь топливо.

Раздался монотонный глухой стук моторов, через корабль пробежали вибрации, скорость винта изменилась, и хотя звук все еще был громким, изменение принесло долгожданное облегчение. Ощущение скольжения по льду пока что оставалось. Ослепительный свет встающего солнца внезапно прорвался через горизонт, затопляя кабину темно-золотистым заревом. С носовой частью, приподнятой вверх, он чувствовал, как будто он поднимался в небеса и был наполнен глубоким прочным покоем. Момент стоил того, чтобы удерживать и смаковать его. Он посмотрел по сторонам, Джек обосновался на сиденье, глаза полузакрыты, его руки не касались рычагов управления, а были сомкнуты на груди. Ганс почувствовал вспышку страха, а Джек улыбнулся.

— Ганс, на самом деле, все это не так трудно. Просто держите направление, когда мы точно доберемся до девяти тысяч футов, то ртуть в том указателе будет посередине, это подскажет вам, слегка опустить нос. До тех пор просто расслабьтесь и держите курс.

И он закрыл глаза.

Внезапно Ганс почувствовал, как будто остался один на корабле, ощущение, принесшее радость, управление судном до верхних пределов неба. На минуту он забыл то, что ожидает впереди, все это было смыто прочь… и он был доволен.

— Эндрю.

Сон был о давнем, о Мэри. Задолго до ее предательства, задолго до всей боли, когда все было таким невинным, таким новым и живым, идти, взявшись за руки вдоль берега. Даже во сне он помнил о том обстоятельстве, что однажды застал Мэри с другим мужчиной, тогда, когда он все еще был в Мэне, и что Кэтлин была теперь центром всей его жизни, но по-прежнему было такое удовольствие снова увидеть свою первую настоящую любовь, не смотря на всю боль, которую она причинила ему.

Мягкое прикосновение Кэтлин выдернуло его из воспоминаний, и он почувствовал муки вины, когда всматривался в ее обеспокоенные глаза, как будто боялся, что она может каким-то образом ощутить то, что ему снилось.

— Который час? — прошептал он.

— Как раз перед рассветом.

Он услышал отдаленный грохот ружейного огня и мгновенно проснулся.

— Что это?

— Я была в церковной больнице, когда это началось, и вернулась сюда. Я не знаю.

Как раз когда она помогала ему надеть брюки и куртку, он услышал сильный цокот копыт на булыжной мостовой под окном, всадник осадил лошадь, животное тяжело дышало, вестовой что-то крикнул охране у дверей. Эндрю выглянул в окно и увидел одного из офицеров своего штаба, юного лейтенанта из Рима, еще одного из бесчисленных «племянников» старины Марка. Он спрыгнул с седла и побежал вверх по ступенькам переднего подъезда, затем принялся колотить по двери под ним. В соседней комнате заволновался один из близнецов, тихо вскрикивая, Кэтлин посмотрела на Эндрю. Он кивнул, и она вышла в тот момент, когда он шагнул в тускло освещенную прихожую и пошел вниз по лестнице. Он видел тень вестового позади стеклянного панно двери и позвал его. Парень вошел, встал по стойке смирно, и отдал честь, говоря так быстро на латыни, что Эндрю вынужден был показать ему, говорить помедленней.

— Сэр. В холле Конгресса оружейная стрельба. Докладывают, что спикер мертв, и Бугарин провозгласил себя в качестве действующего президента.

Эндрю устало вздохнул, опершись о стену. «Бедный Флавий. Скорее всего, пошел на встречу с Бугариным один и поплатился за это», подумал он.

— Эндрю.

Эмил вошел через дверь, тяжело дыша.

— Эндрю, они захватили Белый дом!

— Что? Я только был там.

Он взял паузу, пытаясь припомнить. Он сидел с Калином до полуночи. Президент по-прежнему, то приходил в сознание, то терял его, но очевидно шел на поправку. Но, то было четыре часа назад.

— Ну, его только что заполонили некоторые из старых бояр, — задыхаясь, произнес Эмил. — Провозглашая, что Бугарин президент.

— Если Флавий мертв, то он следующий, — тихо сказал Эндрю, уставившись в никуда, глаза больше не смотрели ни на вестового, ни на Эмила.

— Что, черт возьми, ты имеешь в виду?

— Только то. По Конституции Бугарин занимает четвертое место в порядке преемственности. Президент все еще не в состоянии. Флавий хотел избежать кризиса, но при этом не быть объявленным исполняющим обязанности президента. Бугарин же хотел этого, и теперь, при мертвом Флавии, у него это есть.

— И ты позволишь ему получить власть?

Эндрю ничего не ответил.

— Эндрю, в этот самый момент, этот ублюдок скорее всего объявляет о перемирии, передав армии приказ к отступлению.

— Я знаю.

— И что ты собираешься делать?

— Делать? Боже мой, Эмил, какого черта я делал здесь все эти десять лет? Мы не хотели здесь находиться. Мы не хотели втягиваться в эту войну. Проклятье, почти все парни из нашего затерянного полка погибли в этой богом забытой адской бездне.

Он отвернулся и отступил к лестнице.

— Кэтлин, буди детей.

— Зачем, Эндрю?

— Мы уберем их отсюда на время.

Он посмотрел назад, на юного римлянина, офицера его штаба.

— Отправляйся в офис еженедельника Гейтса. Найди Гейтса, сообщи ему что происходит, собери в одном месте солдат, если сможете, то удерживайте ту позицию, и не позволяйте никому пройти в эту часть города, если вы его не знаете.

Он посмотрел наверх лестницы, где стояла Кэтлин, выводящая детей из спальни.

— Отведи детей на оружейный склад тридцать-пятого. Там они будут в большей безопасности.

— Куда ты идешь?

Он потянулся к этажерке за дверью, беря клинок, он неуклюже ухватил его, с неохотой позволяя Эмилу помочь.

— Я отправляюсь в Белый дом.

— Ради Бога, зачем. Бугарин убьет тебя.

Эндрю покачал головой.

— Нет. Слишком много бывших ветеранов по-прежнему рядом с ним, чтобы позволить это. Мы собираемся поговорить.

— О чем?

Он взял паузу, взглянув в кабинет, где на его столе находились две самые дорогие его сердцу вещи, бумага о назначении его полковником вольнонаемного полка, подписанная Линкольном, и Почетная медаль, заслуженная под Геттисбергом, и врученная также Линкольном. Подойдя к выставочному шкафу, он распахнул его, вынул медаль, почтительно подержал ее в руке несколько секунд, прежде чем неуклюже прицепить, и вышел за дверь. Еще несколько человек подъехало на лошадях, другие собрались на городской площади, которая выглядела так необычно, словно маленький кусочек Новой Англии, перенесенный в этот чужой мир. Один из его ординарцев, как будто читая мысли Эндрю, привел Меркурия из конюшни позади дома. Эндрю взобрался на лошадь, Меркурий легко двигался под ним, два старых компаньона, которые были вместе больше десятилетия.

Слухи быстро распространялись, и у домов, обшитых вагонкой, обрамляющих площадь, он видел последних немногих своих старых товарищей, которые находились в Суздале, готовых выступить, Вебстер возился, пытаясь застегнуть униформу, которая была чересчур облегающей для него. С северо-восточного угла площади появилось небольшое отделение, двигающееся по двое… это были мальчики, кадеты, обучающиеся в 35-м Мэнском, который теперь стал тренировочным полком, этаким Вест-Пойнтом Республики, юноши были слишком молодыми, чтобы их засунули в пекло фронта. Один из них с гордостью нес полковой штандарт.

Эмил нагнал Эндрю, взяв лошадь одного из курьеров.

— Отправиться сейчас в Белый дом это безумие, Эндрю. Если Бугарин действительно заполучил правительство, то он тут же убьет тебя.

Эндрю почувствовал зарождающийся гнев. Тяжело дыша, подскакал Вебстер.

— С Калином все в порядке?

— Мы не уверены, — ответил Эмил.

— Будь все проклято, Эндрю, это зашло слишком далеко. Захватите управление правительством теперь. Парни последуют за вами!

Он выдал последнее слово с напыщенной демонстрацией, которое эхом пронеслось через площадь, и восторженные крики раздались в ответ.

Эндрю жестко осадил Меркурия, его стальной пристальный взгляд заставил замолчать группу. Развернувшись, ничего не говоря, он отправился к юго-восточному углу площади, пока Эмил понукал свое животное, такое же огромное как лошадь Клейдесдальской породы, чтобы удержаться около него. Когда Эндрю свернул за угол на центральную улицу, ведущую к Главной площади и к Белому дому за ней, он увидел, что улица уже заполнена. Он проехал мимо театра, изодранный плакат свисал с боковой доски для афиш, объявляющий о спектакле «Король Лир». На какой-то момент это привлекло его внимание, необычно наблюдать за постановкой Шекспира на русском языке в этом чужом мире. Римские солдаты, расквартированные в Суздале, были очарованы «Юлием Цезарем», поскольку настоящий Цезарь жил на Земле после того, как их древние предки были унесены в этот мир. Также он вспомнил последнюю ночь, прямо перед началом меркской войны и спектакль «Генрих V».

Он ехал по широкому открытому бульвару, обрамленному с обеих сторон зданиями высотой в три и четыре этажа, с витиеватой резьбой, и несколькими более старыми, пережившими пожары и войны, все еще украшенными изображениями тугар, похожих на горгулий.

В толпе ощущалась тревога, сегодня не было никаких приветствий. И при этом не было и гнева… скорее это походило на истощение души и духа. Было очень легко определить ветеранов, почти все другие люди были или очень старыми, или очень молодыми, или женщинами, ветераны выделялись — мужчины, стоящие на костылях или с пустыми рукавами. Эти, кто мог, вставали по стойке смирно и отдавали честь, когда он проезжал мимо, но он продолжал смотреть строго вперед.

— Ты собираешься бороться с ним? — наконец, спросил Эмил, но Эндрю промолчал.

— Люди за тебя. Ты понимаешь это? — Эмил кивнул за спину.

Ему не нужно было поворачиваться; он слышал ритмичный топот ног кадетов, голос Вебстера выкрикивающего приказы, призывающих даже ветеранов, стоящих на обочинах, становиться в строй и «поддержать их полковника». Они проехали офис еженедельника Гейтс-иллюстрейтед. Издатель находился на улице, в седле, ожидая их, ученики, печатники и остальная часть персонала вываливалась из помещения, некоторые из них тащили винтовки и пистолеты. Гейтс пристроился рядом с Эндрю.

— Я думал, что пресса, как предполагается, является нейтральной, — язвительно заметил Эндрю. — Вне зависимости от того, что произошло, разве карандаш не является оружием более могучим, чем кинжал?

— Черта с два мы нейтральны, — злобно огрызнулся издатель. — С ним несколько вооруженных сенаторов.

— Кто-то из военных?

— Неорганизованные единицы. Главным образом там есть несколько человек из старых бояр и их бывших воинов. Я знаю, мы должны были убить их всех после того последнего восстания.

— Что произошло? — спросил Эндрю.

— Флавий мертв. Я знаю, что это факт; один из моих репортеров находился в здании, когда это произошло. Хотя Бугарин этого не делал, по меньшей мере, не своей рукой. И снова, все было так же, как и в случае с Калином. Мы не знаем. Но как только это случилось, Бугарин, в окружении некоторых своих последователей, пошел прямо в Белый дом. Очевидно, что несколько выстрелов были выпущены там уже позже.

— Калин?

— Без понятия. Но по слухам, Бугарин привлек одного из судей и Касмира.

— Таким образом, он хочет принести присягу, — ответил Эмил. — Если он — президент, то мы должны сражаться с ним, Эндрю.

— Я это понимаю, — тихо сказал Эндрю.

Иногда самым трудным делом является не делать ничего, говорил ему Ганс, и он улыбнулся этой мысли.

Главная центральная площадь Суздаля лежала прямо впереди, и уже заполнялась жителями города. Когда он подъехал к краю площади, гудящий шум вырвался из толпы. Позади себя Эндрю услышал, как Вебстер выкрикивает группе кадетов выдвинуться вперед по двое и очистить путь. Эндрю резко осадил лошадь, затем повернул Меркурия в бок. Он посмотрел назад на улицу и увидел несколько сотен человек, которые его сопровождали. Позади них теснилась куча народу, желающая наблюдать за происходящей драмой.

«Так много истории и драматичности на этой площади», подумал он. «Впервые мы маршировали здесь. В тот день прибыл посланник тугар. Сражение против армии бояр, а затем строй против тугар в последней атаке. Еще великие моменты, это парады побед, первое чтение Конституции, которую я сам и сочинил, ее общественная ратификация и декларация Республики, и инаугурация президента Калинки.

Теперь это».

Он поднял руку вверх, указывая Вебстеру остановиться.

— Я хочу, чтобы это сборище остановилось и сложило оружие на землю, — сказал Эндрю.

Он говорил тихо, но твердо. Вебстер, посмотрев на него, смутился.

— Господин Вебстер, вы министр финансов и более не состоите в списочном составе тридцать пятого, но, тем не менее, я ожидаю, что вы повинуетесь моим приказам. Остановитесь и стойте спокойно.

Вебстер по-прежнему не реагировал.

— Уильям, ты понимаешь меня?

— Да, сэр.

Вебстер неохотно повернулся и прокричал приказ. Наступил напряженный момент, некоторые из людей что-то кричали в протесте, но, наконец, приказ был выполнен. Мельком он заметил Кэтлин в толпе, и натянул улыбку на лицо, пытаясь унять ее страхи.

— Мистер Гейтс, вы также можете идти, как представитель четвертой власти. Эмил, я просто хочу, чтобы вы тоже пошли вперед. Как только у вас будет шанс, то идите внутрь и проверьте Калина.

Он увидел флаг 35-го Мэнского полка, безвольно висящий в неподвижном утреннем воздухе. Слегка толкнув Меркурия пятками, Эндрю отправился в головную часть колонны, где стоял знаменосец. Мальчик стоял неподвижно, и при приближении Эндрю отдал честь. Он посмотрел вниз на него и улыбнулся.

— Сынок, ты понимаешь ответственность, которая лежит на тебе?

— Да, сэр, души солдат, которые умерли под этим стягом, — он кивнул на сгибы, пропитанные кровью, — теперь они держатся неподалеку от нас. Их духи живут в знамени.

Ответ застал Эндрю врасплох, и он застыл. Конечно, мальчик верит в это, он же из Рима. Две тысячи лет назад их солдаты верили, что их мертвецы собираются вокруг штандарта легиона.

«Был ли Джонни сейчас здесь, а Фергюсон, Майна, Мэлади, Уотли, Киндред и так много остальных, были ли они здесь»? Медленно он поднял правую руку, его взгляд сфокусировался на флаге, его разум заполнился всем тем, что это представляло. Он отдал честь стягу. Быстро, прежде чем люди могли бы увидеть его эмоции, которые собирались нахлынуть на него, он повернул Меркурия кругом, слегка подталкивая пятками, и прошептав команду, подобрал уздцы, и в спешном порядке взнуздав лошадь, поскакал медленным галопом.

Эмил пристроился позади него, доктор сквернословил при каждом вздохе, так как терпеть не мог ездить верхом. Толпа, собравшаяся на большой площади, раздвинулась при приближении Эндрю, он слышал свое имя, эхом разносившееся через площадь. Как только он проходил мимо, толпа позади него смыкалась, продвигаясь вперед к Белому дому.

На самом деле здание было ничем иным, как срубом очень большого размера, типичным для древних руссов, оконные ставни окрашены веселыми картинками, дикие причудливые орнаменты украшающие углы и круто наклоненная черепичная крыша. По настоянию Калина здание было полностью побелено, с тех пор, в конечном итоге, оно стало резиденцией президента, живущего в доме, окрашенном в белый цвет.

Он задался вопросом, «был ли там бедный Калин по-прежнему жив». Его старый друг, его первый настоящий друг в этом мире, который так сильно изменился за последний год. Это было словно какое-то помешательство, истощение, которое сломало его. Он время от времени задумывался, а не был ли Калин слишком мягок, чересчур заполнен состраданием, чтобы быть президентом. Каждая новая смерть на фронте сказывалась на нем. Едва ли был такой день, когда он бы не приходил днем в собор, посещая очередную поминальную службу по сыну своего друга, старого товарища, с которым он не раз выпивал, или просто потому, что он чувствовал, что президент должен быть там, где кто-то оплакивал жизнь, отданную за Республику.

Эндрю помнил, насколько он был потрясен последним разом, когда видел Линкольна, лицо глубоко вытравленное, глаза темные и запавшие. Когда Линкольн заметил его пустой рукав, он отвел взгляд в сторону, а затем посмотрел в его глаза, и Эндрю почувствовал, словно президент был переполнен отцовскими чувствами и молитвами, за то, чтобы Эндрю был защищен впредь от любых страданий на службе своей стране. Таким же был Калин, и даже больше, он был тем человеком, который хотел, чтобы убийства прекратились. Но в этом и заключался парадокс войны, что наступало такое время, когда для сохранения жизней, убийство обязано было продолжаться. Он осадил лошадь перед лестницей резиденции президента. Кордон солдат окружил нижние ступеньки, толпа нервно придвинулась.

Внезапно, Эмил загородил собой обзор, выставляя коня перед Эндрю.

— Доктор, какого черта вы вытворяете, — прошептал Эндрю.

— Будь все проклято, Эндрю, вон там может быть снайпер, в любом из тех окон.

— Я знаю это, Доктор; теперь будьте добры отъехать. Последнее, что я хотел бы видеть сейчас, это как вас подстрелят.

Эмил неохотно потянул лошадь, объезжая вокруг Эндрю, но при этом, продолжая косо вглядываться в темные уголки здания. Эндрю стоял неподвижно, медля несколько секунд.

— Эндрю?

— Что?

— Какого дьявола ты делаешь?

— Ожидаю.

— Чего именно?

— Просто жду, — рявкнул Эндрю, его тон ясно показал, что он не желает разговаривать.

Толпа сжималась вокруг него, и одна старуха с усилием потянула его за ногу. Он посмотрел вниз, она слишком быстро говорила по-русски, и он не мог ее понять, ее голос заглушился возрастающим шумом взволнованной толпы.

Наконец, из передней двери вышел капитан, оставляя ее открытой, шагнув через кордон охраны, спустился по лестнице, ловко вытянулся по стойке смирно и отдал честь. Эндрю признал его, как командира личной охраны Калина.

— Полковник, сэр?

— Доброе утро, капитан.

Солдат посмотрел на него, судя по всему слегка смущенный.

— Капитан, президент Калинка, как он?

— Сэр, он по-прежнему жив. Я поставил два отделения охраны у его дверей, и также двух вооруженных офицеров в его комнате.

— Они надежны?

— Сэр, я сам отбирал их, — заявил капитан, задетый замечанием.

Эндрю пристально всмотрелся в юного офицера, взвешивая его, затем кивнул.

— А его состояние?

Капитан приблизился, подойдя рядом к Эндрю, толпа немного отступила.

— Боюсь, что не хорошо, сэр; его жена говорит, что вернулась лихорадка.

— Будь оно неладно, — пробормотал Эмил.

Эндрю согласно кивнул, поднимая взгляд, вновь уставившись на здание.

— Сэр?

— Да?

— Сэр, что-то еще?

— Бугарин был приведен к присяге, как исполняющий обязанности президента?

— Да, сэр. Сэр, я получил приказ от одного из его людей, снять охрану у Президента Калинки и поместить ее около комнаты, в которой находится Бугарин.

— И вы отказались?

— Да сэр, однозначно.

— Как полковник, командующий армией, я даю вам личный приказ, капитан. Вы должны охранять Калинку ценой собственной жизни.

— Я бы сделал так в любом случае, сэр.

— Неважно, какие приказы вы получите позже, мой приказ, отданный сейчас, будет на первом месте. Президент Калинка должен быть защищен любой ценой.

— Прежде я умру, чем кто-то навредит ему, сэр, — горячо ответил юный капитан.

— Хорошо, сынок. Теперь, пожалуйста, иди вовнутрь и заяви господину Бугарину и Патриарху Касмиру, что я прошу «видеть их здесь».

Этот приказ он произнес с повышенной громкостью, команда эхом прокатилась над толпой. Площадь стала замолкать. Капитан отсалютовал, поспешил вовнутрь, прошло много времени. Наконец, он вернулся, один.

— Полковник Кин, Господин… — и он, замялся на несколько секунд. — Действующий Президент Бугарин сказал, что вы должны доложиться ему внутри.

Эндрю застыл.

— Как командующий армией, я требую публичной встречи, здесь, перед лицом жителей Суздаля, и скажите ему, что я буду ждать здесь весь проклятый день, в случае необходимости.

Капитан понесся назад, а Эндрю пожалел его, зажатого между двух огней.

— Эндрю, ты собираешься делать то, что, как я думаю, ты делаешь?

Эндрю посмотрел на Эмила и улыбнулся.

В церковной башенке прозвенел колокол, отмечая ход времени, и, наконец, кто-то появился в двери. Это был Патриарх Касмир. Он обернулся, посмотрел обратно в Белый дом, видимо прокричал что-то, что было неразборчиво, затем повернулся и шагнул вниз по ступенькам, спускаясь волной черной одежды. Он остановился несколькими ступенями выше Эндрю, осмотрел его штаб, и всмотрелся в толпу, затем всех благословил. Сразу же наступила тишина, все встали на колени, молясь. Оставаясь верхом, Эндрю находился на одном с ним уровне глаз.

— Бугарин был приведен к присяге, как исполняющий обязанности президента? — спросил Эндрю.

— Да, Эндрю.

Его голос был едва слышен, чуть ли не шепот.

— Именно ваша собственная Конституция заставила меня это сделать. Калин, я не уверен, что он выживет. Марк мертв, Флавий погиб. Бугарин следующий в линии. Конституция требует этого; я обязан был благословить церемонию.

Эндрю сразу же понял, насколько ненавистно было Касмиру делать то, что он должен был выполнить.

— Поскольку вы являетесь главой правосудия, я прошу вас, чтобы вы инициировали расследование по попытке убийства президента и убийства спикера. Я сильно сомневаюсь, что исполнительная власть сделает это. Я также сомневаюсь, что вы могли бы набрать достаточно голосов в Сенате, чтобы снять Бугарина.

— Я сделаю все, что в моих силах, и как судья и как священник.

Толпа начала шевелиться. Касмир посмотрел назад через плечо. Полдюжины охранников стояли в дверном проеме.

— Я сказал Бугарину, что заклеймлю его как труса, если он не выйдет к вам на встречу, — прошептал Касмир.

Эндрю не мог не усмехнуться.

— Вы собираетесь свергнуть его? — спросил Касмир, и Эндрю ощутил конфликт в голосе своего друга.

Он ничего не ответил, внимательно наблюдая за тем, как из дверного проема появился Бугарин, необычно для него, одетый в цилиндр Калина, который в этом мире стал церемониальным символом президента. Охранники, все из сенаторов, спустились по лестнице, Бугарин шел в середине группы. Они остановились позади Касмира. Эндрю пристально уставился на него. Во взгляде того был вызов, но еще он почувствовал страх.

Был ли этот человек тем, кто не только задумал убийство спикера, но и также попытку убийства президента? Верил ли он так неистово в то, что война должна быть прекращена любой ценой, что готов был убить, или он был всего лишь пешкой?

Независимо от того, что полагал Эндрю о том, как Бугарин пришел к власти, по крайней мере, в этот момент он был президентом Республики. С преднамеренной медлительностью Эндрю поднял руку и отдал честь. Тихие шепотки побежали через толпу. Они все знали, что все это означает. Он почувствовал, как напряжение отпускает Бугарина, но тот по-прежнему был насторожен. Он услышал бормочущее проклятье; то был Эмил, который был не способен заставить себя приветствовать Бугарина.

— Я сейчас же желаю видеть президента Калинку, — заявил Эмил, адресуя свое послание Касмиру, выделяя при этом слово «президент».

— Я прослежу за этим Эмил, — ответил священник, — и вы будете под моей личной охраной.

Эмил посмотрел на Эндрю.

— Еще секунду, — прошептал Эндрю.

— Для чего? Видеть, как ты целуешь его окровавленные ботинки?

Эндрю проигнорировал вызов своего друга.

— Могу ли я спросить исполняющего обязанности президента, будут ли какие-либо приказы для армии относительно боевых действий как оборонительного, так и наступательного характера.

Он преднамеренно произнес слова медленно, так чтобы расслышали все.

— Все наступательные операции должны прекратиться. Я немедленно попрошу о перемирии. Мы должны прекратить эту бессмысленную войну.

По площади снова прокатилась волна голосов. Толпа была в замешательстве. Слабый хор приветствий, но им не хватало силы и энтузиазма. Он слышал лязг оружия с другого конца площади, приглушенные приказы, скорее всего Вебстер говорил солдатам, приготовиться.

— Сэр, если вы приказываете мне, чтобы я вывел в тыл армию, я не могу повиноваться такому приказу.

Наступила выжидающая тишина. Эндрю медленно протянул руку к боку, берясь за рукоятку сабли. Один из сенаторов начал понимать пистолет. Касмир повернулся лицом к сенаторам, крича им оставаться неподвижными. Эндрю бережно вытащил саблю, официальный клинок был выдан ему Калином и Конгрессом, в знак признания их победы над тугарами. Он стал теперь официально признанной частью ритуала приветствия с холодным оружием. Рукоять поднята перед лицом, лезвие вертикально, но когда он сделал так, он посмотрел на флаг, слабо трепещущий на вершине Белого дома. Он сделал глубокий вздох, подготавливая себя перед тем, что сейчас произойдет. Он быстро, слегка неловко, поскольку нервничал, действуя единственной рукой, перевернул клинок, схватившись за лезвие. Рукояткой, в направлении Бугарина, он бросил саблю на лестницу, так что она прогремела до ног Касмира.

— Тем самым я слагаю с себя полномочия командующего Армией Республики, — закричал он, голос донесся до самых дальних уголков площади. — Я ухожу в отставку и покидаю этот город и Республику.

Толпа замолкла, стояла могильная тишина. Бугарин смотрел на него в оцепенении, не способный как-то отреагировать. Эндрю сделал глубокий вздох; к его удивлению, он почувствовал так, словно снял с себя ужасное бремя. Он развернул своего коня прочь от Бугарина. В его сознании это человек больше просто не существовал. Эндрю посмотрел на толпу, на лица поднятые кверху.

— Я отдал этой стране десять лет, — прокричал он, его голос пронесся эхом. — Когда мы пришли в этот мир, нас было более пяти сотен. Свыше четырех сотен уже мертвы, отдав свою жизнь, чтобы вы были свободны. За эти десять лет служения и жертв, я понял кое-что.

Он подождал минуту, толпа по-прежнему была тиха как могила.

— Ты не можешь дать свободу кому-то. Каждый мужчина, каждая женщина должны сами заработать ее, а затем охранять ее от тех, кто желает забрать ее. Охранять ее от орд, охранять ее от тех, кто снова бы поклонялся ордам.

Когда он сказал последние слова, он кивнул на Белый дом. Он посмотрел назад, прямо на Бугарина.

— Теперь я обычный гражданин, и как обычный гражданин, я говорю это вам. Я ожидаю, что здоровье нашего горячее любимого Президента Калинки будет охраняться любой ценой. Если он умрет, неважно по какой причине, вам лично придется ответить мне за это.

Бугарин побледнел из-за прямой угрозы, но промолчал. С нарочито показным презрением, Эндрю повернулся к нему спиной, не ожидая никакого ответа, и вновь оказался лицом перед толпой.

— Тем, кто были моими друзьями, тем, кто сражался за свободу, я говорю — спасибо вам. Что касается остальных.

Он колебался, помня известное прощальное высказывание Дэйви Крокета.

— Ну, вас мне жалко, поскольку если вы сдадитесь, то вы умрете. Прощайте.

С высоко поднятой головой, он начал двигаться обратно к своему дому, и чувствовал внутри легкость, которой он не знал много лет. Он выполнил свой долг, он поборолся с желанием взять все это в свои руки, то, что, как он знал, он мог бы сделать. Он не запятнал свою честь, и он не разрушил Республику. Если Республика обречена на смерть, то это будут чужие руки, которые уничтожат его мечту, а не его собственные. Не сделав более ничего в этот момент, он ощутил, что выполнил одно из самых важных дел за свою карьеру.

Когда он проезжал мимо, все вокруг него за короткий промежуток времени буквально взорвалось криками, одни кричали ему остаться, другие призывали сражаться, еще одни орали, что война закончена.

Гейтс скача рядом с ним, смотрел на него с широко открытым ртом.

— Что насчет войны? — наконец, спросил Гейтс.

Эндрю улыбнулся.

— У них там, в Тире, есть три дня, прежде чем известия смогут каким-то образом добраться до них. Теперь операция вне моего контроля.

— Боже защити Ганса и Винсента, — вздохнул Гейтс.

— Да, — ответил Эндрю, наклоняя голову. — Боже, защити нас всех.

— Куда вы собираетесь?

— На север; завтра я уеду из города.