Солдаты

Глава 11

— Проклятье!

Ганс отдернул руку от разбитой вдребезги панели управления дроссельными заслонками. Он почувствовал острую боль в пальцах, из ладони, испещренной деревянными щепками, стала сочиться кровь.

— Заслонки! — проорал Джек.

Лобовое стекло взорвалось, осыпая их осколками.

— Я знал, что это местечко будет горячим! — прокричал Джек. — Под вашим сиденьем. Там находится главный топливный клапан, закройте его!

Ганс выкроил секунду и бросил торопливый взгляд наружу. Место, которое они выбрали для посадки, было открытым полем, примыкающим к фабрике, где он когда-то трудился рабом. Так многое изменилось за прошлый год. Клубы черного дыма извергались из полудюжины дымовых труб новой фабрики, занимавшей смежную землю на западе. Он видел, как из открытых ворот в стене, окружающей лагерь, выплескиваются десятки бантагов. Выстрелы пробивали дырки в газовых баллонах позади него, громкий протяжный звук, показал, что порвался несущий канат крыла правого борта.

Гримасничая от боли, Ганс залез руками под сиденье, повозился там, его руки, нащупали холодный медный клапан. Надеясь, что поступает правильно, он повернул его, и в тот же самый момент все четыре двигателя сбросили обороты.

— Не закрывайте его полностью.

Ганс посмотрел наружу. Открытое поле, которое они выбрали для приземления, лежало прямо впереди, точно к северу от железнодорожного депо, откуда он и сбегающие вместе с ним рабы угнали поезд для побега к предместьям Сианя.

Тонкая стрелковая цепь бантагов выбежала на поле, некоторые из них уже стояли на коленях и стреляли, потом рычажком открывали казенники, чтобы вогнать новые патроны.

Дирижабль, пролетающий над Гансом, на мгновение бросил на них тень. Машина летела на полной мощности, закладывая резкий вираж, поток огня, изливался вниз от верхнего стрелка, пули, прошивали поле, разбивая стрелковую линию, рассеивая ее.

— Огонь!

Крик долетел через переговорную трубу, соединяющую с нижним грузовым отделением. Ганс вытянул вперед шею, смотря на крыло правого борта. Язык пламени сине-оранжевого цвета тянулся от внешнего двигателя. Ткань вокруг двигателя также горела, огонь распространялся раскаленными клиньями вдоль задних краев верхнего и нижнего крыльев.

— Закрывай! — проорал Джек.

Ганс довернул главный клапан до конца, полностью перекрывая все четыре топливные линии. Машина просто начала падать. Джек наклонил ее нос вниз, направляя прямо к дренажной канаве, граничащей с западным концом поля, потянул вверх в последнюю секунду, дирижабль подпрыгнул на дюжину футов, а затем тяжело рухнул вниз.

Верхнее крыло со стороны правого борта загорелось, огонь скакнул вовнутрь к взрывоопасным водородным баллонам.

— Наружу, все наружу! — прокричал Джек.

Ганс завозился со своим ремнем безопасности, расстегивая его, проклиная все от боли, когда он схватил свой карабин и бросил его в нижний люк. Не теряя времени на разворачивание лестницы, он высунул ноги через открытый низ, глубоко вздохнул, затем сложил руки над головой и прыгнул на дюжину футов к земле, выбивая воздух из легких.

Ошеломленный, он не мог двинуться. Джек рухнул вниз около него. Он почувствовал, что Джек ухватил его под плечи, вытаскивая на чистое место, притом, что он продолжал сжимать свой карабин.

Проревело длинное стаккато выстрелов из «гатлинга». Когда они отошли в сторону от судна, он увидел, что их верхний стрелок все еще стрелял. Выливая непрерывный поток пуль из «гатлинга» в колонну бантагов, стремительно выносящихся из ворот двух бараков, он уничтожил дюжины из них.

— Выметайся! — прокричал Джек, поскольку пламя от крыла правого борта добралось до боковой стенки переднего газового баллона. В течение секунд огонь прожег отверстие, поджигая водород, который полился через край, объединяясь с окружающим кислородом и вспыхивая тусклым призрачным синим светом. Вся площадка дирижабля полностью отделилась от корпуса.

Мальчик на верхней палубе продолжал палить, обстреливая все вокруг своим «гатлингом», выпуская потоки огня в сторону железнодорожного депо, разрывая на части небольшой склад, который служил выходом для вырытого Гансом и его людьми тоннеля спасения. Как только пули насквозь пробили тонкую деревянную стенку, Ганс услышал бантагов, кричащих внутри.

Оружие затихло, перегорела паровая линия, прицепленная к внутреннему двигателю правого борта. Парень поднялся, чтобы выпрыгнуть наружу, несмотря на то, что его кабина обрушилась в горящий баллон.

Снаряд разорвался прямо у него за спиной. Он попытался выбраться, двигаясь на заплетающихся ногах, но кабина исчезла, падая в ревущий ад, и мальчик исчез. Выругавшись, Ганс отвел взгляд.

Он услышал крик Кетсваны и мельком увидел разъяренного зулуса, сопровождаемого его людьми, выбирающихся из-под горящего дирижабля; один из парней, каким-то невероятным образом вытащил драгоценный ящик, загруженный револьверами и дополнительными боеприпасами.

Второй дирижабль затормозил, останавливаясь позади горящей машины Джека, выгружая собственную штурмовую группу, верхний стрелок также опустошал свой «гатлинг» огнем поддержки. Третья машина врезалась в землю слева от машины Джека, совершив почти полный разворот, поскольку ее переднее колесо разломалось от жесткой посадки. Четвертый дирижабль, входя на посадку слишком низко, потерпел аварию над третьей машины, разломав палубу верхнего стрелка, опрокинувшись через нос третьего судна, и врезался в землю, передняя кабина исчезла, крылья отломались и воткнулись в газовые баллоны, которые взорвались. Полдюжины мужчин вылетели из грузового отделения.

Еще один дирижабль, прерывая попытку приземления, взлетел вверх, закладывая резкий вираж, крыло правого борта почти зацепило склад, который был измельчен огнем «гатлинга». Верхний и передний стрелки выпустили потоки огня, когда они пролетали над посадочной площадкой. Еще один дирижабль, отвернув от скопления первых четырех, благополучно приземлился, за ним секундами спустя приземлился еще один корабль, а за ним еще один.

Кетсвана и его атакующая группа уже прошли склад, который начинал гореть, крики умирающих бантагов, эхом неслись изнутри. Здание внезапно взорвалось с громовым раскатистым ревом, куски древесины, тел, и бочонков с порохом взлетели на воздух, разрываясь подобно фейерверку на праздновании Дня Независимости, взрыв, накрыл дирижабль сверху и сбил с ног нескольких человек Кетсваны.

Обломки дождем лились вниз; Ганс сложился в плотный комок, и Джек бросился сверху на старого сержанта. Выглянув, Ганс увидел, что пылающий бочонок плюхнулся рядом с дирижаблем, который приземлился позади машины Джека, разрываясь несколько секунд спустя, также уничтожая это судно, поймав в ловушку пилота и его помощника, когда они попытались пробиться наружу.

— Мы приземлились в сумасшедшем доме! — проревел Джек. — Я займусь приземлением! Охраняйте эту территорию, иначе, нас всех перебьют.

Отпустив Ганса, он поднялся на ноги, игнорируя обломки, все еще падающие с небес, и помчался в поле, размахивая руками, пытаясь сигнализировать другим дирижаблям, держаться подальше от их места приземления. Ганс увидел, как две машины заложили крутые виражи и повернули на север, но еще один подлетел на посадку прямо сквозь разрастающиеся клубы дыма, усиливая беспорядок, солдаты выскочили из грузового отделения прежде, чем судно даже остановилось.

Ошеломленный, Ганс медленно поднялся на ноги, его разум помутился от безумной суматохи вокруг. Отделение воинов, чины, одетые в униформу, пробежали мимо, их лейтенант прокричал им, чтобы они атаковали первую фабрику. Он отстал от них, подходя к Гансу.

— Сядьте, сэр.

Ганс в смущении посмотрел на него.

Чинский офицер мягко помог Гансу опуститься на траву, развязал красный платок, привязанный вокруг его горла, и начал вытирать лицо Ганса. Ганс вздрогнул от боли. Осколки стекла от взорвавшегося окна, понял он смутно. Офицер говорил мягко, как будто успокаивая ребенка, перейдя на диалект лагерей, странную комбинацию чинского, русского, зулусского, многоязычный язык рабов.

— Мы вернулись, теперь мы вернулись с оружием. Слушайте, слушайте.

Чин очистил его глаза, заляпанные кровью, и Ганс посмотрел на покрытые завесой дыма ворота. Кетсвана стоял, вырисовываясь на фоне фабричных ворот, где они когда-то были рабами, карабин поднят над головой, его боевое пение служило сигналом сбора. Однако было что-то еще, громкий ревущий крик, крики тысяч мужчин и женщин.

Ганс поднялся на подкашивающихся ногах, лейтенант-чин, который был почти одного с ним возраста, помог ему.

— Мы освободим здесь наших братьев, а затем отдохнем, старина. Мы выпьем чаю, и затем присмотрим за рабами бантагов, — сказал он ухмыляясь.

Он обошел вокруг тела двух мужчин, пойманных взрывом на складе, оба разорванные и ужасно обожженные. На главной железнодорожной линии громоздились обломки дирижабля, уничтоженного во взрыве и отчаянно горевшего. Чудесным образом, большинство солдат в грузовом отделении выжили, хотя были сильно помяты, и они съежились в кучку в сторонке, безучастно смотря на творившийся ад.

— Идите туда, идите! — прокричал лейтенант, указывая на ворота. У нескольких парней все еще были с собой карабины; остальные вытянули пистолеты и безжизненно поплелись к воротам.

Когда Ганс добрался до ворот, то он на секунду в ужасе отскочил от них. Прежде всего, он почувствовал зловоние, отвратительное приторное зловоние лагерей, невымытых тел, насыщенный горячий водяной пар литейного цеха, затхлый запах бантагов, и более глубокий запах гниющей еды и человеческих отбросов, пропитавших поверхность почвы, и запах смерти, и еще странное нереальное ощущение, что также можно почувствовать запах ужаса.

Лагерь внутри стены являл собой сцену кровавого хаоса. Кетсвана мудро остановил своих людей прямо у ограждения, расположив их в линию для залпа. Иногда один из солдат поднимал карабин, чтобы выстрелить в бантага, но внутри ограды находились тысячи рабов, которые делали эту работу. Заключенные были наполнены до краев безумием мятежа, роясь, словно извивающаяся толпа раздраженных насекомых, разрывая на части оставшихся в главном внутреннем дворе бантагов. Они атаковали через мертвое пространство, которое отделяло стену периметра от бараков, и теперь находились на стенах с бойницами. Обезумевшие бантаги, отступали вдоль верхнего прохода, неистово пытаясь удержать на месте взбесившийся сонм чинов. С поверхности земли внутри лагеря, заключенные забрасывали пойманных в ловушку бантагов глыбами угля и кусками искореженной породы из отвалов шлака, пока их товарищи двигались по проходу вдоль стены с бойницами, приближаясь к врагу. Четыре, шесть, иногда дюжина погибала, пока, наконец, кто-то один не осиливал бантага и не сбрасывал его с высоты. Тот, крича, падал в ожидающие руки толпы внизу.

Ганс заметил группу из нескольких дюжин бантагов, прорезающих себе путь через территорию двора, сражающихся за то, чтобы добраться до дверного проема в просторный литейный цех, построенный так, что он доминировал в центре лагеря. Ганс прокричал Кетсване отрезать их. Вместе Ганс, Кетсвана, и несколько отделений его воинов стали пробиваться через растущую толпу.

Бантаги закрепились у двери прямо перед ними, его собственные люди не могли стрелять, чтобы не зацепить чинских рабов, зажатых между двумя группами. Первые двое солдат упали под огнем внутри здания, при попытке захватить лестничную площадку. Ганс прижался к теплой кирпичной стене здания, постепенно придвигаясь к огромным открытым воротам, которые были достаточно широки, чтобы через них мог прокатиться железнодорожный товарный вагон, и посмотрел за угол. Бантаги были внутри, не более чем в дюжине футов, разворачиваясь в линию. Один поднял винтовку, и Ганс отдернул голову, брызги кирпичной крошки выбились из стены от бантагского выстрела.

Сконцентрированный залп проредил чинов, столпившихся около дверей, поэтому они отступили. Ганс посмотрел на Кетсвану, который кивнул, без нужды в словах. Раздался второй залп; еще больше чинов попадали. Кетсвана, казалось, рассчитывал, он держал свой карабин наготове. Рявкнул еще один залп.

— В атаку!

Кетсвана выпрыгнул из-за угла стены здания, держа карабин прямо, стреляя от бедра. Остальные бросились после него, стреляя на ходу, как только выскочили из-за угла. Ганс попытался следовать за ними, но лейтенант-чин толкнул его обратно, ступил за угол, выстрелил, и был отброшен назад пулей, которая попала ему прямо в лицо.

Ганс переступил через тело, стреляя вслепую, и мельком увидел бантага, рухнувшего всего в футе от него. Толпа чинов, которая отскакивала от залпов, словно от ударов молотом, теперь повернулась в неистовом безумстве и ворвалась на склад, отталкивая Ганса к стене, Кетсвана и солдаты, которые следовали за ним, исчезли в давке.

Тонкая линия бантагов была смята, воины сломали строй, побежали в панике, некоторые повернули, чтобы добраться до северного крыла литейного цеха, другие, побежали на юг. Сотни чинов толкались внутри. Ганс уклонился от толпы, двинувшись вдоль боковой стенки первой плавильной печи, прямо за воротами. Взглянув на стену цеха, он увидел, что омерзительные «беличья колеса» по-прежнему стояли там, их человеческие обитатели были все также заперты внутри, их костлявые руки сжимали боковую грань колеса, все они вопили в гневе.

Бантаг, бежащий вслепую, увернулся, пробегая мимо Ганса, наткнулся прямо на бригаду плавильщиков. Длинные железные ломы для накатывания крицы на подине пламенной печи теперь стали оружием. Рабы-чины бросились на бантага, первый погиб от удара бантагского штыка. Один из чинов, ухватил лом как дубинку, ударил бантага по коленке, ломая его ногу. Бантаг упал словно срубленное дерево, но попытался встать, опираясь на здоровую ногу. Еще один чин ударил того по спине, и он рухнул, опрокидываясь на спину. Крича с безумной ненавистью, один из чинов сел верхом на бантага, ухватил свой железный лом как копье, и забил его прямо в лицо бантага. Затем все они начали бить все еще дрожащий труп.

Сумасшествие охватило это место, и из-за всего того, что он помнил, он чувствовал, что безумие также захватило его собственную душу. Игнорируя боль осколков в руке, он взвел курок карабина, вложил в патронник новый боеприпас, и рванул вперед, двигаясь вдоль стены, петляя около тыльных частей печей.

Все это было так леденяще кровь знакомо, плавильная печь номер одиннадцать. Он задавался вопросом, по-прежнему ли она плохо выжигает из чугуна лишний углерод. Он шагнул мимо свежего потока из печи номер восемь, нескольких тонн жидкого чугуна, которые все еще кипели, постепенно застывая в каналах, прорезанных в полу, наполовину в потоке лежал мертвый чин, его одежда и волосы медленно тлели. Поскольку литейный цех был без окон, и всегда являл собой адское местечко, освещаемое только вспышками света от открытых горнов и жаром горячего железа, то из-за несущихся эхом криков, выстрелов, шипения горячего металла, всё, скрывающееся в темном мраке, казалось призрачными тенями.

Он протолкнулся к концу коридора, выйдя из-за печи, сражая бантага выстрелом в спину, пока воин двигался задним ходом. Мимо пробежал чин, что-то бессвязно крича, с глазами, широкими от ужаса и ярости.

Он мельком увидел бранящегося чина, настолько худого, что были видны все кости, голого за исключением грязной тряпицы, обвязанной вокруг бедер, который показал пальцем. Ганс развернулся вокруг себя, и по-кошачьи отскочил назад, когда кто-то перевернул вверх ногами тяжелый котел с жидким металлом, пылающий серебристый каскад, взорвался паром, когда он низвергнулся наружу на площадку разливочного пролета. Полдюжины чинов, тех, кто находтлся рядом с Гансом, оказались пойманными в кипящей реке, люди спотыкались, падали, взрывались огнем, когда жидкость расплескивалась на их одежду, волосы, и кожу.

Два бантага позади перевернутого вверх ногами котла выбежали из-за опрокинутого ими чана. Атакующая толпа обошла вокруг распространяющийся поток и напала на двоицу. Борьба была ужасающей. Ганс смотрел, разрываясь на части между гневом к своим старым мучителям и жалостью к двум живым существам, которые вскоре умрут в агонии.

Толпа просто забила одного до полусмерти, затем выбросила его на медленно твердеющий пол с расплавленным чугуном. Второй был поднят дюжиной чинов, которые несли его, пиная ногами и избивая руками, к открытой двери пылающего горна.

Достаточно часто Ганс видел, как бантаг подбирал раба единственной рукой, и бросал его в печь лишь за какое-нибудь незначительное нарушение, или просто так, без всякой причины, чтобы немного развлечься. Бантаг находясь в полубессознательном состоянии, осознавая свою судьбу, начал пинаться и кричать, когда они попытались отправить его головой вперед в огонь. Его руки, ухватились снаружи, пытаясь заблокировать вход. Удары ломами сломали его конечности.

Крича, он был брошен вовнутрь, и, к внушающему ужас изумлению Ганса, бантаг, объятый пламенем, встал в аду, ревя от мучительной боли. Единственным выстрелом из карабина, Ганс прекратил его агонию, пуля закончила этот ужасающий кошмар.

Выстрел отразился через огромное помещение, и на мгновение наступила странная тишина. Толпа была ошеломлена тем, что она сделала, казалось, все они вместе взяли паузу на передышку.

— Ганс.

Пораженный, он повернулся. Это был бантаг, умирающий в расплавленном чугуне, по-прежнему медленно растекающемуся по полу литейного цеха.

Слабо брыкающийся бантаг смотрел прямо на него.

«Мой Бог, был ли это один из моих поработителей не так давно?», задумался Ганс. «Какие мучения он причинял мне, моим товарищам?»

— Ганс.

Это было хрипящее дыхание агонии, и он ощущал умоляющую просьбу в чужом гортанном голосе.

Руки затряслись, когда он выкинул гильзу. Он не мог остановить дрожь, пока возился с тем, чтобы вытащить новый патрон из своего патронташа, уронил его, и, чертыхаясь, постарался поднять его с пола, пропитанного кровью. Чины, все еще окружающие медленно распространяющуюся лужу металла, пристально глядели в немой тишине на муки бантага и очевидно бесполезную попытку Ганса прекратить их.

Наконец он вставил патрон в казенник, взвел курок, и, подняв карабин, нацелился прямо в голову.

— Нет, нет!

Заявили несколько чинов, сердито жестикулируя, двигаясь на него, чтобы он не выстрелил.

— Ганс…

Слезы заполнили его глаза. Зарычав, он поднял свой карабин, прицеливаясь прямо в лоб. Бантаг, дергаясь, время от времени, казалось, опустил голову в признание.

Он нажал спусковой механизм.

Опуская оружие, Ганс посмотрел на толпу.

— Мы — люди, черт побери, — прокричал он. — Не как они. Мы — люди.

Он почувствовал бесконечное опустошение, желание просто забиться подальше в темный угол, чтобы рухнуть в забвении. Его пристальный взгляд охватил толпу, глаза, задержались на том самом месте, где всего год назад он сжался в страхе, когда бантаг, возможно как раз этот самый, в которого он только что стрелял, почти раскрыл секретный подземный ход, который привел его обратно к свободе.

— Мы не походим на них, — прокричал он, снова его голос сломался. — Сражайтесь, чтобы быть свободными, не ради мести, не надо походить на них!

И все же он знал исступление и ужас рабства, потайное желание, похороненное в сердце, ни к чему иному, как убить одного из них. Убить одного из них самым ужасным и мучительным из всех возможных способов, быть готовым обменять собственную жизнь за это страшное мгновение свободы, свободы чтобы убить прежде, чем умереть самому.

— Мы должны здесь завоевать свободу для всех чинов, — сказал Ганс, его голос был теперь не намного сильнее, чем шепот, речь начинала становиться нечленораздельной от истощения, его сердце, ощущаемое тяжелым и свинцовым, снова было сведено судорогой боли. Он глубоко вздохнул, стараясь загнать боль подальше, тем не менее, она осталась.

— Мы из Республики. Я был рабом здесь, как вы теперь.

Несколько из чинов кивнули, и он услышал, как они шепчут его имя своими ритмичными монотонными голосами.

Он сделал еще один вздох.

— Бригадиры плавильных печей и руководители бараков. Организуйте своих людей. Соберите все оружие, захваченное у бантагов. Найдите начальника лагеря и его помощников, я хочу встретиться с ними за воротами через десять минут.

Группа, казалось, оцепенела.

— Разрушьте все это проклятое место, — прокричал он, — разрушьте все это, сожгите бараки. Мы уходим отсюда в течение часа, навсегда.

Винсент мрачно смотрел в тишине, как огонь факелом вырвался из башни оставленного броневика, его экипаж, печально стоял со стороны одного из бортов. Рядом с механиком парового котла находился санитар, намазывая мазью его ошпаренные руки и лицо. Это был уже пятый броневик, сломавшийся за день, на полной скорости треснула паровая линия. Два или три часа ремонтных работ, и они, возможно, демонтировали бы трубопровод, заменив его запасной частью, но на это не было ни секунды лишнего времени. Хвост огромной марширующей колонны уже прошел мимо и находился на четверть мили к востоку. Он видел, что замыкающие конные пикеты начинают нервничать, желая поскорее продолжить движение.

Травмированного водителя погрузили в двухколесный фургон скорой помощи, погонщик, дернул вожжи, посылая лошадь медленной рысью. Второй фургон, загруженный вытащенными из броневика боеприпасами и паровым «гатлингом», пристроился позади повозки скорой помощи. Экипаж стоял молча, не вполне понимая, что делать, и Винсент, показал им жестом, сдвинуться с мертвой точки. Они пошли, и он почувствовал их несчастье из-за понижения в должности до пехотинцев.

Винтовочная пуля просвистела мимо его лица, еще одна шлепнула по задней части башни. Он оглянулся назад на запад. Плотная стрелковая цепь верховых бантагов, некоторые из которых были вооружены винтовками, находилась на расстоянии менее чем в четыреста ярдов.

В течение дня давление со всех сторон медленно возрастало. Большинство бантагов по-прежнему были из более старых воинских формирований, вооруженных традиционными луками, но и выяснилось, что, судя по всему, несколько полков, возможно, целый умен были вооружены винтовками. Они подтянули две батареи полевых орудий, а также несколько мортирных батарей, которые начинали причинять некоторое беспокойство.

Мортирный снаряд пролетел высоко по дуге, разрываясь около фургона скорой помощи, ошарашенный погонщик, заставил своего тяжеловоза перейти на медленный галоп, чтобы поскорее вернуться под защиту квадрата, сформированного 3-м корпусом. Капитан сопровождающего конного подразделения подскакал к борту броневика Винсента, и отсалютовал.

— Ах сэр, они начинают наседать совсем близко.

Винсент кивнул, и закричал своему водителю, чтобы тот сдвинул машину с места.

Он заметил клубы дыма, когда мортира, находящаяся в тылу, прямо позади прикрывающей ее стрелковой линии бантагов, изгибающейся позади них, выстрелила снова. Хотя это было против приказа, запрещающего стрельбу на большое расстояние, он развернул башню вокруг оси, спустился вовнутрь, поднял угол прицеливания на оружии, открыл паровой кран, и выпустил несколько длинных очередей. Несколько наездников свалились.

Станислав включил передачу, и броневик дернулся вперед, колеса врезались в сухой дерн. Заняв в башне устойчивое положение, он наблюдал за тем, как конница, умело рывками двигалась назад, один отряд останавливался в прикрытие, в то время как второй отряд в ста ярдах дальше позади них отрывался от противника, пробираясь через линию прикрытия первого отряда, затем в свою очередь становился в прикрытие. Парни были отличными, квалифицированными солдатами, всегда держа бантагов в страхе. Дважды в течение долгого дневного перехода бантаги пытались совершить опасные конные атаки. В этих случаях кавалеристы отступали, позволяя броневикам размочалить их на куски.

Они пересекли невысокую возвышенность. Снова бескрайняя видимость впереди… 3-ий корпус в огромном каре, со стороной в тысячу ярдов, внутри пустого квадрата находились фургоны с припасами, медицинские повозки, резервная бригада, чтобы заткнуть собой любую возможную дыру, и дюжина броневиков. Снаружи, вокруг квадрата, на несколько сотен ярдов расположились конные подразделения и по пять броневиков на фланг. От построения в виде буквы V предыдущего дня пришлось отказаться, так как бантаги усилили давление.

Принесся «Шмель», обстреливая расчет мортиры, которая беспокоила их, трассирующие патроны подожгли орудийный лафет. Стремительно растущий огненный шар вызвал взрыв восторга у солдат из тыльной части каре. «Шмель», резко прекратил пальбу и продолжил полет на запад, возвращаясь в Тир, чтобы перевооружиться и заправиться горючим.

Чем дальше пробирались они на восток, тем более сложным становилось производить прикрытие с воздуха, так как дирижабли теперь должны были совершать почти сто мильные перелеты туда и обратно перед вступлением в бой. Непрерывный полет и сражение последних трех дней, несомненно, также требовали время на техническое обслуживание; теперь были долгие отрезки времени, когда над головой не было ни одного дирижабля.

Он подумал о школе, в которой учился, очень много лет назад, в старом Оук-Гроуве в Вассалборо. Воспоминание о Плутархе и последней кампании Красса против парфинян. Почти такие же, кружащиеся наездники. Однако существовало и два различия. Первое, у его армии был порох. Но тревожило второе, в отличие от Красса, который фактически превзошел численностью парфинян, он столкнулся с врагом, превосходящим его в численности немногим более чем примерно шесть к одному, и единственной вещью, которая удерживала их позади, были броневики и «Шмели», кружащиеся наверху.

Его водитель на главной палубе, слегка повернул машину, и Винсент снова посмотрел вперед, где в высокой траве лежало несколько человек, мертвых пехотинцев. Он очень не хотел оставлять их ублюдкам. В траве также валялись несколько бантагов и лошадей, попытавшихся повоевать за обладание холмом, когда головная часть колонны добралась сюда полчаса назад.

Они ускорили ход, порыв сухого ветра с запада накрыл их удушающим облаком дыма от выхлопных газов из броневиков. Кашляя, он подождал, пока не очистится воздух. Из облака дыма выскочил курьер, остановился около его машины, и перешел на медленный галоп, скача в том же темпе.

Винсент ответил на воинское приветствие и взял записку. Все еще взгромоздившись на башне, он развернул бумагу, игнорируя случайное жужжание просвистевшей мимо пули.

Послание было от Григория, едущего во главе колонны, он заявлял об обнаружении воды. Он прикрыл глаза от света и оглянулся назад на запад. Осталось пара часов солнечного света. Не было никакой потребности смотреть на карту, еще один ручей был на расстоянии пяти или шести миль. Согласно карте, там также находилась головная часть бантагской железной дороги, которая строилась от Великого моря. «Шмель», пролетевший сегодня ранее весь путь на восток, сбросил сообщение, что с двух транспортных кораблей бантагов разгружали броневики и дополнительные войска. Два «Шмеля» были потеряны, пытаясь обстрелять суда и локомотивы, и процесс погрузки оборудования на несколько поездов продолжался, хотя они еще не были отправлены.

«Ну, именно этого мы и хотели», понял он. Но, тем не менее, это была пугающая мысль, что где-нибудь впереди для них был запланирован теплый прием.

Он знал, что люди вымотались, они были на марше в течение почти четырнадцати часов, сложные тридцать миль за сегодня, немного больше чем на полпути к побережью. Они все равно должны окопаться где-то, остановившись на ночь. Враг приедет к ним. Будет лучше, чтобы ребята отдохнули насколько возможно для следующего дня.

— Скажите генералу Тимокину удержаться у ручья. Скажите Стэну также остановить корпус и закапываться. Захватим ли мы головную часть сегодня, или нет, на самом деле это не имеет значения; они просто разгрузятся чуть раньше, назад по дороге.

Он мог ощутить разочарование мальчика, когда тот неловко поерзал в седле, затем отдал честь и пришпорил своего коня вперед.

Он смотрел на кружащее войско кочевников. После месяцев в линиях осады они тоже должны были быть вымотаны. «Нет, они пока еще не надавят, они будут ждать пока подойдут броневики. Вот тогда мало не покажется» .

Дирижабль приземлился легко, лишь однажды подпрыгнул, затем спокойно опустился, быстро прогрохотав до места остановки.

Джурак потянул ручку, открывая люк, и спустился вниз, едва замечая поклоны посадочной бригады. Это было отдаленное место на северо-восточном берегу Великого моря, около Ниппона, немного больше чем на полпути к его месту назначению. Единственная цель этой авиабазы состояла в том, чтобы служить в качестве склада горючего для редкого дирижабля, совершающего полет по длинному маршруту из Чинской империи, на север в Ниппон, затем на северо-запад, окаймляя побережье моря, потом, наконец, чтобы повернуть прямо на запад к фронту, теперь находящемуся в трех сотнях лиг. Он жалел, что не настроил авиабаз на западном и восточном побережье моря, таким образом, можно было бы просто полететь через морской простор, но после того, как слишком многие из драгоценных судов исчезли, совершая транзит, Гаарк запретил такие перелеты, и он так и не потрудился отменить этот запрет.

Когда так и произошло, чему он и стал свидетелем, у него появилась возможность не понаслышке оценить мудрость такого решения. Тридцать лиг назад, один из его двух дирижаблей эскорта просто вышел из строя, сломался двигатель, и судно, постепенно снижаясь, совершило аварийную посадку рядом с железной дорогой, которая бежала по всему длинному северному побережью.

— Есть какие-либо сообщения? — прокричал он, смотря на командира авиабазы, который уставился на него, как будто он был богом, который упал с неба.

Пачку бумаги вложили в его руку, и он внимательно просмотрел их, все снова и снова проклиная тот факт, что не была введена письменность его собственного мира, а применялись омерзительные буквы Руси.

Итак, в конце концов, это был Гуань. Он, по крайней мере, угадал это; иначе, эта поездка была бы глупой тратой времени. Он кратко записал полдюжины сообщений на листках блокнота из рисовой бумаги, оторвал их, и вручил командиру авиабазы. Не произнеся ни слова, он оглянулся назад на своего пилота.

— Как двигатели?

— Мой кар-карт, они должны работать.

— Они могут доставить нас до следующей остановки?

— Ночью?

— Да, будь оно все проклято, ночью. Полетим при лунном свете, просто следуй за этой проклятой железной дорогой. Мы почти обогнули море. Железная дорога повернет на юго-восток к Ниппону. Скоро будет открытая степь.

Пилот ничего не сказал.

— Разве мы не должны дождаться наш эскорт? — Он кивнул на маленькую точку, которая только сейчас подлетала с запада.

— Он может нагнать. Давайте убираться.

Захватив бурдюк с водой и наплечную сумку с сушеным мясом, которые предложил дрожащий раб, человеческий скот, Джурак вернулся к воздушной машине и поднялся вовнутрь, нетерпеливо ожидая пилота, который присматривал за тем, как заливали в топливный бак последнюю канистру керосина.

Пилот, наконец, поднялся обратно через люк и прежде, чем он успел его закрыть, Джурак наклонился и толкнул рычаг дросселя, пропеллеры, дернувшись, раскрутились до неразличимого пятна. Вернувшись на покрытую травой полосу, они взлетели, пройдя мимо высоких деревьев в дальнем конце поля, возвращаясь на мгновение к заходящему солнцу. Заложив крутой вираж, они продолжили подниматься, Джурак мельком увидел море со стороны правого борта. Прямо перед собой он увидел место, где мелководный рукав океана, наконец, превращался в залив, окруженный низкими холмами — место, где год назад были проведены первые боевые действия их кампании, в тщетной попытке заманить янки в восточном направлении прежде, чем произойдет нападение через океан в двухстах лигах на запад.

Гуань. Война прыгнула обратно в то место. Хаос на всем пути от Сианя до Гуаня, полдюжины фабрик во вражеских руках. И все-таки они толпа. Неорганизованная толпа возглавлена в лучшем случае двумястами или тремястами обученных солдат. Они наиболее вероятно по-прежнему думают, что существует только одна железная дорога. Та, по которой бежали от Гуаня до Сианя. При удаче они не знали, что в течение зимы и в начале лета он добился завершения второй линии, той, которая бежала к северу из Гуаня, до Ниппона, и затем, наконец, соединяла с маршрутом, который янки пробили вдоль северного берега Великого моря. И по этой дороге, прямо сейчас, он повернул в противоположном направлении каждый поезд, более чем тридцать из них несли два полных умена, которые отослали назад после осады Рима на перевооружение и на обучение обращению с новейшим оружием.

Это был его план держать их в запасе в Гуане, внутреннее предупреждение, возможно из-за того, что обширные территории лагеря для стариков, молодёжи, и женщин, больше чем триста тысяч юрт распространившихся по обширной дуге через сотни лиг между Гуанем и Ниппоном, были слишком уязвимы.

Пэт О'Дональд неистово раскромсал бумагу, разрывая ее напополам, затем снова, и еще и еще, пока она не превратилась в ничто иное как конфетти. Рик Шнайд, его заместитель фронта Капуа, ничего не сказал, прочитав записку через плечо Пэта.

Пэт посмотрел вниз на телеграфиста, который записал на бумагу текст.

— Эта штука все еще работает? — спросил Пэт.

Парень, с широко раскрытыми от удивления глазами, кивнул, ничего не понимая из длинного потока английских и гэльских проклятий, которые лились из Пэта, пока он читал записку.

Пэт осмотрел комнату; полдюжины солдат войсковой связи сидели у своих телеграфных аппаратов, которые соединялись с различными частями вдоль реки, и главной линией назад к Риму, а затем в Суздаль.

Вытащив револьвер, он схватил оружие за ствол, и треснул рукояткой по приемнику, разбивая его вдребезги.

— Ну, теперь сукин сын сломан, — рявкнул он.

В комнате стояла тишина.

Развернув револьвер, он небрежно держал его в своей руке, не указывая им на телеграфиста, но также, и не совсем отклоняя ствол от него.

— Если хоть слово, если хоть единое слово из этого сообщения выскользнет из этой комнаты, то пеняйте на себя сами, — он сделал паузу, его пристальный взгляд охватил окружающих, которые нервно на него уставились. — Я обвиню всех вас. Мы понимаем друг друга?

Никто не ответил; все вокруг просто кивали.

— Я ожидаю, что, по крайней мере, пройдет день до того, как вы сможете найти замену для этой машины.

— Ах, да сэр, более вероятно несколько дней.

— Прекрасно.

— Сэр, я должен внести что-нибудь в официальный журнал регистраций.

— К черту этот проклятый журнал регистраций, — прокричал он, затем дотянулся до него, оторвал несколько страниц, и также раскромсал их.

— В это место угодил снаряд, чертовски удачно, что все остались в живых, чертовски удачно. Мы понимаем друг друга?

— Сэр, вы правы.

— Что, черт возьми, вы подразумеваете под словами, что я прав?

— Только это, сэр.

— Никогда не говорите такого, мальчик, или тебя вздернут рядом со мной. Остальные из вас, держите меня в курсе событий. К рассвету мы, наверное, можем ожидать боевые действия. Я хочу знать об этом.

Бросив листки бумаги на утоптанный земляной пол, он вышел, отбрасывая в сторону одеяло, служившее в качестве дверной завесы. Поднявшись наружу из командного бункера, он приблизился к стене с бойницами, и со вздохом прислонился к земляному валу, пристально глядя безучастным взглядом на встающие луны.

— Ты не можешь навсегда удержать на месте эту информацию.

Это был Шнайд, подходя, чтобы присоединиться к нему, предлагая зажженную сигару, которую с удовольствием принял Пэт.

— Мне нужны подходящие войска, старые ветераны, которым мы можем доверять, — сказал Пэт. — Возьмем Первый Суздальский. Будь честен и расскажи им, что происходит. Посади их на поезд, и направь обратно к оборонительной линии у Рима. Передай командование корпусом твоему заместителю и отправляйся с ними.

— Я? Пэт, мы знаем, что те ублюдки, на той стороне, уже подтягивают войска, чтобы напасть, возможно завтра. Я необходим здесь.

— Нет, ты больше необходимости там, сзади. Выбери хорошее место, скажем мост, через тот болотистый ручей приблизительно в тридцати милях отсюда. Это — достаточно хорошее место. Заблокируй дорогу, подорви мост, затем останавливай любого, кто туда приближается. Если окажется, что там появятся послы-чины, арестуй их или расстреляй, мне все равно, от кого они будут в тот момент.

— Ты уверен, что знаешь то, что ты делаешь?

— Блокирование, Рик. Правительство сначала не сможет никого послать, кроме пары сладкоречивых сенаторов. Если они так поступят, арестуй и их.

— И по какому обвинению?

— Будь оно все проклято, Шнайд, мне все равно. Организация беспорядков, сексуальное домогательство, распитие спиртных напитков в общественном месте, мне плевать.

Наклонившись, он потер виски.

— Извини, я не хотел срываться на тебе.

— Все в порядке.

— Я просто не могу поверить, что после всего через что мы прошли, все свелось к этому.

— Я знаю.

— Они могут послать войска, потом.

— Я тоже это знаю. Я оставлю этот вопрос на твое усмотрение. Я не хочу, чтобы наши люди убивали друг друга, я не приказываю тебе делать это.

— Пэт, ты сможешь сохранить информацию в тайне только день, два дня от силы. Армия обязательно выяснит. Ты не сможешь перехватить каждый проклятый товарняк, идущий в этом направлении. Слухи, наконец, прорвутся.

— Два дня, лучше три, это — все.

— Для какой цели?

— Если потребуется, я собираюсь попробовать еще раз.

— Попробовать что?

Пэт кивнул на восток.

— Чтобы пересечь ту проклятую реку.

— Даже не думай об этом, Пэт. У тебя нет приказов.

— Рик, все разламывается в прах. Республика, Эндрю подал в отставку, та последняя проклятая телеграмма, говорящая нам сообщить ублюдкам с другой стороны реки, что мы хотим перемирие. Все идет под откос. Ну, возможно, у них там, тоже все идет к черту. Я готов сделать еще одну попытку. Я думаю, что они ударят первыми, тогда я планирую защищаться всем, что у меня есть.

— Пэт, дай еще один день. Мы все еще не знаем о том, что происходит с Винсентом или Гансом. Возможно, они преуспели. Если так, ублюдки здесь должны будут отступить, и это сможет полностью изменить всю политическую ситуацию дома.

Пэт ничего не сказал, уставившись на поднимающиеся луны.

— Ну ладно, еще один день, но потом, ей-богу, я планирую пойти в бой.

— С армией, которая больше, как предполагается, не должна воевать?

Пэт улыбнулся.

— Сейчас они этого еще не знают, не так ли?

— Ты говоришь о восстании.

— Только ты и я знаем об этом, мой друг, и возможно небольшое восстание сейчас, это то, в чем эта страна нуждается в данную секунду.