Солдат поневоле

Глава 1 Забрали…

Илью Красикова забрали прямо в общежитии, в вестибюле на первом этаже у самых дверей лифта. Двое в серо-синей форме сотрудников Комитета полезности, видимо, уже ждали там некоторое время.

— Ваши документы, пожалуйста, — доброжелательным, чуть усталым голосом спросил невысокий молодой лейтенант, жестом остановивший попытавшегося пройти мимо них Илью.

— У меня только студенческий, паспорт в комнате, — сказал Илья, начиная нервничать, хотя и не помнил за собой никаких прегрешений. А что, что-то случилось?

— Абсолютно ничего, плановая проверка, — улыбнулся лейтенант, протягивая студенческий билет Ильи своему напарнику. — Подождите минутку…

Второй комитетчик, в чине сержанта, достав наладонник и небольшой, с авторучку, сканер, уверенно подключился к чипу студенческого билета Ильи и прищурил глаза, быстро просматривая строчки личной информации на маленьком дисплее наладонника. Пауза затягивалась, заставляя Илью нервничать. Однако когда сержант передал компьютер старшему группы, показав пальцем на какие-то строчки текста, Илья испугался всерьез.

— Красиков Илья Сергеевич? — спросил лейтенант.

— Да, у вас же написано…

— Вы числитесь студентом Российского химико-технологического университета, ничего не нарушали, никаких претензий у университета к вам нет?

— Да нет вроде, — Илья пожал плечами, — и с коэффициентом у меня вроде полный порядок.

— Очень сожалею, но вам надо проехать с нами. Скорее всего, это действительно недоразумение, и вам не о чем беспокоиться. В отделении все выясним.

— А в чем дело? — Илье очень не хотелось никуда ехать с этими доброжелательными комитетчиками, ему вообще ситуация нравилось все меньше и меньше. — Давайте я тут все объясню, скажите, что у вас там написано, может, я знаю…

— Извините, это служебная информация. — Лейтенант перестал улыбаться, но продолжал оставаться безукоризненно вежливым, возвращая студенческий билет.

— Да вы не волнуйтесь, ничего страшного, — вступил в разговор сержант. — Сейчас мы быстро подскочим к отделению, посмотрим, и вы свободны. Никуда не опаздываете?

— Да нет, лекция еще через два часа, — ответил Илья, отчасти успокоенный его словами. Он вздохнул и пошел к выходу, стараясь держаться поодаль от комитетчиков, так, чтобы не казалось, что он под конвоем.

Машина Комитета полезности стояла прямо у подъезда общежития. Это был типичный патрульный автомобиль с высокой подвеской, несмотря на модно закругленные обводы кузова, чем-то неуловимо напоминающий давно снятые с производства УАЗы, которые, хотя и исчезли с дорог крупных городов, все еще нередко встречались на обширных незаасфальтированных просторах России. Широкие серая и синяя полосы вдоль белого кузова выдавали его принадлежность к Комитету полезности. На заднем сиденье с забранными решеткой маленькими окошками и сеткой, отделявшей его от передней части салона, неприятно пахло чем-то кислым, хотя салон выглядел достаточно чисто.

Комитетский автомобиль быстро набрал скорость на пустынной в этот час московской улице. Мало какой автомобиль, кроме транспорта комитетчиков или милиции, мог позволить себе подобное. Проезд за пределы старой МКАД стоил очень дорого и облагался прогрессивным налогом, а превысить скорость в шестьдесят километров в час мог только сумасшедший, которому наплевать на свой коэффициент полезности и водительские права. Водителя же автомобиля, в котором мчался Илья, это, по-видимому, беспокоило мало. Он ехал, обгоняя попутные машины, на скорости, может, чуть менее ста километров в час. Впрочем, Илью это не удивляло, комитетчики наверняка имели все возможные допуски, включая даже и сверхценный для обычного автомобилиста допуск внутрь садового кольца. А вот что Илье точно не нравилось, так это тот факт, что лейтенант соврал. Отделение комитета, куда его везли, было не близко, и явно не местное, тушинское. Его Илья прекрасно знал, оно располагалось совсем рядом с общежитием, рядом с двухэтажным зданием отделения милиции, у станции метро «Планерная». Илья мог видеть это здание каждый день, когда направлялся в метро. Они тем временем ехали уже около двадцати минут в направлении центра, быстро миновав знакомые Илье места и вырулив на широкий проспект, где водитель еще немного прибавил газу. Вдоль дороги потянулась серая полоса шумозащитного экрана с вялой растительностью перед ним, и замаячили по сторонам типичные московские многоэтажки — лужковки, настроенные во множестве еще при легендарном мэре.

Потом машина свернула в какую-то улицу, потом сделала еще один поворот, и тогда до Ильи дошло, куда они направляются. Место это было хорошо знакомо не только, как говорится, «москвичам и гостям столицы», слава о нем шла по всей стране. Целью их путешествия было двадцатиэтажное здание центрального офиса Комитета полезности в бывшем Холодильном переулке, у станции метро «Тульская». Так оно и оказалось. Автомобиль остановился у бокового подъезда, и улыбчивый лейтенант открыл дверцу.

— Товарищ лейтенант, в чем дело? — с заискивающей, самому себе противной улыбкой спросил Илья. Может, тут ошибка?

— Не волнуйся, все нормально, — переходя вдруг на «ты» сказал лейтенант и взял Илью за руку. Сержант тем временем близко подошел сзади и слегка подтолкнул парня вперед.

— Проходи.

Они миновали дежурного на входе без всяких формальностей, и тут же их встретил какой-то комитетский сержант, пожилой, с электронными наручниками в руках.

— Руки протяни, — сказал он Илье.

Тот оглянулся на своих конвоиров и понял, что спорить бесполезно.

— У меня сумка, там кошелек и студенческий, — начал было Илья…

— Я возьму. — Сержант принял сумку. — Не боись, у нас не пропадет.

Наручники защелкнулись на запястьях.

Собственно, чего-то подобного Илья ожидал. Даже нет, не ожидал, конечно, но, во всяком случае, удивился не слишком сильно. Ходили слухи по общежитию и уже довольно давно, может, около года. После лекций, собираясь попить пивка в сквере, или вечером, когда в их с Андреем небольшую комнату на пятом этаже приходили гости, студенты, приняв на грудь, в интимной фазе разговора, когда уже все кажутся друзьями, бывало, оглядывались и тихо говорили: «Слышь, а в РГИСе парня забрали. Да вроде не отличник — хрен его знает, вроде обычный пацан. Васю помнишь? Ну, за Людкой ухаживал, небритый такой блондин. Все анекдоты травил. Не помнишь? Ну был такой. Короче, его и взяли. На улице, говорят, подошли из Комитета, ксиву под нос и вперед. Да, в деканате сказали потом, что его за долги выгнали и он уехал. Да, а Людка потом сказала, что он ей откуда-то звонил, точно не помню. Долги? Да не было у него никаких долгов, знаю я его, всегда все вовремя сдавал, нормально учился. Осторожно надо, не поймешь, что сейчас делается, в комитете совсем обурели».

Однако ничего конкретного, кроме разговоров и какого-то предчувствия, не было. Из ближайшего окружения Ильи никто не пропадал, а слухи — слухи они всегда ходили. И всегда студенты кого-то боялись: то милицию, то военкомат, и больше всего, конечно, сессию. Тем более что в народе к комитету полезности было в общем скорее нейтрально-положительное отношение. Комитетчиков, конечно, не любили, но уважали. За всегда опрятный и трезвый вид, за то, что уже через несколько месяцев после того, как на улицах городов России стали появляться молодые ребята в темно-синих плащах и высоких серых фуражках, с этих улиц быстро исчезли бомжи, попрошайки и цыгане, и даже грязи, казалось, на улицах стало меньше. За то, что теперь к вечно пьяному соседу — дебоширу, терроризировавшему весь подъезд, приходил не затюканный жизнью участковый, выписывающий бесполезные квитанции на штрафы, а красивый и подтянутый сотрудник комитета полезности и ласково так интересовался: «А как у вас, уважаемый, обстоят дела с полезностью нашему российскому обществу? Где вы работаете, на что пьете?» И сосед клялся, что он уже почти не пьет и уже завтра устроится на работу. И действительно, устраивался на работу и пил меньше. Или исчезал вместе с зашедшим к нему вечерком патрулем комитета. Нет, что вы, никаких сталинских лагерей, не тридцать седьмой год. Сначала принудительное лечение, потом отработка долга обществу, там, куда Родина пошлет. Родина обычно посылала на ударную стройку рыть двухсоткилометровое подземное кольцо второго гравитационного космодрома, или в Сибирь на нефтедобычу, или еще куда-нибудь. Никаких лагерей и вышек, это добро берегли только для тех, кто упорствует и не желает трудиться по предписанию комитета. И только после решения специального суда комитета полезности по обязанностям человека. Через пару лет сосед возвращался, как правило, морально перековавшимся человеком и даже заработавшим немало денег. На зарплате и на еде для отрабатывающего трудовую обязанность гражданина государство не экономило. Все по конституции, где после всех неурядиц последних лет добавилось следующее: «Труд на благо общества является почетной обязанностью каждого гражданина».

Обывателя нововведения касались мало. Если ты спокойно живешь и работаешь, то встреча с представителями Комитета маловероятна. Иногда, конечно, могли остановить, проверить документы, поинтересоваться, где работаешь, но никаких злоупотреблений. На работе, на службе или в учебном заведении выдавали именную серо-синюю электронную карточку, на которую за работу начислялись баллы и выводился персональный коэффициент полезности гражданина. Не у всех он был одинаков, но всем хватало, чтобы спокойно работать и не иметь проблем. Вот разве что бомжам и прочим антисоциальным элементам не хватало, но кого они волнуют? Им же лучше — сколько их раньше зимой по подвалам замерзало? А теперь подлечат, накормят, работу дадут. Ну, если кто заартачится, откажется работать, то его, конечно, в тюрьму. А с другой стороны, почему одни должны работать, а другие целыми днями ничего не делать, а скитаться по помойкам и подвалам?

Довольны были и военные. Зарплата, конечно, у офицеров не поднялась до заоблачных высот, но баллы полезности были повыше, чем у многих других профессий. А это означало дополнительные льготы и раннюю пенсию, длинные отпуска и хорошие санатории. Да и вообще приятно, когда ты таким явным образом полезен обществу.

И лишь в последнее время стала сгущаться какая-то нервозная атмосфера. Уж что-то много вдруг стало комитетчиков, уж как-то чересчур надменным стало их поведение и частыми проверки.

Здания отделений Комитета появились в каждом крупном городском квартале, обычно в стороне от других домов, приземистые, с узкими окнами и толстыми стенами. Милиция как-то поблекла и отошла на второй план, хотя по закону Комитет никаким образом не дублировал ее функций.

Тем не менее в магазинах на полках царило изобилие, а цены были на любой кошелек. И бабушка-пенсионерка была довольна, покупая триста грамм «социальной докторской», а патриот-бизнесмен вполне мог выйти из магазина с дорогим коньяком и палочкой колбасы «Российский стандарт, сыровяленая». А по «федеральным» доменам сетевого телевидения показывали США — толпы безработных и постоянные теракты в южных штатах, где правительственные войска то подавляли негритянские восстания в городских гетто Атланты и Чарльстона, то боролись с южными сепаратистами. «Российская Федерация остается главным островом стабильности в нашем многополярном мире», — говорила очаровательная ведущая, и, глядя вокруг, ей хотелось верить.

В камере Комитета полезности, на минус третьем этаже здания, Илье было не до радужных мыслей. Помещение с узкой пластиковой скамеечкой и двумя подвесными койками, поднятыми и прижатыми к стенам, было неуютным. И сам факт наличия коек не внушал Илье оптимизма. Своим присутствием они прямо намекали, что как минимум одну ночь Илья проведет здесь. Документы у него забрали, правда, мобильник почему-то оставили. Впрочем, от него было мало толку, поскольку сети в камере все равно не было.

Никаких разумных мыслей по поводу причин своего попадания сюда у Ильи не появлялось. Преступлений он никаких не совершал, да и в этом случае заниматься им должен был не комитет, а милиция. Учился он в общем нормально, несданных долгов, приводящих к отчислению и аннулированию полезности, не было. Тогда что? Может, дело в забытой им личной карточке полезности гражданина? Он действительно забыл взять ее с собой, и сейчас карточка, скорее всего, валялась в общежитии на тумбочке у кровати. Но его даже не спросили о ней. Поинтересовались фамилией, сняли информацию со студенческого, убедились, что он тот, кого ищут. И все. Обычно комитетчики так не делали. В прошлом году Илью на улице останавливал патруль, и он тоже был без карточки. Тогда тоже посмотрели его студенческий, связались по сети с базой данных и отпустили там же, на улице, увидев, что с коэффициентом все в порядке. Илье очень хотелось надеяться на ошибку, но внутренний голос говорил, что так просто это дело не обойдется. Он стал вспоминать все предыдущие разговоры об исчезновениях студентов. Вот так же, говорят, подходили из комитета, человек уходил с ними и больше не появлялся. Если им интересовались сокурсники или друзья, то в деканате говорили, что его отчислили. Больше ничего конкретного Илья не помнил, о чем сейчас жалел.

Сидеть на жесткой пластиковой скамейке было неудобно. Ходить по камере тоже удовольствия не доставляло. Чтобы хоть как-то себя занять, Илья пытался играть в «Стрелок-3», а потом и в древний «тетрис» на мобильнике. Однако, ему никак не удавалось сосредоточиться, и кубики быстро занимали все пространство экрана.

Илья снова поднимался и ходил по камере размером четыре на четыре шага. Ладно, надо ждать. Ничего другого сделать нельзя.

Ждать пришлось долго…

Ближе к вечеру молчаливый охранник вывел Илью на оправку. На вопросы он не отвечал, сведя свое общение с Ильей до отрывистых команд: «Встать, руки за спину, налево, оправка три минуты».

По возвращении Ильи в камере оказался продуктовый набор в пластиковой коробочке и полулитровая бутылка холодного чая, видимо, из ближайшего магазина. Набор был хорошим, такие, бывает, выдают пассажирам в самолете при длительных перелетах: булочка, масло, икра, колбаса в вакуумной упаковке, шоколад. Илья, голодный от долгого ожидания и стресса, съел все.

Через час все тот же охранник отконвоировал Илью до «кабинета задумчивости» еще раз и выдал запечатанный пакет с постельным бельем. На пакете была надпись «ОАО РЖД», при виде которой Илья с трудом подавил нервный смех.

Ночью снились родители. Их двухкомнатная квартира на окраине Воронежа, откуда Илья уехал учиться в Москву, цветы на окнах, кошка Варька. Мама во сне что-то говорила, но, проснувшись около трех часов ночи, Илья ничего не мог вспомнить из ее слов. Посмотрел на экран мобильника, аккумулятор быстро садился, не в силах найти сеть. Надо было давно купить себе телефон получше, но Илье все время было жалко денег. Говорить, играть в игры, читать книги и выходить в Интернет можно с любой модели, а остальное — глупые понты, так он всегда считал. Илья выключил телефон и, повернувшись к стене, попытался снова заснуть. Как ни странно, это у него получилось довольно быстро.

Утром его разбудил другой охранник и вежливо предложил пройти на выход. Они сделали пересадку на первом этаже в другой лифт и на сей раз поднялись уже на десятый этаж. Илья испытывал снова нервное возбуждение, почти радость. Его откровенно радовало что сейчас ситуация хоть каким-то образом прояснится, и ему было уже почти все равно, в какую сторону, лишь бы появилась определенность. Однако его мечтам было не суждено так быстро сбыться. В широкой светлой комнате, уставленной непонятного назначения оборудованием, по виду медицинским, со стенами, отделанными белой кафельной плиткой, парня встретили невысокий полный мужчина в белом врачебном халате и девушка в униформе медсестры. В комнате работал кондиционер, однако на лбу мужчины застыли капельки пота, а его руки немного дрожали.

— Пожалуйста, садитесь, — сказал он, указав на место перед собой, когда охранник снял с Ильи наручники. Сам «врач» сидел за широким столом с установленным на нем ноутбуком, от которого тянулись провода к многочисленным застежкам, завязкам и датчикам, разложенным не столе.

— Я не буду, — сказал Илья. — Объясните сначала, в чем моя вина. В чем дело? Меня хватают на улице и сажают в камеру, в которой я нахожусь целые сутки и думаю, за что, собственно. Теперь вы меня собираетесь проверять на детекторе лжи, ничего не объяснив. Так нельзя. — Илья с трудом подавил неприличное слово, благоразумно решив, что в его ситуации это пока лишнее.

— Сообразительный молодой человек, — улыбнулся «врач». — Да, это действительно полиграф. Хотя не совсем, спектр применения у прибора шире. Теперь вот что, молодой человек, как вас зовут?

— Красиков Илья Сергеевич.

— Так вот, Илья, я занятой человек, и еще я должен подчиняться приказам. Мне вообще-то надо провести с тобой ряд психологических тестов. Но мне еще до хрена всего надо сделать сегодня, да и срочности с твоей проверкой нет никакой… Если ты собираешься ломать комедию, чего-то требовать и занимать мое время зря, то я могу позвать охрану и отправить тебя сидеть еще сутки. Или даже двое, не знаю, когда я освобожусь в следующий раз. Есть альтернатива — мы сейчас с тобой спокойно работаем, а когда закончим, тебе сразу все объяснят. Итак, что ты выбираешь?

— Я вообще-то хотел бы уйти отсюда, а не выбирать, — Илья почувствовал, что начинает злиться, — только домой, а не в камеру.

— А вот этого предложить не могу. Точнее сие не от меня зависит, — развел руками эскулап в белом халате.

— Ладно, давайте ваши тесты. — Илья усилием воли подавил раздражение. — Только потом вы мне все объясните. Я так понимаю, что это недолго?

— Ну, это от вас зависит, — улыбнулся толстяк. — Садитесь в кресло, руки вытяните вперед, положите их на стол. Если будете слушаться доктора, все пройдет быстро…

Девушка ловко прикрепила к Илье датчики, и процесс пошел. Сначала Илья еще что-то понимал, например, ему был ясен смысл заведомо глупых вопросов, на которые к тому же требовалось отвечать только «да» или «нет», вроде: «Вы старше десяти лет?» или «У вас три руки?». По всей видимости, они требовались для калибровки прибора. Однако, потом подобные вопросы стали перемежаться более сложными, требующими обстоятельного ответа. «Врач», как его про себя назвал Илья, внимательно вглядывался в экран ноутбука, активно щелкал мышкой, видимо, меняя какие-то параметры в программе. Его лицо ничего не выражало. Проверка длилась долго, по внутреннему ощущению Ильи, больше часа.

После того как медсестра, всю процедуру стоявшая за его спиной, сняла наконец датчики, доктор предложил Илье следующий тест. Он должен был, надев наушники, под громкую музыку, каждые несколько минут менявшую ритм, подчеркивать в предложенном на бумаге тексте все буквы «Е» и «Т». При этом доктор торопил Илью, прикрикивая на него нервным тоном. После этого последовали тесты на ассоциации и еще на что-то. Тесты шли без перерыва, и Илья успел прилично устать, когда доктор скомандовал:

— Все, молодой человек, достаточно. Хватит на сегодня.

Проигнорировав не понравившиеся ему слова «на сегодня», Илья спросил:

— Вы меня в космонавты готовите?

Доктор не ответил, только пристально посмотрел на него.

— Ладно, теперь расскажите, что вам от меня надо. Объясните, зачем это все было нужно? — Илья пытался говорить спокойно, зная по опыту, что истерику надо приберегать для крайних ситуаций, когда она может быть полезна. Кричать о правах и материться зачастую бессмысленно, можно только себе навредить.

— Узнаете, Илья Сергеевич, сегодня же узнаете, — сказал доктор, потирая усталые глаза. — Сегодня же вам все расскажут. И нажал на кнопку со своей стороны стола. Дверь открылась, и вошел охранник с наручниками.

— Ну-ну, сука, — прошипел Илья, когда наручники защелкнулись на запястьях, и вышел вместе с охранником в коридор.

В камере за время отсутствия Ильи ничего не изменилось. Он сел на лавку и попытался еще раз проанализировать ситуацию, но понял, что умных мыслей по поводу своего положения больше не стало. Если до сегодняшней проверки на полиграфе он все-таки надеялся на какую-то ошибку и думал, что его, разобравшись, просто выпустят, то теперь этих надежд значительно поубавилось. «С другой стороны, — рассуждал Илья, — чем занимается Комитет полезности? Если упрощенно, то следит, чтобы все работали на пользу стране, а тех, кто не хочет, заставляет это делать. Допустим, я каким-то образом попал в категорию отлынивающих от почетной обязанности труда. Тогда зачем тесты? Дальнейший ход ясен, предъявляется обвинение, собирается судебная тройка Комитета, которая отправляет на работу и назначает срок. Что там дальше? Вроде бы есть возможность апелляции, но уже после прибытия на место назначенной работы, даже компенсацию платят, если несправедливо осудили, что-то такое в Интернете читал, кажется… Все это, конечно, потом, по закону у Комитета на всю процедуру отпущено не более недели, не уголовный же это суд, ожидая который в СИЗО можно месяцами сидеть. Всех дел — поймал бомжа, дал в руки лопату, отправил рыть что-то или вагоны разгружать. Хотя нет, — вспомнил Илья, — было „дело чиновников“, когда мэра Нижневартовска вместе с половиной работников мэрии объявили „обманывающим государство и уклоняющимся от работы на рабочем месте“. Но, там ему еще взятки вроде предъявляли, и дело шло одновременно и как уголовное тоже». Чем оно кончилось, Илья помнил плохо, то ли посадили, то ли заставили отрабатывать, то ли и то, и другое. «В общем, не мой случай», — решил он. В любом случае тесты в картину происходящего все рано не вписываются. Ясно одно — подобные проверки бывают для выяснения, подходит человек для какого-то дела или не подходит. Или если проверяют, нормален он или нет для последующего суда. Второе маловероятно, значит, скорее, первое. С другой стороны, логика в России иногда вещь относительная…

На этой умной мысли Илью прервал щелчок открываемого замка. Снова был подъем на лифте, пересадка, но уже невысоко, на третий этаж. Назначение нового помещения было понятным с первого взгляда. Совсем небольшой зал, пластиковая загородка для обвиняемых, стандартная грязно-желтая судебная мебель в стиле «неоклассицизм». За столом председателя сидел высокий майор Комитета полезности с нервным желчным лицом, два заседателя по бокам, секретарь за столиком в углу. Охранник запер двери и встал у выхода с внутренней стороны. Такого скорого развития событий Илья не ждал. Председатель о чем-то тихо пошептался с правым заседателем, полной немолодой женщиной в серо-синей мантии, немного пошуршал бумагами и спросил у Ильи, который так и остался стоять столбом в центре зала, после того как с него сняли наручники:

— Вас зовут Красиков Илья Сергеевич?

— Да.

— Гражданин Российской Федерации?

— Да.

— Вы родились второго декабря две тысячи одиннадцатого года?

— Да.

— Хорошо. Итак, вы обвиняетесь в уклонении от труда на благо народа Российской Федерации в течение полугода и отсутствии попыток исправить свое положение, что подпадает под 208 и 311 статьи Общественно-трудового кодекса. Как отягощающее обстоятельство вам вменяется подделка документов о трудовом стаже, что попадает под действие 332 статьи Общественно-трудового кодекса Российской Федерации и статьи 327 Уголовного кодекса Российской Федерации РФ. Вы признаете себя виновным?

У Ильи отлегло от сердца. Все-таки произошла ошибка. Того, о чем говорил этот майор, просто не могло быть. Сейчас май месяц, сессия была благополучно сдана в январе, и после нее он получил весь необходимый набор документов по продолжению учебы. В том числе и совершенно законную карточку Комитета полезности. После этого никаких происшествий не случалось, он спокойно учился. До следующей сессии в июне эти документы никак не могли быть пересмотрены. Сбой в компьютере, скорее всего, и сейчас это выяснится.

— Нет, не признаю.

— Хорошо, секретарь, отметьте ответ подсудимого, — ровным голосом сказал председатель. — Итак, подсудимый, суду представлены следующие документы, подтверждающие вашу виновность: экспертное заключение о подделке карты полезности за номером КЕ 2346581, справка от 25 февраля сего года из деканата Российского химико-технологического университета имени Менделеева об отчислении студента данного университета Красикова Ильи Сергеевича по неуспеваемости, выписка из реестра зарегистрированных работников РФ о том, что вышеуказанный гражданин не состоит в данном реестре, выписка из отдела занятости при Комитете полезности о том, что Красиков Илья Сергеевич в него не обращался как соискатель работы или с просьбой о временной отсрочке по каким-либо причинам. Ну и еще несколько подобных справок — из минздравсоцразвития, пенсионного фонда и так далее. Что скажете по этому поводу?

— Не может быть таких документов. Я до вчерашнего дня спокойно учился в РХТУ, все сессии я сдал. Извините, ваша честь, ерунда это.

— То есть отвода или замечаний по какому-нибудь из вышеуказанных документов у вас нет?

— Есть и по всем.

— Что конкретно?

— Я же говорю, ваша честь, их не может быть!

— То есть конкретно вы ничего сказать не можете. Тем не менее все эти документы лежат передо мной, а вы говорите, что их не существует. Секретарь, отметьте, что по существу предъявленных доказательств подсудимому сказать нечего.

— Вы обязаны перед судом дать мне обвинительный материал для изучения, — слабым голосом сказал Илья.

— Вы путаете суд Комитета полезности с уголовным судом. Там да, вам обязаны дать материалы для ознакомления, предоставить адвоката и так далее. В суде Комитета полезности обратная процедура, ибо мы по закону не имеем права лишать человека свободы более чем на одну неделю, а за это время полноценная подготовка к суду невозможна.

Майор был похож на учителя, вынужденного давать один и тот же урок своим тупым ученикам.

— Мы не можем нарушать права человека. Вы должны об этом знать. Если будете осуждены, вас немедленно освободят, дадут предписание к исполнению и отправят на место обязательной работы. По прибытии и начале исполнения наложенных судом рабочих обязательств вы получите копии всех материалов данного дела, пожалуйста, изучайте их, подавайте жалобу. Докажете свою правоту — получите восстановление во всех правах и компенсацию. Уголовные деяния, хотя они есть в заключении обвинения, на этом суде, естественно, рассматриваться не могут. Наше дело — заставлять тунеядцев работать на благо государства, а не мариновать их в тюрьмах. Вам есть еще что сказать?

— Да, — Илья попытался взять себя в руки. — Ваша честь, я искренне не понимаю, о чем речь. Как я могу попытаться доказать вам мою правоту? Я хотел бы позвонить в деканат, я лично знаю декана, он ведет у нас один спецкурс. Он должен меня помнить. Может, он вам скажет, что все это ошибка?

— Действительно, — кивнул майор, — в конце концов, мы должны установить истину, раз вы утверждаете, что невиновны.

— Илья Сергеевич, зря вы это делаете. Виноваты, так признайтесь. Думаете, мы не проверяем документы, из-за которых может быть осужден человек? — вмешалась в разговор женщина-заседатель. — Не усугубляйте своего положения препирательством с судом.

— Секретарь, найдите телефон деканата, — распорядился майор. — У вас там вроде биохимический факультет?

Илья утвердительно кивнул.

— Ага, давайте трубку. Деканат биохимического факультета? Позовите, пожалуйста, декана, это майор Звягин из Комитета полезности. А, это вы? Подтвердите, пожалуйста, вы отчислили студента Красикова Илью Сергеевича в феврале этого года? Да? Ну, понятно, спасибо. — Кивком головы он подозвал Илью. — На, возьми трубку, поговори с деканом. — Майор передал Илье коммуникатор.

— Валентин Степанович, извините, тут ерунда какая-то получается, — торопливо заговорил Илья. — Меня забрали в Комитет и…

— Красиков, вы давно отчислены, — раздался в трубке хорошо знакомый голос декана. — Попрошу мне больше не звонить.

В трубке раздались гудки.

— Ну, лично мне все понятно, — сказал председатель, глядя на побледневшего Илью…

«Шесть лет работ в Новодимровске, разработка торфяных месторождений и геологоразведочные работы! Охренеть можно, — думал Илья. — Где он, этот Новодимровск? Сказали, к северу от Красноярска, но это очень растяжимое понятие. Что я родителям скажу? Что я отчислен и направлен Комитетом в Сибирь как уклонист и тунеядец? Что все это ошибка и меня подставили? А кто подставил? И кто мне поверит? Более того, после того что сказал декан, вообще нет смысла подавать апелляцию даже в Новодимровске. Раз уж Валентин Степанович меня отчислил, не моргнув глазом, то остальные судебные бумаги тем более в порядке. Скоты они там, в Комитете, не хватает им рабочих рук, вот и гребут всех подряд. Я ведь не первый такой. Верняк».

После звонка декану суд закончился быстро. Илью завели в клетку для обвиняемых, откуда он через прозрачный пластик мог видеть, как майор беседует с заседателями, но слышать ничего не мог. Включить микрофон судья посчитал лишним. Тройка за судебным столом передавала друг другу бумаги, что-то обсуждала. Потом Илье объявили приговор. Секретарь сказал, что бумаги и предписание будут готовы завтра к двенадцати утра, тогда же Илью освободят. Затем на него надели наручники и отвели в знакомую камеру.

Однако на этом события дня еще не были закончены.

Вечером к Илье, который предавался невеселым размышлениям о своем печальном будущем, пришел посетитель. В парадной офицерской военной форме, которая, как влитая, облегала широкие плечи и плоский живот, в начищенных до блеска кожаных сапогах и с серебристыми парашютиками ВДВ на кителе. В руках он держал щегольской дипломат из черной кожи. На широком, с мужественными морщинами лице сияла улыбка, на погонах блестели желтыми бликами под ярким светом лампы две звездочки подполковника. Его вид напоминал стареющего Супермена, который, несмотря на возраст, все еще не утратил формы и способен соблазнять юных красавиц и спасать мир.

— Привет тунеядцам и алкоголикам, — весело сказал он прямо от входа.

— Вы мне? — спросил Илья. — Я пока не алкоголик.

— Значит, с тунеядцем согласен?

— Не согласен, — поневоле улыбнулся Илья, поддаваясь волне оптимизма, которую буквально излучал вошедший.

— Это хорошо. Тунеядцы нам не нужны. Значит так, орел, считай, что к тебе явилась добрая фея. Я подбираю контрактников в наши славные вооруженные силы. Мне знакомые в этом заведении сказали, что у них есть кое-какие кандидатуры. Конкретно вот ты мне подходишь. По крайней мере, на первый взгляд. Что скажешь?

— Военная карьера не прельщает меня, — пожал плечами Илья. — Я отказываюсь. Никогда не хотел быть солдатом.

— Говоришь, военная карьера тебя не прельщает? — подполковник прибавил немного серьезности в голосе. — А шесть лет в тайге тебя прельщают, орел ты мой сизокрылый? Копать торф, бегать с инвентарем, как навьюченный осел, вслед за пьяными геологами, кормить гнус по болотам? И, главное, с какой перспективой? Вернуться через шесть лет домой и пойти работать чернорабочим? Я читал твою личную карточку. Тебя отчислили вчистую, восстановлению в университете ты не подлежишь. Снова поедешь поступать, но уже учитывая судимость, на платное отделение? Или обойдешься ПТУ? Дело, конечно, твое. Только я бы на твоем месте послушал мое предложение до конца.

— Я выслушаю, конечно. Но извините, товарищ подполковник, я сомневаюсь, что захочу служить.

— Сомневаться потом будешь, сейчас слушай. Итак, я предлагаю тебе контракт на четыре года. Естественно, во-первых, я улаживаю вопрос о твоей судимости с Комитетом полезности. У меня такие возможности есть. С этой стороны ты будешь чист. Можешь забыть про свой Новодимровск. Во-вторых, тебе выплачивают подъемных двести тысяч рублей. Можешь оставить себе, можешь перевести родителям. Как хочешь. Ну и естественно зарплата контрактника ежемесячно, разные надбавки, все как полагается. После дембеля будешь состоятельным парнем. В-третьих, по окончании контракта восстанавливаешься в университете. На тот же курс, что и в момент отчисления. Оформим уход добровольцем-контрактником, после этого тебя восстановить будут просто обязаны. И, наконец, в-четвертых, может, самое важное — я вербую контрактников в конкретные, не самые худшие части. Знаний тебе прибавят, мужиком сделают. В общем, сплошные плюсы. Ну и скажи, после этого, что я для тебя не добрый фей?

— Добрый фей вернул бы меня обратно, — улыбнулся Илья. — К той жизни, которой я жил еще вчера. Да и не верю я в добрых фей в армейских погонах. У них другая униформа.

— В жизни всякое бывает, — задумчиво сказал офицер. — Ну да речь не об этом. Некогда мне с тобой растекаться тут мыслью по древу. Или ты сегодня подписываешь контракт и послезавтра едешь со мной в часть, или завтра же едешь в Новодимровск. Там у тебя будет масса времени пожалеть о своем решении, но сделать будет уже ничего нельзя. Дело окончательно примет официальных ход и все, приплыли.

— Хорошо, — сказал Илья. — Извините, как ваше имя и отчество?

— Валентин Степанович.

— Что? Прямо как у моего декана! — вырвалось у Ильи.

— То есть? — спросил подполковник.

— Да моего бывшего декана Валентином Степановичем звали.

— Бывает. Странное, конечно, совпадение, — покачал головой подполковник. — Ну, значит, мы с твоим бывшим деканом тезки.

— Валентин Степанович, есть у меня к вам один вопрос. Вам не кажется, что все это сделано специально? Ну, этот суд, то, что меня за день из университета отчислили, ваше появление сразу после суда. Все идет к тому, чтобы я подписал контракт?

— Не знаю, я, честно говоря, особо не в курсе твоих проблем, — пожал плечами Валентин Степанович. — Мне сказали, что есть кандидатура для меня, вот я к тебе и зашел, полистав немного твое личное дело. Но вообще-то… Парень, ты очень значительная фигура? Или у тебя есть заклятые враги? — недоуменно спросил подполковник. — Зачем кому-то такие сложности? Мне нужны контрактники, желательно, не дубье и инвалиды. Ты подходишь, как уже говорилось. Если ты думаешь, что кто-то специально подстраивал нашу встречу и отвечает за все твои несчастья, то можешь ехать по назначению суда и думать дальше. Вольному воля. Меня сейчас интересует твое решение. Хотя, судя по всему, я зря трачу время.

— Нет, — резко выдохнул Илья, — не зря. Я согласен.

— Тебя же не прельщает военная карьера?

— Нет, не прельщает. Но терять шесть лет и годы в универе я не хочу.

— Ну что же, думаю, ты принял правильное решение, — сказал новоявленный Валентин Степанович, раскрывая свой дипломат. — Заполним бумаги.

В семь часов вечера этого длинного, утомительного дня Илья был наконец свободен.

Сумку ему вернули в целости и сохранности, но студенческий билет из нее пропал. Зато появилась карточка Сбербанка России на его имя, на которой, по уверениям подполковника, было двести тысяч рублей, и подписанный экземпляр четырехлетнего контракта с вооруженными силами Российской Федерации. В дополнение к контракту была повестка в тушинский военкомат на послезавтра в десять ноль ноль, кабинет триста пять, в которой отдельным примечанием было записано, что неявка по неуважительным причинам карается по статье УК до пятнадцати лет лишения свободы.

Илья немного постоял у выхода из Комитета, бездумно ловя лицом последние лучи ласкового майского солнышка. Мысли путались, произошедшее казалось странным сном, от которого хотелось скорее проснуться. Потом он медленно побрел к метро. По пути зашел в магазин и купил бутылку водки. Пельмени и хлеб в общаге должны были быть, если соседи еще не сожрали.