Социо-пат

Глава 3: Дети дьявола

Седовласый японец с лицом и ужимками опытного чиновника в данный момент разыгрывал мимическую сценку "Недовольный вельможа распекает парочку подшефных самураев". Кустистые брови, серые, как щетка, служившая мужчине прической, ходили вверх-вниз подобно опахалам над головой арабского паши, но расположившийся под ними нос даже при столь тщательном охлаждении покрывали мелкие капли пота. Обвисшие щеки величественно, и даже вполне монументально тряслись. Узкие выцветающие глаза старались метать молнии в сторону восседавших перед ним собеседников, а голосовые связки тщетно силились производить начальственное рычание. К сожалению, эффект от несомненных усилий господина Муранаки получался больше комический, нежели устрашающий. Поэтому вольготно расположившиеся по ту сторону его стола Ватанабэ и Мастер не выказывали ни малейших признаков страха, волнения или хотя бы смущения. Сценка не получалась.

- В конце концов, господа, в префектуре Токио интересы организации представляю главным образом я! Поэтому весьма и весьма странно, не говоря уже о том, что просто неприлично, держать меня в неведении относительно ваших оперативных действий! - изрекал Муранаки, в бессильной злобе ощущая, как его возмущение ударяется о непробиваемую стену вежливого пренебрежения, сквозившего в глазах Инквизиторов. - Забирать сотрудника моего ведомства, не доложив целей сего действия, уже было неслыханно! Особенно в свете того, что лейтенант Канзаки до сих пор находится в положении важного свидетеля! Но не буду же я спорить с приказом из верхов... Однако намеренно провоцировать с помощью моего сотрудника то, чем закончилась ваша затея! Жертвы среди мирного населения, крупные автомобильные аварии, столько шума, стрельба средь бела дня! А результат? Труп в нашем морге, и больше ничего! Не говоря уже о ваших, непонятных мне, затеях с той школой... Ваша самодеятельность выходит всем боком, господа, а результатов никаких...

- Позвольте не согласиться, - состроив самую что ни на есть благостную физиономию, вклинился в этот возмущенный поток слов Ватанабэ. - То, что на ваш стол не ложатся отчеты, а в статистике Токийского отделения не добавляются галочки, не означает того, что наша работа безрезультатна.

- Да неужели... - ехидно начал Муранаки, но Ватанабэ хамским образом не обратил на его реплику внимания.

- Во-первых, был обезврежен крайне опасный враждебный элемент, который вы упомянули как "труп в нашем морге". Во-вторых, затея со школой начала себя оправдывать. Инфильтрировавшись туда, я с легкостью добыл информацию, тщательно скрываемую от людей со стороны. В-третьих, первое и второе выводят нас на следующий виток.

- Виток чего? - не понял японец.

- Операции, - азартно воздел вверх указательный палец Сэм. - О которой, к сожалению, вам лишнего знать не положено, господин Муранаки. И попрошу вас запомнить, что интересы организации не ограничиваются сферой вашего влияния.

- Это вы мне так намекаете, что я вам не указ? Однако после ваших художеств мне приходится улаживать дела с полицией и прессой! Вы же лишь устраиваете в городе пальбу и погони!

- Для начала, сэр, ваше ведомство для того и налаживало свою работу здесь, чтобы заниматься такими вещами как сглаживание неровностей в отношениях с властями, - заговорил Мастер, пронзив японца ледяным взглядом своих европейских глаз. - Так что привычка жаловаться на необходимость выполнять собственные обязанности кажется мне глуповатой. Затем, сэр, позвольте напомнить вам, что своей, как вы изволили выразиться, самодеятельностью мы помогаем вашему ведомству обезопаситься от агрессии неизвестных сил, несомненно, нацелившихся на проект "Доспех". При этом из вашего штата мы взяли лишь одного человека, и то лишь потому, что она непосредственно связана с делом.

- Нет, я, конечно, понимаю... - заметно стушевался под напористым взором гайдзина Муранаки. - Но вы могли бы хотя бы держать меня...

- ...В курсе? Это вовсе не обязательно, сэр. Я подчинен непосредственно господину Хендриксу, о чем вас уведомили. Ватанабэ был придан моей группе и до того находился в Японии с инспекцией. Поэтому вам мы можем ничего не докладывать, если в этом нет необходимости. А ее нет.

Правое веко Муранаки предательски дрогнуло. Для любого начальника вряд ли станет приятным известие о том, что, помимо подчиненных, для которых ты по определению царь и бог, в твоем царстве внезапно объявилась парочка чрезвычайно наглых товарищей, способных положить с прибором на всю местную иерархическую лесенку. И становится видно даже самому тебе, что ты не безгрешен и не всемогущ, и припоминаются старые грешки, запрятанные под полу, и общий тонус начальственного организма понижается неуклонно. Пусть Ватанабэ и Мастер не прибыли сюда с целью подвести господина Муранаки под железный кулак репрессий, нахождение под боком людей Хендрикса, от местного начальства никак не зависимых, сказывалось на настроении почтенного мужа исключительно негативно. А уж после окончательного разъяснения ситуации, когда его буквально щелкнули по носу, велев не лезть не в свое дело, Муранаки был близок к тому, чтобы силой мысли вскрыть в желудке пару язв. Вот только в чьем желудке?

- Что ж... - медленно произнес он, стараясь звучать как можно суше и спокойнее. - Хорошо. Раз вы подчинены непосредственно центру, то и спрос вам пусть учиняют они. Еще что-нибудь?

Японец, как это умеют только представители этой нации, превратил собственное лицо в непроницаемую маску покруче тех, что используются в кабуки. Теперь во всем его облике невозможно было прочесть ни малейшего намека на хоть какую-то эмоцию.

- Да, - понаблюдав за превращением разозленного начальника в безжизненную чиновничью тушку, произнес Ватанабэ. - Лейтенанта Канзаки мы оставим у себя.

- На какой срок, позвольте узнать?

- Вы не поняли. Ей доверены сведения категории "Каппа". Мы ее насовсем у себя оставим.

Учики не помнил, сколько времени провел в этой комнате. Окон здесь не было, а единственная лампочка под потолком все время светила тускло, как закатное солнце. Юноша готов был поспорить, что прошли как минимум сутки с тех пор, как он очутился в заточении, однако не мог с уверенностью остановиться на сколько-нибудь определенном сроке.

Наручные часы у него отобрали, старенький мобильный телефон, не обладавший даже функцией видеосвязи, и тот оказался утянут неизвестными пленителями. Хотя какие же они неизвестные... Отоко прекрасно знал, кто они. Ватанабэ все рассказал перед тем, как вырубить его. Если не врал, конечно.

Первое время Учики просто валялся на вбитых в стену нарах, изредка косясь на дверь, наглухо запертую, как он обнаружил, придя в себя внутри комнаты. Ложе было не то чтобы приятным, но Отоко никогда не был прихотлив. Разглядывая собственные ноги в ботинках, из которых по непонятной причине его тюремщиками оказались извлечены шнурки, молодой человек размышлял об уготованной ему пленителями судьбе. Если Ватанабэ не соврал, он является редко встречающимся в природе существом, способным вступать в симбиоз с древней технологией и получать нечеловеческие способности. Ладно, хорошо, допустим на минутку, что это не бред маньяка, затащившего его в какой-нибудь подвал, и не его собственные галлюцинации. Тогда напрашивается вопрос: что с ним намерены делать представители Союза, по словам того же Ватанабэ, неустанно разыскивающие таких, как Учики, по всему земному шару еще со времен чуть ли не Крестовых походов? Напрашивались два варианта, ни один из которых лично Отоко ничего хорошего не сулил. Либо его будут препарировать и изучать, либо просто убьют от греха подальше. Ибо вряд ли поиски Наследников имели целью угостить их мороженым и поцеловать в щечку.

Но тут юношу пронзила запоздалая догадка. Стоп! Что-то не состыковывается. Не вытанцовывается! Ватанабэ сказал, что все дело в наномашинах, так? Так. Учики один из тех, кто с этими наномашинами в организме может творить всякое, как, например, Спаситель много лет назад. Так? Так. Но, на минутку, - это не объясняет, каким образом Учики сделал то, что он сделал тем вечером! Это сияние, заставившее того жуткого типа корчиться в судорогах! Эти видения! Ведь в его организме не было никаких наномашин! Получается, дело не в них!

Молодой человек порывисто сел, спустив на пол ноги. Ватанабэ заморочил ему голову. Может, он и не врал, но явно чего-то недоговаривал. А значит, все еще сложнее, чем казалось. И будущее становится еще более размытым, но никак не более светлым. Вот же попал...

- Слушай, а ты вообще мясо с кровью ел когда-нибудь? - человек в засаленном медицинском халате ухватился за край черного пластикового мешка продолговатой формы и застыл в ожидании. Его коллега, в таком же халате и с таким же скучающим выражением лица человека в конце рабочего дня, ухватился за противоположный край этого же мешка.

- Пробовал, конечно, - по кивку оба синхронно приподняли мешок над каталкой и споро переложили его на голый железный стол, под немилосердно мигающую бледным светом лапочку на потолке. - Ничего, вкусно.

- Не знаю... - отпустив мешок, задавший вопрос машинально потер руки, словно избавляясь от налипшей на них грязи. - Я почему-то не могу заставить себя попробовать. Только хорошо прожаренное ем.

- А чего это ты так? - его собеседник откатил средство транспортировки мешка к стене и шагнул к столу сбоку.

- Да не знаю... - пожал плечами первый. - Брезгую, что ли...

- Ну ты даешь, - хохотнул второй, берясь за молнию, пересекавшую мешок вдоль по центру, и потянул вниз. Со звонким вжиком ее половинки разошлись в разные стороны. - Это при нашей-то работе?

В раскрывшемся мешке лежало тело мужчины. Размозженная голова, запачканная грязью и кровью одежда. Сведенное судорогой лицо. Измазанная смесью крови и мозгового вещества копна растрепавшихся волос, расположившаяся практически в стороне от останков головы. Угольно черные, вследствие усилившейся в смерти бледности, тени вокруг открытых пустых глаз. Это был подобранный со злополучной строительной площадки Фрэнки, трикстер-самоубийца. И вид он имел не слишком аппетитный. К счастью, организм этого существа был куда крепче простого человеческого, так что после падения со столь огромной высоты в нем даже остались узнаваемые человеческие черты, хотя вряд ли в организме уцелела хоть одна кость.

- Вот уж точно - бифштекс с кровью! - поморщился любитель жареного. - Наверное, из-за таких я и не ем сырого мяса.

- У каждого свои тараканы, - сыронизировал сыроед, поправляя края мешка для переноса трупов так, чтобы не мешали при вскрытии. - Хотя такие симпатяги и впрямь не усиливают аппетит.

- Ага, - согласился брезгливый медик, расчехляя принесенный сканер. - Ладно, давай работать.

- Да завсегда, - второй уже доставал свой набор жутковатых острых инструментов для вскрытия.

Больно, да? Ясное дело. И неприятно.

А что поделаешь? Ты сам дал загнать себя.

Ты потерял нюх и вел себя как дурак.

Ты слишком увлекся развлечением и забыл о работе.

Ты чуть не выдал его.

Думаешь, ему это понравится?

Вряд ли.

Он будет разочарован. Очень разочарован.

- Так, - ненавистник мяса с кровью надел на левое ухо серебристый наушник со спускавшейся к губам трубкой микрофона. - Начнем. Тело принадлежит белому мужчине, возраст в районе тридцати-сорока лет. При первичном осмотре посмертных травм подтверждается версия смерти в результате падения с большой высоты, однако повреждения носят явно меньший характер, нежели ожидаемый при...

Его коллега распарывал острым скальпелем одежду на теле Фрэнки дабы впоследствии хорошенько покопаться в его внутренностях. На соседнем столе распластанное тело трикстера сканировала аппаратура, предоставленная сотрудниками Восьмого отдела.

Я знаю, я знаю.

Ты не хочешь, чтобы он в тебе разочаровался.

Он поймет. Но разочаруется.

Но ты же можешь попробовать все исправить.

Я знаю, ты можешь.

Ведь не зря ты оказался одним из тех, кто выжил тогда. Не зря ты выжил даже после соприкосновения с Деревом.

За это он и ценит тебя. За способность выживать.

Так выживай. Не лежи омертвевшим сгустком протоплазмы, а выживай. Ведь не без причины из тебя сделали то, чем ты являешься. Именно для того, чтобы ты мог выживать. Чтобы стал еще более живучим, чем раньше.

Выживай!

- Доктор Такаги приступает к вскрытию неповрежденной части грудной клетки в соответствии с протоколом 1128, - скучающим тоном надиктовывал один из медиков. Второй в это время делал глубокие надрезы на обнаженной груди покойника. Завершив экзекуцию, он отложил скальпель, собираясь, собственно, начать вскрывать грудную клетку при помощи автоматики, которой расчистил путь вручную. Доктор взялся за зловеще поблескивавший прибор, снизу увенчанный набором тонких выдвижных лезвий, которые и делали всю работу. Это удобное изобретение позволяло медикам не возиться со вскрытием, как раньше, а управлять автоматикой инструмента при помощи пары кнопок.

Приставив "трупорезку" к груди так, чтобы ее лезвия попали аккурат в сделанные надрезы, доктор плотно прижал инструмент к груди покойника и нажал небольшую зеленую кнопку на верхней крышке этой похожей на большую хоккейную шайбу машины. Тут же засветился крохотный плазменный дисплей рядом с кнопкой, а лезвия тихонько загудели вгрызаясь в тело.

Интересно, правда?

Наблюдать за тем, как тебя вскрывают.

Редкий опыт - оказаться по ту сторону лезвия.

Он будет полезен в будущем.

Главное - чтобы это будущее у тебя было.

Так что вставай.

Оба медика застыли в ожидании щелчка "трупорезки", означавшего, что можно отнять от мертвой груди автомат и спокойно браться за отрезанный кусок тела покойника. Ни один из них не смотрел в сторону скальпеля, которым резали труп минуту назад. И ни один не видел, как кровь на узком лезвии медицинского инструмента вдруг потеряла свои обычные свойства. Она начала двигаться, словно медленно закипая, сгущаться в верхней части скальпеля и обнажать еще недавно покрытые красной жидкостью участки холодного металла чуть ниже. А еще врачи почему-то не обратили внимания на тот факт, что кровь по прошествии немалого отрезка времени с момента кончины Фрэнки не приобрела обычных свойств крови мертвой. Она продолжала быть живой, пусть и не циркулировала по организму, подгоняемая сердцем. Но почему-то она все еще оставалась там, где ее в таком количестве не должно было быть. И сейчас эта самая кровь словно обрела сознание.

Автоматика трупорасчленительной машины почему-то запаздывала. Ей бы уже полагалось закончить свои кромсательные дела, но щелчка до сих пор не было.

- Да чего она тормозит? - раздраженно произнес сыроед Такаги. - Цементный он, что ли?

И тут его коллега, склонный к мясу хорошей прожарки, охнул и слегка стукнул Такаги по плечу, указывая глазами на машину. Снизу по ее корпусу медленно-медленно ползли струйки вязкой красной жидкости, поднимавшейся от впившихся в плоть мертвеца лезвий по металлическим бокам механизма.

- Что это?.. - выдохнул доктор. И, словно реагируя не его голос, правая рука мертвеца, изломанная и неживая, вдруг дернулась, взметнувшись вверх, и молниеносно ухватила медика за горло. Такаги в ужасе наблюдал, как тело несомненного покойника принимает согнутое сидячее положение на столе морга, сдавив горло его коллеги железным хватом. Размозженная голова чуть скособочилась, и жуткое месиво большей части черепа с трудом удерживалось единой массой, готовясь с чавканьем отправиться вниз по зову гравитации. Вываливающееся из глазницы яблоко повернулось к Такаги. Синие мертвые губы зашевелились, складываясь в ухмылку-галочку вместе с тонкими усами. Оживший труп двинул рукой, и плененный медик взвился в воздух, перелетая через стол и всей массой обрушиваясь на Такаги.

Когда оба доктора оказались на полу, Фрэнки взялся за торчащий из груди инструмент для вскрытия и одним рывком извлек его из себя. Затем медленно спустил ноги на пол, выбираясь из обрезков собственной одежды и слезая с черного мешка. Такаги еще только выползал из-под слабо дергавшегося придушенного напарника, когда кошмарный зомби склонился над ними обоими с трупорезом в руке. Ухватив за шиворот несчастного медика, Фрэнки развернул любителя жареного мяса лицом себе. И с размаху шлепнул машину для кромсания трупов поперек этого самого лица. Все еще находившиеся в рабочем режиме лезвия с монотонным гулом врезались в кожу жертвы, едва успевшей испуганно завизжать, когда созданные для разрезания костей острия мимоходом отсекли язык и принялись пилить челюсть. Из-под брюха машины брызнула кровь, попавшая на Такаги, разевавшего рот подобно большой рыбине, не способного даже закричать от ужаса.

Выпученные мертвые глаза убийцы обратились к медику, все еще остававшемуся целым. Длинная узкая ладонь потянулась к его лицу. И на этой ладони Такаги с ужасом, превзошедшим даже тот, что он испытал только что, увидел десятки крохотных зубастых пастей, злорадно раскрывавшихся ему навстречу.

Мегуми Канзаки сидела на диванчике в вестибюле первого этажа и смотрела себе под ноги, не обращая внимания на шнырявших туда-сюда сотрудников миссии. Ее одолевали не самые лучшие ощущения. Едва не угодить под машину и убить человека, пытавшегося тебя задушить - это вам не хухры-мухры. Однако девушка держалась весьма достойно, даже не дрожа, будучи далекой от истерики, в которую непременно могли бы впасть ее сестры-женщины, считающие истеричность признаком тонкой душевной организации. Просто воспоминание не было слишком приятным, а когда ты сидишь вот уже минут сорок без дела, такие вещи поневоле полезут в голову.

Барабаня пальцами по коленке, Мегуми вспоминала, как Мастер отшвырнул ее прочь и перепрыгнул летящий на них автомобиль. Как и Ватанабэ, он явно вытворял вещи, обычным людям вряд ли доступные. Но, в свете последних откровений Инквизиторов, девушке даже не хотелось удивляться. Хотя можно бы и порадоваться - жуткий Фрэнки упокоен падением с черт знает какого этажа, лишившим его головы. Однако этим ничего не заканчивается.

Внезапно где-то рядом послышались голоса Ватанабэ и Мастера. Подняв голову, Канзаки увидела эту парочку, о чем-то лениво беседовавшую по дороге через вестибюль. Плавно жестикулировавший одной рукой на уровне глаз Сэм что-то объяснял флегматично прикрывшему глаза англичанину, наверняка, весьма скептически настроенному в отношении предмета разговора. Добравшись в такой манере до середины помещения, парочка остановилась и синхронно обратила внимание на Мегуми. Впрочем, обратили они это самое внимание несколько своеобразно.

- А вот и она, - произнес все так же щурившийся Мастер и кивком в сторону девушки скомандовал Ватанабэ. - Так что давай. Назвался Джоном Уэйном, так носи шляпу.

- Все бы тебе ковбойские аналогии, - обличающее выставил перед собой указующий перст Сэм. - Я же уже сказал, что не отнекиваюсь.

- Еще бы ты попробовал... Я пойду, гляну, как там сам знаешь кто. А ты делай свое дело.

- Да уж не извольте беспокоиться.

Только теперь эти два нахала соизволили отнестись к ней как к живому человеку, а не как к тумбочке.

- Канзаки-сан, - повернулся к ней Мастер. - Мы должны вам кое-что сообщить.

- Ага, кое-что, - вылез вперед Ватанабэ. - Вас переводят из Токийского отделения.

- Переводят? - переспросила она. В душе девушки начало зарождаться нехорошее подозрение. - Куда?

- Э-хе-хе... - замялся Сэм. - Видите ли, вам доверены совершенно секретные сведения категории "Каппа", так что, пока вы сидели у нас, было оговорено с вашим начальством у Крестоносцев...

По хитрому-хитрому выражению, мелькавшему в глазах толстяка, Канзаки уже поняла, куда ее закинула судьба в тот вечер, когда на девушку напал Фрэнки. Но поверить в это все еще было сложно.

- Вы что, хотите сказать, что... - она поднялась с диванчика. Кроме охранника, дежурившего за приемным столом возле входных дверей в дальнем конце вестибюля, никого рядом с ними не было, но девушка все равно понизила голос. - Вы хотите сказать, что меня переводят... В Восьмой отдел?

- Вот именно это мы и хотим сказать, - осклабился Сэм. - В ближайшее время вам предстоит перевод и курс переквалификации.

- Но... Погодите минутку! - Канзаки шагнула в сторону Инквизиторов. В голове ее творился полнейший сумбур. Вот так в одну секунду узнать, что из Крестоносцев, обладавших благороднейшей репутацией, наверное, во всем мире, из наследников благородных армий, хранителей мира, ты превращаешься в одного из Инквизиторов, этих грязных шпионов, которых терпят только потому, что грех иногда может победить только грех... Это непросто. - Погодите, погодите!.. Я... Я не согласна!

Остановившись в полуметре от Сэма и Мастера, Канзаки судорожно замерла. Глаза ее, хоть сама девушка того не знала, метали молнии. Темперамент у Мегуми был неслабый, пусть и умеренный слегка годами христианского смирения. И в некоторые моменты своей жизни она не могла сдерживать его проявлений. Дышала она часто и прерывисто, переводя гневный взор с одного Инквизитора на другого. Ватанабэ понимающе и цинично усмехался, Мастер холодно и сухо глядел на нее своими круглыми синими глазами.

- Лейтенант Канзаки, ваше назначение - не вопрос добровольного согласия, - ледяным тоном отчеканил англичанин. - Не забывайте, что вы на службе. А перевод в Восьмой отдел - лишь часть служебных перестановок. Или вы из тех, кто тешит себя иллюзиями о том, что наши отделы - это самостоятельные организации?

- Н-нет, сэр, но... - стушевалась Канзаки, как и большинство молодых Крестоносцев уверенная как раз в том, что у них с Инквизиторами нет ничего общего. - Но я...

- Тогда я не понимаю, зачем вам "но", - бросил ей Мастер. - До определения на курсы вы вверяетесь мистеру Ватанабэ. В том числе и для помощи в завершении операции, ставшей причиной вашего назначения.

- Так точно, сэр, - после короткой заминки выдавила из себя Мегуми, едва сумевшая перебороть клокочущий внутри гнев на этого самодовольного сухаря. - Прощу прощения, сэр.

- Так-то лучше, - столь же холодно произнес он. - С этой минуты Ватанабэ несет за вас ответственность. Не прощаюсь.

И, повернувшись на каблуках своих кожаных туфель, он прошествовал обратно по коридору вглубь штаб-квартиры. Мегуми и Сэм остались в вестибюле вдвоем. Ватанабэ смотрел на раздавленную новостями о повороте в своей карьере девушку с его всегдашней кривой ухмылкой. Она ответила ему настороженным и неприязненным взглядом.

- Вот что, Канзаки-сан... - скорчил он смешную гримасу в ответ на ее недоброе глядение. - Давайте-ка пойдем, поедим!

Заведения своеобразного японского общепита под названием "кайтены" появились в стране довольно давно. Однажды рядовым западнизированным японцам просто надоело платить немалые деньги, в районе трех тысяч йен, за дюжину суши в обычном ресторане, где это традиционное национальное блюдо готовилось в соответствии с почти ритуальными правилами: индивидуально, для каждого клиента, со всей тщательностью и вниманием повара, а затем подавалось на деревянных дощечках. В кайтене же за куда меньшие деньги можно было получить куда большее количество суши, приготовление которых было поставлено на поток, что, по мнению японцев эстетствующих и далеких от пролетарских вкусов и нужд, было профанацией самой идеей суши как блюда.

В центре помещения кайтена группа поваров трудилась в поте лица, скатывала колобки из риса и клали поверх них ломтики сырой рыбы. Затем блюдечки со спаренными порциями суши ставились на окружавший поваров конвейер. Движущаяся резиновая лента разносила кушанье по залу, где клиенты, не привыкшие задрать нос в кулинарных вопросах, лакомятся им совместно друг с другом, как в каком-нибудь американском "Макдоналдсе". Правда, качество суши в кайтенах зачастую оставляло желать лучшего, ибо не может у идей не быть недостатков. Все же, традиционный метод поедания этого блюда оставался популярным не без причин.

Однако недостаток вкуса с лихвой восполнялся пролетарским чувством единения, поскольку кайтены почти всегда были битком набиты посетителями. Ибо дешевизна и недостаток времени заставляют забыть о ненужной гордости.

Вот и этот кайтен наверняка трещал по швам в обеденное время. Но сейчас, довольно поздним вечером, народу здесь было не так много, чтобы удовольствие от еды портило засилье соседей-едоков. Поэтому Канзаки в душе порадовалась выбору своего спутника. Она никогда не любила толпы и вообще больших скоплений людей. Так что, когда Ватанабэ повел ее за собой в дальний угол зала, где к конвейеру примыкали отдельные кабинки-купе для семейного или просто близкого группового наслаждения прелестями рыбного рынка, девушка посчитала вечер протекающим почти удачно.

Суши в этом заведении оказались очень даже приемлемыми, и Мегуми почти не заметила, как проглотила около дюжины порций. За что почти сразу укорила себя мысленно: слежение за фигурой еще никто не отменял. Хотя можно, конечно, было сделать скидку на оголодалое состояние лейтенанта, не кушавшей с самого утра и только выпившей молока у себя дома.

В конце концов, совесть Мегуми была успокоена весьма своеобразным путем. Девушка просто сравнила себя с мужчиной, что сидел с ней в купе. И сравнение это делало ее на фоне Сэма Ватанабэ почти святой. Ибо толстяк ухитрился за то время, что они молча поглощали суши, употребить не менее сорока порций. Стопка тарелочек, чей цвет означал стоимость порций, все росла с его стороны стола, а Сэм вовсе не собирался останавливаться. Он упоенно работал палочками, забрасывая рисовые колобки с рыбой в свой бездонный желудок и, казалось, совершенно забыл о спутнице.

Мегуми искоса бросала на уплетающего суши толстяка взгляды и, наконец, не выдержала.

- Э... Ватанабэ-сан, вы что, голодный?

- М?.. - глянул он на нее, на миг прервав работу поедательной фабрики. - А... Нет.

На этом неловко начавшийся разговор прервался. Ни один из собеседников развивать беседу не стремился. Канзаки - потому что сегодняшний день и без того хорошенько наподдал ей по мозгам, а Сэм - потому что усердно поглощал суши.

Горка тарелочек все росла, и скучающая Канзаки, отбивая ленивую дробь пальцами на поверхности стола, принялась их считать. С некоторым удивлением насчитала восемьдесят две. Ватанабэ действительно был не дурак поесть. А тарелочки все прибывали. Их количество вскоре начало неуклонно близиться к сотне, и Канзаки засомневалась в собственных математических способностях. Уж слишком много выходило суши, оказавшихся у Ватанабэ в животе. Как бы он по швам не треснул...

- Э... Ватанабэ-сан, вам не хватит? - осторожно сказала она, прервав молчание.

- Хм... - тот снова прервался, смахнул налипший в уголке рта кусочек рисового колобка и тоже принялся пересчитывать свои тарелки. Сосчитав, прищурился и, после секундного раздумья, ответил:

- Думаю, пока нет.

- Что значит, "думаю"? - с удивлением глянула на него Мегуми. - Вы можете быть либо сыты, либо нет, разве не так?

- Ну да. Думаю, вы правы.

- Думает он... Так вы сыты или нет?

- Думаю, еще нет.

- Тьфу ты! - она даже рассердилась. - Опять "думаю".

- Ну так я же думаю! - взмахнул он палочками в правой руке. - В конце концов, для этого у меня мозги в голове.

- Это еще вопрос, там ли они... - пробормотала она себе под нос. - Но вы мне можете по-человечески сказать, когда закончите набиваться суши? Мне, знаете ли, не очень весело сидеть тут и за вами наблюдать.

- Так ешьте, - пожал он плечами. - Я ж вас не держу.

- В отличие от вас, мне нужно намного меньше сотни порций суши, чтобы насытиться, - ехидно произнесла Мегуми. - Причем я в этом совершенно уверена.

- С чем вас и поздравляю, - ядовитым тоном произнес Сэм. - А мне вот пары крошек хлеба не хватит, чтобы наесться.

- Интересные у вас крошки... - она выразительно глянула на башенку из блюдец, готовую накрениться и упасть. - Неужели и вправду можно столько съедать за один раз?

- Как видите, - усмехнулся он, беря с конвейера очередную порцию. - Если, конечно, я не похож на галлюцинацию.

- Прозрачность призрака вам точно не светит, - фыркнула Канзаки, когда Ватанабэ с прежним усердием взялся за поглощение суши. Вскоре количество порций Сэма перевалило за сто, и Канзаки вдруг обнаружила, что наблюдает за его обжорством с почти спортивным интересом. Сколько же он еще слопает?

Как выяснилось, слопал он еще примерно столько же. С негаснущим интересом Мегуми Канзаки пронаблюдала, как Сэм Ватанабэ забросил в желудок то девяносто четыре порции суши, наверняка вызвав истерику у поваров. Довольно выдохнув, он отложил палочки, вытер салфеткой рот и посмотрел на Канзаки, сидевшую напротив в состоянии безмолвного шока.

- Вот теперь я вполне уверен в том, что сыт.

- Вы... Из-за стола-то подняться сможете? - нашла в себе силы съехидничать девушка.

- Думаю, да, - хмыкнул он ернически. Вовремя подошедшая официантка ошалевшими глазами глянула на заставленный тарелочками стол и выдавила из себя:

- Эхм... Вместе платите, или отдельно?

- От... - начала было Мегуми, но ее перебил голос Сэма.

- Вместе, вместе.

- Тогда с вас за... - официанта запнулась, пересчитывая тарелочки... - За двести шесть порций...

- Не вопрос, - Сэм ловко извлек из кармана кредитку и протянул официантке. Совсем юная японка ловко вставила кусок пластика в отверстие для приема карт, что находилось по центру прибора, закрепленного ремешком на ее запястье подобно часам. Потыкав пальчиком в крохотную цифровую клавиатуру под приемным отверстием, официантка сняла со счета Ватанабэ затребованную сумму и вернула кредитку. Здесь уже навострились избегать иметь дело с наличностью.

Канзаки невольно нахмурилась. В Японии, как и на западе, не принято было проявлять подобную щедрость. Не те привычки у населения. Однако Ватанабэ нарушение негласного этикета нисколько не волновало. Убрав карточку обратно в карман, он обернулся к Мегуми.

- Ладно, ладно, раз уж вы сумели стерпеть меня, пока я ел, давайте развеем скуку.

- Это каким же образом? - подозрительно спросила девушка.

- Поработаем... - хитро ухмыльнулся Сэм, легко поднимаясь из-за стола, что опять убедило Канзаки в его нечеловеческих способностях. Нормальный человек после такой трапезы даже встать бы не смог. Хотя, возможно, это слишком смелое утверждение. Но вот что не захотел бы нормальный человек вставать - это точно.

Покинув гостеприимный кайтен и его вздохнувших с облегчением поваров, парочка уселась в машину Ватанабэ, немедленно тронувшуюся с места. Сидевшая на переднем пассажирском сиденье Канзаки спросила:

- Так что значит "поработаем"?

- А то и значит, что раз уж у меня появился персональный помощник... - расплылся в хитрющей ухмылке Ватанабэ. Мегуми стало ясно, что повороту с ее закабалением Восьмым отделом он крайне рад. - ...То, пожалуй, не буду я терять времени и начну пользоваться его услугами. Мы сейчас поедем терроризировать школьников.

Великая магистрелла Китами готовилась мстить. За то унижение, равного которому еще не было в ее жизни. За то, что страх, вселяемый ей в души жалких сверстников-обывателей, оказался смертельно ранен выходкой неизвестного выскочки. За то, что сама она оказалась в тисках ужаса перед этим выскочкой, неуязвимым для ее силы.

Ватанабэ уволился. Об этом стало известно почти сразу, как и о том, что предварительно он избил директора. Вся школа шепталась, искоса глядя на Дзюнко. Все знали, что скандал случился из-за нее. И никто, никто не боялся обсуждать случившееся в ее присутствии, пусть шепотом, но уже не цепенея при виде Китами. Унизительная порка во дворе как-то пошатнула фундамент ее пугающего авторитета. Пару раз Дзюнко даже слышала тихие смешки за спиной, угасавшие, стоило ей лишь шевельнуть головой в сторону веселящихся. Но она понимала, прекрасно понимала, что это - лишь первый шаг. Ватанабэ понимал, что делал, когда провернул с ней этот трюк. Он не лишил ее способности скрутить любого сверстника в бараний рог. Но он лишил ее тщательно созданного ареала мистической неприкосновенности. Он банально нашлепал ей ремнем по заднице, как самой обычной нашкодившей девчонке. И этим зародил у свидетелей своего деяния сомнение во всемогуществе Китами. В том самом всемогуществе, непререкаемость которого она насаждала все эти годы. Психология школьников не слишком сложна: если каждый день они видят, что собака может укусить, они ее боятся и обходят стороной. Но если собаку у них на глазах пнет взрослый, школьники задумаются. Каждому придет в голову вопрос: а что, если и я попробую пнуть эту шавку, которую так долго боялся? Вдруг и я вместо того, чтобы получить укус, получу удовольствие издевательства над другим существом?

Собака не может перекусать всех, кто вознамерится ее пнуть. Так и Китами могла разобраться со многими, но не с каждым. Особенно, если они возьмутся за нее скопом. А, учитывая количество тайных недоброжелателей, появившихся у нее за годы, в массовом сговоре можно было не сомневаться. Общий враг способствует сплочению против него. Поэтому, глядя на вещи здраво, Китами понимала: надо спасать положение. А сделать это можно лишь одним способом: жестоко и наглядно продемонстрировав, что с ней нельзя шутить.

Вот почему этим вечером Дзюнко спустилась в подвал одна. С собой у нее были лишь три свечи и мантия, используемая во время ритуалов. Щелкнув железом неухоженного замка, стальная дверь открыла девушке прямоугольник кромешной тьмы. Без малейших раздумий шагнув навстречу угольно-черной комнате, Китами на миг ощутила то сладостное, убаюкивающее прикосновение, что иногда приходило во время ритуала поклонения Князю Тьмы. Это была нежность хозяина. Впервые он дал ей знак так легко. Значит, она шла по правильному пути. Значит, все получится.

Дзюнко захлопнула дверь, убив последний скудный источник освещения. На ощупь она преодолела половину помещения, прекрасно помня, что под ноги ничего не попадется. Но вот ее выставленная вперед рука ощутила холод металла. Это был алтарь, в прошлом - обычный железный стол. Споро вынув из кармана школьной курточки зажигалку, девушка щелкнула ей. Всполох рыжеватого пламени с синим основанием высветил край алтаря, изукрашенного ритуальными письменами. Чуть шевельнув рукой, Дзюнко высветила угол стола, где имелось отверстие для свечей. Поставив одну из принесенных свечек в крохотную выемку, девушка запалила ее фитилек. Света еще чуть-чуть прибавилось.

И из тьмы вычертилось голое человеческое плечо чуть ниже угла алтаря. Худое, явно подростковое, оно в свете свечи было необычайно бледным и безжизненным. Чуть выше и дальше от источника света смутно виднелось ухо и лохмы чьих-то волос. Не обратив внимания на обрисовавшийся осколок тела, Китами принялась обходить алтарь, чтобы поставить вторую свечку, как раз возле другого плеча. Теперь стала смутно видной вся голова, покоившаяся на неожиданно возникших во тьме плечах. Запавшие глаза были сейчас закрыты, обветрившиеся губы неплотно сжаты, открывая стиснутые зубы, сквозь которые с едва различимым присвистом, почти не угадывающимся даже в мертвенной темноте подвала, протискивался воздух. Спутанные лохматые волосы разметались по столу, грозя попасть под воск, что непременно начнет стекать по свечам.

Китами двинулась к противоположному концу стола и установила последнюю свечку в ногах лежавшего на столе. Крохотный огонек выхватил голые ступни, прикованные к столу железными обручами. Таким же образом оказались пристегнуты и руки, неестественно вытянутые вдоль пояса и придавленные к поверхности алтаря в запястьях, повернутые ладонями вверх.

Видимо, ощущая исходящее от свечей тепло, бессознательный пленник вдруг шевельнулся. Он уже около суток находился здесь, одурманенный наркотиками и лишенный воды и пищи. На его тощей голой груди застыли глубокие порезы, сделанные кинжалом, что сейчас покоился под алтарем. Сухие губы дернулись.

- Э...

Этот полустон-полувыдох почему-то вызвал у Дзюнко приступ раздражения. Она шлепнула по лицу прикованного к алтарю юноши ладонью. Тот болезненно всхлипнул, не приходя в сознание, и затих. Девушка же принялась торопливо снимать одежду. Избавившись от школьной формы, она без промедлений сбросила и бюстгальтер с трусиками, оставшись полностью обнаженной. Накинув мантию, принесенную с собой, Китами наклонилась к основанию алтаря, доставая с неприметной полочки обоюдоострый кинжал, которым во время оргии вырезала пентаграмму на груди Такуи. Лезвие все еще хранило крохотные следы засохшей крови. На миг Китами задержала руку с оружием перед собственным взглядом, словно размышляя о чем-то. Но затем лишь решительнее сжала рукоять с выгравированными тремя шестерками и шагнула в изголовье алтаря.

Остановившись прямо напротив макушки находящегося в бесчувственном состоянии мальчишки, Китами начала медленно, нараспев, произносить заклинания, смысл которых, наверное, был понятен только ей. Слова включали в себя огромное количество согласных, и очень малое число гласных звуков. Одновременно с бормотаньем, колдунья медленно заносила кинжал над головой своей жертвы.

- Прими мою жертву, о, Князь мира сего, и даруй мне силу отомстить нелюбимым мной во славу Твою... - наконец, выдохнула Дзюнко. Она держала кинжал обеими руками высоко занесенным над головой и нацеленным в беззащитное горло лежавшего перед ней юноши. Длинные тонкие пальцы, сжимавшие рукоять оружия, побелели от напряжения, но лезвие не двинулось вниз ни на миллиметр. В полутьме молодая дьяволопоклонница застыла подобно изготовившейся к броску змее, почему-то не решаясь совершить последний шаг. Но колебание продлилось недолго.

Рассекая затхлый подвальный воздух, кинжал понесся навстречу человеческой плоти.

Запястья, обнажившиеся, когда рукава робы провисли при занесении смертоносного куска стали, по дуге отправились вниз, помогая кистям, державшим его.

И натолкнулись на неожиданное препятствие.

Стальная хватка сомкнулась на руках девушки, не давая нанести удар.

- Сегодня не его очередь, - произнес над ухом чей-то голос. - Сегодня - твоя.

Пока Ватанабэ рулил автомобилем, Канзаки задумчиво смотрела сквозь боковое стекло на улицы Токио, проплывавшие мимо. Нежно ласкаемые лучами угасавшего солнца углы небоскребов всегда будили в ней немного странное ощущение. Это было пронзительное чувство сродни тому, что испытываешь, когда смотришь на нечто, что очень любил в детстве. Но это нечто уже никогда не будет рядом. Мегуми никогда не могла понять причины, по которой углы башен из бетона и стекла вызывали в ее сознании столь странные ассоциации. Однако любоваться тем, как медный свет прячущейся от людей звезды мягко охватывает громады зданий с почти родительской заботой, словно баюкающая дитя мать, девушка любила. В такие моменты ей почему-то всегда вспоминалось детство.

Державшийся за руль Сэм, скосив правый глаз на задумчиво отвернувшуюся спутницу, чуть дернул уголком рта. Когда они выехали на автостраду, он решил, что неплохо бы развлечься светской беседой.

- Я смотрю, Канзаки-сан, вы романтического склада натура.

- Это почему? - обернулась она к нему. И в этот миг Ватанабэ, внешне этого никак не проявив, неожиданно для себя впал в состояние легкого шока. Потому что когда вместо черноволосого затылка перед ним оказалось красивое лицо, как нарочно освещенное все тем же уходящим солнцем на фоне проплывавших домов и мелькавшего где-то вдали горизонта, Сэм ощутил, что... Странно было это осознать, но он ощутил, что вряд ли видел зрелище, способное соперничать с таким вот живым портретом. Он понял, что не против даже нарисовать это молодое прекрасное лицо, хотя никогда не ощущал в себе склонности к занятию живописью. Непонятное дело...

Но не зря Сэм был профессионалом. Он взял себя в руки и вернулся к прерванной мысли.

- Да просто вы так задумчиво глядели на город, что уклад вашей души стал ясен почти сразу.

- А откуда это вы знаете, как я смотрела на город, если я от вас отвернулась? - слега озадаченная его проницательностью, спросила Мегуми.

- Это просто интуиция. У меня нюх на романтиков, - довольно улыбнулся Сэм. - Вы все друг на друга похожи. Имеете склонность к любованию и размышлениям с глупым видом.

- Хм... - хмыкнула Канзаки. - Ну спасибо.

- Не обижайтесь. Просто люди, задумчиво таращащиеся в пространство исключительно потому, что непонятный порыв приводит в действие какие-то механизмы в их душе, меня частенько забавляли еще с тех пор, как я прочел "Войну и мир" Толстого. Это такой старинный русский писатель.

- Надо же... - она заинтересовалась. - Никогда бы не подумала, что вы читали классиков.

- Не произвожу впечатления, да? - ухмыльнулся он. - А я, вообще-то, не одни суши лопать горазд. Уж не сочтите за похвальбу.

- Ну, если вы еще что-то умеете так же, как есть, то вы, наверное, гений, - не преминула вставить шпильку она. - Так что Толстой?

- В общем, он написал толстенный роман о войне русских с Наполеоном в 1812 году. Ели вы не прогуливали мировую историю, то знаете, что русские француза Бонапарта победили. Точно также как победили сто с лишним лет спустя немцев, только сейчас об этом уже почти никто не помнит. Вот Толстой и написал как бы художественную хронику того времени, до двенадцатого года и после. А время было еще то. Тогдашняя элита русской империи - дворяне и прочие всякие там помещики - успела настолько сгнить изнутри, что практически поголовно говорила не на русском, а на французском. На языке завоевателей. И вот в романе эти одуревшие баре описаны с претензией на глубокий внутренний мир. Все эти не в меру экзальтированные Наташи Ростовы и страдающие разной степенью психических расстройств Пьеры Безуховы, возомнившие себя орудиями судьбы. Они разыгрывают перед читателем пародию на драму, вступая в масонские ложи, женясь друг на друге, убивая кого-то, умирая, терзаясь вроде бы серьезными душевными проблемами и готовя покушение на Наполеона из мистических мотивов. Однако я вижу там лишь неестественную дурь. Особенно меня повеселила сцена "Небо над Аустерлицем", в которой один из героев, участвовавший еще до основной войны русских с французами в битве при Аустерлице, где русских разбили в пух и прах, лежит полумертвый и глядит в небо. Это сопровождается комментариями автора с описанием якобы внутренних ощущений того князя. Глупо, ей Богу. Ты лежишь в грязи, умирая от раны, твои кости будут тлеть и рассыпаться в прах, по ним пройдет враг, собравшийся убивать твоих друзей, товарищей, в конце концов, этот враг может пойти и разграбить твою страну. А ты лежишь себе и пыришься в небо, думая о какой-то совершеннейшей ерунде. Не о том ты думаешь, совсем не о том.

- Хм... Забавное отношение к классической литературе... - пробормотала Канзаки, слушая этот монолог, произносимый с вечной усмешкой, чувствующейся в голосе Ватанабэ. - А при чем тут романтики и мое глядение в окно?

- А при том, что наверняка вы очень любите чувствовать себя задумавшейся на какую-то глубоко возвышенную тему. Разве нет? Ну, посмотреть, как прекрасен помойный бак в его естественной уродливости. Или там, подумать, как одиноко быть молодой и красивой, но не замужем? Или, например...

- Хватит! - недовольно прервала его Мегуми, слегка обозлившись. Причиной ее злости было то, что она действительно частенько находила предметом для размышлений "о бренности бытия и вообще" самые разные вещи и считала, что растет над собой таким образом. - Вы, значит, сравниваете меня с ополоумевшими от бессмысленности собственного существования русскими боярами? Ну спасибо!

- Так и знал, что вы надуетесь, - проворчал Сэм, ничуть, однако, не расстроенный, что было понятно по тону, с каким он произнес слова сожаления.

- А чего еще вы ожидали? - не глядя на него, холодным тоном произнесла девушка, оставив без внимания пассаж о боярах. - На вас просто невозможно не надуться! Вы же весь так и сочитесь самовлюбленностью!

- Сочусь, значит? По крайней мере, ей я не заляпаю сиденья, - вечная ухмылка Ватанабэ обозначилась сильнее.

- И особенно мерзкие у вас эти постоянные плоские остроты! - окончательно вспыхнула Мегуми. - Что вам не скажи, вы ведете себя как пошлый клоун!

- Сколько, оказывается, можно вывести из пары разговоров с человеком, - не изменившись в тоне, прокомментировал ее слова Сэм.

- Да тут и из одного можно вывести! - ее все сильнее злила его невозмутимость. Такому что ни скажи - как в колодец крикнешь. Никакой отдачи, только собственное эхо куда-то проваливается. - Сидит тут и поносит классика мировой литературы с гордым видом! Самовлюбленный индюк!

- Вот, значит, как? - добродушно отозвался Сэм, заворачивая направо и съезжая с автострады. - Иметь собственное мнение уже считается самовлюбленностью? Я ведь не говорил, что нужно развенчать Толстого и сжечь на костре все экземпляры "Войны и мира". Я просто сказал, что мне это произведение кажется глупым. Про глупых людей. Я не говорил вам, что надо так относиться к роману, я всего лишь привел его в пример как образец описания возможной человеческой глупости. Чтобы проиллюстрировать свое мнение о персонах, подобных персонажам Толстого.

- И сравнили с ними меня, давая понять, что я такой же глупый человек, если иногда люблю задуматься о жизни, глядя на закат, - откровенно злым голосом продолжила его фразу Мегуми.

- Вот вы обиделись, а ведь сами мне договорить не дали. Я вовсе не имею ничего против чувства Прекрасного. Я просто хотел сказать, что не надо им увлекаться, а то получится из вас толстовский персонаж. Прекрасное таковым и останется, и неважно, будете вы делать из него фетиш или нет. А возведение Прекрасного в культ подобным образом развивает главную мысль, заложенную в основу западной цивилизации: "Я - особенный, я такой один". Но о мире за пределами вашей предпочитаемой красоты тоже думать надо, иначе ерунда получается, а не Вселенная. Жизнь - не картинная галерея и не концлагерь для эстетов. Жизнь - это комплексная структура, в которой помимо ваших личных чувств и ощущений присутствует черт знает сколько разных разностей. А такие вот любования мусорными баками и центрирования на собственной персоне приводят к абсолютизации индивидуализма. А абсолютизация индивидуализма приводит к эгоизму. А уж эгоизм приводит к тому, что вся структура жизни постепенно разрывается в клочки, которые тянут к себе такие вот развившиеся внутрь любователи. Тянут, чтобы любоваться и думать, какие они особенные.

- Н-да... - монолог Ватанабэ немного сбил Канзаки с толку и чуть развеял ее сердитость. - Вот это вы дали. Вывести из склонности любоваться закатом эгоизм... У вас с головой все в порядке?

- Да откуда же мне знать? - в очередной раз усмехнулся он. - Ни один псих не считает себя ненормальным. Но я лишь рассказал, в чем для меня разница между человеком, любящим красоту, и извращенным эстетствующим эгоистом, формирующимся через любовь к собственному чувству красоты... Кстати, мы уже на месте.

Машина, совсем немного отдалившись от автострады, добралась до угла высокого жилого дома и остановилась. Ватанабэ полез из салона. Канзаки последовала его примеру.

- Так что мы тут делаем? - спросила она, решив отложить на время высказывания Сэму всего, что она о нем думает.

- Здесь живет человек, который нам нужен, - и, поставив закрытую машину на сигнализацию, Ватанабэ направился к входу в подъезд. Зайдя внутрь, он тут же вызвал лифт. Канзаки, следовавшая за мужчиной, посчитала нужным развить тему.

- Так зачем нам нужен этот человек? И вообще, вам не кажется, что стоит ввести меня в курс дела?

- Да не вопрос, - пожал плечами Сэм. - Вы, конечно, помните наши с Мастером рассказы о трикстерах и Наследниках.

- Разумеется.

- Тогда вы должны были задаться вопросом: "Если тот парень, что спас меня, является Наследником, а трикстер Фрэнки мертв, что же мы делаем теперь?"

- Именно это я и пытаюсь у вас выяснить!

- Варианты есть?

К ним опустился лифт, и мужчина с женщиной вошли в кабину. Сэм вдавил пальцем кнопку четвертого этажа, отправляя механизм вверх.

- Вариантов у меня несколько, - ответила Мегуми. - Либо мы ищем того паренька, либо ту женщину, что стреляла во Фрэнки.

- Логично, - похвалил Сэм. - Но парнишку я уже упаковал. А как найти ту рыжую - понятия не имею. Но вы на верном пути. Дело в парне. Вернее, не совсем в нем. Мы не рассказывали вам о той особенности Наследников, что не позволяет им существовать отдельно друг от друга. Каждый Наследник имеет в непосредственной близости от себя второго. В ста процентах случаев такое встречалось. Если он жив, значит, рядом есть еще один.

- Ага. Так вы ищете второго? Но я не пойму, почему он должен быть.

- Вероятнее всего, из-за того, что каким-то образом их наномашины поддерживают очень тонкий процесс симбиоза. Они как бы дополняют друг друга. Я понятия не имею, каковы были причины того, что наблюдаемые нами Наследники, стоило лишить их партнера, в течение где-то полугода заболевали раком или умирали, подхватив насморк. Но факт остается фактом - если наш Отоко жив и здоров, то где-то рядом с ним постоянно находился второй такой же.

- Хм... - задумалась Канзаки. - А что значит "лишались партнера"?

- Обычно это значит, что второй Наследник погибал. Когда тело гибнет, гибнут и содержащиеся в нем наномашины. С прекращением процессов, текущих в живом организме. Это сложно проделать с такими, как они, но все же возможно.

- И много случаев было?

- Порядком.

- А как гибли те Наследники? - задав этот вопрос, Канзаки неожиданно бросила в сторону Ватанабэ пронзительный взгляд. Он заметил это, зная, что после разговора в машине девушка старалась смотреть в другую сторону.

- По-разному, - коротко ответил мужчина и шагнул в двери открывшегося лифта.

"Все с вами ясно, Инквизиторы! Вы убивали тех людей! Ради эксперимента", - с омерзением заключила Канзаки, проследовав за ним и окинув широкую фигуру Ватанабэ презрительным взглядом.

-Думайте что хотите, - словно в ответ на ее мысли произнес Сэм, не оборачиваясь. Он прошел по коридору и остановился возле обшарпанной двери с покосившейся номерной табличкой. Нажав на кнопку звонка, он замер, вслушиваясь. Резкий, похожий на полицейскую сирену, звук пронзал воздух по ту сторону двери. Вскоре послышались нетвердые шаги, и щелкнул отпираемый замок.

- Вы кто?

Перед ними предстал низенький плюгавый мужчинка лет пятидесяти, облаченный в сальный домашний халат. Невыразительные выцветающие глаза уставились на Сэма.

- "И очнулся я от звука, будто кто-то тихо стукал в двери дома моего", - Ватанабэ с хитрейшим выражением лица процитировал какое-то стихотворение.

- А-а-а... - протянул плюгавый. - Это... Сейчас...

И он исчез в недрах квартиры. Ватанабэ застыл на месте, сунув руки в карманы брюк и не обращая ни малейшего внимания на Канзаки, все больше злившуюся. На него, на его разглагольствования, на его нарочитое игнорирование ее... Этот человек обладал редкой способностью настраивать против себя самых добродушных людей. По крайней мере, ей так казалось.

Плюгавый вернулся через минуту с черной пластмассовой коробочкой в руке. Мегуми узнала в ней довольно старую модель наладонника, портативного компьютера, заменившего в последние годы телефон, ноутбук и медиапроигрыватель. Малые размеры, неуклонно растущая мощность и широчайшая функциональность позволили этим довольно дорогим и нишевым когда-то устройствам завоевать монополию в своем секторе рынка. Но зачем плюгавому сейчас наладонник?

- Вот. Накалибровали. Не очень удобно, зато надежно, - буркнул их визави, одернув полу халата и протянув компьютер Сэму. Тот молча взял черный прямоугольник, обхватив его своей широкой ладонью, и глянул на дисплей.

- Хорошо, спасибо.

Ответом ему послужил щелок закрываемой двери. Ватанабэ обернулся к Мегуми.

- Пойдем.

И они проделали весь путь обратно к машине. Когда Канзаки уселась на прежнее место, она спросила, не выдержав:

- И что это все было?

- Это был заход к технику, - ответил Сэм, ставя наладонник на специальную подставку возле руля. - Этот наладонник переоборудован в индивидуальное устройство слежения. С его помощью мы, как вы уже догадались, будем следить.

- За кем?

- За одной не в меру чокнутой старшеклассницей, - Сэм завел машину, и они поехали по улице.

- Ну что, мелкая тварь, час пробил? - хрипло шептал ей на ухо глухой голос. - Настало время платить по счету.

- К... - выдавила из себя Китами. - Кто...в-вы?

Испуг охватил ее в один-единственный миг, прорвавшись сквозь брешь ненавидимой Китами нерешительности, той нерешительности, что вдруг выскочила в последние мгновения перед совершением ритуала. И, похоже, это самое промедление разгневало хозяина. Быть может, это он сам, явился за нерадивой рабыней?

- Я - тот, чьего отца ты убила.

- Вы! - она вздрогнула. - Вы сын... Вы сын профессора Кобаяси?!

Стенки реальности быстро и беззвучно треснули, впуская внутрь сатанинский холод спокойствия. Вот так все и завершается. Хозяин решил подвергнуть ее испытанию, чтобы затем призвать к себе. Что ж, такая участь должна быть принята достойно.

- Совершенно верно, мразь, - так же глухо сказал он, выдернув из ее ослабевших рук кинжал. - Я сын того самого профессора Кобаяси, что спас тебя. Того самого профессора, которого ты размазала тонким слоем по стенам его лаборатории... Ты знаешь, о чем я, Китами.

Лезвие, тускло сверкнувшее в огне свечей, мелькнуло у нее перед глазами. И правую щеку обожгло ледяными искрами боли. И тут же острие уткнулось в основание шеи, проколов кожу и выпустив наружу крохотную каплю крови.

- Да, знаю... - не издав ни единого звука, указавшего бы на то, что ей нестерпимо больно, Дзюнко заговорила холодным голосом, в котором растворился весь прошлый испуг. - Я взяла его за плешивую голову и ударила ей о стену так сильно, что мозги брызнули почти до потолка. Я наступила ногой на его очки, и мне было плевать, что стекла впились в подошву. Я стояла и смеялась над ним, а он сидел передо мной с расколотым черепом.

- Не пытайся, - без малейшего намека на эмоции прервал ее сокрытый тьмой незнакомец. - Тебе не разозлить меня. Поэтому умирать будешь долго.

- Тогда приступай, - сказала она. - Потому что мне уже не страшно.

- Это пока что, - ответил он.

Лезвие ее собственного кинжала поползло вверх, оставляя за собой кровавый след на рассеченной коже. Когда острие уткнулось в подбородок, сын Кобаяси произнес:

- Сначала я сниму с тебя твое смазливое личико. Чтобы потом все видели твое нутро.

И в этот самый момент, когда внутренне Китами уже возносила последние земные хвалы владыке Люциферу, готовясь снизойти в его царство, судьба, похоже, решила сыграть одну из самых причудливых своих шуток. Стальная дверь подвала вдруг испуганно загудела, когда неведомые раскаленные иглы пронзали область замка. Три шипяще-хрипящих удара вспыхнули в темноте. За ними последовал гулкий тяжелый пинок в разломанный замок. А следом, вместе с ворвавшимися в темноту лучами света и потоками свежего воздуха, в самодельное сатанинское капище ворвалось:

- Э, нет, здесь только я имею право лапать хорошеньких девиц!

- А?! - со смесью удивления, страха и злости, стоявший позади Китами ее уже почти убийца развернулся к вошедшему.

- Хороший прикид, - на фоне дверного проема, окаймленный лучами заходящего солнца и коридорных ламп, стоял широкий и плотный Сэм Ватанабэ. Он держал в правой руке массивный пистолет, резкими формами напоминавший узкую стальную коробку. Указательный палец лежал на изящно выгнутом спусковом крючке, а широкое дуло уставилось на застывшую перед Сэмом пару. - Только вот что мне в вас, японцах, не нравится - даже байкеры у вас гламурные!

Кинжал отстранился от лица. Чуть повернув голову, Китами увидела, что рука, державшая его, затянута в мотоциклетную перчатку и облачена в кожаную куртку вроде тех, что носят молодые парни, рассекающие по улицам на своих многокубовых "лошадках". Видимо, сын Кобаяси оделся как раз таким.

- Ватанабэ, - с шипением выговорил "байкер" у нее над ухом. - Я сразу понял, что с тобой что-то нечисто...

- О, мы знакомы? - усмехнулся правой половиной рта Сэм. Странное дело, отметила про себя Дзюнко, сейчас вечер, а он почему-то в солнечных очках. - Может, откроешь личико, Дарт Вейдер?

Перед Ватанабэ же предстала картина куда более полная, нежели перед Китами. Он увидел, что ее держит затянутый в кожу мужчина крепкого телосложения, чье лицо было закрыто мотоциклетным шлемом, и только глаза, не прикрытые защитным стеклом, буравили Сэма.

- Пошел ты. Брось оружие, или я ее зарежу!

Сын Кобаяси отступил ей за спину, приставив кинжал к шее Китами. Та не шелохнулась.

- Да неужели?! - саркастически воскликнул Сэм. - А то никто не догадался... Режь.

- Ч-что? - последняя реплика толстяка заставила "байкера" оторопеть.

- Режь, говорю. Она, знаешь, заслужила.

- Не понимаю... - сын Кобаяси точно был озадачен.

- Чего тут непонятного? Режь, говорю, ее. По горлу чик - и готово. Ну а что? Ей это будет полезно, хотя зарезанной быть - это, конечно, неприятно.

- Не понимаю... Ты пришел сюда за ней! Так зачем ты подначиваешь меня?!

- Потому что как только ты ее зарежешь, я сделаю в тебе большущую дыру вот этим вот самым пистолетом. А все потому, что буду убивать мразь, зарезавшую юную дуру.

- Юную дуру?! - внезапно рассмеялся "байкер". - Как бы не так! Она не дура. Она - злобная самолюбивая тварь, способная только творить зло! Она как гнилой фрукт, снаружи красивая, но внутри полна яда. Она сознательно выбирала свой путь. И я его здесь закончу!

Пока он говорил, Китами смотрела на Сэма. А он смотрел на нее. И что больше всего удивило Дзюнко - слова, произнесенные Ватанабэ в ее адрес вдруг заставили ее увидеть за их внешней формой совсем другой смысл. Да, он говорил так же, как говорили бы все эти обезьяны, которые были ей столь ненавистны, как этот ублюдок, что сейчас приставил к ее горлу нож. Но при этом... При этом Ватанабэ, столь нелюбимый ею Ватанабэ, говорил таким тоном, будто речь шла не об убийстве ненавидимой всеми вокруг ведьмы, а о легком порицании нашкодившего ребенка, талантливого и всеми любимого. О порицании, что пойдет только на пользу растущему дитятку.

- Это ты так хочешь мне доказать, что делаешь доброе дело, запарывая девчонку как свинью? - ухмылка Ватанабэ стала шире.

- Я ничего тебе не буду доказывать!

- Но ты уже доказываешь. Потому что все вы, засранцы, похожи. Вам ведь не убить важно, и не дело сделать. Вам важно, чтобы кто-то, кто угодно, вашу точку зрения увидел и, желательно, принял, восхитился или, на худой конец, тупо поржал. Вы же все внутренне так и трясетесь от желания быть услышанными. Каким бы ни был внешний предлог.

- Да пош-шел ты!

Кожанокурточного, кажется, проняло. Он сильно сжал плечо Китами, уводя руку с кинжалом в сторону. А в следующий миг она ощутила, как лезвие вспарывает кожу у нее под подбородком. Он коротко полоснул по горлу, не особенно целясь, но усердно давя на кинжал, чтобы порез оказался достаточно глубоким. С вялым удивлением Дзюнко обнаружила, что чувство человека, которому перерезают горло, состояло не из боли, которая как-то скромно ушла на задний план, а в брезгливости. Брезгливо было ощущать, как лезвие неприятно движется, рассекая плоть и чуть ли не скрипя при этом. Так противно... И совсем не больно, по какой-то причине.

Страха не было, было только желание поморщиться и, открыв внутренне ухо, как следует дунуть в него, чтобы не слышать в голове этот омерзительный скрип убивающего тебя кинжала. Та доля секунды, что требовалась сыну Кобаяси на это полосование, длилась для Дзюнко не менее четверти часа - так долго и неспешно скрипела для нее кромка стального жала. Но, наконец, чертов байкер закончил терзать ее горло и толкнул навстречу Ватанабэ, чье лицо ни на йоту не изменилось. Капая красным на пол, она, неожиданно для себя, кулем повалилась лицом вниз, неспособная пошевелить ни рукой, ни ногой. Боль так и не пришла.

Кожаный не терял времени даром. Он, сместившись чуть в сторону от тела девушки, рванулся навстречу Сэму, уже выцелившему его. Выстрел прозвучал как пушечный залп. Широкое дуло "Марка II" вспыхнуло, и ускоренный магнитным полем снаряд понес кинетический заряд смерти, лишенный порохового следа, навстречу фигуре в шлеме. Но вся сила крохотного куска металла, вытолкнутого оружейным механизмом, пришлась на каменный пол подвала, когда кожанокурточный вдруг покатился кубарем в нескольких шагах от стрелявшего Ватанабэ.

Сын Кобаяси знал, что сейчас шансы его были невелики. Против огнестрельного оружия просто так не потягаешься. Но малая дистанция и спрятанная в рукаве раскладная дубинка могли помочь. Старый кэндоистский прием - кувыркнуться и атаковать с неожиданной позиции. Почти невозможно, на таком-то расстоянии, не против меча, а против пистолета. Но попытаться стоило.

Чувствуя, как трещит от напряжения все нутро, он резанул мерзкую ведьму по горлу, толкнул вперед, не давая толстяку выстрелить сразу, и запустил в полет тело, годами изнуряемое тренировками ради такой минуты.

Все происходило быстро, но странная причуда человеческого сознания растянула доли секунды, разорвала реальность, как это всегда бывает, оставив вокруг лишь обрывки чувств.

Звук выстрела и горячая струйка воздуха над ухом.

Ощущение кувырка.

Рука, нырнувшая в рукав и выпроставшая оттуда дубинку.

Стальной конус оружия самозащиты, летящий вперед и вверх вместе с распрямляемым телом.

Ожидание хруста сломанной кости и звука падения смертоносного оружия на пол.

Но все пошло неправильно. Дубинка рассекла пустоту, так и не встретив на пути человеческой плоти, скрытой тканью одежды.

А потом мотоциклетный шлем на его голове вдруг затрещал под ударом чего-то невероятно сильного. Настолько сильного, что голова, а вслед за ней и все его тело отбросило назад, к трупу ведьмы.

- А-а-а!

Противник плюхнулся на спину, выронив дубинку. Ошалело затряс головой, на которой звенел по ушам шлем, едва не расколотый ударом.

Ватанабэ препогано ухмылялся, выставив вперед свободную руку.

- Крепкая у тебя голова, - выразительно покрутил он пудовым кулачищем. - И, отдам должное, двигаешься ты быстро.

- Акх! - только и выдавил из себя едва не лишившийся сознания неизвестный.

-Знаешь чего... - Сэм откинул полу пиджака, обнажив кобуру на боку. - Как-то неприкольно с тобой играть, если ты так тормозишь.

Отточенным движением Ватанабэ убрал оружие и застегнул кобуру. Сидящий на полу и окончательно растерявшийся байкер приложил ладонь к шлему, что спас его мозги от сотрясения.

- Я ничего не понимаю... - промычал он почти страдающе. - Ты же выстрелил мимо. Зачем ты все это делаешь? Кто ты такой вообще?!

- Я-то? - в темноте подвала не было видно, как усмешка на лице Сэма стала еще кривее. - Я - змей, что тащит на хвосте Солнечную систему.

- Ч-что?

- Вставай.