Смех лисы

Как собака. Багровая жидкость из шпионского чемодана

Серега метался между окнами, дверьми и калиткой всю ночь. Он хотел побежать в госпиталь к маме, хотел разбудить Андрюху, хотел метнуться к воротам части и попросить отыскать капитана Сабитова, но боялся покинуть дом: вдруг Рекс прибежит, увидит, что его никто не ждет, и убежит навсегда?

Серега плюхнулся на стул, потому что ноги уже не ходили, уткнулся лбом в ладони и загадал, что если спокойно досчитает до ста, то Рекс обязательно вернется. Он честно закрыл глаза и принялся считать, пытаясь не частить и не подглядывать, и вскинулся от жуткого чувства падения в бездну — кажется, почти сразу. Но нет, падения не было, просто голова соскользнула с ладоней — и нет, выскочил Серега из сна, в который соскользнул, далеко не сразу. Он явно продрых с полчаса, если не больше: руки и спина онемели, стопы озябли, несмотря на неснятые кроссовки, а за окном было уже не сине, а серо.

Серега на подламывающихся со сна ногах прохромал от окна к окну, выскочил во двор и к калитке, оглядел пустую серую улицу, вслушался в гулкую тишину и порвал ее одиноким всхлипом и тут же — стремительным топотом, которому вторило неуверенное подтявкивание разбуженных собак. Рекса среди них не было.

Серега бежал к Рексу. В лес, где был Рекс. Где Серега его бросил.

Он потратил некоторое время на прочесывание опушки в надежде увидеть следы пса, а когда смирился с тем, что не отличит эти следы от следов лисы или собственных, побежал к оврагу — туда, откуда Рекс рванул за призраком и куда мог дисциплинированно вернуться.

Он бежал по сонно молчаливому лесу, срывая голос криком: «Рекс!» Кто-то откликался, на разные тона и довольно неласково, но явно не на собачьем, так что Серега бежал дальше, не отвлекаясь.

На краю оврага он сразу ринулся к кустам, перед которыми пес сорвался с поводка, но остановился, внимая. Птичье бормотание, всполошенное последним криком Сереги, постепенно улеглось, как муть на дно встряхнутого графина.

— Рекс! — снова гаркнул он. — Ко мне, Рекс!

И метнулся к обрыву.

Он упал на край, вглядываясь и вслушиваясь — и не понимая, что видит и что слышит.

— Рекс, — позвал Серега уже тихонько. — Это ты?

И снизу ему ответило слабое копошение.

— Рекс! — крикнул Серега. — Это ты! Ты свалился, что ли, дурак лохматый?

Он зажужжал фонариком, направленным вниз, но луч делал все не понятным, а плоским и ослепительно белым внутри хитро вырезанного ослепительно черного. Впрочем, Серега разобрал, что дно оврага прямо под ним скрыто густым кустарником, и торчащая у самой травы веточка с узкими лепестками слабо качается, как от ветра. Там, где никакого ветра нет.

Серега неразборчиво взвизгнул и стремительно сполз по склону оврага, вывернув по пути несколько здоровенных глиняных комьев и едва не кувыркнувшись сам.

Он сразу кинулся на кустарник и, пару раз сменив лезвие ножика, проворно прорезал и пропилил лазейку к пятачку за толстым пуком ожесточенно царапающихся веток. На пятачке в неудобной позе лежал Рекс — молча и уже совсем неподвижно, как будто истратил последние силы на ответ хозяину. Глаза у него были не просто закрыты, а вообще не видны под слипшейся шерстью и наплывами запекшейся крови. В скачущем свете фонарика Рекс был похож на чудовище из чехословацкой телесказки, а на себя не был похож совершенно.

Серега заплакал и попытался прощемиться поближе, но прутья не пускали.

Они были такими толстыми, что не поддавались ни одному лезвию швейцарского ножика — да и пропиленная вроде ветка была так сильно приобнята соседними по всей длине, что места покидать не собиралась.

Поднять Рекса на вытянутых руках не хватало сил — к тому же Серега боялся повредить сильно покусанному и как будто надорванному в нескольких местах псу еще сильнее.

В отчаянии Серега легонько потянул за краешек крупного жухлого листка, торчавшего из-под лапы Рекса, — и лист не порвался, а пес подъехал чуть ближе. Он был страшно тяжелым, но лист под ним, кажется, был не листом, а большой тряпкой, на которой Рекса можно было тащить, как на волокуше.

Серега влез в гущу ветвей, не обращая внимания на сучки, больно упершиеся в шею, спину и голову. Примерился и в несколько движений выволок Рекса сперва из-за фашины, потом — наружу, сам на последнем рывке ощутимо приложившись пятой точкой к земле. Серега этого даже не заметил. Он поспешно вскочил и принялся тормошить пса и прислушиваться к его дыханию.

Рекс на тормошение не реагировал, дышал мелко и часто, а от прикосновений к больным местам по шкуре его пробегала короткая дрожь. Нос у него был сухим и горячим.

Серега думал вытащить его из оврага на себе, но сразу отказался от этой идеи: попытка приподнять причиняла Рексу настолько явную и острую боль, что он даже попробовал заскулить, не открывая глаз. Вместо звука из пасти вырвалось шипение. От этого было еще страшнее.

— Сейчас, Рексик, миленький, — проговорил Серега, озираясь.

Тряпка под Рексом оказалась тонкой старой курткой, давно потерявшей форму и цвет, но вроде довольно прочной. С ее помощью Серега как мог бережно оттащил Рекса к корпусу самолета и, застонав, сгрузил в кабину — мягко и бережно, но по шкуре опять пробежала крупная дрожь. Прошептав «Рекс, я тебя вылечу, потерпи», Серега почти без остановок вскарабкался по склону оврага.

Мама, конечно, в лес с ним не побежит, но подскажет, что делать. Хотя бы даст нужные лекарства. В этом Серега был уверен. Ну, почти. Она, конечно, постоянно цыкала на Рекса, гнала его во двор и заставляла Серегу мылить руки даже после беглого соприкосновения с псом, но, наверное, привыкла к нему — и вообще добрая. В основном.

Только мамы дома не было.

Серега, ворвавшийся с криком: «Мам, Рекса спасать надо!», заглянул во все углы, позвал маму, выскочив во двор, и на всякий случай даже заглянул в одежный шкаф. Халат и домашнее платье висели на плечиках, синего рабочего не было. Значит, до сих пор не пришла из госпиталя.

Логичным было бы рвануть к ней в госпиталь — но Серега давно убедился, что формальная логика ломается, когда речь идет о маме и ее службе. Мама сперва попросит подождать, пока она разделается со срочными больными, потом велит не заниматься глупостями и отправит домой, и ладно если не под личным конвоем, а лекарств все равно не даст, потому что они ведь государственные и не для собак предназначены.

— Сам найду! — выкрикнул раскочегаривший себя Серега сквозь слезы и полез в аптечку, которая у Валентины, как и всякого уважающего себя медработника, была солидной и всеобъемлющей.

Бинт он сунул в карман сразу, а в остальных лекарствах быстро запутался и завис, растерянно водя пальцем над йодом, зеленкой и порошком стрептоцида.

— Всё возьму, — сказал Серега, решительно засыпая разобранные медикаменты обратно в аптечку, и тут же напомнил себе: — А дальше что?

Он вскочил, озираясь будто в поисках подсказки. В окне мелькнула Райка, идущая через свой двор от грядок.

Серега пулей вылетел из дома и окликнул ее через забор. Райка как будто не услышала.

— Райка! — гаркнул Серега со всей мочи.

Райка, не дрогнув, продолжила путь. Серегу она игнорировала как класс, явление и человека.

— Пожалуйста. Райка, — пробормотал Серега, шмыгнул носом и этим как будто повернул выключатель: слезы горячо наполнили глаза и полились уже прохладными, и это было не стыдно, не потому что не видно ничего, а значит, и стыдиться нечего, но и потому, что плевать.

И слова полились так же, горячо наполняя рот и горло и выливаясь уже холодно и бессмысленно:

— Райка, прости, пожалуйста, я больше не буду. Он умрет сейчас, а я не знаю, что сделать можно. Пожалуйста.

Он не видел и не слышал, что Райка остановилась, прислушалась и пошла к забору сперва нехотя, потом стремительно. Он бормотал сбивчиво и горестно:

— Там укусы везде, кровь, поняла? Он, может, помер уже. А я не знаю, что делать. Я не умею ничего. Я баран. А он умрет теперь из-за этого. Из-за меня умрет.

— Рекс? — резко уточнила Райка.

Серега вздрогнул и закивал, поспешно вытирая глаза, для чего пришлось возить ладонями по рубашке и размазывать слезы снова и снова, потому что так просто они останавливаться не собирались.

— Его волки погрызли или лисы, в лесу, в общем, там мясо прямо, и я фиг знает…

— Так, не реви, — скомандовала Райка. — Мамы дома нет?

Серега мотнул головой, так что слезы искорками полетели в разные стороны.

— Нет ни фига, а я в лекарствах не разбираюсь, бинт взял, а что еще, понятия не имею.

— Первым делом надо остановить кровь, дальше посмотрим, — быстро проговорила Райка. — Жди у калитки, я сейчас.

Она беззвучно пересекла двор и скрылась в доме так, что дверь не скрипнула и не стукнула. Антоновна дома, понял Серега. Увидит, что Райка намылилась куда-то, — запретит, чисто из вредности, и что тогда делать?

Чтобы не думать об этом, он пошел, как было велено, пытаясь ступать так же быстро и бесшумно, как Райка, но только чуть не подвернул ногу, а шаркал и топал все равно так, что Рекс услышал бы с того конца улицы.

Мысль о Рексе снова открыла кран со слезами. А когда Серега вытер глаза, перед ним уже стояла Райка с самодельной санитарной сумкой через плечо.

Видимо, такие сумки девчонки шили на трудах.

— Побежали, — велела она.

И они побежали. Изо всех сил.

Серега боялся, что Рекс не дождался. Что он умер, пока дебил братан бестолково метался туда-сюда.

Но он был жив, хоть и еле-еле. Он часто дышал, не пытаясь открыть глаза, и не мог ни сесть, ни встать, ни даже шевельнуть лапой. Мог только дрожать и подергиваться. И язык у него был страшно вывален и лежал на металлическом полу, хотя Серега и пытался вправить его обратно в пасть, пока Райка не отпихнула, сказав, что есть заботы поважнее.

Она принесла кучу лекарств, которыми обрабатывала раны ловко и решительно, при этом удивительно бережно, так что Сереге так и не пригодилась фраза «Поосторожней давай», заготовленная, чтобы хоть немножко оправдать свою бесполезность. Укусов было меньше, чем представлялось Сереге, и были они не такими страшными, распахнутыми и сквозными — это выяснилось, когда Райка осторожно смыла кровь водой из фляжки, таившейся в той же санитарной сумке. Заодно она попыталась влить немного воды в пасть Рексу, объясняя что-то про опасность обезвоживания, но пес лишь разок вяло шевельнул языком, а глотать не стал.

Райка нахмурилась, решила не упорствовать и принялась заливать раны другой водичкой из пластмассового флакона. Водичка сразу вспенилась.

— Лиса явно, — пробурчала Райка, стирая пену ватой и подмазывая вытянутые скобки укусов зеленкой. — Лисы даже, две-три минимум.

— Конечно, — подхватил Серега. — Одной бы он сразу бошку откусил бы, вот они толпой и напали, заразы подлые.

Он с трудом удержал при себе более точные характеристики, которые Райка точно не одобрила бы, и продолжил:

— Но и толпе досталось, докажь, Рексик?

Рекс как будто отреагировал на имя: он чуть вытянул шею и растянул пасть, словно улыбаясь. Раньше он улыбаться не умел, подумал Серега с внезапным восторгом и крикнул:

— Рексик! Ты слышишь, Рексик?

Улыбка стала шире, превратившись в оскал. Рекс вытянул шею и лапы, будто готовясь встать на мостик, и несколько раз резко выдохнул. Так, что получилось почти человеческое «Хэ. Хэ. Хэ».

— Он смеется, что ли? — спросил Серега с неуверенной улыбкой и искательно посмотрел на Райку.

Та пожала плечами, нахмурившись, и сказала:

— Помоги-ка перевернуть. С того бока не всё обработала.

Они осторожно переложили обвисающего, как мокрый полушубок, Рекса с боку на бок. Едва Райка промыла рану на шее, пес снова выгнулся и сказал сиплым шепотом: «Хэ. Хэ. Хэ».

В прокушенном, видимо, горле у него заклокотало, крошечные алые брызги пали на грязный металл.

— Считай, — скомандовала Райка. — Просто секунды: раз, два, три.

Серега растерялся, глядя на обмякшего опять пса.

— Зачем?

— Девять, — сказала Райка, не отвлекаясь от обработки укуса, — десять, одиннадцать.

Серега покорно подхватил, и она замолкла. Когда Серега дошел до девяноста, Рекс выгнулся и трижды надсадно выдохнул. Продолжалось это секунд восемь. А еще через девяносто секунд спазм повторился.

— Он не смеется, — сказала Райка.

— А что? — глуповато спросил Серега и оскалился, чтобы не зареветь.

Райка это заметила, поэтому протянула ему марлевый тампон, влажный и резко пахнущий.

— Руки протри, тщательно. Не хватало еще самому что-то подцепить.

И показала пример. Убедилась, что Серега повиновался, и, убирая медикаменты в сумку, сообщила очень напористо:

— Его надо к маме твоей или к врачу. Срочно.

Серега снова залился слезами.

— Мамка Рекса ненавидит, а остальным плевать, — пробормотал он уныло.

Райка решительно встала.

— Там в книгах, которые мы разбирали, — помнишь, в школе? — справочник ветеринара был. Я за ним, посмотрим и узнаем, как лечить. Поить его пробуй время от времени.

Она выскочила из кабины и с проворством, изумившим Серегу даже в таком его состоянии, взобралась по склону.

— Только скорей давай, — пробормотал Серега.

Он сразу подхватил Рекса под шею, чтобы залить ему в пасть хотя бы глоточек из фляжки. Но пес снова выгнулся и захохотал, и глаза у него были слепыми и страшными. Не Рексовыми.

Серега отдернул руку и принялся считать, загадав, что если на этот раз Рекс засмеется жутким манером не через полторы минуты, а попозже, то сможет выздороветь сам по себе, без уколов и Райкиных книжек. На счет «девяносто»

он в это поверил. На счете «девяносто пять» замолчал, всхлипнул и выскочил из кабины, зажмурившись, чтобы не видеть, как корежит любимого пса, — при этом чуть не расшибся, запнувшись о порог.

Он пробежал, ловя равновесие, несколько метров и все равно упал, но сравнительно мягко — потому что на малой скорости и потому что локтями в тряпку. Ту самую, на которой он утром выволок из куста Рекса.

Тряпка была покрыта и пропитана наплывами грязи и мелкого сора, которые собирала годами, и выглядела соответствующе — да и пахла тоже.

Серега брезгливо отшатнулся, подумал и кончиками пальцев расправил ее.

Это оказалась мужская куртка на молнии, неопределенного цвета — но, видимо, темного. Крови с Рекса на нее почти не натекло, да и та опала мелкими шматками, когда Серега поднял куртку, и корка мусора съехала с нее, как песок со склона.

Покрой у куртки, кстати, был вполне фирмовым, нашивки заграничными, и даже пластмассовые молнии до сих пор работали. Странно, что кто-то выкинул в лесной овраг такую четкую вещь.

А может, никто и не выкидывал, понял вдруг Серега. Может, пилот этого самолета спрятал улику, чтобы сразу не разоблачили, как по коричневой пуговке из старой песни. Это же давно было, тогда в джинсах и забугорных шмотках мало кто ходил. Вот шпион ее и заныкал.

А может, не только ее.

И Серега принялся исследовать лаз в кустах.

Серега немного исцарапался, сильно испачкался и расчесался за шиворотом, куда насыпалась горсть какой-то щекочущей гадости. Зато он нашел клад. Самый настоящий, хоть и потерпевший — очевидно, кораблекрушение.

Клад представлял собой раздавленный сундучок. До крушения он был размером с дипломат вроде того, с какими ходили в школу старшеклассники, только раза в два потолще. Теперь его размеры приходилось восстанавливать по расплющенным элементам, подобно тому как академик Герасимов восстанавливал по кусочкам черепов облик царей и прочих неандертальцев для учебника истории пятого класса.

Сундучок пострадал гораздо сильнее царского черепа: его как будто потоптал раздраженный мамонт, отбросив в итоге к склону оврага, где останки засыпала палая листва, то и дело поливаемая глинистой водой. Стенки сундучка были из чего-то вроде толстого картона, обтянутого черной пленкой. Теперь картон покорежился и расслоился, слои загнулись, слиплись и истлели, так что в руках у Сереги распадались на куски вместе с пленкой. Замочки и металлические скобки превратились в ржавые окатыши.

Содержимое сундука сохранилось немногим лучше. Это не удивляло: бо́льшая часть содержимого была изготовлена из тоненького стекла. Теперь это стекло несколькими горками когда-то прозрачных, а теперь загаженных скорлупок и осколков пересыпалось, шепча, по складкам. Впрочем, кое-что уцелело: какие-то тяжелые прямоугольные пластины и коробочки, пластиковые штативы и моток проводков.

Проводки, скорее всего, были от рации, хотя самой рации ни в сундучке, ни за кустом не было. Серега, во всяком случае, ничего похожего там не нашарил, только зря расцарапал макушку. Он плюнул на дальнейшие поиски — натурально, потому что рот забил мелкий лиственный сор, — и потащил сундучок в кабину, поближе к Рексу.

— Вот ты где! — рявкнула Антоновна. — Шлындрит опять поди где замест порядочных дел! Еще и в исподнем!

Она ковыляла навстречу Райке мимо школьной калитки, так что никакой возможности юркнуть туда уже не было.

Трикотажный костюм, который Райка носила дома, был тонким и местами аккуратно заплатанным, но никак не исподним. Однако затевать полемику на этот счет сейчас было опасно.

Райка перешла на шаг, успокаивая дыхание, чтобы баба не завелась еще и насчет бега, который девкам-то для организма смертельно опасный, не говоря что неприличный.

— Баб, Людмила Юрьевна велела справочник из библиотеки принести, — деловито сказала она и для убедительности добавила: — Срочно.

Не сработало.

— Потом принесешь, — отрезала Антоновна. — Ишь, моду взяли детишков гонять чуть свет. Восьми ишшо нет, а их без книжки тоска берет, эксплотаторы недоделаны. А девка по поселку как чучундра бегат, еще и не жрамши. Живо домой!

— Баба, ну я на пять минут, это важно очень!

— Важно, так сама принесет, — сообщила Антоновна, крепко ухватив Райку за руку. — Нет такой книги, которая в восемь важная, а в девять уже нет.

Подождет твоя Юрьевна.

— Ладно, — буркнула Райка и рванула вперед.

Антоновна, которой пришлось резко ускориться, чтобы не выпустить руку, возмутилась:

— Куда вчесала-то?

— Есть хочу, — мрачно бросила Райка. — Давай скорее.

— Охти господи, — только и сказала Антоновна и прибавила ходу.

Самая крупная коробка походила на школьный пенал из бледно-голубой пластмассы. Только, в отличие от пенала, она не открывалась ни сверху, ни сбоку, хотя явно была составной. Видимо, из-за вмятины на корпусе. Серега не то чтобы надеялся, что внутри таится настоящее сокровище — сокровища в таких хлипких коробках не хранят, да и весить они должны побольше, — но возился с ней из упрямого любопытства: не бросать же, коли начал. В крайнем случае о порог расколочу и гляну, подумал он мрачно и с силой ковырнул еле заметную щель лезвием ножика.

Лезвие вдруг вошло в щель до середины. Часть корпуса мягко отъехала, открыв белое нутро с узкими гнездами. Из крайнего гнезда, сверкнув на солнце красной искоркой, выскользнула пробирка размером с пипетку. Серега попытался ее подхватить, но так неловко, что, наоборот, стукнул по ней сверху, как по баскетбольному мячу.

Пробирка ударилась в пол у самого носа Рекса и разлетелась мелкими брызгами. От пола пошла невыносимая и неописуемая вонь.

— Рекс, ты не порезался? — всполошился Серега, ухватил пса за нос, все такой же сухой и горячий, с намерением ощупать и тут же отдернул пальцы.

Рекс взвизгнул и щелкнул зубами.

Серега не успел ни испугаться, ни обрадоваться. В горле у Рекса клокотнуло, и он, сморщив нос, рыскнул мордой чуть вперед и снова щелкнул зубами — звучно, как волк из сказки. Клык скрежетнул по металлу рядом с вонючей лужицей из пробирки.

— Рекс, ты что?! — сказал потрясенный Серега.

Рекс пискнул и, не открывая глаз, повел вываленным языком раз, другой и третий — как будто замедленно передразнивая обычный свой ритуал извинения за то, что по ходу игры прикусил братана сильнее, чем собирался. Только теперь он лизал не руку или щеку Сереги, а грязный пол. Проворно собирая с него багровую жидкость из шпионской пробирки.

— Стой! — испуганно крикнул Серега. — Ты что творишь, харэ!

Он хотел было ухватить язык Рекса двумя пальцами, чтобы стряхнуть с него стеклянное крошево, но снова еле успел отдернуть руку от клацнувших зубов.

Рекс клокотнул горлом еще раз и чуть отодвинул голову от лужицы.

Впрочем, лужицы уже не было — был почти насухо вылизанный пятачок бугристого металла с осколками по краям. Даже омерзительный запах почти не ощущался.

Может, не порезался, у него же язык чуткий, он из кружки с ломтиком лимона и куском сахара рафинад вынул, сожрал и сбежал, я даже рявкнуть не успел, неуверенно подумал Серега, и тут же его накрыла волна ужаса.

— А что ты слизал-то? — спросил он шепотом, потому что голос исчез. — Ну-ка выплюнь!

И Рекс, который плеваться не умел в принципе, судорожно глотнул.

— Блин, — пробормотал Серега и схватил коробку, чтобы рассмотреть.

Раз сдвинувшись, крышка ездила туда-сюда легко и плавно, как хорошая моделька гоночной машины. Внутри было десять гнезд, в каждом из них лежала тоненькая пробирка, прижатая полукруглой плоской скобкой. Крайнюю скобку Серега нечаянно сорвал кончиком ножа, почему пробирка и вылетела.

Остальные скобки были на месте, но пробиркам это не помогло: удар, оставивший вмятину на корпусе, расколотил почти все содержимое, кроме двух пробирок. Одну из них случайно добил Серега, другая была заполнена бурой жидкостью лишь наполовину. Остальные оказались пустыми, а их гнезда были будто подкрашены бурыми потеками, местами превратившимися в кирпичную пыль.

«Хэ», сказал Рекс. «Хэ».

Он сипло и очень медленно вздохнул и обмяк.

— Рекс, — позвал Серега, и голос его сорвался. — Рекс! Раз! Два!

Он досчитал до ста, отшвырнул коробку с пробирками, еще раз досчитал до ста, пнул проклятый сундучок, сел рядом с псом и заревел, уткнувшись лбом в его все еще горячий бок.

Рекс не отреагировал. Он больше не смеялся, не дергался и не щелкал зубами. Серегин пес растекся по полу кабины, как куча шерстяного мусора.

Совершенно неживая.

Пластмассовый индеец, застрявший в щели под выгоревшим основанием приборной панели, холодно и строго смотрел в чистое голубое небо.

— А где мальчики? — грозно спросила Людмила Юрьевна.

Девочки, переглянувшись, пожали плечами.

— Понятия не имеем, — сказала Морозова. — Они нам не докладывают.

— Прекрасно, — протянула Людмила Юрьевна, осматривая школьный двор и окрестности.

Кроме нее и старшеклассниц, никого здесь не было. Начальную школу Людмила Юрьевна и не ждала, потому что распустила несчастных второклашек до выходных на домашнюю практику, в рамках которой беспощадно задала прочитать сборники рассказов Толстого и Чехова, выкопанные Ереминой в товарных количествах из курганов, сброшенных на школу шефами. Но факт отсутствия самой Ереминой немного обескураживал. А факт отсутствия парней во главе с Прокоповым приводил в бешенство, которое Людмила Юрьевна гнала от себя очень долго. Слишком долго, похоже.

— Прекрасно, — повторила она. — Девочки, вы в сквер, подстригаете кусты по вчерашнему сценарию.

— Да мы вчера всё обстригли уже, — напомнила Морозова.

— Еще сантиметр снимете, — отрезала Людмила Юрьевна. — Если через час не приду, ждем меня там, никуда не уходим. Морозова старшая. Марш.

Парней долго разыскивать не пришлось: любимые места молодняка были хорошо известны всему педсовету. Прокопов с обоими дружками, естественно, нашлись на пятачке у опушки. Играли в карты на заботливо подтащенном откуда-то листе ДСП — судя по всему, древнем щите, который использовался для наглядной агитации, потом был стырен кем-то из поселковых и припрятан в сарай, а теперь вот выброшен тем же поселковым или его наследником, разбиравшим хлам, за полной ненадобностью.

Людмила Юрьевна обрушилась на уклонистов, как коршун на отбившихся цыплят. Будь на месте Прокопова кто помоложе, он бы затрепетал, взмолился о пощаде и не медлил бы с возвращением к трудовому воспитанию ремонтом теплицы. Даже Дима с Сашей, не будь с ними Прокопова, наверняка повели бы себя как положено нормальным школьникам, помнящим о том, насколько тяжелыми бывают последствия злостного нарушения дисциплины. Но одна паршивая овца так и портила все стадо.

Прокопов принялся отругиваться. Сперва в своей идиотской шутливо-панибратской манере и даже не убирая карты — а когда Людмила Юрьевна вспылила, потому что сколько можно терпеть-то щенячью наглость, юный нахал совсем зарвался. И ладно бы он принялся выяснять, какое она право имеет орать на учеников советской школы, — как сладить с этим, Людмила Юрьевна прекрасно знала. Нет, Прокопов просто перестал обращать на нее внимание.

— Ах ты мерзавец! — воскликнула она. — Ты как себе позволяешь с преподавателями разговаривать?

Прокопов, моргнув, резко поскучнел, помотал головой, как перед надоевшей мухой, и сказал негромко:

— К карьеру, может? Вода, поди, согрелась.

И самое обидное, что Дима с Сашей, до тех пор поглядывавшие на Прокопова с плохо скрытым испугом и немножко с неодобрением, тут же взяли его сторону.

— Думаешь? — спросил Саша. — Заболеем на фиг.

— Прокопов, Кривошеев, не вздумайте! Никаких купаний!

— Вот и проверим, — сказал Дима, собирая карты и аккуратно пакуя их в карман. — В принципе, жара который день, а там мелко.

— Щукин! — рявкнула Людмила Юрьевна, свирепея. — Ты-то куда?! Живо в школу, если не хотите неуда по поведению!

Прокопов встал и молча пошел в лес. Парни зашагали следом. Причем Щукин, вообще-то тонкий, умный и понимающий, бросил на Людмилу Юрьевну не сожалеющий даже, а откровенно презрительный взгляд.

— В ПТУ… в техникум пойдете! — крикнула Людмила Юрьевна сквозь злобный звон в ушах. — Без аттестата из школы вылетите! В дворники не возьмут, будете как Гордый!..

Она замолкла, потому что парней уже не было видно — и им ее, скорее всего, не было слышно. А если и было, то это еще стыднее.

Поздравляю тебя, Людочка, с очередной сокрушительной педагогической неудачей, горько подумала она. Мечтала детей воспитывать? Ну и как, получается? Может, пора на ферму устраиваться — коровы, наверное, не так остро реагируют на наставнические вопли, к тому же там сейчас, говорят, острый кадровый дефицит. Самое время делать карьеру.

Людмила Юрьевна вздохнула, посмотрела на часы и поспешила в сквер, пока девочки во главе с Морозовой не придумали чего похлеще, чем парни. Они это могли, Людмила Юрьевна знала. По себе знала.

Утро Сабитов посвятил инспектированию военного городка и казарм.

Выглядело все, как и хозяйство части в целом, запущенно, но терпимо. Он быстро поел в столовой, где и раздатчица, и заведующая смотрели на него с явным укором: слухи здесь разносились быстро, а начальник, похоже, пользовался общим расположением и сочувствием, — и собирался сразу отправиться на осмотр дальних ангаров, до которых не добрался в прошлый раз, но все-таки зарулил на минутку в кабинетик, чтобы позвонить.

Трубку взяла та же тетка, что и давеча, — кажется, Тамара. Теперь она была совсем неласкова, если не сказать груба: сказала, что Валентина уже ушла, и бросила трубку. Сабитов покачал свою трубку в руке, аккуратно положил на рычаги и пошел к ангарам. А Тамара бросилась ко входу: скорая подвезла новую партию больных, в том числе совсем плохого водителя фермы Илью и экспедитора Пал Семеныча, который время от времени надрывно кашлял.

Серега в очередной раз горько всхлипнул и замер. Лохматый бок под его лбом дрогнул. Последний выдох, понял Серега и вскинулся, вытирая слезы. Он совершенно не хотел узнавать, что значит книжное выражение «испустил дыхание», тем более на примере любимого пса, но что-то заставило его выпрямиться и уставиться на Рекса.

Тот лежал тихий и спокойный, и раны спрятались под шерстью, как будто заросли. Он был совсем такой, как обычно — обычно Рекс предпочитал валяться именно так, боком, на травке или, если оказывался допущен в дом, на полу, как будто подремывая и частенько даже похрапывая, — вот только ухо у него шевелилось, ловя всякое интересное.

Больше оно не пошевелится, напомнил себе Серега и судорожно всхлипнул.

Ухо Рекса шевельнулось.

— Рекс, — бормотал Серега, зарываясь лицом в мохнатую шею, и плача, и смеясь, и чихая от шерсти, и отрываясь, чтобы глянуть в виноватые глаза пса, и снова зарываясь в шерсть, потому что Рекс немедленно принимался лизаться. — Рекс, собака такая, ты правда живой. На фига так пугать-то?

От ответа Рекс уклонялся и вообще норовил сбежать или хотя бы вырваться из Серегиного захвата. Серега, конечно, не выпускал.

Постепенно отдышавшись, он принялся разглядывать Рекса, который давно уже не лежал на боку, а сидел, выражая готовность к немедленным действиям как позой, так и звуковым сопровождением, а еще хвостом, что мёл по полу, как автомобильные дворники по стеклу. Он больше не пытался хохотать, и не выгибался, и вообще выглядел вполне бодрым и здоровым. Раны не кровоточили и были даже не слишком заметны под шерстью и запекшейся кровью. А когда Серега, сообразив, напоил его из ладошки, подливая туда воду из фляжки, пес совсем повеселел — хотя выхлестанной фляжки ему, кажется, не хватило.

— Ой, он очнулся? — крикнули сверху.

Райка стояла на краю обрыва, прижимая к боку здоровенную плетенную из бельевого шнура сумку — самодельную, не иначе.

— Ага! — заорал счастливый Серега. — Представляешь, шпионское лекарство помогло!

— Какое шпионское лекарство?

Серега счастливо доложил ей новости под слабое подвякивание Рекса, который явно связывал с явлением соседки надежды на освобождение и, может, даже кормежку.

Мудрая Райка это сразу поняла.

— Ну вот, — сказала она с некоторым огорчением. — А я справочник волоку и лекарства всякие, про которые вычитать успела. А ему, похоже, в основном пожрать бы как следует.

Она не стала говорить про ухищрения, на которые пришлось пойти, чтобы сперва ускользнуть от бабы, которая чего-то завелась настолько, что решила больше внучку в летний лагерь не отпускать, потом проникнуть в школу, не попавшись на глаза свирепо мчавшейся в сторону леса Людмиле Юрьевне, а еще потом выждать, пока баба убежит в магазин, и быстро найти в домашней аптечке хоть какие-то лекарства, упомянутые в главах про раны и воспаления.

— Все равно перевязать как следует нужно, — сказал Серега, выбираясь из кабины. — Кидай давай.

— Ага, щас, — отрезала Райка. — Чтобы раскокалось все? У меня здесь флаконы и пузырьки вообще-то. Сама спущусь.

Она потопталась у привычного спуска, который стерся и осыпался из-за интенсивного использования, и добавила:

— Где-то тут было не так круто. А, вот.

Райка прошла к вершине оврага, где клином сходились его стороны. Один из склонов сточился так, что образовалось зигзагообразное подобие лесенки, почти упиравшейся в огромный валун, косо вогнанный между склонами, тот самый, что будто был наказан постановкой в угол — самый глубокий угол леса.

Райка не без некоторых ухищрений, но довольно ловко сбежала почти до самого дна. Серега, выдвинувшийся для торжественной встречи, принял сумку и, поколебавшись, решил все-таки протянуть руку и подхватить Райку в прыжке.

Пыхтящий Рекс суетливо тыкал его под коленки, пытаясь не отстать от событий.

Райка, сделав вид, что не заметила заминки, спрыгнула на валун и протянула руку Сереге навстречу.

Рука Сереги упала.

Райка, подавив вздох, сама спрыгнула на холмик, подпирающий валун со стороны оврага.

Серега пошатнулся и осел с потрясенным лицом, почти рушась навзничь и не в силах сделать вдох. Свет в его глазах померк, шум леса в ушах поплыл, сливаясь в лопающийся звук, невыносимый, слышанный лишь однажды и тут же забытый. И этот звук остановил сердце мальчика.

— Хорош дурачиться, — посоветовала Райка, но, взглянув в белое до прозелени лицо Сереги, всполошилась и бросилась оказывать первую помощь.

Впрочем, едва она соскочила с холмика, застывшее сердце мальчика толкнулось опять.

Серега, с силой вдохнув и выдохнув, быстро пришел в себя и пару секунд просто млел в руках Райки. Но тут она выхватила из сумки нашатырный спирт, сунула смоченную в нем ватку под нос Сереги, и чары развеялись.

Серега, чихая и жмурясь, вскочил с воплем:

— Ты чо, блин, совсем?..

Окончательно испортить момент он не успел — спасибо Рексу, взявшемуся гулко поддакивать братану. Серега отвлекся на него — и снова засиял.

— Стой, — скомандовала Райка, ухватила его за плечи и принялась осматривать, как давеча сам Серега разглядывал Рекса.

— Да нормально все, споткнулся просто, — заверил Серега, вырываясь. — Побежали домой, пока он охотиться не ускакал. Жрать хочет, как этот. Я, кстати, тоже.

В подтверждение этого живот Сереги издал жалостно тонкую и довольно громкую руладу. Серега торопливо прижал ладони к животу, но приглушить трансляцию не смог. Райка прыснула и поспешно, чтобы Серега не успел по привычке обидеться, присела перед прыгающим Рексом. Досмотр состояния пса она провела тем же манером.

Серега не обиделся, а Рекс, убедившись, что удрать непросто, покорно замер — лишь хвост работал с такой скоростью, что становился почти невидимым.

— Ты ж мой хороший, — сказала наконец Райка, напоследок потрепав Рекса по макушке, и тот радостно заскакал между ребятами, лупя их по ногам хвостом. — Вообще не кашляет больше?

Серега помотал головой. Он малость взревновал, хотя не очень понял, кого к кому ревнует.

— А ты? — продолжила Райка, зачем-то выкладывая содержимое сумки на траву.

— Чего я?

— Не кашляешь, не хохочешь, не изгибаешься?

Серега изогнулся и сказал:

— Хэ. Хэ. Хэ.

Рекс озадаченно склонил голову, а Райка неодобрительно отметила:

— Так себе шуточка.

— Ну да, — согласился Серега. — Потащили животное? Я под мышки, а ты подстраховываешь?

— Вот спасибо-то. Не торопись, я почти всё уже.

— В смысле? — не понял Серега, и тут же понял. — О. Класс.

Райка, оказывается, успела распустить освобожденную сумку — почти что одним движением, — и теперь почти не глядя вывязала подобие гамака. Не очень большого, как раз под размер Рекса, — и с чуть увеличенными отверстиями для ног.

— Держи-ка его, — велела Райка и подступила к псу, пока тот не успел насторожиться.

Она проворно поддела гамак под Рекса. Тот на всякий случай испугался, подергался и даже повизжал, обреченно заглядывая в лицо Сереге. Но когда ребята двинулись вверх — уже не от валуна и не по старому маршруту, а по противоположному склону, где кустарники скрывали, оказывается, не менее удобный подъем, — Рекс быстро успокоился, скакал по глиняным выступам преимущественно сам и лишь дежурно порыкивал, когда Серега, потеряв терпение, принимался тянуть гамак вопреки обстоятельствам. Серега рычание игнорировал, потому что поглядывал за тем, не обронила ли Райка врученный ей волшебный сундучок. Туда ребята заново сложили содержимое вместе с вытряхнутыми из сумки медикаментами и заодно ржавой копией швейцарского ножичка из Серегиного кармана.

Перехватив один из надзорных взглядов, Райка подняла бровь. Серега рванул вверх, обрушивая ручьи глины. Райке пришлось опустить бровь, зажмуриться и прикрикнуть.

Валентина была дома. Она вымоталась до вялого равнодушия ко всему, но явление сына, который вообще-то должен был впитывать основы трудового воспитания в школьном лагере, Валентину слегка удивило. Не сильнее, однако, чем компания настороженной более обычного Раечки и небывало истерзанного, при этом удивительно бодрого Рекса, отсутствия которого во дворе она умудрилась не заметить. Хороша хозяюшка.

Не дослушав еще краткое сбивчивое повествование о пережитых приключениях, драмах и подвигах, постоянно грозящее перерасти в столь же сбивчивое, но бесконечное, Валентина принялась тщательно осматривать Серегу и Райку на предмет укусов и царапин. Уверения, что ни Рекс, ни лисы или волки их не кусали, она проигнорировала.

Успокоилась она не совсем, однако решила расправляться с задачами поэтапно, потому отправила детей кормить пса, умываться и быстренько садиться за стол. Серега пытался возражать, упирая на срочность медицинских процедур, но Валентина веско сообщила, что питание — основа здоровья, и если пациент способен есть, значит, он, во-первых, еще не умирает, во-вторых, должен сперва поесть. На этих словах у Сереги в животе снова пронзительно запело. Рекс вскинул морду, явно намереваясь подхватить мотив, и Серега, ухватив его за загривок, спешно поволок кормить и поить пса. Райка, давя улыбку, пошла следом. А Валентина протерла на всякий случай хлоркой все поверхности, которых касался Рекс, и побрела отваривать макароны к еще оставшимся, к счастью, котлетам. Попутно она обнаружила тосковавшее на жаре молоко, брезгливо вывалила омерзительное черное месиво в помойку и промыла кружки сперва с хлоркой, потом с содой.

Сама она есть не стала, чтобы не вырубиться тут же, за столом. Да и дети мели так, что добавки еле хватило — правда, Райке пришлось пригрозить внутривенным питанием, стеснительностью она пошла явно не в бабку.

Хорошая девочка, подумала Валентина удовлетворенно, и хорошо, что Сережа с ней играть наконец начал. Плохо, что в лесу, ну да Раечка его, быть может, отвадит от чащоб и перетащит в более приспособленное для детских забав место. Девочки все-таки создания благоразумные. Ну, иногда, поправилась Валентина, вспомнив себя в молодости, свои представления о благоразумии и места, в которые они приводили, — и пошла во двор досматривать Рекса как следует.

Рекс, сожравший миску каши на бульоне из куриных голов, встретил Валентину с настороженным восторгом и принялся немедленно вымогать добавку. Он не слишком расстроился, не получив ее, зато, убедившись в черных намерениях Валентины, попытался удрать в конуру или хотя бы лечь. Ледяной тон быстро привел Рекса в режим унылого послушания, а когда из дома выскочили Райка и не дожевавший еще Серега, пес слегка повеселел.

— Кровь, говоришь, обильно текла? — уточнила Валентина, вороша шерсть.

Серега попробовал ответить, но не смог, поэтому закивал, выпучив глаза и изо всех сил работая челюстями.

— Да, еле остановили, особенно здесь и вот здесь, — подтвердила Райка, показывая.

Валентина присмотрелась и хмыкнула.

— Правильно все-таки говорят: заживает как на собаке. На другом ком-то показали, я бы на рупь-двадцать смело поспорила, что укусам неделя где-то.

— Спорим! — радостно предложил дожевавший наконец Серега.

Валентина, подумав, решительно сказала:

— Вот что, сынок. Рекса надо в район везти.

— Зачем? — нервно спросил Серега.

— Ты сразу-то не ощетинивайся. Я не ветеринар, могу что-то пропустить, а ветклиника только там. От бешенства мы его прививали, конечно, но все равно нужен карантин.

— Какой еще карантин? — возмутился Серега.

Райка тихо уточнила:

— Надолго?

Валентина, поколебавшись, призналась:

— Дней на десять.

— Э, ты чо! — заорал Серега. — Какие десять? Он выздоровел давно, у него классно все, смотри, какой веселый!

Он схватил Рекса за уши, растягивая пасть в улыбке. Рекс с усилием моргнул, подумал и принялся вырываться.

— Не мучай пса, — велела Валентина. — И не устраивай трагедии. Там не тюрьма же, а дворик, как здесь, есть-пить будет, просто один и под наблюдением.

Райка посмотрела на нее с сомнением. Валентина встречным взглядом попросила сомнения наружу не выпускать. Она сама не слишком верила, что ветклиника будет возиться с отдельно взятым беспородным псом из далекого поселка, но правила ведь пишутся не для того, чтобы было приятно и комфортно.

— Я не отдам, — сказал Серега, ухватив Рекса за шею — это пес терпеть привык давно. — Это мой пес, ему там плохо будет, он помрет с тоски.

— Глупостей не говори, — отрезала Валентина. — Ничего ему не будет, потоскует недельку и вернется, зато гарантированно здоровый. А здесь… Ты хоть знаешь, что такое бешенство? От него в муках умирают, ни есть, ни пить, ни дышать невозможно. И звери, и люди. И оно заразное, с кровью передается, со слюной. Ты и так уже все границы разумного в части санитарии перешел — при моем попустительстве. Хочешь, чтобы весь поселок из-за тебя вымер?

Из глаз Сереги потекли слезы. Он спросил:

— А если у него уже бешенство, его там вылечат?

Валентина, поколебавшись, решила не врать:

— Нет. Это просто карантин, говорю же, чтобы других не заразил.

Серега, всхлипнув, беспощадно уточнил:

— То есть ты хочешь его просто увезти, чтобы он, если больной, там сдох, а не здесь?

Валентина откинулась, как от удара, помолчала и сухо сказала:

— Считай так, если хочешь.

Серега завыл. Рекс, вырвавшись, неловко пересел носом к нему и полез утешать.

— О чем я и говорю, — констатировала Валентина.

Серега вскочил, отпихнул Рекса и провыл:

— Уйди, козел. Мы тебя сейчас подыхать увезем.

— О господи, — сказала Валентина, сама готовая зарыдать, и беспомощно посмотрела на Райку.

Райка негромко сказала:

— Карантин же и здесь устроить можно.

Ну просили ведь тебя, измученно подумала Валентина и тут же вспомнила, что вообще-то не просили. Она вздохнула, собираясь поставить на место неразумных детишек с их опасным прекраснодушием, и неожиданно для себя выговорила:

— Хорошо, попробуем обойтись своими силами, без района и ветеринаров.

Серега тут же вцепился в загривок недовольно вякнувшему Рексу и прижал пса к себе.

— Но ты должен железно слушаться, — добавила Валентина. — Железно, понял? Это не шутки, а вопрос жизни и смерти.

— Я буду, — глухо сказал Серега, прокашлялся и добавил: — Мам, правда-правда. Честное пионерское.

Валентина выждала паузу — не эффекта ради, а потому что уже вырубалась хоть стоя, хоть на ходу, — кивнула и приказала, уходя в дом:

— Далеко не отпускай его, сейчас держать будешь.

Она вынесла из дома санитарную сумку, взяла у возмущенного Рекса кровь на анализ и сказала, закупоривая пробирку:

— В курятник его заведи, запри и не выпускай, пока результат готов не будет.

Серега, отвлекавший Рекса от погружения в обиду, кивнул. Валентина на всякий случай добавила:

— Дверь на замок, ключ мне принеси и не вздумай подходить даже, пока я не разрешу.

Серега с Райкой, на ходу извиняясь перед Рексом, отконвоировали пса к затянутой рабицей отгородке на задах двора. Отгородка под дырявым шиферно-рубероидным навесом называлась курятником, хотя эпизод с разведением кур относился к незапамятным временам и был краткосрочным, нелепым и ожидаемо бессмысленным.

Последние годы в отгородке хранился хлам, который почему-то жалко было выкинуть: трехколесный велосипед, обрезки шлангов, дырявая бочка и старая обувь. Туда же Серега сховал волшебный сундучок из оврага.

— Это не тюрьма, а пещера Али-Бабы, понял? — убеждал он Рекса. — А ты, короче, джинн-охранник.

На Рекса доводы особого впечатления не произвели. Он громко страдал, вырывался и разнообразно демонстрировал глубочайшее поражение предательством так называемого братана. Когда Серега защелкнул замок на хлипкой двери и принялся, вдавившись коленями в квадраты рабицы, шептать Рексу, что второй-то ключ вот он, пес, ссутулившись, поморгал влажными глазами, повернулся к Сереге почти неподвижным хвостом и, потоптавшись, очень медленно и с явным омерзением улегся в бледную замусоренную траву.

Райка, сочувственно топтавшаяся рядом, шепнула:

— Прячься!

Серега вместо того чтобы послушаться, естественно, сразу попробовал приподняться и, может, даже застыть подобно суслику, видному всей округе и особенно — грозно надвигавшейся Людмиле Юрьевне. Райка надавила ему на макушку, быстро объяснила, что происходит, и рванула к калитке.

Людмила Юрьевна бурлила возмущением. Она еще не решила, взывать ли к родителям юных негодяев — тем более что родители Прокопова опять пропадали в загадочной командировке, а тревожить его заполошную бабушку было себе дороже. Но призвать к порядку хотя бы младших прогульщиков она вознамерилась твердо — потому хищно обрадовалась, увидев, что навстречу ей от калитки торопливо идет Еремина.

— Так-так, — сказала она зловеще. — На ловца, как говорится, и зверь бежит. И где же ты шляешься, скажи-ка на милость, Еремина?

Через минуту она пожалела, что вообще отправилась в карательную экспедицию, через три бросила попытки ввернуть хотя бы слово в бешеный поток красноречия обычно молчаливой Ереминой, а через семь обнаружила себя у школьной теплицы, удерживающей сразу четыре конца веревочек, которые замысловатой паутиной фиксировали все наличные ростки и саженцы трех грядок сразу. Еремина же, накидывавшая петли и узелки на самые неожиданные распялки, продолжала тараторить, как авиационный пулемет, про необходимость подходить к обустройству школьного хозяйства в соответствии с судьбоносными решениями XXVII съезда КПСС, про передовую технологию, увиденную в телепередаче «Наш сад», про Викулова, который, оказывается, был чудовищно занят подготовкой рассады той же технологии в рамках школьного эксперимента, но именно сейчас помогает маме-медику бороться с жуткой эпидемией.

— Еремина, — сказала Людмила Юрьевна, опомнившись наконец. — Ты что несешь? Какая эпидемия, как помогает бороться?

— Марлю гладит, — сообщила Еремина, лупая честными глазами. — Термическая обработка относится к самым простым и эффективным в санитарном деле.

— Боже, — сказала Людмила Юрьевна, нетерпеливо встряхнув руками. — Избавь меня от этого, умоляю. Мне девочек забирать пора.

— Да, конечно, — прощебетала Еремина, перехватывая веревочки и тут же сплетая их в подобие чайной розы. — Людмила Юрьевна, а можно я по всему участку такую подвязку сделаю?

— Чтобы все лбы порасшибали? Не вздумай. Ты с библиотекой закончила?

— Давно.

— Тогда иди цветы поливать, они в кабинете ботаники.

Людмила Юрьевна, сверившись с часиками, зашагала к скверу.

Старшеклассницы, по ее расчетам, должны были справиться с наведением на кусты марафета, даже если отдались процессу всерьез. Ожидать такого от девиц, оставленных без надзирательницы, было наивно. Стало быть, они пинали балду уже некоторое время — и каждую минуту могли придумать развлечение с сокрушительными последствиями для себя, школы и конкретно молодого, но уже бесперспективного педагога Романовой Людмилы Юрьевны. Поэтому молодой педагог торопилась.

На полпути она вдруг сообразила, что не выяснила у Ереминой, о какой такой эпидемии та вела речь. С другой стороны, мало ли что болтает препубертатная балбесина с избытком воображения и очень неплохо, оказывается, подвешенным языком — надо это иметь в виду, пригодится при отборе участников бесконечных творческих конкурсов, первенств и соцсоревнований. Это куда более важный итог разговора, чем тревоги по поводу несуществующей эпидемии — существуй она, весь поселок давно стоял бы на ушах.

Странно, что слухи до сих пор не вырвались, подумала Валентина, задергивая шторы поплотнее. Обычно любая сплетня облетает поселок, если не район, со скоростью ветра, заставляя шушукаться, гудеть и запасаться солью и спичками. Просто все, кто мог рассказать, слишком заняты в госпитале либо в направляющихся туда скорых, сообразила она утомленно. Естественно, долго это динамическое равновесие не продлится, новость вырвется и помчится от госпиталя расширяющимся кольцом. Но это произойдет не прямо сейчас, а через пару-тройку часов, и уж точно не с подачи Валентины, которая предпочтет проспать эту пару-тройку часов — а если повезет, то и все четыре с половиной, оставшиеся до начала вечерней смены. Если повезет, если не разорется Антоновна, если не разгавкается собака, с анализами которой надо разобраться как можно скорее, и если ненаглядное чадо не разбудит, как любит, совершенно неотложным вопросом вроде «А мы можем сами сделать пломбир, как в городе?», «Где лежат лыжные штаны?» или «А ты знаешь, что Солнце взорвется через три миллиарда лет?».

Повезло.

Серега ждал во дворе. Он дождался, пока Рекс забудет смертельное оскорбление и станет потихоньку подскуливать, намекая, что игра в темницу ему уже надоела и он готов к новым, более подвижным развлечениям. Он дождался, пока Рекс, задобренный парой солидно сточенных, но все еще любимых костей из загашника за конурой, разомлеет на жаре и тихонько захрапит. Он дождался, пока солнце перевалит зенит, а по дороге неспешно проедет на дребезжащем велике Кеша-почтальон, известный под неизбежной кличкой Печкин. Он дождался, пока полураскрытый ножичек, подбитый под закругление рукояти, перевернувшись, в сотый раз четко встанет на спинку. Он дождался, пока маятник на внутренних часах, неуловимо похожий на глаза часового клоуна из зала, тюкнет тысячный раз — и при этом из дома не донесется никаких звуков: ни бормотания телика, ни легкого хлопания дверью, ни звякания, журчания либо стука лезвия с кухни. Значит, мама уснула и не проснется, пока не зазвенит будильник.

Время есть.

Он пошел в лес.

Теперь он был собран, тих и спокоен.

Он прошел через лес так, что на него не заорала ни одна птица, присел на замеченную накануне развилку сосны, с которой была видна бо́льшая часть кустарников вдоль проходимого края оврага, и принялся ждать, очень медленно давя особенно наглых комаров.

Он дождался.

Когда он досчитал до двух тысяч, в дальних кустах зашелестело. Призрак подкрался незамеченным, но обшаривать кусты, совсем не тревожа веток, он не мог.

И не обшаривать, судя по всему, тоже не мог. Что-то его сюда манило.

И Серега догадывался, конечно, что именно. Призрак искал то, что нашел Серега. Волшебный сундучок. Или шпионский чемоданчик — это уж с какой стороны смотреть.

Серега замер, дыша беззвучно и размеренно. Он не собирался спугивать призрака, пока не разглядит его как следует.

Темная фигура мелькала в гуще ветвей, постепенно приближаясь, треща ветками все сильнее, да к тому же все слышнее бормоча досадливые фразы.

Призрак терял терпение и осторожность — из чего можно было сделать давно напрашивавшийся вывод, что никакой это не призрак.

Серега узнал его еще до того, как темная фигура вышла из ветвей на открытую полянку, заросшую высокой травой, до того, как бормотание стало разборчивым, до того, как разглядел сутулую спину и засаленный пиджак, — но все равно не мог себе поверить. И только когда Гордый выпрямился, повел согнутыми руками из стороны в сторону, как будто держал на них хлеб-соль, и не менее странно ругнулся: «Ичэсэхэ — хренушки на лысый череп», — Серега, закусивший кулак от восторга и грандиозности переживаемого момента, смирился с тем, что нелепый кладовщик и есть загадочный лесной призрак и, очевидно, тщательно законспирированный иностранный шпион.

— Тону, блин! — заорал Саня, выскакивая из глубин после не очень достоверного испускания последних пузырей. — Паца, гады, фигли не спасаете?

— Было бы кого, — заметил Димон. — Совсем ледяная?

— Молоко парное! — заверил Саня, стараясь не стучать зубами.

— Киздун ты старый, — отметил Димон и принялся неохотно стягивать рубашку. — Андрюх, не идешь, что ли?

— Да куда я на фиг с подводной лодки, — пробормотал Андрюха, не разжмуриваясь.

Он сидел с запрокинутым лицом и упершись в травку ладонями. Ему было хорошо и покойно, даже досада на Ромашку почти улеглась. Двигаться не хотелось, лезть в ледяную воду тем более. Но деваться правда некуда: он же сам привел пацанов на карьер.

— Ща, — расслабленно пообещал он. — Ты лезь пока, резвись напоследок… А потом я… утоплю обоих на фиг.

— Мечтай, — презрительно сказал Димон.

Судя по звукам, он подошел к кромке воды, почавкал по глине, смочил ноги, охнул, подышал и с воплем и бурлением ринулся на глубину.

«Нагрейте там мальца, только не ссаниной», хотел посоветовать Андрюха, но закрыл рот и прислушался. Бурление и вопли взлетели и перешли в негромкий размеренный плеск: Саня с Димоном наперегонки рванули на тот берег. Странный звук из леса повторился.

— Призрак, что ли? — негромко спросил Андрюха, чтобы показать самому себе, что относится к звукам неизвестной природы иронически.

Звук повторился снова.

— Если так настаиваешь, — сказал Андрюха, встал и пошел, отряхивая джинсы, в чащу.

У недалекой полосы лещины он остановился: звук, размеренный и визгливый, доносился явно из кустов.

Андрюха, оглядевшись, подобрал палку длиной с руку, проверил ее прочность и, осторожно подойдя к кустам, раздвинул ветки.

В густой тени, быстро поводя израненным боком, лежала небольшая лиса.

Все ее тело, морда и лапы были покрыты страшными укусами, шерсть слиплась от сочащейся крови. Относительно чистым оставался только пышный подергивающийся хвост.

— Орешь, как курица резаная, — прошептал Андрюха и шагнул еще ближе.

Лиса захохотала и бросилась на Андрюху.

Он встретил ее ловким ударом палки, но поскользнулся. Палка отлетела в сторону. Андрюха упал на копчик и тут же, отталкиваясь руками и ногами, отъехал как можно дальше, испуганно вглядываясь в куст, в гуще которого недвижной тушкой застыла лиса.

Переведя дух, Андрюха вскочил, отыскал палку, стараясь надолго не отворачиваться от лисы, и всмотрелся в зверя уже с безопасного расстояния.

Лиса не двигалась и не дышала. Глаза у нее были приоткрыты, но как будто затянуты мутной пленкой — а может, загустевшей сукровицей.

— Сама нарвалась, дура психованная, — сказал Андрюха виновато и принялся осматривать джинсы.

Они не пострадали.

Андрюха, с облегчением выдохнув, начал отряхивать мусор, поморщился и обнаружил, что содрал локоть. Ругнувшись, он смахнул пальцем кровь, стукнувшую по листьям. Подумав, Андрюха присмотрелся, сорвал и прилепил к ссадине лист, похожий на подорожник.

Он, конечно, не заметил, что лист, как и многие вокруг, был заляпан кровью до прихода Андрюхи.

И пронзительного хохота, донесшегося очень издалека, он, конечно, не испугался.

Далекое редко пугает.