Мавзолейная дверь была разбита на множество разновеликих фрагментов, наподобие известной Семёну нерусской игры «паззл»: кусочки входной головоломки темнели на стене мавзолея словно приклеенные к ней осколки чёрного стекла.
Было тех осколков ровно двадцать пять штук, Семён не поленился их сосчитать, прежде чем приступил к делу; все фрагменты двери оказались разбросаны по обратной стороне мавзолея, противоположной от того места, где Шепель сейчас собирал свою трубчатую пентаграмму.
— Как будто кувалдой по двери стукнули, — заметил Семён, еле-еле прикасаясь подушечкой пальца к одному из осколков. — Стеклянная такая дверь была, непрочная... Ну-ка, — чёрный фрагментик, размером с ладонь, легко скользнул по стене, следуя за указательным пальцем Семёна.
— Отлично, — Семён отошёл на шаг и, что-то прикидывая в уме, оглядел россыпь чернильных осколков. — Принцип ясен: надо сложить кусочки вместе, тогда мы и получим то, что получим. Надеюсь, что дверь, а не суровую надпись: «Выхода нет».
— Входа, — учительским голосом поправил Семёна медальон. — Выход, это когда выходят. А вход — это когда входят. Понятно?
— Не может быть! — притворно изумился Семён, подходя к стене поближе. — А я и не знал... Ты, Мар, в нашем метро не был, — Семён принялся деловито передвигать чёрные осколки, подгоняя их друг к другу, — там на станциях когда-то таблички с такими надписями висели... Много народу, начитавшись тех надписей, под колёса побросалось! От жизненной безысходности. Нет, мол, выхода и точка... Сняли потом те таблички, чтобы людей зря не губить. Сообразили.
— А-а, — с пониманием протянул Мар, — письменное эхо, колдовство через беззвучное чтение... Знаю, встречался с такой магией, было дело! Попали мы как-то с одним из моих очередных хозяев, Уриком Шмыгой, в Эбонитовый Мир — надо было спереть у тамошнего погодного шамана дождевую книгу. Между прочим, заказал ту книжку тоже шаман, но из другого Мира, он там министром по мелиорации работал... Заказал и строго-настрого предупредил — в книгу ни в коем случае не заглядывать!
Вот мой хозяин и отправился дождевую книженцию тырить. А надо сказать, что Урик отродясь ни читать, ни писать не умел...
Семён кивал, слушая рассказ Мара, и продолжал состыковывать фрагменты, изредка отходя от стены подальше и любуясь своей работой: всё же получалась дверь, а не что-либо другое. Не запрещающая надпись.
Дверь была уже собрана более чем наполовину, верхняя её часть, — и своим обозначившимся контуром определённо напоминала Семёну то ли веретено, то ли кошачий зрачок... Занятная такая дверь получалась. Нестандартная.
— ...и, значит, пока Урик с книгой добрался до заказчика, то штаны на нём уже начали дымиться. Снизу, от ботинок до колен. Хорошо, что обувка добротная была, — Мар хихикнул. — Ботиночки-то арестантские, крепкие, они у Шмыги ещё с последнего срока в Исправительном Мире осталась! Им сносу не было. В Исправительном Мире у начальства принцип железный: арестанта дешевле обуть один раз, но качественно, чем много раз, но абы как... Эк я скаламбурил, — изумился медальон, — ай да я!.. М-м, сбился... О чём это я говорил? А, вспомнил — о молниях, бьющих из земли. Так вот: молнии трещат, штаны дымятся, обувь постепенно обугливается... Кошмар, одним словом. Ну, отдал хозяин книжку заказчику, а сам рыдает и просит: мол, хрен с ней, с оплатой, только молнии убери!
Шаман-министр посмеялся, рукой эдак над дождевой книгой поводил, словно пыль с неё стёр, и всё, не стало молний. А после спросил: «Что, в книгу заглядывал?» — добродушно так спросил, без злости. Ну а Урику куда деваться, — да, говорит, чуть-чуть, как же без того... Глянул на обратном пути под обложку, из любопытства. Тут оно всё и началось.
В общем, оказалось, что на первой странице было написано одноразовое, но мощное проклятье типа: «Кто книгу сопрёт, того молния убьёт!» А так как мой хозяин читать совершенно не умел, то его лишь пощипало теми молниями. Но пощипало чувствительно. Эффект письменного эха, стало быть, — так шаман Урику сказал. Ему, шаману, виднее...
Кстати, после того случая мой хозяин всем своим друзьям-книгочеям настоятельно рекомендовал разучиться читать. Мол, один вред от той грамоты в нашей работе! Дескать, был бы он грамотным — так однозначно сгорел бы от молнии, к едрене-фене, вякнуть бы не успел. Впрочем, Урик всё же потом сгорел, даже я спасти его не смог, не зарядил меня Шмыга вовремя нужными противопожарными заклинаниями... хорошо, что сам не расплавился! Но это случилось гораздо позже и вовсе не от молнии, а от драконьего плевка.
Это, помнится, произошло, когда Урик Шмыга, гуляя по имперскому зоопарку, поспорил спьяну со своим корешом, тоже вором, что сможет попасть камнем в драконьи яйца с первого раза. Уточняю: яйца были не те, из которых могли вылупиться дракончики, а те, которые у дракона-самца между...
— А почему молнии снизу-то били? — не удержался от вопроса Семён, присоединяя очередной кусочек черноты к почти собранной двери. — Молнии из земли... Странно.
— Ничего странного, — Мар расхохотался в полный голос. — Он же книжку вверх ногами держал, когда под обложку заглядывал!
— Понятно, — сказал Семён, медленно перетаскивая пальцем последний фрагмент головоломки к нужному месту. — Мар, готовься. Сейчас откроется, — и, поставив кусочек на место, сразу отпрыгнул в сторону. На всякий случай.
Ничего не произошло — не покачнулась земля, не взревели трубы, не высунулась из входа зубастая пасть: из открытого мавзолея даже сквознячком не потянуло.
Семён медленно-медленно, останавливаясь на каждом шагу и чутко прислушиваясь к любым звукам, направился ко входу.
— Думаю, сообщать Шепелю о том, что мавзолей открыт, пока не стоит, — негромко сказал Мар. — Действуем по плану: зашёл, увидел, покумекал.
— Разумеется, — шёпотом ответил Семён. — Только так и никак иначе.
Окончательный вариант входного проёма напоминал по своей форме лезвие грузинского кинжала, направленного остриём вверх: прямой низкий порог и плавно смыкающиеся над головой, под острым углом, высокие боковины входа вызвали у Семёна именно такую ассоциацию; проём был настолько узким, что человек крупной комплекции, пожалуй, мог бы в нём и застрять.
— Пошли, да? — полуутвердительно спросил медальон.
— Слушай, а вдруг там есть блокировка против перемещений, как в гостинице? — предположил Семён, нерешительно топчась перед входом. — А если вход закроется, что тогда делать? Мар, у меня плохие предчувствия.
— Ну, если как в гостинице, тогда ничего, пробьёмся, — уверенно сказал Мар. — Гостиничная блокировка для меня не проблема! Такое колдовство лишь для стандартных жетонов непреодолимо... Ты вот что — ты давай поменьше каркай да побольше действуй! Решил входить — входи, чего заранее убиваться-то... Там видно будет. Кстати, о «видно будет» — свет зажечь? У меня есть фонарное заклинание. Яркое!
— Включай, — вздохнул Семён и, на всякий случай выставив вперёд руки, решительно шагнул в чернильную темноту.
...Внутри мавзолея было светло. Ярко, как в солнечный день. И это застало Семёна врасплох, он-то как раз настроился на темноту. Невольно прикрыв глаза ладонью, Семён огляделся по сторонам сквозь щелку между пальцами.
Бестеневое освещение давали стены и потолок — свет был солнечным, с лёгкой желтизной. И не такой уж яркий, это Семёну лишь показалось после разноцветных уличных сумерек.
Перед Семёном находилась блестящая металлическая конструкция, похожая на скелет какой-нибудь дозорной башни: стальные диски-ярусы — все без ограждения — были нанизаны на толстенную, тоже стальную, ось-трубу. Нанизаны с равными промежутками между собой, где-то в рост человека; ярусы, начиная со второго и выше, были плотно уставлены в один слой большими серыми коробками. На первом, нижнем ярусе, коробок не было: там имелся лишь один длинный стол, наружным кольцом обхватывающий весь ярус. Стол, разумеется, тоже был металлическим: тусклая бронзовая столешница поддерживалась частоколом тонких бронзовых ножек; на столе лежало множество разных предметов, каких именно — Семён не стал разглядывать. Успеется.
Широкая винтовая лесенка без перил, обвивая стальную ось башни как медицинская змея ножку фужера, проходила сквозь все диски, то и дело ныряя в широкие отверстия входов на ярусы; башенная конструкция была высокой, аккурат до светящегося потолка мавзолея.
Возле нижних ступенек лесенки, на чугунном столике-грибке, стоял хрустальный ларь размером с приличный телевизор. Стенки и крышка ларя были покрыты многочисленными хрустальными каплями-подтёками, и потому разглядеть, что находится у него внутри, не представлялось возможным. Впрочем, Семён и без того знал, что там лежит.
— Похоже, моя подсветка здесь не требуется, — верно решил Мар и в зале мавзолея сразу стало чуточку темнее. То ли от этого, то ли от того, что глаза у него уже привыкли к мавзолейному освещению, но Семён за ненадобностью перестал прикрывать лицо ладонью.
— Да, как там вход? — спохватился Семён и обернулся.
Входа не было. Чернильные осколки вернулись на свои прежние места, и сделать с ними что-либо изнутри было невозможно: фрагменты колдовского паззла остались снаружи. Теперь их закрывала прозрачная плёнка, твёрдая как камень — Семён потыкал в неё пальцем для пробы, но безрезультатно — плёнка осталась целой. Или это было очень сильное колдовство, или Семён попросту делал с ней что-то не то и не так.
— Эх, заборонили-таки демоны, — с досадой воскликнул Семён, — наглухо заборонили! И крест животворящий не поможет...
— Демоны? — всполошился Мар. — Где? Семён, прижмись к стене и укажи мне цель! Сейчас я их в пыль, в зубной порошок... — медальон тонко зажужжал, словно заряжающаяся фотовспышка.
— Отставить в порошок, — невесело усмехнулся Семён. — Пошутил я. Кино одно вспомнил. — Жужжание стало понемногу утихать.
— Ты так больше не шути, — слегка задыхаясь потребовал Мар. — Заклинание больно сильное, его назад запаковывать целое дело! — внутри медальона что-то сухо щёлкнуло и наступила тишина.
— Ладно, пойдём посмотрим для начала, что здесь хранится, — Семён миновал хрустальный ларь, даже не взглянув в его сторону. — Начнём с верхних этажей, — и бодро зашагал по гулким ступенькам.
Мавзолей всё же оказался именно мавзолеем: серые ящики были ничем иным, как урнами с прахом. Гробами. О чём сообщали выгравированные на них именные пояснения: Мар был немного знаком с древними письменами и потому мог делать более-менее внятный перевод.
— Легионер такой-то, — бубнил медальон, едва Семён останавливался возле очередного ящичка, — пал смертью храбрых при защите города такого-то... а этот легионер пал смертью героя при взятии того же города... хм, у них у обоих даты смерти совпадают! Любопытно... А вот этот пал, геройски спасая принцессу такую-то... что за принцесса, понятия не имею... а этот...
— Ладно, не надрывайся, — махнул рукой Семён, — все они тут павшие, все герои. Наёмные. Пошли-ка лучше на первый ярус. Там, кажись, будет поинтереснее, — и без излишней суеты принялся спускаться вниз, держась поближе к стальной оси башенки: это легионеры могли позволять себе убиваться почём зря, работа у них была такая, а вот Семёну жить нравилось. И в серый именной ящик он пока не торопился.
На столе первого яруса было разложено множество любопытных предметов — вещи сохранились на удивление неплохо, хотя чувствовалось, что ими всеми когда-то пользовались, и пользовались в сражениях: на многих предметах были глубокие царапины, подпалины или вмятины. Скорее всего, эти вещички когда-то принадлежали тем, кто нынче лежал на верхних ярусах. Легионерам-контрактникам. Профессионалам.
Семён медленно шёл вдоль изогнутого стола, держа руки за спиной, чтобы ненароком не зацепить рукавом какую-нибудь вещицу и тем самым случайно её не включить; шёл, часто останавливаясь и внимательно разглядывая очередной экспонат посмертной выставки, ломая голову над тем, для чего мог служить тот или иной предмет.
Ну, предположим, с кинжалами и мечами всё было более-менее понятно: оружие как оружие, пусть и с некими особыми магическими возможностями, но привычное, можно сказать — понятное. А вот как можно было объяснить, предположим, небольшую кожаную мухобойку с серебряной витой ручкой, лежавшую возле коллекции крылатых метательных ножей?
Кожаная хлопалка на витой ручке была густо покрыта чёрно-багровыми пятнами, глянцево блестевшими, словно сырая киноварь; багровые пятна были усеяны крупными белыми точками. Ну вылитый мухомор на серебряной ножке! Только плоский.
Семён нагнулся, чтобы рассмотреть мухобойку поближе и тут же с воплем отпрянул от неё: белые точки оказались налипшими на кожаный квадрат хлопалки полураздавленными скелетами. Человеческими скелетами. Микроскопическими.
— А, легендарная хлопушка Оттерега! — обрадовался Мар. — Как же, слышал, слышал... Одним махом сотню врагов побивахом. Вон она, оказывается, где находится! Значит, и герой Оттерег где-то поблизости должен быть. В одном из ящиков наверху, несомненно. — Медальон тяжело вздохнул. — Вот так, ёлки-палки, и проходит мирская слава... Тебя, рано или поздно, в ящик засунут, а твои ценные шмотки на общий стол выложат, для всенародного осмотра. В назидание, так сказать. Эх-хе-хе...
— Ого! — обрадовался Семён. — Выходит, ты и с легендарным оружием знаком? Чего ж ты раньше молчал-то?
— Так ведь ты меня о нём никогда раньше и не спрашивал, — несколько удивлённо ответил Мар. — Да и чего о том оружии было говорить — легендарное, оно и есть легендарное! То есть все о нём знают, но реально никто его не видел. Оружие, пропавшее без вести.
— Я — не все, — отрезал Семён. — Ничего я об этом легендарном оружии не знаю! Слыхом не слыхивал. Оно, небось, родом из разных Миров и попало сюда вместе с их покойными владельцами... хотел бы я знать, кто о них так позаботился?
В общем, если что из вещей опознаешь, сразу рассказывай. Договорились?
— Конечно, — охотно согласился Мар. — Я много легенд знаю! Вот, например: видишь шлем? Золотой, с наушниками? Это чародейный шлем дальновидения. Никакая магическая преграда ему нипочём, всё видит и слышит! Так, во всяком случае, говорится в легенде о чокнутом великане Додо. Суть легенды вот в чём: жил-был в Выгребном Мире кровожадный великан Додо, который ещё в детстве сошёл с ума, увидев своё отражение в луже, и...
— Вон тот, что ли? — Семён прошёл вдоль стола, с трудом приподнял и взял на руки блестящий шлем, отдалённо напоминающий мотоциклетный: шлем дальновидения был сделан из чистого золота и к длительному ношению не предназначался — очень уж он был тяжёлым.
По бокам шлема имелись серебряные выпуклые улитки, направленные раструбами вперёд, в сторону лицевой части; на лицевой стороне шлема присутствовали откидные, на манер забрала, непрозрачные очки из толстого мутного стекла.
— Попробовать, что ли? — в сомнении спросил Семён, взвешивая шлем на руках. — Килограмм десять будет. И как они его носили?
— Попробуй, — оживился Мар. — Самое время узнать, что наш друг-археолог делает. Небось сидит в пентаграмме, по уши в защитной магии, и тебя выкликивает. Он же не знает, что ты уже здесь!
— Эт-точно. Выкликивает, — усмехнулся Семён и, повернувшись лицом к стене, противоположной исчезнувшему входу, надел шлем на голову.
В тот же миг у Семёна перехватило дыхание от неожиданности — он как будто снова оказался на улице: жёлтый мавзолейный свет превратился в сочное наружное многоцветье. Шлем усиливал изображение, самостоятельно регулируя по необходимости и яркость и чёткость: видно было всё как на экране хорошего монитора — от ближней трещинки на выступе-основании мавзолея, до камушка на вершине самой дальней скалы. Стоило лишь навести взгляд на что-либо, как шлем сам подбирал нужное увеличение.
Одновременно Семён услышал множество звуков: глухой грозовой рокот, — видимо, где-то далеко шла гроза; шорох осыпающихся со скал камней; шелест ветра в вышине, и — голос. Голос звучал чётко, каждое слово можно было различить без труда: это говорил профессор Шепель. Отдавал кому-то распоряжения.
— ...сразу, когда он снимет защиту. Я буду работать с этой точки, вы — с двух остальных. То есть берём ликвидируемого в треугольник. Стрелять аккуратно, особенно если он будет на первом ярусе! Мне ничуть не хочется, чтобы шкатулка случайно открылась... а вам оно тем более не нужно. В случае сопротивления я применю жезлы быстрой смерти, но это, разумеется, крайняя мера, могут быть ненужные разрушения ценного антиквариата. Потому повторяю ещё раз: стрелять точно и без промедления!
Семён чуть повернул голову, выискивая взглядом Шепеля. И сразу нашёл его.
Шепель инструктировал чужих. Альфу и бету.
Инструктаж проходил возле раскладной пентаграммы; за пентаграммой, поодаль, переливаясь отблесками разноцветных небесных огней, стояла зеркальная прыгалка чужих.
Альфа, низкорослый человечек в плотно обтягивающем фигуру серебристом скафандре, слушал инструктаж невнимательно, иногда невпопад согласно кивая большой лысой головой: в основном альфа разглядывал зажатую в его руках светящуюся трубку, поворачивая её то так, то эдак. То ли чужой её впервые видел, то ли знал инструктаж назубок и развлекался с оружием, чтобы не помереть со скуки... Бета, в отличие от своей разумной половины, внимал профессору с открытым ртом. Вернее, с открытой пастью, полной стальных зубов-клыков: чужой-бета — высокий, массивный, покрытый чёрной длинной шерстью, с красными треугольными глазами, — больше походил на животное, чем на разумное существо; бета мог бы служить наглядным пособием на конференции по вопросу: «Снежный человек — миф или реальность?» Но, в отличие от мифического снежного человека, бета был реальностью. Причём неприятной. И вооружённой — такая же, как и у альфы, светящаяся трубка была заткнута у него за широкий пояс, единственную деталь одежды.
— Скажите, Шепель, — небрежно сунув трубку себе под мышку, свистящим голосом спросил у профессора чужой-альфа, прервав затянувшийся инструктаж — вы уверены, что ликвидируемый находится внутри об-бъекта? — Альфа немного заикался.
— Уверен, — археолог похлопал себя по карману. — Ваша машинка показала. Я заранее разложил вокруг мавзолея стеклянные глаза, те, что вы мне дали... Вошёл он, вошёл! Но пока не вышел. Там он! Внутри.
— Эт-то хорошо, — одобрил карлик. — Мышеловка захлопнулась. Изнутри д-дверь никак не открывается, в документах об этом особо указывалось... Б-блокировка там мощная, никаким транспортным заклинанием не пробьёшь! Так что осталось лишь н-немного подождать, когда он иглу сломает... Кстати, Шепель, вы кого живой отмычкой наняли-то? Одноразовой.
— А, — махнул рукой Шепель, — некого вора-Симеона. Из молодых да ранних! Вы просили вскрыть мавзолей поскорее, вот и пришлось искать умельца на стороне... Я о Симеоне через имперский сыскной отдел узнал. Обычный молодой недоумок-видящий, ничего особенного! Кроме, разумеется, умения взламывать защитную магию вручную — это, конечно, уникально... В досье чего только про того Симеона не было написано! И такой он, и эдакий... Разносторонний. Даже написали, что он якобы вашу прыгалку из Безопасного Мира угнал, х-ха! Им не отчёты писать надо, имперским сыскарям, а книжки. Сказочные.
— Д-дурак вы, Шепель, — мрачно изрёк лысый чужой и в раздражении сплюнул на землю. — Нужно было сначала со мной посоветоваться. С-симеон, надо же... Наши люди уже имели с ним д-дело: один из них до сих пор памятником самому себе стоит. И прыгалку он, кстати, на самом деле угнал, если так можно сказать. А после у-ухитрился с неё сойти. С прыгалки, которая была в автономном полёте! Учтите, если операция сорвётся по в-вашей вине, то у вас будут крупные неприятности! Очень крупные. Во всяком случае, обещанную в уплату персональную п-прыгалку вы уж точно не получите. — Сказав это, чужой повернулся и пошёл прочь, прямой как палка, так и держа светящуюся трубку под мышкой. Пошёл к своему назначенному месту. Согласно инструктажу.
Бета молча развернулся на месте и тоже потрусил к мавзолею, но в другую сторону: теперь мавзолей мог простреливаться с трёх точек. Как и было запланировано.
— Эй-эй, а в чём, собственно, дело? Чего заранее паниковать-то? — недоумённо крикнул Шепель вслед карлику, но ответа не получил. Пожав плечами, профессор подошёл к своей раскладной пентаграмме и с рассеянным видом принялся бесцельно подправлять лучи носком унта. Но, видимо, думал он вовсе не о пентаграмме — шлем донёс до Семёна невнятное злое бормотание:
— ...твою мать... пугать меня вздумал, недомерок чёртов... в гробу я тебя видал!
Семён с трудом снял с головы тяжёлый шлем. Смотреть больше было не на что и незачем, ситуация и так была предельно ясной.
— Мар, у нас неприятности, — Семён положил шлем на стол. — Ты был прав. Меня там снаружи команда самодельных киллеров поджидает: профессор и двое чужих. Один с жезлами, двое с трубками. Как только сниму защиту, так нам сразу начнут делать быстрый капут.
— Более подробно, пожалуйста, — невозмутимо попросил медальон. — Если можно, дословно.
— Можно и дословно, — сказал Семён, потирая макушку, шлемом надавило, — и рассказал Мару всё, что слышал. Подробно, в лицах.
— Тэкс, — сказал медальон, внимательно выслушав рассказ Семёна. — Ну-у, пока ничего страшного не произошло, и не произойдёт... мы же защиту снимать прямо сейчас не собираемся! Ты вот что — ты шкатулку ту найди. Посмотреть охота, чего в ней такого особенного. Ну и браслет воровской поищи, зря что ли в эту банку залезли... А я пока подумаю, как нам быть. — Мар надолго умолк.
Семён пошёл вдоль стола, пропуская мимо всё, что хотя бы отдалённо не напоминало коробку: деревянные шипастые булавы и витые хрустальные трубки-браслеты; стопки остро заточенных медных дисков; изящно сделанные бумеранги и кое-как высеченную из камня растопыренную человеческую пятерню с тщательно отполированными ногтями; нечто, отдалённо напоминающее помятую механическую кофемолку с длинной кривой ручкой («Ею что, по черепу кому-то стучали?» — мимоходом подумал Семён); тряпичную куклу с воткнутой в живот вязальной спицей; маленькую чёрную шкатулку...
— Нашёл! — Семён остановился как вкопанный. — Мар, гляди. Тут что-то на крышке написано. Выгравировано.
Шкатулку накрывал стеклянный колпак, Семён не стал его снимать — сквозь чистое стекло и так всё было хорошо видно.
Чёрная шкатулка казалась совершенно безопасной: в таких пожилые домохозяйки хранят или пуговицы россыпью, или не особо нужные лекарства. Чем та коробочка настолько приглянулась чужим, что они готовы были отдать за неё прыгалку, тем более новую, Семён понять не мог.
Стремительные письмена на крышке загадку не проясняли: лёгкая вязь букв для Семёна была непонятна.
— Что у нас тут? — деловито спросил Мар. — Шкатулка? Мда, действительно, она самая... Прямоугольная. Э-э... Чёрная.
— Я и сам вижу, что не помойное ведро, — Семён ткнул пальцем в сторону надписи. — Написано на ней что?
— Написано... — медальон в затруднении кашлянул. — Тут, понимаешь, несколько вариантов перевода... не знаю, который из них вернее.
— А ты мне их все скажи, — посоветовал Семён, — авось разберусь. Из какой, кстати, легенды коробка?
— Нету такой легенды, — подумав, сообщил Мар. — Отсутствует. Может, некому было те легенды рассказывать? После открывания шкатулки.
Итак, варианты перевода: «Лёгкая смерть», «То, что гасит жизнь» и... м-м... пожалуй, это будет вернее: «Абсолютное оружие». Да, точно, — «Абсолютное оружие»!
— Приплыли, — хрипло сказал Семён. — Дальше некуда. Привет от Шекли называется.
— А ты что, знаешь, как правильно использовать шкатулку? — живо заинтересовался Мар. — Слышал такую легенду?
— Читал, — Семён почесал в затылке. — Тогда понятно, почему чужие за ней охотятся. Ситуация, мда-а... Нельзя, Мар, чтобы этот ларчик к ним в руки попал! Никак нельзя.
— Почему? Что в нём такого особенного? — Мар просто изнывал от любопытства. — Расскажи, э?
— Особенного? — Семён пошёл вдоль стола, прочь от шкатулки. От греха подальше. — Особенное, Мар, в этом ларчике то, что очень скоро в том Мире, где его откроют, не останется ни победителей, ни побеждённых. Вообще никого не останется. Даже кошек. Даже тараканов.
— Круто, — оценил Мар сказанное Семёном. — Ну её на хрен, дрянь такую... Слышать о ней больше не хочу! На фига нам мёртвые Миры, там и воровать-то не у кого будет! А мародерством я не занимался и не буду заниматься, вот такое у меня жизненное кредо.
— Какие, оказывается, ты умные слова знаешь! — восхитился Семён. — Молодец. И где же ты им научился? — Семён шёл вдоль стола, выискивая на этот раз обещанный браслет воровского счастья. Но браслета пока что видно не было.
— Мы однажды с одним моим хозяином несколько месяцев на необитаемом острове жили, — любезно пояснил Мар, польщённый нежданной похвалой, — в Цветочном Мире. Не подзарядил он меня вовремя транспортным заклинанием, вот и жили...
Мы тогда контрабандистами работали: всякие водки-коньяки через море кораблём возили. Временно работали, в ожидании подходящего воровского заказа. Да вот незадача случилась — как-то весной, в одну из сезонных бурь, корабль-то возьми и потони... Только мой хозяин и спасся.
Представь — жратвы на острове навалом: штормом десяток ящиков с разбитого корабля на берег выкинуло, с консервами. Опять же бананы-кокосы всякие над головой растут, черепахи мясные по пляжу шастают... Но скука невозможная! Этот хозяин у меня шибко грамотным был, в отличие от того же Урика Шмыги, и скоро без книжек тосковать начал. Он ведь даже в корабельный гальюн с дежурной книжкой ходил, невзирая на качку! Прочитает страничку, вырвет, использует её по назначению и дальше книжку читает... Очень образованный человек был! А тут такой облом произошёл... В смысле — читать совсем нечего стало.
И вот как-то, вскрыв очередной ящик, обнаружил в нём мой хозяин не осточертевшие ему консервы, а разрозненные тома старой Большой Вседисковой Энциклопедии. Видно, поставщики нахимичили: консервы украли, а ящик для веса книжками набили. Окажись там выпивка — и то столько радости не было бы! И стали мы запоем читать...
— Как ты думаешь — это то, что я ищу, или нет? — прервал Семён повествование Мара.
На столе, несколько особняком от всего оружия, на чёрной бархатной подстилке лежал бронзовый, невзрачного вида браслет, собранный из узких подвижных дуг-звеньев. Браслет был расстёгнут и, похоже, не вполне исправен: у него была смята защёлка.
— Кто ж его знает, — задумчиво ответил медальон. — Может, он, а может, и не он. Шепель соврёт — недорого возьмёт! Ему нужно было, чтобы ты в мавзолей вошёл и иголку сломал, он для этого мог тебе любую лапшу на уши повесить. Хотя... Приложи-ка меня к браслету, но сам его руками пока не трогай. Мало ли что...
Семён без лишних вопросов снял медальон с шеи и приложил его к браслету.
— Достаточно, — сказал Мар. — Можешь вернуть меня на место. Докладываю: браслет вполне безопасен. Владей, пользуйся! Если сможешь.
— Не понял, — нахмурился Семён. — В каком смысле — «безопасен», и в каком смысле — «если сможешь»?
— Чего ж тут непонятного? — удивился Мар. — Безопасен — это значит, что браслет тебя не убьёт, ежели ты его в руки возьмёшь. Больше по этому поводу мне сказать пока нечего. А «если сможешь» — так у него же защёлка сломана! Вряд ли он станет работать так, как нужно, не защёлкнутым.
— Ты мне главное не сказал, — Семён взял браслет с подстилки, потрусил им перед медальоном. — Для чего он служит?
— Вот чего не знаю, того не знаю, — уныло ответил Мар. — Не въехал я. Сложная для понимания штуковина оказалась! Ладно, выберемся отсюда, тогда и буду разбираться.
— Выберемся?! — пряча браслет в кошель с золотом, встревожился Семён. — Вот именно! Про то, что из мавзолея ещё как-то выбраться надо, я и забыл... А как? Тут блокировка сумасшедшая, я же тебе говорил.
— Точно, сумасшедшая, — неожиданно повеселевшим голосом подтвердил медальон. — Я её уже прощупал. Глухая блокировка! Мёртвая.
— И что у нас получается? — Семён сел на стол как на лавку, небрежно сдвинув в сторону смертоносный хлам. — Получается следующее: выйти отсюда мы не можем, не сняв защиту. А если её снять, то меня могут убить. Так?
— Убить — это вряд ли, — скептически хмыкнул Мар. — А я на что? Прикрою, не сомневайся... Уж на пару секунд меня хватит, чтобы тебя от чего угодно защитить! А за пару секунд сработает транспортное заклинание и — вжик! Ищи ветра в поле, вора в толпе. Не, не убьют. И не покалечат. Ручаюсь!
— Ладно, — кивнул Семён. — Хорошо. Не убьют и не покалечат. Но мавзолей-то останется настежь открытым! Вместе со всем магическим оружием... Можно, конечно, было бы прихватить с собой шкатулку, можно. Но я к ней и пальцем не притронусь! Боюсь я этой штуковины, — нехотя сознался Семён. — До дрожи в ногах. До икоты. И таскать её с собой по Мирам не намерен! Мало ли что...
— Если я тебя правильно понял, — безмятежно сказал Мар, — ты хочешь покинуть мавзолей, не убирая его защиты. И заодно сделать мавзолей недоступным для всяких чужих и примкнувших к ним Шепелей-Шмепелей. На будущее. Ведь так?
— Ты что-то придумал, — догадался Семён. — По голосу слышу, что придумал!
— Есть малёхо, — не стал скрывать медальон. — Сообразил, когда ты браслет в кошель прятал.
— А кошелёк-то здесь при чём? — Семён рассеянно похлопал себя по боку, кожаный мешочек под курткой отозвался звоном монет.
— Этот кошель ни при чём, — загадочным голосом поведал Мар. — А вот пустой, хранилищный... О, хранилищный очень даже при чём!
— Что-то я, наверное, туго стал соображать, — пожаловался сам себе Семён, вставая со стола. — Кофе бы сейчас выпить. Или чайку крепкого... Я тебя, честное слово, не понимаю! Магического золота в хранилищном кошеле нет и не предвидится, чем же тогда он может нам помочь?
— Придётся растолковать, раз ты без кофе соображать не умеешь, — снисходительно сказал медальон. — Кошель-то напрямую связан с Хранилищем! Пусть теперь золота там нету, пусть. Но прямая связь кошеля с Хранилищем ведь осталась, никуда не делась! Собственно говоря, ты же всё время брал золото не из кошеля, а из самого Хранилища...
— Ну, — согласился Семён, не понимая, куда гнёт Мар.
— Лезь в кошель, балда! — рявкнул медальон. — Это наш единственный шанс. Кошелёк безразмерный, пролезешь как-нибудь... И яйцо с иглой прихвати, незачем его здесь оставлять! Заначим яичко в Хранилище, пусть его потом ищут!
Семён с ошалелым видом уставился в пространство, лихорадочно обдумывая сказанное Маром.
— Знаешь, — наконец медленно сказал Семён, — твоя идея настолько бредовая, что, пожалуй, может и сработать. А почему бы и нет? — Семён сорвался с места и бросился к одноногому столику с хрустальным ларцом.
Тяжёлая крышка ларца полетела в одну сторону, покрывало с вышитым золотым зайцем — в другую; серебряный гусь почти сразу развалился вдоль на две пустотелых половинки, стоило лишь хорошенько стукнуть им о чугунный столик; стеклянное яйцо покатилось по столешнице, и Семён едва успел подхватить его, прежде чем оно упало бы на пол и разбилось.
Семён посмотрел яйцо на просвет: внутри него, в вязкой, похожей на глицерин жидкости, плавала длинная чёрная игла.
— Тоже мне, смерть Кощеева, — Семён небрежно сунул яйцо в карман куртки. — Лады. Войти-то Шепель в мавзолей всё равно войдёт, рано или поздно, слишком куш для него жирный... но вот выйти — вряд ли!
— Бедный Шепель, — лицемерно вздохнул Мар. — Какой неприятный сюрприз! Слушай, а если он от отчаянья чёрную шкатулку откроет, а?
— Пускай, — Семён принялся торопливо отвязывать от пояса хранилищный кошель. — Стены у мавзолея мощные, авось не выпустят шкатулочную пакость наружу... А и выпустят — не беда! Этот Мир давно мёртв... Некому будет погибать, кроме всяких интриганов-археологов и не в меру активных чужих. — Семён примерился сунуть ногу в кошель.
— Стой! — отчаянно завопил Мар. — Не здесь! Надо уйти от ларца куда подальше: Шепель, поди, не дурак, может сообразить, как ты из мавзолея выбрался. Найди-ка такое местечко, где он кошелёк наверняка не обнаружит.
— Логично, — согласился Семён. — Только где ж его найти, такое место?
— На втором ярусе, по-моему, был пустой ящик, — подсказал медальон. — Без надписи и не запертый. Типа заготовки для очередного героя.
— Эй, кто тут в герои крайний? — задорно крикнул в далёкий потолок Семён, направляясь к лестнице. — Никого? Так я первый буду, — и затопал по ступенькам.