Следователь, Демон и Колдун

Стражи севера

…Красивые настенные часы зашипели, прочистили горло, вздохнули, и вкрадчиво пробили одиннадцать раз: строгий и настойчивый звук, такой домашний и по-своему уютный. Звенящие удары затихли, и тогда снова стал слышен мерный рокот моторов где-то внизу, далеко под ногами.

Фигаро машинально потянул из чубука, но трубка давно погасла. Следователь вздохнул, и принялся выбивать трубку об край стола. «Всё равно Френн уберёт, он такие заклятья знает», беззлобно подумал он.

— Опять, Фигаро, вы свинячите… — Инквизитор вздохнул и пригрозил следователю пальцем. — Хотя пепельница уже с горкой… Мда, командир, действительно, интереснейшая история. Ещё более интересная оттого, что всё это правда. Среди моих знакомых не так много тех, кто пережил столкновение с Нелинейной Гидрой.

— Я хотел бы сказать, что вам повезло, — Метлби задумчиво осматривал ногти на левой руке, — но это было бы с моей стороны невежливо. Я бы сказал, что вы проявили недюжинную смекалку, находчивость и решительность. И именно потому сидите сейчас здесь. Нелинейные Гидры очень опасны. Ваш покорный слуга, например, предпочёл бы Демона-Сублиматора или дракона. Моё почтение.

— Ну вот, — Анна покачала головой, — я так и знала. То сочувствие, то восхищение.

— Вы не привыкли, когда вами восхищаются?

— Откровенно говоря, нет. Мне всё время кажется, что от меня либо чего-то хотят, либо тонко издеваются.

— А, понимаю. — Метлби закивал. — Тут вы не одиноки. Я сам такой, особенно когда мои достижения хвалят те, кто не в состоянии оценить их в полной мере. Так и хочется выкрикнуть: да вы знаете, бараны, какие заклятья и какие расчёты… Хотя ладно, не о том речь. Что было потом? Ну, после того, как этот некромант скрылся в неизвестном направлении?

— Да ничего особенного. — Командир махнула рукой и допила остатки колдовской воды из стакана. — Мы добрались до инквизиции, потом было расследование, Серные холмы поместили в карантин, нас тоже. Почти два месяца под наблюдением столичных колдунов — пф-ф-ф-ф-ф! Не тот опыт, который хотелось бы повторить. Клянусь, я находила обзорные кристаллы даже в ванной! Но хуже всего были бумаги: нас заставляли заполнять сотни всяких бланков и писать пространные отчёты. Помурыжили и выпустили, в конце концов, понятное дело.

— Ваши родители…

— Мне даже не отдали тела. Только через полгода прислали урны с прахом и сухие соболезнование на канцелярском бланке. Но я к тому времени уже была тут, на хляби.

Анна Гром резко встала, тряхнула волосами и потянулась всем телом, точно кошка. Фигаро автоматически посмотрел на часы: командир просидела в кресле ровно в два раза больше, чем требовалось Артуру.

«Интересно, что там обнаружил старый греховодник? Древнее Могущество Гоэтии, заключённое в её тело? Невзрачную эфирную аномалию? Ничего?»

— Переодевайтесь. — Командир «Дубин» махнула рукой в сторону ряда тяжелых стальных шкафчиков прикрученных к стене (на шкафчиках не было никакой маркировки, кроме номеров — «07» на каждой дверце). — Там гвардейские защитные комплекты, седьмой номер. Пойдём наружу.

— Зачем? — У инквизитора округлились глаза.

— Выйдем, подышим свежим воздухом. — Анна внезапно рассмеялась и упёрла руки в бока. — Ну в самом деле: вы так и собираетесь здесь сидеть? Мы только что выехали на Долгий перевал, который гвардейцы и трапперы называют «Тихим перевалом», потому что тут никогда не бывает бурь. Но дело не в этом. Мы сейчас едем по удивительно красивым местам. Впрочем, если вы хотите сидеть в прокуренной каюте…

— Нет, нет, что вы! — Следователь поспешно вскочил, едва не перевернув пепельницу. — А что это за номера на шкафчиках? Почему ноль-семь?

— Потому что «Общевойсковой комплект седьмого уровня защиты». Самый высокий уровень, стало быть. Поверьте, он вам понадобится, там снаружи минус восемьдесят по Цельсию. Я тоже переоденусь и скоро вернусь.

…Когда дверь за Анной Гром захлопнулась, Метлби шумно выдохнул и приложил руку к сердцу.

— Ах, Фигаро, — ссыльный колдун скорчил романтическую мину, — я, кажется, влюбился. В который раз, в который раз! Что поделаешь, я эмоциональная натура… А вы, кстати, как думаете: могли бы мы с командиром…

— Нет! — одновременно рявкнули следователь с инквизитором.

— Я так и знал. Значит, определённо, могли бы… Ладненько, глянем, что у них там за «седьмой уровень защиты»…

Слава Горнему Эфиру, к защитному комплекту прилагалась инструкция с картинками, стрелочками, красиво расписанными пунктиками и всем прочим, что рисуют и пишут в подобных книжечках для обывателей покупающих, скажем, керосиновую самоходку от Жаклин Мерседес («…доводим до сведения дам и господ, что тормозная жидкость никоим образом не годится для употребления в пищу»). Тонкий комбинезон из странной холодной на ощупь тонкой как шёлк ткани на голое тело, белый комбинезон из чего-то похожего на плотно свалянную вату, но гораздо легче — поверх. А вот в третьем комбинезоне — белоснежном, с кучей странных трубок и каучуковых прокладок — Фигаро запутался сразу же, в бессильном отчаянии пялясь в инструкцию, как известное животное на новые ворота.

Френн подошел к проблеме в своём ключе: переоделся инквизитор за три минуты, но при этом на полу перед ним осталась целая куча неиспользованных деталей защитного комплекта. Зато то, что Френн успел на себя натянуть, сидело как влитое — инквизитора хоть сейчас можно было выставлять на плацу для вручения какой-нибудь медали или даже ордена.

Метлби, в свою очередь, уткнулся в инструкцию, а потом, постоянно сверяясь с ней, неспешно облачился в комбез. Когда Анна, постучав, аккуратно приоткрыла двери каюты, ссыльный колдун уже прилаживал последнюю часть комплекта: небольшой ранец с торчащими из него латунными кранами с каучуковыми прокладками и гофрированными шлангами, тянущимися к газовой маске.

— Это вообще обязательно? — Метлби постучал наманикюренным ногтем по маске. — Здесь герметизирующие прокладки. Мы что, на Луну летим?

— Не совсем. — Командир критически осмотрела Фигаро, вздохнула, и принялась прилаживать на следователя защитный костюм, бесцеремонно вращая Фигаро вокруг своей оси, точно мать, одевающая непослушное чадо в бесконечные шубки и шарфики. — Герметично тут всё не только из-за холода — хотя это тоже — а потому что можно нарваться на Бормочущую Мглу. Я, как вы уже могли заметить, не питаю у Другим особой любви, но больше всего я не люблю Других невидимых и газообразных. Если не защититься вот так, — она похлопала ладонью по комбинезону, — Мгла растворит и сожрёт вашу плоть менее чем за две минуты.

— А зачем три дыхательных контура? — не отставал Метлби. — Замкнутый с кислородно-алхимическим регенератором, понятно, от газовых атак, в том числе, и от Мглы. Нагревательный — от мороза. Это тоже понятно; я слышал, тут бывает меньше сотни по Цельсию. А фильтрационные коробки зачем?

— Защита от Других, приловчившихся генерировать ядовитые газы. Кислородного контура хватит часа на четыре, а фильтры сменные.

— А если в меня своей ледяной вспышкой попадёт «снежинка»? — Френн, заглядывая Анне через плечо, быстро переодевался, стараясь не отставать от командира, ловкие руки которой порхали над следователем с привычной быстротой. — Я выдержу?

— Хм. Интересный вопрос. Гвардейцы выдерживают, но на то они и гвардейцы. Некоторые из них могут прикладом отбить шаровую молнию, и это не шутка. Вообще термоизоляция должна помочь. Хотите проверить? Я, в принципе, смогу воссоздать низкотемпературный удар ледяного элементаля заклятьем.

— Эм-м-м-м… Думаю, обойдусь… А это куда?

— М-м-м?.. А, это магнитное крепление. Если вам в бою нужно быстро перестегнуть шланги, то просто поворачиваете вот эту шайбу. Тут ещё накидная гайка, но затянуть её у вас может просто не быть времени, поэтому механики Белого Лога придумали магнитный захват-переключатель.

— Белый Лог?

— Удивлены? Гвардейцы колдунов не любят, но они не идиоты. Даже самый закостенелый в своих убеждениях вояка, если у него осталось хотя бы капля мозгов — а другие тут не выживают — умеет сразу видеть выгоду, особенно если выгода это разница между выжить и умереть. Да и Белый Лог, откровенно говоря, делает всё, чтобы преодолеть или хотя бы сгладить старые разногласия: новые виды пива, очистка технических спиртов, овощи и фрукты в своих подземных теплицах, алхимические тоники… Я вам говорю: и поколения не сменится, как Гвардия с колдунами будут на брудершафт… да не вертитесь вы, Фигаро!

— Мне щекотно.

— А, простите. Вижу, прокладку зажевало. Минутку… Да, вот так… Мы поднимемся на обзорную площадку. Там когда-то была пушечная башня, но она отвалилась — не спрашивайте, как; это история на пару часов. Сразу надевайте очки; снаружи штиль, но мы двигаемся, и довольно резво, так что ветер вокруг корпуса машины довольно неприятный. И маски не забудьте.

— Ясно, понял. — Френн застегнул высокие сапоги с пуховой подкладкой на остроумную застёжку-шнуровку, что затягивалась в одно движение. — А как включается обогрев маски?

— Сам по себе. Там внутри алхимический термостат, он всё включит. Ну, двинули. И не пыхтите вы так, Фигаро, не такой уж рюкзак и тяжёлый.

На обзорную площадку можно было подняться на решетчатом грузовом лифте, но Анна, конечно же, потащила их к узкой винтовой лестнице, по которой следователю пришлось подниматься боком. Фигаро вздыхал, ругался и в миллионный раз клялся сесть с понедельника на строжайшую диету.

Крышка двойного люка, чем-то смахивающего на бомболюк дирижабля, обдувалась снизу тёплым воздухом из двух узких раструбов — «тепловая завеса», как пояснила Анна, — «очень остроумное приспособление». И действительно: когда люк начал открываться, следователь понял, наконец, в чём идея: ледяной воздух снаружи задерживался горячим потоком снизу. Это было умно придумано.

— Вот так. — Сказала командир «Дубин», когда люк закрылся за ними, выпустив четвёрку колдунов на крышу вездехода, и щёлкнула каким-то тумблером. Дуговой прожектор на корме погас, перестав слепить глаза. Следователь поднял голову, и обмер.

Они стояли в центре круглой площадки обнесённой по краю невысоким ограждением, на котором изредка вспыхивали неяркие красные лампы. Площадка была довольно большой; по крайней мере, они вчетвером поместились на ней без особой толкучки. Судя по всему, это была самая верхняя точка кузова «Мамонта»: даже странные решетчатые мачты, назначения которых следователь не мог понять, покачивались много ниже, лениво поскрипывая на ветру. Мощные лобовые фонари вырывали из темноты клочья заснеженной пустоши, на которой изредка мелькали приземистые кусты и скрюченные северные деревья, а вокруг…

Вокруг раскинулась бескрайняя заснеженная равнина, и снег под яростным светом звёзд сверкал мириадами искрящихся игл, точно небосвод опрокинули вверх дном, выплеснув соль Внешних Сфер на грешную землю, а потом всё перемешалось и не понять уже, где земля, а где небо: вон меж звёзд летят, таинственно мерцая в свете нездешних маяков, духи, вон подземные черти вылезли из своих нор покрутить снежные смерчи, а вон там, на взгорье, медленно брёл, покачивая рогатой головой могучий вендиго, и медвежьи лапы исполина, казалось, заставляют землю прогибаться, как мягкий матрац.

Холод стоял такой, что вымерзали остатки влаги задержавшейся в воздухе, вымерзали, и тонкими иголочками сыпали сверху, ярко вспыхивая в свете лобовых огней. Мороз чувствовался даже через комбезы (хотя Фигаро подозревал, что если начать двигаться, а не тупо стоять на месте, то сразу сильно потеплеет), поэтому следователь повесил над обзорной площадкой простое климатическое заклятье — настолько простое, что оно даже не имело названия. Так, купол тёплого воздуха, не более того. Здесь, на вершине такой груды металла, колдовать было сложновато, но сказывалась выучка Артура, учившего полагаться не на количество и качество доступного эфира, а на собственную сноровку.

А мир вокруг дрожал огнями, переливался, звенел морозом, вспыхивал загадочным светом, трепетал, бушевал и таинственно подмигивал. Они ехали по плоской вершине длинного широкого холма, и всё вокруг было видно как на ладони, и на всё это можно было смотреть без конца.

Задрожал воздух, и бесплотный серебряный клочок тумана подлетел почти к самому носу следователя, прижался к заклятью, погрелся немного, зазвенел невидимыми крыльями, и скрылся с глаз. Спрайт? Лесной призрак? Поди пойми. Огромный черный силуэт показался на миг над горизонтом, мигнул глазами-огоньками, да и провалился сквозь землю, а воздух хлопнул порывом ветра, ударил снежной крошкой и разбился ледяными искрами о борт тягача.

Мир вокруг дышал колдовством, но колдовством нездешним, чудным, к человеку со всеми его делами мелочными отношения не имеющим, и Фигаро подумал, что хорошо бы пристать к какому-нибудь отряду старателей или трапперов, что не громыхают через эту красоту на здоровенной железяке, а медленно бредут на своих двоих, забираясь ночами в охотничьи избушки или забиваясь в палатки с обогревом, откуда выглядывают наружу, трепеща от восторга пополам с ужасом — Дальняя Хлябь! Край мира, где законы людские и правила не действуют, куда ссылают и куда бегут сами, устав от мира, но ещё не устав от жизни, пристанище для всех, кто не боится свихнуться, ненароком лишиться головы, дом для колдунов, что ссорясь и мутузя друг дружку старыми книгами создают новое и удивительное, ухоронка для аферистов и рвачей, тихая гавань для всего, чему не нашлось места под солнцем Большой земли, сиречь Мира обычного — вот вам, значит, Мир необычный, нездешний, в двух шагах от закраины небосвода: берите и не обляпайтесь!

…Откуда-то долетел резкий сухой треск двигателей, и на склон холма по левому борту «Мамонта» выскочила пара саней на воздушной подушке, смахивающих на те, в которых уже успели покататься Фигаро с Френном. Сани стрекотали, разрезая ночную темноту мощными фарами, подпрыгивали на сугробах, а потом разом стрельнув двигателями, набрали скорость, и умчались куда-то вперёд.

— Разведывательный отряд. — Голос Анны Гром через лицевую маску звучал глухо, но довольно отчётливо (видимо, инженеры Белого Лога позаботились и об этом). — Проверяют тылы и дорогу впереди. Ну и, конечно, перед нами идёт головная группа на тягачах поменьше, зато куда как лучше вооружённая.

— Лучше, чем эта громадина?

— Просто поверьте. Да вы сами всё увидите, когда на Лысине Мертвеца будем перегруппировываться. Это, чтоб вы понимали, такой большой холм с плоской вершиной. За ним — только неизвестность. Ну, то есть, конечно, исследовательские группы там были, но Гвардия системно у Рогатой горы не работала. Так что придётся полагаться на слухи, и искать дорогу.

— И пробиваться по ней с боями?

— Ну, — Анна пожала плечами, — это же Хлябь. Тут всякое бывает, но прям чтобы с боями — это вы, господин инквизитор, перегибаете. Мы идём большим отрядом; это одновременно и плюс, и минус. Плюс в том, что всякая Другая шушера нас тронуть побоится, так что лешаков с шишигами можно не опасаться. Чёрт, да даже вендиго на нас не полезет. А вот твари побольше и посерьёзней… Ладно, не буду каркать. Здесь у нас к приметам относятся с уважением, так что лучше не поминать вслух нечисть без особой надобности.

— Как вы думаете, каковы наши шансы?

— Ох, Фигаро, вы это произнесли таким тоном, ха-ха-ха! Ох, право слово, простите… Колдуны из Лога добрались до горы. Геологические экспедиции добирались до горы. И мы доберёмся. Когда-то и Кальдера считалась неприступным краем мира, а теперь там шахты, шахтёрские склоки, дома, электричество… Да и потом: кто-то же должен быть первым, правильно? Кто знает, может, за нашим отрядом к горе потянутся те, кто проложит туда дороги, постоит там дома, выкопает шахты. Но сейчас предлагаю сосредоточиться на цели нашего путешествия. Господин Метлби, сколько времени у вас займёт настройка аппаратуры? Ну, той, которую…

— Да-да, я вас понял. При условии, что приборы целы — минут десять.

— Десять ми… Так быстро? Серьезно?

— Да. — Лицо колдуна было скрыто защитной маской, но в голосе Метлби явно слышалась усмешка. — У меня всё закодировано на перфокартах. Включил, сунул, нажал рычажок, и готово… Кстати, встречный вопрос: вы говорили, что на этом… танке на гору подняться не получится. Это правда?

— Скорее всего, да, но это не точно. Наши разведчики постараются найти путь наверх, подходящий для «Мамонта». Однако если найти не удастся, то рисковать машиной я не стану. Пойдём пешком. Оставим небольшой отряд для охраны техники, и двинем на гору. По той информации, что у нас есть, склоны там довольно пологие, но каменистые, со множеством трещин и расселин, так что…

— У нашей исследовательской группы получилось добраться почти до самой площадки наверху на аэросанях. Ну, на этих штуках на воздушных подушках. Ехать можно, если осторожно. Дорогу отметили вешками, так что начало её мы точно найдём.

— Это радует. Ещё что-нибудь?

— Ближе к вершине эфирная аномалия вызывает стабилизацию эфирных потоков. Проще говоря, там не работает колдовство. Уже в паре вёрст от предполагаемой зоны расположения этой… дыры колдовать не получается вообще, а проблемы начнутся уже у подножья.

— Неприятно, но именно по этой причине здесь Гвардия. Что вас остановило? Спрайты?

— Нет, Серые Мути. И не «нас» — я в той экспедиции не участвовал. Хотя даже если бы и участвовал, вряд ли моё присутствие на что-то сильно повлияло бы. Я колдун и привык полагаться на свои колдовские способности. Причём даже чаще, чем стоило бы.

— Это верно, — Фигаро захихикал, — я его так и взял в своё время. Наш магистр стул без колдовства не подвинет.

— Да, — Метлби понурился, — моя промашка. Но я на вас, Фигаро, как я уже говорил, не в обиде. Мне наука, а вам помощь.

— Мы ещё до горы не доехали.

— А разве не я вытащил вас в своё время из одной весьма хитрой западни?

— Эм-м-м… Чёрт, и верно.

— Согласитесь, вы ведь не просто так первым делом связались именно со мной. Значит, понимали, что только я способен вытащить вас из той клетки!

— Нет, просто у меня не было других вариантов.

— И вы бы вот так просто воспользовались бы колдовским средством связи любого колдуна? Вот совсем-совсем любого? И попросили бы о помощи?

— М-м-м-м-м… Нет. Хотя в тот момент ситуация была такая… хотя, чёрт вас задери, вы правы. Не любым и не любого. Но вообще-то, считай я вас законченным маньяком, я бы сейчас рядом с вами не стоял.

— Да ну вас к чёрту. Лучше посмотрите вокруг — какая ночь! Я не сентиментален, но здесь, на Хляби, есть что-то такое, что даже меня пробирает до глубины души. Если бы мою лабораторию разместили в произвольном месте здешних лесов и позволили бы изучать зону в радиусе не более мили вокруг неё, я бы, по правде сказать, не расстроился. Мне бы хватило материала для исследований на две жизни… Эх, нужно будет переключиться на изучение проблемы бессмертия. Здесь столько всего интересного, что умирать как-то ну вот совсем скучно и обидно. И дело не только в исследованиях. Я редко работаю в поле, но иногда, всё же, приходится. Представьте себе: ночь, лабораторные палатки, мороз такой, что деревья трещат… ну, вот как сейчас, примерно, охотники нанятые для охраны мутузят в кустах поленом шишигу, а ты выходишь на вершину холма — и ни души! Никого на мили и мили вокруг! Только снег, леса, ветер, подземная чудь из-под кустов глазами сверкает и луна в полнеба. Закуришь сигарету, и тут, прищуришься — огонёк! И думаешь: а не почудилось? Присмотришься — точно, огонёк! Далеко-далеко, на холме за лесом светится окно в избушке. То ли трапперы ночуют, то ли старатели, а, может, и одинокий разведчик коротает ночку на стоянке в глухомани. И поневоле становится тебе интересно: кто там такой, что за человек, что делает он тут в такое время, всё ли у него в порядке… Когда смотришь на городские огни, то просто ностальгируешь: а вон там окошко светится так же, как у подруги детства, с которой ты впервые попробовал вино, когда её родители были в отъезде, а вот там мальчишки за рекой жгут костры — и сразу же вспоминаешь, как сам был таким мальчишкой. Здесь всё иначе, здесь — вы не поверите, Фигаро! — мне впервые за всю мою довольно долгую жизнь стали интересны люди. Хуже: я начал терять своё отвращение к ним! Для колдуна моего уровня это было бы непростительно.

— Это ещё почему?

— Ну как же? Колдун, если он хочет чего-то достичь в жизни, должен относиться к окружающим с изрядной толикой презрения. Иначе он будет постоянно задаваться вопросами «а зачем?», «а почему?», «а не навредят ли мои действия кому-нибудь?». Какой же это колдун, к чёртовой матери? Это уже какой-то хилый гуманитарий, право слово! Если квазиматематик, да ещё и с колдовским талантом полюбил людей, то всё, пиши пропало. Пора ему на покой, стишки писать и кроликов выращивать. Это как с политиками: как только почувствовал первые уколы совести — всё, хана! Пора на пенсию.

— Вы почувствовали уколы совести? Вы? Да я скорее поверю в домашних драконов.

— Да ничего я не почувствовал, что вы пристали, как банный лист… Просто в какой-то момент люди мне осточертели настолько, что я понял всю глубину мудрости князя Василия Дикого: не гнуть через колено, а медленно менять химический состав мира, его коллективное, общее. Вроде как медленно подогревать котёл с лягушками, чтобы не спугнуть сердешных ненароком. Управляя теми возможностями, что доступны массам, ты управляешь ходом истории, и тебе не надо быть Фунтиком или, Эфир упаси, Тузиком. Это как с муравьями: если дать им еловые иголки, то они будут строить из еловых иголок. Просто потому что ничего другого нет, понимаете? И никакого принуждения. Напротив! Вот увидите: скоро все эти Глафиры, Винсенты, Александры и Пьеры выстроятся в длиннющую очередь, чтобы первым купить новую диковинку из Белого Лога. А мы на их деньги будем тут делать чистую науку.

— Вы снежным львом стать не хотите?

— Угу, я наслышан о ваших приключениях с этим мудаком Хартом… Нет, пока что мне и человеком неплохо. Но мысль интересная. Когда-нибудь, Фигаро, мы все почувствуем, что дни наши подходят к концу — если, конечно, они не подойдут к нему уж слишком внезапно. И, кто знает, может быть тогда идея стать бессмертным сверхсуществом не покажется вам такой уж и безумной.

Зашумела гидравлика, люк в полу открылся, и на обзорную площадку ловко выскочил приземистый гвардеец в комбинезоне полной защиты, увешанном кобурами, кабелями, фонариками и алхимическими гранатами, что зловеще поблёскивали пусковыми штоками. Гвардеец быстро отдал Анне честь и прогнусавил в маску:

— Командир, доклад от разведгрупп. Вокруг волколаки. Количество — не сосчитать.

— Готовятся к атаке? — По голосу Анны Гром нельзя было сказать, что новость её взволновала, но руки командира «Дубин» сжались в кулаки.

— Никак нет, не обращают на нас внимания. Стекаются стаями по десять-двадцать голов к Рогатой Горе. На нас внимания не обращают.

— К горе, значит… — Анна задумалась. — Неужели что-то почуяли? Ещё не хватало пробиваться сквозь стаи оборотней, если, конечно, не найдём дорогу для машин… Ещё что-нибудь?

— Так точно. У Лысины Мертвеца видели «снежинок».

— Снежных элементалей? — Глаза командира широко распахнулись за защитными незапотевающими стёклами маски. — Ночью? Вы ничего не напутали?

— Ночью, ага. — Гвардеец обескураженно развёл руками. — Судя по донесениям, собираются в клин. Атаковать, значит.

— Бред какой-то. Никто ещё не видел снежного спрайта ночью. Это, явно, тоже неспроста… Господа, — она развернулась на каблуках и строго посмотрела на колдунов, — может, специалисты прокомментируют происходящее?

Метлби, который явно воспринимал слово «специалисты» как прямое обращение к себе любимому, хмыкнул и пожал плечами.

— Вообще, насколько мне известно, не существует ничего, что могло бы препятствовать элементалю, и не только ледяному, совершенно свободно действовать ночью. Это же не Ночные Летуны или Буки с пылёвками, для которых губителен солнечный свет.

— Да не было такого никогда! — Гвардеец в сердцах хлопнул ладонью по ограждению обзорной площадки, да так, что пол ощутимо загудел. — Всегда днём снежки летали, а волаки, сталбыть, ночью. И никогда по-другому!

— Если чего-то никогда не было, — Метлби назидательно пригрозил пальцем, — то это не значит, что этого никогда и не будет. Да, насколько мне известно, существовала некоторая корреляция между дневным световым циклом и атаками снежных элементалей. Сейчас она, похоже, больше не работает, вот и всё.

— Ничего себе, всё!.. Хотя ладно, мы этих гадов хоть ночью хоть днём отмудохаем. Становиться в оборону, командир?

— Некогда. — Анна резко качнула головой. — Будем прорываться. Если на горе действительно их гнездо, то скоро все «снежинки» Хляби будут здесь, так что задерживаться нельзя. Передай разведгруппам, чтобы держались поближе к «Мамонту». И нужен свет, больше света! Установите на всё, что двигается переносные прожектора и не забывайте про налобные фонари.

— Слушаюсь! — Гвардеец щёлкнул каблуками. — Будем на Лысине Мертвеца через час.

Когда люк за коренастым гвардейцем закрылся, Фигаро обеспокоенно обернулся к Анне и спросил:

— Как думаете, прорвёмся?

— Да, — коротко ответила та, — прорвёмся.

— Прорвёмся, — эхом отозвался Метлби. — Мы едем на движущейся крепости. Элементали, как и прочие Другие не особо комфортно себя чувствуют рядом с таким куском железа. Пробить борта им нечем, заморозить нас вусмерть у них тоже не получится, люки они не откроют, перевернуть эту махину — не перевернут. Ледяной спрайт опасен только для группы незащищённых людей на открытом пространстве. Да, их основное оружие — зональное понижение температуры в кельвиновский нуль, конечно, штука страшная. Но сам спрайт — просто облачко льда и холодного воздуха, к тому же, не особо умное облачко… Ладно, ладно — ваши, допустим, умнее прочих, но это только потому, что их контролирует высший демон.

— А сам этот высший демон вас, стало быть, не волнует? — Френн, разумеется, не мог обойтись без сарказма.

— Нет, — Метлби равнодушно зевнул под маской, — не волнует. Во-первых, потому что высшее «я» такого демона вряд ли проявит себя активно — ему ведь надо управлять целой толпой подчинённых. При этом Могущество как бы размазывается по своим хостам наподобие того, как масло размазывается по ломтю хлеба: чем больше ломоть, тем тоньше слой масла. Во-вторых, высший демон меня не волнует потому, что у меня всегда есть в запасе парочка высших заклятий изгнания. Ну и в-третьих, если уж заклятья не сработают, то всё что мы сможем сделать, это красиво умереть, потому что Могущества есть Могущества — особо не подёргаешься. Наплюйте на демона, думайте о «снежинках».

— Хорошая мысль. — Анна тяжело вздохнула и поправила пушистую белую шапку (на ней она смотрелась как корона). — Ладно, спускаемся. Мне нужно подготовить «Мамонта» к атаке и пообщаться со своими людьми. А вы ждите в каюте. И ни шагу оттуда! Особенно это касается вас, господин Фигаро!

— Это почему меня?

— Потому что вы способны влипнуть в неприятности на ровном месте… Аккуратно, здесь при спуске можно головой… Да, вот об этом я и говорю, уважаемый Фигаро.

— А-а-а, больно!.. Это что? А, порожек… Хорошо, что я в шапке…

— А вы, Метлби, идёте со мной. Нужна будет ваша консультация. Вы тут, как ни крути, единственный магистр.

— Почту за честь, мадам! И, кстати, как вы смотрите на то, чтобы…

— Не сейчас!

— А, иными словами, в целом, вы не против. Прелестно, просто прелестно. Я очень рад. Надеюсь, мы…

— МЕТЛБИ!

— Понял, понял, молчу… Вы, кстати, какое вино предпочитаете: красное или белое?

— Водку.

— Прекрасно!.. Ох, ну и жарко же в этом комбинезоне, скажу я вам… Так вот, к водке я бы настоятельно рекомендовал, во-первых, заливного осетра по рецепту Василия Дикого. Это, я вам скажу, нечто запредельное! Во-вторых, конечно же, не будем забывать о грибах…

Когда дверь в каюту закрылась, в воздухе немедленно материализовался Артур. Колдун закатал рукава, взмахнул руками и буквально за две минуты обвешал всё вокруг защитными заклятьями. От эфирной отдачи у Фигаро заложило уши.

— Экстренный совет, — отрывисто бросил Мерлин, когда следователь попытался дёрнуть его за бесплотную мантию. — Ничего не понимаю, поэтому нужна полная конфиденциальность. Нужно убедиться, что Другие тоже не станут шпионить… Помню, по молодости моим любимым занятием было подсылать ко всем подряд карманного трансмагиста-соглядатая. Это пока я не открыл для себя камеры наблюдения и Обсерваторы… м-м-мда… Вот так. Теперь сюда даже фея не прокрадётся… Что думаете об истории этой дамочки, Фигаро?

— Ну, — следователь пожал плечами, — а что я могу думать? Если она не врёт — а я не вижу, зачем Анне было бы врать — то ей просто нереально повезло. Хотя, конечно, в её случае много решила удача. Однако…

— Однако что? — Артур прямо подсигивал в воздухе.

— Не знаю, сложно сформулировать. — Фигаро плюхнулся на диван и закурил, бесцеремонно вытащив у Френна из кармана портсигар. — Дело даже не в её истории, а в… ох ты ж чёрт… Если я сейчас скажу слово «интуиция», вы меня распылите?

— Как ни странно, нет. Продолжайте.

— С одной стороны, эта Анна меня пугает. Но это не особо странно, меня в принципе пугают настойчивые сильные личности, идущие напролом.

— О-о-о, это не застали меня лет, эдак, пятьсот назад! Вы бы со страху под диван залезли.

— Да я и сейчас вас побаиваюсь… Но дело не только в её характере. Я чувствую в ней что-то… что-то… — Следователь поморщился и несколько раз раздражённо щелкнул пальцем. — Дьявол, как же это сложно… Она носитель Договора, да?

— Да. — Артур пождал губы. — Вы всё правильно чувствуете.

Призрак заложил руки за спину, и принялся нарезать круги вокруг стола точно сюрреалистический бородатый дирижабль. При этом он умудрялся одновременно жестикулировать, тыкать пальцами в какое-то устройство, на экране которого мерно ползли зелёные кривые линии и говорить.

— Первое. Она — носитель Договора. Все мои тесты это подтверждают. Но это всё чушь, ерунда. Основные обертоны её ауры полностью соответствуют сигнатурам излучаемым волколаками и ледяными спрайтами. Её аура не повреждена, а как бы пропущена через некую призму-сепаратор, делящую эфирную структуру Анны Гром на три части: Демон-контроллер, что управляет «снежинками», демон-контроллер, что управляет оборотнями, и, собственно, командир Белой Гвардии. Не спрашивайте меня только, как это произошло, и кто это сделал. Я просто вываливаю вам пачку фактов, которые мне удалось собрать.

Вездеход тряхнуло, и плафоны под потолком несколько раз мигнули, через пару секунд вновь загоревшись ровным жёлтым светом. Двигатель заныл на повышенных тонах; похоже, «Мамонт» пробивался через какое-то препятствие.

— Мило. — Френн присел на диванчик рядом с Фигаро, отобрал у следователя портсигар и тоже закурил, в своеобычной манере пуская в потолок аккуратные колечки дыма. — Так эта Анна — демон-хост?

— Нет. — Артур резко мотнул головой, — не хост. Представьте себе это так: её аура — некая масса железа. Это железо расплавили, и разделили на три части; из первой отлили пули, из второй — клинки, а третья стала кастетом. Так понятнее?

— Не-а. А как же её сознание? Она что, не осознаёт, что является одновременно и собой и не собой? Не чувствует никакой связи между волколаками, спрайтами и отражением в зеркале?

— Чувствует, конечно. Подсознательно. Но реагирует очень специфически: оторванные от неё части эта Анна воспринимает как врагов, с которыми надо сражаться. — Мерлин задумчиво потрепал бороду и неожиданно хихикнул. — Вот будет забавно, когда она узнает, что если бы не она, то никаких оборотней с элементалями вообще бы не было, ха!

— Я думаю, ей забавно не будет, — насупился Фигаро. — Но я всё равно ничего не понимаю. Во-первых, как вообще возможно так располосовать свою ауру? Во-вторых, откуда взялся ещё один носитель Договора? Вы — понятно, я — ваш родич, а она?

— Фигаро, — Артур задушевно похлопал следователя невесомой рукой по плечу, — если бы я знал, что такое Договор и как он функционирует, мы бы сейчас с вами не морозили зады на Дальней Хляби. Я даже не могу сказать, почему Договор выскочил именно в вашей крови, через столько поколений. А вы спрашиваете меня про эту Анну. С первым вопросом проще: засунем её в аномалию на Рогатой горе, и увидим, что будет.

— Вы собираетесь зашвырнуть любезную Анну Гром в эфирную дыру невообразимой силы и посмотреть, что получится? — Инквизитор чуть приподнял бровь и аккуратно пригладил волосы, растрепавшиеся под шлемофоном защитного комбинезона. — Вы маньяк. Вам об этом говорили?

— Да постоянно. — Артур махнул рукой. — Даже чаще, чем вы думаете. Вон, Фигаро мне то же самое постоянно твердит; я уже устал спорить, объясняя ему, чем маниакальные состояния отличаются от рискованных экспериментов. Однако же до вершины горы ещё надо доехать. А это, уверен, будет сопряжено с определёнными трудностями.

— Почему? Вы думаете волколаки и спрайты…

— Конечно, они будут сопротивляться. Расщеплённое сознание обычно сильнее всего противится самому себе, особенно своему объединению. Помните, Фигаро, историю барона Оберна из замка Шератон? А там был всего-то случай классического вытеснения с замещением помноженный на дилетантски склёпанную филактерию. Здесь же… Короче, я думаю, что все оборотни со спрайтами будут дружно пытаться нас угробить.

— Но они же угробят и Анну Гром тоже.

— Не уверен, что в таком состоянии её вообще можно убить. Именно поэтому, кстати, мёртвые волколаки тоже постоянно воскресают, я почти уверен в этом.

— «Снежинки» не воскресают.

— Да? — Артур расхохотался. — А откуда, по-вашему, они берутся? Оборотня просто не так сложно восстановить, у него есть физическое тело. Снежного же элементаля придётся создавать заново, а это весьма кропотливая работа. Поэтому их ряды пополняются медленнее, но оживляющие эти снеговые вихри демоноиды сами по себе бессмертны.

— И вы предлагаете объединить их вместе, просто зашвырнув командира «Дубин» в эту… дыру?

— Не «просто зашвырнув», — Артур назидательно поднял палец, тут же скорчив то, что Фигаро называл «учительской рожей», — а зашвырнув ровно в полночь, когда эфирная аномалия совершает, условно говоря, оборот вокруг своей оси, фильтруя проходящие через неё потоки… Хотя, вероятно, ждать не придётся. Помните, гвардеец сказал, что оборотней видели одновременно со спрайтами? Скорее всего, эфирная «дыра» сейчас открыта на полную мощность. Это хорошо, это может сработать нам на руку. И это плохо для Анны.

— Это ещё почему? Мне кажется, это плохо для нас: волаки, да еще и «снежинки» сразу.

— Аномалия в таком состоянии нестабильна. Это как… В общем смотрите сюда.

Призрак щёлкнул пальцами, и в воздухе перед носом следователя появилась тускло светившийся золотой империал. Это, конечно, была иллюзия, и Фигаро подумал, что Артуру было бы проще взять монету у кого-нибудь из кармана, но тот, похоже, просто не мог без театральных эффектов.

— В стабильном состоянии у эфирной аномалии есть два положения: орёл и решка. — Призрачная монетка несколько раз перевернулась в воздухе, шлёпнувшись на стол обеими сторонами по очереди. — Это стабильные состояния; аномалии несложно находиться в них, равно как монете несложно просто лежать на плоскости — в нашем случае, на столешнице. Я бы мог описать всё это математически, но для того, чтобы любезный господин Френн всё понял, понадобится время, книги и бумага. Фигаро же один чёрт ни фига не поймёт, поэтому не будем тратить время, тем более что пример сам по себе довольно нагляден.

Артур чуть шевельнул пальцем, и монета взлетела в воздух, закружившись, словно волчок, в паре дюймов над поверхностью стола.

— Теперь представим, что нам нужно одновременно увидеть как орла, так и решку. Для этого нам понадобится поставить монету на ребро.

Империал резко спикировал на стол, где и принял означенное положение, плавно вращаясь, точно маленькая луна.

— Но в таком положении монета будет нестабильной, неустойчивой. Достаточно небольшого толчка, чтобы она опять свалилась набок. Но если монете это ничем не угрожает, то последствия дестабилизации эфирной аномалии могут быть совершенно непредсказуемы. Я лучше не буду говорить, какие там есть варианты, а то Фигаро разнервничается. Хотя, если честно, там есть из-за чего нервничать.

— Мне кажется, — следователь нетерпеливо постучал пальцами по столу, — вы, Артур, чего-то не договариваете. Мечетесь, стращаете, суетитесь без причины. Это на вас не похоже. Что-то сильно выбило вас из колеи. Вы так старательно сворачиваете разговор на эту эфирную аномалию, что, зная вас, мне всё больше хочется узнать о том, откуда всё-таки в Анне Гром Договор Квадриптиха.

Артур-Зигфрид Медичи застыл в воздухе, широко открыл рот, пару раз хлопнул глазами, и, наконец, заржал как конь.

Фигаро редко доводилось видеть чтобы старый колдун смеялся вот так: гогоча как ненормальный, и хлопая себя по бокам ладонями. Артур, как правило, либо едко хихикал, либо криво усмехался с присвистом — мол, вы тут мне поговорите.

Но чтобы вот так — от всей души — такое с Мерлином Первым случалось редко.

Старик перхал, кашляя смехом, сгибался пополам, тряс бородой, дёргал себя за рукава мантии, заходясь в судорожных «ха-ха-ха», утирал тыльной стороной руки выступившие слёзы и смешно дёргал в воздухе ногами в тапках-чулках. Фигаро вздохнул: когда Мерлина прорывало, то смеховые приступы могли длиться несколько минут (следователь подозревал, что таким образом старый греховодник выпускает нервный пар, скопившийся в его цилиндрах от постоянного чрезмерного напряжения).

— Да, — пробормотал Артур, наконец, отсмеявшись, — воспитал змею подколодную на свою голову. Теперь, что называется, ходи и оглядывайся… Ладно, Фигаро, я не стану вам врать, что не знаю, откуда у Анны Гром Договор Квадриптиха. Но вам пока что не скажу. Потому что сам до конца не понимаю, какого демона тут творится. Просто скажу так: наша главная задача на текущий момент — доставить командира Анну на Рогатую гору. Плевать на Лудо, плевать на Демона, плевать на Вселенную и все сферы небесные. И на эксперимент Метлби тоже плевать. Если у нас получится то, что я задумал, то вся эта чушь с волками-оборотнями и ледяными спрайтами закончится сама собой.

— Что-то я не вполне понимаю, что вы имеете в виду, господин Мерлин. — Инквизитор озадачено посмотрел на старого колдуна и поджал губы. — Не люблю сюрпризы. Особенно в такой момент, когда вынужден рисковать жизнью. Хотелось бы понять…

«Мамонт» опять тряхнуло, но на этот раз так, что пол каюты подпрыгнул под ногами, а с полок попадали книги. Двигатели взревели; свет в каюте замигал и отключился, через мгновение вспыхнув зловещей алой тусклотой, в которой всё вокруг выглядело, словно погружённое в густой вишнёвый кисель. Что-то ударило в борт, и тут же послышалась звуки, которые не было никакой возможности спутать с какими-то другими: протяжное «пум-пум-пум!» тяжёлых скорострельных пушек.

— Ага! — Артур захлопал в ладоши, — кажется, нас атакуют! Спорим на два щелбана, что это ледяные элементали?

— Вас всё это как будто забавляет. — Фигаро нервно похлопал по карманам, словно надеясь обнаружить там огнемёт или связку алхимических гранат, но нашёл только пачку галет и старую зажигалку.

— Не то чтобы забавляет. Просто я ненавижу неопределённость. А бой — это действие… Так, всё, я исчезаю — сюда идёт командир.

Призрак с хлопком растворился в воздухе, а в следующий миг распахнулась дверь каюты.

Нельзя сказать, что Анна Гром выглядела испуганной (в конце концов, она была командиром Белой Гвардии), но её лицо заметно побледнело, а пальцы в белоснежных перчатках нервно теребили кожу широкого пояса. В целом же, Анна была хмурой, собранной и злой — неплохое сочетание, подумал следователь.

— О, вы не переодевались. — Она одобрительно кивнула, скрестив руки на груди. — Это хорошо. Буду максимально кратной: нас атакуют «снежинки». Количество — не поддаётся оценке. Их атаки скоординированы и тактически выверены, с нашей стороны уже есть потери. Они не могут серьезно повредить вездеход. Но они нашли способ его остановить: спрайты намораживают перед нами ледяной бруствер. Если мы их не отгоним, то «Мамонт» встанет, и нам конец.

— Ясно. — Френн достал из-за кресла свою трость-концентратор и повертел вокруг пальца. Наши задачи?

— Метлби и вы — со мной. Займёмся тварями, что атакуют головную часть вездехода. Если подвеску заклинит — хана. Я эту железку знаю. А вы, Фигаро… — она на секунду задумалась. — О, вы же артиллерист. Стрелять из тяжелой ТГП-5 умеете?

— Не доводилось. Но, думаю, разберусь.

— Отлично! За мной!

…От этого бега по коридорам залитым мигающим алым светом, звуков сирен и хлопанья переборок в памяти Фигаро остались только лоскутные фрагменты и ощущение… покоя? Да, пожалуй, что так. Впервые за долгое, очень долгое время следователь чувствовал себя в своей тарелке.

Спасение мира лежало далеко за пределами компетенции Фигаро. Демоны, эфирные аномалии, судьбоносные решения — он участвовал во всём этом только потому, что судьба столкнула его сначала с Артуром-Зигфридом, затем с Демоном, а потом всё завертелось так, что выбраться из этой мясорубки не было уже решительно никаких шансов.

Его вырвали из Нижнего Тудыма, где Фигаро уже успел обжиться, зашвырнули на Дальнюю Хлябь, дали одним глазком взглянуть на эксперименты старых безумцев Колдовского Квадриптиха, но, по правде говоря, он, старший следователь Департамента Других Дел чувствовал себя среди всех этих событий как горошина попавшая под паровой молот, и только чудом закатившаяся в паз между уплотнителями. Пусть Фигаро был потомком Мерлина, пусть в его крови таилась непознанная сила Договора, всё это ровным счётом ничего не меняло: для следователя всё это было слишком круто. Он будто превратился в кузнеца Гдызю из старой сказки, которого придворный предсказатель короля Барабули объявил принцем-рыцарем и отправил воевать с драконом. В сказке всё закончилось хорошо; дракон питал больше неприязни к королю, нежели к кузнецу и был отнюдь не против политических перестановок в королевстве, но у следователя не было особых надежд на то, что Демон окажется столь же дружелюбным созданием.

Но сейчас всё вокруг было ему знакомо: тревожные сирены, выстрелы, взрывы, отрывистые команды из вякающих под потолком переговорных устройств, тусклый свет и тревожный стук сапог по металлу переборок. Того гляди, старшина Вуск выскочит из-за угла, и отчитает за то, что одет не по уставу, а потом влепит три наряда вне очереди.

Фигаро даже улыбнулся.

— Стоп! — Анна резко остановилась у круглого люка в стене. На люке чернела лаконичная надпись «Орудийная башня ТГП-5 левого борта». — Фигаро, вам сюда. Просто сядете в кресло, и всё заработает. Остальные за мной!

И они исчезли в мигающей алой темноте: долговязый инквизитор деловито поправляющий на ходу шлемофон, ссыльный магистр с выражением стоического «когда-же-всё-это-кончится» на уставшем лице, и тонкая фигурка в белом плаще. Только сейчас следователь заметил, какая, всё же, Анна Гром… ну, не «хрупкая», нет (сложно, всё же, назвать «хрупким» командира Белой Гвардии), а уставшая и истончившаяся, что ли. Как оплывшая свеча или привидение, как картонный змей, что кажется могучим, паря над лугом в потоках ветра, но и парить может лишь потому, что весит не тяжелее куска картона.

Фигаро потряс головой — сейчас любые художественные отступления были явно лишним, шлёпнул ладонью по кнопке на стене и, пыхтя, протиснулся в открывшийся люк.

Кабина стрелка оказалась до отвращения маленькой; следователь едва втиснул объёмистый зад в ажурное железное креслице. Тут же вспыхнул плафон под потолком и тусклые лампочки подсветки по ту сторону пыльной прицельной планки.

Следователь наобум рванул на себя переключатель с табличкой «ГОТОВНОСТЬ», и наружные защитные створки с лязгом откатились в сторону. Одновременно с этим включились два мощных прожектора, и взгляду следователя предстал настоящий филиал преисподней.

Вездеход стоял на небольшом узком пятачке, зажатом со всех сторон лесом, и из этого леса вылетали широкие ледяные струи, рассыпавшиеся на стаи ледяных спрайтов по десть-двадцать штук в каждой. Это был настоящий водоворот ледяной смерти.

Местность внизу была освещена дуговыми прожекторами так ярко, что, казалось, можно было отдельно рассмотреть каждую снежинку. И там, среди сугробов и всполохов ледяного огня, сражались гвардейцы

Следователь увидел, как один из них, долговязый парень в костюме полной защиты лихо схватив свою винтовку за ствол и орудуя ей как дубиной, шибанул по «снежинке» с хорошего размаху, чуть подавшись при этом назад. Человека подобный удар уложил бы на месте, но ледяной спрайт, в теории, не должен был отреагировать на него никак.

Но произошло ровно противоположное: «снежинка» испустила низкий вой эхом отразившийся в эфире, и погасла навсегда как разбитая ёлочная игрушка.

Только что на глазах у следователя гвардеец «Шипастых Дубин» уложил Другого прикладом винтовки. Расскажи ему об этом кто другой, Фигаро в жизни бы не поверил. Но сейчас у него на глазах оживала легенда про сержанта Кувалду, бесшабашного вояку, сломавшему об колено хвост дракона Кракена.

Фигаро воодушевился.

Он схватился обеими руками за рычаги основного управления, и быстро пробежался взглядом по приборной панели: ага, ага — ось «икс», ось «игрек», триммер, предохранитель. В общем, ничего необычного, почти как в паровой самоходной гаубице. Вот только перед носом Фигаро торчало сразу три ствола: пушечная «спарка» и толстая короткая «сигара» чего-то калибром побольше.

Следователь потянул за рычаги, и купол орудийной башенки пришёл в движение. Стволы двигались куда мягче, чем у боевой самоходки, на которой ему довелось служить — гидравлика здесь, конечно, была выше всяческих похвал. Но вот прицельная планка была разградуирована совершенно непонятно: какие-то кольца, точки, цифры рядом с метками, похожими на перевернутые буквы «Т»…

— Артур, — Фигаро нервно облизал губы, — я не понимаю, как из этого целиться.

— А как стрелять понимаете? — Призрак уже был тут как тут, с интересом изучая интерьер кабинки стрелка.

— Понимаю, но…

— Дайте пару залпов. И поскорее, а то «снежинки» сейчас нас сомнут.

И верно: элементали понемногу теснили гвардейцев к «Мамонту», накатываясь переливающимися в свете прожекторов искрящимися волнами. Хуже того: сообразив, что костюмы защищают людей от атак низкотемпературными взрывами «снежинки» перешли на атаки потоками игл замороженной воды (Фигаро уже видел этот фокус) которые, пусть и с трудом, но пробивали комбинезоны гвардии.

Следователь ругнулся, отбросил пальцем предохранитель, и утопил левую гашетку.

Пушки слаженно загрохотали, выпустив из стволов огненные трассы. Похоже, в ленте были зажигательные вперемешку с разрывными — неплохое начало. Фигаро жмякнул правую гашетку, и короткая толстая пушка издала тихое «пу-у-у-ум!» а затем в воздухе полыхнуло огненное облако.

— Ага. — Мерлин довольно похлопал в ладоши, — две пушки и метатель гранат-термобаров. Настраиваю… Настраиваю… Сейчас, секундочку… Готово. Вы только не пугайтесь.

Фигаро не то чтобы испугался, но сильно удивился: ничего подобного Артур с ним раньше не делал. Старый колдун что-то сотворил со зрением следователя: теперь перед глазами Фигаро метались какие-то яркие красные круги, вспыхивали ряды цифр, а контуры ледяных спрайтов внезапно оказались подсвечены светящимся контрастным пунктиром.

— Ого! — Фигаро присвистнул. — Удобная штука. Я теперь вижу этих засранцев! Спасибо, Артур. Это действительно полезное заклятие, но…

— Это не заклятье, — перебил призрак, — но сейчас у меня нет времени разглагольствовать. Слушайте внимательно: большой красный круг — прицел, круг чуть поменьше — фактическая зонапопадания снарядов. А зелёный шар — расстояние и радиус взрыва термобарической гранаты. Да пробуйте, пробуйте уже! Не тормозите!

И следователь попробовал.

Для того чтобы приловчиться к новому способу прицеливания Фигаро понадобилось две минуты и всего несколько промахов. Сбивая короткой очередью очередного элементаля, следователь думал, что, будь в своё время у королевской артиллерии подобная система прицеливания, то война с Рейхом могла бы закончиться на пару лет позже. Не нужно было ничего прикидывать «на глазок», приспосабливаться к моторам орудийной платформы, лишние секунды зажимать гашетку, чтобы наверняка перечеркнуть траекторию движения цели очередью — всё это в один миг стало излишним. Нужно было просто поймать движущуюся цель, удобно подсвеченную красивым высококонтрастным ореолом в центр маленького кружочка, а дальше орудийная башенка начинала двигаться сама — оставалось лишь выстрелить в нужный момент (о его наступлении оповещал звуковой сигнал и мигание прицела).

Конечно же, это было никакое не колдовство; Фигаро слишком давно и хорошо знал Артура, чтобы понимать, что старый прохвост подключил к орудиям башни какую-то свою машину, и теперь на следователя работала услужливая автоматика Орба Мерлина. Пушки не стали мощнее, они не были заколдованы, не выпускали из себя струи иерихонского огня или потоки самонаводящихся шаровых молний. Они просто били без промаха, и это оказалось гораздо эффективнее любых мыслимых заклятий.

Щелкая гашетками Фигаро начал понимать, как именно Квадриптих во времена оные правил миром: не сила (хотя это, конечно, тоже), не настырность пополам с напористостью, не интеллектуальное превосходство, нет, просто ужасающая эффективность, берущая своё начало из анахронизма, которым, собственно, и был Квадриптих как таковой. Артур-Зигфрид Медичи сумел притащить танк в каменный век, и при помощи этого танка легко и просто пас железным жезлом одевающихся в шкуры потомков прямоходящих обезьян долго и без особых хлопот.

«Конечно, у Мерлина и компании оставалось время на эксперименты и всякое там социальное конструирование. А как же. Но тогда, выходит, что эффективно управлять произвольной группой людей может только тот, кто стоит относительно этой группы буквально на следующей ступени развития, а не просто какой-то там король Мразиш. Возьми хоть Фунтика с Тузиком — они ведь, как ни крути, не совсем люди, а наследие того же Квадриптиха, короли улучшенные и облагороженные. Тогда, может, Артур прав, и управление миром стоит передать чему-то вроде очень продвинутого арифмометра? А кто будет совать в него перфокарты? Очередная элитка? Сложно, ох, сложно. Хорошо, что я простой следователь ДДД, а не вот это всё…»

Судя по лампочкам на приборной панели, Фигаро ещё не расстрелял и трети боекомплекта, а количество наседающих с левого фланга «снежинок» уже порядком поубавилось. Теперь, когда в гудящем круговороте ледяной смерти появились широкие прорехи, следователь, наконец, смог более-менее понять, что именно происходило снаружи.

Спрайты атаковали тремя группами: две поменьше зашли с флангов, тесня находившихся снаружи гвардейцев к бортам вездехода, а с основной группой, наседавших на фронтальную часть «Мамонта» сейчас сражались Анна, Френн с Метлби и очень удачно атаковавшие «снежинок» с тыла разведгруппы — те самые, что совсем недавно гонялись наперегонки с вездеходом на санях с воздушной подушкой. Судя по вспышкам заклятий и их отголоскам в эфире, битва там шла нешуточная.

Откуда-то снизу до Фигаро долетел дружный восторженный рёв: это гвардейцы, воодушевлённые неожиданно-убийственной меткостью неизвестного снайпера (с левого борта, помимо следователя, элементалей поливали трассами ещё, как минимум, три огневые точки, но ни одна из них и близко не приближалась по эффективности к той, в которой засел следователь) вопя и паля из винтовок, погнали оставшихся «снежинок» прочь в сторону леса.

— Артур?

— Да, да, сдаётся мне, пора помочь Френну и Метлби. Так что ноги в руки.

— А командиру?

— Что, простите?

— А командиру Анне, по-вашему, помощь не требуется?

— Нет, — призрак криво усмехнулся, — думаю, с ней всё в порядке. Более того: готов поставить на это золото против помидоров. Однако же, поспешим.

— Я-то спешу, — Фигаро, кряхтя и ругаясь, пытался вытащить свою тушу из кресла стрелка, — да вот только узковато здесь. Как бы вместе с сиденьем не выскочить…

— Вам помочь?

— Упаси Святый Эфир, я уж лучше сам… Ага, ну вот — сломал какой-то рычаг… Ну и ладно. Надеюсь только, что он не слишком важный… Куда теперь?

— Тут табличка со стрелочками вообще-то.

— Где?.. А, точно: «Отвал, головная часть, двигательная установка номер один». Значит, вон туда по коридору… ну что за чёрт? Вот зачем везде делать лестницы?

— Как вам, понравилось стрелять с автоприцелом?

— Что?.. А, вы про эту вашу штуку… Впечатляет, ничего не скажешь. Очень удобно. Но почему вы не могли просто подключить это своё устройство напрямую к пушке? Пусть бы себе стреляла по «снежинкам», пока мы помогаем Френну и Анне. А лучше бы все пушки сразу.

— Нельзя. — Отрезал Мерлин, пролетая мимо щита с пожарными вёдрами, баграми и алхимическими огнетушителями-пеногонами. — Полностью независимые военные ИИ… а, чёрт… короче, пушки, которые сами принимают решение, по кому открывать огонь анализируя цели и обстановку на поле боя — та ещё мерзость. Если очень коротко, это опасно.

— И вас это остановило? Не смешите.

— Нет, — признал призрак, — не остановило. Но если к системе управления гидравликой башни я автоматику кое-как прикрутил, то прокладку между креслом и кнопками — то бишь, вас — заменить в нашем случае нечем. И я не могу взять под контроль все огневые точки этого меховоза. Вы переоцениваете возможности Орба; это, всё-таки, в первую очередь, система хранения моего сознания. Ну, ещё и склады, конечно, но там далеко не всё — оружие. В основном, лабораторное оборудование… Пригнитесь.

— Ай!

— Ну вот, не успели. Теперь будет шишка.

— Что это за хреновины по всем коридорам, мать бы их?!

— Конкретно эта — усиливающая балка… Пригнитесь!

— Спасибо… А вот и люк, смотрите!

— Вижу. Делаюсь невидимым. Щитами я вас уже прикрыл, так что пока можете расслабиться и бросить все силы на помощь нашим друзьям… нет, не та кнопка. Вон тот рычаг аварийного отключения гидравлики.

Ветер и клубящаяся ночь швырнули в лицо снежную крупку, пахнули ледяным дыханием, продравшим до костей даже сквозь защитный комбинезон, оглушили вонью пережжённого эфира — тут совсем недавно творилось очень серьёзное колдовство. Ледяной наст под ногами хрустел и больно впивался в щиколотки.

Фигаро метнулся за какую-то здоровенную железяку — вовремя. По тому месту, где он только что стоял, жахнуло чем-то вроде сосульки, взорвавшейся на сотни мелких осколков и оставившей после себя облачко искрящейся пыли.

Следователь неизящно шлёпнулся на снег, быстро пополз вперёд, загребая ногами, словно английский бульдог, прижался к борту «Мамонта» и, тяжело дыша, перевёл дух. Всё-таки акробатические трюки давались Фигаро не настолько хорошо, как поглощение буженины с картофельным пюре (обязательно с маслом и молоком!), и следователь уже с тоской вспоминал тесную, но по-своему уютную орудийную башню где, по крайней мере, не нужно было бегать и прыгать. Он вздохнул и осторожно выставил нос из укрытия.

Анну Фиагро увидел почти сразу же: в рваном свете единственного уцелевшего прожектора командир «Шипастых Дубин» стояла прямо на вершине плоского камня торчавшего из-под снега и спокойно делала руками замысловатые пассы, творя заклятья. Вот полетела в темноту шаровая молния, а вот огненная змея со свистом рассекла морозный воздух, обхватила одного из ледяных спрайтов, стянула, подобно верёвке и сожгла в пар, из облака которого донёсся едва различимый жалобный вой. За Анной, тоже не особо скрываясь, стояли три гвардейца, спокойно перезаряжающие винтовки и ведущие весьма меткий огонь с колена. Гвардейцы даже не делали попыток как-то защититься, точно они палили по мишеням в тире, а не отражали атаку. Это было странно.

Где-то совсем рядом раздалось оглушительное шипение, и Фигаро, испугавшись, подскочил, поскользнулся, шлёпнулся на задницу и с воплем скатился по ледяной горке, покинув своё временное убежище (теперь он сумел опознать в нём перевёрнутые набок аэросани) при этом едва не сбив с ног Френна. Инквизитор, до сего момента сосредоточенно управлявший заклятьем теплового луча, которым он методично плавил огромную ледяную коросту, намёрзшую на одном из траков вездехода, задушено вскрикнул и резко ретировался назад, в последний момент успев погасить заклятье, которое уже собирался швырнуть в следователя.

— Вашу ж мать в душу, Фигаро! — Френн разъярённо потряс кулаками. — Вы бы ещё мне на голову свалились, право слово!

— А, это наш бравый следователь! — Голос Метлби донёсся откуда-то из темноты. — Не ругайте его сильно, Френн, я только что видел, как он разносил этих ледяных гадов из пушек. У вас, Фигаро, природный талант! Вы прирождённый артиллерист… Так, какого чёрта?

Следователь, ухватившись за скобу буксировочного крепления, наконец, поднялся на ноги и увидел Метлби. Ссыльный колдун прикрывал инквизитора, поддерживая над Френном целую систему щитов, при этом было заметно, что и щитам и самому магистру крепко досталось: у Метлби шла носом кровь, а круги под глазами недвусмысленно намекали на эфирную контузию, минимум, второй степени.

— Что у вас там такое? — В голосе инквизитора чувствовалось плохо скрываемое раздражение. — Я уже почти разморозил эту штуку. Думаю, ещё вот тут и вон там, и оно просто отвалится…

— Элементали. Они больше не атакуют.

— Так это ж хорошо, нет?

— Хорошо. — Метлби сорвал с лица защитную маску и, достав из потёртой кожаной сумки на поясе маленькую бутылочку чёрного стекла, одним движением сорвал с неё пробку и вылил содержимое себе в рот. — Но странно. Они не стреляют. Более того: тщательно облетают нас. Примерно так же, как и командира Анну… даже не примерно, а так же точно. Фигаро, а ну признавайтесь: вы тоже заговорённый?

Следователь, протирая запорошённые снегом стёкла изолирующей маски, молча смотрел, как мимо проносятся «снежинки», вспарывая воздух своими хрупкими прозрачными телами. Элементали, действительно, не атаковали, теперь они выли: тоскливо, протяжно. И в этом вое Фигаро услышал голос. Знакомый голос; он уже слышал его раньше, но когда?

«На закате. Солнце садилось, и стояла кромешная тишина. А потом были волки, огонь, кровь, грохот колдовских разрывов, и странная белая фигура, сотканная из света, что стояла на далёком холме»

Спрайты уже не атаковали; они просто кружили вокруг, безропотно давая себя расстреливать, чем гвардейцы не преминули воспользоваться, вышибая одного элементаля за другим железными пулями, точно жестяных уток в тире — бэмс! Бэмс! Звяк! Десять очков, господин, получите плюшевого медведя набитого соломой.

А Другие всё выли, выли…

— …уходите уходите иначе пожалеете, иначе вы погибните тут все до единого ляжете в лёд станете льдом замёрзнете навсегда в бездонной черноте скованные закованные мёртвые но не мёртвые уходите прочь прочь прочь отсюда вам не место здесь никому здесь не место это запретные земли сюда нельзя никому никому уходите уходите…

Знакомый, да, знакомый голос, но теперь в нём сквозило… отчаяние? Да, конечно, именно так: отчаяние и жалобная просьба. Сила управлявшая ледяными спрайтами боялась. Она не хотела пускать их к горе, не хотела пускать туда Анну… но при чём здесь был Фигаро? Какое отношение всё это имело к провинциальному следователю ДДД, чёрт побери?!

И тогда следователь, сам до конца не понимая, что и зачем он делает, изо всех сил потянулся к этой силе, что так настойчиво ныла в самом центре его головы.

Потянулся всем своим существом, всей своей самостью, всеми доступными ему эфирными нитями и…

Ну да, разумеется.

Знакомая дрожь пронзила пальцы, отрикошетила в сердце, зазвенела в голове. Холодок, что внезапно продирает по коже без всякой видимой причины (гусь прошёл по моей могиле), звон в ушах, что приходит и уходит, странное чувство давления в той точке между глаз, которую колдуны кличут «серебряным вита-центром» или «сияющим лотосом», эхо выстрела в ночи, скрип двери в тишине.

«Хватит. Я знаю тебя, чувствую. Что здесь происходит?»

«То ли самое глупое, то ли самое гениальное, что мне доводилось видеть, — сонно откликнулся Договор Квадриптиха. — Вы тащите Анну туда, на гору, чтобы запихнуть её в плавильный котел, из которого она вышла. А ей этого не хочется. По правилам она вообще не должна была об этом всём узнать. Но припёрлись вы с Мерлином и смешали все карты. Теперь будете расхлёбывать»

«Я не о том. Почему…»

«Почему спрайты тебя не атакуют? Потому что они — порождение Договора, и не могут причинить вред его носителю»

«Ничего не понимаю. Я окончательно запутался»

«Конечно. Вы все запутались. Ты. Мерлин. Анна. И я не представляю, как бы будете всё это распутывать. Разве что действительно найдёте Лудо из Локсли. Потому что, как по мне, помочь вам может только чудо. Особенно когда Демон снова заявится в этот мир»

«Ты… на стороне Демона?»

«Идиотский вопрос. Я ни на чьей стороне. Я просто гравировка на теле мира, которую сделала кучка восторженных идиотов. Всё, что они в меня записали — их вина. Ну и их заслуга, конечно, ведь на самом деле не всё так плохо, если подумать»

«Хватит! Мне нужны ответы!»

«Задавай вопросы»

«Откуда в моей крови Договор Квадриптиха?»

«Передался по наследству. Линия крови Мерлина»

«Откуда Договор в крови Анны Гром?»

«Был там изначально»

«Какие-то глупые ответы, если честно»

«Какие-то глупые вопросы, если честно»

«Задай умный»

«Я? — Голосок в голове захихикал. — Я просто машина. Текст, записанный на бумаге, Книга Жизни, если тебе нравятся пафосные сравнения. Я могу ответить на любой вопрос, но я не могу задать вопрос сам себе»

«Артур с тобой общался?»

«Он меня избегает. Думает, что я — шпион врага, способный читать его мысли и наушничать той силе, которую он называет Демоном. Поэтому Зигфрид-Медичи настолько тщательно вынес меня за пределы собственного сознания, что общаться с ним мне затруднительно. Наивный идиот, он думает, что избавился от меня. На самом деле он просто поставил между собой и мной стекло, которое сделал со своей стороны непрозрачным, вот и всё»

«А Анна Гром? Она знает о тебе?»

«Она не обращает на меня внимания. Для неё я просто эхо в голове, один из сонма голосов, что звучат там от рождения. Она давно приняла меня, смирилась со мной и не считает чем-то особенным. Это ты у нас настырный — так и суёшься. То с проблемами, то с вопросами. Не сказал бы, что мне это нравится. Особенно учитывая тот факт, что меня вообще нет»

«Да? А с кем я тогда сейчас разговариваю?»

«Ты сидишь в тёмной комнате перед экраном и нажимаешь на кнопки. В стекле экрана отражается твоё лицо, но ты не понимаешь, что перед тобой — ты сам. Ты задаёшь вопросы самому себе, машинально пробегая пальцами по клавишам, и тебе кажется, будто машина отвечает тебе, хотя это просто твоё собственное отражение корёжится поверх строчек появляющихся под стеклом»

«Тогда где мне искать ответы?»

«У Мерлина. Но поторопись: времени осталось не так много»

Мир с тугим хлопком вернулся в своё изначальное состояние: следователь, хватая воздух, вырвался из чертогов собственного разума, где он только что беседовал с холодной тенью и, во-первых, обнаружил, что времени, оказывается, прошло всего ничего — возможно, меньше секунды. Это радовало. А во-вторых…

Армия элементальных спрайтов отступала.

Изрядно потрёпанные, «снежинки» с протяжным воем группировались в небольшие отряды (массово погибая в этот момент под огнём гвардейцев) и улетали прочь, в непроглядную тьму. Минута, две, и вот уже вокруг остались только ночь, мороз и медленно падающие с невидимого неба снежные крошки — возможно, останки уничтоженных Других.

Новый звук прорезал ночь: нестройный хор голосов, постепенно перешедший в оглушительный рёв. Гвардейцы срывали с голов шапки, подкидывали их в воздух и кричали «ура» так, что, кажется, сотрясалась сама земля.

Что-то подкрутили, повертели в прожекторах, и те вновь вспыхнули, заливая всё вокруг резким неживым светом, рисующим чернильно-чёрные тени, не изгоняющим тьму, а как бы сжимающим её, прессующим в угольные брикеты. Застучали топоры, завизжали пилы, запахло сосновой смолой, керосином, хлопнуло в воздухе пламя, и вот уже вокруг вездехода запылали яростным огнём костры-шалаши, самый маленький из которых был выше рослого человека.

Френн продолжил работу, от которой его оторвали: направил заклятье теплового луча на чудовищных размеров ледяную глыбу, которую ледяные спрайты успели наморозить на носу «Мамонта», прогрел тут, подрезал там, и вот этот айсберг затрещал, захрустел, пошёл трещинами и развалился на несколько огромных кусков, бессильно шлёпнувшихся на землю.

Следователь отстегнул защитную маску, глубоко вдохнул морозный воздух и почувствовал, как закружилась голова — нервы. Обычная запоздалая реакция на нервное потрясение; ничего страшного, пройдёт. Но не без последствий, конечно — нужно отдохнуть, поспать хотя бы часа четыре, а лучше восемь-десять.

Он оглянулся по сторонам: Френн командовал небольшой группкой гвардейцев, помогая им кинетическими заклятиями убирать с дороги «Мамонта» куски льда. Гвардейцы опасливо поглядывали на инквизитора и даже не пытались возражать в ответ на его вопли: «вира, сукины дети, вира! Куда толкаешь, зашибёшься!»

Отрывать Френна от его любимого дела — командовать — было бы слишком уж невежливо, и Фигаро решил просто пройтись, размять ноги, и, может даже, выцыганить у кого-нибудь из гвардейцев флягу с чем-нибудь покрепче. Он повертел головой, и тут увидел сидящего у одного из костров Метлби.

Магистр выглядел — краше в гроб кладут, но при этом умудрился начаровать себе нечто вроде мешка, явно набитого чем-то мягким на коем сейчас и сидел, рассеяно вглядываясь в беснующееся пламя, где, точно в жерле вулкана, время от времени что-то злобно вспыхивало, плюясь искрами, мерно гудело и подмигивало оранжево-алым.

— Глядите, Фигаро, — Метлби, не поворачивая головы, кивнул на костёр, — огонь. Казалось бы, полная противоположность стихии воды к коей принадлежат те милые создания, только что нас едва не угробившие. Но почему, собственно, полная противоположность? А? Я вас спрашиваю?

— Огонь горячий, а лёд холодный, — буркнул Фигаро, присаживаясь рядом с магистром на свежеспиленное бревно, которое гвардейцы положили у костра на просушку. Бревно было ещё влажным, но защитный комбинезон всё равно не промокал, так что следователь плюнул, и уселся просто на исходящий паром замшелый бок древесного ствола.

— Иного ответа я от вас и не ожидал. А вы в курсе, кстати, что огненных спрайтов не бывает? Водяных полно, по ледяным вы только что палили из пушек, земляные есть, а вот элементалей огня не существует.

— Вы про воздух забыли.

— Не забыл. Вы вряд ли об этом слышали, но некоторые алхимики древности — да и современные тоже — не разделяют стихии огня и воздуха вовсе, относя их к так называемой категории «тел бесформенного движения»? Неструктурированное движение эфира несущее в себе разрушение и насыщение смежных сфер, безумство стихии, в которой слиты жизнь и смерть — это про огонь, или про воздух?

Фигаро промолчал. Он злился на самого себя, потому что рассуждения Метлби понемногу становились следователю интересны.

— Я могу создать элементаля огня. Технически это возможно хоть сейчас: вызов такого мелкого демона не выходит за практики академической ритуалистики. Могу поместить призванное существо в огонь. Но структура пламени изменяет свою форму с огромной скоростью. Для сознания заключённого в этом костре наш мир выглядел бы застывшим, столь быстрым будет его восприятие. И уже через мгновение то, что формирует псевдотело элементаля, прекратит своё существование. То же самое касается и воздуха, кстати.

— Ну и замечательно. Только живых головешек пуляющихся огненными смерчами нам не хватало.

— Однако, — магистр слабо улыбнулся, — я уверен, что главная ошибка демонологов в том, что они до сего времени пытались просто засунуть подконтрольного демоноида в структуру пламени точно так же, как и в кусок льда или грубо обтёсанного болвана-голема. В двух последних случаях это сработает, поскольку Другому есть, так сказать, за что зацепиться. Однако если пересадить демона в самую структуру огня, в то ядро стихии, что порождает его разрушительную изменчивость, то мы в итоге получим совершенно новое, доселе невиданное существо.

— А вы можете изобретать что-нибудь менее смертоубийственное, Метлби? Или это уже застарелая привычка?

— Что?.. А, конечно. Я-то могу, но подумайте вот о чём: именно вы почему-то сразу думаете о каких-то ужасах и боевом применении всего чего только можно. Я же, напротив, рассматриваю поставленную задачу исключительно с точки зрения её метафизической сложности. Вы знаете, кстати, что именно я придумал, как трансформировать железо в газ? Конкретно — в водород? Без ступенчатой трансформации, сразу в конечный продукт. Звучит не очень-то захватывающе, понимаю. То ли дело: кирпич в золото, или воду в вино! Но сложность, дьявольская сложность этой задачи, ранее известной как Восьмая задача Бруне не давала мне покоя! Я угробил на неё три года своей жизни. Точнее, немного меньше, если считать время, которое я потратил на расчёты и эксперименты, и немного больше, если учитывать бюрократическую волокиту в учёном совете. Получил большую премию, удостоился звания почётного кого-то там, все дела. На премию я, кстати, купил домик в Нижнем Тудыме, из которого вы меня так грубо выперли. Думал: отдохну, посвящу своё время преподаванию, книгам… Да и с Матиком дружбу водить политически очень выгодно. Вы невероятно удивитесь, когда узнаете, какие у этого прохвоста связи в Столице… Хотя нет, не удивитесь; вы же с королями на короткой ноге. С самим Фунтиком ручкаетесь — ого!

— Вы и про это знаете?

— А как же! Фунтик-то, понятно, о своей личной жизни в газетах не пишет, но вот мадам Воронцова… Ах, Фигаро, вы и представить себе не можете, сколько государственных секретов перестали быть секретами в приятном полумраке столичных салонов для знатных дамочек! Так что историю про Чёрного Менестреля я слышал.

— Вы тут, похоже, знаете больше, чем я. И это при том, что вы всё это время торчали на Хляби. Хорошая у вас тут изоляция от мира, ничего не скажешь.

— Фигаро, — Метлби впервые с начала их разговора повернулся к следователю, и тот содрогнулся, увидев черноту вокруг глаз магистра и его восковую бледность. Эфирная контузия явно была не второй степени; колдун сейчас держался только на алхимии и собственной воле. — Фигаро, я не знаю, зачем вы здесь. При всех моих дедуктивных способностях я не представляю, что провинциальный следователь Департамента Других Дел забыл на Хляби, да ещё и в компании знакомого мне инквизитора. Я не имел личных дел с Френном, но, в целом, знаю его: амбициозен, слегка социопатичен, не сложившиеся карьера и брак, сын-болван — и вот господин Френн ломится с вами на край света. Зачем?

— Я…

— Не скажете, знаю. А сам я, увы, не догадаюсь. Ну, разве что решу покопаться в вашей голове, но за псионическое насилие Френн расстреляет меня на месте. Но мне хватает знаний и опыта, чтобы понять, что это безвкусное кольцо у вас на пальце — чрезвычайно сложное колдовское устройство, эфирные сигнатуры которого во многом совпадают с эфирными сигнатурами Белой Башни. Я бы предположил, что вас каким-то чёртом занесло в старое прибежище Колдовского Квадриптиха в поисках чего-то очень важного, но это не вяжется с вашим психологическим портретом. Ну не полезли бы вы в Башню в обход всех правил и инструкций. Да и не в инструкциях дело, вы просто ненавидите приключения, ваша епархия это накрытый стол, графинчик водки и удочка. Ну, или охотничье ружьё — уток стрелять. Из чего я могу заключить, что эту колдовскую хреновину на вас надели без вашей воли, а далее, очевидно, последовал ряд чрезвычайно интересных событий, историю о которых я бы с удовольствием послушал.

— Может, и послушаете. — Фигаро бессильно опустил руки и размяк, чувствуя, как живое тело костра пронизывает тело насквозь, нагоняет сон, путает мысли. — Но точно не сейчас. Я устал. А вам нужно к лекарю, у вас контузия третьей степени.

— Из всех лекарей в радиусе ста миль здесь самый лучший — я. — В голос магистра вернулись нотки своеобычной надменности. — И, поверьте, я уже принял все необходимые меры. Да, я знаю, что лицом сейчас напоминаю труп недельной выдержки, но это всё чёртова алхимия. Проблююсь с утра, и буду как огурец, свежий и хрустящий… Дьявол, как же меня бесит местная кухня! Я не вегетарианец, боже упаси, но я привык, что в моём рационе много разнообразной зелени, а тут… Тьфу! Только в Белом Логе и можно нормально пожрать… Ага, а вот и инквизитор Френн с нашим очаровательным командиром идут сюда… Вы, кстати, в курсе, что у Анны эфирное расслоение ауры по неизвестному типу, и что она в какой-то степени и есть все эти спрайты и волколаки?

— Вы и это уже вынюхали?

— Вы меня недооцениваете, Фигаро. Я знаю много, хотя, увы, и не всё… Так, ладно, давайте пока что заткнёмся… Доброй ночки, прекрасная дама! Доброй ночи, господин Френн! Как вам погодка?

— Буран, снег, лёд, местами снежные элементали, — пробурчал Френн, пытаясь отряхнуть защитный комбинезон от слоя льда пополам с застывшим мазутом. — Просто чудо, что мы выстояли. Ещё бы немного…

— Ещё бы немного, мы бы превратились в самое большое в мире мороженное на палочке. — Метлби скривился. — Чёрт, как же всё болит… Госпожа Анна, а не найдётся ли у вас…

— Найдётся. — Анна резко кивнула. — Я, как правило, не пью в походах, но сейчас… Мы тут, как минимум, до полудня: нужно расчистить дорогу, привести «Мамонта» в порядок и сжечь тела погибших… дьявол! Ненавижу терять людей. Никогда к этому не привыкну.

— Потери большие?

— Нет. Могли бы быть куда больше. Но всё равно мерзко… А вы как, Метлби? На вас лица нет.

— Жить буду, — коротко ответил магистр, чуть улыбнувшись. Внимание командира явно ему польстило. — А вот колдовать в полную силу… У вас есть мухоморовка?

— Два ящика. В каюте. Но я не хочу туда. Хочу на свежем воздухе. Здесь огонь, тепло. А эту железяку я уже начинаю ненавидеть. Сейчас отправлю кого-ни… Чёрт! Ключи от моей каюты есть только у меня. Ладно, придётся самой. Ждите, я заодно проверю, чтобы выставили посты на ночь. Хотя после такого, наверное, все лешаки по берлогам забились… Я сейчас, господа.

— Это ещё что такое? — Следователь вскинул голову, испуганно озираясь по сторонам. По его лицу метались тени пламени ярко пылающего костра.

Звук испугавший Фигаро повторился: низкий утробный вой вперемешку со злобным рыком. Вой, казалось, проникал куда-то в самое нутро, заставляя внутренности рефлекторно сжиматься от первобытного ужаса; он обращался к той глубокой, но отнюдь не исчезнувшей древней памяти о временах, когда волосатые предки следователя испуганно жавшись друг к другу у своего нового изобретения — огня — прислушивались к голосам ночи, дрожали, и, наверное, раздумывали о вечном: кто из них доживёт до утра?

Воющий рык прокатился по взгорью, разбился о заснеженные пустоши, заставил старые ели вздрогнуть, и улетел дальше, далеко-далеко, туда, где за невидимым горизонтом чернел горный кряж.

— А, — Анна Гром равнодушно махнула рукой, — наплюйте. Это вендиго. Боится нас, предупреждает, что рядом его территория. На охоту он ходит молча, так что не переживайте, нас он как закуску не рассматривает.

— Я слышал, — Френн потыкал пальцем кусок чёрного хлеба, скептически покачал головой и, отрезав добрый шмат сала, принялся делать себе бутерброд, — что вендиго на человека редко нападает. Вроде как, не любит нашего брата на вкус.

— Это правда. — Командир, закончив нарезать кольца огромную луковицу (не иначе, как из теплиц Белого лога), щедро полила её душистым подсолнечным маслом. — Человек для вендиго добыча мелкая, опасная и дрянная: шубы с рюкзаками в зубищах застревают, воняет керосином, маслом, алхимией всякой, а то и из ружья пальнуть может. Добавьте сюда амулеты, которые вообще всякое удовольствие от такой трапезы портят, и вот вам объяснение. Поэтому вендиго человека даже через свои охотничьи земли пропустить может — просто чтобы не нарываться. Их добыча это… такие, знаете, наполовину Другие, наполовину звери: химеры, лешаки, Зимние Охотники, шишиги…

— А баюны?

— Нет, баюны ядовитые. Так что на одном участке вы вполне можете как быть сожранным вендиго, так и высосанным баюном; одно другому не мешает.

— Хорошо, — инквизитор, наконец, закончил подрезать сало так, чтобы оно идеально сравняло свои края с краями хлеба, критически осмотрел своё творение и капнул сверху немного томатной пасты, — давайте представим себе чисто теоретическую ситуацию: я столкнулся в лесу с вендиго. При мне… ну, допустим, всё то же, что и сейчас. Смогу я унести ноги?

— Сможете, если не начёте тут же палить изо всех стволов, или кидаться заклятьями. К колдовству вендиго крайне устойчивы, а пули их, скорее, раздражают. Ну, разве что в глаз попадёте, или под такую особую треугольную косточку в груди, но это нужно быть снайпером. Просто ведите себя спокойно, поднимите руки, покажите вендиго пустые ладони и спокойным тоном попросите его вас пропустить. Если данный конкретный вендиго не ранен, не сдурел от голода и не разъярён, то он вас отпустит. Только злопамятные они больно: если какой-нибудь охотник когда-то тварюку подранил, то она всех людей подряд рвать в клочья будет. Таких подранков гвардия, конечно, уничтожает — и не без пользы. Сделайте из кости вендиго рукоять сабли, и вы сможете этой саблей ранить даже самого сильного Другого. А если пустить кости на винтовочный приклад, да зарядить такую винтовку добрыми железными пулями… Вот такое вот у нас, гвардейцев, оружие… Да, Фолк?

Главный механик «Мамона» выкатился из тьмы пушистым шаром, пыхтя и выдыхая клубы пара изо рта. Его бобровая ушанка сползла набок, а на руках были изгвазданные в масле и мазуте толстые каучуковые перчатки.

— Раз-з-з-зриште длжить! — Фолк подавился, закашлялся, и приложил два пальца к виску. — Так скз-з-зать, по ситуации!

— Наденьте маску, Фолк, а то лёгкие простудите, — пожурила Анна механика. — Ну, докладывайте, что у нас там.

— Повреждения вездехода минимальные, слава Горнему Эфиру! Если бы вовремя заглушили двигатели, а не пёрли прямо в эту ледяную стену, то и того бы не было. Гидрашку до утра залатаем… ну, ладно, до полудня. С санями похуже: две машины в хлам. Только на запчасти и остаётся развинтить. — Он горестно махнул рукой и в сердцах сплюнул в сугроб. — А, и это, — Харитон живой. Очухался, гад. Ему Сендей дал каких-то пилюль и отправил отдыхать в каюту.

— Ф-ф-фух. — Анна облегчённо выдохнула, — вот это действительно хорошие новости! Ладно, Фолк, занимайтесь тягачом и отправьте Руфуса проверить посты. Пусть докладывают обо всех странностях — вот буквально про каждый скрип. Не могли «снежинки» просто так уйти.

— Думаете, замыслили чего? — Механик озабоченно нахмурился. — Ждут, пока мы ножки свесим, а они и прыгнут?

— Всякое может быть… В общем, уши держим востро.

— Вы действительно думаете, что элементали вернутся? — спросил Метлби, когда механик, громко топая и поднимая снежные тучи, скрылся в темноте. — Что-то я сомневаюсь.

— Я тоже сомневаюсь. — Анна поморщилась и принялась жевать луковое колечко. — Но это Хлябь, так что лучше без шуточек и излишней расслабленности. Хотя меня больше волнует другое.

— И что же? — Метлби аккуратно налил даме в рюмку по самый венчик; розовато-бурая жидкость тут же запузырилась. — Ого, сколько же тут градусов? Мы хоть выживем?

— Почему «снежинки» на меня не нападали. — Анна задумчиво покачала рюмку в руке, осунулась и словно провалилась взглядом в бушующие недра костра, где трещала, шипя, сосновая смола. — Это ведь уже не первый раз такое. Только сейчас я уже не могу игнорировать факты.

— Раньше они вас тоже не трогали?

— Фигаро, вы же сами понимаете, что такое битва: все стреляют, бегут, кругом огонь, грохот, пули свистят, «снежинки» пуляют своими ледяными лучами, а ты знай только прикрываешься щитами, бежишь, стреляешь, перезаряжаешь… Хотя уже тогда я начала что-то подозревать. Если по тебе не прилетело ни разу за бой, то это удача, если ни разу за два боя — огромная удача, но если ни разу за десять крупных стычек… Это уже система. Да и в отряде стали перешёптываться, что я, мол, заговорённая, так что закрывать глаза на происходящее стало гораздо сложнее.

— Но теории у вас были?

— Конечно, господин Френн… Да перестаньте вы уже мучить этот бутерброд! Вы ещё чёртика из него вырежьте… Теории, разумеется, были. Поначалу я думала, что это всё из-за того, что я колдунья. Ну, например, спрайтов раздражает моя аура или что-то в этом духе. Но потом поговорила с другими колдунами, и выяснилось, что нет, ничего подобного. Наоборот: «снежинки» в первую очередь атакуют именно колдунов — то ли чувствуя эфирные искажения, то ли просто наученные горьким опытом предыдущих столкновений. И вот теперь — это. Я ведь специально вышла туда, на этот холмик, в открытую. Ну, повесила на себя пару щитов, понятно, я же не сумасшедшая. Результат вы видели.

— У вас есть предположения, почему так происходит? — Метлби был — само спокойствие; его голос — концентрированная мягкость и отрешённая усталость, но глаза магистра цепко следили за Анной исподтишка. — Ну хоть какие-нибудь?

— Нет, — коротко ответила командир и залпом опрокинула рюмку, даже не поморщившись. Было видно, что более развёрнутого ответа не будет.

— Хорошо, — Фигаро поспешил разрядить обстановку, — а как насчёт оборотней? Они на вас так же реагируют?

— Оборотни? — Глаза Анны Гром удивлённо расширились. — Оборотни-то тут при чём? Я с ними почти не сталкивалась; эти твари на крупные отряды и не нападают почти. А что?

— Да ничего, — инквизитор украдкой пнул следователя носком сапога по лодыжке, — просто интересно. Может, у вас аура такая особая, что вас все Другие боятся.

— Если бы… — Командир мечтательно зажмурилась. — Про некоторых гвардейцев рассказывают, что их чудь лесная стороной обходит, что заговорённые они, и всё такое. Да только чушь всё это, ерунда, сказки Дальней Хляби. Шаровые молнии прикладом отбивать — да, такое мои парни умеют. А вот чтобы Другие… Нет, враньё.

— И всё же. — Метлби, не меняя тона, аккуратно плеснул себе мухоморовки на самое донышко рюмки и принялся натирать зубком чеснока горбушку чёрного хлеба. — Вы колдунья, и довольно сильная. Возможно, вы и не дружите с квазиматематикой, но в плане обращения с Единым Полем у вас всё пучком. Более того: вы умеете смотреть в эфир очень глубоко. В такие глубины, куда некоторые колдуны — ну, вот я, например, — и с приборами-то заглянуть не могут. А, значит, чувствительность к эфирным искажениям у вас очень велика. И здесь, совсем рядом, разверсты, буквально, врата преисподней; эфирная воронка невообразимой силы, аномалия вне категорий, порождающая нечто, управляющее стаями бессмертных оборотней и элементальных спрайтов. Неужели вы это совсем никак не ощущаете? Никогда не поверю.

Анна задумалась. Она думала довольно долго, и в её немигающих, жутко застывших глазах плясали отблески костра.

Затем командир словно включилась, как автоматон: прочистила горло, отрезала себе кусок вяленого мяса, поперчила его, посолила, нетерпеливо постучала ногтиком по пустой рюмке, которую предупредительный магистр тут же наполнил.

— Около месяца назад, — командир чуть наморщила лоб, рассеяно потирая левый висок, — мне приснился странный сон. Точнее, это было видение — ну, самое обычное, какие постоянно случаются у колдунов.

Фигаро кивнул. «Видения», или, по-научному, «неосознанная интерпретация стабильных информационных конструктов в эфире», действительно, случались абсолютно у всех колдунов — у кого чаще, у кого реже. Как правило, это случалось во сне; например, следователю однажды приснилась летающая колбаса, за которой гонялась вся деревня, а на следующий день у соседа сбежала корова, которую тот собирался забить. Корову и вправду ловили все, кому ни лень, но так и не поймали; бурёнка сбежала на волю, в леса, где её неделей позже благополучно задрали волки. У некоторых колдунов даже случались особые припадки-трансы, из которых они пророчили будущее; это считалось особого рода душевной хворью, но, к счастью, успешно лечилось алхимией и электрическими шоками.

— Мне приснилось, — продолжала тем временем Анна, — что меня преследует какая-то тень. Здесь, на Хляби, подобные сны — обычное дело, вообще-то. Ночные Летуны, штрыги, мелкие демоны, дикие черти — мне вечера не хватит, чтобы перечислить всех Других тварей, что охотятся здесь на эфирном плане. Некоторые просто смакуют ауры, некоторые вообще полезны — удаляют излишки дурной «вита», а некоторые смертельно опасны. Впрочем, от них всех с успехом защищают амулеты и ритуальное колдовство, однако иногда кто-то с той стороны нет-нет, да и прорвётся в твою голову. Но на этот раз сон был слишком уж реалистичным. Куда чётче и ярче, чем даже те сны, что умеют навевать Буки. Некое тёмное существо охотилось за мной: караулило в тенях, внезапно выпрыгивало откуда-то сзади, пряталось, хватало за плечи…

— Вы его рассмотрели?

— Нет. Я пыталась, но ничего не вышло. Просто какая-то тень, но в ней чувствовалась прямо-таки запредельная сила.

Она задумчиво потёрла переносицу и снова уставилась в костёр.

— Существо в видении охотилось на меня, да. Но со временем у меня появилось устойчивое ощущение, что… Даже не знаю, как бы это поточнее сформулировать… Что эта тварь не хочет меня убивать, а просто пытается куда-то загнать. Причём не в ловушку, а как бы уводит меня от чего-то. Очень странное прозрение, но в таких видениях, сами знаете, интуиция — вторая логика.

Анна положила в рот очередное луковое колечко, достала из маленькой баночки зубок маринованного чеснока и отправила вслед за луком. Фигаро подумал, что в течение ближайших часов командир «Дубин» сможет своим могучим выдохом валить с ног медведей-шатунов.

— И тогда я перестала убегать от этого существа. Наоборот, как бы назло бежала туда, откуда оно на меня наскакивало. Это было страшно, но иногда злость становится сильнее страха. И тогда сон… изменился. Темнота вокруг исчезла, и я увидела, что стою на поляне в лесу. Небольшая такая полянка, почти без снега. Там ещё росли грибы кругами — «ведьмины кольца». А передо мной чёрт-те знает на какую высоту вздымалась Рогатая гора.

— Та самая, к которой мы идём?

— Ага. Я замерла на месте, потому что совершенно не понимала, что делать дальше. И вдруг откуда-то — да просто из ниоткуда — появился старик. Очень странный и немного смешной: длинная белая борода, красивый блестящий плащ усыпанный звёздами и полумесяцами, шапка-колпак… Клянусь, буквально вылитый Мерлин Первый со старых портретов, ха-ха! Он что-то сказал мне — не помню что, я не расслышала — схватил меня за шкирку как котёнка, и швырнул куда-то в сторону горы. И всё, я проснулась.

— Интере-е-е-есно, — буквально пропел Френн, — а скажите, госпожа Анна, этот сон оставил после себя дурное послевкусие? Странный осадок? Вы почувствовали грусть? Желание поплакать?

— Во-первых, Френн, хватит называть меня «госпожой Анной». У нас на Хляби с собутыльниками не церемонничают. А во-вторых, нет, не оставил. Даже наоборот, проснувшись, я почувствовала… не знаю, облегчение какое-то. Как будто камень с души свалился. Так что вот вам и ответ на ваш вопрос, Метлби: да, гора — место расположения аномалии — на меня как на колдунью влияла. Но лишь раз и вот в такой вот забавной интерпретации.

Френн и Фигаро многозначительно переглянулись, что, конечно же, не осталось незамеченным Метлби. Магистр чуть улыбнулся кончиками губ, прикрыл глаза и, щёлкнув пальцами, сказал:

— Анна! Фигаро! Господин инквизитор! Предлагаю тост!

— Тост — это можно. А почему это я — господин инквизитор? Чем я вам не угодил?

— А чем вообще инквизиция угодила колдунам? Тем более, магистрам? Тем более, демонологам, некромантам и прочим честным учёным, изучающим загадки бытия не по книженции слащавого маразматика Бёрна «Дивные Дива нашего Мира и Миров Ему сопредельных»? Бывает, что честный колдун рта не успеет открыть, а его уже тащат в ваш чёрный воронок — ничего себе, сотрудничество!

— Так если тащат, то, может, не такой уж он и честный, этот колдун?

— А кто это определил? Вы «Чёрный Эдикт» читали?

— Ну-у-у, эта книга не то чтобы широко сейчас используется… Только некоторые главы.

— Ага. Это всё равно, как если бы я сказал, что замучивая до смерти в целях демонологической ритуалистики господина Шнобеля я обращался не ко всем главам «Палаческой Книги» Азиры Торквемадуса, а только к пятой и третьей.

— Ну, сравнили! Вы же магистр, Метлби! Не корчьте из себя деревенского дурачка. Уж кому-кому, а вам должно быть лучше всех известно, что может сотворить колдун, в руки которому попали, скажем, «Комментарии Зусса-Бруне к Первой Книге Малого Ключа»!

— А что может сотворить простой пьяный денщик, в руки к которому попала артиллерийская самоходка с полным боекомплектом?!

— Метлби! Устранять последствия злонамеренного или, упаси Эфир, неквалифицированного колдовства приходится специалистам! Специалистам, которых, кстати, не везде найдёшь, и которых готовят годами!

— А лекаря готовят, по-вашему, два месяца?! Или инженера, которому, случись чего на алхимической фабрике, потом восстанавливать город? Я знаю, что вас напрягает, Френн. Вы считаете, что колдовство — это слишком много могущества сосредоточенного в одних руках. Но то же самое касается и любого другого знания. Вот смотрите: уже сейчас на всех заводах-фабриках у нас паровые станки, автоматоны, а кое-где уже и электромеханические установки всякие, да? Раньше профессия механика передавалась по наследству; существовали целые династии инженеров-механиков, как-то господин Фродо с его сыном, род Мерседес, Зингерманы и иже с ними. Теперь же мануфактурам требуется огромное количество высококвалифицированных специалистов: алхимиков, механиков, оптиков, электриков! Надо их где-то готовить? Надо. И вот уже появляются профессионально-технические колледжи, высшие техникумы, профильные институты! Сегодня любой мальчишка может собрать в отцовском сарае алхимическую хлопушку, а это уже без пяти минут граната. Что ж теперь: всё закрыть и запретить? Колдунов, Френн, вы хотя бы можете поставить на учёт — их не так много. А что вы будете делать со всеми этими армиями выпускников колледжей при мануфактурах, которые завтра будут собирать дома автоматонов-убийц? А?

— Это уже не моё дело, — Френн равнодушно махнул рукой, — мне, поверьте, колдунов хватает. К тому же, вы, Метлби, как и все магистры высшей квалификации, идеалист. Причём идеалист полный и законченный. Ну с чего вы взяли, что все эти Степаны, Ллойды и Герасимы получив свою «корочку» подмастерья алхимика или, пусть даже, полного механика с тремя зелёными печатями и красным дипломом начнут собирать автоматонов или мастерить машинки, от которых загнётся весь род людской? Да они будут бегать по заводам, искать себе должность, где работать нужно поменьше, а платить станут побольше, и, уж поверьте, своё свободное время они потратят не на смешение адских порошков в подвале, а на то, чтобы свозить больную почками жену на воды в Чернолесье. Ну да, будет, конечно, пара-тройка таких себе фанатиков с мозгами набекрень, которые всерьёз задумаются как бы им ужучить человечество, или, упаси Небеса, его осчастливить. Но их будут единицы, Метлби! Е-ди-ни-цы! К тому же, подобные индивидуальные исследования требуют недюжинных расходов. Да что там: они требуют золотых гор, миллионных вливаний! Таких средств у выпускников технических колледжей нет, иначе они не были бы выпускниками технических колледжей. А те, у кого средства есть, уж поди не станут тратить лучше годы своей молодости на то, чтобы сидеть на жёстком стуле в плохо отапливаемом помещении и зубрить «Механику для механиков, учебник для Курса Первого»!

— Некоторые будут, — вставил Фигаро. — Хобби у всех разные, знаете ли.

— Конечно. Некоторые будут. И эти, которых будет один на сто миллионов, возможно, станут двигать человечество вперёд, где бы там этот пресловутый «перёд» не находился. Но на них, если что, управа найдётся. Если, конечно, они станут чересчур уж баловать.

— Вот, — Метлби безмятежно улыбнулся, — только что вы в мельчайших подробностях описали, почему тотальный контроль в виде троих инквизиторов на одного колдуна совершенно лишён смысла. Просто замените в своей пламенной речи «механиков» на «колдунов», и учтите, что нас намного меньше.

Инквизитор открыл рот, опять его закрыл, злобно рубанул воздух ладонью, выругался и одним махом осушил свою рюмку с мухоморовкой.

— Ладно, ваша взяла, Метлби… пока что. Я ещё вам аргумент найду, не сомневайтесь. Лучше тогда объясните, почему только столичный штат Оливковой Ветви насчитывает почти четыре тысячи человек? А ОСП? А Серый Орден, не к ночи будь помянут? Вы там, кстати, какой-то тост хотели толкнуть…

— А, тост… Я уже, если честно, и забыл, какой. А что до раздутых штатов Инквизиции и спецслужб, так это совсем просто… Стоп, вспомнил. Давайте за удачу. В нашем путешествии столько неопределённых факторов, что удача нам ой как не помешает.

— Да, пожалуй… Эх, чёр-р-р-р-рт, крепкая, скотина! Фигаро, вы лучше салом закусывайте, поверьте старому солдату. Дольше на ногах продержитесь.

— Пф-ф-ф-ф-ф… Да, крепкий напиточек… Пробирает… Так вот, Френн, ответ на ваш вопрос по поводу раздутости штатов известных организаций, на самом деле, лежит на поверхности, а, если точнее, на страницах учебников по истории колдовства. Ещё Мерлин Первый думал, что же делать с вышедшими из-под контроля — ну или просто невменяемыми — колдунами. Он создал Ударные отряды, он придумал «Серых крыс», он проводил в Халифате какие-то там тайные эксперименты по созданию невосприимчивых к колдовству убийц, у него все шпионили за всеми, и как-то оно некоторое время работало. Но потом Четверо Первых исчезли с горизонта, и им на смену пришел Мерлин Второй, Мерлин Суворый. Заниматься всеми этими колдовско-полицейскими делами ему было не с руки, поэтому он основал Инквизицию, буквально взяв за основу похожую организацию, что когда-то существовала под мышкой у старушки-Церкви. Но, будучи человеком, умудрённым в управленческих делах, Мерлин Суворый помимо Инквизиции создал конкурирующий с ней и отчасти её контролирующий Орден Строго Призрения, а потом просто раздул штаты обеих организаций до невменяемости. Чтобы все друг друга подсиживали, клепали доносы, травили, резали в тёмных углах, в общем, занимались общественно полезной работой и ни в коем случае не трогали своих покровителей из Белой Башни, у которых всегда и на всех был под рукой горячий компромат.

— Пф-ф-ф! Так оно и сейчас всё так работает, только вместо Квадриптиха — Тайная королевская полиция. Тоже мне, удивили… Эх, да, трудно с вами не согласиться, конечно, но что-то мне жарко становится. Как вы думаете, что будет, если я сниму защитный комбез?

— Колени прострелю. Это всё мухоморовка. Вам просто кажется, что жарко. Снимите комбез — застудите и лёгкие, и почки, и всё на свете. Просто расстегните клапана подмышками… Да, вот эти.

— Слушаюсь, командир! Бут исполнено! Но, всё же, предлагаю через час-другой, всё же, поспать. Хрен его знает, что день грядущий нам готовит. Элементалей мы, конечно, потрепали здорово, но всё-таки. Вон, Метлби вообще едва на ногах стоит.

— Благодарю за заботу, но я тут, как бы, вип-персона. Захочу, пойду спать, не захочу — до утра буду дурку гонять. Я специалист! С дипломом и званием, а потому до жути вредный… Стоп. Это у вас что, свежие огурцы? Откуда? Князь их, вроде, пока на продажу не выбрасывал.

— Для Гвардии он иногда делает исключения… Вот, держите. Соль в спичечном коробке, а то солонка уже пустая… Вон, Фигаро, погляжу, уже развезло. Так что скоро, чую, расползёмся по кроватям.

Фигаро лишь блаженно улыбнулся, рассеяно глядя на пляшущие искры, улетавшие в бескрайнюю звёздную высоту. Его не то чтобы развезло, но следователь, наконец, согрелся и дорвался до еды, а организм Фигаро просто физически не мог одновременно есть и волноваться; тело расслабилось и понемногу впитывало эфир, восстанавливая энергию, щекочущим ручейком разливающуюся по жилам. Да и мухоморовка действовала совсем не так, как обычная водка; сознание следователя было чистым, как протёртая шёлковой тряпочкой алхимическая реторта.

«Вот мы сидим на вершине холма, а вокруг горят костры и никого на мили и мили вокруг, — думал он, улыбаясь краешком рта. — Артур куда-то пропал, но это и к лучшему: если старый прохвост не отзывается, значит, что-то задумал, а это хорошо… ну, как правило. Мы дали бой, мы выжили, мы скоро будем готовы двигаться дальше — разве это не похоже на мои старые военные приключения? Да что там война; такова вся жизнь: тебя ударили, ты дал сдачи, встал, пошёл дальше, по пути перекусив вкусными сухарями из солдатского пайка и твердокаменной колбасой, которую тоже можно, при необходимости, использовать как оружие. А самое главное, что вокруг те, кто тебе, в случае чего, обязательно поможет, поднимет, протянет руку помощи… Вон, даже Метлби: убийца, циник, сволочь, самовлюбленный подонок — и тот помогает по мере сил, хотя, вообще-то, мог бы спокойно сидеть себе в каюте. Может, все умные люди такие? В смысле, не обязательно злые, но циничные и дико раздражительные. Ну, понятно: их, как и Артура-Зигфрида, бесит тупость окружающих, медлительность их мышления, неспособность увидеть то, что кажется таким как Метлби или Артур совершенно очевидным. Мерлин как-то сказал: «можно наслаждаться тем фактом, что ты — самый богатый в мире человек, но наслаждаться тем, что ты самый умный нельзя. У тебя это просто не получится; все вокруг будут дико тебя выбешивать, и для того, чтобы с этим смириться, нужно очень много времени и ещё больше терпения». А эти… как их… снежные львы? Это ж вообще другой уровень интеллекта. Неудивительно, что они ушли — чего им тут ловить?..»

Над костром пронеслась огромная чёрная тень, и нутро следователя свело от мгновенного порыва ледяного ветра. Это был не физический холод, но менее мерзким он от этого не становился ни на йоту.

— Прилетели, с-с-с-скоты… — Анна сплюнула в костёр и злобно покосилась вослед лоскуту живой темноты. — Смерть почуяли. Ну ничего, только суньтесь…

— Это Могильные Тени?

— Они самые. Местного разлива: крупные, агрессивные и откровенно хищные. Так-то они, понятно, падальщики, но в наших краях не прочь сожрать и кого живого. Да не переживайте, они просто покружат вокруг и свалят восвояси. Огня они боятся вне зависимости от своих размеров.

— Между прочим, — Метлби промокнул губы белоснежным кружевным платочком, и отрезал себе тонкий как папиросная бумага кусочек хлеба, — судя по дошедшим до нас обломкам информации: старым преданиям, запискам провинциальных колдунов древности, да и просто рассказам первопроходцев-поселенцев, что во времена оные осваивали северные земли Королевства, Могильные Тени и на Большой Земле когда-то были хищниками — сильными и опасными. Но люди изобретали амулеты, подбирали заговоры, а, самое главное, днём и ночью жгли в своих домах огонь. И постепенно общий эфирный фон стал настолько неблагоприятным для этих Других, что они измельчали, превратившись в кладбищенских падальщиков вроде упырей. Зато им на смену пришли создания предрасположенные к социальной адаптации: Буки, пылёвки, подвальники… Те же процессы, кстати, затронули и Других обитающих в смежных ареалах: полудениц, водяных, лешаков и прочую мелочь. А города, в которых часто нет даже домовых? Кто-то говорит, что человек приспособился к окружающему его Другому миру, сжился с ним. Ха! А я утверждаю, что человек калёным железом перепахивает этот мир под себя, и плевал он и на Других и на Этих, и на всех прочих вместе взятых. Почему? Да потому что человек и на себя-то, в общем, плевал. Вы в курсе, что коренные жители севера поклонялись вендиго как богам? Ну, ладно, допустим, не как богам, но уж как высшим духам леса так точно. Приносили жертвы — и иногда человеческие! А что потом? Потом из западных земель пришли люди с ружьями, порохом и заговорёнными железными пулями. И всё, менее чем за двести лет поголовье вендиго в центральной и северной Сибири сократилось в двадцать раз. Более того: местами вендиго превратились в промысловых зверей, в дичь! А вы: «приспосабливаемся», «уживаемся»… Да дай нам, людям, волю, мы весь мир уживём. Зафигачим огород с бурячками до самого края Вселенной.

— А разве это не признак силы?

— Силы? Пожалуй, да, Френн, не могу не согласиться. Но мне всё чаще кажется, что эту силу можно применить как-нибудь… поумнее, что ли. Человечество, образно говоря, лупит собой по этому миру словно кувалдой, не обращая внимания на летящие вокруг брызги крови — ну, так себе подход, я бы сказал. Как у паровой самоходной пилорамы, летящей без управления сквозь лесную чащу.

— Без управления? — Оживился следователь. — Как же это — без управления? Кое-кто считает, что очень даже с управлением, и даже с какой-то там целью.

— А, вы, должно быть, читали Виллиса. Его «Тайных Наблюдателей». Остроумная книга, но, как по мне, в ней чувствуется некая наивность академического гения, всю жизнь наблюдавшего за бабочками и птичками, и на старости лет решившего натянуть свои бесценные выводы на слонов и тигров. Взять, например, его концепцию «сокрытых богов». Боги — это кто вообще? Могущества Внешних Сфер? Да, есть такая теория: людскими судьбами управляет сонм небесных созданий, ведущих человечество то ли в пропасть, то ли к новым звёздным вершинам — это уже зависит от того, находился ли автор в момент написания своего фундаментального труда в чёрной меланхолии, или недавно сходил в дом терпимости. Вот только что-то мне подсказывает, что людские судьбы, равно как и прочие продукты человеческой жизнедеятельности, Могуществам… как бы это помягче сказать… До фени, короче говоря.

— Но Могущества вмешиваются в жизнь людей! Вам ли не знать, Метлби!

— Именно. Но они именно что «вмешиваются», то есть, время от времени то тут то там оставляя в истории след. Да, иногда последствия такого вмешательства оказываются более или менее глобальными, но, в целом, на развитие человечества и направление этого развития они не влияют почти никак. Просто иногда шаловливая рука появляется из-за занавеса и то швыряет на сцену пустую бутылку, то обрезает ниточки у марионетки, а то и, хихикая, подсовывает к шекспировским декорациям моторную колымагу. Но и только. Можете называть это «управлением миром», если вам угодно, но лично мне это больше напоминает детские шалости, берущие своё начало в чудовищной, космической скуке.

— Но существа, находящиеся за пределами человеческого понимания…

— Сверхразуму плевать на разум, Френн. Я даже не уверен, что они смогут как-то взаимодействовать. Разве что в некоем переходном состоянии, возможно. Вы же сталкивались со снежными львами, и понимаете, о чём я говорю. Пока вы — живущая на острове обезьяна, вы грезите горами бананов, но если вас каким-то образом превратить в человека, будет ли вам до бананов дело? Ну, слопаете парочку иногда. Но жить вы будете уже в уютном доме, греть кости у камина, а свой остров вспоминать, разве что, во снах… Нет, Френн, нет. Если и существуют силы, что управляют миром, то они больше похожи на огромных древних титанов, что молчаливо тащат на себе столпы реальности, и имя этим титанам — Законы Мироздания. Именно поэтому, кстати, Космос совершенно равнодушен к попыткам управления собой кем ни попадя, хоть бы и тем же Квадриптихом. Мерлин с компанией, вон, лез в самые основы основ, и что? Вселенная дала ему пинка? Вообще хоть как-то отреагировала? Пф-ф-ф-ф!

— Вообще-то, — начал осторожно следователь, — есть старые легенды о том…

— Да, да, — бесцеремонно перебил Фигаро магистр, — я в курсе, можете не продолжать. Все мало-мальски знакомые с историей колдовства знают эту сказку: Квадриптих воззвал к запредельным силам, и те дали Четверым власть, могущество и силу, но взамен ужасающее существо из Иных Сфер явилось в означенный час, и пожрало души Мерлина сотоварищи. Знаю, слышал. Но это чушь.

— Эм-м-м-м… Почему вы так уверены?

— Да потому, — Метлби посмотрел на инквизитора взглядом отца, уставшего в сотый раз отчитывать своё чадо за попытки достать из печи красивый красный уголёк, — что, будь у Вселенной такие защитные механизмы, то они бы не допускали никакого вмешательства вообще. Если в мире что-то происходит, значит, это возможно, а раз возможно, то, значит, дозволено. Потому что если бы существовал Божественный План, то противодействовать ему было бы нереально — марионетка не может оборвать ниточки и убежать, а буквы не могу покинуть печатную страницу. Так что не забивайте себе голову всякой чушью.

— Может, вы ещё и почитатель Квадриптиха?! — Френн, которого уже основательно развезла мухоморовака и который, похоже, был раздосадован полным равнодушием Метлби к инквизиторскому статусу (который, обычно, заставлял окружающих держаться в приятном Френну тонусе) изобразил страшное лицо, но магистр лишь равнодушно кивнул.

— Можно и так сказать. Да только где он, Квадриптих? Фьють, прошёл, закончился, канул в Лету. А жаль, очень жаль. Во времена Мерлина вы бы, Френн, мне документы в постель носили. Вместе с кофе и тапками.

Френн от такой наглости просто захлебнулся воздухом, выпучив глаза, что дало Фигаро возможность вставить свои две медяшки:

— Я, к примеру, вообще не понимаю, почему у нас если тебя уличат в тёплых чувствах к Квадриптиху, то сразу чуть не враг народа. По их книгам мы учимся, их научные изыскания лежат в основе всей Классической теории колдовства. Да и короли наши, вообще-то, разработка Квадриптиха.

— А ещё, — подхватил Метлби, — половина жилого фонда Столицы — и если бы только её! — построена при Квардриптихе. А дороги? А каналы, дамбы, миллионы гектар осушенных болот, изведённые под корень болезни вроде Синей Чумы или кори, от которых раньше народ мёр миллионами? Все всё знают и понимают, Фигаро. Поэтому Их Величества давно гонения на «лиц, превозносящих времена Квадриптиха» не поддерживают и никого за это не сажают.

— Но…

— Да, да, сохраняется определённая инерция. Дело в том, что помимо Их Величеств в Королевстве есть легион всякой мелкой политоты, которая способна только воровать и толкать с трибуны речи, написанные специальными «подтрибунными писцами» — их сейчас стали называть модным словом «спичрайтеры». И вот эти-то политические вши и вынуждены постоянно орать, что раньше было хуже, потому как сделать лучше сейчас они, в силу своей криворукости и тупости не могут. Ну а манипулировать народным мнением относительно колдунов проще всего, поскольку колдуны никогда особым доверием со стороны простолюдинов не пользовались.

— Может, — Анна едва заметно улыбнулась, — это потому, что слишком много колдунов ведёт себя как самодовольные засранцы?

— Фигаро не ведёт. — Инквизитор ткнул пальцем в следователя. — Он у нас святой.

— Святые столько не жрут. Они укрощают плоть… или умерщвляют… в общем, сидят на хлебе и воде, а не лопают копчёную лососину под водку. Но вы правы, Фигаро у нас удивительно скромный. Непонятно почему.

— Чего ж тут непонятного, — фыркнул следователь, наполняя стакан, — если всё понятно. Вот был бы я таким умным колдуном как вы, Метлби, или таким сильным, как комиссар Пфуй, вот тогда, может быть… А я так, средней руки провинциальный чароплёт. Моё дело — домовые и вагон бюрократической возни. Ладно, я, допустим, не бедствую, спасибо Их Величествам, а вот вы знаете, сколько получает младший следователь Департамента Других Дел? Лучше вам не знать. Съёмные комнаты, обеды в городских столовых, общественная баня, и, может, лет, эдак, через двадцать вы накопите на маленький домик в городке вроде Нижнего Тудыма.

— А старший следователь?

— Поинтереснее, — признал Фигаро, — но его ещё поди получи. Это меня, так сказать, лёгким росчерком пера произвели, а если двигаться к цели официально… ох, даже думать не хочу. Некоторые — да ладно, чего уж там — большинство так и ходит в следователях да в младших следователях всю жизнь.

— Кстати, — Френн икнул, — вы же получили от Их Величеств такую сумму на свой счёт, что теперь можете забросить работу и спокойно стрелять уток на Чёрных Прудах до самой старости. Ещё и внукам останется. Почему вы не…

— Не подал прошение об увольнении? — Фигаро пожал плечами. — Ну, вот вы, Френн, если захотите из Инквизиции уйти, сколько бумаг заполните? Вагон? Два вагона? А сколько ждать, пока прошение не пройдёт все инстанции? В это время ведь нельзя ни операции с недвижимостью совершать, ни за границу, если вдруг чего.

— Да врёте вы всё. — Инквизитор с тоской посмотрел на импровизированный стол: деревянный поддон, стоявший на четырех вёдрах. — Хлеб закончился, вот же ж… Вы не подали прошение, потому что вам нравится быть следователем; вы себя без работы не представляете. Поселись вы где-нибудь на Чёрных Прудах, вы со скуки сопьётесь. Вам непременно нужны приключения, только не очень большие, такие, чтобы как раз вам по размеру: Буку погонять, домовому мозги вправить, кровососку укокошить.

— Это верно, — Фигаро вздохнул, — без работы я загнусь. Только что-то та, за которую мы сейчас взялись, меня не особо радует. Ну вот не мой масштаб.

— Держите сухари, или сбегайте на камбуз, там хлеба полно… — Анна поставила перед Френном большой бумажный пакет. — А что до масштаба, так это вы, Фигаро, на себя наговариваете. И совершенно зря: эк вы «снежинок»-то в три ствола молотили! Мои гвардейцы так не умеют. И вообще: лично я думаю, что личность раскрывается в своё время и в правильном месте… Слушайте, а подайте прошение о переводе к нам на Хлябь! У нас тут отродясь представителя ДДД не было; то-то ваше начальство обрадуется!

— Начальство-то обрадуется, — проворчал Фигаро, набивая трубку, — да только я не обрадуюсь. У вас тут, конечно, интересно, да только холодно, а я люблю, когда тепло. Хотя места красивейшие, да… Вот не поверите, только недавно думал: пойти бы в тутошние леса с группой опытных трапперов, поохотится, побродить по заповедным рощам… Но, если так подумать, меня ж первая шишига сожрёт.

— Первая не сожрёт, вы уже опытный.

— Хорошо, пусть не первая. Пусть, скажем, третья. Но мне от того ну вот ни разу не легче. Я люблю слушать истории о всякой лесной жути, но никак не становится их участником, а, тем более, главным героем.

— А со мной бы пошли?

— С вами, Метлби?.. Хм… А что, пошёл бы, пожалуй. С вами, с Френном и с гос…с Анной. Вот, примерно, в такой компании. И хорошо бы ещё гвардейский полк где-нибудь рядышком бродил — для вящего спокойствия.

— Фигаро, вы безнадёжно изнеженная цивилизацией личность!

— А вы? Я до сих пор не понимаю, как это так получилось, что столичный магистр в шелковом халатике попивающий кофе из венского фарфора вдруг превратился в прожжённого исследователя первобытных пущ.

— Я… Нет, секунду, надо выпить… Вот так, хорошо. Совсем же другое дело. Аж зуд по всей коже; хороша эта ваша мухоморовка! Даже у князя Дикого такой нет… Да, так вот: я хотел сказать, что вы, Фигаро, в принципе, ошибаетесь. Я люблю комфорт, это верно. Люблю драгоценные вина, барышень в кимоно, что берут по пятьдесят империалов за ночь, ванные с целебными солями, хороший табак, хорошее кресло и хорошую постель. Но это всё радости тела, а человек это, прежде всего, мозг, разум, сознание, дух — называйте как хотите. А духу претит статика, мозг умирает без пищи, сознание чахнет без работы! И начинает выкидывать отвратительные коленца: стоило мне расслабиться под боком у Матика в Тудыме, и что? Сразу вспомнились былые амурные дела, метанья сердца, убийства расфуфыренных кавалеров-мерзавчиков — тьфу!.. Знаете, Фигаро, я теперь думаю, что я тогда нарочно позволил вам себя арестовать. Мог ведь парализовать вас, промыть мозги, да и дело с концом. Никто бы и не озаботился узнать, почему провинциальный следователь на пару дней слёг с мигренью. Но я смиренно отправился на Хлябь, и только здесь — только здесь, Фигаро! — я, наконец, вдохнул полной грудью. Как только разум начинает жить для тела, тело немедленно превращается в дикого необузданного кадавра, пожирающего всё вокруг, а под конец и сам разум. Сон разума порождает чудовищ, Фигаро, но это ещё полбеды; он порождает чудовищ сонных, вялых, жирных и расхристанных, не чудовища, а смех один.

— Да уж, то ли дело снежные львы.

— Именно! Именно, и давайте не иронизировать! Это великолепный, прекрасный, я бы сказал, эпохальный эксперимент! Жаль, не мой — всю эту лавочку со сверхразумом придумал Мерлин и его компания сотни лет назад, но ведь какой опыт! Какой! Конфетка! Он прекрасен даже с технической стороны, а уж детали реализации! Принудительная эволюция сознания — каково, а? Научная когорта Мерлина хлеб не даром ела, и я надеюсь, что когда-нибудь разработаю метод, который, наконец, позволит без помех перемещаться в пределах Белой Башни… Ах, Белая Башня! Князь Дикий далеко не идиот; он очень быстро понял, что Артур-Зигфрид не создавал Белую Башню сам, а использовал некие нереально продвинутые технологии на грани магии в самом её сказочном понимании, но где он их взял? Вот вопрос на миллиард империалов. И я думаю — я почти уверен — что Квадриптих притащил это всё из неких смежных пространств, альтернативных реальностей, иных сфер, называйте, как вам больше нравится. Получи мы эту технологию — я имею в виду, технологию подобного перемещения, позволяющую попадать туда, куда отправлялись Мерлин с компанией — вы представляете, чего мы могли бы достичь? Да всего вообще.

— Мир бы вы в труху разваляли, вот было бы ваше главное достижение, — пробурчал Фигаро. — Не со зла, так эксперимента ради.

— А кто вам сказал, что мы бы ставили опыты в этом мире? Нашли бы такой, где… ну, не знаю, травка и коровы… Ладно, можно даже без коров: камни и песок. И вот там-то… — Метлби махнул рукой. — Хотя ладно вам, чего уж. Понимаю. Вы говорите об опасности знания — старый спор, а у меня сейчас слишком хорошее настроение, чтобы прыгать в его болото. Лучше я закушу вот этой рыбкой… м-м-м-м-м, божественно. Тает во рту. Обожаю лососину, но, чёрт, мне, если честно, уже хочется простого речного толстолоба из речки Зловонки. Или карасей на сковороде… Видите, Фигаро, тело, эта скотина, к которой мы привязаны, крайне придирчиво и избалованно: лососина надое-е-е-ела, икра красная надое-е-е-ела, хочу того, не знаю, чего. А надо на это тело боксёрские перчатки, и на тренировочный ринг на день-другой. Или на беговую дорожку. Или в пещеру — аскезой его! Медитацией! Хлеба ему с водой! А не лососины, блин… Кстати, возьму-ка я ещё вот этот кусочек, уж больно он аппетитно выглядит… М-м-м-м, потрясающе. А теперь нальём…

— И всё же. — Анна закурила одну из своих тонких мятных сигареток, выпустив струйку дыма в бескрайнюю звёздную стынь. — Неужели, будучи учёным, магистром, да и просто весьма неглупым человеком, вы, Метлби, не понимаете всей опасности того, что делает князь со своей учёной бандой?

— Бросьте. — Магистр, усмехнувшись, махнул ладошкой. — Вы обвиняете меня в том, что я не осознаю опасность науки? Но это чушь, простите. Любое знание само по себе абсолютно безопасно. Опасность в другом: за последние сто лет мы совершили научно-технологический рывок, который ранее занимал тысячелетия, но при этом так и остались людьми. Наша социальная, моральная, если вам угодно, эволюция просто перестала успевать за техническим прогрессом. Вот в чём опасность, а вовсе не в знаниях, науке или чьих-то мелких шалостях с перпетуум мобиле или квазиматематикой.

— То есть, вы тоже считаете, что эволюцию человека нужно немного… — Фигаро покрутил в воздухе пальцем.

— «Тоже»? А кто ещё, позвольте полюбопытствовать, так считает?

— Ну… — Фигаро понял, что ляпнул не подумавши, но очень быстро нашёлся. — Квадриптих, например. Вы же сами сказали, что этот эксперимент с искусственной эволюцией их рук дело. Выходит, Мерлин и его научная когорта тоже думали о том, чтобы, так сказать, отодвинуть человека подальше от обезьяны.

— А, ну да, само собой. Более того: поскольку те кусочки информации, что нам удалось добыть, показали прекрасный результат, то, надо понимать, у Квадриптиха всё получилось, но… Но вот мы сидим здесь, пьём мухоморовку и лопаем всякие вкусности, а не бороздим Космос в виде единого чистого сознания, или чего-то в таком духе. Почему? А я думаю вот что: Мерлин и компания очень быстро поняли, что вытравить из человека человеческое, конечно, можно, да только к чему это приведёт? К ликвидации человечества? Хорошо, допустим, некоторые учёные колдуны — а в последнее время всё больше инженеры — говорят так: со временем мы покинем Землю и отправимся к звёздам. Этот посыл воспринимается вполне нормально, вроде как переезд в другой дом или город: ну, улетим мы на Луну или, не знаю, на Марс, которым бредит этот… ну как его, блин… фабрикант из Североамериканских Британских… Пилон, кажись… Ну, не важно. Суть в том, что это мало что изменит; ну, будет следователь ДДД Фигаро лопать марсианских лобстеров на берегу красных морей. Расстояние само по себе не пугает. Но если взять, скажем, человек, эдак, миллион, да и превратить их в существа сверхразумные, богоподобные, что в итоге брезгливо развернутся, и покинут Землю-матушку, навсегда растворившись в вечности? А? Чувствуете? Совсем другое дело. Совершенно иначе воспринимается. Почему? Да потому, что эти существа будут уже не людьми, а для человека расстаться со своей драгоценной человеческой природой, со своим естеством равносильно смерти. Хотя это и не смерть, а, скорее, совсем наоборот…

Где-то в ночном лесу завыл волк; обычный серый волк, коим несть числа, и его протяжная тоскливая песня эхом покатилась по залитым звёздным светом холмам, по вершинам вековых сосен — простой и чистый звук, пробуждающий где-то глубоко под сердцем тягучую ностальгическую память о доме.

«Дом, — подумал Фигаро, — где, интересно, мой дом? Родительский-то давно покинут; папенька перебрался в Старые Колоды, а там, как водится, кого-то обмишулил, да и скрылся в неизвестном направлении. Кто-то говорил, что уехал на север — ха! Забавно будет встретить его здесь, среди местных трапперов или, к примеру, в шахте. Хотя Фигаро-старший, скорее, обосновался где-нибудь в Лубище или в Старозёрье, где успешно впаривал заезжим охотникам из Столицы «уши вендиго» (крашеный медведь) или «безоар баюна» (мутный топаз, коим не было числа в тамошних реках). Не может папенька кого-нибудь не обжулить, натура такая. Ну да Эфир с Небом ему судьи, да был бы жив… А дом… Да хоть бы и в Нижнем Тудыме. Там у меня дом, настоящий дом — вот ведь! Правда, я был-то в нём всего раза четыре, рассказывал строителям, где сносить стену и чтобы не трогали древние резные панели на стенах, которые прораб дал команду заклеить ужасными обоями в цветочек. Хотя мне и у тётушки Марты жилось неплохо. Вернуться, что ли? Она, думается, будет рада. Вот только мир спасём, и сразу вернусь… Чёрт, ну вот не моё это — спасение мира, совершенно не моё. Если так подумать, то я тут всего-то по двум причинам: в моей крови почему-то проявился Договор Квадриптиха, и теперь я — мишень для ужасающего Другого существа, да и Орб Мерлина на моём пальце. И хорошо. Хорошо, что вокруг такие сильные, умные и смелые люди: Анна, Мерлин, Френн… Даже Метлби, дери его старый пёс — где ещё найдёшь такого магистра? Да он Стефану Целесте сто очков форы даст… Ну, ладно, допустим, не даст, но на уровне так точно. А князь Дикий, а Белая Гвардия, а бравый капитан Швайка? Среди таких титанов я просто теряюсь, и я рад этому. Отыграть бы поскорее свою маленькую роль, и вернуться в Тудым. На рыбалку! Вот что я сделаю перво-наперво: отправлюсь на рыбалку! Вытащу Гастона — кстати, где он сейчас? — да плевать, достану хоть из под земли; Мерлина, вон, попрошу, и пойдём в лес на тот самый пруд, где нас когда-то напоил прекраснейшим самогоном мужичок из Топкой Пали. И всё будет хорошо»

Вдалеке опять завыл волк, но в его вое уже не слышалось тоски; так сонно лает ночью сторожевой пёс — порядку для. Треснула в костре шишка, взвилось лихое пламя, лизнуло небосвод и лёгкий ветерок унёс искры прочь, туда, где под звёздами стайка лесных духов неспешно летела подобно лёгкому прозрачному облаку из ниоткуда в никуда. Фигаро чувствовал, что засыпает, но совершенно не противился этому; к тому же следователь знал, что после мухоморовки зачастую бывают очень занятные сны.