Следователь, Демон и Колдун

Неожиданные союзники

…Вынырнув из сумбурного сна, где он пытался изловить таящуюся в его тудымской комнате копчёную воблу, Фигаро первым делом почувствовал тепло.

Тепло было приятным; оно окутывало со всех сторон, тонкими веретёнами проникало в мышцы, расслабляло и умиротворяло, создавая ощущение уютного кокона, который не хотелось покидать. Тепло пахло свежим хлебом, печёной картошкой и чем-то неуловимо-знакомым, но тоже крайне вкусным.

Следователь открыл глаз (для начала, решил он, хватит и левого). Это получилось и даже очень, не принеся с собой жуткой головной боли и желудочной мути, которые, по уму, должны были неизбежно настигнуть Фигаро после вчерашних возлияний с капитаном Швайкой. Что было странно, но следователь, всё-таки, решился и открыл второй глаз.

Картинка покачалась туда-сюда, и, наконец, сфокусировалась. Фигаро лежал в огроменной кровати, накрытый толстым одеялом забранным в панцирь до каменности накрахмаленного пододеяльника; спина растекалась на чём-то невидимо-мягком, а перед глазами в маленькое окошко лился жидкий серый свет (по урчанию в желудке следователь понял, что уже вечер, а, стало быть, он преспокойно продрых весь день).

— Фигаро! — раздался откуда-то издалека голос Артура, — Я знаю, что вы проснулись! Хватит валяться, работник невидимого фронта! Еда на столе.

Удивительно, но в просторной избе, которую следователю и инквизитору выделили на временный постой, удобства размещались не во дворе, а в своеобразном маленьком сарае, соединенном с основными помещениями деревянным коридором с дверью. Сам же санузел вмещал в себе туалетную кабинку, рукомойник и немалых размеров чугунную ванну за занавеской. Более того: горячую воду можно было в любой момент довольно быстро получить, растопив небольшую буржуйку в углу (печка прогревала не только туалетную комнату, но и медный змеевик). Это было остроумно придумано, вот только, подумал Фигаро, печку требовалось постоянно топить, иначе все трубы размёрзлись бы к едрене фене в мгновение ока.

Он умылся, степенно побрился, посетил туалетную кабинку, вымыл руки, немного подумал, решив, в конце концов, что ванную можно принять и позже, и проследовал в избу, где в просторной горнице Френн уже раскладывал по тарелкам варёную в кожуре картошку. Инквизитору приходилось ютиться на маленьком столике у печи; всё остальное пространство Артур уже заполонил деревянными ящиками, которые сейчас, увлечённо сопя, вскрывал, извлекая на свет божий разнообразные хитрые устройства с лампочками, пучками разноцветных проводов и циферблатами, тут же соединяя всё это между собой.

Фигаро вздохнул: вмешиваться в этот процесс не было никакого смысла, равно как, впрочем, и приглашать условно-материального Артура-Зигфрида за стол. Поэтому он плюхнулся на широкую скамью, пожелал инквизитору приятного аппетита и принялся исследовать, что же, помимо картошки, Небеса послали им на пропитание.

Сетовать на Небеса не приходилось: к картошке прилагалось блюдце с топлёным маслом, фарфоровая солонка, крепкая гранёная перечница, розетка с мелко рубленным свежим укропом («а вот и зелень», — подумал следователь), плетёная корзинка, где глянцевито блестели бочковые огурчики, деревянный круг размером с маленькое колесо, щедро устланный тонко нарезанной бужениной, а также тем, что Фигаро на первый взгляд определил как бастурму. На отдельной тарелке лежала щедро присыпанные тмином жареные стейки лосося.

Френн пожал плечами, и, безапелляционно указав вилкой на всё это великолепие, сказал:

— Извините, Фигаро, но у меня от консервированной жратвы и железнодорожной кухни скоро заворот кишок случится. Так что не обращайте внимания на количество и давайте, налегайте, не глазейте. Не на выставке.

— А откуда, собственно, всё это взялось? — Следователь, которого не нужно было просить дважды, положил себе на тарелку рыбный стейк покрупнее, переломил фонтанирующую паром картофелину и, щедро её посолив, отправил в рот, тут же охладив огурцом. — Артур наколдовал?

Призрак только фыркнул, раздраженно распушив усы.

— Нет, — Инквизитор поперчил кусок буженины и аккуратно разрезал ножом картофелину на четыре красивые четвертушки, — это Швайка. Прислал утром с посыльным. Как говорится, от хозяина дорогим гостям. Там еще два баула; кое-что пришлось выставить на холод… Кстати, наш бравый капитан явно знает толк в выпивке. Я проснулся в шесть утра — ну о-о-о-о-очень уж понадобилось в нужник — и голова почти не болела. Слабость только, но в нашем-то возрасте…

— Да, — Фигаро переключился на рыбу, оторвав от стейка ароматную хрустящую кожицу, — капитан, похоже, знает о хорошей выпивке всё. У меня даже прошел не покидавший меня последний месяц нервический тремор. Ну, насчёт того, что весь мир может немножечко накрыться медным тазом. Кстати, Артур…

— Можно и без «кстати». — Призрак презрительно скривил губы. — Пока вы пьянствовали как три сапожника, я, между прочим, занимался важными делами.

— Строили Обсерватор? Отправили на поиски Лудо отряд Демонов-Сублиматоров?

— Берите выше, Фигаро. Я думал. Преполезнейшее занятие, к которому я вас всё никак толком не приучу — вам бы всё пожрать… А ну-ка, расскажите мне, почему в этой местности использование Обсерватора не имеет смысла?

— Ну, — следователь отправил в рот второй огурчик — восхитительно маленький и хрустящий — потому что здесь аномалия. Эфирная. И Обсерватор, скорее всего, работать не будет.

— Верно. Но это так, вопрос на троечку. Вы правы: я не могу сканировать Эфир, так сказать, на глубину. Но я могу улавливать общие течения внутри единой структуры аномалии. Ну, вроде как… Чёрт. Вот представьте себе океан, например. Я понятия не имею, что там, в глубине, но я могу видеть волны, смерчи над водой, где вода поспокойнее, а где, напротив, штормит. И возле этой самой Белой Вершины чёрт знает что творится, Фигаро. Там Эфир насилуют во все щели; на поверхность поднимаются такие конфигурации, что у меня ум за разум заходит. Я абсолютно ничего не понимаю, но… где-то я подобные извращения уже видел… — Артур закусил губу и хмуро уставился в пол. — В общем, Фигаро, думаю, что Лудо действительно там. Дело за малым — отправится на Белую Вершину. Ерунда — полста вёрст по прямой. Дожёвывайте и одевайтесь, пойдём попутку ловить.

— Нет, господа, — Первый администратор Фольк покачал головой (газовые лампы загадочно перемигнулись, отразившись от его лысины), — нет, нет и ещё раз нет. Транспорта способного доставить вас к Белой Вершине нет. Да и, честно сказать, никогда и не было.

— Эт правда, — Второй администратор Фольк стряхнул сигаретный пепел прямо на затоптанный пол и мгновенно прикурил от окурка новую сигарету. — Поезда туда не ходят. Грузовики, впрочем, тоже.

…Это место носило витиеватое название «Логистический центр №2 Королевского Ремтехгеопроекта» и располагалось на пятом этаже единственного высотного здания на дне небольшой котловины, со всех сторон окруженной заметёнными снегом широкими ремонтными ангарами и метеорологическими вышками с флюгерами-пропеллерами и выцветшими на солнце полосатыми «носками» конусов-ветроуказателей. Из маленького окошка кабинета (на подоконнике хмуро боролась за жизнь потрёпанная герань в горшке с отколотым краем) виднелось только заснеженное железо, да где-то вдалеке темнели на горизонте мрачные горы.

Братья-близнецы Фольки встретили гостей не прыгая от радости, но, в целом, довольно радушно (Фигаро подозревал, что им просто хотелось поглазеть на живого инквизитора; насчёт своей скромной персоны следователь особых иллюзий не питал). Их усадили на диванчик, предложили кофе, сигару и пирожное — одно на двоих. Кофе оказался неплох, а вот пирожное имело такой вид, как будто кто-то из близнецов случайно обнаружил его валяющимся под стулом. Ну, или забыл в дальнем ящике стола месяца на два.

Первый администратор снял со стола кофейник, переставив его на обшарпанный несгораемый шкаф «Мануфактории Брока», рывком сорвал со столешницы замызганное полотенце, судя по всему, заменявшее скатерть, и инквизитор со следователем увидели придавленную толстым стеклом топографическую карту — весьма недурственную. Тут были и указания высот, и отметки перевалов и даже какие-то квадратики с ажурными подписями «ох. дом. Стоянка-5»

— Смотрите. — Фольк-первый ткнул пальцем в стекло. — Вот Ледяная Кальдера, ну или просто «Кальдера». Там алмазы, золото, никель, бокситы и еще бог весть что — задолбаюсь перечислять. Минеральная сокровищница. Вышки, пулемёты, собаки, проволока под током и прочие прелести режимного объекта. А вот это — палец Первого администратора сдвинулся немного левее, уткнувшись в жирно наведённую красными чернилами кривую линию — основная дорога. По ней туда-сюда катаются грузовики-вездеходы. Понятное дело, с охраной. Вы про наших «снеговиков», небось, уже знаете?

— Наслышаны. — Кивнул следователь. — И что — сильно досаждают? Грузовикам-то?

— Не, — Второй администратор махнул рукой, — грузовикам не особо. Особенно после того, как колдуны с Белым отрядом их погоняли. Так, налетят, поморозят, страху нагонят, да и уберутся восвояси. Но в самой Кальдере всё равно опасно. Появиться эти штуки могут в мгновение ока, атакуют они тоже молниеносно и так же молниеносно смываются. Так что потери среди персонала имеем, факт. Ну ничего, колдуны уже занимаются. Дадут Небо и Святый Эфир, найдут управу на эту погань.

— А волколаки?

— А что нам волколаки? — Второй администратор пожал плечами, допил кофе и бросил в пустую чашку окурок. — За охранный периметр они не пролезут — пробовали как-то на пулемёты идти, так больше не пробуют. Да и грузовику они не помеха — на траки намотает и всё. Нам от волколаков ни холодно, ни жарко, это бродячий люд от них страдает — старатели, картографы да геологи с охотниками. А вот ледышек этих повывести — это да, это хорошо бы.

— Да, так вот. — Первый Фольк постучал ногтём по карте, — Вернемся к нашим баранам. Кальдера — по сути, огромаднейшая дырка в земле. Навроде естественного карьера. Даже похожа: кольца-ярусы и замёрзшее озеро на самом дне. Вокруг Кальдеры скалы — довольно крутые и неприятные. Не из тех, что с верёвкой да альпенштоком пройдешь. А сразу за скалами — обрыв и трещины в земле. Очень похоже на ледяные зубы. А вот тут — палец Первого администратора сместился к краю карты, — Белая Вершина. По сути — просто высокая гора одиноко торчащая у подножья очень старого, почти слизанного в ноль хребта. Вокруг лес. Места эти хорошо исследованы и картографированы, но — и в этом весь фокус — дорог там нет. Во всяком случае, таких, по которым бы прошёл вездеход.

— Так что ежели вам туда прям вот кровь из носу надо, — подал голос Второй администратор, — придётся вам брать сильно правее Кальдеры, спускаться к Белому морю, а затем вон там, у лесочка, забирать левее через горы — они невысокие, пройти можно. Я-то знаю; там шахты когда-то были, ну а я в них начальствовал по-мелкому. Места не то чтоб сильно дикие. Но без проводника не пройдёте.

— Мдам-с… — Фигаро потёр подбородок, недоверчиво разглядывая карту. — И где мы найдём такого проводника?

— О, проводников полно! Геологические группы, трапперы, старатели… Даже есть такие, кто в старые шахты лезет — думают, болваны, что там еще серебро осталось. Но, как сказал когда-то известный красный командир, «…есть, Петька, один нюанс…»

— Никто с нами сейчас не пойдёт. — Мрачно произнёс Френн. — Потому что днём «снеговики»…

— …а вечером, сталбыть, волколаки, ага. Всё вы, сударь, поняли в лучшем виде. Нет, если вы, конечно, расщедритесь, то, может, и найдется какой-нибудь жадный психопат. Но я бы не гарантировал. Еще кофе?..

— Мда, — следователь сплюнул в снег и глубоко затянулся из своей любимой вишнёвой трубки — приехали, называется. Близок, как говорится, локоть… Полста вёрст по прямой… Артур, а если и взаправду лётом?

— Можно, — ответил старый колдун откуда-то из воздуха, — но подумайте вот о чём: мне понадобится создать защиту от холода, поставить колебательный контур, чтобы компенсировать постоянные эфирные всплески этого региона, и, если мы полетим днём, вероятно, придётся сражаться с ледяными элементалями.

— А если ночью?

— А где гарантия, что ночью нами не заинтересуется какая-нибудь другая местная няшка? Мантикора, там, или Нелинейная Гидра?

— Я понятия не имею, что такое «няшка», но вы же Мерлин Первый.

— Можете льстить сколько угодно, я на это не ведусь… Так вот: отправиться по воздуху описанным вами способом мы, конечно, можем. Но в эфире это будет выглядеть как… Гремучим набатом, фанфарой кипучей пробил жирный Фигаро тёмные тучи!

— Я не жирный.

— Но и не тупой. Во всяком случае, не настолько, чтобы не понять, о чём я говорю.

— Я понял. Вы имеете в виду, что мы станем крайне заметным объектом в эфире. Ну и что с того? Мы же всё равно хотим встретиться с Лудо. Так какой смысл прятаться?

— Фигаро, — голос Артура преисполнился бесконечно терпеливыми интонациями, — мы думаем, что там, на Белой вершине мы найдём старину Лудо, либо следы его пребывания. Я — и у меня есть веские основания так полагать — почти уверен, что Лудо там. Но на самом деле мы понятия не имеем, что за хрень там творится. И с чем нам придётся столкнуться. А если вы опять корчите из себя инвалида умственного труда, то либо предъявите справку из психдиспансера, либо сделайте то, что умеете лучше всего: включите интуицию, которая, хвала Небесам, развита у вас неплохо. Лично мне не хочется бежать туда сломя голову и орать «Лу-у-у-у-удо-о-о-о-о-о, дра-а-а-а-а-а-атути-и-и-и-и-и!»

— Да, предчувствие дрянское, — признался следователь. — Ну, хорошо, давайте по земле. Отсюда вопрос: мы без проводника не обойдёмся? Зуб даю, что вы, Артур, ту карту скопировали.

— Вот видите, я же говорил, что с интуицией у вас лады… Более того: я даже не стану вас ругать, потому как мысль переться туда без проводника тоже мелькнула у меня в голове — каюсь.

— И что же отвратило вас от этой идеи?

Раздался мелодичный перезвон, и перед Фигаро с Френном в воздухе вспыхнула точная копия карты показанной им близнецами Фольк.

— Как ни крути, но если мы возьмем за основу маршрут предложенный нам Фольками, то это, примерно, раза в три дольше, чем просто по прямой. И идти придётся по бездорожью. Сколько, по-вашему, времени это займёт?

— Эм-м-м-м… От двух до трёх дней, я полагаю.

— Забавно, но да. Ваша оценка, в общем, совпадает с моей: действительно, примерно трое суток. Днём и ночью, Фигаро, днём и ночью. Со стоянками на поесть и поспать. Улавливаете?

— Днём нам придётся разматывать пачками снежных демонов, а ночами — волколаков. Та ещё будет прогулка. Но вы же…

— Вот только не начинайте опять это ваше «новыжемерлин»! Да, я положу сколько-то там оборотней или «снежинок». Но что-то мне подсказывает — и эта догадка близка к уверенности — что их хозяева в таком случае очень быстро заинтересуются, кто же это так лихо шинкует их подопечных. Вам доводилось иметь дело с демонами-принцами, Фигаро? Мне — да. И я вас уверяю, что без долгого планирования и тщательной предварительной подготовки это стопроцентная повестка в гроб. Я-то выживу, а вот ваши бездыханные тела останутся красивыми ледяными глыбами стоять на каком-нибудь перевале, где раз в году бывает отряд пьяных старателей. Или вас сожрёт демон-волколак, и мой Орб будет лежать в лесной чаще в огромной вонючей куче волчьего дерьма. Может не надо?

— Нам нужен проводник.

— Нам нужен кто-то, кто хорошо знает те места, часто там бывает и может провести нас к Белой вершине тише воды ниже радаров. А на месте уже будем разбираться, что, куда и кого.

— Дело за малым, — Френн зевнул и отрешенно уставился в высокое безоблачное небо, — найти идиота, настолько жадного до золота, что он…

Дз-з-з-з-з-зынь! Дз-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-зынн-н-нь!

Звук, словно ложкой нетерпеливо колотили по подкове: глухой и нетерпеливый.

Следователь огляделся. Источником дребезжания оказался железный ящик на стене «Логистического центра №2» — тусклая серая коробка с раструбом переговорного устройства, похожего на масляную воронку и эбонитовой ракушкой наушника болтающегося на конце толстого чёрного провода.

Фигаро и Френн молча переглянулись. Инквизитор недоумённо пожал плечами, и следователь, с некоторым опасением приложив ледяной наушник к уху, нажав на рычаг, замыкающий телефонную цепь.

— Слушаю. — Сказал Фигаро в латунную воронку, чувствуя себя немного по-идиотски.

— Френн? Старший инквизитор Френн? — Голос на той стороне линии был мужским, но это всё, что по нему можно было сказать о собеседнике: треск помех буквально разрывал наушник.

— Эм-м-м-м… Нет, это Фигаро. Старший сле…

— …старший следователь Департамента Других Дел, я понял. Господин Фигаро, мне тут минуту назад брякнули на домашний братья Фольки. Говорят, вам нужен проводник до Белой вершины.

— Верно говорят. Но откуда…

— Один из Фольков сейчас смотрит из окна, как вы морозите задницы в курилке у корпуса транспортного управления. Все детали обсудим у меня дома. Приезжайте на Пушной заезд; мой дом самый большой, с красной крышей. Жду. И, да, — не давайте извозчику больше четвертака.

В наушнике щёлкнуло и тоскливо загудело. Следователь аккуратно повесил наушник на рычажок и повернулся к Френну, который, разумеется, всё слышал — телефонный аппарат вопил так, что его можно было услышать и на том конце улицы.

— Мдэм, — процедил Артур сквозь зубы, — слухи о нашем приезде как-то слишком быстро распространяются. Я-то думал, что тут медвежий угол похлеще Тудыма. А тут, мать её, цивилизация. Вот увидите, скоро заговоры пойдут. А потом нас попробуют ограбить в подворотне. Культурный центр-с!

— Интересно, кто это был? — Инквизитор нахмурился. — Фольки-то ему явно стучат за деньги, но я не думаю, что они стали бы информировать ссыльных колдунов. Эдак можно и на Швайку нарваться.

— Номер, с которого звонили, — Артур настолько обнаглел, что частично проявился визуально, и теперь полупрозрачным силуэтом парил в паре футов от земли, постукивая пальцем по носу, — принадлежит некоему Валентину Харту. В документах телефонной станции он обозначен как «господин Валентин Харт, владелец особняка «Запоздалое пристанище», административный адрес — Пушной заезд Номер первый». Аппарат не арендован, а находится в личном пользовании, а услуги местной телефонной компании проплачены на три года вперёд. Состоятельный господин.

— Ладно уж, — Френн махнул рукой, — поехали на Пушной заезд. А то всё равно глупо получается: этот состоятельный господин о нас знает, видимо, много чего, а мы о нём — нет. Да и делать-то один чёрт нефиг. К тому же скоро третий час, а я с утра ничего не ел. Стребуем с господина Харта хотя бы завтрак.

Извозчику, вопреки совету телефонного «господина Харта» от щедрот отсыпали полтину серебром. Это оказалось правильным решением: извозчик — дебелый усатый детина в засаленном меховом тулупе и простреленной картечью ушанке, от которой разило водкой, порохом и перцем, мгновенно стал очень словоохотливым, рассказав о «господине Харте» и Пушном заезде всё, что знал.

А знал, извозчик, как оказалось, не так уж и мало. Пушной заезд был, по сути, невысоким плоским холмом, который облюбовали состоятельные трапперы и вот уже почти две сотни лет строили там свои дома. Холм находился всего в двадцати минутах небыстрой езды от Рыночной площади и административного центра, но, в то же время, на приятном удалении от шумного вокзала, а с севера Пушной заезд защищало от ветра небольшое взгорье, поросшее густым лесом. В общем, место было козырное, как ни крути, и построить дом там мог только очень удачливый делец.

Валентин Харт был из удачливых. Будучи сыном ссыльного колдуна Харт тоже уродился колдуном, но рождение на Хляби не светило ему карьерой на Большой земле, поэтому Харт с Хляби никуда не торопился, а спокойно учился у своего папаши грамоте, да и колдовской наукой тоже не брезговал. Когда папаша Харта в возрасте ста с лишком лет отошёл в мир иной, перепив спирту и уснув в сугробе, Харт стал наследником небольшого состояния: не миллионного, но и не на сотню золотых. Деньгами он распорядился с умом: часть вложил в местные шахтные артели, а часть — в геологическую разведку.

Ему повезло: к двадцати годам он стал совладельцем небольшого золотого прииска. К тому времени, когда рудник исчерпался, Харт уже построил в Пушном заезде добротную усадьбу и стал гонять охотничьи экспедиции за мехами и всяческим диковинным зверьём, на чём поднял золота еще больше, чем на рудниках.

Обретаясь в молодости среди колдунов, пусть и ссыльных, Харт приобрёл манеры истинного джентльмена, широкий кругозор и эрудированность, а ко всему прочему был недурён собой, поэтому быстро обзавелся самыми что ни на есть полезными знакомствами в Столице, которую исправно посещал дважды в год, в межсезонье, когда охотничий промысел временно замирал. Именно в Столице он находил заказчиков, готовых платить за местных экзотических животных, а также их шкуры и чучела сумасбродно большие суммы. Таким образом, Харт оставлял с носом местных перекупщиков, что, в конце концов, стало вызывать у последних неподдельную ярость.

— Только это… — дойдя до этой части своего повествования извозчик понизил голос и воровато огляделся по сторонам, — вы, господа хорошие не удумайте, что я на благородного жентельмена наговариваю чего, да только говорят, мол, те перекупы, что на Харта обидку такую сильную заточили, что решили ему палки в колёса… ну, короче, погано такие ребята заканчивали. То уедет такой по делам, да и с концами, а то и вовсе пьяным под телегу попадёт. Оно, конечно, может, и случайность. Да только кто ж в здравом уме в это поверит… Да мы того, приехали уже!

Особняк «Запоздалое пристанище» действительно оказался «самым большим домом с красной крышей», но не более того. Крепкое двухэтажное здание из красного кирпича, покатая черепичная крыша, четыре каминные трубы, уютно пыхтевшие в безоблачное небо, надёжные ставни, способные выдержать любой ураган — настоящая охотничья усадьба, а не вот это ваше столичное «дорого-богато». Дверь гостям открыл разбойничьего вида смуглый усач в красном кафтане, отвесил короткий поклон и тут же, не потрудившись принять шубы или предложить кофе, отправил Френна и Фигаро на «…второй этаж вон по той лестнице, по коридору до упору, дверь с медведем, всего хорошего», после чего исчез с глаз долой, будто его ветром сдуло. Инквизитор со следователем переглянулись, Френн пожал плечами, и гости проследовали к лестнице — широкой, потемневшей от времени, чьи деревянные перила тускло сверкали лаком в дрожащем свете старомодных газовых ламп.

В коридорах было пыльно, пусто и тихо. Если тут и бывала приходящая горничная, то очень, очень редко. Некоторые плафоны закоптились до полной черноты, резные панели потолка кое-где разбухли от сырости, в углах пахло грибами, а валяющиеся тут и там на вытертой каблуками до блеска грязной ковровой дорожке бутылки придавали усадьбе некое сходство с воровским притоном. И запахи: густые, настырные: печёная картошка, плесень, гниющее дерево, ружейное масло.

«Дверь с медведем» нашлась быстро — обычная деревянная дверь, по обе стороны которой из стены торчали грубо вырубленные из дерева медвежьи морды. Фигаро постучал, и дверь сама по себе распахнулась, пропуская следователя и инквизитора в обитель простора и света.

Это была даже не комната, а настоящая охотничья зала: огромное панорамное окно-арка, из которого лился фонтан золотых лучей, игривыми радугами преломляясь в стеклянных шкафах и витринах, до зеркального блеска натёртый паркет, длинный стол, за которым могли бы свободно пировать человек пятьдесят, жерло невероятных размеров камина, шкафы с книгами, картины на стенах, но самое главное, конечно, чучела. Десятки, возможно, сотни чучел: пятнистые рыси, олени с ветвистыми рогами, волки, странная, немного похожая на обросшего к зиме пухом журавля птица с кривым клювом, стоящий на задних лапах низкорослый горбатый медведь с необычно широкими лапами и неприятно-длинными зубами, маленькие птички, похожие на меховые подушки…

Но дыхание от восторга у Фигаро перехватило вовсе не из-за всей этой красоты.

У самого окна, на специально выделенном низком постаменте, больше похожем на небольшую мраморную сцену, в потоке солнечного света застыло самое потрясающее существо, которое следователю только доводилось видеть.

О, он был заядлым охотником, ходившим и на кабана, и на медведя, и даже на кикимору (последнее, впрочем, вышло случайно), а еще — следователем ДДД, повидавшим много всякой Другой дряни, но зверь, гордо возвышающийся в розетке солнечных лучей (теперь Фигаро заметил, что оптический эффект добавляло несколько призм, хитро вмонтированных в пол и дробящих солнце на веера сверкающих радуг) задел некий глубинный эстетический нерв следователя, и Фигаро только и мог, что обалдевше приоткрыв рот медленно прохаживаться вокруг удивительного шедевра неведомого таксидермиста.

Чем-то это существо походило на мантикору, точнее, на тот идеализированный образ этой твари, который так любили изображать на своих гербах приближенные к Их Величествам Высокие дома: покрытое жемчужной шерстью могучее львиное тело, лобастая голова обрамлённая нимбом жесткой гривы, когтистые лапы (ударом такой, подумал следователь, можно было бы отправить в свободный полёт самого большого в мире медведя) и длинный хвост, заканчивающийся широким остриём, напоминавшим, однако, не мантикорье жало, а, скорее, лезвие палаша. Пасть существа была слегка приоткрыта, являя на всеобщее обозрение ряд внушительных зубищ, а к могучим бокам прижимались крылья — явно рудиментарные и неспособные поднять такую тушу в воздух. В глазницы создания неизвестный таксидермист вставил два грубо огранённых мориона, чья чернильная поверхность искрилась, но, в то же время, таила свой собственный загадочный внутренний мрак.

— Красавец, да? — раздался голос откуда-то сзади. Инквизитор и следователь синхронно обернулись.

Валентин Харт напомнил Фигаро некоторых фабрикантов из глубинки, что приезжали по осени на Чёрные пруды пострелять уток: одетый с иголочки (на Харте был великолепного покроя клетчатый твидовый костюм и сверкающие сапоги со шпорами — прошлый сезон «Осень» от Дома мадам Воронцовой), но, в то же время, явно умеющий не только позировать с антикварным ружьем перед фотомашиной. Ладони Харта были грубыми и мозолистыми, под пиджаком перекатывались крепкие узлы мышц, а левую часть головы перечёркивал жуткий шрам, проходивший через место где когда-то было ухо. Вместе с тонкими усами-стрелочками a-la Король Фунтик и франтовато оттенёнными тушью глазами шрам смотрелся экзотично и, должно быть, уложил наповал не одно женское сердце на столичных раутах.

Харт улыбнулся — улыбка вышла немного смущенной, словно это он ненароком потревожил жилище следователя и инквизитора своим нежданным визитом — и кивнул в сторону чудного зверя, сверкавшего белым мехом в перекрестье солнечных лучей.

— Здесь, на Хляби, мы называем их снежными львами. И поверьте мне, господа, охота на медведя по сравнению с охотой на эту тварь — просто ловля мышей жестянкой.

— Догадываюсь. — Фигаро чуть качнул головой в сторону одной из лап чудища. — Такая человека, небось, в блин с одного удара?

— Если бы только «в блин». — Харт вздохнул и откуда-то, словно из воздуха, достал уже зажжённую сигарету. — Медведь тоже сильный, уверяю вас, — траппер осторожно коснулся своего шрама, — однако же, не в одной силе дело. Во-первых, снежные львы летают. Не смотрите на размер крыльев — крылья это бутафория. Летают они используя колдовство. Для тварей Хляби это не уникальное явление, но когда на тебя летит такой вот красавец — неприятно. Во-вторых, они устойчивы к абсолютному большинству атакующих и парализующих заклятий. «Колкие путы» снежный лев разорвёт за две секунды, а шаровая молния от него просто отскочит как мячик.

— И как на такого охотиться? — Фигаро с опаской покосился на снежного льва, словно опасаясь, что он сейчас потянется, зевнёт и проглотит следователя к чёртовой бабушке.

— Вот так. — Траппер постучал кончиком пальца по небольшой кубической витрине, где под стеклом на бархатной подушечке покоился медный цилиндрик размером в палец. — Железные пули заговорённые на крови. Штатный боеприпас…

— … штатный боеприпас полевых работников ДДД. Вот только калибр здесь явно под винтовку.

— Точнее, под магазинный «Ли-Энфилд». — Харт кивнул; во взгляде траппера появилось нечто похожее на уважение. — Вы охотник, Фигаро?

— Да. Вот только на такого красавца я бы не пошёл. Ну, разве что, в танке.

— А со слаженным отрядом крепких профессионалов? Способных уложить снежного льва выстрелом в глаз с расстояния триста футов?

— Я, кажется, начинаю понимать, к чему вы клоните. — Следователь печально покосился на чучело горбатого медведя. — Эти ваши снежные львы живут где-то в районе Белой вершины?

— Точнее, в ней самой… Но, господа, где мои манеры! Прошу вас, раздевайтесь. Верхнюю одежду бросайте прямо вот сюда, на диванчик… Ничего-ничего, не стесняйтесь, вы не на королевском балу… А я пока распоряжусь накрывать на стол.

Настоящая замковая трапезная — Фигаро в жизни не мог вообразить, что когда-нибудь окажется в подобном месте. Подвальный зал, стены из дикого камня, тележные колеса, утыканные мерцающими свечами на крепёжных крюках у потолка, жарко растопленные печи, что через хитрую систему стенных пустот прогревали это немаленькое пространство («у-у-у-у-у-у», доносилось из стен, точно сонм призраков выводил в них пьяную заупокойную). Широкий и длинный дубовый стол в винных пятнах, изрезанный ножами — тут не вели великосветские беседы, а кромсали дичь, резали тёплый, только что из печи хлеб и ели, запивая горячее мясо холодным вином, настойками, наливками, и, конечно, густым янтарным коньяком в толстых бокалах. Над решёткой крутился на вертеле молодой поросёнок, стучали ножи по разделочным доскам, пахло чесноком, тмином и падающим на уголья жиром. Хлопали пробки — пусть вино подышит, а господам пока что принесли кружки в шапках пивной пены и поднос, где тончайше нарезанный бекон соседствовал с полупрозрачными ломтиками сала — для разгону.

— …вы совершенно правильно всё понимаете. — Валентин Харт сокрушенно покачал головой, отправляя в рот кусочек нежнейшего мяса. — Почти вся моя охотничья партия разбежалась кто куда, наплевав на все договорённости. Волколаки, «снежинки» — вот вся эта дрянь виновата. И никакими деньгами моих «храбрецов» назад не заманишь.

— Может, просто сумма маловата? Может, кто-то просто жадничает? — Френн, как всегда, был в своём репертуаре; похоже, въедливость инквизитора не могли перебить никакие обстоятельства вообще.

Харт, однако, не обиделся. Он расхохотался.

— Да если бы! Понимаете, господин инквизитор, мне жмотиться — толку ноль. Продав шкуру — одну лишь шкуру! — снежного льва, я могу два года безбедно жить на юге Лютеции. Рядовому охотнику из моей группы я плачу двести золотых империалов за один поход к Белой вершине плюс премия в сотню, если мы возвращаемся с добычей. По меркам Хляби это огромные деньги.

— А что, — Фигаро, наконец, высунул нос из пенных недр пивной кружки, — есть и не-рядовые? Особенные какие-то охотники?

— Конечно, — траппер кивнул и щелкнул пальцами. Из горячего тёмного воздуха тут же соткался низенький полный бородач с подносом, на серебряной тверди которого возлежал поросёнок — только что с вертела. — Разумеется, в моей команде есть и особенные охотники. А именно — колдуны. Точнее, сейчас остался только один — остальные разбежались. И тут ведь какая штука с этими колдунами: с одной стороны, добраться до Белой вершины без помощи мастера Других наук — всё равно, что пытаться сплавиться по Ниагарскому водопаду на одноместной байдарке. Шанс есть, но я бы на такого смельчака не поставил. С другой стороны, услуги колдунов здесь, на Хляби, крайне, крайне дороги. Я бы сказал, до невменяемости дороги… Однако же, позвольте себе немного отвлечься на этого великолепного свина. Мой повар, в отличие от некоторых господ, имеющих наглость называть себя охотниками, своё жалованье получает не зря.

Следователя в таких делах никогда не нужно было упрашивать дважды, да и инквизитор с утра успел порядком оголодать, поэтому поросёнка (он действительно оказался выше всяческих похвал) растерзали буквально минут за двадцать. После этого на столе тут же организовалась бутылочка красного сухого, и разговор потёк более обстоятельно.

— Так вот, — Харт промокнул губы салфеткой, — ссыльным колдунам за пределы Снежного лога ходу нет. Да, внутри у них там раздолье, и живут наши колдуны не бедствуя, но это просто золотая клетка. Выставишь нос слишком далеко наружу — здравствуйте, капитан Швайка. А колдунов, которые тут не на государевой службе — кот наплакал. Год здесь проторчал — потом, считай, пару месяцев не колдун. Так, валяешься на Большой земле, в себя приходишь. А трапперам колдуны нужны. И геологам нужны. И старателям. Да вообще всем, кто хочет отойти от обжитой Хляби дальше, чем на четвертушку версты. Потому что в тутошних лесах такое водится, что иногда без колдуна ну вот совсем никак. Наши чароплёты, не будь дураки, этим пользуются и цены за свои услуги ломят такие, что через год уезжают отсюда в парче и золоте.

— Я же говорил вам, Фигаро, — Френн грустно потупился, — что гонка за карьерой не приносит денег от слова «совсем». Вот куда, оказывается, нужно было ехать — на Дальнюю Хлябь. А не посылать сюда нашкодивших колдунов, дабы они тут чаи гоняли.

— Так-то оно так, — Харт усмехнулся в усы, — да только выжить здесь — непростая задача. Думаете, колдуны-сопровождающие в походах за обжитые территории плевками шишки сбивают? Э-э-э-э, не-е-е-е-ет, господин инквизитор, они там постоянно ухо востро держат. Нужно знать местные тропы, аномалии, где и когда какая чудь напасть может и еще кучу всякой всячины. У нас тут как раз то самое место, где за одного битого десять небитых дают. Но сильные колдуны нужны всем. Вне зависимости от опыта.

— …что постепенно подводит нас к сути вопроса. — Фигаро сделал глоток вина, покатал на языке, с удовольствием проглотил (вино было во всех отношениях недурственное) и полез в карман за трубкой. — Как я понял, вы хотите, чтобы мы с господином Френном сопроводили вас и ваших людей до Белой вершины.

— Совершенно верно, уважаемый Фигаро. Мой отряд, так уж вышло, уменьшился в пять раз, будь неладны волколаки и хреновы «снежинки». Колдун у меня хорош, но, скажем так, немного не вытягивает по силе. Вы, наверное, уже знаете, что местные считают меня самого колдуном. Это неправда, увы. Я чародей, пусть и, спасибо покойному папеньке, неплохо подкованный теоретически. И потому помощь колдунов, что прошли подготовку в таких замечательных организациях как Департамент Других Дел и Инквизиция будет мне очень и очень кстати.

— Вы уже были у Белой вершины после… ну, после того, как началась вся эта катавасия с элементалями и оборотнями?

— Был. — Траппер поджал губы. — Это стоило мне двух хороших парней, да и я сам чуть… но не будем о грустном. И причиной трагедии стал вовсе не снежный лев, а простой лешак-шатун, задери его мамку старый чёрт! Среди скал, вдали от леса, средь бела дня. Я бы сам не поверил, расскажи мне кто о подобном. Но — Дальняя Хлябь, господа. И этим всё сказано.

— А нельзя ли… Ну, подождать, пока активность «снежинок» и волколаков сама собой не пойдёт на спад? Ведь понятно же, что происходящее — следствие какой-то аномалии. Ну и к бесу её. Возьмите паузу. У вас что, контракты горят?

— Контра-а-а-а-акты! — Харт презрительно махнул рукой. — Контракты это счастье: заплати неустойку, да и знай себе почитывай книжечки перед камином пока пыль не уляжется… Нет, господа, всё гораздо хуже: я связан не контрактами, а обещаниями. В великосветском, мать его, обществе, это куда хуже любого контракта. Среди придворных колдунов шубы из шерсти снежного льва — последний вопль моды. Не пачкается, не изнашивается и сохраняет способность рассеивать заклятья. Так что выбора у меня особо нет. И тут появляетесь вы. Более того: вам нужно на Белую вершину! Я был бы просто идиотом, если бы не воспользовался таким случаем… Видите, господа, я от вас даже ничего не скрываю — в таком я отчаянии. — Траппер развёл руками. — Задавайте любые вопросы, я к вашим услугам.

— Сколько времени занимает пусть до Вершины?

— Чуть больше двух дней пешего хода. С ночёвками на охотничьих стоянках. И пусть вас не смущает название: это крепкие дома с печами, надёжными засовами и защитными амулетами. А, еще там есть запираемые бойницы в стенах, колодец в подвале и запас продуктов на крайний случай. Не дом, а настоящая долговременная огневая точка. Ну, и, конечно, у нас с собой будут сигнальные ракеты.

— Насколько вообще опасна дорога?

— Не стану врать — опасна. Это Дальняя Хлябь, господа. — Харт махнул рукой куда-то в темноту, и пустую винную бутылку в мгновение ока заменили на полную. — Тут опасно всё, начиная от погоды и заканчивая местными Другими. Плюс постоянно меняющаяся обстановка: одну и ту же дорогу здесь невозможно пройти дважды совершенно одинаково. Говорят, далеко на севере есть зоны вечной тьмы, где искажается само пространство, и обитают существа, которых невозможно даже описать, находясь в здравом рассудке, но я там не был. Не исключаю, что всё это просто досужие выдумки местных дурачков, нахлебавшихся водки и пугающих друг друга жуткими историями. Однако то, что иногда экспедиции возвращаются из дальних походов совершенно обезумевшими — факт. Поэтому я не рискую, точнее, стараюсь рисковать по минимуму. Мои отряды всегда работают только в хорошо известной и картографированной местности, они состоят из опытных трапперов и отлично вооружены.

— Железные пули зачарованные на крови… — Фигаро поцокал языком. — Вы заказываете их у местных колдунов?

— Ну не в скобяной же лавке покупаю. Наши колдуны — которые ссыльные — народ не больно разговорчивый, но до торговли очень охочий. Золото, им, судя по всему, без надобности, но вот притащить им из снежных пустошей редких мхов или набрать в шахте минералов — это да, за такое они платят щедро. Эликсиры, амулеты, палочки волшебные… ну, эти… как их… концентраторы. И, конечно, пули. Только дерут три шкуры: за магазин к моему «Энфилду» — а у меня, между прочим, калибр посерьёзнее, конечно, да только отъёмник всего на пять патронов — пришлось отвалить две бухты золотого кабеля в несгораемой оплётке. А он тут на дороге не валяется.

— Как по-вашему, — Френн закурил одну из своих тонких сигареток, и выпустил в потолок струйку дыма, — чем ссыльные колдуны занимаются у себя в Снежном Логе? Я тут уже столько всего наслышался: и заговоры они там готовят, и побег замыслили…

— Куд-у-а-а-а-а? — Харт расхохотался. — Куда побежишь, если на Хляби столько лет отсидел? На Большую землю? Коров пасти? Не плетут они там заговоров, господин инквизитор. Конечно, заговоры это больше по вашей части; вам виднее. Но знаете, что я думаю? Торгуют они там вовсю, спекули проклятые, разводят королевские министерства на деньги и вообще всячески выдуривают себе всякое-разное для сладкой жизни. Чтобы, значит, жить себе поживать как раньше, на Большой земле, только с еще большим шиком. А то, что туману вокруг своей деятельности напускают, так это знаете, зачем? Для репутации. Вот приедет к нам, например, инквизитор Френн и ну чинить проверку: показывайте, подлецы, лаборатории тайные, да демонов в клетках! Роет, роет инквизитор, и в итоге находит от бублика дырку. Ну и пишет потом в Столицу доклад: «не обнаружено, не найдено, пресекать не пришлось». У колдунов наших от этого репутация крепнет, и после такого визита они еще лет пять могут тут барыжить своим колдовским барахлом без зазрения совести… Опять же, повторюсь: я в ваши дела не лезу, господа. Но поверьте моему опыту: заговоры да тайны не там, где заговорами над забором смердит, заговоры там, где о них и не помышлял никто.

— И вот тут вы, господин Харт, попали в точку. — Инквизитор довольно пыхнул сигареткой. Как говорят за Великой Стеной, «перед прыжком тигр не шумит»… Хотя, если честно, колдуны эти ваши меня не особо интересуют. Хватит с меня колдунов. Всю жизнь вокруг одни только колдуны с подмоченной репутацией. У меня уже рефлекторное желание арестовывать их всех подряд… Вот, к примеру, рядом сидит почтенный господин Фигаро и пьёт вино. Так что вы думаете: я уже мысленно вижу его в кутузке.

— М-м-м-м… Я всегда знал, что могу рассчитывать на вас, Френн.

— К вашим услугам… Но что вы имели в виду, когда говорили, что эти ваши снежные львы живут прямо в Белой вершине? Вы хотели сказать, «на Белой вершине»?

— Нет, господин инквизитор, именно что «в». — По лицу Харта пробежала тень, словно траппер внезапно вспомнил что-то плохое. — В горе, в пещерах живут эти твари. В сами пещеры соваться — самоубийство; там настоящий лабиринт. Зато тепло — геотермальные источники. Думаю, снежные львы поэтому и облюбовали те пещеры — из-за естественного обогрева. Но вы не бойтесь: мы в пещеры не полезем. Подкараулим тварей снаружи. А, да на месте всё объясню. Ваша задача — сопровождение моего отряда, за охоту вы не отвечаете, это уже наше дело.

— И когда мы отправляемся в путь?

— Ваше «мы» мне нравится, господин Фигаро. — Харт заметно повеселел. — Отправляемся послезавтра на рассвете. Очень советую запастись всем необходимым, взять с собой горячительного, пакеты первой помощи и хорошо выспаться перед походом. Первая часть пути лёгкая, а вот вторая — придётся долго подниматься в гору. Склон не крутой, но страсть какой отвратный — под снегом то камень, то лёд и всё острое как бритва. Поэтому перегружать рюкзаки тоже не советую… А, и плата за сопровождение вам, господа, не полагается. Вы охраняете мой отряд, я работаю у вас проводником. Всё честно-с…

— И что вы, Френн, думаете об этом Харте?

…изба выделенная инквизитору со следователем капитаном Швайкой принимала обжитой вид с фантастической быстротой: на подоконниках и тумбочках валялись артуровы паяльники, отвёртки, клеммы и ещё сотни других штуковин, названия которых Фигаро не знал, да и знать не хотел. По углам сонно гудели, перемигиваясь лампочками странные ящики, в воздухе пахло горячей канифолью, озоном и борщом (инквизитор, привыкший к газовым плитам, с опаской посматривал на горшок в огненном жерле дровяной печи, но следователь уверил его, что всё будет хорошо и вообще он сейчас инквизитору покажет, как надо). За окнами оставшийся от Луны огрызок заливал таинственным светом заснеженную равнину, и Фигаро, вглядываясь во тьму невидимого горизонта начал понимать, откуда взялась добрая половина местных страшных рассказов и жутких легенд; у него самого холодок пробегал по шее, когда внезапные порывы ветра поднимали тонкие змейки позёмки, свивая их в странные и причудливые фигуры. «У-у-у-у-у-у!» гудело под стрехой, «М-м-м-м-м!» басом вторила печная труба. «…ночь загадками полна, серебрит простор Луна»

— Что я думаю о Харте? — Инквизитор лениво выпустил в потолок колечко сигарного дыма (он распечатал свой неприкосновенный запас сигар, как только узнал от Швайки что на Хляби их без проблем можно было купить). — Мелкий спекуль со связями в Столице; имя им — Легион. Интеллигентный браконьер, занят какими-то своими делами, которые с нашими явно не пересекаются. Вряд ли он попробует нас как-то обмануть — денег он нам всё равно не заплатит. Не-е-ет, ему нужно чтобы мы проводили его до цели и обратно.

— А вы уже подумали, как мы в лабиринте пещер под Белой вершиной будем искать Лудо де Фрикассо? Гейзеры, снежные львы, темнота, холод… Хотя нет, тепло — гейзеры ж. Но всё равно приятного мало.

— Так у нас же сам Мерлин. Сделает нас невидимыми, или вообще превратит в одного из этих… снежных.

— В брёвна бы вас превратить, да два табурета из них сделать. — Артур-Зигфрид зевнул и перевернул страничку «Ронана-Варвара и Безголового Дракона» (издание второе, в твёрдом переплёте с картинками). — Но я сегодня добрый.

— Вы его мысли читали? В смысле, Харта?

— В меру сил. Оборудование, которое для этого нужно весит две тонны. Да вы и сами помните, Фигаро, с использования этих приборов началось наше знакомство, хе-хе…

— Наше знакомство началось с того, что вы накачали меня наркотиками, а потом заперли.

— Ну-у-у-у, технически да, но… Короче, кто старое помянет… В общем, я пошарил у него в башке так, по верхам. Глубже не лез; он же чародей и сразу бы почувствовал псионическое вмешательство. Инквизитор Френн прав: ничего против нас этот Харт не замышляет. Но у него есть смутный клубок надежд и намерений как-то с нами связанный. Очевидно, он рассчитывает в нужный момент получить от нас — то есть, конечно, от вас, господа — некую помощь, сильно выходящую за рамки обычного «проводить даму до парадной».

— Вот как? — Следователь поднял брови; его глаза не отрывались от серебряного брегета. — Три минуты до готовности самого лучшего борща во Вселенной… И какая же помощь требуется средних лет прохвосту с Дальней Хляби?

— Он думает, — Артур выдержал драматическую паузу, — что кто-то хочет его убить. Более того: что этот кто-то будет с нами в отряде во время путешествия.

— Вот те раз. — Инквизитор меланхолически пыхнул сигарой. — И тут какие-то заговоры, убийства… Фигаро, давайте поедем куда-нибудь, где только чудовища, а?

— И что б я мог возразить… — Следователь вздохнул. — Я начинаю понимать колдунов-демонологов, которые с возрастом вообще переставали общаться с людьми, переключаясь на Других. Они понятнее. Вот, например, Демон-Сублиматор. У него три простые задачи: убить вас, поглотить вашу жизненную эссенцию и сублимировать как можно больший кусок реальности, прежде чем его затянет обратно на свой план. А вот что на уме у людей даже Артур со своей телепатией не всегда понимает.

— Да ничего там нет интересного, Фигаро. — Артур зевнул. — Вся сложность человеческой натуры упирается в несколько базовых инстинктов и элементарную тупость. А вся так называемая «человеческая культура» — просто перья, в которых жизнь обваливает средней руки гражданина годам, эдак, к десяти. Вот ставлю какое-нибудь несложное желание на то, что этот Харт обмишулил на деньги кого-то из своей команды, и теперь этот кто-то хочет взять своё с процентами.

— А я думаю, что всё несколько сложнее. — Инквизитор заглянул через плечо Фигаро и бросил мимолётный взгляд на циферблат его брегета. — Денежные проблемы люди типа Харта решают быстро, а, вообще, обычно они в такие проблемы не попадают. Здесь что-то другое, более личное. Вроде мести.

— Так что, пари?

— А хоть бы и пари.

— Я уже сказал — с меня простое желание. Только совсем простое, я, всё же, не джинн. А вы… О, придумал! Вы, господин инквизитор, нажрётесь как свинья, ввалитесь в какой-нибудь местный кабак и устроите там потасовку.

— Кхм… Это зачем?

— А у меня свой интерес. И потом…

— Господа, СТО-О-О-О-ОП!!

Фигаро схватил рогатый ухват, мановением руки сорвал печную заслонку и сунул ухват в жерло печи. Через мгновение на столе, на круглой деревянной подставке стоял большой чёрный горшок в глиняном шлеме тяжелой крышки. Следователь обернул вокруг ладони полотенце, аккуратно приподнял крышку и из горшка вырвались клубы пара. Запахло так, что у инквизитора свело челюсть.

— Однако… Однако же… Пахнет-с… М-м-м-м… Недурственно… Я не знал, что вы… м-м-м-м… куховарите.

— Рецепт одной прекрасной женщины самых высоких моральных качеств. — Фигаро вздохнул. — Не думал, что мне когда-нибудь вообще захочется возвращаться в Нижний Тудым, однако же вот… Впрочем, к чёрту уныние! Френн, тащите сметану! Она в сенях, я видел. Такая большая крынка…

Отряд Харта собрался в самом начале Главного выезда (это, как объяснил траппер, и была там самая дорога, по которой на Кальдеру ездили грузовые вездеходы). Тяжелые деревянные ворота, пара вышек, прожектора, «колючка» по верху невысокого забора и на воротах большой красный знак: «Опасно! Дальше — нежилая зона!»

Солнце ещё не встало; небо только-только включало на востоке первые розовые краски, растекающиеся по заснеженным взгорьям. Ветра не было, но мороз стоял такой, что Фигаро с Френном боялись даже зевнуть (хотя спать хотелось страшно; подъемы в шесть утра следователь не жаловал). Инквизитор, завёрнутый в тёплое пальто, подбитое овечьей шерстью, тёр глаза, ворчал себе под нос, топал ногами в сапогах с меховой опушкой и постоянно поправлял тяжелый пушистый шарф. На Фигаро была бобровая шуба, перчатки и валенки; содержимое же извечного саквояжа перекочевало в квадратный армейский рюкзак. Разумеется, оба также обзавелись тёплым ватным бельём и флягами с «сугревающим» — коньяк плюс легкий алхимический тоник.

— Мда, — Фигаро хотел было облизнуть губы, но вовремя вспомнил, что этого делать ни в коем случае не следует. — Действительно, господин Харт, отряд ваш, прямо скажем, невелик будет.

— А я и не говорил, что он большой. — Харт в пятнистом охотничьем костюме на меху чем-то напоминал рейховского разведчика. Перчатки, ушанка, тяжелые ботинки с толстенной подошвой, коробка с револьвером на поясе, набор ножей, очки с затемнёнными стёклами; было видно, что траппер выходит в нежилую зону Хляби (или, как здесь говорили, «в Большую Пустынь» не впервой). — Вот этот бравый хлопец — моя правая рука, бывший королевский лесничий, а сейчас — лучший стрелок на всей Хляби, господин Зойза. Прошу любить и жаловать.

Зойзе было, наверное, лет под шестьдесят: обветренное и словно бы ошпаренное до красноты лицо, весёлые карие глаза, неоднократно ломаный нос и торчащие из-под меховой шапки русые вихры делали его похожим не столько на лесничего, сколько на кабацкого забияку, вовремя сообразившего, что на драке тоже можно делать деньгу и ушедшего в подпольные бои. Одет он был точно так же, как и Харт, разве что всяких финтифлюшек на бывшем королевском лесничем было побольше: на рюкзаке болтался внушительный набор альпинистских кошек, в коробках на поясе грохотал неведомый инструмент, а винтовку Зойзы следователь даже не смог идентифицировать — огромадная длиннющая махина, почти что пушка с пламегасителем и внушительным оптическим прицелом. Из такой, наверное, было весело пулять разрывными по драконам.

Зойза усмехнулся и шутливо взял под козырёк.

— Вы, господа колдуны, — голос у бывшего лесничего оказался спокойным и тягучим, — уж конечно, нас от всякой нечисти защитите. В вашей… ентой… квалихфикации не сумлеваюсь. Однако же в тутошних местах такое водится, что иногда и колдовство не имет. А где колдовство, сталбыть, не работает, то нужно что? Правильно: ствол здоровенный, да глаз меткий. А уж ствола поболе моего на Хляби найти трудновато будет.

Небольшой отряд грохнул от смеха. Инквизитор благосклонно усмехнулся и чуть качнул головой в сторону оружия Зойзы.

— Это винтовка Бердана, как я вижу. Узнаю конструкцию. Но я таких не видел.

— Верно ваша инквизиторская милость говорят, — в голосе Зойзы появилось легко различимое уважение, — берданка и есть. Да только сделали их на заказ всего сотню штук и как раз для королевских лесничих. Точнее, оно как: сперва сделали тридцать — глянуть чего получится, потом еще сорок…

— Ладно, ладно. — Харт поднял руку. — Про винтовки потом поговорите. Наш бравый стрелец на эту тему может чесать языком хоть сутки напролёт. Идём дальше: уважаемый господин Тиккер — наш механик. Соберёт из гвоздя и шпингалета пулемёт, невероятно расторопен и может починить любой механизм когда-либо сработанный в Королевстве и за его пределами.

— Ну, — Тиккер — маленький, даже ниже Фигаро, человечек, завёрнутый в толстенную шубу, смущенно улыбнулся и поправил аккуратные волнистые усы, — Харт как обычно преувеличивает. Я, конечно, механик неплохой, это правда. Да только на Хляби… Эх… — Тиккер вздохнул и потупился. — Мы с Хартом, вообще-то, познакомились, когда я ему котёл в доме чинил. Тогда-то он меня и нанял. Тяжело найти работу в королевских конторах, когда числишься в реестрах нашей доблестной жандармерии самым известным медвежатником в Южных провинциях. Так-то я кой-чего умею, эт да.

С этими словами маленький механик протянул руку в сторону большого сугроба и зачем-то громко стукнул по его искрящемуся боку.

Тут произошло неожиданное: сугроб издал металлический щелчок, зашевелился, отряхнулся, и перед слегка обалдевшими Фигаро и Френном предстал во всей своей клёпанно-медной красе заводной автоматон ЗЛ-01 — одна из первых моделей успешно заброшенная на рынок «Фродо и СынЪ» лет так тридцать назад. Автоматон, однако, был явно доработан: из шарообразного корпуса торчали непонятные рычаги и коробки, а обе «ноги» устройства заменили на широкие шипованные снегоступы. К мощному фаркопу крепилась немалых размеров волокуша и Фигаро облегчённо вздохнул: похоже, тащить вещи на себе не было необходимости (разумеется, следователь и инквизитор, стремясь взять с собой лишь самое необходимое, набили рюкзаки до отказа всевозможной ерундой).

— Вот, прошу. — Тиккер скромно потупил глаза. — Моя авторская доработка Зэ-Эла, специально под условия Дальней Хляби. Алхимические присадки препятствующие загустеванию масла, керосиновый антиобледенитель — расход два литра в сутки! — усиленные пружины, полностью заменена ходовая. Но самое главное: расширенный блок управления на пятьдесят команд. Никаких восковых валиков — катушки с магнитной проволокой. Да-да, теперь всё как у немцев. А самое главное…

— Стоп, стоп! — Харт рассмеялся. — Этот у нас тоже вроде Зойзы. Только если тот днями напролёт болтает про огнестрел, то этот про свои пружинки с шестерёнками. Но автоматон, действительно, выше всяческих похвал. Без него тушу снежного льва разве что волоком на брезенте переть, а это, поверьте, удовольствие не из приятных… Ну и третий наш боец, почтеннейший господин Франц Сайрус. Ваш коллега, колдун.

…редко бывало так, что Фигаро кто-то не нравился буквально с первого взгляда. Следователь отлично знал, что внешность родная сестра первого впечатления и оба они беззастенчивые лжецы. Однако Сайрус вызывал отторжение прямо с лёту.

Низенький, чуть выше Тиккера, упакованный в войлочную алхимическую робу для работы в «холодных цехах» — особых лабораториях, где процессы требовали поддержания крайне низких температур, Сайрус казался толстой серой крысой, замотавшей острую мордочку в колючий коричневый шарф, из-под которого постоянно высовывался то тонкий нос, то потрескавшиеся губы. На голове у колдуна красовалась широкополая шляпа с отстёгивающимися ухогрейками, а ноги Сайруса скрывали полы робы, из-за чего колдун казался грибом-поганкой на толстой ножке (такие, вспомнилось Фигаро, у него на родине называли «свинками» и от них часто дохли коровы, зато свиньи эти грибы жрали и жирели, откуда, собственно, и пошло название).

У инквизитора Франц Сайрус, похоже, вызвал примерно похожие чувства. Френн чуть поджал губы — высшая степень крайнего раздражения, которую он мог продемонстрировать на людях (если только речь не шла о его оболтусе-сыне), прищурился и сказал:

— Очень приятно. Кстати, премного уважаемый господин Сайрус, а не являлись ли вы лет, эдак, двадцать тому назад одним из старших научных сотрудников столичного Института низких температур?

Сайрус поклонился — неожиданно галантно — и, спокойно кивнув головой, ответил:

— Да, любезный господин Френн, вы совершенно правы. Именно оттуда я сбежал в Нижний Тудым с чертежами криогенной бомбы. А уже непосредственно в Нижнем Тудыме мне выпала честь познакомиться с вами лично. Рука, кстати, уже почти зажила, спасибо за беспокойство.

Голос у колдуна оказался мягким и вкрадчивым; совершенно не подходящим под его внешность.

— Господа… — Начал было Харт, но Сайрус прервал шефа легким взмахом руки.

— Не стоит. Это было давно. Я был молодым идиотом, а господин Френн просто делал свою работу. Как по мне, делал излишне рьяно, но на суде он повёл себя как джентльмен. Во всяком случае, я не получил пожизненную каторгу за передачу секретных документов агентуре Рейха.

— Не было доказательств. — Френн пожал плечами. — Я не фабрикую дел и не ставлю во главу угла своё личное отношение к обвиняемым.

— Думаю, шеф беспокоится, не станут ли наши… м-м-м-м… прошлые конфликты проблемой для совместной работы. — Сайрус бросил на Харта короткий взгляд. — Мой ответ — нет. За инквизитора, сами понимаете, ответить не могу.

— Не станут. — Френн едва заметно вздохнул. — В конце концов, вы, Сайрус, уже отбыли наказание. Срок погашен. Так что если вы не будете пытаться зарезать меня ночью, то, полагаю, мы вполне сработаемся.

Фигаро не подал виду, но он заметил, как дёрнулось лицо Харта при словах инквизитора про «зарезать ночью».

— Не буду я вас резать. — Сайрус улыбнулся. — За убийство инквизитора дают «вышку». А мне от вашей скоропостижной смерти никакой пользы. Лучше вы мне поможете. Помнится, еще двадцать лет назад вы были завидным дуэлянтом. К тому же, вы еще «свежий».

— Простите?

— Местная терминология. Вы недавно с Большой земли, а, значит, ваш колдовской потенциал на порядок выше моего. Организм начнёт постепенно гасить избыточный поток эфира, но не раньше, чем через пять-шесть месяцев. А сейчас — пока что — вы способны к манипуляциям с очень большим количеством эфира.

— А, это… — Френн понимающе кивнул. — Пока что нахожу это не особо удобным. Приходится постоянно делать поправки на местный ветер, чтобы не снести себе голову пытаясь прикурить от заклятья. Впрочем, в бою… Да, может пригодиться.

Харт, видимо, поняв, что инквизитор и колдун не собираются устраивать побоище, судя по всему, немного успокоился. Он нетерпеливо дёрнул себя за толстый кожаный ремень и поднял руку.

— Итак, господа, правила просты: если кто-то видит что-то подозрительное, то он немедленно сообщает об этом и отряд останавливается до выяснения. Если кому-то кажется, что он увидел что-то подозрительное — то же самое. Если у кого-то даже просто возникло ощущение, что что-то не так — стоим, проверяем. Колдунов слушать беспрекословно. Если Сайрус или, там, Фигаро говорят «замри»! — исполняем не думая. Ну, двинули. А то солнце уже почти встало…

С Главного выезда свернули буквально через сто метров, быстро прошли неширокую полосу низких кривых сосен и очутились на утоптанной тропинке. Фигаро, было, обрадовался, но тропинка как-то сразу сдулась, истончилась и подлецки закончилась, выведя маленький отряд Харта на склон невысокого холма.

Шагать вперёд, однако, было не тяжело: снега на склоне оказалось всего-то по щиколотку, ветра не было, постепенно карабкающееся по небу солнце точило слабое, но ощутимое тепло, а рюкзаки тащил на волокуше автоматон, так что практически эта часть пути действительно оказалась довольно лёгкой. Но вот пейзажи вокруг давили на психику следователя весьма чувствительно.

Они как будто спускались по низким и очень широким ступеням к бескрайней равнине внизу (это, как понял Фигаро, и было Белое море — сотни тысяч квадратных вёрст холодного синего льда). По левую руку горизонт постепенно заворачивался в сторону, исчезая за чёрной полосой леса — там была дорога на Кальдеру — а справа из снега торчали высокие редкие скалы странной формы: узкие и согнутые, словно надломленные щепки. Фигаро они казались каторжниками в серых робах, которых расстрельная команда поставила на колени, нагнула головами к земле, да решила разом отойти покурить, а каторжане так и остались стоять в снегу окаменелыми глыбами.

Короче говоря, мысли Фигаро в голову лезли мрачные. Он сопел, вздыхал, тоскливо рыскал взглядом по белой пустыне, но глазу не за что было зацепиться в бескрайней снежной пустоши. Френн спокойно шагал рядом с непроницаемым лицом, и было совершенно непонятно, что у инквизитора на уме.

Вскоре вокруг стали появляться островки деревьев: разлапистые сосны, кривые полярные ели и какой-то колючий кустарник, название которого следователь даже когда-то помнил. На снегу то и дело попались легко читаемые цепочки следов: лиса, заяц, а вот и олень прошел, причём совсем недавно. К этому времени окончательно рассвело, и Фигаро повеселел.

«Ну и эка невидаль — думал он, — Дальняя Хлябь! Зато кто может похвастаться, что был в этих краях? В Королевстве — да что там в Королевстве! — во всем мире! — про эти места ходят самые ужасные слухи. А тут, глядите-ка, цивилизация. Ну, холодно, это да. Ну, волколаки эти еще. Так в любой глуши такого добра выше крыши. Думаю, дело в каторжных историях. Но оно и правильно: колдуны этого места должны бояться пуще виселицы. И не только колдуны — не они же тут лес валят…»

Следователь достал сигарету, по привычке сложил пальцы в простейший Отпирающий жест… и тут же рванулся от неожиданности в сторону: так резко вцепилась в его рукав пятерня Сайруса.

— Не стоит, господин Фигаро. — Колдун пригрозил пальцем. — Держите зажигалку… Да, пожалуйста… Надо было сразу предупредить: не используйте колдовство без крайней нужды. Только если вот совсем припечёт. Понимаете, местные обитатели чувствительны к колебаниям Эфира. Конечно, прикурить «от пальца» — не то колдовство, что фонит на версту вокруг, но, всё же, отучайте себя от подобной вседозволенности. Это как… СТОЯТЬ!!

Сайрус выкрикнул это слово столь резко и неожиданно, что Фигаро замер на месте даже не особо понимая, что делает. Остальной отряд тоже мгновенно остановился. Инквизитор Френн так и остался стоять с поднятой правой ногой; его лицо напряглось, взгляд рыскал по сторонам. «Ударный Отряд есть Ударный Отряд, — подумал Фигаро. — Подготовка, не хвост собачий!»

Однако же следователь не понимал, зачем, собственно, «стоять». Ярко светило солнце, наводящие тошноту скалы остались позади, вокруг весело искрился снежок на кронах невысоких елей, и было совсем не страшно. Ничто не прыгало на Фигаро из кустов с рыком или без оного, не дрожал эфир, предвещая нападение элементальных спрайтов, да и волколаками откровенно не пахло. Тишь да гладь…

Сайрус медленно поднял руку вверх и резко сжал кулак.

Затрещало, сверкнуло голубое электричество. Вздрогнули лапы старой ели, и по ним, сшибая снег, покатилось что-то большое и тёмное, зашипело, булькнуло и шлёпнулось буквально в трёх шахах от следователя.

Фигаро почувствовал, как по его загривку продрал липкий холодок. Он не особо-то испугался, но, глядя на подыхающую в снегу тварь, испытал нечто вроде недоуменного омерзения: как? Как он мог пропустить, не заметить, просто шагать в…

— Видали таких красавцев? — Сайрус пнул сапогом тушу Другого, которого только что довольно ловко сшиб электрической дугой. — Зуб даю, что видали.

Следователь машинально кивнул. Он, конечно же, встречал этих Других: высокие уши с кисточками, плоская морда, глазки как у рептилии, переливающаяся чешуя, цепкий хвост, шесть крючковатых лап, заканчивающихся острыми ядовитыми когтями— такая себе мерзкая помесь ящерицы, рыси и таракана.

— Баюн. Правда, я в первый раз вижу такого мелкого. Обычно они сильно поболе, с телёнка, где-то. А есть и с крупного быка.

— Тут они, сударь, такими дебелыми не вырастают. — Зойза сплюнул в снег. — Жратвы, сталбыть, не хватает, вот и доходяги. Но дрянские — спасу нет. На наш отряд вот как раз такого хватило бы.

— На шестерых? — Следователь недоверчиво приподнял бровь. — Один баюн мог бы нейтрализовать отряд из шести человек?

— Мог бы. — Сайрус коротко кивнул. — На Большой земле баюны создают привлекательные миражи, заманивают одиноких путников, а потом усыпляют. Тут, у нас, эти твари куда хитрее: они о-о-о-очень постепенно усиливают псионическое давление на жертву. Поначалу у вас ни с того, ни с сего поднимается настроение, потом вы расслабляетесь, и постепенно скатываетесь в состояние идиотической эйфории. Но итог тот же: баюн делает вам аккуратный укол в шею своим жалом, и вы превращаетесь в живую консерву. Мягкие ткани которой Другой постепенно растворяет и высасывает из вас вместе с жизненной эссенцией. Короче, лучше, чем Зойза и не скажешь: дрянская дрянь.

— Ага. — Френн наклонился над тушей Другого (псведотело Другого оказалось неожиданно устойчивым, но уже постепенно истончалось, исходило паром, распадаясь на первоэлементы), — Так это и есть баюн? Никогда не видел вживую. Только на картинках… Как вы его вычислили, любезнейший Сайрус?

— Не поверите, господин инквизитор, — колдун усмехнулся, — амулет подсказал. У меня с собой и на баюна, и на лешака детекторы есть. И даже на кикимору. И не надо мне тут, пожалуйста, начинать, что доблестные королевские спецслужбы давно изничтожили кикимор — брехня это.

— Сам знаю, что брехня. А почему вы этого… ну… баюна просто не застрелили? Мне вот кажется, что пули у господина Зойзы в магазине железные. Пусть и не на крови. Да и у вас револьвер в кармане — вон как оттопыривается.

— Фигаро, — Сайрус бросил короткий взгляд на следователя, — почему я не застрелил баюна?

— Потому что железо против этих Других бесполезно. Хоть даже и заговорённое. Ружье вообще бесполезно, разве что солью его зарядить… Проверяете, любезный Сайрус? Пустое. Я родом из такой дыры, что про лесную погань вам всё без справочников расскажу.

— …ибо тварь сия, что баюном кличут, зело крепкая супротив железа, осины, зелий всяких, а также огня — печного, живого и колдовского, а посему надлежит ту тварь…

— …а посему надлежит ту тварь разить заклятьями из стихии воздусей, попервой же всего — молнией… Я вижу, Сайрус, вы знакомы с такой редкостью, как тексты преподобного Агафия Тульского. Что, конечно, делает вам честь, однако мне совершенно непонятно, где вы в этой глуши раскопали второй том «О Тварях и Явлениях».

— У меня и первый есть… Харт, двинули! Чего мы тут топчемся?

— И то правда. — Харт поднял руку и махнул куда-то в сторону сверкающего белым горизонта. — Идём дальше. Порядок тот же, и следите за вешками, а то поворот пропустим.

Тиккер крутанул ус, дёрнул рычаг на пузатом боку автоматона (маленький механик не терял времени зря, и уже успел завести свой клёпанный самовар-шагоход кривой рукояткой похожей на кочергу) и отряд зашагал дальше. Следователь заметил, что они постепенно забирают в сторону, оставляя Белое море по правую руку.

— И всё же, — Фигаро нагнал Сайруса, — откуда…

— Откуда у меня подборка книг преподобного Агафия? Ну, давайте вспоминать историю колдовства. Курс, если я правильно помню, второй: «Зарождение и становление». Агафий был колдуном, но при этом также и церковником. Церковь ценила такие кадры, сразу же записывая их в святые подвижники, однако же Агафий Тульский не смог заставить себя пойти на компромисс с совестью. И… Ну, Фигаро, подключайтесь. Я что, лекцию читаю?

— М-м-м-м… — Следователь дёрнул невидимую ментальную ниточку, тянувшуюся из Орба в надежде на подсказку, но Артур-Зигфрид Медичи сделал вид, что не слышит. — Если я правильно помню, Агафий, с одной стороны, и сана не лишился, но и в подвижники не пошёл, а отправился в Нижнее Заречье, где поселился в пещере, объявив себя отшельником. Он лечил крестьян и, кажется, даже спас дочь местного графа от… эм-м-м-м… вампира, что ли…

— Ага. — Сайрус хихикнул, — именно от вампира. Только это вы про Левонтия Затворника рассказываете. Тот, действительно, вёл отшельническую жизнь, но сана таки лишился. Да и жил на полтораста лет раньше. Агафий Тульский оказался хитрее: не вступая в открытый конфликт с церковной верхушкой, он объявил себя миссионером и отправился на Дальнюю Хлябь. Где преспокойно дожил до ста шестидесяти лет и написал кучу преполезнейшей литературы. Многих оригиналов его трудов нет даже в Академии Других наук — они собственность Белой библиотеки. Иными словами, шерифа Сандерса. Но есть и переиздания. Например, я — счастливый обладатель переписанной от руки «О Тварях и Явлениях» — оба тома — и печатного издания «О свойствах трав и минералов что во Хляби сысканы могут быть».

— Эм… — Фигаро смущенно почесал затылок, — признаться, я не знаком с полным списком литературы Агафия…

— Потому что прогуливали пары по истории колдовства и еле вытянули зачёт. — Инквизитор Френн умудрился незаметно подойти сзади и теперь с любопытством слушал разговор Фигаро и Сайруса из-за плеча. — Книга «О свойствах трав…» — редчайшее издание. Тяжелее достать только «Твари из Внешних Сфер, демоны и Их Набольшие, а также Полный список защитных фигур Геомантии». Переписанные, кстати, тоже где-то в этих краях «Твари…» ушли на аукционе за двести тысяч золотых империалов и были через год выкуплены за триста тысяч. И что, работают заклятья Агафия?

— И заклятья работают, и заговоры, и советы. — Сайрус чуть усмехнулся; было видно, что колдун вспомнил что-то забавное. — Он же здесь жил, в этих краях. И считал Хлябь своей личной лабораторией. Колдун он был сильный, не каждый Другой такого уделает, умел варить всякие целительные штуки, ну вот и шел к нему народ. Кто за советом, кто за декоктом, а кто и помощи просил. Он заядлый охотник был, Агафий этот, и книг про охотничье ремесло и про путешествия у него — тьма. Но не все у шерифа Сандерса можно выклянчить, увы. А жаль: там чтиво исключительное.

Колдун достал из кармана очки с затемнёнными стёклами, нацепил их на нос (и верно: солнце уже забралось довольно высоко, и снег слепил глаза), словно из воздуха извлёк толстую самокрутку, прикурил от зажигалки и через плечо ткнул пальцем во Френна.

— Вот вы, господин инквизитор, там, на Большой земле, колдунов гоняете. Правильно, понимаю. Работа такая. Но дело в том, что вы свои знания колдовские так организовываете, чтобы быть как раз против другого колдуна эффективным в бою. У господина Фигаро работа, скажем так, разнообразнее: он, вроде как, и в бой лезть не должен; его задача — найти, понять, выследить, а дальше уже решать, кого звать — Инквизицию, Орден Строгого Призрения или кто там ещё есть. Однако иметь дело с колдовством и не влипнуть в какую-нибудь закавычную катавасию — дело нереальное. Потому следователь ДДД это такой себе специалист по всему и понемножку. Можете и домового приструнить, и колдуну навалять, ежели, конечно, тот не такой расторопный окажется. А у нас тут своя кухня, на Хляби. И отвратительно мало тех, кто этой кухней интересуется. Вот просыпается, скажем, столичная кумушка ночью, а из-под кровати её лапа волосатая за ногу — хвать! Куда несчастной бежать? Знамо дело: в ДДД. Приедет господин Фигаро, на Буку под кроватью пошепчет, и поминай гадость как звали. А вот представьте себе, господа хорошие, что ко мне ночью в дом ломится рогатый медведь, при этом медведь этот еще и светится, и, с позволения сказать, орёт благим матом языком человечьим. Мол, пусти, хозяин, у печи погреться, а я тебя озолочу. И куда я должен, по-вашему, бежать в таком случае? К Качке? Да, Белая гвардия тварюку, допустим, уделает. Да только обидно как-то. Может, зверушка-то и безобидная была.

— А, понимаю, — Френн потёр подбородок. — Вы имеете в виду подозрительное отсутствие любопытства в отношении Дальней Хляби у колдовского сообщества. Тут под боком — гигантская аномалия, а они у себя в кабинетах домовых изучают.

— Вот именно! — Сайрус просиял. — А Хлябь, как бы, на потом. Типа, успеется ещё, Ваше величество: на дракона мы осенью поохотимся, а пока у нас тут зайцы не стреляны… Обидно как-то… Ну и вот, выкручиваемся как можем. А посему и книги преподобного Агафия, и прочая литература написанная специалистами реально на Хляби пожившими и местного добра хлебнувшими у нас в большом почёте. Вот, например, тот же Агафий описал в своих «Тварях» неких «лёдных полозов»: стихийных спрайтов низкого уровня обитающих в руслах замёрзших рек и способных к управлению большими массами снега. Так до сих пор считали, что выдумка это, и то ли переписал это дело Агафий со слов какого-нибудь брехуна, а то ли просто с пьяных глаз привиделось. И что? Меньше чем полгода назад нашли этот вид Других недалеко от Кальдеры. Они, к счастью, не агрессивны, но суть-то не в том: местные авторитеты нам ближе к телу. Тут наш мир, господа. И никого, кроме нас он, похоже, не интересует.

— Исследование Хляби, — менторским тоном затянул Френн, — сопряжено с крайне высокими рисками, требует существенных финансовых затрат и не даёт мгновенной прибыли, поэтому…

— Ничего, — перебил Сайрус, — добыча золота и «живого мрамора» тоже удовольствие не из дешевых, и далеко не безопасно. Хотя вы правы: исследование Хляби именно как эфирной аномалии всегда сводилось к одному — обезопасить шахтёров, торговцев и прочих лесорубов. Это у нас так всегда: получить разрешение на геологическую разведку — два дня, а, помнится, колдуны из Университета на новый телескоп просили, так еле через три года наскребли от меценатов, колючка им под хвост…

Следователь думал, что инквизитор ввяжется в спор хотя бы из принципа, но Френн неожиданно согласился с Сайрусом и принялся рассказывать какую-то невероятно длинную и запутанную историю о том, как в Инквизицию обратилась в частном порядке группа колдунов, придумавшая новый способ усилить действие блокирующих вериг и через какие дебри бюрократического ада пришлось пройти Френну для того, чтобы его начальство хотя бы выделило время на первичное рассмотрение инновации. История была прескучнейшая, но Фигаро всё равно слушал, ведь больше заняться было абсолютно нечем. Вокруг был только снег, по правую руку запорошивший ледяное море, бездну, неисчислимую пропасть лет назад скованную морозом, а по левую лёгкими позёмками тянувшийся по склону пологого холма.

Фигаро даже представить не мог, что бывают такие пейзажи: сплошное белое ничто, где не за что зацепиться глазу, где не было ни малейших ориентиров, кроме размеренного тиканья автоматона, шороха волокуши, да человеческих голосов, что немедленно проглатывало пространство вокруг. Не было эха, не пели птицы, лишь снег размеренно хрустел под ногами: хруп-хруп! Хруп-хруп! Глаз уставал, а вместе с ним уставал и мозг; следователь почувствовал, что против воли проваливается в какое-то дурное подобие транса. Тут, волей-неволей, не то, что начнёшь слушать бюрократические детективы Френна, а завоешь с тоски. Топ-топ, хруп-хруп — сколько ты прошёл? Весту? Три локтя? Не понять.

К счастью вскоре, словно в ответ на немые мольбы следователя перед путниками появилась длинная тёмная лента, рассыпавшаяся через какие-то полчаса на отдельные островки: лес. Точнее, преддверие леса, что вырастал дальше густой стеной; настоящий лес, дремучий и тёмный, не чета тем жиденьким карликовым лесочкам, что Фигаро видел по пути сюда.

«Вот в этом лесу, — подумал он, — наверняка водится такое, на что лучше и с Артуром не нарываться. И хорошо, и пусть его. Всё лучше, чем эта дурацкая пустыня. Там и чокнуться можно… Стоп, а это еще чего?»

— Любезный господин Сайрус, — Фигаро озадачено подёргал колдуна за рукав робы, — а подскажите: у меня галлюцинации? От псионического воздействия? Или с голодухи?

— И почему вы так решили, милейший Фигаро?.. Кстати, насчёт голодухи: и правда, пора бы привал.

— Да я вот смотрю на эти деревья, и что-то не понимаю: это вон что, дуб?

— А, вы об этом! — Сайрус ткнул пальцем в дерево, на которое уставился следователь. — Да, вы совершенно правы, это дуб. Зелёный, живой и полный сил. Выглядит дико, понимаю, но тут, на Хляби, некоторые лиственные деревья приспособились к морозам. Как? Лесные духи. Здесь всякая мелочь вроде дриад и хух куда сильнее, чем на Большой земле. Вот и смогли защитить свои обиталища. Тут и клёны есть — кстати, недалеко от дома Харта; я потом как-нибудь покажу… Ха-а-а-арт! Привал!

— Да, неплохо бы. Так, народ, отдыхаем! Тиккер!

Маленький механик во мгновенье ока достал из вороха тюков на волокуше большой медный бак, присоединил его к автоматону змеевиками с накидными гайками, плеснул туда керосина… и вскоре из импровизированного бойлера потек шипя и булькая по железным кружкам крутой кипяток. Запахло заваркой, колбасой, варёными яйцами; выпили чаю, и сразу как-то теплее стало на душе. Лапы елей нависали сверху наподобие крыши; казалось, древний лес смотрит на нежданных путников, строго, но беззлобно, как смотрят духи, что сидят ночами на телеграфных проводах на проходящие мимо поезда: с любопытством и потаённой тоской.

Огонь не разводили; Харт сказал, что до места ночёвки осталась всего пара часов ходу и вот там уже будет и огонь и «для сугреву». Фигаро слегка удивился, услышав слово «ночёвка», однако же — гляди ж ты! — его брегет показывал уже половину пятого пополудни. Солнце садилось; его лучи там, над верхушками деревьев окрасились в золото, да и воздух заметно остыл.

Следователь особо не налегал на еду (хотя это стоило ему немалых волевых усилий) ограничившись небольшим бутербродом и сладким крепким чаем. Он по опыту знал, что если сейчас нагрузить желудок, то после многочасовой ходьбы потянет в сон, а шагать дальше будет ой как нелегко. Поэтому он с видом мученика восходящего на костёр плотно закрыл коробку с пайком, стиснул зубы и принялся драить кружку снегом, стараясь не думать о колбасе и солонине, что в изобилии присутствовали в его рюкзаке.

Френн скушал всего пару крекеров и, закинув в рот кусочек сушеного мяса, принялся жевать его точно корова жвачку. Зато выпил инквизитор аж три кружки чаю, и, похлопав следователя по плечу, сказал:

— Вы, Фигаро, больше пейте. На таком морозе тело быстро теряет влагу, просто вы этого не чувствуете. Потом, когда согреетесь, будете всю ночь воду из ведёрка хлебать, а наутро ноги отекут.

— М-м-м-м, ладно. А откуда… А, Ударный Отряд.

— Конечно. У нас марш-броски на сто вёрст с краюхой хлеба и фляжкой воды — обычное дело. Ну, ладно, там ещё препятствия всякие по пути, и нормативы на колдовство. Учишься постоянно быть в тонусе и ничего не забывать, мгновенно реагировать на угрозы — обычные и паранормальные — а потом…

— А потом вас отправляют в Нижний Тудым.

— Кхм!.. Это вы, Фигаро, меня уели. Однако же, с другой стороны, там ты, в конечном счёте, встречаешь Мерлина Первого и отправляешься на Дальнюю Хлябь спасать мир и попутно некоего Александра Фигаро.

— Ладно, туше… Чаю, говорите, ещё? А что, не откажусь…

Выпили ещё чаю, быстро собрались и двинули дальше. Дорога (точнее, намёк на неё) теперь вела в гору, и следователь вскоре почувствовал свои ноги — они болели. Он тихо ругался и в который раз обещал себе обязательно заняться физкультурой, утренней гимнастикой и вообще похудеть. У Фигаро это случалось, и Артур, разумеется, внимательно следивший за своим подопечным, тихо хихикал из Орба: («…ага, ага, как с утра с перепою так все ЗОЖ-ники, знаем, плавали, хе-хе…»)

От горестных мыслей следователя отвлекла странная тишина вокруг: все разговоры разом затихли и даже словоохотливый Сайрус прервал свой разговор с инквизитором. Теперь Френн шел позади, а ссыльный колдун — впереди, рядом с Хартом. Оба внимательно всматривались в стылую глубину смыкавшейся вокруг чащи и Фигаро, наконец, понял, что его коллеги внимательно сканируют эфир на предмет возможных опасностей.

«Люди работают, а я про боль в ногах думаю. Соберись, Фигаро, не на пляже»

Он глубоко вдохнул морозный воздух с тяжелым запахом хвои, медленно выдохнул и раскинул вокруг, насколько позволяли способности, свою куцую сеть восприятия. Фигаро, разумеется, чувствовал сам Эфир — этот лёгкий поток бесплотного ничего, которое одновременно с этим было и всем сразу, но Эфир сканировать — вот это у него всегда получалось вон из рук (хотя, казалось бы, практика даже не первого курса, а фильтрационных центров Инквизиции).

Требовалось как бы застыть относительно потока, что кружил вокруг, стать неподвижным центром, камнем на дне горной реки, а потом выбросить во все стороны тонкие чувствительные усики, превратиться в паука, что терпеливо ждёт внутри своих силков когда вздрогнет сверхтонкая сигнальная нить. У Фигаро неплохо получалась сама визуализация, но затем сознание следователя что-нибудь регистрировало (чаще всего, какую-нибудь откровенную ерунду) и устремлялось за увиденным как ребёнок за яркой бабочкой, ну а потом, конечно же, приходилось начинать всё сначала. Сильные, активные колебания — вот их Фигаро чувствовал хорошо, но, как говорил с издевкой Артур, «…если ты чувствуешь на шее зубы тигра, то способность их пересчитать не добавит тебе строчки в резюме».

Сканировать чащу, однако, оказалось интересно; Фигаро даже забыл про свои несчастные натруженные ноги. Это был действительно старый лес, настолько старый, его можно даже было назвать древним — следователь чувствовал эхо колдовских полян и источников, что ярко пульсировали где-то далеко за стеной деревьев, и их обитателей, что тоже молча смотрели на маленький отряд десятками невидимых глаз. Одни взгляды были настороженными, другие — холодно-равнодушными; некоторые вообще невозможно было прочесть (да и одному Эфиру ведомо, что за существа там таились), однако никакой агрессии следователь не чувствовал. Другие занимались своими делами, люди — своими и нечего было им делить, и первые были неинтересны вторым. Любопытничала только всякая мелочь, вроде хух — самых мелких лесных духов, что с вершин деревьев провожали людей тревожно-заинтересованными глазёнками, их же более крупные и сильные собратья, что, похоже, наскоро оценили людей и сочли их безопасными, теперь вернулись к своим непонятным Другим делам. Старый замшелый лешак заворочался в логовище, оглядел отряд Харта да и перевернулся на другой бок, сплюнув, почуявши стальные пули. Дриады в испуге принялись, было, копить силёнки на колдовской удар, но сообразив, что гости — не лесорубы, расслабились и ушли веретёнами света внутрь древесных стволов. Плыли вдалеке, не касаясь земли силуэты Тех, что Наблюдают, потрескивал живой свет под ногами, и всем было плевать на людей, что пришли в эти странные места. Фигаро вспомнил слова Артура, который как-то сказал: «…если бы ты знал, ЧЬИ глаза смотрят на нас в том миг, когда мы, ничтоже сумняшеся, решаемся на столь могучее колдовство, что высовываем нос за пределы нашего маленького мира, ты бы, верно, умер на месте. Или тут же сошёл бы с ума. Радует одно: большинству Могуществ, что мельком смотрят на наш мир из Иных Сфер мы интересны, примерно, никак. А не радует то, что некоторых из НИХ, всё же, можно заинтересовать…»

Нет, опасность тоже таилась во тьме за этими тяжелыми ветвями: тот же ленивец-лешак, что, поворчав, отправился дальше на боковую, болотные огоньки (что, вопреки расхожему мнению, преспокойно могли жить и вдали от всяких болот), изуроченное дерево-вампир, что выросло на месте где брат убил брата, и теперь ждало, готовое опутать корнями незадачливого путника и высосать кровь — такого тут хватало. Чувствовались и следы куда более могучей нечисти: вон там ходил голодный вендиго (походил-побродил, да и убрался восвояси), а вот там, вдалеке, на самой границе восприятия Фигаро, баюн мурчал во сне, переваривая добычу. Но ничего особенного, ничего эдакого, чего нельзя было встретить в обычной таёжной глуши (да и просто в любом другом месте Королевства, к которому лепилось слово «глушь»).

«Однако же, удивляться не стоит, — подумал следователь, — скорее всего, Харт и ведёт нас именно этим маршрутом, потому что он безопасен. Или ты опять хочешь подраться с волколаками? Или с ледяными спрайтами, который ты, между прочим, видел только на картинке?»

Быстро темнело; здесь, в густом лесу, невозможно было понять, как высоко сейчас солнце. Ясно было одно: еще час — и тут, под кронами древних елей, наступит настоящая ночь.

«Артур, а чем бить ледяного спрайта? Ну, уж если мы на них нарвёмся?»

«На них лучше не нарываться. Это для начала»

«Они такие сильные?»

«Слово «сильные», которым вы так любите злоупотреблять, есть весьма размытое понятие. Обычно о потенциальном противнике спрашивают «какими возможностями он обладает»? Но я вас понял, чего уж… Спрайты не особо «сильные», как вы изволили выразиться. Да, они могут ловко манипулировать температурой, но простой тепловой щит второго уровня мощности защитит вас от их атак… ну, от большинства. Проблема в другом: спрайты очень быстры. Чтобы потянуть ледяного спрайта вы должны иметь отменную скорость реакции. Поэтому бить их в вашем случае нужно самонаводящимися шаровыми молниями или «Кольцом огня». В общем, всем, что огненное и лупит по площадям»

«А вот сейчас обидно было. Я, вообще-то, могу и базовое изгнание… Да что там базовое: я могу и Первое Исторжение Малого ключа!»

«Можете, факт. А сколько времени вы будете его читать?»

«Ну-у-у-у-у…»

«Или вы сможете тащить такое заклятье «на пальце»? А если даже и сможете, то сколько штук?»

«Ладно, ладно. Я понял. Огонь. Много огня»

«Вы, Фигаро, только нос не вешайте. В бою один-на-один с ледяным спрайтом я бы тоже выбрал шаровую молнию. Потому что это быстро и эффективно… Знаете, откуда большинство ваших проблем? Вы в себя не верите. Наколдуете что-нибудь новое и такой — ух ты! Ну и чего себе я могу! Да не может быть! Бросайте это. Вы — прямой потомок Мерлина Первого!»

«Через тридцать три колена»

«А кто ваш учитель?!»

«Мда. Теперь я не могу даже поныть. Потому что это вас оскорбит до глубины души»

«Во-о-о-о-о-от, соображаете. Вы у меня все манипулятивные техники вызубрите. Списком. Ночью сможете процитировать…»

Солнце уже почти село. И тут весьма условная тропинка изогнулась, запетляла, деревья вокруг расступились, и маленький отряд вышел на широкую поляну, посреди которой темнели бревенчатые срубы двух больших изб: охотничья стоянка.

Крепкие, надёжные, словно невидимыми корнями вросшие в промёрзшую до каменности землю, избы молчали, прикрыв глазницы маленьких окон-бойниц плотными ставнями, но следователь чувствовал целую сеть умело наброшенных на эти срубы наговоров, точно странный татуаж намертво въевшийся в деревянную кожу строений. Двадцать лет? Пятьдесят? Нет, на то, чтобы легкие «царапки» наговоров оставили такую паутину в эфире, понадобилось бы больше времени, куда больше. Здесь жили даже домашние духи; Фигаро сперва почуял их, а затем увидел характерные насечки на матице и клинопись на досках крыльца, под которым когда-то давным-давно в безлунную полночь зарыли чёрного жертвенного петуха. Хорошие стены. Такие, пожалуй, не только от мороза и бури защитят.

Еще Фигаро увидел большой лабаз, прямо-таки огроменный сарай (в который без труда поместился автоматон Тиккера вместе с волокушей) и поленницу под навесом. «Да тут дров на всю зиму хватит», подумал следователь, но тут же понял, что на Хляби понятие «на всю зиму» довольно абстрактно.

Фигаро с Френном тут же уселись на завалинке и принялись набивать трубки. Обоим было интересно, как команда Харта будет разбирать намертво смерзшуюся поленницу (ни следователь, ни инквизитор, разумеется, участвовать в этом увлекательном процессе не собирались).

Фигаро думал, что Сайрус применит колдовство, но всё оказалось гораздо интереснее: Тиккер, отцепив от автоматона волокушу, за пять минут приладил к механизму лапу-захват и рычаг-колун. Автоматон свистнул, зажужжал, и — бах-бах-бах! — вскоре Харт с Зойзой уже таскали в избу охапки дров. Следователь с инквизитором переглянулись, печально вздохнули, и отправились помогать.

Пока растапливали печь, отдирали примёрзшие ставни и расставляли лавки вдоль длинного стола (в одной избе вполне могло разом ночевать человек пятнадцать), Фигаро с интересом изучал нехитрое убранство: сени, глубокий голбец, где обнаружился самый настоящий колодец (из самого тёмного угла неодобрительно зыркал на гостя угольями глаз домовой), просторная горница, уже упомянутая печь весьма немалых размеров… а вот спать, похоже, придётся на полу, подумал следователь. Ну и ладно, ему ли привыкать к спальному мешку… однако гляди ты! На толстом бревне-матице темнел ряд закопчённых символов и некоторые из них явно наносил не деревенский колдун. Тут были Символ Запирающий Малый и Звёздная Вуаль — правильно начертать и зарядить последнюю не смог бы, наверное, даже Френн. Следователь подозвал Сайруса и, кивком указав на колдовские начертания, спросил:

— Ваша работа?

— Что? Вы о чём?.. А-а-а, эта красота. — Сайрус вздохнул. — Если бы. Я Вуаль не воссоздам. Видать, сильный колдун тут ночь коротал. А, может, за деньги делал. Я знаю, что когда охотники новую стоянку закладывают, так колдуна обязательно зовут. Чтобы всё чин по чину: и ритуалы, и защитные пассы, и жертвенник… А тут, вот, сами видите. Академическая работа! Ну, нам оно и к лучшему. Спать спокойнее будете.

Загодя расстелили спальники у печи (можно было и на самой печи, но Фигаро по опыту знал, что через пару часов в избе станет так жарко, что, в общем-то, всё равно). Поставили за печь домовому рюмку водки и миску с добрым шматом хлеба и сала — чтобы ночью не нашкодил, смахнули со стола пыль и принялись разбирать рюкзаки и тюки, что тащил автоматон на волокуше. Как понял следователь, часть груза — главным образом, еду — предполагалось оставить здесь, в сарае, и пустить в дело уже на обратном пути, одновременно пополнив местный запас дров. За судьбу оставленных вещей можно было не беспокоиться; Фигаро знал, что законы лесного братства непреложны: карали за их нарушение не только люди.

Наконец, занялось пламя в печи, завыло в дымоходе, затрещали сырые дрова, и в горницу потекло тепло — поначалу осторожно, а потом все жарче и веселее. На столе постепенно появлялись стаканы, тарелки, свёртки с чем-то весьма ароматно пахнувшим и Фигаро с удивлением увидел, что Харт готовит себе спальное место в стороне от остального отряда. Более того: в отдельной комнатушке, которую кто-то организовал, отгородив дальний угол стеной, в которую затем врезали крепкую дверь.

Заметив, что следователь недоумённо смотрит на Харта, таскающего свои постельные принадлежности в этом закуток, Сайрус вздохнул и пожал плечами.

— Господин Харт, — маленький колдун многозначительно поднял бровь, — в последнее время заимел привычку спать отдельно. Ну, я ему не судья; услышите как Зойза храпит, сами к Харту попроситесь.

Притащили с мороза две бутыли с чем-то мутным и невероятно ароматным, грохнули о стол стаканы, полетела в печь картошка, заскрипели ножи. Тиккер залил керосину в лампы (в подклети, оказывается, хранился изрядный керосиновый запас) и вовремя: солнце село, и маленькие окна превратились в слепые чёрные квадраты.

— Что скажете, Френн? — Следователь слегка пихнул локтём в бок инквизитора, как раз закончившего нарезать полупрозрачными ломтиками кусок буженины. — Как вам избушка?

— Строение достойное внимательнейшего изучения, господин следователь, вот что я скажу. И я не про символы на матице, что так вас заинтересовали. Такое я и сам смогу. А вот заговоры на стенах… Любопытнейшая, скажу вам, штука. Словно кто-то писал на стене, надписи стирались, потом другие люди писали поверх написанного, и так далее, снова и снова, до тех пор, пока чёрточки и буковки не слились в своеобразную броню-кокон, что окружила этот дом. Такое нечасто встретишь. Искусство… Да и домовой тут — матёрый старый дух, так что не стоит бояться гостям ни Буки, ни Ночного Летуна… думаю, что и духов моровых поветрий местный суседко в бараний рог скрутит. Для меня, признаться, всё это ново и интересно.

— Но вы же почти всю жизнь…

— …таскаюсь по городишкам вроде Нижнего Тудыма, верно. Вот только жил я там, если вы помните, в своих апартаментах в Инквизитории, и фольклорными исследованиями не занимался. Вот вы в Тудыме адаптировались сразу, как только приехали, а я, увы, столичный хлыщ. И мышление у меня бюрократически-академическое.

— А я, стал-быть, деревенщина.

— Натуральная. На вас хоть фрак нацепи, хоть королевскую мантию, один чёрт видно, что вы из глубинки. И это еще мягко говоря… Кстати, вы не отлынивайте, а режьте огурцы и хлеб.

— Да режу, режу… Они там картошку не сожгут?

— За ней Сайрус следит. Да и домовой не даст — заслонку с печи сбросит.

— А говорите, что ничего не знаете. Скромничает он.

— Ха! Кое-что знаю, выходит. И заговор от Буки знаю. И, кстати, знаю заговор, чтобы у коровы молоко появилось.

— У вас была корова?!

— Хуже. У меня была одна знакомая молодая крестьяночка — давно. Милейшее создание…

— Ну, друзья, — Харт встал с лавки и поднял руку, в которой держал стакан с самогонкой, — первый день прошагали. Дай Небо, Святый Эфир и Лесной Дедушка, чтобы и завтрашний так же легко отмахать!

— Дай дорожку, лес честной! — грохнуло за столом. Фигаро улыбнулся, услышав как Френн, не задумываясь, ответил на тост ритуальной фразой — ой, брехал, подлец, про своё «не знаю, не в курсе», ой, брехал!.. Ну и ладно, ну и хорошо, а теперь, господа, можно и выпить.

Выпили, закусили, сбросили с себя шубы (в избе становилось всё теплее), налили по второй и за столом потёк неспешный разговор.

— …а скажите, любезный Тиккер, вот этот ваш автоматон… Прекрасное устройство, просто, я бы сказал, незаменимое… Как на него реагируют местные Другие?

— О, господин Фигаро, ну разумеется, никак. Не атакуют. Я, честно сказать, даже не уверен, что Другие его вообще видят. Они ж ориентируются по аурам; для них «существовать» значит оставлять в эфире след. А автоматон такового не оставляет. Но вы правы в том смысле, что может случайно прилететь какой-нибудь побочный удар. Поэтому под внешним кожухом у моего Зэ-Эл прослойка из кожи пятнистого телёнка семь дней отмокавшая в солёной крови.

— О как! Да вы, никак, в колдовских материях тоже разбираетесь!

— Да как же в них не разбираться, — хихикнул Тиккер, — если любой сейф достойный этого названия имеет несколько защит: от механического взлома, от огня, взрыва и, разумеется, колдовства! Что ж это за замок, который любая знахарка деревенская разрыв-травой за три секунды откроет?! Это не сейф, господа, а, с позволения сказать, ящик для посуды!

— А если Щит Ангазара? Второго типа?

— Ах, господин Френн… Что есть Щит Ангазара? Хитрое заклятье высшего сопромага, да. Но, по сути, как и любое другое заклятье, это просто завитки в эфире, узор. Тоже своего рода хитрый механизм, позвольте мне небольшую вольность трактовки. А любой механизм можно сломать. Главное знать, куда, условно говоря, закинуть гайку, чтобы мотор остановился. Работа это тонкая, потому не знаючи как к определённому заклятью подойти можно и себя спалить и сейф взорвать, но, в целом, вполне себе посильная.

«А этот прохвост недурён» Артур одобрительно хмыкнул у следователя в голове. «Вот за что я люблю технарей: они на всё смотрят как на задачу и сразу же ищут решение. А не ноют как девочки из гимназии»

«Это, я так понимаю, камень в мой огород?»

«Камень? В огород?! Это булыжник вам по темечку! Учитесь, учитесь и ещё раз учитесь!»

— Так вы тоже, что ли, колдун?

— Что вы, сударь! Я-то к эфиру чувствителен, но колдовать силушки не хватает. Так, фонарик могу зажечь, да и то не всегда. Но если мне дать эфирно заряженные спицы-конденсаторы и формулу заклятья… В общем, разберусь, что и как.

«Фигаро, я бы его нанял. Младшим замом к Брунэ»

«Тумбочкой, что ли?»

«Э-э-э-э?..»

«Из Брунэ вы вешалку сделали»

«А, вы в этом смысле… Пха-ха-ха-ха-ха, мда!.. Ладно, теперь вы меня уели… Но хорош этот Тиккер, ай, хорош!»

Достали печёную картошку, выпили по второй, и следователь смог, наконец, от всей души предаться любимому греху чревоугодия. Буженина, солонина, колбасы всех мастей, сало с нежнейшей прослойкой, копчёная осетрина — кто сказал, что одной закуской сыт не будешь? Подайте, подайте нам этого дурака, и да узрит он Закуску с большой литеры «З», закуску, которой можно так налопаться впрок, что тяжко будет пошевелить ногами под столом, закуску достойную этого названия, а не три жалких колечка сервелата, что тоскливо подсыхают на тарелке рядом с унылым крекером у какой-нибудь столичной дамочки, что днём и ночью меряет окружность талии и боится подойти к напольным весам! А заливные грибочки? А холодец, который едят неизменно и только с гигантскими порциями хрену?! А икра, которую нужно ложкой размазывать по чуть подмёрзшему хлебу и тут же отправлять в рот следом за стопкой водки? Не-е-е-е-ет, закуска, господа, это философия, это ритуал, думал следователь. И смысл этого ритуала также и в том, что попробовать со стола нужно решительно всё.

Захлопали над домом чьи-то огромные крылья, и свет керосиновых ламп на мгновенье вспыхнул ярко-зелёным. Где-то вдалеке завыла, запричитала баньши, утробно рыкнуло в чаще что-то большое, заскрипело и упало дерево. Подул ветер и снег, на мгновение, прилипнув к оконному стеклу, превратился в тонкую маску с чёрными провалами глаз. Маска залопотала безгубым ртом, что-то прошептала и растворилась во мраке.

Никто за столом не обращал на выходки ночного леса ровно никакого внимания. Компания вкусно ела, душевно пила и болтала о всяких мелочах (ибо время, когда при свете единственной свечи рассказывают истории, еще не наступило). Один Френн постоянно отвлекался; Фигаро чувствовал, что инквизитор постоянно «слушает» эфир; при этом то, что он там обнаруживал, его явно не успокаивало.

— Фигаро, вокруг нас куча Других.

— Ну и что? Они вас трогают? Вот, кстати, попробуйте тот же бутерброд, но с солёным огурчиком. Тут огурчики редкость, а вот икры навалом. Непривычно.

— Хм… Да, действительно, очень даже. Откуда, интересно, они берут сыр?.. Но, всё же. Тут, прямо за домом, чёртова свадьба. Вот прямо сейчас.

— Вы собираетесь бросить в снежный вихрь железный нож?

— Да как бы… нет, но…

— Ну вот и сидите себе спокойно. Они вас не трогают, и вы их не трогайте.

— Фигаро, там лесовик. Самый настоящий. Маскируется под елку.

— И пусть себе маскируется. К дому он всё равно не подойдёт — тут кругом обережные заклятья… Стоп. Френн, вы хотите сказать, что лесовика не уделаете? Вы? Магистр?!

— Ну, я, всё-таки, не могу в полной мере считаться магистром… Уделаю, конечно.

— И я уделаю. И Сайрус. А Зойза так просто ему железную пулю в башку припаяет.

— А баньши?

— Что — «баньши»? Она размером с вашу руку и вас боится больше, чем вы её.

— Да нет, я про то, что она… ну… поёт.

— И пусть себе поёт. Значит, сегодня в чаще волк издохнет. А, может, лиса зайца изловила. Горе, понимаю. Помянем пушистого.

— Вы так просто ко всему этому относитесь…

— Ну, Френн, тут только два варианта: если вы не можете прямо сейчас построить тут город и отодвинуть всё странное за его окружную дорогу, то вам придётся как-то со всем этим уживаться. А в случае с Другими в подавляющем большинстве случаев это означает «не высовываться и не совать нос куда ни попадя». Думаете, тому же баюну вас больше хочется сожрать, чем сочного оленёнка? Или кабанчика? Ничего подобного. Просто зверушка Другого за три версты чует и уплётывает со всех ног. Вот и приходится несчастному котопауку питаться тощим инквизитором — на таком не растолстеешь! А лесовики? Стоишь ты в чаще, к людским домам не лезешь, ловишь себе помаленьку волков да белок. И тут приходит дровосек — о, говорит, какой ствол! И топором тебя — хрясь! Не взлюбишь тут людей-соседей. У нас дровосеки и дарочки Лесному дедушке приносили, и заговоры читали, и знахарку с собой брали, чтобы не дай, Святый Эфир, дерево с дриадой повредить!.. Вы, Френн, поймите: обычным Другим, что с нами рука об руку с сотворения мира живут мы не особо-то и нужны. Разве что мелким паразитам, вроде Бук, Пылёвок, Ночных Летунов… да вы и так знаете, о ком я. Домовые, духи очага, духи капищ и кладбищенские тени с призраками, так то вообще, можно сказать, и не совсем Другие, а очень даже Наши. Есть только один вид Других, контакта с которыми я бы рекомендовал всячески избегать. Но это вы лучше меня знаете.

— Демоны. — Инквизитор кивнул. — Да, с Сублиматором или Гидрами я бы точно встречаться не стал. Без Ударного Отряда, а, еще лучше, без спецназа ОСП.

— Так это ещё и низшие демоны…

— Угу… С высшими не встречался. Этим занимаются демонологи Инквизиции и ОСП. Еще — это точная информация — Серый Отряд, не к ночи будь помянут, тоже ведёт дела с некоторыми из Могуществ. Но всё это крайне опасно, непредсказуемо и редко хорошо заканчивается. Хотя, говорят, что если соблюдать определённые правила, например, не заключать контрактов, то всё будет нормально. Не знаю, и проверять не хочу.

Выпили ещё по одной. Зойза принялся рассказывать историю про охоту на вендиго, которую Сайрус с Тиккером слушали с огромным интересом (Фигаро уже понял, что попал в компанию к истинным королям охоты, а не к любителям пострелушек по уткам с которыми он коротал время на Чёрных Прудах). Следователь кашлянул, достал трубку и опять повернулся к инквизитору.

— Ну, хорошо, Френн, но я, всё же, не понимаю. Вот Демон-Сублиматор, или, там, Нелинейная Гидра. Или даже дракон, хотя спор считать ли их демонами идёт до сих пор — всё-таки материальные тела… Но они же все неразумны. Как с ними общаться?

Френн, видимо, поняв, что Фигаро не отстанет, глубоко вздохнул, плеснул себе водки и сказал:

— Не знай я вас столько времени, точно вызвал бы к себе в кабинет на дознание… Понимаете, все эти гидры-сублиматоры и прочие Пожиратели Небес — просто мелкие хищники Внешних Сфер. Сильные, опасные, но не смышлёнее того же волка или медведя. Однако у всех у них есть кое-что общее, намертво врезанное в самое их естество: способность получать и тут же безоговорочно выполнять приказы. Далее, скажем так, чуть выше в иерархии идут демоны-оверлорды. Это нечто вроде средней руки командного звена… не знаю, как вам объяснить, Фигаро… Демонологи называют оверлордов «промежуточными центрами передачи приказов». Вроде как телефонная подстанция, понимаете? Они могу командовать целыми пачками существ пониже рангом, но сами редко бывают разумны. Хотя случается всякое. Артур, вот, уверен, что демон управляющий волколаками — оверлорд. Или же, в старинной терминологии, Демон-принц.

«Уверен на девяносто девять процентов»

— О, господин Мерлин, как же я люблю это железную отмазку!.. Но продолжим. Оверлорды уже образуют строгую иерархическую прослойку: их можно отнести к определённым типам — даже к кланам, если вам угодно — их силы тоже строго специфичны, и каждый из них клеймён на эфирном уровне определённым сигилом. Если не влезать в подробности, то это боевые легионы, Фигаро.

— Чьи?

— Тех, кого в старой терминологии называют Демонами-принцами, а в современной — Могуществами Малого Ключа, или Демонами Гоэтии. Невероятно сильных, разумных и опасных существ родом из Внешних Сфер. С ними возможен… э-э-э-э… диалог. При определённых обстоятельствах… Чёрт, с одной стороны, я понимаю, что вы… что мы… Но я же, мать его, инквизитор! Я не имею права!..

«…Демоны Гоэтии, — Артур вклинился в диалог на максимально постных тонах, — это разумные существа из самых разных зон Внешних Сфер. Им подчиняются оверлорды и, соответственно, легионы рядовых тварей. Сами Могущества редко проникают на наш план, однако, в целом, на это способны. Они крайне сильны сами по себе, но самый смак в том, что они способны предоставить демонологу, сумевшему каким-нибудь образом расположить их к себе, власть над частью личных легионов. Можете себе представить чудика, у которого в подчинении тысяча Нелинейных Гидр? Вот поэтому Инквизиция и дёргается, лишь заслышав слово «демонология». В общем-то, правильно делает, кстати. Демоны Малого Ключа способны к одной удивительной штуке: заключению контрактов»

«Артур, я не думаю…»

Лучше бы Френн не противоречил; Мерлина тут же понесло:

«Могущества вовсе не требуют за свою благосклонность душу — на кой бы ляд она им сдалась? Им нужны услуги. Иногда запросы гоэтических принцев довольно странные, но, уж поверьте, Фигаро: если такое существо потребовало от вас спалить к чертям какую-нибудь пивнушку на окраине Малых Кочевряжек, то это не просто так. Это запустит эффект домино: цепочку событий, которая, в конечном счёте, приведёт к катастрофическим последствиям для нашей реальности и укреплению сил Принца, росту его мощи а вы, в итоге, окажетесь по уши в дерьме… Хотя тоже не факт. Иногда Принцы делают что-то просто потому, что им этого хочется. Например, если вы их заинтересуете. Знаете историю Людвига Хокинга?»

«Господин! Мерлин! Я! Бы!..»

«Хокинг даже не был колдуном. Он был простым графом, но со… скажем так, с отменным плотским аппетитом. Горничные, куртизанки, крестьянки, дамы высшего света — сэр Людвиг побывал везде, хе-хе… Его разврат стал настолько притчей во языцех, что привлёк внимание самого Великого Принца Асмодея, который в один прекрасный день явился к графу самолично и предложил договор: Принц дарует Хокингу бессмертие и истинно суккубическое обаяние, а граф… А граф просто продолжает в том же духе. Было лишь одно условие: в месте, куда сэр Людвиг затаскивал очередную жертву своего неуёмного темперамента, он рисует в неприметном уголке Сигил Асмодея. Такой себе обмен энергиями»

«И… это закончилось плохо?»

«Как сказать» Артур хихикнул. «Принц Асмодей — не из жестоких Могуществ. Его интерес, скорее, в развлечениях. Я думаю, этот демон собирает яркие чувства и эмоции примерно как ловкий мастер икебаны собирает оригинальные композиции из веточек и цветочков. Вреда в том мало. Однако он — Демон-Принц. Его влияние на реальность невозможно полностью скрыть или свести к нулю. И вот Великий Инквизитор Таурус — про него даже вы, Фигаро, слышали, поэтому не стану читать из «Истории Колдовства» — заметил, что по всему Королевству происходят странные вспышки Другой активности. То целый женский монастырь вдруг в полном составе теряет девственность, то в академии благородных девиц начинает твориться чёрт-те что, а то и вообще маленький городишко в глубинке становится одним большим борделем. Поначалу списывали на массовые прорывы суккубов, астрологические наложения эфирных потоков в таком вот забавном спектре и всё такое, но потом таки поняли, откуда ноги растут, и снарядили за графом Людвигом целый отряд Инквизиции усиленный спецподразделениями ОСП (они тогда только начинали, но уже были до одури крутыми засранцами). И тогда…»

«А можно не надо?»

«…и тогда граф, обложенный со всех сторон, заключённый в Кокон Льда, парализованный веригами, опутанный самыми могущественными заклятьями «Ордос Тактика» потушил свою неизменную сигару, улыбнулся и освободил чистую силу Асмодея… Ах, Фигаро, там было более сорока инквизиторов и, примерно, двадцать самых лучших бойцов ОСП… Пахахахаха!.. И вот их всех ударяет волна чистой, кристаллизованной похоти, рафинированной страсти, изысканнейшего разврата…»

«АРТУР!!»

«…и вы даже не представляете, что там началось. Дело в том, что в Инквизиции служит довольно мало женщин, и в ОСП их тоже не особо-то и много, но Волна Асмодея… хахахахахаха! И они все… Пу-ха-ха-ха, ой, не могу-у-у-у-у!.. И они… А потом… Хи-ха-ха-ха, держите меня семеро…»

«А сам граф?»

«…хе-ха-ха-ха!.. А? Граф? Граф стал оверлордом. Был вознесён, как сказала бы Матушка-Церковь. И теперь он иногда сходит на грешную землю для того чтобы… ну, вы можете представить… Ох, простите, Френн… Я просто не мог не вспомнить эту историю. Демоны — это не всегда смерть и разрушение, Фигаро. Иногда они просто зеркала, что причудливым образом отражают и гиперболизируют то, что скрывает наша собственная натура… А вы, инквизитор, проще относитесь к мелочам. И, ради Эфира, не ассоциируйте себя с тем, что лично вас не касается. Мы сейчас там, где правила теряют свою силу. И если бы вы в глубине души так не жаждали свободы, вас бы тут не было»

Френн сглотнул, тихонько выматерился, взял за горлышко бутылку самогона и одним махом осушил добрую четверть. Резко втянул в себя воздух, опустил плечи и… просто кивнул.

«Я пытаюсь, Мерлин Первый. Я пытаюсь. Но это не так просто»

«Я знаю. И не тороплю. Скажу лишь одно: мне приятно работать с вами. У меня в Квадриптихе вы бы точно не полы подметали»

«Сочту за комплимент»

«Артур, — Фигаро вышел на связь с Артуром-Медичи по приватному каналу, — вы с Френном аккуратнее, пожалуйста. Он…»

«Я знаю, каков он на самом деле. Да, я жёсток, знаю. Бываю мудаковат. Но у твоего друга-инквизитора огромный потенциал. И очень-очень грустная душа. Ну ничего, мы его развеселим… А вы… Вот, ловите»

В сознание следователя влетело нечто вроде лёгкой белой искры, покружило вокруг черепушки и зависло в центре мозга, сияя, словно маленькая звезда. Фигаро задохнулся от удивления и недоверия: Белый Конверт. Фрагмент воспоминаний самого Мерлина Первого.

Это не было сложным колдовством: Артур как бы извлекал из своей памяти краткий эпизод, запаковывая его в заклятье и отправляя адресату. Быстрый способ передачи информации, один из видов телепатии. Нюанс был в том, что память невозможно в полной мере разбить на отдельные куски, и из этой точки Фигаро мог попасть в любую другу зону воспоминаний Артура-Зигфрида Медичи. Он мог узнать о нём всё, что угодно.

Конечно, он не стал этого делать. Следователь просто коснулся Белого Конверта и скользнул вдоль выделенной Артуром линии. И, проваливаясь в воспоминания старого колдуна, Фигаро понял, что Артур знал, что следователь не тронет то, что лежало вне этого своеобразного письма. Знал это, полностью доверяя своему протеже, фактически вверяя тому свою память, а не это ли можно назвать дружбой? И если не это, то что тогда?

Восемь точек холодного синего огня — всё, что осталось от пространства в привычном его понимании; восемь звёзд, в которые превратились углы комнаты Мерлина. Сигил на полу исчез, куда-то пропало вообще всё: пол, потолок, камин, книжные полки, окна с видом в сад. Только стол остался; длинный белый стол, похожий на замершую часовую стрелку. На одном конце стола сидел Артур-Зигфрид Медичи, нервно ероша свою густую шевелюру и постукивая кончиком пальца по бумагам, валявшимся перед ним: расчёты, наброски заклятий, сводные формулы, и, наконец, итоговая форма заклинания. Время от времени откуда-то из тёмной пустоты прилетал порыв ветра, холодя лоб колдуна и дёргая за рыжие локоны пламя свечей на столе. Тридцать шесть свечей, жёсткий стул с высокой спинкой, потрескивание пламени и тишина.

На другом конце стола восседала прямо на звёздах длинная тонкая тень. Размеры её понять было сложно; иногда тень казалось просто высокой, а иногда — гигантской, чиркающей макушкой о звёздный купол, и там, наверху, где, будь эта тень человеческой, находилась бы голова, ярко светились четыре ярко-алые искры.

— Короче, — колдун хмыкнул и сжал губы, — это существо наделило нас способностью чувствовать Эфир и управлять им. Всё, как и заказывали. Но теперь проблема вот в чём: мы понимаем… но мы ни хрена не понимаем! Как Эфир порождает заклятья? Как произнесённое слово или начертанный символ могут влиять на Извечный Поток? Как магия вообще вяжется с законами физики?! Это же полная чушь! Это как если бы существовало две разные физики не согласующиеся одна с другой!.. В общем, я хочу понять. Хочу понимать, что я делаю, и почему происходит то, что происходит. Я хочу знать, как работает колдовство, почему оно вообще работает, и хочу сам уметь создавать магические формулы — не от балды, а исходя из строгого знания. Как-то так.

Тонкая фигура на другом конце стола засмеялась. Это был странный смех: лёгкий как перезвон хрустальных колокольцев, но глубокий, словно шорох реликтового излучения, что тихим шепотом пронзаем всё мироздание.

Маленький колдун, ты хочешь понять, как магия рождает звёзды, что рождаются отнюдь не из магии, но без неё не могут начать свою жизнь. Это забавное и немного страшноватое знание, сродни пониманию того, что происходит в чёрном трупе звезды, засасывающем в себя самое время и рождающем новые миры. Но ты привык к страшному. Ты дотянулся до таких бездн, что лежат за пределами упорядоченного мира и достал оттуда не силу, но знание. Это… здорово. Это круто.

— Думаешь, мой мозг от этого расплавится, Принц? — Артур нахмурился. — Он, всё же, не бездонный, но я думаю, ты сможешь как-то обойти физические ограничения моего тела.

Ах, это… Нет, нет, дело не в этих мелочах. Их я, конечно, учту. Внесу все нужные коррективы. Но меня веселит другое: никто не просил меня о таком. Я — Законы звёзд и Память мироздания, а смертные просят у меня власти, силу… не поверишь — даже денег, а-ха-ха-ха! Твой разум гибок и пытлив. Ты сможешь взять это знание. Ты изменишь мир. Мир, конечно, не скажет тебе «спасибо», но так уж устроены люди. Я дам тебе то, что ты просишь.

— И сколько… И чего мне это будет стоить?

Сколько? Да ровным счётом ничего. Я дам тебе знания просто потому, что это забавно. И мне интересно, что у тебя получится. Даже я не вижу всего, что ждёт тебя впереди, а я, поверь, вижу многое.

— Ничего? Я не понимаю…

Мириады червей ползают по шарику, что залит водой и чуть присыпан камнями. Считают своё обиталище центром всего, а себя — венцом творения. И вот один червь поднимает глаза к небесам и видит звёзды. И понимает что-то. И хочет понять ещё больше. И отсюда вопрос, маленький маг: а останется ли он червём после этого? Или станет чем-то большим?

— Не знаю. — Сухо ответил Артур. — Но я… признаться, я растерян… немного.

Ага. Послушай, ты, что говорит с Могуществами как с равными, но, в то же время, знает своё место, не хочешь ли ты освободиться от оков своего тела и стать одним из нас?

Артур поперхнулся. Впервые за много лет у колдуна не нашлось, что ответить; его быстрый на колкости язык просто безвольно прилип к нёбу.

Хочешь знать, что ты получишь, маленький колдун? Чем ты сможешь стать? Каким из Могуществ ты будешь? На что окажешься способен?

— Нет, — быстро ответил Мерлин. — Не хочу.

— Да?

— Да. Я не хочу перелистывать книгу сразу в конец. Я любопытен, не скрою. Но узнать ответ, минуя решение? Спасибо за предложение, но я, пожалуй, откажусь.

Это именно тот ответ, которого я не ожидал. И это именно та причина, по которой я дам тебе то, что ты хочешь. Я же вижу тебя насквозь: ты ОЧЕНЬ хочешь узнать, каково это — не иметь никаких ограничений. Как это: знать вселенную как рука знает перчатку. И тебе до одури хочется узнать, кем из Великих ты стал бы. Ты сделал невозможное — удивил меня. Поэтому я тоже сделаю невозможное для тебя. Аудиенция окончена. Мы встретимся ещё, маленький колдун. Не в этих мирах и не в этом обличии, но… встретимся. А теперь я сделаю тебе маленький подарок сверх того, что ты просил. Я покажу тебе тебя. Того, каким ты мог бы стать, прими ты моё предложение.

Тень сжалась, свернулась в чёрно-алую точку и исчезла, а пораженный до самой глубины души Мерлин ещё долго, очень долго смотрел на сияющий в пустоте Лик. Лик того всемогущего и грозного существа, которым он мог бы стать, если бы был чуточку глупее.