Сквозь закрытую дверь

Иголка на дне морском

На стойке стояла бутылка вина, в СД-плеере — диск Барри Манилова, чёлка чудесным образом убрана с моего лица. Всё шло отлично, по крайней мере, в данный момент, в моём маленьком уголке этого мира. Правда, не для Оуэна. Он прятался под кроватью — сидел там с тех пор, как раздались первые ноты «Я сочиняю песни». Геркулес ходил по краю кровати и старался заглянуть под нее.

— Брось, — сказала я. — Ты же знаешь, какой он. Не вылезет, пока я не сниму этот диск. — Я подхватила Герка и закружилась, подпевая музыке. Из-под кровати донёсся приглушённый вой.

Мы с Геркулесом дотанцевали до шкафа, и я посадила кота на пол.

— Ну, что мне надеть? — спросила я его.

Кот чихнул на первое, что я выбрала, зевнул на второе. Мой третий выбор, белый топ и синюю юбку, он приветствовал двумя лапами. Ну, на самом деле он просто оглядел одежду со всех сторон и пошёл прочь, что означало либо «Отличный выбор», либо «Ты безнадёжна, ничего тут не поделаешь».

Дом Вайолет стоял в центре города, рядом с рынком и сообществом художников — большой, двухэтажный, в колониальном стиле, с прекрасным двором и перестроенной конюшней позади. По обеим сторонам дорожки, ведущей к двери, цвели белые и розовые бальзамины. Лужайка казалась зеленым ковром — наверное, за двором Вайолет ухаживал Гарри. Никто другой не сделал бы этого так тщательно, разве что, сама Вайолет. А я с трудом могла представить, как она подстригает траву вокруг дорожки с триммером на плече.

Дверь открыла Ребекка:

— Кэтлин, проходи, Вайолет в кухне.

Я вошла в холл, так же тщательно ухоженный, как и всё вокруг дома. Похоже, паркетный пол и широкие декоративные панели были оригинальные, но тщательно восстановленные и отполированные. Люстры под потолком сверкали хрусталём и латунью.

— Ух ты! — шёпотом сказала я Ребекке.

Она похлопала меня по руке и улыбнулась как ребёнок.

— Правда здорово?

— Прекрасно.

Всё выглядело идеально — от картины с подсолнухами до маленького антикварного столика у винтовой лестницы, ведущей на второй этаж.

— Погоди, ты ещё увидишь рояль, — заговорщически сказала Ребекка, наклоняясь поближе.

Она провела меня в большую комнату справа от холла. У окна стоял массивный концертный рояль.

— Как же его сюда втащили? — спросила я.

— Не знаю, — нахмурилась Ребекка. Он стоял здесь, ещё когда Вайолет была маленькой.

За роялем я увидела камин. Ещё в комнате стояло два дивана, покрытых тканью глубокого синего цвета, а также несколько удобных кресел.

— Привет, Кэтлин, — сказала Вайолет за моей спиной.

Я обернулась.

— Привет, Вайолет. У тебя прекрасный дом.

— Спасибо, — ответила она. — Я не забыла, что обещала тебе экскурсию.

— Жду с нетерпением.

Поверх жёлтой блузки и юбки цвета загара на Вайолет был зелёный фартук в цветочек. А по ней не скажешь, что она когда-нибудь хотя бы заходила на кухню. Случалось ли этой женщине спешить? Бывает ли она взъерошенной или неаккуратной как мы, все остальные?

— Как дела в Вистерия-Хилл? — спросила Ребекка.

— Отлично, — ответила я. — Рома думает, что одна кошка сломала лапу. Нам удалось её поймать.

— Хорошо.

— Садитесь, пожалуйста, — Вайолет показала на диваны.

Мы с Ребеккой сели на диван, а Вайолет — в кресло.

— Значит, кошка сломала лапу? — спросила Вайолет.

— Рома не была уверена, — сказала я.

— Я рада, что она вернулась, — продолжала Ребекка. — Боюсь даже думать, что было бы без неё со всеми этими кошками.

— Замёрзли бы насмерть или попались бы первой же зимой, — сказала Вайолет.

Я взглянула на неё.

— Попались?

Она кивнула.

— Коты не раз обращали в бегство тех, кто околачивался вокруг старого дома. Вот и болтают, что этих котов надо переловить и усыпить ради их же блага.

Ребекку передернуло.

— И как же убийство живого существа может пойти ему на пользу?

Зазвонил дверной колокольчик.

— Извините, — поднялась Вайолет.

Я повернулась к Ребекке.

— Рома говорила, ты помогала устроить зимнее убежище для кошек.

Она расправила рукав, прикрывающий повязку на руке.

— Не могла думать, что бедным животным негде согреться, — она оглянулась. У двери стояла Вайолет, впуская Рому. Ребекка наклонилась ко мне. — Скажу по секрету, это Ви купила те пластиковые контейнеры, которые мы использовали для домиков. Хотела, чтобы никто не знал. Она на самом деле очень добрая.

Я приложила палец к губам.

— Я не выдам твой секрет.

Из холла вошли Рома и Вайолет.

— Привет, — сказала Рома, поднимая руку, потом глубоко вздохнула. — Вайолет, как вкусно пахнет.

— Значит, мне пора пойти проверить, как там наш ужин, — улыбнулась Вайолет. — Садись, Рома. Я сейчас, — добавила она уже через плечо и исчезла в глубине дома.

Рома шлёпнулась в кресло на место Вайолет. Казалось, она чем-то встревожена.

— Как Люси? — спросила я. — Кошка, — добавила для Ребекки.

— Лапа сломана. Нужна операция.

Я вздохнула.

— Завтра из «Лесного Озера» выезжает Дэвид Торнтон, ветеринар, специалист по мелким животным, он мне поможет.

У него большой опыт, он использует новую технику лечения. Люси должна поправиться.

— Если понадобится моя помощь, когда настанет время везти её назад — дай мне знать.

— Ладно, — она повернулась к Ребекке. — Похоже, Кэтлин умеет ладить с животными. Люси запаниковала в клетке, а Кэтлин поговорила с ней, и она успокоилась.

— Кэтлин со всеми находит общий язык, — улыбнулась Ребекка.

В двери появилась Вайолет.

— Как насчёт бокала вина? Кто-нибудь за рулём?

— Я пешком, — сказала Ребекка. — Так что выпью бокал, спасибо.

— Меня подбросит Эми. Мне тоже чуть-чуть, пожалуйста.

Вайолет взглянула на меня.

— Я тоже пешком, — сказала я и показала полтора дюйма большим и указательным пальцами. — Мне полбокала, пожалуйста.

— Я сейчас, — сказала Вайолет.

Я обернулась к Ребекке.

— Какие новости насчёт фестиваля? Эми не сказала, уже приняли решение?

— Его же не собираются отменять? — спросила Рома.

Ребекка подвинулась, чтобы видеть нас обеих.

— Если комитет не найдёт замены дирижёру, придётся закрыть фестиваль. А возможно, его отменят, даже если замена найдется, — вздохнула она.

— Почему? — спросила я.

— Потому, что без дирижёра тире руководителя некому проводить репетиции.

— Вообще-то есть кому.

Мы все обернулись к Вайолет. Она, улыбаясь, шла к нам по сверкающему дубовому полу.

— Правление фестиваля попросило меня продолжить репетиции.

Она принесла деревянный поднос с четырьмя бокалами. Вайолет предложила его Ребекке, та взяла бокал и улыбнулась.

— Прекрасная новость, Вайолет. Эми мне не говорила.

— Она не знала, — Вайолет обернулась ко мне с подносом в руках. — Мне позвонили только час назад.

— Рада, что ты займёшь эту должность, — я взяла бокал, — я много слышала о фестивале. Обидно, если он так закончится.

Вайолет протянула бокал Роме, а последний взяла себе. Рома пригубила вино.

— Прекрасно, — она откинулась на спинку кресла. — Вайолет, почему тебя просто не назначат директором фестиваля?

Вайолет сделала глоток из своего бокала, потом опустила его на круглую стеклянную подставку на кофейном столике.

— Потому что никто не знает, кто я.

— Это смешно, — сказала Ребекка. — В Мейвилл-Хайтс все знают, кто ты. Ты же читала лекции в Мичиганском университете и в Институте музыки в Кливленде.

Рома оглянулась на рояль.

— Я слышала, как ты играешь. Ты очень талантлива.

— Спасибо, — подняла руку Вайолет. — У меня прекрасная работа и множество возможностей, но нет ни имени, ни признания.

— А они нужны для привлечения людей. Для продажи билетов это так же важно, как и музыка, — сказала я.

— Именно так, — кивнула Вайолет.

— Но на фестиваль должны приходить из-за музыки, не из-за личностей, — сказала Рома. — И не из-за дирижёра, который плавает нагишом у особняка «Плейбоя».

— Грегор Истон плавал голым? — удивилась я.

— Нет, Циния Янг, — сухо сказала Рома.

— Откуда ты знаешь? — спросила Вайолет.

Рома порозовела, как блузка Ребекки.

— Я кое-что про это читала в «Голливудском вестнике».

— «Голливудский вестник»? — Ребекка попыталась остаться невозмутимой, но не смогла.

— И не говори мне, что никогда не брала журналы в супермаркете, Ребекка, — сказала Рома.

— Только ради новостей, — бесстрастно ответила Ребекка.

Рома засмеялась и пригубила вино. Я тоже наконец сделала глоток. Вино было лёгкое, чуть сладкое, согревающее, как солнечные лучи. Я отпила ещё немного и повернулась к Вайолет.

— Это вино Руби?

— Да, — она снова подняла бокал.

— Очень хорошее. — Я наклонила бокал так, что прозрачная жидкость закружилась. — Но потихоньку пьянеешь.

Вайолет изучала содержимое своего бокала.

— Я тоже заметила. — Она поднялась на ноги. — Прошу прощения. Ужин будет подан совсем скоро.

— Кэтлин, ты сказала, что вино сделала Руби? — спросила Рома.

— Ага. — Я поставила бокал на подставку на кофейном столике.

— В этом есть смысл, — кивнула Рома. — Я ходила в школу с Келли, матерью Руби. Её отец, дед Руби, был местным бутлегером.

— Хочешь сказать, делал...

— Нет, нет, — перебила Рома. — Не делал. Продавал. Вернее, перепродавал.

— Обычно у него в деле были три-четыре бочки свича, — сказала Ребекка. Так что технически — делал.

— А что это — бочки свича?

Ребекка поправила сползшие на кончик носа очки.

— Это дубовая бочка для выдерживания виски или другого спиртного. Люди покупают подержанные бочки, наливают в них воду, со временем в неё просачивается алкоголь и получается бочка свича. Знаешь, и отец и дед Орена делали бочки для Союза винокурен.

— Летом Орен обычно помогал деду, — сказала Рома.

Ребекка кивнула.

— Да. Но Орен не просто столяр, он художник. Это у него от отца.

— Что стало с теми скульптурами? — спросила Рома, ёрзая в кресле.

— Надеюсь, они ещё во дворе. Может, Орен убрал их в сарай.

Я переводила взгляд с одной на другую, пытаясь понять, о чём это они. Ребекка заметила моё замешательство.

— Ой, извини, Кэтлин. — Мы говорим о незнакомых тебе людях и событиях, — она поправила подушку за спиной. — Дай-ка я объясню.

Я снова взяла свой бокал и откинулась на спинку дивана.

— Карл, отец Орена, был плотник и маляр. Он работал на Гаррисона Тейлора — Старого Гарри — а также делал бочки для винокурни. Видела лестницу на откосе Вайлд-Роуз? Это работа Карла. Но в свободное время он делал потрясающие скульптуры из металла. Очень большие. К сожалению, мало кто может их увидеть. — Должно быть, она заметила удивление на моём лице. — В те дни молодой человек из Мейвилл-Хайтс в Миннесоте никак не мог стать художником, как бы он ни был талантлив.

Я подумала о солнце, которое сделал Орен для входа в библиотеку.

— Ты в последнее время не заходила в библиотеку, Ребекка, — сказала я. — И не видела солнце, вырезанное Ореном, оно прямо за дверью.

— Орен сделал солнце? — спросила Рома.

Она ковыряла ноготь на безымянном пальце левой руки, и я задумалась, не волнуется ли она за больную кошку больше, чем хочет показать.

Я кивнула.

— Я не знала. Наверняка оно красивое.

— А ещё он сделал новые кованые перила для лестницы.

— Умение и талант у него в крови, — сказала Ребекка. — Карл-старший, отец Анны, был кузнецом.

— Анна? — удивилась я. — Мать Эверетта?

— Да, — кивнула Ребекка. — Мать Эверетта и дед Орена были братом и сестрой.

В дверях появилась Вайолет.

— Ужин готов. Пожалуйста, захватите свои бокалы.

Окна столовой выходили на задний двор. Я ожидала увидеть чопорный интерьер, но комната оказалась очень уютной. Стол покрывала кремовая скатерть в тон кремовым с голубыми цветочками салфеткам. Вокруг стола — шесть чёрных кресел, обитых кожей. Усевшись, я обнаружила, что они очень удобные. Вайолет расположилась во главе стола, слева от неё Ребекка, справа Рома.

На ужин был палтус с овощами, рисом и крошечными морковками и салат с горчичным соусом. Вайолет изумительно готовила. Когда она снова наполнила бокалы, я задумалась, откуда у нее вино Руби. Они обе любили музыку, но я понятия не имела, что они дружат. Рома явно задавалась тем же вопросом.

— Вайолет, а откуда у тебя домашнее вино Руби? — спросила она.

Вайолет опустила вилку.

— Верно, я же вам не сказала. Руби собирается переехать в квартиру над гаражом. — Она обернулась ко мне. — Может, ты заметила гараж в конце подъездной дорожки?

— Да, заметила.

— Там на втором этаже есть помещение. У меня там давно не было арендаторов, но я решила, что неплохо было бы, чтобы кто-то жил рядом.

— Когда она переезжает? — спросила Рома.

— В конце месяца. А если фестиваль закроют, то немного раньше.

Рома подцепила вилкой морковь.

— Как ты думаешь, что случилось с Грегором Истоном?

Вопрос прозвучал непринуждённо, но я заметила, как крепко она сжала вилку.

— Я думаю, он был развратный старый козёл, который ввязался во что не следует с кем-то слишком молодым для него.

— Значит, ты считаешь, с ним случился сердечный приступ или инсульт?

— А ты — нет? — спросила Вайолет.

— Это наиболее вероятно, — медленно проговорила Рома. — Как я слышала, у него был ненасытный аппетит. Но если это просто сердечный приступ — почему полиция всё ещё занимается расследованием?

Я не стала говорить, что Истон умер совсем не от сердечного приступа, скорее всего, даже и не в результате несчастного случая. Мне хотелось посмотреть, куда зайдёт этот разговор.

— Потому, что Грегор Истон был своего рода знаменитостью. Он умер здесь, в Мейвилл-Хайтс, большинству людей это название ни о чём не говорит. — Вайолет подлила себе ещё немного вина. — Так почему бы полиции и не перестраховаться? К тому же, возможно, работу нашего «деревенского» департамента будут обсуждать. — Она взглянула на меня. — Кэтлин, ты раньше жила в Бостоне. Должно быть, жителю большого города наш городок может показаться немного скучным?

— Некоторым людям — да, — согласилась я.

— А как насчёт тебя? — усмехнулась Ребекка. — Наверное, мы для тебя похожи на кучу дровосеков, бегающих по лесу во фланелевых рубашках?

Она отщипнула кусочек рыбы и сунула в рот.

— Сначала я так не думала, — сказала я. — А потом, в мою первую неделю здесь, Сьюзен пришла утром на работу в отделанных мехом сапогах, шапке-ушанке и куртке в красно-черную клетку.

Вайолет и Ребекка рассмеялись.

— Я думаю, Сьюзен мерзнет, — сказала Ребекка. — Она такая худенькая.

— И прошлой зимой клетка была в моде, — добавила Вайолет.

— Значит, Сьюзен не оставила у тебя впечатления, что мы тут все деревенщины? — спросила Ребекка, положив нож и вилку на края своей тарелки.

Я положила в рот последний кусочек рыбы и сделала то же самое.

— Совсем нет. Мне случалось жить в маленьких городках, так что я в курсе.

— Я думала, ты выросла в Бостоне, — сказала Вайолет, встав, чтобы собрать тарелки.

— Нет, я жила в разных местах на Восточном побережье. Мои родители —актёры.

— Театральные? — спросила Вайолет.

— В основном. Отец много лет снимался в рекламных роликах. Но большую часть времени они играли на сцене.

Я поняла, что Вайолет умело увела разговор от Грегора Истона и его смерти. Почему? Считает, что это неподхоящая тема для разговора за ужином? Или у неё есть другая причина?

Рома рядом со мной молча вертела в руках вилку.

— А ты не хотела играть? — спросила Ребекка, допив наконец своё вино.

— Нет, — решительно сказала я. — Прежде всего, я не унаследовала от родителей ни капли таланта. Роль запомнить могу, но на сцене я просто бревно.

— Не может быть.

— Может, и есть. Я думаю, актёрская игра мне неинтересна потому, что в ней нет ничего необычного, неизвестного.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Вайолет, вернувшаяся с черничным пирогом на большом прозрачном блюде.

— Я знаю, какой трудной бывает актёрская жизнь. Я видела работу, неприятие, неопределённость. В этом нет ничего привлекательного. Не для меня.

Вайолет отрезала кусок пирога и передала Ребекке.

— А что насчёт остальных членов семьи? — спросила Ребекка, принимая тарелку. — У тебя есть братья или сёстры?

— Младшие брат и сестра. Двойняшки.

Вайолет протянула нам с Ромой тарелки с пирогом.

— Они играют на сцене?

Я покачала головой.

— Нет. Сара — сценарист и кинорежиссёр. Она сделала несколько короткометражек. Ещё она работает с гримом. В Бостоне и окрестностях снимается достаточно много фильмов, так что работы ей хватает. — Я подцепила вилкой кусок пирога — сочная черника, лёгкий крем и слоёное тесто. — Ммм, Вайолет, очень вкусно.

— Спасибо, — ответила Вайолет. — Это рецепт Ребекки.

— Значит, и тебе спасибо, — сказала я Ребекке через стол, поднимая вилку.

— На самом деле, это рецепт моей матери. Хотя, мне кажется, ты добавила к ягодам немного мускатного ореха? — она взглянула на Вайолет, разливавшую кофе.

— Да, добавила, — Вайолет подала мне чашку. — Ты рассказывала о семье. А кем работает твой брат?

— Он музыкант. Барабанщик. Преподаёт джаз, играет в группе «Горящие песчанки».

Рома чуть не поперхнулась кофе.

— «Горящие песчанки»?

— Ага. Итан играл в какой-нибудь группе всегда, еще с детства. Первую он собрал в детском саду. Называлась «Выше нос».

Все засмеялись.

— А ты, Вайолет? — спросила я. — Ты играла в группе, когда была младше?

— Нет, если не считать ритмической группы во втором классе. Я играла на среднем треугольнике.

— Играла, — подтвердила Ребекка. — Вайолет — виртуоз треугольника.

— Я участвовала во многих репетициях, когда была на первом курсе, — сказала Вайолет.

— А в каком колледже ты училась? — спросила я. Может, она знала Грегора Истона в университете?

— Оберлин-колледж. Это в Огайо. А ты?

Истон ходил в Университет Цицинати.

— В Хассоне, штат Мэн, — я улыбнулась от воспоминаний. — Может, у меня и не было стереотипов насчет Миннесоты, но о Мэне точно были. Я явилась туда в конце лета, в самую жару, с полным чемоданом свитеров. Слава Богу, моей соседкой по комнате оказалась Лиза. Я подумала о том, когда опять её услышу. Если кто и может нарыть информацию о Грегоре Истоне, так только она.

Когда мы закончили десерт, Вайолет предложила показать мне дом. Все комнаты были так же прекрасны, как гостиная и холл.

— Llŷn, — сказала я, когда мы снова вошли в гостиную. — Это валлийский?

— Да. Это значит «озеро», — кивнула Вайолет. — Родители моей матери были из Уэльса.

Рома смотрела на большую фотографию на стене — уличный снимок, сделанный в центре города, у озера, лет пятьдесят назад. Вайолет присоединилась к ней, стала показывать старинные достопримечательности. Я села на диван к Ребекке.

— Вайолет — отличный повар.

— Так и есть. Еще когда мы были девчонками, она умела чуть изменить рецепт, придать ему собственный уникальный вкус.

— Вы давно дружите?

— Всю жизнь. С тех пор как пошли в школу. Вайолет мне как сестра. — Она откинулась на спинку дивана, сложила руки на коленях. — У меня два старших брата, они постоянно дразнились. А Вайолет — единственный ребёнок. Но она была бесстрашной. — Ребекка покачала головой, улыбаясь каким-то воспоминаниям. — Нам запрещали ходить на озеро, — сказала она, понизив голос, чтобы нас не слышали. — Но мы постоянно туда пробирались. Мой брат Стивен наябедничал о нас. На следующее утро все его ботинки оказались полны мокрого песка — и те, что он носил в школу, и пара получше, для церкви. — Она засмеялась. — Это сделала Вайолет, и я до сих пор не знаю, как.

Я окинула взглядом гостиную.

— Трудно представить, что Вайолет была непослушным ребёнком.

Ребекка погладила диванную подушку.

— Понимаю, она кажется очень сдержанной. Некоторые считают её холодной, но это не так. Просто жизнь заставила казаться такой. — Она оглянулась. — Вайолет выросла в этом доме. Когда её мать и отец умерли через полгода один за другим, ей было всего двадцать пять. Десять лет спустя она осталась вдовой с двумя маленькими мальчиками. И если она кажется бесчувственной — что ж, это не удивительно. Но в глубине души она добрая и преданная. Я всегда могла на неё рассчитывать. Я сделаю для неё что угодно, как и она для меня.

— Это то, что моя мать называет сёстрами по сердцу, — сказала я.

Ребекка снова взглянула на Вайолет.

— Это мне нравится. — Она обернулась ко мне. — У тебя очень интересная семья, Кэтлин. А как ты попала в Мейвилл-Хайтс?

В памяти внезапно возникло лицо Эндрю — широкая улыбка, бездонные синие глаза, светлые волосы, спускавшиеся кольцами на ворот, когда он запаздывал со стрижкой. Может быть, дело было в любопытстве Ребекки, а может — в двух бокалах вина Руби. Так или иначе — я ответила честно:

— Я сбежала.

Глаза Ребекки расширились в удивлении.

— От чего?

— От той своей жизни. От семьи — я их люблю, но иногда мне не хватало воздуха рядом с ними.

Ребекка понимающе кивнула.

— И от мужчины, с которым я надеялась провести остаток своих дней.

Я на минуту отвела глаза. Вайолет и Рома рассматривали фотоальбом.

Ребекка наклонилась ко мне, сжала руку.

— Извини. А ты не против, если я спрошу, что случилось?

Я покрутила ремешок часов, не глядя на неё.

— Он женился на другой.

— Тогда, возможно, тебе лучше быть подальше от него.

— Моя подруга Лиза так и сказала. А ещё — назвала его никчёмным мерзким слоновьим дерьмом.

Ребекка немного помолчала.

— Думаю, мне бы понравилась твоя подруга Лиза, — наконец сказала она, едва заметно улыбнувшись.

— Всё немного сложнее, — сказала я.

— Я слушаю.

— Эндрю — так его зовут — хотел, чтобы я оставила работу и посмотрела страну. Всю страну. Вместе с ним.

— Я так понимаю, что ты этого не хотела.

— Нет, не хотела, — я потёрла ноготь кончиком пальца. — Ребекка, когда я росла, мы жили во многих местах. Маленькие города, большие города, и всё, что между. Большую часть страны я уже видела. Я хочу оставаться на одном месте. Хочу быть частью чего-то — как ты, Вайолет и Рома. — Я взглянула на гостеприимную комнату Вайолет. — Вайолет выросла в этом доме. Вы с ней дружите почти всю жизнь. А я точно не знаю, в каком количестве разных мест жила, и всё моё детство помещается в кладовке, в Бостоне, в одной картонной коробке. — Я покрутила часы на запястье. — Мне просто хотелось принадлежать к чему-то.

— Твой Эндрю этого не понял.

Я оглянулась через плечо на темнеющую улицу.

— Да, не понял. Когда я сказала «нет», он пошёл в двухнедельный поход по штату Мэн. А вернулся женатым.

— Через две недели?

Я кивнула, пытаясь справиться с комом в горле.

— Женатым. На следующее утро после того, как он вернулся, я пошла на работу, увидела объявление Эверетта и написала заявку. — Я вытянула руки. — И вот я здесь.

Ребекка внимательно смотрела на меня.

— Но ты ещё скучаешь по нему.

— Иногда. Но с этим покончено. Время движется только в одном направлении — вперёд. Так что, как бы мне иногда ни хотелось что-то изменить, ничего не поделаешь.

Взгляд Ребекки стал отсутствующим.

— Есть в первой любви что-то особенное, — сказала она. — Но ты права, важно двигаться вперёд. И потеря твоего Эндрю стала нашим приобретением, — она улыбнулась. — Я надеюсь, ты начинаешь чувствовать себя принадлежащей этому месту.

Я не успела ответить, из столовой выглянула Рома:

— Ребекка, помнишь, что было на углу напротив рынка?

— Андерсон, — не раздумывая ответила Ребекка. — Они продавали ткани. Он был портной.

Рома похлопала себя по виску.

— Андерсон. Конечно. Спасибо. — Она снова вернулась к альбому, который они с Вайолет до сих пор рассматривали.

Ребекка взглянула на меня.

— Хочешь посмотреть, каким был Мейвилл-Хайтс в добрые старые времена?

— Конечно, — согласилась я.

Мы подошли к Вайолет и Роме. Чёрно-бело фото в рамке было замечательно чётким и подробным. Ребекка провела меня по улице на старом снимке, показывая на каждое здание и рассказывая связанные с ним истории о себе и Вайолет.

— Знаешь на самом деле центр города не сильно изменился, — сказала я. — Я узнаю гостиницу и вон те маленькие магазины.

— Это потому, что старые дома строили на совесть, — сказала Ребекка.

— Как насчёт ещё чашечки кофе? — предложила Вайолет. — Он без кофеина.

— Давай, — сказала Рома, и я тоже кивнула.

— Ещё кусочек пирога с черникой?

— Маленький, — Рома показала пальцами.

— Кэтлин? — Вайолет взглянула на меня.

— Не заставляй меня есть в одиночестве, — сказала Рома. Её улыбка казалась немного натянутой.

— Маленький-маленький кусочек, — согласилась я.

Ребекка взяла у Вайолет альбом.

— Почему бы не отнести его в гостиную? — спросила она. — Я скоро к вам присоединюсь.

— Тебе помочь? — спросила Ребекка.

— Покажи Роме и Кэтлин другие старые фото. А я принесу кофе.

Мы устроились на диване по обеим сторонам от Ребекки с альбомом на коленях.

— Вот, — она показала фото девочки с серьёзным лицом и в тёмном платье с белым воротничком и манжетами. — Это Вайолет, старший класс средней школы. Узнаёте, это здание, где сейчас Центр Искусств? Мы учились там в старших классах.

Я подвинулась, чтобы рассмотреть.

— Она выглядит такой серьёзной.

— Посмотрите сюда, — Рома тронула пальцем фото на соседней странице. Вайолет в нарядном платье, с сумочкой и с очень неудачной пышной причёской.

— Интересная причёска, — сказала Рома, стараясь не рассмеяться.

Ребекка засмеялась, прикрывая рукой рот.

— Подумать только, я и забыла. Это был первый раз, когда я сделала Ви причёску.

— И он чуть не стал последним, — сказала Вайолет, вошедшая с кофейным подносом.

Я поднялась, взяла у неё поднос и поставила на кофейный столик.

— Не так уж и плохо вышло, — сказала Ребекка. — Может, чересчур пушисто.

— Она начесала мне всю голову и вылила целую банку лака.

— Ну, мне не хотелось, чтобы моя работа выглядела плоской.

— В ночь той вечеринки было ветрено и дождь, — сказала Вайолет, наливая кофе. — Ветер чуть не сорвал с петель дверь, а моим волосам хоть бы что.

— Значит, хорошо, что я использовала много лака, — Вайолет улыбнулась ещё шире.

У меня было чувство, что всё это они уже много раз говорили раньше. Я забрала у Ребекки альбом, чтобы она смогла взять свой кофе. Рома уже приступила к своему ломтику пирога, который на самом деле вовсе не был крохотным.

Я полистала фотографии. Вайолет была на них такой юной. На многих она улыбалась, даже смеялась на некоторых, и я удивилась, что когда-то она выглядела как девчонка. Больше всех мне понравилась картинка, где Вайолет и другая девушка стояли у воды, обнимая друг друга за плечи и широко улыбаясь.

— Ребекка, это ты? — спросила я.

Она поставила чашку и повернула альбом к себе.

— Боже мой, да. Это как раз перед тем, как Вайолет уехала в Оберлин.

— Это первый снимок, где я вижу вас обеих, — сказала я.

— Я не слишком люблю фотографироваться, — пожала она плечами.

— Ты так хорошо здесь получилась.

— Спасибо, — сказала Ребекка, снова перетаскивая к себе альбом, чтобы я могла взять пирог. — Вспомнила — у тебя есть семейные фото? Я с удовольствием посмотрела бы как-нибудь.

— Есть. Напомни, я тебе покажу.

— Кэтлин, как идёт работа в библиотеке? — спросила Вайолет, усаживаясь в кресло с чашкой кофе.

— Немного медленнее, чем хотелось бы. Ларри Тейлор почти закончил делать проводку в компьютерном зале. Стойка выдачи закончена, и я надеюсь, через день-два полиция позволит нам вернуться к конференц-залу.

— А почему полиция в библиотеке? — спросила Рома. — Грегор Истон умер в Стрэттоне.

Я сделала глоток кофе — придётся многое сказать.

— Истон приходил в библиотеку тем же вечером, и возможно, он туда возвращался.

Рома закашлялась. Ребекка потянулась и похлопала её по спине.

— Принести тебе воды? — спросила Вайолет.

Рома подняла руку. Она кашлянула ещё пару раз, потом глубоко вздохнула.

— Всё прошло. — Она отпила кофе, ещё раз вздохнула. — Ягодка черники попала не туда. — Рома взглянула на часы. — Мне уже пора возвращаться в клинику, проверить кошку. Спасибо, Вайолет. Всё очень вкусно. — Она поднялась и посмотрела на меня. — Кэтлин, если я тебя не тороплю — мы могли бы полпути пройти вместе.

Она не сказала «пожалуйста» вслух, но я увидела, что ей хотелось.

— Да, — сказала я. — Надо посмотреть, как там Геркулес и Оуэн. Кто-то, — я обернулась и посмотрела на Ребекку, — опять дал Оуэну цыплёнка с кошачьей мятой. Наверное, сейчас у меня по всей кухне валяются клочья этого цыплёнка.

— Не смотри на меня, — сказала Ребекка, не поднимая головы от альбома. — Это Эми.

Но я видела, что она улыбается.

Я поблагодарила Вайолет за ужин и за то, что поделилась своими фотографиями. Мы с Ромой пожелали всем спокойной ночи и вышли на улицу. Луна была почти полной, а звёзды сверкали так, как никогда не бывает в городе. Рома подождала, когда мы отойдём подальше от дома, потом заговорила.

— Кэтлин, могу я спросить тебя кое о чём?

— Конечно. Что такое?

— Ты сказала, Истон был в библиотеке до того, как умер.

— Верно, — я не понимала, куда она клонит.

— Ты уверена?

— Ага. У полиции есть доказательства. Почему ты спрашиваешь?

Мы свернули за угол и начали подниматься на холм. Она выдохнула и остановилась на ступеньке.

— Потому, что я думаю, возможно, Орен причастен к смерти Истона.