Сказка

Глава десятая

се кухонные шкафы были открыты, а кастрюли и сковородки разбросаны по линолеуму. «Хотпоинт» отодвинута от стены, а дверь духовки открыта. Содержимое банок — САХАР, МУКА, КОФЕ, ПЕЧЕНЬЕ — рассыпано по столешнице, но денег там не было, и первой моей связной мыслью было то, что ублюдку они не достались. Несколько месяцев назад я перенёс их (и маленькие золотые гранулы) в сейф. В гостиной раскладной диван — теперь сложенный, так как мистеру Боудичу он больше не пригодится, — был перевёрнут, а подушки изрезаны. То же самое произошло и с мягким креслом. Повсюду валялась набивка.

Наверху было ещё хуже. Мне не нужно было открывать шкаф с моей одеждой, потому что она была разбросана по всей комнате. Подушки изрезаны, как и матрас. То же самое творилось и в хозяйской спальне, только там впридачу изрезали обои, они свисали большими длинными полосами. Дверь шкафа открыта, одежда свалена кучей на полу (брюки с вывернутыми карманами), не скрывая сейф. Вдоль стыка у ручки были царапины, и ещё больше вокруг циферблата, но сейф устоял перед попытками вора вскрыть его. Чтобы убедиться, я быстро набрал код и открыл сейф. Внутри всё было на месте. Я закрыл его, крутанул циферблат и спустился вниз. Там, сидя на диване, на котором спал мистер Боудич, я набрал 911 в третий раз в этом году. Потом позвонил отцу.

Я вспомнил про одну вещь, которую нужно было сделать до прихода отца и естественно до приезда полиции. Если я собирался лгать, то ложь должна быть убедительной. Я позаботился об этом, затем вышел на улицу дожидаться прибытия отца и копов. Папа заехал на холм и припарковался у бордюра. Он не взял с собой Радар, чему я был рад; погром в доме расстроил бы её ещё сильней, чем недавние перемены в жизни.

Папа прошёлся по первому этажу, осматривая последствия погрома. Я был в кухне, собирая кастрюли и сковородки и расставляя их по местам. Когда отец вернулся, то помог мне придвинуть плиту обратно к стене.

— Ни хрена себе, Чарли. Что ты думаешь?

Я сказал, что не знаю, но сам догадывался. Просто не знал, кто всё это сотворил.

— Пап, ты подождёшь здесь полицию? Мне нужно сходить через дорогу на минутку. Миссис Ричлэнд вернулась, я видел её машину. Хочу поговорить с ней.

— С пронырой?

— С ней самой.

— Может, стоит оставить это копам?

— Если она что-то видела, я попрошу их зайти к ней.

— Маловероятно — она была с нами на похоронах.

— Я всё равно хочу поговорить с ней. Может быть, она что-то видела до этого.

— Каких-нибудь типов, выпаливающих хату?

— Может быть.

Мне не пришлось стучать в дверь — миссис Ричлэнд была на своём посту в конце подъездной дорожки.

— Привет, Чарли. Всё в порядке? Твой отец явно спешил. И где собака?

— У меня дома. Миссис Ричлэнд, кто-то вломился в дом мистера Боудича, пока мы были на кладбище и всё там перевернул.

— Бог ты мой, серьёзно? — Она приложила ладонь к груди.

— Вы что-нибудь видели? Например, в последние пару дней? Кого-то незнакомого?

Она задумалась.

— Ну, даже не знаю. Обычные курьеры — «Федерал Экспресс», «Ю-Пи-Эс»; мужчина, который приходит стричь лужайку Хутонов… это, должно быть, стоит немалых денег… почтальон в своём маленьком фургоне… Насколько серьёзен ущерб? Что-нибудь украли?

— Я пока не знаю. Полиция может захотеть…

— Поговорить со мной? Конечно! Но если это случилось, пока мы были на похоронах…

— Да, знаю. Всё равно спасибо. — Я повернулся, чтобы уйти.

— Тут был один смешной маленький человек — продавал подписку на журнал, — сказала она. — Но это было до того, как умер мистер Боудич.

Я повернулся назад.

— Правда?

— Да. Ты был в школе. У него была сумка наподобие тех, что почтальоны носили в старые времена. На ней — наклейка «СЛУЖБА ПОДПИСКИ АМЕРИКИ», кажется так, а внутри образцы «Тайм», «Ньюсвик», «Вог» и другие. Я сказала ему, что мне не нужны журналы — я читаю всё, что мне нужно онлайн. Так гораздо удобней, согласен? А ещё более экологично, без всей этой бумаги, которая окажется на свалке.

Меня не интересовало экологическое преимущество чтения онлайн.

— Он подходил к другим домам на улице? — Если кто и мог ответить на этот вопрос, то только она.

— К нескольким. Кажется, он подходил к дому мистера Боудича, но дедуля не открыл дверь. Наверное, слишком плохо себя чувствовал. Или… Я не думаю, что он жаловал посетителей, правда? Я так рада, что вы стали друзьями. Жаль, что его не стало. Когда это случается с животными, люди говорят, что они перешли радужный мост. Мне это нравится, а тебе?

— Да, довольно мило. — Я ненавидел это выражение.

— Полагаю, его пёс тоже скоро перейдёт через радужный мост, бедняжка стал таким худым, с сединой вокруг морды. Ты оставишь его себе?

— Радар? Конечно. — Я не стал утруждать себя объяснением, что Радар девочка. — Как выглядел этот продавец журналов?

— О, просто смешной коротышка со странной манерой говорить и ходить. Он шёл будто бы вприпрыжку, как обычно ходят маленькие дети, и когда я сказала, что мне не нужны никакие журналы, он ответил «конечно-у», будто приехал из Англии. Но на самом деле он говорил, как американец, — как мы с тобой. Ты думаешь это он вломился в дом? Он выглядел совсем не опасным. Просто смешной коротышка со смешной манерой говорить. Много раз сказал «ха-ха».

— Ха-ха?

— Да. Не настоящий смех, а просто «ха-ха». «Семьдесят процентов от розничной цены, мэм, ха-ха». И он был маленьким для мужчины. Моего роста. Думаешь, это был он?

— Скорее всего, нет, — сказал я.

— На нём была кепка «Уайт Сокс», я это запомнила, и вельветовые брюки. На кепке спереди был красный круг.

Я был полон желания начать капитальную приборку, но папа сказал, что нужно дождаться полицию. «Они, наверное, захотят зафиксировать место преступления».

Они появились минут десять спустя на двух машинах: патрульной и седане без маркировки. У водителя седана были седые волосы и значительное брюшко. Он представился детективом Глисоном, а двое копов в форме — офицерами Уитмарком и Купером. У Уитмарка была видеокамера; у Купера — маленький футляр, похожий на коробку для завтраков, в котором, как я предположил, находилась всякая хрень для сбора улик.

Детектив Глисон осматривал причинённый ущерб без особого интереса, время от времени, взмахивая полами своей клетчатой спортивной куртки, как крыльями, чтобы подтянуть штаны. Я предположил, что ему остался год-два до вручения золотых часов или удочки на вечеринке по случаю выхода в отставку. А пока что, он просто тянул свою лямку.

Глисон велел Уитмарку снять на видео гостиную и послал Купера наверх. Он задал нам несколько вопросов (обращаясь к отцу, хотя именно я обнаружил факт взлома) и записал наши ответы в маленький блокнот. Закрыв блокнот, он убрал его во внутренний карман куртки и подтянул штаны.

— Некроложные грабители. Видел это сотню раз.

— Что это значит? — спросил я. Взглянув на отца, я понял, что он уже знал. Может быть, с того момента, как переступил порог и огляделся по сторонам.

— Когда заметка о его смерти появилась в газете?

— Вчера, — сказал я. — Его физиотерапевт получила анкету для газеты вскоре после его смерти. Я помогал ей заполнить пробелы.

Глисон кивнул.

— Ага, ага, видел такое сотню раз. Эти упыри читают газету, выясняют, когда будет служба и опустеет дом. Они вламываются, берут всё, что кажется ценным. Вам нужно всё осмотреть и составить список пропавших вещей, затем отнести его в участок.

— А что по отпечаткам пальцев? — спросил папа.

Глисон пожал плечами.

— Они были в перчатках. В наши дни все смотрят полицейские шоу, особенно преступники. Такие дела мы обычно не…

— Лейтенант! — раздался наверху голос Купера. — Я нашёл сейф в спальне владельца.

— Ага, это уже другой разговор, — сказал Глисон.

Мы пошли за Глисоном наверх. Он ступал медленно, как бы подтягивая себя за перила, и к концу подъёма раскраснелся и запыхался. Подтянув штаны, он вошёл в спальню мистера Боудича. Там он наклонился, чтобы взглянуть на сейф.

— Ага. Пытался, но не получилось.

Это я мог и сам сказать.

Уитмарк — полагаю, штатный оператор департамента — вошёл и начал снимать видео.

— Припудрить, шеф? — спросил Купер. Он уже начал раскрывать свою маленькую коробку для завтраков.

— Здесь может повезти, — сказал нам детектив (я называю его так с натяжкой). — Грабитель мог снять перчатки перед вводом комбинации, после того, как не смог вскрыть силой.

Купер припудрил переднюю часть сейфа чёрным порошком. Что-то прилипло, но большая часть упала на пол. Ещё и тут придётся убираться. Купер глянул на итог своих действий, затем отошёл в сторону, чтобы мог посмотреть Глисон.

— Вытерто начисто, — сказал он, выпрямляясь и крепче прежнего подтягивая штаны. Разумеется, вытерто начисто — я самолично и вытер после того, как позвонил 911. Грабитель мог оставить свои отпечатки, но они должны были исчезнуть, потому что там были и мои отпечатки.

— Есть вероятность, что вы знаете комбинацию? — Этот вопрос также был адресован моему отцу.

— До сегодняшнего дня я даже никогда не был в этой комнате. Спросите Чарли. Это он был опекуном старика.

Опекун. Слово было достаточно точным, но всё равно показалось мне смешным. Думаю, потому что это слово почти всегда применялось в отношении взрослых.

— Без понятия, — сказал я.

— Ага. — Глисон снова наклонился к сейфу, но бегло, будто потерял к нему интерес. — Тому, кто унаследует эту штуку, придётся вызвать слесаря. Если не сработает, тогда медвежатника. Я знаю парочку в тюрьме в Стэйтвилле. — Он рассмеялся. — Скорее всего, там ничего особенного; старые бумаги и, может быть, запонки. Помните ту большую суматоху вокруг сейфа Аль Капоне? Джеральдо Ривера так ничего и не получил. Ах, да. Мистер Рид, вам нужно будет прийти в участок и изложить всё в письменном виде.

Опять обратился к моему отцу. Иногда я отлично понимал, почему женщины начинают психовать.

Я провёл ночь в нашей маленькой комнате для гостей на первом этаже. Когда мама была жива, комната служила ей домашним офисом и швейной мастерской, и оставалась неизменной в годы пьянства отца, будучи своего рода музеем. Примерно через шесть месяцев трезвости папа сделал из неё спальню (с моей помощью). Иногда там ночевал Линди, и пару раз вновь обращённые трезвенники, с которыми папа работал, потому что АА должны выручать друг друга. Я пользовался ей в день похорон мистера Боудича и проникновения в дом, чтобы Радар не приходилось подниматься по лестнице. Постелил ей одеяло, и она сразу же заснула, свернувшись калачиком. Я ещё долго не спал, не только потому, что кровать была слишком короткой для человека ростом в шесть и четыре фута, но и потому, что было о чём подумать.

Прежде чем выключить свет, я загуглил Службу подписки Америки. Нашлась компания с похожим названием, но слово «служба» было во множественном числе. Конечно, разница всего лишь в одну букву и миссис Ричлэнд могла ошибиться, но эта компания торговала оборудованием и работала только онлайн; никаких продавцов, ходящих от двери к двери. Я обдумал идею о том, что этот человек действительно был некроложным грабителем, осматривающим окрестности… вот только идея никуда не годилась, потому что он ходил по округе со своей сумкой до смерти мистера Боудича.

Я полагал, что продавец журналов и был тем, кто убил мистера Хайнриха. И, кстати, как именно был убит Хайнрих? В газете об этом не сообщалось. Могло быть так, что коротышка, который говорил «конечно-у» и «ха-ха» пытал его перед убийством? Чтобы узнать имя человека с запасом золота?

Я повернулся с правого бока на левый, мои ноги вылезли наружу, и я снова закутал их в одеяло.

Или, может, обошлось без пыток. Может быть, мистер Конечно-у просто обещал Хайнриху, что не станет его убивать, если тот назовёт имя.

Я повернулся с левого бока на правый. Снова закутал ноги. Радар подняла голову, издала звук, похожий на тявканье, и вернулась ко сну.

Ещё один вопрос: говорил ли детектив Глисон с миссис Ричлэнд? И если да, пришёл ли он к выводу, что мистер Боудич был «под прицелом» до смерти? Или он подумал, что коротышка просто ходил по району, рассчитывая подзаработать? Может, он счёл коротышку обычным продавцом садовых товаров. Если он вообще потрудился спросить.

И ключевой вопрос: если целью мистера Конечно-у Ха-Ха было золото, вернётся ли он?

С правого на левый. С левого на правый. Закутывая ноги.

В какой-то момент я подумал, что чем скорее прослушаю кассету мистера Боудича, тем будет лучше, после чего наконец-то заснул. Мне снилось, что маленький человек с походкой в припрыжку душил меня, и когда утром я проснулся, простыня и одеяло оказались намотаны вокруг моей шеи.

Я сходил в школу в пятницу только для того, чтобы миссис Силвиус не забыла, как я выгляжу, но в субботу я сказал папе, что пойду в дом мистера Боудича, наводить порядок. Он предложил свою помощь.

— Не нужно, спасибо. Побудь здесь с Радар. Расслабься и наслаждайся своим выходным.

— Ты уверен? Должно быть, у тебя это место вызывает массу воспоминаний.

— Я уверен.

— Хорошо, но позвони, если начнёшь впадать в уныние. Если станет страшно.

— Позвоню.

— Жаль, что он так и не сказал тебе код от сейфа. Нам и правда придётся нанять кого-нибудь для вскрытия, посмотреть, что там внутри. На следующей неделе поспрашиваю на работе. Кто-нибудь должен знать медвежатника. Того, который не в тюрьме.

— Серьёзно?

— У страховых следователей есть связи с разными сомнительными людьми, Чарли. Глисон скорее всего прав, там ничего, кроме старых налоговых деклараций — если допустить, что Боудич когда-нибудь заполнял их, в чём я сомневаюсь — и запонки, но, может быть, там есть вещи, которые смогут объяснить, кем он, чёрт возьми, был.

— Что ж, — сказал я, думая о револьвере и диктофоне, — вернёмся к этому позже. И не давай Радар слишком много вкусняшек.

— Принеси её лекарства.

— Уже, — сказал я. — На кухне.

— Молодец, сынок. Звони, если понадоблюсь. Я сразу прибегу.

Хороший человек мой отец. Особенно после завязки. Говорил это раньше, но стоит повторить.

Вдоль штакетника тянулась жёлтая лента «ПОЛИЦЕЙСКОЕ РАССЛЕДОВАНИЕ». Расследование (каким бы оно ни было) завершилось, когда Глисон и двое полицейских ушли, но пока мы с папой не найдём кого-нибудь для ремонта замка на задней двери, я решил не убирать ленту.

Я обошёл дом, но перед тем, как зайти внутрь, подошёл к сараю и встал перед дверью. Изнутри не доносилось никаких звуков — ни царапанья, ни ударов, ни странного мяуканья. «И не будет, — подумал я. — Он убил то, что издавало эти звуки. Два выстрела, бам-бам и тушите свет». Я достал связку ключей и хотел попробовать, какой из них подойдёт к замку, затем сунул их обратно в карман. Сначала нужно послушать кассету. И если на ней окажется не кто иной, как мистер Боудич, распевающий «Дом на ранчо» или «Велосипед на двоих» под действием «Окси», я останусь в дураках. Вот только я так не думал. Всё, что тебе понадобится, также лежит под диваном, сказал он мне, и диктофон был под диваном.

Я открыл сейф и достал его оттуда — просто старый чёрный диктофон, не такой древний, как телевизор, но и не сильно новый; технологии продвинулись далеко вперёд. Спустившись на кухню, я поставил диктофон на стол и нажал кнопку воспроизведения. Ничего. Только шипение плёнки, движущейся через головки. Я начал думать, что это всё-таки облом — как с сейфом Аль Капоне, о котором упомянул Глисон, — затем понял, что мистер Боудич просто не перемотал кассету. Вполне возможно, потому что сердечный приступ случился во время записи. От этой мысли мне стало немного жутко. Как же больно, сказал он. Как серпом по яйцам.

Я нажал на перемотку. Лента долго прокручивалась назад. Когда она, наконец, остановилась, я нажал на воспроизведение. Последовало несколько секунд тишины, затем тяжёлый удар, сопровождаемый хриплым дыханием, которое я очень хорошо знал. Мистер Боудич начал говорить.

Твой отец выяснял, кто я, Чарли? Уверен, да; я бы так и сделал на его месте. И учитывая его работу, у него была такая возможность. Если так, он узнал, что некто по имени Адриан Боудич — может быть, мой отец, подумал он, но, скорее всего, мой дед — купил землю, на которой стоит этот дом, в 1920 году. Но это были не они. Это был я. Я — Адриан Говард Боудич — родился в 1894 году. Из чего следует, что мне почти сто двадцать лет. Дом был закончен в 1922 году. Может быть, в 1923-ем, я не помню точно. И, разумеется, сарай; не будем забывать про сарай. Он был построен ещё раньше дома и моими собственными руками.

Говард Боудич, которого ты знаешь, — человек, который предпочитает быть со своей собакой… не будем забывать о Радар… сам по себе. Но Адриан Боудич, мой предполагаемый отец, был настоящим бродягой. Дом № 1 по Сикамор-Стрит здесь в Сентрис-Рест был местом базирования, но он отсутствовал столько же, сколько жил здесь. Каждый раз, когда я возвращался в город, я видел перемены, как серию моментальных снимков. Для меня это было увлекательным, но в то же время обескураживало. Мне казалось, что многое в Америке шло не в правильном направлении и до сих пор идёт, но сейчас не об этом.

В последний раз я вернулся Адрианом Боудичем в 1969 году. В 1972-ом в возрасте семидесяти восьми лет я нанял помощника по имени Джон Маккин — отличный товарищ, надёжный, ты сможешь отыскать его в городских архивах, если захочешь — и отправился в свою последнюю поездку, якобы в Египет. Но туда я не поехал, Чарли. Через три года, в 1975-ом, я вернулся под видом своего сына, Говарда Боудича, возрастом около сорока лет. Говард, якобы, прожил большую часть жизни за границей вместе с матерью, которая отдалилась от своего мужа. Мне всегда нравилась эта деталь. Отчуждение почему-то более реально, чем развод или смерть. К тому же это замечательное слово, полное красок. После того, как Адриан Боудич якобы погиб в Египте, я поселился в семейном особняке и решил остаться. Не было никаких сомнений в праве собственности — я завещал его самому себе. Шикарно, не так ли?

Прежде чем я расскажу тебе остальное, я хочу, чтобы ты остановил запись и сходил в сарай. Можешь открыть его — у тебя есть мои ключи. По крайней мере, надеюсь, что они у тебя. Там нет ничего такого, что может навредить тебе, доски снова на своём месте, прижатые блоками. Господи, какие же они тяжёлые! Но возьми мой револьвер, если хочешь. И прихвати фонарик, тот, что в кухонном шкафу. В сарае есть свет, но всё равно понадобится фонарик. Ты поймёшь, почему. Там есть на что посмотреть. Тот, кого ты слышал первым, почти исчез, может быть, полностью, но останки того, которого я застрелил, всё ещё там. Большая их часть. Когда проведёшь shufti, как говорили британцы, возвращайся и послушай остальное. Сделай это сейчас. Доверься мне, Чарли. Я рассчитываю на тебя.

Я нажал «СТОП» и какое-то время просто сидел на месте. Мистер Боудич был сумасшедшим, иначе и быть не могло, хотя никогда не казался сумасшедшим. Он был в трезвом уме даже в конце, когда позвонил и сказал, что у него сердечный приступ. Ладно, в этом сарае что-то есть — или было — это бесспорно. Я слышал это, Радар слышала это, и мистер Боудич пошёл туда и застрелил это. Но сто двадцать лет? Едва ли кто-то жил так долго, может быть, один на десять миллионов, и никто не возвращался назад сорокалетним, выдавая себя за собственного сына. Такое случалось только в выдуманных историях.

— В сказках, — сказал я и подпрыгнул от звука собственного голоса — настолько я был взвинчен и потрясён.

Доверься мне, Чарли. Я рассчитываю на тебя.

Я встал, чувствуя себя так, будто смотрю на себя со стороны. Не знаю, как описать это другими словами. Я поднялся наверх, открыл сейф и взял револьвер мистера Боудича. Он всё ещё лежал в кобуре, а кобура крепилась к ремню с кончо. Я застегнул ремень и повязал завязки повыше колена. Пока я это делал, внутренний «я» считал это абсурдом, будто маленький ребёнок играет в ковбоя. Внешний «я» был рад чувствовать вес револьвера и знать, что он полностью заряжен.

Фонарик был добротным, с длинной ручкой, вмещающей шесть батареек. Я включил его, дабы убедиться, что он работает, затем вышел и прошёл по лужайке до сарая. «Скоро придётся снова её косить», — подумал я. Моё сердце билось сильно и быстро. День был не особенно тёплый, но я чувствовал, что у меня взмокли щёки и шея.

Я достал связку ключей из кармана и уронил её. Наклонился, чтобы поднять и ударился головой о дверь сарая. Я поднял ключи и начал их перебирать. На одном из них, с круглой головкой было выгравировано слово «Студебейкер». Два других были мне знакомы, они открывали переднюю и заднюю двери дома. Был ещё один маленький, возможно, от почтового ящика или даже от банковской ячейки. И был ещё один ключ с надписью «Йель» от большого серебристого замка «Йель» на двери сарая. Я вставил ключ в замок, затем постучал кулаком в дверь.

— Эй! — крикнул я… но крикнул негромко. Меньше всего мне хотелось, чтобы услышала миссис Ричлэнд. — Эй, если ты там, отойди! Я вооружён!

Ничего не произошло, но я стоял с фонариком в руке, застыв от страха. Чего я боялся? Неизвестности — самой страшной штуки на свете.

Всё или ничего, Чарли, прозвучало у меня в голове голосом мистера Боудича.

Я заставил себя повернуть ключ. Дужка замка выскочила. Я cнял его, отодвинул засов и повесил на него замок. Ветерок взъерошил мои волосы. Затем я открыл дверь. Заскрипели петли. Внутри было темно. Свет, казалось, исчезал, едва проникнув внутрь. На плёнке мистер Боудич говорил, что там есть освещение, хотя проводов, ведущих к сараю, явно не было. Я посветил фонариком справа от двери и увидел выключатель. Я включил его и загорелись две лампочки на батарейках, по одной с каждой стороны. Как аварийное освещение в школе или кинотеатре, на случай отключения электричества. Они издавали низкое гудение.

Пол был выложен деревянными досками. В дальнем левом углу лежали в ряд три доски, концы которых были прижаты шлакоблоками. Я направил луч фонарика вправо и увидел что-то настолько ужасное и неожиданное, что сначала не поверил своим глазам. Мне захотелось развернуться и бежать, но я не мог пошевелиться. Часть меня думала (насколько вообще какая-либо часть меня могла думать), что это какая-то безумная шутка, существо из фильма ужасов, сделанное из латекса и проводов. Там, где пуля прошла сквозь стену, после того, как прошила нечто, на которое я смотрел, виднелось одинокое пятнышко света.

Существо походило на жука, но размером почти со взрослого кота. Оно было мёртвым, со множеством лап, торчащих кверху. Они сгибались в центре, как колени, и были покрыты жёсткими волосками. Чёрный глаз смотрел невидящим взглядом. Одна из пуль мистера Боудича попала ему в брюшину, и бледные внутренности вывалились из раны, как пудинг. От внутренностей поднималась тонкая дымка, и когда очередной порыв ветра пролетел мимо меня (всё ещё застывшего в дверях, с рукой, «прилипшей» к выключателю), дымка сильнее заструилась от головы существа и от мест на его спине, не покрытых панцирем. Вытаращенный глаз провалился внутрь, оставив пустую глазницу, которая, казалось, пристально смотрела на меня. Я тихонько вскрикнул, думая, что оно возвращается к жизни. Но нет. Оно было мертвее мёртвого. Оно разлагалось и свежий воздух ускорил этот процесс.

Я заставил себя войти внутрь с фонариком в левой руке, направленным на тело мёртвого жука. Револьвер был в правой. Я даже не помнил, как его достал.

Когда проведёшь shufti, как говорили британцы.

Я догадался, что это означало «осмотр». Мне не хотелось отходить от двери, но я заставил себя это сделать — внешний «я», потому что нужно было провести shufti. Внутренний «я» что-то бормотал от ужаса, изумления и неверия. Я двинулся к доскам с блоками. По пути я за что-то запнулся, и когда посветил фонариком, то вскрикнул от отвращения. Там лежала нога жука или то, что от неё осталось — я мог определить это по волоскам и сгибу в «колене». Я не так уж сильно ударил её ногой в кроссовке, но нога развалилась на две части. Я догадался, что это был жук, которого я слышал в первый раз; он умер, и это всё, что от него осталось.

Эй, Чарли, возьми ногу! Я представил, как это говорит мой отец, протягивая мне жареное куриное бёдрышко. Лучшее в стране!

Я начал давиться и зажал рот тыльной стороной ладони, пока рвотный позыв не прошёл. Если бы мёртвый жук вонял, уверен, я бы не удержался, но запах был слабый, может быть, потому, что разложение зашло слишком далеко.

Доски и шлакоблоки прикрывали дыру в полу шириной около пяти футов. Сначала я подумал, что это колодец, оставшийся со времён, когда ещё не было водопровода, но посветив между досок, я увидел короткие каменные ступени, спиралью спускающиеся в шахту. Глубоко в темноте раздался шелест и низкий стрекот. Едва уловимое движение, от которого я застыл на месте. Ещё жуки… и не мёртвые. Они отступали от света, и внезапно меня озарило — они как тараканы. Гигантского размера, но делали то, что всегда делают тараканы, когда на них светят фонариком: носятся, как угорелые.

Мистер Боудич закрыл дыру, которая вела Бог знает куда (или во что), но либо он плохо справился с этим — что было на него не похоже, — либо за долгое время насекомым удалось отодвинуть одну или больше досок в сторону. Например, с 1920 года? Папа бы рассмеялся, но он никогда не видел мёртвого таракана размером с кота.

Я встал на колено и посветил фонариком между досок. Если там и были тараканы, они разбежались. Остались только ступени, спиралью уходящие вглубь. У меня возникла мысль, сперва показавшаяся чудной, но потом ничего чудного в ней не осталось: я смотрел на версию бобового стебля мистера Боудича. Он спускался вниз вместо того, чтобы подниматься, но на другом конце тоже было золото.

Я был в этом уверен.

Я медленно попятился, выключил освещение и напоследок высветил фонариком жуткое существо, лежащее у стены. Дымка стала гуще, и стоял запах, похожий на прокисшую перечную мяту. Свежий воздух способствовал разложению.

Я закрыл дверь, защёлкнул замок и пошёл обратно в дом. Вернул фонарик в шкаф и положил револьвер обратно в сейф. Я взглянул на ведро золотых гранул, но у меня не возникло желания погрузить в них руки, не сегодня. Что, если добравшись до дна, я нащупал бы волосатую ногу жука?

Я дошёл до лестницы, прежде чем у меня подкосились ноги, поэтому пришлось схватиться за стойку перил, чтобы не упасть. Я сел, дрожа всем телом. Через минуту или две я смог взять себя в руки и спуститься, держась за перила так, что сам себе напомнил мистера Боудича. Тяжело опустившись за кухонный стол, я посмотрел на диктофон. Часть меня хотела вынуть кассету, размотать на длинные коричневые ленты и выбросить в мусорное ведро. Но я не стал. Не мог.

Доверься мне, Чарли. Я рассчитываю на тебя.

Я нажал кнопку воспроизведения, и на мгновение мне показалось, что мистер Боудич со мной в комнате, видел, как я напуган — как потрясён — и хотел успокоить меня. Отвлечь от мысли о ввалившемся глазе, о таращившейся на меня пустой глазнице. Это немного помогло.

Это всего лишь тараканы и они не опасны. Они разбегаются от яркого света. Если только ты не убежал с криком при виде того, которого я застрелил — а это не похоже на знакомого мне подростка, — тогда ты посмотрел сквозь доски и увидел колодец и ступени, уходящие вниз. Иногда несколько тараканов поднимаются наверх, но только когда на улице начинает теплеть. Я не знаю почему, так как наш воздух для них смертелен. Они начинают разлагаться, даже если сидят под досками, но всё равно колотятся в них. Какое-нибудь подспудное желание смерти? Кто знает? В последние пару лет я стал небрежно относиться к преграде над колодцем; в последние несколько лет я стал небрежно относиться ко многим вещам… поэтому парочка вылезла наружу. Такого не случалось уже многие годы. Тот, которого ты слышал весной, умер сам собой, ничего не осталось, только нога да один из усиков. Другой… ну ты знаешь. Но они не опасны. Они не кусаются.

Я называю его колодцем миров по названию старого ужастика Генри Каттнера, и нельзя сказать, что я нашёл его. Я упал в него.

Я расскажу тебе всё, что смогу, Чарли.

Я родился под именем Адриан Боудич в Род-Айленде, и хотя был хорош в математике и любил читать… как ты знаешь… мне было наплевать на школу и на моего отчима, который бил меня, когда в его жизни что-то шло не так. Так случалось часто, ведь он был пьяницей и не мог продержаться на любой работе дольше нескольких месяцев. В семнадцать я сбежал из дома и направился на север, в Мэн. Я был рослым парнем и попал в бригаду лесозаготовителей, дойдя с ними аж до округа Арустук. Это был 1911 год, когда Амудсен добрался до Южного полюса. Помнишь, как я сказал тебе, что был обычным лесорубом? Это правда.

Я занимался этой работой шесть лет. Затем, в 1917-ом в нашем лагере появился военный, сообщивший, что все трудоспособные мужчины должны записаться в армию в почтовом отделении Айленд-Фоллс. Несколько молодых парней забрались в грузовик, и я вмести с ними, но у меня не было желания стать частью военной машины где-нибудь во Франции. Я посчитал, что эта машина обойдётся и без моей крови, так что я попрощался с парнями в очереди на запись, надеясь, что товарный поезд идёт на запад. Я оказался в Джейнсвилле, недалеко от места, где мы сейчас, и вступил в бригаду по рубке просек. Когда там всё было вырублено, бригада перебралась в округ Сентри, который теперь называется Аркадиа. Наш округ.

Работы там было не много, и я подумал двинуть дальше, может быть, в Вайоминг или Монтану. Моя жизнь стала бы совсем другой, если б я так поступил, Чарли. Я бы прожил нормальную жизнь, и мы бы никогда не встретились. Но в Баффингтоне, где сейчас находится заповедник, я увидел табличку с надписью «ТРЕБУЕТСЯ ЗЕМЛЕМЕР». И чуть ниже как раз для меня: «ДОЛЖЕН РАЗБИРАТЬСЯ В КАРТАХ И ЛЕСАХ».

Я пошёл в окружной офис, и прочитав несколько карт — долгота, широта, рельеф и прочее — получил работу. Парень, я чувствовал себя как человек, который провалился в кучу дерьма, а вынырнул с розой в зубах. Мне приходилось проводить каждый грёбаный день, бродя по лесу, метя деревья, составляя карты и нанося на них многочисленные лесные дороги. В иные ночи я оставался в доме какой-нибудь семьи, готовой приютить; в другие — ночевал под звёздами. Шикарно. Порой, я по несколько дней не видел ни одной живой души. Не каждый выдержит такое, но только не я.

Осенью 1919 года настал день, когда я оказался на Сикамор-Хилл, в том месте, которое тогда называлось Сентри-Вудс. Здесь находился городок Сентрис-Рест, хотя на самом деле это была деревня, и Сикамор-Стрит заканчивалась рекой Литтл-Румпл-Ривер. Мост — первый мост — построили только через пятнадцать лет. Район, в котором ты вырос, появился только после Второй мировой войны, когда солдаты вернулись домой.

Я шёл по лесу, где сейчас мой задний двор, пробираясь сквозь валежник и заросли кустарника, высматривая грунтовую дорогу, которая должна была быть где-то впереди. Я не думал ни о чём, кроме как где в деревне можно выпить молодому парню, и вдруг провалился. Только что я шагал под солнцем, а в следующий миг оказался в колодце миров.

Если ты светил фонариком между досок, ты понимаешь, как мне повезло, я мог ведь и убиться. Там нет перил и ступени закручиваются вокруг опасной дыры — около ста семидесяти пяти футов в глубину. Стены из тёсаного камня, ты заметил? Очень старые. Бог знает, сколько им лет. Некоторые блоки выпали и кучей свалились на дно. Наклонившись к дыре, я выбросил вперёд руку и ухватился за одну из выбоин в стене. Ширина была не больше трёх дюймов, но я смог просунуть в неё пальцы. Я прижался спиной к закруглённой стене, глядя наверх на дневной свет и яркое синее небо, моё сердце, должно быть, билось со скоростью двести ударов в минуту; я гадал, куда я, чёрт возьми, угодил. Это точно не был обычный колодец, не с каменными ступенями, уходящими вниз, и не с каменными стенами.

Когда я перевёл дух… нет ничего лучше, чем чуть не разбиться насмерть в чёрной бездне, от чего у тебя дух перехватывает … в общем, взяв себя в руки, я снял с пояса ручной фонарик и посветил вниз. Я ни черта не мог разглядеть, но слышал шорохи, — значит там внизу было что-то живое. Я не волновался — в те дни я носил оружие в кобуре, так как в лесу не всегда было безопасно. И опасаться стоило не столько животных… хотя тогда там обитали медведи, много медведей… сколько людей, особенно самогонщиков, хотя я не думал, что в той дыре на дне стоит самогонный аппарат. Я не знал, что там может быть, но был любопытным парнем и полон решимости узнать.

Я поправил свой рюкзак, который весь перекрутило, когда я упал на ступени, и пошёл вниз. Ниже и ниже, кругами и кругами. Сто семьдесят пять футов в глубину и сто восемьдесят пять ступеней разной высоты. В конце был выложенный камнем туннель… или лучше сказать — коридор. Достаточно высокий, чтобы идти не пригибая головы, Чарли; почти под твой рост.

Пол у подножия ступенек был земляным, но после того, как я немного прошёл дальше… теперь я знаю, что длина коридора составляет чуть больше четверти мили… он стал каменным. Шорох становился громче и громче. Как от бумаги или листьев, подхваченных ветром. Вскоре он раздавался уже над головой. Я поднял фонарик и увидел, что потолок был облеплен здоровенными летучими мышами. Размах крыльев, как у индюка. На свету они зашуршали сильнее, поэтому я быстро опустил фонарик между ног, не желая, чтобы они разлетелись вокруг меня. Мысль о том, что они окутают меня своими крыльями, вызвала у меня ощущение, которое моя мать назвала бы оторопью. Змеи и большинство насекомых мне не страшны, но я всегда боялся летучих мышей. У каждого свои страхи, не так ли?

Я шёл дальше и дальше, не меньше мили, и мой фонарик начал гаснуть. В то время не было батареек, парень! Иногда над головой попадалась колония летучих мышей, а иногда их не было. Я подумал, не вернуться ли, пока не остался в темноте, но как раз в этот момент мне показалось, что я увидел проблеск дневного света впереди. Я выключил фонарик — и это правда оказался дневной свет.

Я направился к нему, гадая, где могу оказаться. Я думал, может, это северный берег Литтл-Румпл, ведь мне казалось, что я иду на юг, хотя уверенности в этом не было. В общем, я пошёл к свету, и как только оказался вблизи, со мной что-то произошло. Я не смогу описать это достаточно хорошо, но попробую на случай, если ты решишь, так сказать, пойти по моим стопам. Это было похоже на головокружение, но нечто большее. Казалось, я превратился в призрака, Чарли; как будто мог смотреть вниз на своё тело и видеть сквозь него. Я стал бесплотным, и помню, как подумал, что мы все такие — просто призраки перед лицом планеты, пытающиеся делать вид, что у нас есть вес и место в этом мире.

Это длилось, может быть, секунд пять. Я продолжал идти, хотя казалось меня там нет. Затем это ощущение ушло, и я направился к проёму в конце туннеля… может быть, ещё одна восьмая мили… и вышел не на северном берегу Литтл-Румпл, а на склоне холма. Подо мной простиралось поле восхитительных красных цветов. Думаю, маки, но с запахом корицы. Я подумал: «Кто-то расстелил для меня красную ковровую дорожку!» Через поле шла тропинка к дороге, возле которой я увидел маленький дом… скорее коттедж… с дымом, идущим из трубы. Далеко внизу по дороге, почти на горизонте, виднелись вершины строений большого города.

Тропинка была едва различимой, будто по ней никто давно не ходил. Когда я начал спускаться, через неё перепрыгнул кролик, вдвое больше земного. Он исчез в траве и цветах. Я…

Дальше была пауза, но я слышал дыхание мистера Боудича. Оно было прерывистее, чем когда-либо. Натужным. Затем он продолжил.

Это девяностоминутная кассета, Чарли. Я нашёл целую коробку среди хлама на третьем этаже, ещё с тех времён, когда кассеты не были такими же устаревшими, как трёхцентовые марки. Я мог бы записать четыре или пять, может быть, всю коробку. Я пережил много приключений в этом мире, и я бы рассказал о них, будь у меня время. Но мне так не кажется. С тех пор, как я немного потренировался в стрельбе в сарае, я чувствую себя совсем неважно. Я ощущаю боль от левой части шеи и вниз по левой руке до локтя. Иногда она немного притупляется, но тяжесть в груди не проходит. Я знаю, что означают эти симптомы. Внутри меня назревает гроза, и, думаю, она скоро разразится. У меня есть сожаления, о многом. Однажды я сказал тебе, что храбрый человек помогает, а трусливый только делает подарки. Ты помнишь это? Я приносил подарки, но только когда знал, что не настолько храбр, чтобы помочь, когда наступят ужасные перемены. Я твердил себе, что слишком стар, поэтому взял золото и сбежал. Как Джек, мчащийся по бобовому стеблю. Но он был всего лишь мальчишкой. А я должен был поступить лучше.

Если ты надумаешь отправиться в тот, другой, мир, где ночью в небе восходят две луны и нет ни одного созвездия, похожего на земные, тебе нужно знать определённые вещи, так что слушай внимательно.

Воздух нашего мира смертелен для их существ, за исключением разве что летучих мышей. Как-то раз я принёс кролика в качестве эксперимента. Он быстро умер. Но воздух того мира не смертелен для нас. На самом деле, он даже оздоровляет.

Когда-то город был величественным местом, но теперь он опасен, особенно ночью. Если пойдёшь туда, делай это только днём и веди себя тихо, как только пройдёшь через ворота. Он может показаться пустынным, но это не так. То, что правит там — опасно и ужасно, а то, что лежит под городом, ещё ужасней. Я пометил путь к площади за дворцом точно так же, как раньше помечал деревья в лесу, своими настоящими инициалами: «АБ». Если ты будешь следовать им… и если будешь вести себя тихо… всё будет в порядке. Если нет, ты можешь плутать в этом ужасном городе до самой смерти. Говорю это, как человек знающий. Без моих меток я бы навсегда остался там, мёртвый или обезумевший. Там, где некогда царило величие и красота, теперь лишь мрак, проклятие и хворь.

Последовала ещё одна пауза. Его хриплое дыхание стало громче, и когда он продолжил, его голос звучал резко, совсем не похожий на его собственный. Мне пришла мысль — почти уверенность — что когда он записывал эти слова, я был в школе, либо по пути в кабинет химии или уже там, определяя температуру кипения ацетона.

Радар побывала там вместе со мной, ещё маленькой, почти щенком. Она без малейшего страха сбежала по ступеням колодца. Ты знаешь, что она ложится на брюхо при команде «лежать»; она также знает, как нужно себя вести, когда скажешь «тихо» или «тсс». В тот день я дал ей такую команду, и мы прошли мимо колоний летучий мышей, не потревожив их. Радар прошла через то, что я посчитал «рубежом», без заметного дискомфорта. Она была в восторге от поля красных цветов, прыгая и кувыркаясь среди них. И ей понравилась старая женщина, которая живёт в коттедже. Большинство людей в нашем мире с отвращением отвернулись бы при её виде, но я считаю, что собаки чувствуют внутреннюю природу и игнорируют внешние аспекты. Не слишком ли это романтично? Возможно, но кажется, что таким образом…

Стоп. Нельзя увлекаться. Нет времени.

Можешь взять Радар с собой, возможно, после того, как проведёшь shufti самостоятельно, или возьми сразу. Потому что у неё остаётся всё меньше времени. С новым лекарством она, возможно, сможет снова преодолеть эти ступени. Если сможет, я уверен воздух того места оздоровит её. Уверен, насколько это возможно.

Когда-то в городе проходили игры, и тысячи людей, пришедших посмотреть зрелище, собирались на площади, о которой я говорил, ожидая входа на стадион, являющийся частью дворца… или приложением к нему, как ты бы, наверное, сказал. Рядом с площадью находятся огромные солнечные часы, должно быть, не меньше ста футов в диаметре. Они вращаются, как карусель из книги. Книги Брэдбери. Я уверен, что он… неважно, лучше скажу вот о чём: солнечные часы — это секрет моего долголетия, и я заплатил за это свою цену. Ты не должен вставать на них сам, но вот, если бы ты положил на них Радар…

О, Боже. Кажется, началось. Господи!

Я сидел, стиснув руки на кухонном столе, и наблюдал за вращающимися роликами. Через окошко диктофона я видел, что запись приближается к той точке, с которой я её перемотал.

Чарли, мне неприятно отправлять тебя к источнику стольких наших земных страхов, и я не буду тебе приказывать, но солнечные часы там, и золото тоже там. Метки приведут тебя туда. «АБ» — помни об этом.

Я завещаю тебе этот дом и эту землю, но это не подарок. Это бремя. Каждый год оно дорожает и каждый год растут налоги. Но не налогов я боюсь, а гораздо большего. Я живу в страхе перед… этим юридическим ужасом, известным как «отчуждение имущества», и я… ты… мы…

У него перехватило дыхание, он хватал ртом воздух снова и снова, большими тяжёлыми вдохами, которые отчётливо записались на плёнку. Я чувствовал, как мои ногти впиваются в ладони. Он вновь заговорил с великим усилием.

Послушай, Чарли! Ты можешь себе представить, что случится, если люди узнают, что в пределах досягаемости существует другой мир? Тот, куда можно попасть просто преодолев сто восемьдесят пять каменных ступеней и пройдя по коридору не больше мили? Если правительство осознает, что может эксплуатировать новый мир, когда ресурсы в нашем почти на исходе? Испугались бы они Летучего Убийцы или пробуждения ужасного местного божества от долгого сна? Смогут ли они осознать ужасные последствия… но ты… если бы у тебя была возможность… ты…

Послышались хрипы и щелчки. Мистер Боудич хватал ртом воздух. Когда он снова заговорил, его голос был еле слышен, потому что он положил диктофон с маленьким встроенным микрофоном на стол.

У меня сердечный приступ, Чарли… ты знаешь… я звонил тебе… есть один адвокат. Леон Брэддок из Элджина. Под диваном бумажник. Всё, что тебе понадобится, также под диваном…

Раздался последний щелчок, за которым последовала тишина. Он либо специально выключил диктофон, либо случайно уронил руку на кнопку «СТОП». Я был рад. Я не хотел слышать, как он страдает в своих последних муках.

Закрыв глаза, я просидел так… не знаю сколько. Может быть, минуту, может, три. Помню, как не глядя потянулся вниз, решив погладить Радар и найти в этом утешение, которое всегда приходило. Но Радар там не было. Радар осталась ниже по склону холма в нормальном доме с нормальным задним двором без подземной дыры, без немыслимого колодца миров.

Что я должен был делать? Что, во имя всего святого?

Для начала я вынул кассету из диктофона и положил её в карман. Это было опасно, может быть, самым опасным действием на планете… но только если люди поверят, что это не бред старика в предынфарктном состоянии. Разумеется, они не поверят. Если только они…

Поднявшись на ноги, я вялой походкой пошёл к задней двери. Я посмотрел на сарай, который мистер Боудич — более молодой мистер Боудич — построил над колодцем миров. Я долго смотрел на него. Если кто-то войдёт туда…

Господь милосердный.

Я пошёл домой.