Скажи мне «нет», любимая (СИ)

Глава 6. Сотня чертовых «да»

Касл кинулся к другу. Обнял и крепко прижался к нему.

— Прости, я хотел помочь, — порывисто произнес он.

— Прощаешься, что ли? — Стефан задрал бровь.

— Пока ты понимаешь человеческую речь, почему бы не попросить прощения, — виноватая улыбка скривила лицо барона.

— Прощай, друг, — Стефан с трудом отцепил Касла от себя.

— До свидания. Я утром буду. С ружьем.

В карете Стефан несколько раз обернулся. Тощая фигурка барона так и стояла у ворот, пока не исчезла в круговерти снега. Начавшийся внезапно, он быстро залепил стекла. Стефан снял перчатки и посмотрел на изуродованные черными когтями пальцы. Сколько их будет завтра? Перейдут на другую руку, или первая полностью сделается похожей на волчью лапу?

Заехав в город поплотнее укутался в меховой плащ. Закрыл глаза, отдаваясь тревожным думам. Но карета вдруг дернулась раз, другой. Кучер осадил лошадей. Послышались его недовольные крики и чей — то плаксивый голос, умоляющий позволить сказать графу всего одно лишь слово.

Стефан приоткрыл дверь, чтобы глянуть, кто просит помощи. Сегодняшний день показал, что нуждающихся немало. К ступеньке тут же подбежала женщина. Платок намотан крест — накрест, на ногах огромные мужские башмаки, край юбки обтрепался и сильно намок. Снег чавкал под ее ногами и смешивался с грязью. Несчастная держала за руки двух детей. Лет трех — пяти. Таких же плохо одетых. Смотрели на хозяина города испуганно.

— Да! — задыхаясь, выкрикнула женщина. — Да!

— Что «да»? — не понял Стефан.

— Люди говорят, надо ответить «да», если вы спросите, хочу ли я за вас замуж. Я вдова! И на все согласна. Хотите, пол буду мести или белье стирать. Только не оставьте без милости!

— Дайте золотой! Дайте золотой! — дети протянули замерзшие ладошки и сделали плаксивые лица.

Стефан отшатнулся, не ожидая такого подвоха. Кучер соскочил с облучка и кинулся на помощь хозяину. Замахнулся кнутом, чтобы отогнать, но карету облепили неизвестно откуда набежавшие женщины. Работали локтями, чтобы пробиться вперед.

— Да! Да! — вопили они. — Мы тоже согласны, только дайте золотой!

Кучер встал спиной к двери, едва сдерживая напор.

Понимая, что просто так уехать уже не получится, хозяин Закряжья выбрался из кареты. Велев кучеру занять свое место, поднял руку, чтобы возбужденные женщины перестали кричать.

— Завтра утром, сразу после службы в храме, каждая из вас будет выслушана. Священник запишет имена страждущих и предоставит мне бумаги. Я не оставлю вас в беде.

— А золотой? Нам дадут по золотому? Старухе — палачихе дали, а нам?

— Помощь будет оказана, но только после рассмотрения каждого случая отдельно, — Стефан знал, как слаб народ до дармовщины. Запишутся даже те, кто сыт и обут.

Приказав кучеру остановится у храма, граф направился к небольшому домику, где жил священник. Тот уже готовился ко сну.

— Доброй ночи, отец Серафим, — по заведенному порядку Стефан поцеловал перстень на руке старика. — Вы жаловались, что паства маловата, и что местные не жалуют храм. Завтра ждите наплыва. Если хотите, чтобы страждущие приходили чаще, встретьте их добрым словом, а не строгим поучением. Они все нуждаются в помощи. Запищите каждого с пометкой, на какую беду жалуется. Будем по мере возможности помогать.

— Хорошее дело задумали, Ваше Сиятельство. Богоугодное. Я приложу все силы, чтобы удержать вновь прибывших и приучить к молитвам. Бог милосерден, но и мы должны поддерживать его щедрыми подношениями.

Старик вытянул вперед сухонькую руку. Глаза его при этом хитро блестели. Улучил момент, чтобы получить внеочередную мзду. Сам — то граф перестал заходить в храм.

Стефан снял с пальца крупное кольцо и отдал старику. Тот, довольный, перекрестил хозяина Закряжья.

— Всем по заслугам воздастся, — сказал он елейным голоском, пряча перстень в карман.

Стефан только хмыкнул. Знал бы отец Серафим, насколько он сейчас прав. Воздается графу за все, что когда — то натворил.

Дома молчаливые слуги помогли раздеться. Они уже знали, что хозяин снимает перчатки только в своих покоях. Ужин подали в библиотеку, где граф обложился книгами, которые привез из путешествия по Западу.

«Оборотни и влияние на них луны», «Две личности в одном теле», «Как укротить в себе зверя», «Гон в брачный период». Раздосадованный знаниями, не обещающими благоприятного исхода, Стефан сбросил стопку книг на пол. Упав, одна из них открылась на картинке, где ликан тащил на плече голую женщину. Его оскаленная пасть и горящие глаза ничего хорошего бедняжке не сулили.

Отодвинув от себя тарелку с мясом (по какой — то новой прихоти он полюбил недожаренное, чтобы на блюде оставалась лужица крови), Стефан подпер голову рукой. Сегодняшняя поездка показала ему всю глубину его падения. Будь он в молодости таким же разумным, как сейчас, то относился бы к людям с большим вниманием.

«Они живые, пусть со своими страстями и странностями, но живые. А я ничего этого не видел. Да я даже не замечал, в каком отчаянном положении находится мой ближайший друг!»

Надо было заработать проклятие, чтобы хозяин Закряжья осознал, как был слеп. Сейчас Стефан полной ложкой хлебал результаты своей горделивости, нетерпимости и равнодушия.

Да, он занимался благотворительностью — содержал приют для детей и школу, где учились простолюдины, не имеющие возможности платить за обучение, но делал все скорее по привычке, чем по велению души. Мама начала, а он продолжил. Не было никакого полезного дела, которое он придумал бы сам. Строительство храма для чужого бога не в счет.

Стефан догадывался, что ему предстоит тяжелая ночь. С проклятием шутки плохи. А ему насовали этих «да» бессчетно. Конечно, никому из кричащих на улице женщин он руки не предлагал, но спросить, зачтется их согласие или нет, было не у кого. Ведьму так и не нашли. Поэтому, одевшись в халат и захватив в собой одеяло, хозяин Закряжья направился в грот. Он не хотел, чтобы слуги заметили, что их хозяин все больше и больше теряет в себе человеческое.

Даже если он будет кричать, в подземелье его не услышат. Не прибегут и не начнут барабанить в дверь с глупыми вопросами «Хозяин, с вами все в порядке?». Нет, он не в порядке и вряд ли будет, пока не спадет проклятие.

В винном погребе задержался у полки с запыленными бутылками. Взял одну. Факел зажигать не стал, побрел в полной темноте, уже наизусть зная, сколько в каменной лестнице ступенек.

Грот встретил мягким светом. Цветы развернули головки в его сторону.

— Это я, — сказал он им. Сил на большее не было.

— Я! Я! Я! — подхватило эхо.

Бросив одеяло на камни, зубами вытащил пробку и выпил бутылку одним махом. Сняв халат, лег и закрыл глаза. Голова кружилась. Срываясь с камней в озеро, звонко капала вода, где — то далеко слышалась песня. Этого не могло быть, грот не пропускал звуки извне, но Стефан не удивился. Если переставал дышать, он слышал не только тонкий женский голос, выводящий нехитрый мотив, но разбирал слова. Игры разума, одурманенного крепким вином.

Люблю тебя, тирли — бом — бом,

Как дождь весенний любит гром,

А лето — трели соловья,

И осень желтая листва.

Но ты, любимый, пустоцвет —

Зима без снега. В том секрет.

Прекратилась песня, и появился зверь. Он больше не тянул: не принюхивался и не вглядывался в глаза. Он вел себя как хозяин, который имеет право. Оскалился и, оттолкнувшись мощными лапами, прыгнул. Стефан закричал от боли. Кости выворачивало, шкура лопалась, и через кровоточащие раны лез отвратительный мокрый мех.

— Тирли — бом — бом...

Он пришел в себя утром. Поднявшись, брезгливо посмотрел на одеяло — оно пропиталось в крови так сильно, словно Стефан свежевал на нем тушу оленя. От слабости кружилась голова. Стефан поднял руки, ожидая увидеть волчьи когти, но пальцы были вполне человеческими. Даже те два, из — за которых он несколько лет носил перчатки, вновь стали прежними. И на бедре ни единого пятнышка.

— Процесс трансформации завершился, — произнес вслух Стефан, вспоминая вычитанное в книгах об оборотнях. — Днем человек, а при полной луне — зверь. И так будет до тех пор, пока я не сниму проклятье. Тирли — бом — бом...

Он без страха вошел в озеро. Хуже, чем есть, уже не будет. Вода не вскипела, и цветы не закрыли головки. В глазах тоже не померкло. Сейчас он был таким же человеком, как и прежде. Зверь затаился внутри.

Искупавшись, Стефан накинул на голое тело халат. Оглянувшись на окровавленное «ложе», покинул грот. Теперь он будет его звериной норой.

Стефан шел в свою комнату, не обращая внимания на слуг, которые удивленно оглядывались вслед хозяину. Секрет открылся скоро. В малой гостиной его ждал Касл. Он встретил его выстрелом из ружья.

Стефан оглянулся на дверь, в которой зияла огромная дыра.

— Ты чего?

— Прости, я был так напряжен, узнав, что ты не ночевал на своей постели. Вещи всюду разбросаны, будто их срывал с себя зверь. И еще шаги... Бум — бум — бум... Я был уверен, что сейчас увижу оборотня, — Касла лихорадило от пережитого страха и от осознания, что едва не убил друга. Если бы не дрогнула рука...

— Успокойся, все хорошо, — Стефан отобрал у барона ружье. — Ночь была трудная, но я справился. Вот, смотри.

Он повертел перед лицом Касла рукой.

— Вот же! Ни одного пятнышка! Ты сумел снять проклятие? — глаза барона, в которых только что копились слезы, горели в восхищении.

— Нет. Но я знаю, кто это сделает. Больше никаких старьевщиц и вдов. Мы едем в горы.

— Зачем нам горы? — Касл растерянно схватился за ворот шелковой рубашки. — У меня нет теплой одежды. Я не готов замерзнуть насмерть.

— Там живет одна Зар — раза. Мы выкрадем ее и привезем сюда. Нет времени на уговоры и расшаркивания. Уж она — то точно никогда не скажет мне «да».

— После похищения тем более, — поддакнул Касл, понимая, что ни одна приличная девушка не простит похитителя.

— Будет сидеть взаперти, пока я не получу сотню «нет». Лишнее не помешает. Чтобы раз и навсегда.

— Да, чтобы наверняка, — поддакнул, но без особого энтузиазма, Касл. — Скажи, нет ли у тебя лишнего тулупа? И шерстяных рейтуз? Боюсь, в горах я отморожу себе все, что только возможно. Я единственный мужчина в семье Фок и еще не оставил после себя наследников. Мама меня убьет, если узнает, что я ввязался в авантюру, где мог околеть от холода.

Стефан, кивнув другу, направился в гардеробную. Широко распахнул шкафы.

— Бери, чего хочешь. Хоть все.

— Все?! И не жалко? — глаза барона наметано выделили самую дорогую одежду.

— Нет, не жалко.