Шпана

Глава 4

А ночью у меня случился довольно странный сон, будто опять мы копаем яму, отыскивая клад, а когда докопали до сундука, оттуда выплыла светящаяся и бултыхающаяся в воздухе в виде разбойного вида мужика с ножиком в руке. Пацаны с визгом разбегаются в стороны, а я сижу на краю выкопанного, парализованный от страха.

– Знаешь, кто я? – говорит фигура, колыхаясь в ночном мареве.

– Нннет, откуда? – вопросом на вопрос отвечаю я, заикаясь от страха.

– Я Афанасий Сулейка, атаман шайки разбойников, – с гордостью тогда поясняет мне оно, – это ты мои пистолеты и драгоценности выкопал.

– Понял, – коротко отвечаю я, – а дальше что скажешь?

– Дальше я скажу, что зря ты это всё присвоил, не твоё оно…

– А чьё? – решаю уточнить я.

– Моё, – коротко уточняет тот, – я его закопал, а не ты.

– Но ведь ты же некоторым образом неживой, – говорю я, – зачем тебе на том свете пистолеты с драгоценностями.

– Ты даже не представляешь, что может иногда понадобиться на том свете… короче так – раз уж ты выкопал два моих клада, ладно, распоряжайся ими как хочешь, но за третьим даже и думать не думай, сунешься, мало не покажется. Понял?

– Как не понять, – отвечаю я и на всякий случай повторяю его команду, как в армии, – эти два могу использовать, а про третий даже и думать забуду, а не то хуже будет.

– Молодец, сообразительный, – хвалит меня атаман, – ну я пошёл.

И он утекает обратно в раскоп, но неожиданно приостанавливается.

– Да, вспомнил, что ещё сказать хотел – на завтрашнюю встречу со Спиридоном револьверы не бери. И вообще лучше бы ты на неё не ходил, но ты ведь всё равно пойдёшь, так иди пустой. На этом прощевай, Саня, – и он окончательно растворяется в ночном воздухе.

Проснулся я, короче говоря, в холодном поту и с криком. Лёха тоже разбудился от этого крика и недоумённо спросил меня:

– Ты чё, Санёк, или приснилось чего?

– Да, Лёха, приснилось… ты спи давай, а я пойду в речке ополоснусь.

На встречу с целовальником Спиридоном я, как мне настоятельно посоветовали ночью, ничего с собой не взял. Даже Лёху дома оставил, пусть обед сготовит… ну после того, как украшения с одежды загонит, это я им всем троим поручил. А сам, значит, почистил свои полусапоги, их здесь дёгтем чистят в смеси с чем-то ещё, надел щукину рубаху, она поновее и пооднороднее моей выглядела и выдвинулся к месту рандеву с супостатом.

Берег Волги ниже Кремля, там где он в Печорские пески переходит, был относительно необжит ярмарочным народным хозяйством. Нет, и тут конечно баржи парковали в начале лета, но к концу июля месяца тут практически свободно было, один песочек с выброшенным на берег плавником, да ещё два дебаркадера с номерами два и три, с них отчаливали прогулочные суда до Городца и Макария. Посмотрел направо-налево, никого не увидел, прошёлся от одного дебаркадера до другого, потом присел на бревно – нравятся мне такие, прошедшие длительную обкатку в речной воде, они становятся гладкими и белёсыми.

Сижу, значит, как майская роза, и жду Спиридошу с бабками. Полчаса жду, три четверти часа – нету никого. Кинул что ли трактирщик поганый? Ан нет, появился вдруг Спиридон, спустился с набережной, где просёлочная дорога шла в слободу Подновье. Подходит ко мне, за спиной мешок болтается.

– Ну здравствуй, Саня, – говорит он мне, озираясь тем временем по сторонам.

Это мне активно не понравилось, не иначе на хвосте кого-то привёл, подумал я, но ответил спокойно:

– И тебе не хворать, Спиридон. Я походу сейчас Потапом зовусь. Как здоровье, как семья, как торговля идёт?

Про семью это я для подколки спросил, не было у него отродясь никакой семьи, её же кормить и одевать надо, будет это делать такой скряга, как он.

– Благодарствуй, всё неплохо, – степенно отвечал он. – Я вот принёс, о чём мы договаривались вчера.

И он вытащил из заплечного мешка завёрнутый в тряпицу свёрток.

– А чего такой большой-то? – спросил я, – медными деньгами что ли собрал?

Но ответить он ничего не успел, потому что из-за ближайшей лодки, лежавшей неподалёку в перевёрнутом состоянии, вдруг возникли двое в форме местной полиции. И оба быстрнько переместились к нам.

– Так-так-так, – сказал видимо старший из них, – и что это тут происходит, господа хорошие?

– Вот этот, – немедленно выпалил Спиридон, – вымогает у меня деньги, угрожая ливольвертом. Заряженным. Вот.

– Поднимите руки, молодой человек, – обратился ко мне этот старший.

Я без разговоров выполнил приказ, после этого он меня тщательно обыскал с ног до головы. И ничего не нашёл.

– Чистый, – сказал он своему спутнику. – Куды револьвер-то девал? – это он у меня уже спросил.

– Вы что-то путаете, господин полицейский, – вежливо ответил я ему, – у меня отродясь никаких револьверов не бывало.

– А что ты тогда здесь делаешь и почему этот тебе свёрток какой-то передаёт? Что, кстати, в свёртке, показывай, – скомандовал он Спиридону.

Тот развернул его, внутри лежали гвозди м железные скобы, жадный Спиридон видимо пожалел реальные деньги сюда класть. Полицейский хмыкнул и продолжил:

– Ты чего, на работу его что ли нанимаешь?

– Да это я так, господин урядник, – заюлил Спиридон, – для виду положил, а так-то он у меня полсотни рубликов вымогал.

– И ты что-то путаешь, Спиридон Михалыч, – сказал я ему, – мы же вчера договорились, что я с братом тебе заднюю дверь поправлю, вот ты мне и принес запчасти для этого дела.

– Так, – громко сказал урядник, – мальца мы к себе забираем, поговорим с ним в участке как следует, а ты, Спиридон, иди себе и не отвлекай нас от службы такой ерундой.

А меня господа полицейские, как и обещали, взяли за шкирку и повели в ближайшее отделение. По дороге выяснилось, что моей скромной особой заинтересовался аж сам участковый пристав Игнатов Семён Архипович, довольно большая шишка в полицейской иерархии. А с ним вместе был городовой Кавун, без имени-отчества. Судя по фамилии, с Украины был родом этот товарищ. Отделение находилось на Нижне-Волжской набережной в районе Речного вокзала… ну то есть когда-то в будущем он здесь будет, а пока какая-то деревянная будка на берегу стояла. Но площадь за ним имела знакомые очертания, посредине фонтан с красивыми чугунными финтифлюшками, позади пассаж Блинова, справа городская биржа, в которой в 21 веке будет череда модных ночных клубов. Меня завели в домик, соседний с этой биржой-ночным клубом, на вывеске коего значилось «Городская полицейская управа № 1», я аж возгордился – под первым номером пойду.

– Ну садись вон туда, – сказал городовой Кавун, заведя меня в маленькую и душную комнатушку с окном на фонтан, – поговорим.

И тут же раскурил свою трубку, она у него набитая что ли уже валялась в ящике стола?

– Конечно поговорим, господин полицейский, – вежливо ответил я, садясь на краешек раздолбанного стула, а потом добавил, – вы бы своё имя-отчество что ли сказали, чтобы удобнее было говорить.

– Иван Данилыч, – буркнул он, пристально глядя на меня, – рассказывай давай, кто такой, почему на тебя уважаемые люди жалуются?

Я вздохнул и вывалил на Кавуна изрядно подредактированную историю своей грустной жизни… нет, поначалу всё рассказал, как оно на самом деле было, а под занавес только то что мы с братом пришли наниматься к Спиридону на какую-нибудь малую работу, жрать, дескать, очень хочется, а других источников существования у нас нету. Кавун выслушал всё это, периодически кривясь, как будто от зубной боли.

– А про револьвер что скажешь?

– Это дядя Спиридон что-то напутал, откуда у такого пацанчика, как я, боевой револьвер возьмётся, сами посудите?

– Лады, будем считать, что ты меня убедил, – ответил наконец городовой, – но если ещё раз в похожую историю влипнешь, так просто не отделаешься, в Сибирь по этапу поедешь, понял?

– Да всё я понял, Иван Данилыч, – ответил я с надрывом в голосе, – больше влипать ни во что не буду.

– Ну тогда иди… нет, стой – ещё расскажи, что вы с братом дальше делать думаете?

– Дальше мы хотим сделать коммуну детей-беспризорников, – ответил я, – вместе выживать проще будет.

– Что за коммуна? – посерьёзнел лицом полицейский, – почему не знаю?

– Так нету её ещё, только начинаем, четверо нас, заняли пустой дом в конце Благовещенки, хотим что-нибудь общественно полезное начать производить. Приходите в гости, сами всё посмотрите.

– И как же будет называться ваше начинание? – продолжил допытываться он.

– Хотим назваться «Артель имени Максима Горького», – гордо сказал я, – если Максим Горький конечно против не будет.

– Горький это который «Песня о Соколе»? – неожиданно проявил литературные познания Кавун.

– Да, он самый, наш нижегородский литератор, вы ничего против этого не имеете? – на всякий случай уточнил я.

– Ничего не имею, – повторно буркнул Кавун, – зайду я к вам, посмотрю, что там и как… но про револьвер заруби себе на носу – ещё раз всплывёт, по этапу отправлю. Гуляй пока.

И он углубился в какие-то разложенные на столе бумаги, а я вышел на Сафроновскую площадь, чтобы не отвлекать занятого человека. Вот и первый контакт с властями у меня случился, подумал я, двигаясь вдоль реки к себе домой, и вроде бы не самый плохой. Однако ж надо теперь решить, что с иудой Спиридоном делать… Пока шёл и глазел на погрузку-разгрузку товаров с барж, ничего не надумал. Дома меня встретил Лёха с законным вопросом:

– Ну чё, принёс деньги?

– Нет, Лёха, – ответил я, – пока что облом вышел. Спиридоша в полицию нажаловался, так что вместо денег у меня вышла беседа с местным городовым.

– И о чём беседовали?

– Я про нашу артель рассказал (он кстати зайти обещал на днях), а городовой пригрозил, что если ещё раз про наши револьверы услышит, отправит меня… ну и тебя тоже в Сибирь по этапу. Так что пока я их спрячу на время, наганы наши.

– В Сибирь не хотелось бы конечное дело, – уныло отвечал брат, – как жить-то дальше будем? Денег совсем мало осталось, а тут ещё и стольник в неделю надо бандитам отдавать (мою беседу со Шнырём и Ножиком он, выходит, слышал целиком и полностью).

– Надо подумать, – ответил я.

– Чего? – переспросил он.

– Мозгами, говорю, надо пораскинуть… заодно решить, что со Спиридоном будем делать – негоже на тормозах спускать такое.

– Стой, – вспомнил вдруг я, – а вы украшения-то с одежды загнали, как я просил?

Лёха виновато моргнул и начал отвечать слезливым голосом:

– Не бей сильно, братан, кинули нас на базаре с этими побрякушками…

– То есть как кинули? Давай выкладывай во всех подробностях.

Оказалось всё просто, как апельсин – троим они показали драгоценности, те отказались, а четвёртый согласился, поторговавшись, а потом завёл Лёху, как старшего, в какой-то закуток, дал ему по башке и сбежал со свёртком.

– Вот шишку какую оставил, – показал брат макушку, там действительно была небольшая выпуклость.

– Какие-то вы неумёхи, – разозлился я, – ничё поручить нельзя… рассказывай про этого четвёртого, как выглядел, во что одет был, куда убежал.

– Ну мужик мужиком, – начал вспоминать Лёха, – в сапогах, в косоворотке, с бородой и усами. Да, шрам был на левой щеке, здоровый, от подбородка до уха. Убежал в сторону Лыковой дамбы.

Плохо дело, подумал я, совсем всё разваливается…

– Я вот что надумал, – продолжил я разговор с братом, – хрен с ними, с этими побрякушками, всё равно много не выручили бы, да и одноразовые это деньги были бы, а нам надо регулярный доход организовывать… так что слушай сюда – у нас здесь будет артель имени Максима Горького, я сегодня же вывеску такую организую.

– А ты же говорил, что коммуна будет?

– Передумал, неча власти дразнить этим глупым словом, вот артель это уважаемое понятие. Так вот, днём мы будем заниматься вот чем…

И я палочкой на песке нарисовал примерно, чем мы будем заниматься.

– Всё будет чинно-благородно, если полиция придёт или другие какие власти, не подкопаются ни разу.

– А ночью что мы будем делать?

– А ночью у нас схема будет такая, – продолжил я, – я тут подумал и решил, что Гребни это тухлое место, ничего там не выручишь, а вот Благовещенка и особенно Рождественка это совсем другое дело, на них и надо сосредоточиться.

– И как мы будем на них сосредотачиваться?

– Тут живёт и работает куча обеспеченных людей, надо только раскрутить их, чтоб они сами нам деньги отдавали.

– И как же они отдадут нам деньги?

– Люди с лёгкостью расстаются со своими деньгами в двух случаях – если доставить им какое-то удовольствие или защитить от чего-нибудь страшного. Удовольствия мы пока в сторону отложим, а остановимся на страшном.

– Чёт я не очень понимаю тебя, братан, – уныло сказал Лёха, – запугать их что ли хочешь? Так они пуганые и тёртые, не поведутся на всякую ерунду.

– А кто сказал, что ерунда будет? Страшно по-настоящему сделаем…

– Это как? – простодушно спросил Лёха.

– Ну вот все знают про атамана Сулейку, его вроде убили и закопали давно уже, но он же воскреснуть например может… или его напарник какой вынырнет… или я не знаю, может закопали кого-то не того, а настоящий атаман живой остался, отлежался в глубинке и снова за дело взялся.

– И он опять грабить и убивать начнёт? – начал въезжать в ситуацию брат, – а мы его поймаем или убьем и народ вздохнёт спокойно?

– Молодец, всё понял… тут только два момента тонких – надо организовать этого Сулейку каким-то образом, это раз, и как-то доказать потом, что его больше нет, трупов я больше не хочу на себя вешать. Вот этим и надо заниматься в ближайшие пару дней… да, апостолам не надо это передавать, меньше знают, крепче спать будут.

– На вот тебе последние наши деньги, – и я выгреб из кармана то, что осталось от Щуки, – сходи на базар за едой, да бери подешевле и побольше, понял?

– Понял, – шмыгнул носом Лёха.

– Да, там ведь одёжка-то это из клада у нас никуда пока не делась? – уточнил я.

– Ага, вон в том углу вся она лежит, – показал он.

– Я попробую её толкнуть, заодно пройдусь по Рождественке, мозгами пораскину, что там и как.

Я запихал платья и камзолы из угла в узел и вышел в народ. Сначала у нас тут справа по борту башкировская мельница идёт… слева впрочем тоже, здесь пакгаузы, с которых муку грузят на речной транспорт. Вот с кем бы я поработал, так это с хозяином этих мельниц… основатель династии Емельян сейчас уже отошёл от дел и разделил свою мукомольную империю между тремя сыновьями, насколько я помню курс краеведения в универе. Старший сын Николай… кажется… сидит в Самаре и нас не интересует совсем, а вот средний Яков и младший Матвей оба сейчас здесь в Нижнем Новгороде, причём Яков управляет второй мельницей в Кунавине, а Матвей конкретно здесь рулит, в Благовещенке. Оба занимаются благотворительностью, что не мешает им быть жадными до денег о степени удавления за копейку. Что интересно, в городе их не любят именно за жадность и сводничество… да-да, есть такой пунктик в их биографии – подкладывали родных дочерей и племянниц под нужных людей, а взамен нужные люди им подписывали разные полезные бумаги.

Ну ладно, отложим-ка мы братьев Башкировых в другой ящик, а сами пока займёмся более насущными проблемами. О, блошиный рынок в Мельничном переулке – еду здесь не продают, разную мелочь, полезную и бесполезную в хозяйстве, от утюгов до нательных крестиков. Здесь мы и попытаемся сбыть свои богатства.

Вываливать одежду со следами крови на всеобщее обозрение мне как-то не очень хотелось, так что я прошёлся вдоль рядов, выискивая людей, способных на мой взгляд купить всё это добро оптом, не вдаваясь в лишние подробности. Первый не заинтересовался, а второй сказал, что давай, мол, в сторонку отойдём. Отошли.

– Откуда у тебя это? – спросил второй, разглядывая на просвет одежду и пробуя её на прочность (разорвать у него не получилось).

– А тебе оно надо? – хмуро спросил я, – меньше знаешь, крепче спишь. Не ворованное и не замазанное оно ни в чём, – уточнил всё-таки я для надёжности.

Мужик хмыкнул, дошёл до дна моего узла, потом почесал бороду и объявил цену в пятёрину за всё. Я вздохнул и начал отчаянно торговаться, призывая в свидетели всех пророков и угодников православной церкви, которых сумел вспомнить. Через полчаса жаркого торга сошлись на девяти рублях с полтиной. Мужик вторично почесал бороду и объявил, что тут у него с собой денег нетути, а вот если я пойду с ним до Второй Ямской, то там у него сразу деньги и найдутся. Ага, щас, подумал я, нашёл дурня – знаю я эти Ямские улицы, оттуда живым не выйдешь.

– Ты, дядя, лучше сам сбегай на свою Ямскую, а я тут тебя подожду, – ответил я, хитро прищурившись.

Дядя не менее хитро прищурился в ответ и согласился.

– Не уходи далеко, я мигом, – сказал он и почесал в гору.

А я на всякий пожарный случай прямо вот здесь отсвечивать не стал, а отошёл чуть назад и в сторону – там проход между двумя домами был, другим концом выходивший на склон, в случае чего можно будет сбежать по-тихому. Стою, жду… пожалел, что не курю, всё быстрее время бы прошло. Но как говорится, всё на этом свете когда-нибудь заканчивается, закончилось и моё тоскливое ожидание – вернулся покупатель, но не один, а вдвоём с необъятных размеров детиной, ей-богу за два метра ростом и далеко за сто кило весом. Он мне сразу не понравился… но это, как говорится, к делу не пришьёшь – не будут же они прямо посреди честного народа мне по башке давать и товар отбирать, подумал я и направился прямиком к ним.

– О, а я уж думал, ты не дождёсся, – обрадованно сказал давешний мужик, – мы деньги принесли с Парамоном.

– Ну давай, раз принесли, – ответил я, – товар против денег.

– Не так быстро, – отвечал он, – Парамон тоже хочет взглянуть, ему с этими тряпками возиться.

– А он что, портной? – осведомился я.

– Ага, – простодушно ответил здоровенный Парамон, – шмотки перешиваю.

Я с сомнением посмотрел на Парамона – ой, врёшь ведь ты, дружок, из тебя портной, как из меня авиатор. Но сомнения опять-таки к делу не пришьёшь, поэтому я вздохнул и согласно кивнул головой:

– Ну если хочешь, гляди.

– Не здесь, отойдём в сторонку, – сказал первый мужик.

– Давай отойдём, – согласился я, и мы отошли к тому самому облюбованному мною проходу между двумя домами.

Здесь здоровенный мужик меня удивил, он схватил меня за воротник, приподнял в воздух и прошипел что-то в том смысле, что мне надо признаваться, с кого одёжку снял и где разбойничал. Я сумел вывернуться как-то из его железных рук и отбежать чуть дальше по проходу.

– Ошибаешься ты, гражданин хороший, нигде я не разбойничал, а одёжку мы в лесу нашли.

После чего я припустился по этому проходу в сторону откоса, а они двое за мной – не догнали конечно, я парень шустрый, но коммерческая сделка навернулась медным тазом, это я с большим огорчением подумал, когда оторвался от этих нехороших людей. Ну что ж за день-то сегодня такой, одни обломы и разводы…

Вернулся к своим подельникам, как побитая собака. Лёха, видя моё состояние, ничего спрашивать не стал, а просто позвал жрать – он опять рыбы принёс, на этот раз стерляди, она дешевше сёдни, сказал. И картошки у нас ещё маленько осталось, так и заморили голод. А потом спать улеглись, утро, мол, вечера мудренее. А ночью мне был очередной очень интересный сон, я даже подумал, когда проснулся, чего это они чередой пошли, сны такие, не иначе домушка наша на каком-то интересном месте стоит.

Так значит что мне там приснилось… вы угадали, опять это был покойный атаман Сулейка, выплыл он, покачиваясь и подрагивая в ночном небе, откуда-то с берега реки.

– Что, Саня, тяжко тебе сёдни пришлось? – спросил он, устраиваясь на приступочки печки.

– Да, Афанасий, – честно ответил я, – нелегко было. А завтра ещё хлеще обещается быть… может поможешь чем-нибудь, а я тебе в ответ службу какую сослужу?

– Какую ж ты мне службу можешь сослужить, – спросил атаман, – когда я на том свете, а ты пока что на этом.

– Ну не знаю, – признался я, – ты ж вроде путешествуешь туда-сюда, значит и здесь у тебя какие-то интересы есть. Вот я и мог бы, к примеру, представлять твои интересы на этом свете.

– Лады, я подумаю, а теперь слушай меня и запоминай, куда тебе надо сходить и что сделать, я два раза повторять не буду, готов?

– Всегда готов, – с готовностью отозвался я, разве что пионерский салют не отдал.

– Ну так вот – здесь неподалёку, если вдоль берега идти, то полчаса примерно, а потом чуть вверх, живёт один отшельник по имени Серафим.

– Серафим Саровский? – ляпнул я от балды.

– Не перебивай старших, – сурово отвечал мне Сулейка, но впрочем пояснил ситуацию, – Саровский это в Сарове, день на телеге ехать, а здесь другой Серафим, нижегородский. Так вот, идёшь завтра с утра к этому Серафиму и говоришь ему позывной «Привет от Сулейки», а дальше он сам тебе все скажет и покажет.

– Понял, – ответил я и повторил на всякий случай, – иду с утра к Серафиму, говорю позывной и слушаю его инструкции.

– Молодец, но это ещё не всё – на Спиридоном своего зря ты наехал, у него связи большие, но раз уж начал, надо заканчивать, негоже на полдороге бросать. Сделаешь, короче, так…

И далее атаман битых десять минут мне втирал, что и как надо сделать со Спиридошей.

– Теперь насчёт Шныря и Ножика – забудь про них, ты им ничего не должен и они тебя знать не знают, не твоё это дело.

– Спасибо, дядя Афанасий, – искренне поблагодарил я его, – я и сам уже думал, что влез не в свои сани.

– Правильно думал. И ещё одно, про Башкировых – мысли у тебя насчёт них верные, но одну поправку всё же надо внести, с Яковом не связывайся, хуже будет, выходи сразу на Матвея, а дальше всё делай так, как задумал.

– А откуда ты знаешь, как я задумал? – всё же решил я уточнить у него.

– На роже у тебя всё написано, – сказал Сулейка, как отрезал, – ну всё, хватит лясы точить, рассвет скоро.

И он поплыл к берегу реки, но перед окончательным уходом обернулся и сказал напоследок:

– Парнишка ты шустрый и мыслей у тебя много, так что я буду за тебя болеть там у себя… и артель ты правильно решил назвать именем этого… Горького, он кстати приедет через неделю, можешь встретиться. Ну бывай.

И на этом он окончательно растаял в утреннем тумане, а я проснулся в холодном поту. Полежал, поразмышлял и решил, что ничего страшного не случилось, а скорее наоборот – такой вот дружбан и советчик совсем не помешает, правильно?

А с утреца раннего я сказал Лёхе, что ушёл по делам, буду в районе обеда, сидите тихо, как мыши под веником и никуда не вылезайте. А сам почесал вдоль крутого берега Оки строго на юг. Жилая застройка сразу и закончилась, слева по борту потянулись чахлые рощицы, перемежаемые ручейками, ручьями и даже маленькими речками, льющимися с горы в реку через каждые сто-двести метров. От жажды по крайней мере не умрёшь, подумал я, упёршись в какую-то постройку и красного обожжённого кирпича. Слева были два здоровенных корпуса, один из них с шестигранной высоченной трубой, а прямо на берегу стояла башенка из того же кирпича.

А, догадался я, это ж наверно та самая водокачка, построенная купцом Бугровым для нагорной части города. Тем самым Бугровым, имени которого ночлежный дом, где мы недавно ещё с братом ночевали. Водопровод этот по слухам он сделал абсолютно бесплатно для городских властей, но с тем условием, что и для нужд горожан в ближайшие 30 лет тоже всё будет на хяляву. Поддержание и обслуживание водокачки должно было финансироваться городом. Молодец, ничего не скажешь.

Из ворот водокачки вышел смурной бородатый мужик с метлой в руке и посмотрел на меня недобрым взглядом, я ему примерно тем же ответил. С тем и разошлись, я отправился далее вверх по реке, и дворник этот начал мести подъезды к вверенному ему заведению. После водокачки совсем уже дикие места начались, пройти здесь можно было только вдоль берега по песочку, омываемому скромными волнами (это ж не Тихий океан и даже не Черное море, откуда тут большим волнам взяться), а если свернуть ближе к берегу, там начинались натуральные африканские джунгли с завалами из валежника.

Отсчитал по внутренним часам приблизительно полчаса, про которые мне Сулейка рассказал, теперь надо найти овраг, ведущий вверх, там и должен обретаться искомый отшельник Серафим… никогда до этой поры с отшельниками дел не имел, надо хоть вспомнить, что это за фрукты такие…

Нарыл в памяти вот что – отшельничество это значит аскетическое отрешение от мирской жизни с или без удаления от людей куда-нибудь в пустыню, а за неимением оной в лес, степь, тундру и тп. Отшельники вообще-то и в других религиях существовали, эссеи, гностики там разные, у китайцев много такого добра было, но расцвет этого явления наступил именно с распространением христианства. Первыми отшельниками считаются Илья-пророк и Иоанн-креститель. Зачем они удалялись от людей и истязали тело и душу? Странный вопрос – считали, что таким образом укрепят веру в господа нашего вседержителя, а также возьмут на себя и отмолят грехи других, не таких сильных в вере.

Одной из разновидностей отшельников были столпники – которые молились, сидя на столпе, на возвышенной площадке, если другими словами. Одним из этих столпников, к слову, и был Серафим Саровский, сколько-то там тысяч часов, не слезавший с высокого камня. Он помер уже лет 70 назад, вспомнил я еще и такую подробность о нём, так что тот Серафим, к которому я сейчас иду, Саровским никак быть не может.

Так, овраг тут один на добрых полкилометра, значит вариантов нет, сворачиваем сюда. Чёрт, какие тут завалы-то, обдерёшься весь, пока пролезешь… ручеёк течёт, удобно, вода рядом, значит я на верном пути… а вот, похоже, и жилище этого преподобного Серафима, да… из говна и веток, как говорится, сработанное… куда ж тут стучать-то? А, не буду стучать, голосом себя обозначу.

– Эй, есть тут кто? – тупо спросил я в нечто, напоминающее дверь.

Ответом мне было глухое молчание. Ну я и повторить могу, не переломлюсь.

– Я спрашиваю – эй, есть тут кто-нибудь или нету?

На этот раз вроде получилось докричаться, внутри хижины послышались какие-то звуки, потом дверь отворилась и повисла в воздухе, а на пороге возник видимо тот самый Серафим, не старый ещё дядька в длинном одеянии до пола (ряса это что ли), весь седой, несмотря на вроде бы не такие уж и большие годы, лет сорок ему на мой взгляд стукнуло, не больше.

– Чего орёшь, как в лесу? – хмуро спросил меня дядька.

– Так мы вроде и есть в лесу, – возразил был ему я, но видя его недовольное лицо, быстро поправился, – у меня к тебе дело, дядя Серафим.

– И какое ж у тебя может ко мне быть дело, щенок? – по-прежнему недовольно отвечал тот.

– Сулейка меня послал, велел привет передавать.

– О как, – задумался дядька, – прямо сам Сулейка? Прямо и послал?

– Точно он, – зачастил я, – Афанасий Сулейка, одет был в зелёный кафтан, с кривой саблей за поясом, вчера вечером с ним разговаривал.

– Как же ты мог с ним разговаривать, если он года два как на том свете?

– Так я и не говорил, что он на этом свете – во сне он мне явился прямо из воздуха и сказал навестить тебя… а потом опять растаял.

Серафим задумался минуты на две, а потом скрылся обратно в своей хижине, бросив через плечо мне короткое «Заходи».

Зашёл, оглянувшись на всякий пожарный по сторонам, ничего подозрительного не увидел. Внутри было примерно так, как я себе представлял до этого, лежанка в углу, покрытая каким-то тряпьём, стол с табуреткой у окна, в углу икона, по моему богоматерь с младенцем там была изображена, точно не понял. Всё сделано из тех палок и того же говна, запашок стоял соответствующий. Никакого намёка на печку не было.

– Зимой-то холодно наверно, дядя Серафим? – так я начал беседу со старцем, – как же без печки-то.

– Святым духом согреваюсь, – ответил скрипучим голосом он. – Ты садись вон на табуретку и о себе расскажи для начала, кто таков, откель будешь?

Прямо как в ментовке, подумал я, сначала надо заполнить стандартные графы с ФИО, пропиской и родом занятий, а только следом к делу переходить.

– Зовут меня Саня, фамилия Потапов, родом я отсюда, в Благовещенской слободе родился, родители померли, беспризорничаю теперь вот с младшим брательником, собрал таких же мальцов, как я, хочу сделать артель, – выложил я и передал эстафетную палочку диалога Серафиму.

Тот подумал чуть-чуть и задал наводящий вопрос:

– А Сулейка тут при каких делах?

– Мы с братом случайно его клад нашли, вот он наверно и обратил на нас своё пристальное внимание.

– Так… – продолжил Серафим, – и что же в том кладе было?

– Пара револьверов, – на всякий случай преуменьшил я количество найденного, – и барахло разное, платья там, камзолы, рубашки.

– Револьверы-то вы поди использовали уже?

– Угу, было дело, но не очень удачно, больше не хотелось бы…

– И что же ты… ну артель твоя дальше намереваетесь делать?

Тут я оживился, наконец-то у меня кто-то спросил о планах развития бизнеса.

– Дальше мы хотим заняться каким-то полезным делом и ещё стать влиятельной силой для начала хотя бы в нашей Благовещенке, а в дальнейшем на всей ярмарке, а там как пойдёт. Заработать много денег, большую часть заработанного использовать на благие дела, ликвидировать беспризорничество и босячество, вывести, короче говоря, наш город на новые высоты развития…

– Эко ты бойко заговорил-то, – удивился старец, – откель такие умные слова знаешь?

– Меня, дядя Серафим, неделю назад шандарахнуло молнией, вот что-то в голове у меня и сдвинулось, новые слова сами собой появляются. А мне тоже можно вопросик задать?

– Ну задавай, – разрешил Серафим.

– Что-то я не пойму, как ты можешь быть связан с Сулейкой? Он, как ни крути, разбойник и бандит, а ты святой человек, ничего общего не вижу.

– Ты, хоть и умные слова выучил, в жизни хреново разбираешься, – сообщил мне он, – тут иногда такие пересечения встречаются, что можно только диву даваться… потом, может, расскажу тебе, что у меня общего с Сулейкой, а сейчас слушай, что тебе надо будет сделать…

И он минут пять инструктировал меня на эту тему, а я слушал, раскрыв рот от изумления… по окончании сформулировал только один вопрос:

– И где ж мы столько дохлых кошек-то возьмём? Самим что ли убивать их?

– Самим не надо, грех это, сходи на городскую свалку, это на Мещерке, там ещё и не такое отыщешь. Других вопросов у тебя нет?

– Других нет, дядя Серафим, – честно ответил я, – разрешите выполнять?

– Разрешаю, – милостиво позволил он, – парень ты неглупый, как я погляжу, так что у тебя должно всё получиться… ну может не совсем всё, но половина так точно.

– Может и я чего для тебя смогу сделать? – закинул удочку перед уходом я, – чтоб дорога-то не с односторонним движением была…

– Может и сделаешь, только не сейчас, попозже я тебя найду или весточку передам какую, а сейчас иди, мне молиться пора.

И я поскакал назад, окрылённый открывающимися передо мной перспективами.