Шпана

Глава 12

А на следующий день, как и договаривались, с раннего утреца мы занялись производством первого отечественного художественного фильма. Володя Сашин с кинокамерой на горбу подошел вовремя, объяснил ему диспозицию, сели на лавочку. Он начал проверять своё хозяйство, я тоже поинтересовался, что да как там устроено.

Оказалось, что всё внутри там устроено довольно заковыристым образом. Главным открытием Люмьеров был скачковый механизм для прокрутки плёнки – надо же сначала резко продёрнуть её вниз, а затем задержать напротив объектива для экспозиции кадра. И так 16 раз в секунду… откуда взялась эта цифра, сказать сложно, эмпирическим путём скорее всего, а вот при демонстрации готового фильма скорость увеличивалась до 18–30 кадров/сек. С этим связано ускоренное, так называемое мультяшное перемещение героев в первых немых фильмах. Почему киномеханики ускоряли процесс, тоже тайна, окутанная мраком… есть мнение, что это делалось в интересах публики, чтоб она, значит, не заскучала, а по мне так это дурь собачья.

Кстати, когда появилось звуковое кино, частота кадров увеличилась до 24, это было связано с тем, что только на такой частоте получалась нормальная фонограмма, без провалов и дёрганий. Но ничего этого я Сашину, конечно, говорить не стал, а просто восхитился простотой и экономичностью устройства. А тут и Розочка подошла, познакомил её с Володей, коллегам по коммуне представлять не стал уж.

– Доброе утро, – расплылся в улыбке Сашин, видать зацепила его розочкина грудь-то. – Давайте попробуем снять какую-нибудь сценку с вашим участием.

А Роза не отказалась – поскольку героя-любовника подрядился играть сам режиссер, то крутить ручку киноаппарата пришлось мне. Текст я выдал им обоим, там по три строчки было всего…

– Кстати, – вспомнил я, – а титры-то кто и как будет вклеивать? Фильм же немой, без титров там совсем всё непонятно…

Всё оказалось достаточно просто – титры пишутся на белой бумаге чёрными буквами, а потом камера снимает их нужный интервал времени. Далее всё это вклеивается между кадрами при монтаже. Внёс свои пять копеек:

– А что, если эти титры сделать немного художественными? Виньетки там какие-то пририсовать, розочки опять же… или макароны, у нас же про них кино будет?

Эта идея, сразу видно было, захватила Сашина, он даже на время забыл про Розу. Но ненадолго, вспомнил он про Розу и заставил меня крутить ручку, пока они по очереди положенные слова говорили, сопровождая это отчаянной лицевой жестикуляцией. По мне, так смешно вышло, но наверно сейчас по-другому и не сделаешь, в дозвуковую-то эру…

А тут время к девяти подошло, и я скомандовал двигаться в заводоуправление для съёмок большого босса. А там нас уже ждали – приказчик Фрол был поставлен курировать этот вопрос, он и провёл всю компанию в дальнюю комнату на первом этаже, тут, похоже у них бухгалтерия обитала, судя по кучке деревянных счётов и большим шкафам с амбарными книгами.

– Подойдёт? – спросил Фрол.

Мы переглянулись с Володей, потом он согласно кивнул, что мол вполне.

– Ну тогда устанавливайте технику, а я зову Матвей-Емельяныча.

Емельяныч сегодня был на удивление весел и добродушен, даже изволил пошутить насчёт Розы – сказал, что он бы с ней не отказался сыграть любовную сцену. Роза хихикнула, но отвечать ничего не стала.

– Матвей Емельяныч, – принял я деловой тон, – вот текст, который вам надо сказать (и я выдал ему страничку, там немного было), вот место, куда надо глядеть при этом (показал на объектив), старайтесь быть как можно более естественным, как обычно себя ведёте, так и продолжайте…

Отсняли мы его, короче говоря, с горем пополам и какой-то матерью – естественно он вести себя не захотел, а почему-то пучил глаза и не читал текст, а буквально орал его в камеру… после третьего дубля я переглянулся с Володей и дал отбой, может так даже и лучше, все увидят, какой суровый начальник на мельнице, у такого небось не забалуешь.

Отпустили с богом Башкирова и пошли в наш цех снимать выползающие из пресса макароны. А заодно и всю команду имени пролетарского писателя Максима Горького.

Команда с утра готовилась к этому действу, поэтому была на удивление тиха, скромна и причёсана. На Розу, впрочем, все смотрели, разинув рот до ушей, но слов никаких не сказали, и на этом им большое спасибо. Отсняли мы производственные процессы довольно шустро, полчаса на всё про всё ушло, а затем пришла пора снимать любовные сцены.

– Слушай, – сказал вдруг Сашин мне, – а женских-то ролей у нас две, одна за героя замуж выходит в конце концов, а вторая пытается ему мстить. Значит и актрис нужно две штуки?

– Ерунда, – ответил я быстро и решительно, – Роза с обеими ролями справится, сегодня она положительную женщину отыграет в таком виде, как есть… нормальны прикид у неё… а завтра, например, найдём грим и поменяем одежду, тогда она злую разлучницу изобразит. Правда, Роза?

Та скромно потупила глазки и ответила, что конечно, хоть троих сыграет, чего такого-то? Ну и пошли мы на природу делать любовную сцену… не с первого, конечно, захода и даже не с третьего, а с четвёртого получилось всё достаточно сносно.

– На сегодня вроде бы всё, – сказал Сашин, – пойду проявлять плёнку, вдруг брак окажется…

– А я тогда титрами займусь, – предложил я, – у нас один парнишка из коммуны рисует неплохо, работа для него как раз. Слова почти все написаны.

С художественным даром оказался один из новеньких, Алтыном его все звали – маленький и щуплый, но очень шустрый. Украл в заводоуправлении пачку белых листов… ну как украл, запудрил мозг бухгалтеру до такой степени, что он сам мне выдал эту бумагу, лишь бы я от него отвязался… и посадил Алтына за работу. Виньетки и розочки, сказал, отдаются ему на откуп, нарисуй несколько вариантов, лучший пойдёт в работу, а я пока слова буду писать. Естественно трафаретку сделал, чтобы ускорить процесс, шрифт самый простой взял, типа Ариал, чтобы не возиться с засечками.

А заодно набросал идеи для рекламного плакатика в бывший трактир Рукомойникова – Алтын отвлёкся ненадолго от исполнения надписей и ткнул в третий вариант, это подойдёт. Но, сказал, займусь этим попозже, а сейчас некогда, во какие исполнители у меня подросли, заказчика строят…

Ну а я, пока время свободное нарисовалось, решил посидеть-поразмыслить, чем дальше заниматься буду, после этих макаронных дел, конец-то тут совсем близок, значит что? Надо иметь план развития на ближайшую и не очень перспективу. Лучше сразу два плана, если в первом что-то пойдёт не так.

Надумал вот чего – надо нам перебираться в Народный дом, это однозначно, там будет штаб-квартира нашей коммуны. Сотрудничество с Башкировым надо продолжать, но несколько на иных условиях – нечего от него вдоль и поперёк зависеть. Только по договорам подряда теперь. Глубокая переработка зерна, как я понял, ему глубоко параллельна, предложу ему новое дело, выжимку и продажу растительного масла для населения. А также в государственные закрома – армия же тоже маслом питается.

Из чего будем жать этот продукт? Подсолнечник сразу отпадает, не растёт он на этой широте… ну то есть не совсем конечно не растёт, но нужной кондиции не вызревает. Соя это слишком ново и неизвестно, да и семян тут не найдёшь. Значит остаётся что? Правильно, испытанные в средней полосе России лён да конопля. Рапс ещё такой есть, но он в этом времени, кажется, совсем не популярен. А у льна с коноплёй побочные плюсы имеются – у конопли сам понимаете что, кстати со Шнырём надо будет этот вопрос провентилировать, а стебли льна для тканей хорошо идут.

В этом сезоне, естественно, сделать мало что удастся, одна подготовка техники займет хрен его знает, сколько времени… вот по окончании макаронной эпопеи и займусь маслопрессами… и еще надо разведать, где у нас тут сеют эти культуры, и попытаться наладить поставки. Башкирова надо заинтересовать, тут первоначальные вложения солидные предполагаются, я со своими хилыми финансами явно не потяну. А со сбытом готовой продукции проблем мне не видится – товар известный испокон веков, нужен в любом хозяйстве. Но рекламную кампанию, конечно, придётся какую-то организовать…

И выяснить, кто сейчас производит маслопрессовое оборудование, чтобы не совсем уж с нуля-то начинать… если порыться в памяти, то пионером маслодобычи на Руси был некий Бокарев из Белгорода… но он, кажется, давно уже умер, его к делу не пристегнёшь. А вот именно в Нижнем Новгороде уже должен действовать такой гарный заводик, производящий гарное масло, это не совсем растительное, смесь с нефтяными фракциями, и предназначено оно не в пищу, а для заправки керосиновых ламп, фонарей и тому подобной осветительной хрени. И расположен этот заводик где-то рядом со знаменитой Всероссийской выставкой… ну местом конечно, где была эта выставка, разобрали там давно все павильоны. Вот туда и надо бы нанести визит, пока время свободное есть, решил я.

– Лёшка, – сказал я брату, – я по делам, вернусь у ужину, а вы продолжайте точить запчасти ко второй линии. А ты, Алтын, рисуешь узоры вот по этому варианту, – и я ткнул в самые понравившиеся мне завитушки.

Лёшка скорчил недовольную физиономию, Алтын же ничего не сказал, и я побежал за новыми впечатлениями. Примерно до этого завода ходил электрический трамвай, его как пустили во времена той выставки, так и оставили на радость гражданам и гостям города. Сел в него у плашкоутного моста, заплатил положенные три копейки и трамвайчик покатил, трезвоня и лязгая колёсами на стыках, сначала вдоль ярмарки, конечно, а потом к железнодорожному вокзалу и мимо него в глубины Кунавинской слободы. Подивился старому зданию вокзала, в 21-то веке уже все и забыли, какое оно было винтажное… а в Кунавине сначала по краям дороги, где рельсы были проложены, пошли богатые купеческие особняки, потом поплоше, но всё равно каменные, а в конце перед трамвайным кольцом совсем уже голь и нищета.

Вышел на конечной, осмотрелся – да, мне точно туда надо, через подъездные пути Нижегородской железной дороги. Их всего два было, тупики и оборотки всё же ближе к вокзалу располагались. Да и станция наша пока тупиковая, мост же через Волгу и трасса на Киров-Пермь пока видится в очень отдалённой перспективе. Так что нечему тут пока оборачиваться особо.

Через километр примерно, ну или через версту, если быть точным, нарисовались здания явно промышленного типа, с трубами, из коих валил черный густой дым, а внутри что-то лязгало. Покрутился туда-сюда, спросил мужичка, явно из местных рабочих, где ж тут заводоуправление – указали мне на домик в глубине, почти что на Московском торговом тракте. Подошёл поближе, увидел табличку «Маслобойный и Технохимический Заводъ З.М.Персица», не хухры-мухры.

Зашёл внутрь, у первого попавшегося человека спросил, где мне найти Зе Эм Персица по очень важному делу.

– Да вон там он и сидит, – указал человек на дверь без какой-либо таблички в дальнем конце коридора. – Только он не в духе с утра, так что я бы не советовал, – добавил зачем-то он.

Я еще спросил, как расшифровывается его имя-отчество (оказалось, что Зелик Мордухович, итит-твою-налево). Ну делать нечего, не второй же раз сюда переться, со вздохом подумал я, не в духе, значит не в духе, разберёмся. Постучал в дверь, услышал рык в том смысле, кто там еще прётся, заходи, раз пришёл. Зашёл…

– Добрый вечер, уважаемый Зелик Мордухович, – с порога сказал я, сняв для приличия картуз, – пришёл к вам по одному важному делу.

Мордухович был типичный… ну сами понимаете кто… типовой такой типовой, как дом на 3-й улице строителей. Нос крючком, борода кудрявая, на голове ермолка, сильно картавил 9уж эту особенность его речи я передавать не буду с вашего позволения).

– Ты кто таков? – грозно спросил он меня, вращая глазами.

– Александр Потапов, – скромно представился я.

– Потапов… Потапов, – попытался напрячь память Персиц, – это не тот, который призрака недавно победил?

– Так точно, ваше превосходительство, – на всякий случай преувеличил я его положение в табели о рангах, – я и победил. Не один правда, вдвоём мы там были…

– Ну садись в таком разе, – милостиво разрешил он, – и рассказывай, чего тебе нужно от старого еврея.

– Не такого уж и старого, – начал я, – а нужно мне вот что – сейчас я заканчиваю один проект на мельнице Башкирова…

– Матвей Емельяныча? – уточнил Персиц.

– Да, – подтвердил я, – у него. И у него, у Матвей Емельяныча, возникла мысль немного расширить поле деятельности, захватить, например, маслодобычу и маслопереработку… с целью провести начальные переговоры по этим вопросам я и прибыл.

– Что же сам-то Емельяныч не пожаловал? Или не по чину?

– Это пока самые предварительные переговоры, – объяснил я, – я его заместитель по рекламной деятельности, вот бумага (и я сунул Персицу под нос ту грозную писульку с печатью, кою я выбил для фильма), если мы о чём-либо договоримся, тогда подключится, так сказать, артиллерия большого калибра. А на нет и суда нет.

– Ну хорошо, давайте попробуем переговорить в предварительном порядке, молодой человек, – снисходительно согласился Персиц. – Начинайте.

– Зелик Мордухович, – задушевно начал я беседу, – производство растительного масла это перспективная и весьма привлекательная отрасль, обещающая в самом скором будущем немалые прибыли всем, кто застолбит себе место на этом рынке. С этим вы не будете спорить?

– Конечно не буду, – отозвался тот, – иначе бы я не занялся этим делом. Вступительные слова, кстати, вы можете опустить и переходить прямо к сути дела.

А гражданин-то Персиц далеко не так прост, как кажется на вид, подумал я.

– Охотно, драгоценнейший Зелик Мордухович, – продолжил я, – итак, вы, насколько я понимаю, являетесь пионером выделывания гарного масла… по крайней мере в Нижегородской губернии…

– И во всей России тоже, – скромно поправил меня Персиц.

– Это даже ещё лучше, – согласился я, – но пионеры они на то и первые, за ними неминуемо приходят вторые-третьи-десятые и на рынке становится тесно, а значит что?

– Что это значит? – эхом откликнулся тот.

– Прибыли упадут, это в лучшем случае, а худший, я думаю, вы и сами можете себе представить…

– Могу, – живо согласился Персиц, – уж чего-чего, а представить я себе могу много всякого и разного.

– Так вот, – продолжил я, – чтобы быть готовым к любым неприятностям (а то, что они скоро у вас появятся, у меня лично не вызывает никаких сомнений), нужно заранее быть к ним готовым, это раз, а также идти в ногу с техническим прогрессом и совершенствовать своё производство, это два. Вот с целью оказать помощь, так сказать, вам на этом тернистом пути я собственно и зашёл…

Старый еврей посидел минутку в молчании, потом поинтересовался:

– И каким же образом мне может помочь такой молодой и неопытный человек?

– Не забывайте, Зелик Мордухович, – ответил я, – что я тут не сам по себе такой зелёный, как огурец, а действую от имени уважаемого промышленника Башкирова. И потом, даже если б я и один был, всё равно кое-какие советы я дать смог бы…

Далее я поведал купцу о чудо-молнии, коя стукнула меня в голову во время дождя и принесла массу знаний в самых разных областях науки и техники. Персиц, насколько я сумел понять, в этом месте не поверил ни одному моему слову, но сделал вид, что проникся, и на этом ладно.

– Вы же не бесплатно хотите мне помочь? – задал он, наконец, главный вопрос, – что вы хотите взамен?

– 50 процентов акций вашего предприятия плюс одна… – автоматически вылетело у меня, – контрольный пакет, короче говоря. – И я быстро добавил, – взамен мы обязуемся удвоить капитал вашего завода… то есть вы получите ещё столько же денег, сколько стоит завод.

– Однако-однако, – пробормотал Персиц, – но вы так ничего и не сказали о технических новинках, которые можете предложить. Может обсудим их, а тогда уже перейдём к финансовым вопросам.

– Легко, – ответил я, – только наверно лучше это дело обсуждать непосредственно в цехах, ближе, как говорится, к земле – там будет проще и нагляднее.

Купец быстро согласился и мы перешли из заводоуправления в первый же цех, который стык-в-стык с ним стоял. Это было маслопрессовое производство во всей своей первозданной красе. Слава богу, что прессы были хотя бы не допотопными, где крышку закручивают людской (вариант лошадиной) силой, а немного механизированы, к ним подводился привод от паровой турбины.

– И какова же производительность этого вот агрегата? – спросил я, ткнув пальцем в сторону пресса.

– До десяти тонн в смену, это если в семенах считать, – гордо ответил Персиц, – в теории конечно, на практике разное бывает.

– Семена конечно конопляные, – даже не спросил, а утвердительно сказал я.

Купец молча кивнул, а потом показал мне два оставшихся помещения – в первом происходила смешивание растительного и нефтяного масла, а в последнем делался розлив в бутылки и приклеивание этикеток. Этикетки красивые были, этого не отнять.

А вот всё остальное мне не очень понравилось. Но начинать сотрудничество с голимой критики я посчитал неправильным, поэтому начал с похвал и всего такого прочего.

– Замечательный у вас завод, Зелик Мордухович, – рассыпался я в любезностях, – и работники старательные, сразу видно. Но чтобы перейти, так сказать, на новый уровень развития, я бы лично кое-что подправил бы… и добавил бы…

– Что именно? – заинтересовался Персиц.

Следующие полчаса я не закрывая рта посвящал Мордуховича в тонкости функционирования маслодобывающей отрасли уровня 21 века – начал с сырья.

– Конопля это хорошо, но выход масла из неё процентов 15 что ли, это ж курам насмех.

– Вы можете предложить что-то лучшее?

– Самое лучшее это конечно подсолнечник, но он в наших краях не вызревает, а везти его с Белгородчины далековато… но ка вариант можно рассмотреть. Ещё есть рапс, но он у нас пока вроде бы не выращивается…

– Как-как? – переспросил Персиц.

– Рапс, произошёл от скрещивания сурепицы… знаете наверно такую травку… с капустой, в Европе его активно сажают, выход масла 35 и более процентов. Его пока можно держать в уме, а вот на лён я бы советовал обратить более пристальное внимание. Культура, широко и издревле используемая на Руси, выход масла из семян 30 %, а стебли используют для выработки тканей. Безотходное практически производство получается. И это при том, что льняное масло гораздо более полезно для организма, чем всё остальное. Только оливковое, может быть, немного полезнее, но про него мы уж тут не будем, ладно?

Персиц согласился, а я плавно перешёл к обработке сырья – в красках описал процесс экстракции…

– Что, действительно на семь процентов повышается выход масла? – наивно переспросил купец. – От керосина?

– Даже и на десять, в идеале на тринадцать, – уверил его я, – и керосин тут главный реактив, а ещё лучше бензин.

– А как потом масло очищается от него? От керосина?

– Очень просто, в перегонном кубе, ну типа такого, из которого самогон получают. Никаких проблем.

– Это очень любопытно. А что ещё из чудес техники вы можете предложить старому бедному еврею, молодой человек?

– Рафинацию, дезодорацию, отбеливание и вымораживание, – автоматически слетело у меня с языка.

– Объясните, что это такое? – попросил он.

– Масло после выхода из пресса получается мутное, с осадком, загрязнённое различными примесями. И запах у него бывает самый разный, часто неприятный. Так вот эти процессы, что я сейчас перечислил, позволяют получить на выходе продукт с самыми замечательными качествами, что позволит намного повысить его цену в продаже, а значит что?

– Увеличить свою прибыль, – закончил за меня Персиц, – не отвлекайтесь на финансы, молодой человек, продолжайте про технику.

– Хорошо, не буду про финансы. Пока, – пообещал я ему, – буду про технологию. Значит, чтобы наилучшим образом очистить масло от вредных примесей, нужна по идее так называемая ректификационная колонна. Хотя и без неё обойтись можно, для начала физические принципы очистки применить например…

– Что за принципы? – уточнил купец.

– Простое отстаивание например, а еще фильтрацию… тут хорошо бы применить так называемую белую глину, она наилучшие результаты даёт, и центрифуги тоже со счетов сбрасывать не стоит. Я подготовлю пару вариантов… в течение недели например…

– Но это, я так понимаю, ещё далеко не всё, что вы хотели мне сказать?

– Да, самое главное в любом деле находится в конце цепочки, в продажах – можно быть на высоте в производственных процессах и применять высокие технологии, но если вы не сможете продать произведённое, всё пойдет лесом… или полем, правильно?

Персиц согласился, тогда я продолжил.

– Нужна грамотная стратегия и тактика продаж, разнообразные рекламные акции, красочная и привлекательная упаковка… ну и ещё кое-что, на чём я пока останавливаться не буду. Всё это в комплексе я оформлю примерно за неделю, а тогда уже мы продолжим переговоры на более высоком уровне, с привлечением Матвея Емельяныча, договорились?

– Замётано, – на простом языке выразил свою мысль Персиц, и на этом мы с ним расстались.

Однако ж надо будет как-то ещё уговорить Башкирова, думал я, возвращаясь обратно на том же электрическом трамвайчике, а это не будет простым занятием…

Но добраться до босса мне не удалось. А почему, спросите вы? И я вам отвечу, потому что где-то в проулках и закоулках Благовещенки, когда я пробирался по ним, спрыгнув после моста с трамвайчика, меня огрели по голове чем-то очень тяжёлым. Очнулся я в непонятном месте с кляпом во рту, со связанными руками, ладно, что спереди, а не сзади, и с очень сильным шумом в голове… морской прибой слышали? Вот примерно так у меня и шумело, волнами.

Ноги, слава те господи, связаны не были, так что я смог встать и осмотреться – каморка, куда меня заперли неустановленные лица, была крошечной, два на два метра буквально. Окон в ней не было совсем, а дверь имелась конечно, крепкая и дубовая по виду. Видно было, конечно не очень, но сквозь щели свет всё-таки немного просачивался. Я сел на земляной пол, потому что больше не на что было, и призадумался – что это за новые приключения на мою голову свалились и откуда… ничего не придумал, потому что очень скоро дверь заскрипела и отворилась, и в каморку нога в ногу вошли (барабанная дробь) Шнырь и Серафим, оба довольные до невозможности, оба ухмыляющиеся.

– Ну чё, паря, оклемался? – спросил Шнырь.

– Более-менее, – хмуро ответил я и попросил далее, – объясните, что всё это значит-то… и почему вы вместе?

– Всё просто, пацанчик, – задушевно начал беседу Шнырь, – отец Серафим, когда я его отловил, предложил мне более выгодные условия, чем ты, поэтому мы сейчас и вместе.

– Нехорошо это, Шнырь, – попытался я включить понятия, – не по правилам корешей так кидать. Мы ж с тобой обо всём договорились…

– Какой ты мне кореш, сявка, – рявкнул Шнырь, – кореш вот рядом стоит (и он показал на Серафима), а тебя и кидануть не грех.

– Ладно, – скрепя сердце отвечал я, – выкладывай, что вам надо и разойдёмся краями.

– Это вряд ли, – наконец открыл рот Серафим, – чтоб мы краями разошлись. Потому что нам надо закопать тебя поглубже, чтобы никто больше не откопал.

– Ну так закапывайте, – вяло ответил ему я, – зачем тогда связывали и сюда запихивали?

– Нам кое-какие сведения нужны, паря, – сказал Шнырь, – щас ты их нам выложишь, тогда уже и закопаем.

– И что за сведения вам нужны? – спросил я, догадываясь, впрочем, о чём пойдёт речь.

– Бери его с той стороны, – скомандовал Шнырь Серафиму, – перейдём в более удобное место.

И мы через дверь и недлинный коридор переместились в более просторное помещение, окон здесь тоже не было, но имелся длинный стол и лавки по обеим его сторонам. Меня усадили на лавку в середине примерно стола.

– Пиши давай, – приказал Шнырь, развязав мне руки, – вот тебе бумага и чернила, – и он достал из шкафа эти предметы.

– Чего писать-то? – попытался уточнить я.

– А то ты сам не знаешь, – ухмыльнулся Шнырь, – откуда ты такой выискался на наши головы, что ещё знаешь и умеешь, всё пиши подряд.

– Вы ж ведь это и сами знаете, откуда я и что умею… с Благовещенки, родители померли… потом повезло маленько, с Башкировым сумел познакомиться…

– Ваньку заканчивай валять, – строго сказал Серафим, – мы навели справки – тот Санька, который с Благовещенки совсем дураком был, а ты вон какой умный. Пиши давай, если не хочешь раньше времени в ящик сыграть.

– А может договоримся? – предложил я. – Я вам эти сведения, а вы меня отпускаете на все четыре стороны. Обещаю, что больше обо мне здесь никто не услышит…

– Хитрый, – без всякого выражения проговорил Серафим, – меня вокруг пальца обвёл один раз, второй не получится…

– Подожди, – схватил его за руку Шнырь, – а может и точно отпустить его? Только ты нам вдобавок места кладов нарисуешь.

– Да откуда я знаю эти места-то? – взвыл я, видимо недостаточно убедительно, потому что в ответ получил:

– Оттуда же, откуда у тебя сведения про макароны, арбалеты и обо всём остальном…

А ведь и верно, подумал тут я, могу ведь припомнить я эти клады, если напрягусь…

– Хорошо, я попробую, – ответил я. – Может пару таких мест и отыщется…

– Мы тебя, короче говоря, оставляем здесь на часик – как напишешь, постучишь в дверь, – сказал Шнырь, – кричать можешь конечно, но никто ничего не услышит, стены толстые и дом этот на отшибе стоит, так что можешь даже не пробовать…

И они удалились, оставив меня наедине с чистым листом бумаги и чернильницей. Я сначала обошёл по периметру эту комнату – в одном углу здесь стояли два шкафа, набитые почему-то грубой керамической посудой, в противоположном углу был привешен рукомойник, а под ним жестяной тазик. Ну и стол с лавками по центру, больше ничего. Дверь была она, такая же дубовая и крепкая, как и первая, запертая снаружи как бы не на два засова, выбить не получится, даже если очень сильно захотеть.

Писать я, конечно, ничего не стал – ну сами посудите, срок моей жизни был отмерен этими самыми записями, так что я решил немного отодвинуть этот срок – а через полчасика забарабанил в дверь, что есть мочи. Через пару минут дверь отворилась и в неё вошёл… нет, не Шнырь, и даже не Серафим, а второй сын Башкирова Николай, который сыграл роль Каина по отношению к брательнику Виктору…

И в руке у этого брательника был револьвер, очень похожий на те, которые мы с Лёхой в тайнике нашли.

– Ну что, написал что-нибудь? – спросил Николай без лишних эмоций. – Что, совсем ничего не написал? Писать разучился?

– Так я и не умел никогда, – попытался включить дурачка я, – я ж из бедной нижегородской семьи, сирота к тому же – где мне было учиться?

– Встал и пошёл вперёд, – хмуро ответил мне Николай, – руки держи на виду, чтоб я видел.

Видя его решительность, перечить не стал, сделал, как велели… в коридоре, через который меня вели два давешних бандита, было темно и сыро, в дальнем правом конце виднелась лестница вверх.

– Направо к лестнице, – скомандовал брат. – Только не так быстро… учти, что в нагане у меня все семь пуль заряжены.

Я как-то в этом с самого начала не сомневался, подумал я, что у тебя там полным-полна коробочка, но вслух ничего не произнёс. Возле лестницы остановился только и спросил:

– Вверх подниматься?

– Давай, только потихоньку, – был мне ответ.

Дал потихоньку, наверху оказалась очередная дубовая дверь, слегка приоткрытая.

– Чего встал? – услышал я сзади, – открывай и выходи на свет божий, потом вставай справа лицом к стене, руки за голову.

Встал к стенке с руками за головой, попутно попытался определить, где это мы… и не определил, вокруг сплошные деревья были, понятно только, что за городом где-то. А Николай тем временем закрыл за собой дверь в подвал, повернулся ко мне и продолжил свои команды:

– Медленно повернулся налево и пошёл вот по этой тропинке.

Он за мной в паре метров следовал… пока работали только ноги, а мозг занят не был, попытался определить диспозицию – как Николай вписывается в бандитские расклады, и куда девались Шнырь с Серафимом. Так и не придумал ни одной правдоподобной версии… а мы уже куда-то пришли, прямо по ходу нарисовалась полянка с костром, котелок с чем-то съедобным висел на поперечине, и из него очень вкусно пахло. Никого больше рядом не было.

– Жрать хочешь? – спросил у меня Николай.

– Ясное дело, не отказался бы, если дашь, – ответил я.

– Ну тогда бери миску с ложкой и накладывай себе из котелка. Я тоже поем, – сказал он, засунул револьвер за пояс и начал процесс раскладки еды.

В котелке оказалась уха из стерляди, жуткий деликатес в 21 веке, но самое обычное кушанье для этого времени. Мне она, кстати, не очень нравилась, напрягали косточки на коже рыб, пока их все выловишь, рехнёшься. А глотать нельзя, потом мало не покажется. Но делать нечего, выхлебал всё, что наложил в свою миску, после этого решился задать вопрос в лоб:

– Слушай, Николай, а зачем ты с этими бандитами связался? У тебя же отец олигарх, у тебя же всё есть, что ни пожелай, зачем тебе эти посторонние связи? Или адреналина в крови не хватает?

Про адреналин он, по-видимому, не понял, но переспрашивать не стал, а сказал просто:

– Ты, Саня, немного не в курсе насчёт моего отца и того, что у меня есть, но об этом мы сейчас не будем…

– А про что тогда мы сейчас будем? – взял я быка за рога.

– Про тебя, Саня, про тебя… – рассеянно отвечал мне Башкиров-младший, – твоя бурная деятельность многим поперёк горла встала, вот в чём заковыка-то…

– А можно уточнить, – спросил я, – что именно из моей деятельности и кому мешает?

– Ну вот сам смотри, – рассудительно отвечал Николай, не забывая при этом контролировать мои движения, – макароны эти твои… нет, придумка конечно неплохая, но в результате остались не у дел с десяток других начинаний наших мастеров. К тому же реальная доходность этого макаронного производства стоит под большим вопросом, а это значит серьёзные убытки для всего нашего предприятия – батюшке-то ты мозги сумел запудрить, но кроме него у нас хватает умных экономистов, которые всё подсчитали и ужаснулись.

– Значит, не нравятся народу мои макароны? – угрюмо переспросил я, – это понял, а ещё в чём я провинился?

– Разборки с местным воровским сообществом ещё не к месту пришлись… понимаешь, у нас была равновесная система, работающая… с большим числом сдержек и противовесов, которые обеспечивали её ровный ход… а ты тут врываешься такой красивый неизвестно откуда и разбалансируешь эту систему, так, что она скоро вообще в разнос пойдёт… а это, сам понимаешь, многим не нравится…

– И это понятно, – ответил я, – но должна же была быть какая-то решающая деталь, которая и перегрузила, так сказать, верблюда – почему именно сейчас мне решили дать укорот?

– Правильно ты всё понимаешь, – вздохнул Николай, – была и такая соломинка… съёмки этого фильма дурацкого… сам смотри, что и как они задели своими краями…