Среди ночи я услышал шаги в императорских покоях и тотчас же проснулся. Бормоча под нос то по-русски: «Лунатик чертов…», то по-зиггански: «Паучья кровь…», накинул на голое тело панцирь из кожи бегемота, нашарил в изголовье меч и осторожно выглянул из своей ниши. Солнцеликий нагишом мотался по огромному пустынному помещению, шлепая босыми ступнями и обхватив себя длинными жилистыми конечностями. Седые космы стояли дыбом.
— Они здесь… — бормотал император. — Они рядом… входят…
— Змиулан тоже рядом, — отозвался я из закутка.
— Мне приснилось, что я обратился в безумного вургра, — зашелестел он. — Вургры не спят по ночам. Для них это время охоты. Видит Йунри, и из меня хотят сделать вургра…
— Императору ничто не грозит. Пока я жив.
— Знаю. Для начала они должны убить тебя. А может быть, им проще обратить тебя в вургра, и ты сам набросишься на меня во время сна?
— Император забыл. Мое тело можно уничтожить. Но меня нельзя убить. Потому что я не принадлежу этому миру. Душа моя осталась в Земле Теней. Эрруйем ждет меня на своем престоле. Я не могу быть вургром, потому что у меня нет души.
Это был предрассудок, и он хоть как-то выручал меня в наших полуночных дискуссиях о бренности существования. Считалось, что вургры — так здесь называли вампиров — сбывают свою душу в обмен на богатство или колдовское могущество гигантским подземным паукам вауу, а когда приходит время рассчитаться, те не всегда утаскивают жертву в логово. Иногда они обрекают ее на вечные муки голода, ибо вургр не насыщается ничем, кроме человеческой крови. Ниллгану, по понятной причине, торговать нечем, и для скупщиков душ он интереса не представляет. Такой вот «Фауст» по-зиггански. До Мефистофеля здесь еще не додумались, прочая же нечисть была вполне материальна. Все эти вауу, уэггды, эуйбуа и иже с ними даны были жителям империи в ощущениях, как правило — чрезвычайно неприятных.
Эуйбуа — та тварь, которую я уложил в ходе ритуала Воплощения. Переживший свою эпоху сухопутный трилобит-мутант. А третьего дня я видел, как из колодца вытаскивали дохлого вауу. Он уже начинал разлагаться и смердеть, а воду отравил своим ядом на вечные времена. Скрюченные мускулистые лапы. Брюхо — одрябший мохнатый мешок. Вроде тех, что доводилось мне, отбываючи непременную трудоповинность на картофельных нивах подшефного совхоза, вдвоем с напарником с размаху, иной раз — со второй попытки, метать в кузов прицепа. В прежнем, потусторонннем бытие…
Вургры тоже не были отвлеченным понятием, этакой страшноватой быличкой. Один из них, во плоти, с неделю бродил вокруг дворца, ускользая от ночных дозоров, устроенных юруйагами. И в напоминание о себе и словно бы в издевку над усердием доблестного Элмайенруда оставлял то в задней арке, то в сточной канаве обескровленные тела жертв. Допрошенные очевидцы клятвенно утверждали, что вургр был ростом со сторожевую башню, о двух головах и четырех руках, и что не будет ему успокоения, пока не насытится он из яремной вены Солнцеликого.
Император дрейфил. Он не верил, что я сумею защитить его своим мечом. Юруйагам же он не верил никогда.
— Пусть император прикажет… — сказал я угрюмо.
— Ты не можешь оставить меня одного в этом змеюшнике! — всхлипнул Луолруйгюнр. — Меня зарежут, как козу. И ты, не исполнивший обета, вечно будешь пить кипящую смолу в Земле Теней.
— Тогда пусть император спит до утра. Днем вургр ему не страшен. А ночью вургру страшен я.
— Это верно. Вургры боятся ниллганов. Почему? И вы, и они — бездушны. И вы, и они обречены служить своим хозяевам. Все же непонятно, клянусь Чревом Мбиргга. Запах, что ли, у вас другой или кровь неживая?… Послушай, Змиулан, — император опрокинулся на просторное ложе и завернулся в грубое покрывало из волчьей шерсти. — Расскажи мне о своих войнах. Я люблю…
«Что ему здесь наплели мои предшественники?»
— Я не стану делать этого. Услышав о моих войнах, император навсегда утратит сон. Это будет пострашнее всех вургров империи, вместе взятых.
— Ничего. Меня уже не мучат кошмары от рассказов о жидком огне, который ничем не погасить, или железной гальке, выдирающей у человека внутренности.
— Видит Йунри, ты не любишь воевать, — сказал император презрительно.
— Это правда.
— Как же ты собираешься охранять меня?
— Я постараюсь делать это не убивая.