На следующий день Исаев снова ушёл на разведку. Холмс сидел в кресле и грыз ногти.
— Ватсон, что вы скажете о фройляйн Клозе?
— Она очаровательна, словно…
— Я не просил вас повторять то, что нам обоим отлично известно.
— Прошу прощения, я всего лишь хотел сказать, что она напоминает женские образы на картинах прерафаэлитов.
— Вам больше нечего сказать? Я хотел бы, чтобы вы оценили не внешние качества.
— Я вижу, она очень добра, сердобольна, и трудолюбива, хотя последнее качество свойственно немцам. Но в тоже время она чувствительна и слишком много плачет. К сожалению, я не могу согласиться с тем, что у неё сильный характер.
— Я полностью согласен с вами.
В этот миг Исаев вернулся в гостиницу. Оглянувшись по сторонам, он достал из-под пальто фотоаппарат.
— Я побывал в Рейхстаге и в Городском дворце под именем фотографа Штирлица. Вы не представляете, что по вечерам происходит во дворце. Общедоступный бал. Единственное проявление демократизма в Германии. Бал называют общедоступным, но фактически для тех, кому хочется туда попасть, и для тех, кому есть что надеть.
— И всем есть что надеть? — поинтересовался я.
— Вы правы. Большинство женщин были одеты в д… д… д… д… д… декольтированные платья. Одним словом, загнивающий Запад.
— Ватсон, вы теперь можете сделать вывод о том, что бал действительно был общедоступным.
— Я не могу сделать такой вывод.
— Рассудите сами. Исаев сказал о большинстве женщин, а не обо всех побывавших там женщинах. Следовательно, бальные платья были не у всех.
— Может вам это нравится, а вот мне пришлось ради конспирации фотографировать. Теперь у меня нет желания проявлять плёнку.
Исаев снова ушёл, и я при отсутствии других занятий продолжил написание правдивых рассказов о расследованиях Шерлока Холмса после его беспрецедентного возвращения. Мой друг задумчиво вертел в руках трубку, не решаясь наполнить номер табачным дымом и тем самым вызвать нарекания. Бросив трубку, он взял скрипку и исполнил мелодию собственного сочинения. Я не помнил, слышал ли я уже эту мелодию. Вечером я вспомнил о свежем воздухе и уговорил Холмса и выйти на улицу.
Выйдя из гостиницы, мы пошли на юг по Вильгельмштрассе и прошли мимо Имперской почты. Нас обдувал холодный воздух, по асфальту летели жёлтые листья. На перекрёстке нас нагнал Исаев.
— Шпионите? — спросил Холмс.
— Да, герр Хаузер. Я сделал одно интересное наблюдение. Приходилось ли вам слышать о том, чтобы пациент влюбился в медсестру? Кажется, некий буржуй даже написал об этом книгу. Ладно, плевать на него. Я имею в виду…
— Говорите толком! О ком вы рассказываете?
— Под пациентом я подразумеваю Штольца. А о какой медсестре идёт речь, вы сами понимаете.
Мы молча стояли, обдумывая новость. Наконец, Холмс издал возглас отчаяния.
— Я догадывался об этом. Но в то же время я опасался за нашего милого доктора!
— Руки вверх! — раздался громкий голос.
Мы обернулись на голос и увидели двоих немцев, грозно смотревших на нас. Они были удивительно похожи друг на друга, одеты в чёрные пальто и шляпы, у них были тёмные очки, а их усики я впоследствии видел на лице бродяги Чарли. За спиной стояли полицейские — шуцманы в своих фуражках в форме ведёрка.
— Вы пойманы! — крикнули немцы с ещё большей берлинской резкостью, чем нам приходилось слышать.
— Бежим, товарищи! — крикнул Исаев. — Мы должны предупредить союзников!
Исаев произнёс эти слова с такой уверенностью, словно знал этих людей. Мы помчались по Вильгельмштрассе мимо правительственных учреждений. Из соседней улицы вышли наши союзники. На тщательно причёсанной голове Штольца было канотье и теперь он весь выглядел как денди. Впечатление портил лишь пластырь под левым глазом. Фройляйн Клозе откинула вуаль-бинт, на левом плече висела ковровая сумочка, в правой руке был букет роз.
— Хватит ухлёстывать! — крикнул Исаев. — Бежим!
Фройляйн Клозе в испуге выронила букет, и наши немецкие «товарищи» начали убегать от преследования. Мимо меня просвистела пуля. Юная леди бежала всё медленнее, пока не исчезла за нашими спинами. Неожиданно Штольц бросился назад. Тут же он выбежал вперёд, неся любимую на руках. Мы не успели опомниться, как Штольц поскользнулся и оказался в лежащем положении. Сзади раздался противный смех.
— Понравилось ли вам? Это наше изобретение, политетрафторэтилен. Иначе выражаясь, тефлон!
Мы поняли, что Штольц лежит на какой-то гладкой поверхности. Штольц поднялся. Я выразил своё неудовлетворение.
— Вы, как истинный джентльмен, не бросили прекрасную даму в беде. Но лучше от этого не стало.
— Вы сказали «джентльмен»? — спросил голос за нашими спинами. — Мы оказались правы в том, что вы англичане!
К нам подошли дворники и дружно принялись скрести лопатами поверхность, на которой поскользнулся Штольц. Люди в тёмных очках повели нас за угол. Мы прошли Хедеманштрассе и, снова свернув за угол, оказались на Кёниггретцерштрассе[33]. Шуцманы ушли. Исаев прошипел по-немецки: «Das ist Geheimpolizisten!»[34]. Один из шпиков подошёл к двери, на которой был расположен щит с четырьмя барабанами, закрытыми стеклом. На барабанах были обозначены нули. Немец достал из-под пальто большой подковообразный электромагнит, к которому тянулись провода от спрятанной за пазухой батареи. Замкнув цепь, он поднёс электромагнит к первому барабану и движением руки повернул его, пока перед нами не появилась тройка. Три других манипуляции электромагнитом заставили барабаны показать нам единицу, пятёрку и тройку. Немец потянул ручку, и дверь открылась. Нас затолкали вовнутрь.
Мы очутились в комнате с обоями, покрытыми пятнами от кислот. Напротив нас висела периодическая таблица, под ней стоял стол с аккумуляторными банками и атрибутами химиков. Слева был расположен шкаф, справа мы увидели дверь в соседнее помещение. Комната своим видом указывала на то, что её не касается ни женская рука, ни рука прислуги. Шкаф выглядел точно так же. Конвоиры закрыли дверь, и после манипуляций электромагнитом недоступные руке барабаны снова вернулись к нулям. Дверь была заперта.
Холмс и Исаев ещё не оправились от неожиданной перемены обстановки. Штольц удивлённо осматривался по сторонам. Фройляйн Клозе стояла, потупив взор, и не шевелилась, только было видно её дыхание. Немцы, приведшие нас в эту комнату, повернулись к нам. Тот, который стоял слева, заговорил первым. Только теперь я заметил на его левой щеке след от пощёчины.
— Вы попались, Штирлиц!
— Итак, позвольте представиться: братья Генрих и Фридрих Шварц, гениальные химики и осведомители полиции![35] — добавил второй. — Я Генрих. А слева от меня Фридрих.
Следующие реплики они произносили по очереди.
— Не болтай по пустякам. Мы химики, но понимаем и другие науки, ведь изобрести химический замок даже нам не по силам. Но вы всё равно не уйдёте от нас!
— Мы изобрели методы химического допроса. Итак, мы должны допросить Шерлока Холмса, доктора Ватсона, российского шпиона Исаева и этого ухажёра, — произнеся последнее слово, братья Шварц противно засмеялись, из чего я сделал вывод, что у них отсутствует чувство юмора.
— Успокойтесь, милая красавица. Мы не инквизиторы, и понимаем, что мучить женщину негуманно. Особенно если она чертовски хороша.
Генрих Шварц ткнул брата в бок.
— Не отвлекайся от основной темы. Как бы то ни было, мучить женщин негуманно. Итак, перейдём к методам химического допроса. Примеры? Во-первых, контакт кожи с серной кислотой или контакт кожи с бромом. Во-вторых, электрохимия. В данном случае речь идёт о контакте кожи с электродами.
— Но мы вполне можем обойтись без того, что американцы называют допросом третьей степени. Чтобы обойтись без него, мы должны изобрести сыворотку правды. — Фридрих Шварц повернулся к нам. — Мы понимаем, герр Штольц, что вы без ума от этой глупой девицы, но в следующий раз так не делайте. Вам это тоже полезно знать, — обратился он к нам. — Штольц ехал на своём автомобиле, а напротив него сидела фройляйн Клозе. Разве можно отвлекаться во время езды? Такая попытка могла обернуться новым походом в клинику. Да и автомобиль вам дан для работы.
— Мы видели, как Штольц и эта девица встретили на улице соперника Штольца. Вероятно, тот тоже был пациентом клиники Шарите. Этот несостоявшийся кавалер наделил Штольца синяком под глазом. Тот и не думал отвечать. Правда, Штольцу повезло, что рядом была медсестра, которая могла помочь ему в этой ситуации.
Теперь нам стало ясно, почему на лице Штольца пластырь.
— Самое интересное произошло, когда рядом появился второй соперник. Штольц схватил фройляйн Клозе на руки и быстро скрылся вместе с ней.
— Ладно, пойдём в лабораторию. Только сначала нам необходимо забрать у узников опасные предметы. Фройляйн, давайте вашу сумочку.
Фридрих Шварц отнял у девушки сумочку и принялся бесцеремонно рыться в ней.
— Ха! Маникюрные ножницы для тонких пальчиков, — произнося эти слова, химик безуспешно пытался надеть ножницы на пальцы. — Судя по материалу, немагнитные. Держите вашу побрякушку.
Фридрих Шварц вернул ножницы, но сумочку оставил себе. Братья вошли в соседнее помещение и закрыли за собой дверь.
Мне было очевидно, что нужно выпутываться из положения, пока эти сумасшедшие химики не начали нас пытать. Ещё хуже будет, если они всё же изобретут сыворотку правды. При таком варианте развития событий мы выдадим цель визита в Германию помимо своей воли. Но я не поддавался отчаянию.
Я взглянул на фройляйн Клозе. Румянец исчез с её щёк и губ, грудь перестала вздыматься, и было видно, что она собирается упасть в обморок. Именно это и произошло в следующий миг. Я напомнил Штольцу, что нужно делать при обмороке. Штольц расстегнул юной леди воротник и верхнюю пуговицу. После этого он взял её на руки так, чтобы обеспечить прилив крови к голове, отчего ноги были подняты кверху. От этого действия с них сползла юбка, и Штольц отвернулся от открывшихся чулок. Не успели мы подумать, что всё это означает, так, к ещё большему нашему удивлению, он шагнул в открытый им шкаф. Закрывая дверцу, Штольц произнёс странные слова:
— В шкафу ничего не видно, так что приличия будут соблюдены.