Шерлок Холмс: прекрасный новый мир

Глава XIV. «Обломки джингоизма»

Ниро Вульф вошёл в гостиную, всем своим видом выражая досаду по поводу столь частого выхода из гостиницы. Он уже использовал рацию, когда Бонд совершил непрошеную выходку с открыткой, но теперь нам могло понадобиться его непосредственное присутствие.

— Черчилль показал вам жест «победа», — вспомнил я вчерашнее зрелище в окуляре шпионского устройства. — Что он имел в виду на этот раз?

— Этот жест отличался от тогдашних, — заметил Холмс.

Бонд объяснил:

— Нет, это не жест «победа». Это был оскорбительный жест. Черчилль всего навсего послал вас на три буквы.

Холмс положил на стол листок бумаги.

— Мы вынудили Черчилля передать код замка людям, которых он принял за своих союзников. Теперь мы должны разгадать эту головоломку.

Перед нами был следующий набор строк:

Холмс удовлетворённо потёр руки.

— Любопытная задача. Что вы скажете о ней, джентльмены?

— Нам известно, что перед нами зашифрован код замка, мешающего нам освободить короля. Этот код был назван литературным. Из этого следует, что перед нами слова, которым в тексте книг соответствуют числительные. Если мы узнаем эти числа и проведём над ними арифметические действия, выраженные данными здесь знаками, то мы получим цифры кода замка.

— Браво, мистер Бонд! Нам с Ватсоном приходилось расшифровывать послание Порлока, но тогда, напротив, слова из текста в «Ежегоднике Уайтэкера» были обозначены числами[60]. Но какие произведения здесь использованы? Вероятно, подсказку нам дают подчёркнутые слова в начале строк. Но я не вижу таких указаний в первых двух строках.

— Терпение, мистер Холмс! — сказал Вульф.

— Ладно, перейдём к определению книг. Что означает «у-с»? Очевидно, названия выражены лишь одним словом из него, но название книги в третьей и четвёртой строках состоит из одного слова.

— «Улисс»! — моментально понял я, вспомнив бредовый образец «потока сознания».

— Вы делаете успехи. Но ведь есть ещё один аргумент в пользу этой книги, вы не заметили? По-видимому, буквы Д, М и Г обозначают день, месяц или год, связанные с указанным словом. Соответственно, их количество означает две цифры года или все четыре. Но в третьей строке ГГГГ и ДД не сопровождают слово, следовательно, они относятся ко всей книге. Судя по размещению книги в двух сроках, она велика. Но в какой большой книге действие происходит в один день? Как мы поняли, это был «Улисс». Ах да, ещё один аргумент. Вполне вероятно, что профессор Драйзер выбрал эту книгу, вспомнив о своём сопернике, профессоре Джойсе. Но первых двух аргументов достаточно.

Джеймс Бонд принёс «Улисс» и принялся листать его.

— Действие книги умещается в 16 июня 1904 года. Следовательно, первое число — 1904, второе число — 16. Остаётся некий Патрик. Вероятно, речь идёт о св. Патрике, всё-таки это книга писателя-ирландца. А ну-ка, разделите 1904 на 16.

— Сто девятнадцать, — ответил я.

— День св. Патрика отмечается 17 марта. 119 делится на 17?

— Семь.

— Следовательно, третий замок открывается цифрой 7.

— Но «Улисс» находится и в четвёртой строке, — напомнил Холмс. — Продолжим поиски в Джойсе.

— Что означает «Виндзор»? — спросил Бонд, листая книгу. — Ага, здесь упомянуты «Виндзорские насмешницы». Но рядом нет никаких чисел. Видно, придётся искать дальше. Нашел. Виндзор-авеню, 29.

— Запомним, 29.

— Но что такое эпакта? Я не знаю такое слово. Возможно, оно поясняется в примечаниях. Точно, эпакта означает «сдвиг фаз луны по отношению к 19-летнему циклу». В тексте сразу после «эпакты» следует число 13. — Бонд снова стал листать книгу. — А вот и портер. Две штуки. Остаётся Генрих. Эврика! Здесь упомянут «Генрих-шестижёнец». Вернее, «дочь Генриха-шестижёнца».

— То есть Генрих Восьмой? Но, может быть, имеется число 8?

— Допустим. Тогда можно предположить, что имеются в виду и то и другое?

— И шесть, и восемь? Как такое возможно?

— Допустим, имеется в виду сумма или произведение этих чисел, так как мы не знаем порядок, а при перестановке слагаемых сумма не меняется. Аналогично при умножении. Если взять сумму восьми и шести, то получаем 29 минус 13 минус 8 плюс 6 в скобках, и всё умножить на 2. Ответ — четыре. Если же 6 и 8 не сложить, а перемножить, в итоге получим минус шестьдесят четыре. Отрицательное число не подходит.

— А если имеется в виду именно «шестижёнец»? То есть просто число 6?

— Тогда получим 20. Нужный вариант выберем при открытии замка, вариантов всего два.

— Меня интересует строка с «улицей сыщика». Это не может быть Бейкер-стрит, ведь здесь нужно число.

— А 221Б? — спросил я.

— Улица, а не дом!

— Тогда 35-ая Западная улица, — ответил Вульф. — Улица в Нью-Йорке, на которой я живу. Теперь ясно, что мы должны опираться на события, описанные Арчи Гудвином.

— Что означает «юрист К»?

— Мистер Кэбот. Дадли Фрост сказал, что передал состояние своего брата юристу Кэботу в 1918 году[61].

— Вы уверены?

— Уверен.

— Что означают июнь и апрель?

Вместо ответа Вульф стал втягивать и выпячивать губы.

— Так звали сестёр: Джун и Эйприл. Как ни странно, Эйприл появилась на свет божий в феврале[62].

— Нам нужны даты их рождения?

— Нам нужен их возраст! Джун было 46 лет, а Эйприл было 36 лет.

— Что означает «грецкий орех Фрица»?

— Фриц Бреннер готовит отличные блюда. Я точно помню, что он готовит «салат Фрица», он же салат «Чёртов дождь». В его рецепт входят 10 грецких орехов, очищенных и обжаренных.

— Отлично. Вернёмся к началу строки. Что означает «в США»? ГГ означает две цифры года.

— Я приехал в США в 1930 году.

— А молочный поросёнок, вероятно, тоже из рецептов Фрица Бреннера?

— Я помню, что один молочный поросёнок в рецепте весит 10 фунтов.

— Но может быть имеется в виду количество поросят, мистер Вульф?

— Нет. Подумайте, ведь если выбрать единицу, то умножение тридцати на единицу, да вдобавок возведение этой единицы в квадрат ничего не даст.

— Допустим. А причём здесь Цезарь?

— Фриц Бреннер держит коллекцию старинных кастрюль и утверждает, что одна из них принадлежала повару Цезаря. Но это не имеет отношения к делу, так как это утверждение ещё не было упомянуто Арчи Гудвином. Очевидно, имеется в виду бык по имени Цезарь. События, описанные Гудвином в романе «Как Цезарь кровью истекал», происходили в тридцать восьмом году.

— Если решить полученный нами пример, получим 25. Какую книгу обозначает слово «прощай»?

— Об этом легко догадаться, — сказал Вульф, перевернув правую руку ладонью вверх, что означает выдачу своих рассуждений.

— Я тоже догадываюсь.

— «Прощай, оружие!», книга Эрнста Штольца! Да, Хемингуэю такое и не снилось.

— Кто такой Хемингуэй?

— Американский писатель. Хемингуэй как-то сказал в интервью, что он вполне мог бы написать нечто подобное, если бы с ним случилось то же, что со Штольцем в клинике Шарите. Чего нет, того нет[63]. Кстати говоря, в 1932 году американцы сняли фильм «Прощай, оружие!», где Штольца сыграл Гэри Купер. Нет, не знаю, чем Штольц похож на этого актёра. На Гэри Купера больше похож Арчи Гудвин[64].

Когда Вульф произносил эти слова, в гостиную вошла фрау Штольц.

— Я видела этот фильм. И, должна признаться, он мне не понравился. В фильме Штольц целует и обнимает меня не вставая с больничной койки. Вообще, в фильме показали то, чего на самом деле не было. О кайзере и о президентстве Штольца почти не упоминается. Основное внимание сосредоточено на наших отношениях. Удивляюсь, как американцы сохранили название книги.

Фрау Штольц развернулась и покинула гостиную. Я заметил, как смутился Бонд, помнивший о недавнем конфузе с фройляйн Клозе из 1895 года.

— Также как и в случае с книгами Арчи Гудвина, эта книга описывает реальные события, — продолжил Холмс. — Так как в нашем распоряжении её нет, и мы были участниками событий, придётся полагаться на свою память. В крайнем случае обратимся за помощью к фрау Штольц.

— Под «кокеткой», очевидно, подразумевается возлюбленная Штольца, — включился я в решение задачи. — Это её качество попало в историю, хотя она была известна мне как скромница. Мистер Исаев, вы говорите, она родилась в 1875 году?

— Да.

— «Фройляйн», очевидно, тоже она, — продолжил Бонд. — Родилась она восьмого марта. Март. Цифра 3.

— С самолётом всё ясно, — продолжил Исаев. — Он был один-единственный, но в то же время первый. Цифра 1. Кто такой «внезапный»?

— «Внезапным Вилли» у нас называли Вильгельма Второго. Поэтому цифра 2 — первое, что приходит на ум.

— Остаётся окружность талии, под которой, конечно же, подразумевается талия Агнесс Клозе. Мистер Вульф, вы приводили примеры талии в 18 дюймов. Вы уверены в точности?

Вместо ответа Вульф начал втягивать и выпячивать губы.

— Мистер Вульф, не тяните время, — попросил Холмс.

— Я думаю. Совершенно верно, 18 дюймов. Если не верите, спросите у фрау Штольц.

— Рано обрадовались, — возразил Исаев. — Книга написана в Германии, а в Германии пользуются метрической системой. Переведите дюймы в сантиметры.

Ниро Вульф снова стал выражать работу мозга своеобразным способом.

— Фрау Штольц, можно вас на минуту? — попросил Холмс, не дожидаясь американского сыщика.

— Что вы хотели?

— Сколько сантиметров в дюйме?

— В дюйме два с половиной сантиметра.

— Спасибо, фрау Штольц.

— Мистер Вульф, вы слышите? — спросил я американца, который ничего не замечал вокруг.

— Что, доктор Ватсон?

— В дюйме два с половиной сантиметра.

— Сорок пять сантиметров. Записывайте.

— В итоге получаем число 7, — сосчитал Холмс.

— Фройляйн Клозе представляет собой образец настоящей женственности, — заметил я. — Рассудите сами. После ухода с медицинской работы девица утягивала талию до 18 дюймов и при этом ухитрялась вести нормальную жизнедеятельность.

— Ватсон, можете не продолжать, — ответил Холмс. — Мистер Бонд выразился ясно: «ходячий гендерный стереотип».

— Не отвлекайтесь, — строго заметил Бонд. — Перейдем к книге со словом «мир». Существуют книги «Затерянный мир» и «Война миров».

— Ещё существует евангельский гимн «Радуйся, мир», — внёс я свою лепту.

— Вряд ли Черчилль выбрал именно такой вариант. Я предлагаю более вероятное решение.

Джеймс Бонд отправился в спальню Холмса и вернулся с книгой Олдоса Хаксли.

— «О, дивный новый мир». Книга, конфискованная нами у Черчилля. Книга, которая вдохновит профессора, снабжённого сывороткой гениальности.

Шерлок Холмс показал на слово год в начале строки.

— Мы должны использовать год действия книги? Если мне не изменяет память, Черчилль упомянул двадцать шестой век. Остаётся найти в книге год.

Холмс с живейшим интересом стал листать книгу, пока не отодвинул её с миной отвращения.

— Опять неприлично? Сколько можно воротить нос от современной культуры? — спросил Бонд. Взяв книгу, он быстро нашёл нужное число. — 632 год по летосчислению в этой книге. Дальше всё просто. Палата, кран и жевательная резинка? Восемьдесят первая палата. «Восемь особых краников предусмотрено было над раковиной». «Достал пачку жевательной сексгормональной…», простите, вы не хотите этого слышать, «… жевательной резинки». Всего шесть.

— Ответ — 8, — сосчитал Холмс.

— Мы совсем забыли про первую строку, — заметил я. — В ней нет названия книги. Алфавит, премьер-министр, стили, Рождество. Никакой связи не видно.

— Я тоже не знаю такой книги, — сказал Холмс. — Мистер Бонд, мистер Вульф, вам виднее.

— Вы читали сборники рассказов, Холмс. Речь идёт о расследованиях Пуаро. «Убийства по алфавиту», «Похищение премьер-министра», «Таинственное происшествие в Стайлзе», «Рождество Эркюля Пуаро».

— «Похищение премьер-министра»? — с живейшим интересом спросил Холмс. — Мне было бы интересно провести расследование похищения премьер-министра. Но только не Черчилля.

— Вам бы только интересные преступления. Ладно, продолжу. На всякий случай стоит заглянуть в список произведений, написанный в конце одной из купленных мной книг. — Бонд открыл сборник и нашёл требуемый список. — После каждого названия указан год написания. Если я не ошибаюсь, действие происходит в год написания книги, за исключением «Ранних дел Пуаро». Следовательно, нам не придётся выбирать между годом написания и годом действия. Пишите: тридцать шесть плюс двадцать четыре минус двадцать минус тридцать девять.

— Получаем единицу. Итак, код замка представляет собой единицу, двадцать пять, семь, четыре, семь, восемь. Если мы неправильно поняли вторую строку с «Улиссом», вместо четырёх выберем двадцать.

Вульф снова повернул ладонью вверх правую руку.

— Вы говорите, что профессор Драйзер кого-то вам напомнил? Я подозреваю, что он напомнил вам того, кто разговаривал с вами в Нью-Йорке в 1912 году.

— Да, теперь я вспомнил! — отозвался Холмс. — Тот американец был похож на нашего профессора, только без усов и на лет десять старше. Как вы догадались?

— Ваша дедукция, Холмс. — На щеках Вульфа появились складки. — Во-первых, вы сообщили, что американец плохо отзывался об американской мечте и большом бизнесе. Во-вторых, Черчилль упомянул «знаменитого отца» профессора Драйзера. В-третьих, американец признался, что только что вернулся из Европы. Первое и третье относятся к Теодору Драйзеру, вернувшемуся из Европы в апреле 1912 года.

— Кто он, этот Теодор Драйзер? — спросил я Вульфа.

— Американский писатель. Он осудил наши порядки, и в его книге американская мечта преобразовалась в американскую трагедию. Его вы и видели в Нью-Йорке.

— Вы упомянули слова Черчилля о «знаменитом отце» профессора. Не хотите ли вы сказать, что Теодор Драйзер — отец профессора Драйзера?

— Именно об этом я и говорю.

— Но какое это имеет отношение к нам?

— Извольте выслушать мои рассуждения. По-видимому, на Томаса Драйзера оказало сильное влияние отношение его отца к американской действительности. По не совсем ясной причине Драйзер-младший решил эмигрировать именно в Великобританию. Но ведь он боится утонуть. Поэтому этот американец отправился в нашу страну на «Титанике», который получил славу «непотопляемого Титаника»! Таким образом, единственно благодаря Шерлоку Холмсу и мистеру Бонду Томас Драйзер оказался в Лондоне, стал профессором Лондонского университета и подсидел профессора Джойса. Остаётся сказать лишь, что он и родился благодаря спасению вами «Титаника».

— Но здесь-то какая связь? — удивился Исаев.

— Его мать приплыла в Нью-Йорк на «Титанике». Я слышал, что Теодор Драйзер развёлся с Сарой Драйзер и женился на другой. От первой жены детей не было. Откуда же мог взяться сын Томас? Теперь нам всё ясно. Кроме того, если мать профессора приплыла из Великобритании, можно догадаться, почему профессор отправился именно туда.

— Теперь мы готовы к освобождению короля, — заключил Бонд.

— Но как мы откроем замок, для которого требуется магнит? Неужели нам опять понадобятся… — я не договорил, не желая выдавать Бонду историю с корсетными костями.

— На борту «Титаника» я наказывал вам ничего не нажимать на часах. Дело в том, что они нашпигованы приспособлениями. В данной ситуации нам понадобится встроенный мощный электромагнит. Кроме того, он способен отклонять пули и притягивать большие предметы. Не знаю, понадобится ли нам пила.

— Где вы держите пилу?

— В часах. Оправа превращается в маленькую пилу.

Мы во второй раз сели в моторную лодку и отправились к острову Джойса. На этот раз мы развили двойную скорость. Ветер свистел в моих ушах. В пределах Лондона мы снова носили тёмные очки, и теперь мы, дабы не потерять их, были вынуждены их снять и сидеть с закрытыми глазами. Бонд, не использовавший очки, мужественно держал глаза открытыми, смотря вдаль.

Пока мы на огромной скорости плыли к эстуарию, на Темзе начался прилив. Угловатые берега острова Джойса оказались в воде по самые края. Моторная лодка уменьшила скорость, но её скорости было достаточно для того, чтобы она наполовину вылезла на сушу. Охранник оглянулся на неожиданный шум и направил на нас автомат. Бонд выпрыгнул из лодки и бросился к охраннику, выставив вперёд часы. Охранник сделал несколько выстрелов. Легко было представить его удивление, когда пули отклонились в сторону и полетели над водой. Вслед за свистом пуль мы услышали жужжание, и я понял, что Бонд включил пилу в часах. Охранник был порядком напуган. Бонд размахнулся и ударил охранника по голове часами. Его противник растянулся на пустынной поверхности острова.

— Что вы сделали? — спросил Холмс, испуганно взирая на лежащего человека.

— Нет, лицензия на убийство здесь ни причём. Я его не убил. Я его вырубил.

Бонд подошёл к двери и снова включил электромагнит. Его сила была слишком велика, чтобы воздействовать лишь на один барабан, и агенту 007 пришлось отойти назад.

— Один, двадцать пять, семь, четыре, десять, восемь. Всё-таки четыре, а не двадцать.

Бонд потянул дверь, и вход в место заключения короля оказался открытым.

— Выходите, Ваше Величество!

Георг Шестой вышел на свободу. Оставалось лишь переждать плавание на моторной лодке, и король будет в Лондоне. Мы усадили его в лодку.

— Вам остаётся лишь предстать перед Черчиллем, поразив его эффектным появлением, — посмеиваясь, сказал Холмс. — Ватсон подтвердит, что я люблю театральные эффекты. Объясняться с Черчиллем будет мистер Бонд, агент из будущего. Дальше останется предъявить вас Палате Общин.

Король молча кивнул.

Незачем описывать, как мы возвращались в Лондон, где к тому времени наступал вечер. У причала на Брод-стрит мы вернули моторную лодку хозяину, который был порядком удивлён присутствием Его Величества в нашей компании.

Вокруг короля собралась радостная толпа, превратившаяся в свиту. Рядом с ней шагал Вульф, произнося слова: «Уберите от меня толпу!». Когда Георг Шестой шёл по Уайтхоллу, к нему подошла юная рыжеволосая принцесса в белом платье.

— Отец, тебя уже вылечили от этого ужасного заикания?

К сожалению, будущая королева услышала совсем не то, что хотел бы услышать каждый на её месте.

— Нет, Ли… ли… лилибет, я не л-лечи… ился…

Произнеся эти слова, король закрыл рот руками, но я отметил, что он справился с обычным раздражением.

— Ваше величество, не тратьте силы понапрасну, — заметил Бонд. Принцессе он сказал: — Король пока не вылечился, да ему сейчас не до этого. Ему нужно встретиться с Черчиллем.

Король подошёл к резиденции премьер-министра, и в этот же миг оттуда вышел Черчилль. Переступая порог, он напевал: «долог путь до Типперери…». Теперь я получил возможность лучше рассмотреть нашего противника.

Перед нами возник сгорбившийся человек с румяным лицом, черты которого напоминали бульдога, и поредевшими седыми волосами. В зубах он держал неизменную сигару, а в руке трость с золотым набалдашником. Из кармана торчала бутылка коньяка. Его грузное тело медленно передвигало ноги, пока перед премьер-министром не возник король. Черчилль поднял глаза и упёр в него пронзительный взгляд.

— Гошподи, что вы здесь д-д-делаете? — удивился Черчилль, никак не ожидая увидеть своего узника в Лондоне.

Поскольку король не был в состоянии вести нормальный диалог, его представителем стал Джеймс Бонд.

— Вы обвиняетесь в своих намерениях завоевания и колонизации Германии и России с последующими сговором с американцами и переделом мира.

— Но ведь они ш-шоциалишты и к-коммуништы! Ш ними н-невозможно не боротьшя!

— Так было всегда. Индусы борются с мусульманами, католики боролись с протестантами, идеалисты борются с материалистами, тори боролись с вигами, республиканцы борются с демократами, а теперь капиталисты борются с социалистами. Капиталисты ругают коммунизм, коммунисты ругают капитализм, а кто прав, никому из нас неизвестно. В отличие от вас, мы считаем, что они могут вести мирное сосуществование. Я должен заметить, мистер Черчилль, что ваша вражда с социализмом и коммунизмом больше всего напоминает вражду остроконечников и тупоконечников в стране лилипутов.

Уинстону Черчиллю было свойственно éloquence[65], и он явно не ожидал услышать от оппонента столь яркое сравнение. Его бульдожье лицо вытянулось, но тут же приобрело привычное выражение.

В толпе возникло волнение, и рядом Вульфом возник профессор Драйзер. Вслед за ним к нам протиснулись Исаев и Иден. В мою голову тут же пришла мысль о том, что Исаев выдал себя за министра иностранных дел, но Иден ещё не догадывался об этом.

Бонд обратился к профессору.

— Профессор Драйзер, если продолжить аналогию с «Путешествиями Гулливера», то я скажу вам, что ваша теория об арийском происхождении англосаксов больше всего напоминает нелепые рассуждения мудрецов Лапуты.

— Никогда бы не подумал!

— Мистер Черчилль, я не советую вам верить этому шарлатану. Если вы истинный ариец, то я отец Ниро Вульфа! — Холмс снова обратился к профессору: — Профессор Драйзер, вы обвиняетесь в арийском расизме и в занятиях евгеникой…

— Я не вижу в ней ничего предосудительного! — крикнул тот с такой нервозностью, что я подумал о напрасности использования лоботомии.

— Не перебивать! Вы обвиняетесь в занятиях евгеникой и разработке сыворотки гениальности, от которой будет мало хорошего. Вы вздумали воплотить в жизнь антиутопию и выращивать людей на человекофабриках. А что касается поисков Шамбалы, то это мероприятие больше всего напоминает поиск Эльдорадо.

— Откуда вам всё это известно?

— Возможно, вы когда-нибудь это узнаете. О том, что вы подсидели профессора Джойса, напоминать не нужно.

— Какое вам дело до н-нашей деятельношти? — сердито спросил Черчилль.

— Я должен сообщить вам, кто перед вами. Ватсон, идите сюда.

Я вышел вперёд, встав справа от Холмса, и Черчилль тупо уставился на нас, которых он считал без вести пропавшими. За его спиной стояла миссис Черчилль, которая в свою очередь не понимала причины нашего появления. Люди в толпе, понявшие кто мы такие, заволновались.

— Позвольте вам представить человека, пришедшего к вам под видом профессора Драйзера.

— Это были вы? — поразился Черчилль.

— А вот перед вами так называемый Энтони Иден, — Бонд вывел вперёд Исаева.

— Это наштоящий к-кошмар! Я выдал швои шекреты п-п-пошторонним людям! — премьер оказался на грани истерики, но стоило миссис Черчилль подойти к нему, нервный срыв прекратился, так и не начавшись.

— А этот солидный мужчина, — Бонд показал на меня, — в компании со мной подслушивал ваши разговоры с профессором и мистером Иденом. Теперь позвольте представить вам даму, изображённую на фотооткрытке.

Перед Черчиллем возникла фрау Штольц.

— Вы знаете, кто перед вами?

— Я ношу ф-фотооткрытку в шляпе, — честно признался Черчилль. — Как говорили д-древние греки, я вшё швоё ношу ш шобой. Но в д-другом шмышле.

— Винни, тебе не стыдно при жене носить с собой фотографию несостоявшейся жены? — воскликнула миссис Черчилль.

— Вы ошиблись, мадам, — учтиво сказал Холмс. — Это была не какая-то там Этель Бэрримор. Это была Агнесс Штольц — первая леди, медсестра, киноактриса и просто красавица.

— Фрау Штольц? Что она здешь д-делает? Шпионка!

Черчилль снял шляпу и, передав трость жене, опустил туда руку. Когда он вытянул оттуда contenu[66], оно вызвало на его лице гримасу недовольства. Черчилль показал окружающим ту самую упомянутую Бондом карикатуру, изображавшую Черчилля, первого лорда Адмиралтейства, в образе Нельсона. Толпа отозвалась смехом.

— Что означает этот ш-шюрприз? Где же открытка?

— Неужели вы забыли, что продали её на аукционе? — усмехнулся Бонд. — Я был покупателем.

С этими словами он подтвердил сказанное, показав фотооткрытку с изображением молодой Агнесс Штольц.

— Вы к-купили у меня открытку? И, если я не ошибаюшь, вы же обыграли меня в казино?

— Это был я, сэр.

— А кто выдал шебя за меня, з-заштавив Клемми решить, будто я пью пиво?

— Мистер Вульф, выйдите сюда.

— Какой миштер В-Вульф?

— Сыщик из Нью-Йорка.

— Шыщик из Нью-Йорка? Что вы делаете в Л-Лондоне?

— Я прибыл сюда лишь затем, чтобы выяснить вопрос моего родства с Холмсом. Но, поверьте, происшествие с пивом было обычной случайностью.

— Погодите, у нас к вам ещё одно дело, — сказал Холмс, заметив, что фрау Штольц держит книгу. — Теперь, мистер Империалист, я хотел бы, чтобы вы вспомнили свою интерпретацию предсказания Нострадамуса. Мистер Бонд, прошу вас, подержите книгу.

Джеймс Бонд взял книгу, и Холмс, открыв её на нужной странице, стал ковырять страницу ногтём. Наконец, он издал удовлетворённый возглас и продемонстрировал публике полоску бумаги.

— Приклеенная папиросная бумага. На ней написаны слова «7 лет и 3 месяца». Если вы взглянете на то, что было скрыто под этой бумагой, вы увидите слова «73 года и 7 месяцев». Что вы скажете? Какой несомненный вывод вы должны сделать?

— Что вы ишпортили м-мои планы, — прохрипел премьер-министр.

— Не только. Я прихожу к выводу, что Уинстон Черчилль — ещё больший шарлатан, чем Нострадамус.

Эти слова снова развеселили толпу, и разоблачённый Черчилль побагровел, ещё больше сжав зубами сигару. В таком состоянии он не нашёл ничего лучше, как приложиться к бутылке армянского коньяка. К его неудовольствию, вынутая из кармана бутылка оказалась пустой. Миссис Черчилль подошла к мужу, и тот моментально успокоился.

— Как бы то ни было, вы должны отказаться от своих одиозных планов, — сказал Холмс со строгостью на лице. — Какими бы ни были Германия и Советская Россия, вы не имеете право организовывать захват и колонизацию этих стран. Возможно, когда-нибудь их социализм будет исправлен. Царскую Россию точно незачем завоёвывать. Но чем вам не угодила Абиссиния?

— Варваршкая штрана. А вот опыт к-колонизации Китая у англичан уже ешть.

— Знаю. Опиумные войны. А зачем вам понадобились Украина, Финляндия, Прибалтика, Польша, и прочие несоциалистические страны?

— Они раньше п-принадлежали Рошшии и Германии. Крайне н-необходимо было шделать их б-британшкими, а не теми отшталыми, какими они были под влаштью немцев и р-рушшких.

— Верно, но они уже не под властью немцев и русских. А Чехословакия, Румыния и Югославия, которые раньше принадлежали Австрии? Ведь Австрия не стала жертвой империализма.

— Авштрия — н-наштоящая европейшкая штрана. А Чехошловакия, Румыния и Югошлавия з-зашелены шлавянами.

— А пролетариат? Зачем запрещать социальное обеспечение и возвращать капитализм к уровню прошлого века?

— Шоциальное н-неравенштво шущештвует ш древнейших времён и, шледовательно, является ш-швященным и иштинным. Так было, и так б-будет.

— А «жёлтая угроза»? Ваш расизм и ненависть к азиатам я оправдать не могу. Хотите вы этого или нет, но вы больше не будете премьер-министром. Сейчас мы отведём вас в парламент, и Палата Общин узнает, как мы обошлись с Сувереном Великобритании. Доверие Палаты Общин несомненно будет утрачено.

Георг Шестой кивком подтвердил слова Холмса.

— Кем же я б-буду?

— Пенсионером. Теперь я предлагаю будущему правительству предоставить независимость колониям.

— Это никак н-невозможно, шэр! Ошвобождение колоний в-ввергнет Англию в нищету! Индия вшегда была жемчужиной б-британшкой короны! Британшкая империя не может ш-шущештвовать без неё!

— Смотрите, не завирайтесь. Какая Британская империя? Вот уже десять лет как существует Британское Содружество наций.

Слова Холмса были прерваны Штирлицем, предложившим ещё один образец éloquence.

— Вы проиграли, Черчилль. Хватит уверять туземцев, что у вас самая великая нация. Ваши ретроградные устремления к колониализму приведут к тому, к чему можно применить слегка изменённые строки из Александра Пушкина. — Лицо шпиона говорило о том, что он пытается нечто вспомнить. — Туземцы… отчизне посвятят души прекрасные порывы. Взойдет звезда пленительного счастья… туземцы вспрянут ото сна, и на обломках джингоизма напишут наши имена.

— И никак не следует приравнивать ненавистный государственный строй к туземцам и дикарям, — объяснил Холмс удивлённому Черчиллю. — Если вам так не нравится государственный строй при социализме, надейтесь на будущее. История будет исправлена и без вас.

Как и обещал Бонд, Уинстон Черчилль утратил доверие Палаты Общин. Мы сидели в гостиной на Бейкер-стрит. Джеймс Бонд вошёл в свою машину времени, предоставленную в его распоряжение британской разведкой, и уже был в родном времени. Мы так и не узнали, как предотвращение мировой войны и трений между Великобританией и США сказалось на его карьере. Фрау Штольц вернулась в Берлин. Но нам было ясно, что если мы останемся жить в Лондоне, музей Шерлока Холмса не сможет быть нашим домом.

— Боюсь, я не выдержу жизнь в Лондоне двадцатого века, — сказал Холмс после пятиминутного молчания.

— Где же вы поселитесь?

— На ферме. Я буду разводить пчёл. Самое спокойное занятие для ушедшего на покой детектива. Но это потом, когда я постарею, сейчас же я готов жить в вашей лондонской квартире. Только сначала мы должны исправить ещё одну вещь.

— Какую вещь, Холмс?

— Мы должны написать письмо Кристиану Диору.