Глава 3

Монахи выделили мне две просторные комнаты в большом рубленном доме. Трапезную и спальню, собственно. Нужника в апартаментах не предусматривалось, но он присутствовал во дворе, обычная будка с дыркой в полу, в знакомом сельском стиле.

Обстановкой палаты особо не блистали, но вот вся мебель была очень качественно слажена, да еще покрыта тонкой искусной резьбой. Впрочем, той мебели особо и не наблюдалось: стол с лавками в трапезной, кровать, пара полок, заставленных горшками ла братинами в нарядной росписи, да два здоровенных сундука, помимо прямого назначения предусмотренные для использования как место для седалища. Вот и все. Окошка маленькие, застекленные слюдой, но довольно светло, много поставцов со свечами. Чистенько и дух хороший, по углам висят пучки сушеной мяты и еще какой-то травы.

Но все это я оглядел мельком, машинально, потому что уже почти не мог адекватно воспринимать действительность. Сил хватило только на то, чтобы проверить как разместили моих дружинников, а потом я вернулся в свои комнаты, где меня, как уже говорил, окончательно накрыло.

Брякнулся прямо в доспехе на сундук и чуть не завыл от ужаса и горя.

В своих книгах я всегда уделял особое внимание моменту первого осознания героем своего нового положения, но все описания даже приблизительно не соответствовали моему нынешнему состоянию.

Твою же мать…

Сам не знаю, как не порешил себя, рука прямо сама тянулась к кинжалу.

Сука, гребанное средневековье! О нем хорошо только читать и сопереживать герою, а все остальное просто сплошная жопа.

О медицине даже речи не идет, сам недавно видел, как раненому зашивали распоротую щеку грязной иглой с сапожной дратвой, да еще грязными лапищами. Наркоз и антисептики? Извините, не знаем.

Опять же, осознавая все это, я каждого своего героя наделял уникальными умениями, позволяющими с грехом пополам выжить. Один олимпийский чемпион по фехтованию, у второго рожа убийцы и мизантропия, третий везучий до охренения. В прочем, все они у меня были везучие, потому что без везения черты лысого выживешь. А еще они у меня поголовно не болели. Да много чего приходилось подтасовывать, чтобы герои-попаданцы получили хоть какие-то шансы на выживание.

А я? Бля…

Со мной все херово. Уникальных талантов как-то не наблюдается. Могу в морду дать качественно, в свое время занимался боксом и борьбой на неплохом уровне, ну и жизнь закалила характер. А еще много знаю про средневековые ебеня, благодаря профессии, но опять же, только в теории.

Вот и все.

Родился и вырос в маленьком грузинском городке на побережье Черного моря. Школу закончил средне, внимание уделял больше спорту и художественным книгам чем учебникам.

Потом поступил в военное училище в Симферополе, кое благополучно и закончил, но почти не служил, страна перестала существовать, и я подался на вольные хлеба с дуру. Помотался по свету, даже слегка бандитствовал. Всякое было, но ничего непоправимого не совершил и, в конце девяностых, оказался по ту сторону фронта, так сказать — устроился опером в уголовный розыск на родине отца. Дослужился до зама начальника уголовного розыска, а потом ушел на пенсию по ранению.

Дальше опять всякое случалось, но выжил и остепенился, во многом благодаря умной жене.

А потом стал писателем, хотя если бы мне кто-то сказал, что я буду писать книги, просто посмеялся бы, ибо никогда не отличался талантами в этом плане — даже сочинения в школе тупо списывал со шпаргалок.

А дальше случилась гребаная война…

Прекрасно понимая, что это такое, я сразу эвакуировал жену и дочь в Германию, благо друзья помогли. Сам долго ждал момента и тоже свалил.

Дальше здорово помотало по миру, но в итоге оказался рядом с семьей в Ростоке. Кто мы без семьи? Правильно, никто.

А дальше? А дальше, вот…

Но сам момент переноса категорически не помню.

Вроде закончил очередную главу новой книги и лег спать…

Воспоминания принесли очередной приступ ужаса.

Я-то здесь, а мои? Как они там?

Свихнуться не дали шаги в коридоре.

Дверь, на которую я тупо пялился, скрипнула и в комнату бочком пробрался Вакула, а точнее детина просто просунул в щель свою башку.

— Батюшка, там монаси баньку спроворили… — стремянной расплылся в довольной улыбке. — Знатная банька. Ты с нами будешь париться, али как? — и сразу зачастил, видимо все поняв по моей морде. — Сам так сам, я распоряжусь. Тут я отроков поставил возле двери, ежели что понадобится — крикни, — и спешно убрался, на пороге тихо сообщив, что брательник мой сразу мылился повидаться с настоятелем Троицы, игуменом Зиновием, но тот его не принял.

Я немного обеспокоился этим фактом: брат-то он мне брат, но сейчас время такое, что каждый на себя одеяло тянет. И слегка порадовался, что игумен ему дал от ворот поворот.

— Помогу снять облачение, хозяин… — звякнув пластинками на доспехе Зарина стала передо мной на колени и взяла мои руки в свои.

Этот голос, полный искренней заботы и любви помог. Я улыбнулся и тихо ответил.

— Сначала я тебе…

— Нет, я первая помогу! — заупрямилась девушка, вскочила, подбежала к двери и приказала отрокам тащить сумы с переменой одежды.

Взаимное раздевание отвлекло. В итоге я остался в одном нательном: свободных портах и рубахе до колен, а аланка в одной рубахе до пят.

Я невольно залюбовался девушкой.

Грудь под доспехом не просматривалась вовсе, но она все-таки присутствовала и немалая. Длинные ноги, сильное тело, несмотря на тонкое, даже изящное сложение. И слегка волнистые волосы до пояса, густые, иссиня-черные, настоящая грива — да, девка на чудо хороша, но… но никакого сексуального подтекста в моем пристальном внимании не было, сейчас голову занимало совсем другое.

И вдруг ни с того ни с сего брякнул:

— Почему ты со мной?

— Потому что ты мой хозяин, — спокойно ответила Зара, сосредоточенно расчесывая волосы гребнем.

— Только поэтому? — этот вопрос тоже вылетел машинально.

— Ты заботишься обо мне, — невозмутимо, как само собой разумеющееся, начала перечислять аланка. — Ты защищаешь меня, не бьешь меня, ты хороший хозяин.

Она очень старательно демонстрировала свою принадлежность мне как вещь, но о чувствах даже не заикалась.

— И все?

— Все, — пожала плечами аланка, слегка задумалась и добавила. — Еще у тебя сильные руки, мне нравится.

Сеанс вопросов и ответов нарушили отроки, потащившие в комнату еду. Монастырские не поскупились, еды хватило бы на целый отряд, но вот мяса я не углядел. Подернутая желтыми пятнами жира ароматная уха в большом горшке, запеченная стерлядь, пирог, опять с рыбой, да куча заедок: моченых яблок, капусты, ягоды и прочих огурцов. Ну и хлеба большая коврига, но не белого, а серого. На хмельное тоже поскупились: присутствовал только квас и компот или как он здесь называется.

«Может пост какой?» — догадался я и ухватил со стола моченый огурчик, оказавшийся кисло-ядреным, таким как я люблю.

Зарина хрупнула яблочком, недовольно скривилась и фыркнула.

— Фу… воняет от меня как от кобылы. Ну, когда в баню? Да и тебе не мешает.

— Погоди, — я пожал плечами. — Вакула даст знать, когда готово будет.

Есть не хотелось, я слопал еще один огурчик, налил себе квасу в деревянный стакан и взялся за саблю, сработали рефлексы: оружие прежде себя надо обиходить. К тому же — такая возня меня всегда хорошо успокаивала.

Зарина обиженно наморщила носик, она уже сама примеривалась к моей сабле, но перечить не стала и подсунула мне сумочку с принадлежностями: оселками, тряпицами и стеклянным пузырьком с каким-то маслом.

Зловеще зашелестел вынимаемый из ножен клинок.

Оружие понравилось. Увесистая и длинная, больше похожа на изогнутый меч, чем на саблю, изгиб слабо выражен, елмань[4] наоборот, четко очерчена, с односторонней заточкой в верхней части. Накладки на рукояти из черной кости, кабы не из древнего мамонта.

Сразу стало ясно, что сабля не русской, а восточной работы — по клинку шла инкрустированная серебром арабская вязь, да и качество металла впечатляло. Ничего удивительного — как бы это странно не звучало, на Руси сейчас хорошего железа нет — куют из болотного и привозного.

Я по писательской привычке туи же пригорюнился: вот как прогрессорствовать в таких условиях? Все привозное, даже соль. Ни меди, ни соли, ни серебра, ни золота, новгородские купцы даже двести лет спустя все еще охотно принимают в оплату от иностранных клиентов мелкую медную монету, чтобы на переплавку отправить. Куда не кинься, сплошная жопа. И торговли почитай никакой. И самое скверное, эту торговлю быстро не наладишь.

Но быстро успокоился, в моем случае на прогрессорство плевать, тут бы просто выжить.

Для начала намочил тряпицу и смыл засохшую кровь с металла, потом слегка отполировал и смазал маслом. К счастью, править не пришлось, режущая кромка так и осталось бритвенной остроты.

Следом почистил кинжал, а потом приперся Вакула и сообщил, что баня готова.

В бане понравилось, все чисто и даже уютно, натопили крепко, аж дух захватывает. Парили с Зариной друг друга сами, но опять без всякого сексуального подтекста. Перед сном еще подзакусили, да и завалились спать, так как оба были едва живые от усталости.

Перед сном я еще немного поломал голову, но затем плюнул и неожиданно быстро заснул. Спал крепко, без сновидений, проснулся еще затемно и без всяких рефлексий решил не забегать вперед. Все как-то само по себе сладится. А не сладится — да и хрен с ним, смерти я никогда не боялся. Впрочем, на тот свет тоже не спешу. Отнесусь к случившемуся, как к забавному приключению. Интересно же, не наврали историки про это время!

А что до родных? Очень хочется надеяться, что в реальности я так и остался при них, а здесь какой-то мой аватар. А если нет… Ну что же, жена у меня умная и хваткая, настоящая украинка, не карикатурный и пропагандистский образ, а именно настоящая. Не пропадет и дочь в обиду не даст. К тому же, я успел их нормально обеспечить.

Завтракал пышными блинами с той же рыбой, все понравилось, кроме того, что пища практически не соленая. Но неожиданно обнаружилось, что при Шемяки есть походная солонка, что очень обрадовало. А еще обрадовало, что проснулся бодрым и сильным, что в моем возрасте большая редкость. Как говорится, если после пятидесяти ты просыпаешься и у тебя ничего не болит, значит ты умер.

Молодое тело радовало, но не порадовало, что Зарина начала поутру ластиться с явными похотливыми намерениями. Нет, я не монах, ничего человеческого не сторонюсь, опять же, женщин люблю. Но…

Но еще до сих пор люблю жену. В общем, не стал спешить. К счастью, аланка неохоту восприняла совершенно нормально.

Вакула еще до завтрака наябедничал, что брательник ни свет, ни заря снова ломанулся к игумену Зиновию и тот его все-таки принял.

А потом пришел и мой черед — но не в пример брату, игумен Зиновий заявился ко мне сам.

Сухенький старикан с ехидной мордой и козлиной бородкой, вид ветхий — но глаза живые и умные. Ряса из простого домотканого сукна, поверх простой и такой же ветхий как хозяин тулупчик, а крест на груди медный, позеленевший. В руках клюка из обычной палки. В общем, игумен мне понравился, ибо показался настоящим. В самом деле, когда тебе толкует об смирении и аскетичности персонаж в шелковой рясе и в золоте с драгоценными каменьями, сами понимаете, тут не до доверия.

Явился он неожиданно, мои сплоховали, вовремя не предупредили и Зара не успела уйти из комнаты. Старец сразу же недовольно стрельнул на нее глазами, но аланка тут же кинулась к его ногам:

— Благословите отче…

Игумен предусмотрительно на меня зыркнул, поколебался, но благословил, хотя вдобавок несильно стукнул клюкой по спине, приговаривая, что за блуд, а потом добродушно отправил вон.

— Иди с богом девка, не для твоего ума разговор будет.

Я даже не представлял, как начинать беседу с монахом, но тот, к счастью, обошелся без церемониальных экивоков.

— Сам знаешь, о чем будет разговор, сын мой… — сухо буркнул он, с кряхтеньем примостившись на лавку. — Знаю я уже что случилось. Прискорбно, ничего не скажешь. Думаю, бабья дурость здесь, а не умысел. Пусти бабу к власти — жди беды! Вон, брат твой единоутробный крови жаждет, а ты сам что думаешь? Какое твое решение будет?

— Рано пока еще решать, — спокойно ответил я, ни капельки ни покривив душой. Ведь нихрена не соображаю на самом деле. Тут не до решений, сдуру такое можно наворотить, что даже потомки не расхлебают.

— Охо-хо… — Зиновий скорбно покачал головой. — Ведь невиданное случилось. Вы московские всегда друг за друга горой стояли, на вашем единстве Русь стояла, а тут… охо-хо, прости Господи… — он немного помолчал, видимо ожидая, что я скажу, не дождался и продолжил.

— Может образумишь своих? А я подмогну. Ведь кровь прольется, народу зачем страдать?

— Как образумить? — резко возразил я. — Сам подскажи отче. Может знаешь, как войны избежать? Разве что великий князь с повинной пойдет. Меньшее не сгодится. Но такому не бывать. Я крови не жажду, но то только я. Моего слова мало.

— Потяни время, сынок! — вскинулся игумен. — А я помыслю, как вас помирить. Ей-ей, постараюсь. Есть наметки. Василию сейчас не до войны, под власть матери он тоже не пойдет, оперился уже.

— Постарайся отче, — сухо ответил я, отыгрывая роль властного князя. — Только чтобы не вышло, чтобы он сам, когда будет готов, не пошел на нас. Сам знаешь, хочешь мира, готовься к войне. Обещаю, сделаю все что могу, но для того, чтобы я был уверен, что измены не будет, хочу каждый шаг его знать. Шли ко мне гонцов. Но понимай, нужна правда, ежели правды не будет — мира тоже не будет.

— Это что, мне тебе доносить… — гневно нахохлившись, начал игумен, но я его тактично перебил.

— Ты отче за Русь радеешь, я за Русь радею… — тактично прервал я его. — Значит правильно будет, что мы объединим усилия? А я тебе сообщу, к чему пришло. Доносить не прошу, но сие не донос, а взаимное уважение.

Монах покивал и начал юлить.

— Да не Василий сие удумал! Чему свидетельство, что он зело гневался на матушку и собирается отправлять ее в Ростов. Только брату твоему сие я не молвил, и ты смотри, лихой он, может удумать перенять княгиню. Чуешь? Не доведи до греха.

— Чую, отче. Ну так как?

Но я его все-таки дожал, сказалось оперское прошлое. Не таких еще к сотрудничеству склонял. По итогу поладили, уговорившись держать друг друга в курсе. Я остался доволен разговором, по сути первой проверкой меня в роли Шемяки на состоятельность. Твою же мать… семь потов сошло. Вон башка до сих пор гудит.

Монах видимо тоже беседа понравилась. Он даже перед отъездом передал мне два бочонка ставленого пятидесятилетнего меда.

Брат сразу в упор подозрительно спросил.

— О чем с игуменом беседовал?

Я усмехнулся и коротко ответил:

— Юлил старик, мира просил. Видать по наущению Василия.

— А хер ему! — осклабился брат, ткнув дулю ориентировочно в сторону Москвы. — Кровью умоются, выродки…

Я сразу понял, что мира не видать, как бы я не старался.

Так и уехали.

Правда, случилось кое-что еще.

При отъезде заметил перед воротами монастыря бабу.

Маленькую, закутанную в платок, в облезлом заячьем полушубке, с узелком в руках, она стояла, уныло сгорбившись и тихо, монотонно выла.

Я приостановился и машинально спросил:

— Что случилось? Зачем ты здесь?

Бабенка сразу рухнула на колени и молча уткнулось головой в снег.

— Слышь, что князь спрашивает? Или плетью перетянуть? — рыкнул Вакула.

Женщина хлюпнула носом и не переставая подвывать призналась:

— Лушка я, кличут Малкой. Дык, за мужика своего прошу. В порубе монастырском сидит оный.

— За что?

— Справный мужик, заботливый… — заканючила баба. — Ласковый и работящий. Можыть хоть передать ему харчей чуток…

— За что сидит?!! — повысил голос стремянной. — Вот же дура, языка человеческого не понимаешь?

Женщина испуганно икнула, виновато стрельнула на меня глазами и пискнула.

— Дык, латинянин он. Не венчаные мы, но сожительствовали… ну… чутка…

— Чего? — я не поверил своим ушам. — Какой нахрен латинянин?

Это понятно, что в порубе, православие с католиками сейчас на ножах, но, в самом деле, откуда здесь взялся отдельно взятый латинянин?

— Дык… этот он… как его… бырабынтец, вроде, прости господи, принялась сбивчиво объяснять бабенка. — С купцами шел, но прихворал, тутай его и бросили. А я выходила. Но монаси узнали и утянули в поруб…

Я решительно поворотил коня обратно. Хрен бы на него, оного латинянина. Но интересно же…

Загрузка...