Шемяка

Глава 13

— На кого же ты меня бросаешь, ирод?!! Люди добрые, гляньте… — статная и румяная молодуха замахнулась на могучего бородача. — Что же это творится такое…

Тот от нее шарахнулся и торопливо забасил писарю, который записывал охотников:

— Желаю, значитца, положить живот за веру православную, пишите скорее, уже мочи нет, заела в конец…

— Что? — разъяренно взвизгнула молодуха. — Креста на тебе нет ирод, таперича наплачешься у меня. А ну подь сюды, вахлак!

Публика разом весело заржала:

— Беги, Ванька, беги, пока не поздно…

— Не убежит, Марфа его везде достанет…

— Хватай его Марефа, хватай, видать по бабам собрался…

— А ну наподдай, гультяю…

— Не пушшу!!! — взвыла молодуха и намертво вцепилась в рубаху бородача.

— Отстань, стыдно же, отстань дура… — увещевающе забормотал Иван. — Стыдно же, люди глядят. Какие бабы, етить в кочерыжку? Токмо ты мне люба…

— Стыдно у кого видно! Ничего не знаю! Знаю куда и зачем собрался. У тебя токмо бабы на умен… — Марфа яростно погрозила ему кулаком, а потом вдруг упала предо мной на колени и залилась слезами. — Князь-батюшка, ты хоть ему скажи, куда ему воевать…

— Это Ванька Дубина, — шепнул мне Прокоп. — Добрый, работящий и справный молодец, к воинскому делу способный. Токмо жонка его Марефа, сущая змея, страсть ревнивая, продыху мужику не дает. А он любит ее и жалеет. Такой он в домашних делах, смирный. Она его пилит, а он молчит. Но видать совсем достала.

Я немного поразмыслил, решил пожалеть парня и приказал писарю:

— Пиши раба божьего Ивана в ратники, а твое дело, жонка, мужа с ратных трудов ждать.

Иван просиял, облегченно перекрестился и поясно мне поклонился.

Марфа взвыла и кинулась мужу на шею:

— Ежели по бабам будешь шастать, проклятущий, домой не вертайся, у-у-у, постылый…

— Да что ты Марфушка, не в жисть… — обрадованно забубнил бородач. — Токмо ты мне люба…

Я невольно улыбнулся, вспомнив эту сценку.

Новгородские люди на удивление горячо восприняли призыв записываться в ратники. Отлично сработал с идеологической подоплекой архиепископ Евфимий, да и моя слава защитника православных помогла. А вот ватаманы подкачали — на словах у них гладко выходило, а как пришло дело — они смогли выставить всего семь сотен личного состава. На за счет охотников я все-таки добрал с Новгорода тысячу.

Вятка сработала как надо — прислала больше десяти сотен ратников.

Еще пять сотен собрал отец — да еще какие пять сотен! Как на подбор, отлично экипированных профессионалов своего дела, прошедших не одну рать.

Коллега Василь Московский прислал меньше всех — всего четыре сотни, но тоже отборных воев, во главе с своим молодым воеводой Федором Пестрым, а еще он очень помог со снаряжением, фуражом и провизией. Только кольчуг прислал три телеги.

По итогу собралось около трех тысяч бойцов, из которых больше половины составляла конница. Да при шести десятках ручниц — жутко архаичных огнестрельных стрелядл. И обоз немалый, мать его за ногу — посадники свое слово исполнили.

По нынешним временам солидное войско, с которым уже можно было решать большинство задач.

Правда пока дело дошло до самого похода я чуть не рехнулся от забот. Это вам не взводом или даже ротой командовать. Всю эту ораву надо чем-то накормить и где-то разместить, а еще свести в полки, да наладить боевое взаимодействие. Вымотался — жуть, даже похудел.

Ни о каком прогрессорстве в военном деле речь даже не шла — просто не было ни времени, ни возможностей. Я только артиллерию разместил на возах, ручницы попарно на каждой телеге, да организовал огнеметную команду с «греческим» огнем — вот и все прогрессорство. И еще вместо «каменного дроба» для ручниц ввел свинцовую рубленную картечь. Да брабантец наскоро подготовил пикинеров некоторое количество.

Вдобавок ко всем хлопотам пришлось решать с командованием. Из меня-то, несмотря на неплохую теоретическую базу, воевода примерно такой же, как из козы барабанщица, даже хуже. Да, командовал взводом и ротой в свое время, но здесь совсем все другое. Знания самого Шемяки остались при мне, но и ему катастрофически не хватало опыта руководства большими подразделениями. Беда сплошная.

Искал-искал себе опытного воеводу, но так и не нашел, и решил полагаться на общие советы командиров всех подразделений.

Вот честно, ничего хорошего из врожденного пессимизма от предстоящей экспедиции не ждал, но как уже не раз говорил — отказываться уже было поздно.

А тут еще пришло известие, что осиротел я. Не стало брата старшего, а чуть позже и отца. Васька опять нарвался, а отца отравила матушка Василия Московского. Васька — да и хрен бы с ним — не было меж нами лада, не воспринимал я его как брата, а вот отец… с отцом все по-другому. Его я принял очень близко, несмотря на то, что был отцом не мне, а Шемяке.

Признаюсь, подозревал недоброе со стороны коллеги, но поразмыслив решил, что ему уж вовсе не к чему. Да и свидетельства на его мать были железные.

Так и стал я князем Галицким, пока еще формально, но после похода все оформится официально — а пока за княжеством будет присматривать младший брат, да Василий поддержит ежели кому в голову взбредет власть захватить.

Некстати все случилось, ох, некстати, но как всегда говорю — поздно трепыхаться.

В общем, как только осенняя распутица сошла — мы выступили.

Большую часть войска, всех пеших и часть конных, я отправил в Литовское княжество к Витебску водным путем по речке Ловати еще до того, как лед стал, а сам во главе полторы тысячи конницы рванул пешим путем через Изборск в направлении Вилькомира. Прошел по краю Орденских земель и вперся в самую что ни на есть настоящую Литву. Рассчитывал по пути разжиться фуражом и провиантом, да погромить гарнизоны Сигизмунда, а к тому времени, как он спохватится, уйти в сторону Витебска, где квартировал Свидригайло и соединится со своими.

С ним предварительно списался и получил на сей маневр одобрение. Князь сам готовил поход на Кейстутовича и ему было выгодно, чтобы он отвлекся на меня.

А еще, он пообещал, что попробует договориться с Тевтонским орденом, чтобы они прислали мне на помощь своей отряд.

Но не суть — зашли лихо, никакого особого сопротивления не встретили — видимо Жигимонт и его присные ну никак не ожидали, что со стороны Изборска, да еще зимой, его атакуют. Или просто не успели среагировать.

Первый более-менее крупный по нынешним временам населенный пункт с мудреным названием Оникшты взяли изгоном, горожане даже ворота затворить не успели. Немногих удумавших сопротивляться посекли, а с остальными никаких проблем не возникло. Население, сплошь католики, даже не думало противиться, прекрасно понимая, что ни к чему хорошему это не приведет.

— Помилуйте, великородный господин! — городской войт бухнулся на колени. — Христом молю! Наши жизни в ваших руках, не трогайте людишек, а что потребуете выдадим, токмо скажите. Не жгите город, Христа ради! А на постой ко мне пожалуйте…

Говорил он на русском очень коряво, но вполне понятно.

— Взяли обоз о двадцати возах! — ко мне подошел Федор Пестрый, воевода московского полка. — Мука, овес, рожь и много всякого такого. Рыбного и мясного припасу тоже хватает. Добрый хабар!!!

Я перевел взгляд на городского голову.

— Собирали, собирали, — быстро закивал тот. — В Вильно собирали. Давеча прибыл тудой круль польский Владислав Ягеллон дабы признать князя Кейстутовича великим князем, вот к прибытию и собирали, токмо чутка не успели. Князь приказал досрочно все подати собрать.

— Круль Ягайло? — я озадачился. — И когда прибыл?

— Дык, весть была вроде что три дня назад. А может чуть больше, увы, точно не ведаю. К нам новости с Вильно долго идут.

Я обернулся к командирам.

— Ратников разместить и накормить, ворота, стены и обоз под охрану, выслать по дорогам дозоры, а местных людишек живота не лишать без нужды — токмо грабить, но с щадением и разумением. Баб валять только по согласию. Слышали? Повторять не буду. Головами ответите. Опосля как сладите, ко мне, рядить будем.

И пошел к избе головы — перекусить, да думу думать. Круль Ягайло на Литве — это очень интересно, просто очень…

Неожиданно позади раздался утробный рык, очень смахивающий на медвежий рев.

— Вскую шаташася языцы, и людие поучишася тщетны-ы-ы-ым!!!

— Что за нахрен?.. — я обернулся и узрел длинного и патлатого мужика в драной рясе с огромным крестом в руках.

Носатый и смуглый, босой, грязный и ободранный, мордой он удивительно смахивал на Гришку Распутина, держал тяжеленный крест на вытянутых руках и торжественно шел ко мне, истово ревя псалмы.

В глазах горел диковатый фанатичный огонь, правая скула синела шикарным фингалом, а местные шарахались от него как от прокаженного.

— Господи Боже мой, на Тя уповах, спаси мя от всех гонящих мя и избави мя-я-яяя…

— Во, бля!.. — восхитился Вакула. — Ревет-то аки зверь лесной…

— Прощелыга, сквалыжник и вор! — украдкой наябедничал «мэр». — Тать и скапыжник! Осквернил дочку корчмаря и самому корчмарю нос своротил. Посадили его в поруб, так он решетку сломал и ушел, прихватив бочонок пива. Гони его, княже, а лучше прикажи повесить…

— Прямо на загляденье, — улыбнулась Зарина. — Эдакий прощелыга лукавый. Присмотрись, княже, может быть полезным.

— Куда прешь! — Ратники было ринулись к мужику останавливать, но я приказал пропустить.

— Кто такой?

— Ипатий! — с достоинством заявил мужик. — Человек духовного звания!

Какого такого звания он почему-то не пояснил.

— И чего хочешь, человек духовного звания?

— Воинство православное окормлять, супротив еретиков кафолических! — Ипатий гулко кашлянул и густо шибая перегаром, опять заревел псалом. — Блаженъ мужъ, иже не иде на советъ нечестивыхъ, и на пути грешныхъ не ста, и на седалищи губителей не сяде-е-ее!!! Силу в себе чувствую, Господом даденую!

Я улыбнулся и приказал:

— Похмелите и накормите. И одежку какую-нить подберите.

— Одежа не требуется! — возразил Ипатий. — Меня Господь греет…

— Нет так нет, — я хмыкнул, потерял «скапыжника» из виду и пошел в дом.

Тяпнул чарку, поднесенную отроком, закусил квашенной капусточкой и снова задумался.

Ну вот… первый городок благополучно взяли. А точнее, не городок, а поселочек, но тоже приятно. Опять же, почитай, без потерь, да обоз знатный затрофеили, что весьма пользительно — ведь и кони, и люди — все жрать хотят. У воеводы в первую очередь голова болит о прокорме.

Теперь надо думать, что делать дальше. А вырисовывается всего два варианта. Первый — сделать из Оникшты опорный пункт и посылать отряды по окрестностям, подметая все полезное, а уже потом свалить на Витебск. И второй — идти дальше, пока Жигимонт не спохватился — устроить эдакий молодецкий рейд по тылам. Понятно дело, что Сигизмунд Кейстутович очень скоро все узнает и пошлет рать на нас, но это дело не быстрое: пока соберет, пока организует — мы успеем натворить дел и благополучно ускользнуть.

Я даже усмехнулся от такой наглой задумки.

Понятное дело, рисково, можно нарваться, но при удачном стечении обстоятельств игра будет стоить того.

Расстелил примитивную карту на столе и принялся водить по ней пальцем, прикидывая возможный маршрут рейда.

Понемногу мысли свернули на Ягайлу, то бишь на Владислава Ягеллона короля Польши.

Звучит для современного человека довольно странно, но он родной брат Свидригайле и одновременно злейший враг, а еще союзник Сигизмунда Кейстутовича против братца. А Сигизмунд в свою очередь двоюродный брат Свидригайле. Но сейчас подобное в порядке вещей, родственные связи ничто, брат идет на брата, а сын на отца — наше семейство пример.

Древний хрен, где-то сейчас под восемьдесят ему, этот пшек еше деду Шемяки, Дмитрию Донскому знатно кровь портил. В свое время Владислав Ягеллон в числе прочих собирался к Мамаю, выступить с ним заодно, но вовремя не добрался к месту, ордынцев уже успели нагнуть. Тогда Ягайло принялся грабить обозы с ранеными возвращавшегося после битвы московского войска.

Сильный, хитрый и идейный враг, такого извести — почитай сразу компанию наполовину выиграть. Ляхи начнут чубы драть за престол и им станет не до Свидригайлы. А без пшеков Жигимонт мало что стоит.

— Попробовать тебя, суку, польскую, перенять, когда будешь домой ехать из Вильно? — вслух подумал я.

Но быстро выбросил мысль из головы. Да, вышел бы знатный трофей, но далеко и опасно, можно так влететь, что костей не соберешь. Опять же, Сигизмунд не дурак, постарается главного союзника уберечь. Как ни крути, силенок у меня маловато. Как уже говорил, Свидригайло обещался договорится с Тевтонским орденом, но договорился или нет, пока сие неизвестно. И вряд ли в ближайшее время станет ясно. Гребанные средневековые ебеня, ни раций, ни телефонов, токмо гонцы и голубиная почта.

— Отведай, милый… — Зарина аккуратно сдвинула карту и поставила предо мной миску с кулешом и плошку с квашенной капустой. — Под моим присмотром варили, на гусятине. — Она села напротив и строго на меня посмотрела. — Совсем с лица сошел, мне плакать хочется…

Я погладил ее по руке.

— Главное кости, а мясо нарастет. Ты сама-то ела? Ась?

— Ела, ела, — отмахнулась аланка. — Ешь! Налить еще чарочку?

Я запустил ложку в миску, но услышав шум со двора, приоткрыл окошко и увидел, как московский воевода старательно охаживал плетью какого-то своего ратника.

Про себя улыбнулся и одобрил. С солдатом как? Без пиздюлей, как без пряников. Чуть не досмотрел — жди беды. Далеко пойдет Пестрый, несмотря на молодость воевода толковый, с мозгами у него все в порядке и на подъем легкий, да в подчинении беспроблемный — на лету схватывает.

Только опять взялся за ложку, как прибежал отрок и смущенно заявил, что ко мне просятся…

— Жиды, княже!

— Чего?

— Ага, они самые.

Я порылся в голове и вспомнил, что в Литовском княжестве к евреям относились куда либеральней чем на остальной Руси, где их сейчас вовсе нет. Даже купцам запрещено появляться.

— И что хотят?

— Чевой-то хотят…

Подумал и решил допустить — любопытно же.

— Пусть ждут.

Пока ел, дернул городского голову и узнал, что евреев в городке сравнительно немного, но все как один зажиточные — мельницу держат и корчму.

Делегатов от еврейской общины оказалось двое — оба носатые смуглые старики с пейсами и характерной вселенской печалью в глазах.

Пришли и сразу молча и синхронно бухнулись на колени.

— Чего надобно вам?

Один из них опасливо стрельнул на меня взглядом и осторожно проблеял на неплохом русском.

— Не лишайте живота, молим ради Бога вашего, милостивец…

Я ухмыльнулся и язвительно поинтересовался:

— А что, уже лишают?

— Грабят уже, но пока не бьют, — затряс бородой старик. — Но могут. Нас все всегда бьют и грабят прежде всех.

— И за что это?

Еврей воздел руки к потолку: мол, откуда мне знать.

— Так заведено, милостивый господин. А за что, неведомо.

Улыбка сама наползла на губы.

— Идите с миром, не тронут вас. То бишь… пограбят чутка, но убивать не будут. А лучше сразу выдайте, что требуют.

Низко кланяясь, евреи убрались, а у меня неожиданно поднялось настроение. Доел, приказал Вакуле проследить, чтобы иудеев сильно не обижали, а потом сам отправился проверить все ли путем идет в вверенном хозяйстве.

Распек с удовольствием пару ратников, одному даже съездил по загривку, но остался доволен. Фуража и провизии взяли изрядно, хватит как минимум на месяц всему отряду.

А потом потянул отцов-командиров совещаться.

— Думаю, идти дальше, к Вилькомиру. А потом повернем на Витебск. Что скажете?

— Обозы можно уже сейчас отправить к Витебску с малой охраной, — Пестрый лихо тряхнул чубом. — А сами налегке пойдем.

Вакула кивнул соглашаясь. Он с московским на удивление быстро поладил.

Изяслав Шило, воевода галичских, солидный и осторожный мужик в возрасте, покрутил мясистым носом:

— Можно — то можно, токмо… — он озадаченно потер бороду. — Токмо надобно сразу решить, кудой и зачем идем. И как уходить будем, когда Жигимонт спохватится…

В целом особых возражений не поступило, и я взялся за обсуждение самого рейда: наметили маршрут, пути отступления, в общем, все как положено.

Когда начало смеркаться, еще раз проверил посты и уже было собрался в баню, как примчался на взмыленном коне гонец и сообщил, что к городу идут тевтоны.

— Грят, объединятся с тобой, числом больше сотни с половиной, все конные…

А уже в темноте в городок въехали первые всадники в белых коттах с черными крестами…