Шеф с системой. Гамбит повара

Глава 9

Когда Борислав, грубо схватив Прохора за шиворот и поволок из кухни, как мешок с отрубями, наступила тишина. Не та испуганная, напряженная тишина, что бывала при Прохоре, а другая — растерянная, полная недоумения и затаенной надежды. Степан Игнатьевич и Ярослав тоже ушли следом по своим делам.

Было уже ближе к полудню. Все поварята, включая старшего повара Федота, стояли, сбившись в кучу, и смотрели на меня. Они ждали что я скажу, что я сделаю. Наверняка, боялись, что на смену одному тирану пришел другой, только более умный и, возможно, еще более опасный. Скорее всего, в их глазах я был колдуном, непонятной силой, которая сначала возвысилась сама, а теперь сожрала их мучителя.

Я оглядел их. Худые, испуганные лица. Грязная, рваная одежда и глаза, в которых не было ничего, кроме усталости.

Затем оглядел кухню. Царство Прохора. Засаленные столы, котлы с толстым слоем нагара, пол с жирными пятнами. В воздухе стоял тяжелый, кислый запах застарелой грязи. Прежде чем строить что-то новое, нужно было до основания сжечь старое.

— С этой минуты, — сказал я, и мой голос гулко разнесся по замершей кухне, — все приказы здесь отдаю я.

Я посмотрел на Федота, затем на Матвея, а потом на всех остальных.

— Первое, что мы сделаем, — отчеканил я каждое слово, — это наведем чистоту. Я хочу, чтобы каждый котел был выскоблен до блеска. Чтобы каждый стол был отмыт до скрипа. Чтобы каждый угол был вычищен от многолетней грязи. Мы вынесем отсюда все старые тряпки, всю гниль. С этого дня на моей кухне не будет места грязи и смраду. Я понимаю, что быстро все отмыть не удастся. Уж котлы точно, поэтому начнем с пола и столов, а потом перейдем к остальному. Сделаем сегодня все, на что хватит сил. Что не успеем сделать — доделаем в другие дни.

Это был мой первый закон. Символический акт очищения. Прежде чем готовить еду и кормить людей, нужно очистить само место, где эта еда рождается. Поварята переглянулись, не понимая. Они ждали приказов о готовке, о новой работе, но явно не этого.

Потом угрюмый Федот, который ненавидел грязь Прохора больше остальных, первым взял в руки скребок и это послужило сигналом.

Они принялись за работу. Сначала робко, неуверенно, но потом, видя, что я не стою над душой с черпаком, а работаю вместе с ними, таская ведра с водой и оттирая самый грязный котел — присоединились. Впервые за долгие годы на этой кухне проводилась генеральная уборка.

— Чистота это самое важное на кухне, — говорил я, переходя к грязному столу. — Вы отмываете не просто кухню, а свой второй дом.

Судя по тому, как медленно выпрямились плечи у старого Федота, он понял меня лучше всех. Наша революция началась с тряпки и ведра с водой.

Сколько мы воды принесли и вынесли просто не счесть, при этом отмыли не все, но устали как собаки.

Когда кухня, наконец, засияла чистотой, какой не видела, наверное, со дня своей постройки, я собрал всех поварят. Они стояли, уставшие, но с любопытством в глазах и ждали, какой будет следующая задача.

— Мы поработали, значит полопаем, — подмигнул я мальчишкам. — Матвей, идем, — позвал я своего помощника.

Я пошел не к общему складу, а направился прямо к личной кладовой Прохора, ключ от которой теперь висел на моем поясе. На глазах у всех открыл дверь и шагнул внутрь. Матвей последовал за мной, его глаза были круглыми от восторга.

— Так, я за говядиной, — сказал я. — А ты набери муки вон той, белой, — я ткнул пальцем в мешок с самой лучшей мукой. — Еще сливочное масло прихвати и специи.

Сам же полез в подвал к леднику, чтобы достать отменный говяжий отруб, спрятанный Прохором явно для себя.

Пора приготовить для ребят настоящую еду и закрепить таким нехитрым способом их новый статус.

Когда мы вышли с припасами, поварята оживились, ну а я надел фартук и приступил к готовке.

На раскаленное дно огромного, отмытого до зеркального блеска чугунного котла опустился щедрый пласт сливочного масла. Он мгновенно зашипел, превращаясь в золотистое, пенное море и выпуская в воздух густой, сливочно-ореховый дух, от которого у голодных мальчишек свело животы.

В это кипящее золото рухнули горсти крупно нарезанного лука и моркови. Они тут же зашкворчали, их края начали карамелизоваться, наполняя воздух сладким духом. И следом, с тяжелым стуком, в котел отправились большие, нарубленные по-мужски крупно, рубиновые куски говядины.

Мясо жадно впитывало жар, шипело, отдавая влагу, пока его поверхность не покрылась красивой коричневой корочкой, которая намертво запечатала внутри драгоценный мясной сок. Затем все это великолепие я залил чистой водой, в которую отправились душистые коренья и пучок трав. Котел, накрытый крышкой, начал свою долгую, тихую песню, медленно превращая простые продукты в густое, насыщенное рагу.

Параллельно, на чистом столе, развернулось другое священнодействие.

— Федот, вы основу подготовили для хлеба? — спросил я.

— Конечно, — степенно кивнул тот. — Вчера я закваску сделал, утром замесил тесто и сформировал. Нести?

— Конечно, неси! — радостно кивнул я.

Он тут же принес поднос с уже поднявшимися будущими буханками: — Вот. Уже и ставить можно. Как раз к мясу и готово будет.

Пока рагу медленно томилось, а хлеб выпекался в печи, кухня наполнилась таким густым, многослойным ароматом, что он, казалось, стал осязаемым. Это был запах настоящего дома, изобилия и праздника.

И вот финал. В центре стола был водружен огромный котел, из которого валил густой пар, несший по залу умопомрачительный дух томленого мяса. Рядом, на деревянном блюде, громоздилась гора пышного, дышащего жаром белого хлеба. Его золотистая, потрескивающая под пальцами корочка обещала неземное блаженство. Поварята смотрели на это, и их глаза, еще вчера полные лишь страха, теперь светились голодным, чистым восторгом.

Я повернулся к мальчишкам, которые смотрели на эту еду, как на видение.

— Ешьте, — сказал я, приглашая их к столу. — Все. Досыта.

Наступила тишина. Они не могли поверить. Смотрели то на меня, то на еду, то друг на друга. Первым, как и тогда, шагнул вперед Матвей. Он взял миску, зачерпнул полную порцию рагу, отломил огромный кусок хлеба и сел на скамью. Он обмакнул кусок хлеб в густую подливу и отправил в рот.

Это стало сигналом. Остальные, один за другим, ринулись к котлу, накладывая рагу в свои миски. Они ели настоящую, горячую, сытную еду, приготовленную не из отбросов, а из лучших продуктов.

Еду, приготовленную с уважением специально для них.

Я стоял и смотрел на них, и в этот момент чувствовал не триумф победителя, а удовлетворение. Я выполнял свою клятву.

И Система, казалось, оценила это.

[Вы впервые применили массовое блюдо высокого качества для поднятия морального духа союзников!]

[Получен уникальный временный эффект «Лидерство (слабое)»!]

[За проявленное милосердие и укрепление лояльности вы получаете +150 ед. опыта.]

Когда последняя миска была выскребена дочиста, а по кухне разносилось лишь удовлетворенное, сытое сопение, я дал им несколько минут, чтобы насладиться этим забытым чувством. Затем хлопнул в ладоши, призывая к тишине.

Поварята, отяжелевшие от еды и все еще находящиеся в легком шоке, медленно повернули головы в мою сторону. В их глазах больше не было страха. В них было любопытство и ожидание.

— Это была хорошая еда, — сказал я, и они согласно закивали. — И с этого дня вы будете есть так всегда, но чтобы это стало возможным, нам нужен порядок.

Я обвел их всех взглядом и позвал:

— Матвей, подойди.

Мальчик, который сидел на скамье, тут же вскочил и подошел ко мне. Он все еще был робок, но в его осанке уже появилась тень уверенности.

— С этого дня, — объявил я громко, чтобы слышал каждый, — Матвей становится моим личным учеником и помощником. Он будет отвечать за учет продуктов в кладовой и за передачу моих распоряжений. Он — мои глаза и уши. Тот, кто проявит к нему неуважение, будет иметь дело со мной.

По толпе мальчишек пронесся удивленный шепот. Я только что взял самого забитого из них и возвысил до невероятного статуса. Показал им, что в моем новом мире ценится не грубая сила, а ум и верность. Это был мой первый урок.

Затем я повернулся к старшему повару.

— Федот.

Мужчина, который держался в стороне от всех, медленно поднял на меня свои усталые глаза. Он ожидал чего угодно.

Я подошел к нему и заоворил с ним как с коллегой, как с профессионалом, чье мастерство уважал.

— Федот, я знаю, ты ненавидишь беспорядок и воровство не меньше моего. Я видел, как ты работаешь. Видел как ты ратовал за чистоту и старался все сделать правильно. Даже в тех условиях, при которых правильно что-то сделать уже подвиг.

На его лице промелькнуло удивление. Он не думал, что кто-то замечал эти мелочи.

— Я не смогу быть здесь постоянно, — продолжил я. — Моя главная работа — с княжичем. Мне нужен человек, который будет следить за порядком на этой кухне, пока меня нет. Человек, который знает это ремесло, которому я смогу доверять. Я назначаю тебя старшим поваром.

Я смотрел на него и видел, как меняется его лицо. Маска застарелой усталости и цинизма, которую он носил годами, треснула. Он, который уже давно потерял всякую надежду и просто делал свою работу, чтобы выжить, услышал не приказ нового начальника, а признание. Признание его профессионализма, его честности, его многолетнего, никому до этого ненужного труда.

В его выцветших, усталых глазах блеснула влага. Он неловко кашлянул, пытаясь скрыть свои чувства.

— Я… — начал он, и его голос, обычно грубый и ворчливый, дрогнул. — Я не подведу, советник.

— Я знаю, Федот, — кивнул я. — Я знаю.

Я отвернулся, давая ему время прийти в себя. Моя новая команда была сформирована. У меня был верный ученик и опытный, надежный исполнитель. Революция обрела своих лидеров.

Когда последние назначения были сделаны, и новая иерархия на кухне обрела свои очертания. Они стояли передо мной — сытые, уставшие от уборки, но с новым, незнакомым блеском в глазах.

— С этого дня, — сказал я, и мой голос, полный уверенности, заставил их выпрямиться, — на этой кухне действует один закон.

Я обвел их взглядом, задерживаясь на каждом.

— Тот, кто готовит, ест первым. И он ест то же самое, что и воины. Баланда отменяется. Навсегда.

Наступила тишина. Такая глубокая, что я услышал, как в очаге с треском лопнуло полено. Они не могли поверить своим ушам. Баланда, этот серый, безвкусный символ их рабства, их унижения, — отменяется? Навсегда? Я видел, как самый маленький из них, тот самый, которого Прохор ударил в мой первый день, недоверчиво потер глаза, словно боясь, что это сон.

Я снова посмотрел на них, на их чистые руки, а потом на их грязную, засаленную одежду, на въевшуюся в кожу копоть.

— Какой толк в чистой кухне, если повара грязные? Правильно? — я обвел взглядом начавших переглядываться мальчишек. — Федот.

— Да, советник? — отозвался повар.

— Собери всех. Возьмете с собой чистое белье со склада и веди их в баню. Я хочу, чтобы к вечернему ужину вы все были отмыты до скрипа. Старую одежду — сжечь.

На кухне воцарилась ошеломленная тишина. Баня? Для них? Поварятам, которых считали немногим лучше скота, разрешалось мыться в общей бане пару, тройку раз в месяц, в лучшем случае. Я до сих пор не понимал как при таком отношении к гигиене вся крепость до сих пор не вымерла от диареи. Не иначе Демьян худо-бедно справлялся.

— Но, советник… — начал было Федот. — Нас… нас не пустят…

— Пустят, — отрезал я. Затем подошел к Бориславу, который все это время молча стоял у двери. — Проводи их, пожалуйста. Скажи банщику, что Степан Игнатьевич разрешил и чтобы мыла, и веников не жалел. Повар на кухне должен быть чистым. От чистоты рук напрямую зависит боеспособность гарнизона. И одежду им нужно новую.

На лице Борислава впервые за все время промелькнуло нечто похожее на одобрение. Он коротко кивнул.

— Будет сделано.

— Спасибо, — благодарно кивнул ему. — Ну а я пошел к Степану Игнатьевичу. То, в каких условиях они живут, просто никуда не годится.

Не теряя ни минуты, я направился в канцелярию. Управляющий принял меня сразу, оторвавшись от изучения какой-то карты.

— Ты снова у меня, Алексей, — сказал он, и в его голосе не было раздражения, лишь деловое любопытство. — Что на этот раз?

— Я прошу выделить для поваров общей кухни новое жилое помещение, господин управляющий.

Степан Игнатьевич поднял бровь.

— Их казарма тебя не устраивает?

— Абсолютно, — твердо ответил я. — Повар, который кормит всю крепость, должен быть отдохнувшим и, что еще важнее, здоровым. Матрасы, набитые гнилой соломой, сырость и скученность — это рассадник болезней. Один больной повар может отравить половину гарнизона быстрее любого вражеского лазутчика. Чтобы обеспечить боеспособность дружины, мы должны в первую очередь обеспечить здоровье тех, кто ее кормит.

Управляющий несколько секунд молча смотрел на меня, а затем уголки его губ едва заметно дрогнули в усмешке. Он оценил мой прагматичный, а не сентиментальный подход.

— Твоя логика безупречна, советник. Хорошо. Я распоряжусь, чтобы для них освободили и привели в порядок малую казарму у южной стены. Там деревянные нары и настоящие тюфяки. Этого будет достаточно.

— Более чем. Благодарю вас, господин.

— Сегодня пусть отдыхают, — добавил управляющий. — Я прикажу, чтобы господская кухня приготовила ужин для дружины. Твои люди приступят к своим новым обязанностям завтра с утра, отдохнувшие и полные сил.

Когда я вернулся, Федот уже вел поварят из бани.

Это были другие люди. Отмытые, розовощекие, одетые в чистое, они смущенно улыбались, не веря своему счастью.

Я собрал их во дворе.

— Ваша старая казарма больше не ваш дом, — объявил я. — Следуйте за мной.

Я провел их к новому жилищу. Это была не роскошь, но после их старого логова — настоящий дворец. Чистое, сухое помещение с крепкими деревянными нарами в два яруса, на которых лежали настоящие, туго набитые тюфяки.

Мальчишки вошли внутрь и замерли, а затем с радостными криками бросились к кроватям, ощупывая их, не веря своим глазам.

Оставив их наслаждаться невиданным комфортом, я вернулся в свои покои.

Вечерняя тишина окутала комнату. Я зажег свечу, сел за свой массивный стол, взял чистую восковую дощечку и грифель. Моя работа только начиналась. На гладкой поверхности воска начали появляться первые наброски будущего величия рода Соколов: «Рацион базовый: каша ячменная с грибами…», «Рацион силовой:…», «Рацион легкий:…».