Шаньго чжуань. Тетрадь в белом бархате

Глава тридцать восьмая. Подземный путь выводит к засаде, трость мастера Сюя выпускает последнюю стрелу

— Мудрость старшего брата глубока, как ущелья Трёх Ветров! — произнёс Хуан Чжэлу, когда спуск был окончен и вместо железных скоб под ногами оказался твёрдый камень. — Останься я наверху, не дожить мне до подкрепления.

Колодец, в который мы спускались, был слишком глубок и узок, и гуйшэни, конечно, сразу потеряли к нам интерес, тем более что Хуан постоянно держал над головою факел. Теперь же мы оказались в просторной пещере, где можно было идти безо всякой стеснённости в движениях.

— Вы заметили, кое-где напротив скоб в камне были отверстия? — спросил разбойник, разминая руки и ноги. — Держу пари, в них спрятаны железные шипы. При закрытом люке хватаешься за скобу — и тебе протыкают спину. Даже странно, что внизу ни одного трупа.

Примерно на этих его словах я чётко соотнёс его голос с тем, который слышал в Аньи. Конечно, это был он. Но задавать вопросы в лоб — к тому же здесь и сейчас — было немыслимо, и большей частью я просто молчал. Мы осторожно пошли вперёд.

Хуан Чжэлу вёл себя гораздо предупредительнее, чем в прошлом году, когда мы шли из Ю на Дуншань. Ещё в «яньском дворике», когда господин Юань уже понял, что на моём халате пятна краски, а не крови, я, израсходовав до конца один из флаконов мастера Сюя, сумел вывести её почти всю, но кое-где она оставалась, и Хуан, полагая, что я ранен, старался быть сразу повсюду: поддерживал меня, выискивал скрытые ловушки впереди и следил, не слышно ли сзади погони. Но при всём этом для меня, как и тогда, он был не братом, а убийцей. Убийцей, с которым приходится лукавить, чтобы вышел какой-то толк.

Проклятое лицемерие, пропитавшее теперь мою жизнь и ставшее тем сосудом, от которого гибнет содержимое — оно отравляло мою душу уже тогда, и много раньше, чем тогда. Я ввёл его в привычку и сам перестал это замечать! И когда, шагая по неровному дну пещеры, я старательно возвращал свой разум к смерти Юань Мина, полагая это благочестивым и правильным, я снова лукавил. От горьких мыслей о погибшем друге моего отца я быстро переходил к сладкому ощущению новой загадки, которую находил в его последних словах.

До сих пор полное имя мастера Шангуаня было мне неизвестно. Услышав о Шангуань Эньвэе, я решил, что это некий родственник великого фехтовальщика. Но шифр в беседке недвусмысленно указывал имена двух людей, которых Вэйминьский князь ищет на Дуншане. Стало быть, Эньвэй — личное имя пропавшего наставника Сына Неба.

Возможно, «дедушка Белая Шляпа» и не ответил на мой вопрос, а перед смертью просто назвал себя, тем более что это имя оказалось одним из нужных паролей. Я не удивился бы, узнав, что он приметил потайной замок ещё вечером, когда князь показывал нам дворик, и всё это время мысленно пытался его решить — может, даже не отдавая себе в том отчёта.

А если это всё-таки был ответ? Возможно, таким неуклюжим образом господин Юань завещал мне тот самый клинок, от которого погиб и который считал в действительности своим. «Пусть он даст тебе другое оружие». «Кто?» «Я».

А возможно… (От этой мысли становилось невыразимо горько!) Возможно, Юань Мин не был мастером Шангуанем и в последнюю секунду назвал мне имя человека, которого знали мы оба. Это было бы ужасно, ведь в таком случае визит в Баопин — устроенный мною, только чтобы познакомиться с князем и расположить его к себе, приведя к нему старого учителя и друга, — был бессмыслен. Юань Мин изначально не должен был находиться здесь и не должен был погибнуть.

Впрочем, бессмысленным теперь оказывалось всё. Поместье горело, а императорский дядя лежал при смерти. Я мог утешать себя только тем, что напоследок позволил Цзи Фэйаню в некоторой степени примириться с собой — покаянием и подарком, которые он символически адресовал моему отцу. Хорошо помню, как и в ту ночь, и чуть позже, обещал себе, если останусь в живых, разыскать потомков князя и вернуть им Звёздную Цитру — и таким образом тоже отчасти примириться с собой. Этим обещаниям не суждено было сбыться.

Наконец (и эта мысль пришла запоздало), я понял, что сегодня впервые убил человека.

Как-то, когда мне было одиннадцать, я сбежал в гостевую слободу послушать рассказы удальцов. Бао Бревно, чуть навеселе, бойко рассказывал о какой-то заварушке в кабаке: началась из-за пустяка, а закончилась неравным боем, в котором Бао, дескать, один стоял против десяти, но вышиб дух из каждого, а в довершение спалил кабак со всеми мертвецами.

— Брат Бао, — нерешительно спросил я, когда история подошла к концу. — А не страшно человека-то убивать?

Компания расхохоталась, но Бао сделал знак молчать и дружески обнял меня за плечи:

— Братец, ты бы знал, скольких подлецов я укокошил вот этими руками. Что же мне, бояться, что теперь их призраки за мной из тумана пожалуют? Не убивать должно быть страшно, а помирать. А удальцу — и помирать не страшно. Читал, что на ноже написано? «Навстречу смерти». То-то!

Мне не было страшно убивать. Я, как мне казалось, спасал Юань Мина и просто не успел испугаться. Страшно мне стало теперь. Фонарь в моей руке погас, и Хуан Чжэлу тут же подал мне факел, предусмотрительно снятый со стены в самом начале нашего подземного маршрута. Рыжие блики на неровных каменных стенах навевали воспоминания о пещере на севере Ци, где погиб Айго, и от этого на душе становилось вдвойне тяжело.

Пещера время от времени сужалась или расширялась, превращаясь из коридора в подземный зал, из которого не всегда легко было найти выход, но выход всегда был только один — обходилось без развилок. Помню, как на одном из участков Хуан замер, глядя на меня, и приложил палец к губам. Ступая почти неслышно, я поравнялся с ним и на последнем шаге почувствовал, что под моей ногой что-то с негромким звуком сдвинулось. Пещера еле слышно загудела. Честное слово, если бы я не вслушивался, то не заметил бы этого или списал бы на какое-то природное обстоятельство.

— Что происходит?

— Тихо, — ответил разбойник одними губами. — Ловушка.

На его лице был не страх, а любопытство. Прошло несколько секунд. Гудение резко усилилось, и там, где мы прошли совсем недавно, из пола стремительно поднялось несколько рядов высоких железных пик. Хуан подошёл к ним, посветил факелом, потом вернулся ко мне и сказал:

— Подтвердилось. Мы в относительной безопасности. Подземный ход спроектирован против тех, кто идёт снаружи. А мы движемся изнутри. Наступи вы на эту плиту по пути в Баопин, непременно оказались бы на вертеле. — На этих словах пики плавно ушли вниз, и я даже не смог бы разглядеть отверстия, из которых они появились. — Ловушки, буде вам угодно знать, высокочтимый брат, бывают мгновенного и отложенного действия. И местный инженер, на наше счастье, отдавал предпочтение вторым.

По большей части действительно так и получалось. Всех ловушек мы, конечно, не собрали, а иных сомнительных мест — таких как подозрительно приветливые площадки для отдыха со столами и сидениями, вырубленными прямо в скале, — попросту избегали, но за несколько часов под землёй моя (всегда именно моя) неосторожность неоднократно приводила в действие потайные механизмы, и за спиной у нас то и дело раздавался лязг или грохот. Поначалу при малейшем хрусте под ногами я застывал и напряжённо вслушивался, но вскоре расслабился и почти перестал обращать внимание на опасности.

Тогдашнюю легкомысленность жутко вспоминать. Однажды огромное лезвие-маятник, выскочив из стены, пронеслось на расстоянии вытянутой руки от моего затылка. В другой раз Хуан Чжэлу вовремя заметил под потолком ряд железных трубок и прижал меня к полу за мгновение до того, как над нами засвистели стрелы. А ближе к выходу я чуть не упал в обыкновенную волчью яму, кое-как прикрытую тростником и серым тряпьём. Обиднее всего — что, преодолев столь опасный путь без травм и потерь, я под конец поскользнулся на каменной лестнице и вывихнул мизинец на правой ноге, хотя поначалу даже не обратил на это внимания.

Слова Чжан Сугуна о том, что все выходы перекрыты, конечно, казались мне ложью. Я был уверен, что на поверхности нас никто не встретит. Но, когда каменная плита, за которой был выход, с шумом отошла в сторону, в пещеру проникли не только внешний свет и свежий воздух — впереди послышались человеческие голоса, кто-то крикнул: «Смотрите, я же говорил, что это там!»

Подземный ход вывел нас в длинный лесной овраг, дальний конец которого терялся в утренних сумерках. Вершина оврага была завалена валунами — именно там и находился наш выход. Напротив у скромного, едва заметного костерка расположились четверо в чёрных одеждах и масках. При виде нас они вскочили на ноги. У двоих появились в руках арбалеты, ещё один схватил с земли внушительную палицу, последний — вероятно, главный — требовательно спросил:

— Кто вы такие? Ну-ка, назовите себя!

— Свои, — шепнул, оборачиваясь ко мне, Хуан. Потом, освещая своё лицо факелом, крикнул: — Куай Крысолов, снимай повязку, я тебя узнал! Это я, Чжэлу Скворец!

Крысолов сдёрнул повязку на подбородок и сделал знак товарищам:

— Шатун, опусти дубину; Нун, Цзун, вольно! Не видите, это брат Скворец! — Осклабившись, он направился к моему спутнику, и разбойники заключили друг друга в объятья. — Не тебя мы караулим! С тобой тоже кто-то из наших? Чего вам в Баопине не хватило, что вы под землю полезли?

— Не поверишь, от гуйшэней спасались, — хохотнул Хуан. — А дальше — любопытно стало, куда этот ход приведёт. Но уж, наверное, успеем назад, за добычей?

Они стояли у самой пещеры, справа. Я, прислонившись спиной к валуну, встал чуть поодаль слева, откуда были видны и Скворец с Крысоловом, и трое у костерка. Сумерки и усталость не позволяли как следует их разглядеть, но казалось, что, несмотря на команду старшего, в них остаётся какая-то напряжённость. Я понимал, что, если теперь бандиты направятся к Баопину, мне, чтобы не вызывать подозрений, придётся следовать за ними, и дело добром не кончится. Но после всех ночных передряг меня одолевала сонливость, и при всей опасности положения я не находил в себе сил придумать, как из него выпутаться. Да и не стоило, на самом деле. Ситуация разрешилась сама собой, и весьма неожиданно.

— Не успеете, — сказал Крысолов. — Час назад поместье так полыхало, что пламя было отсюда заметно, а до него на юг не меньше двадцати ли будет. Что не досталось нашим, то уж сожгли.

— Ну, при делёжке мы свою долю стребуем, — сказал Хуан.

— Кто-нибудь за вами увязался, а, Скворец? Ждать ещё кого из этой ямы?

— Нет, я всё время внимательно слушал, мы были одни. Но ты проверять не суйся, уж больно опасно.

Куай снова осклабился и похлопал его по плечу, я почему-то, несмотря на сонливость, краем глаза следил за ним и сейчас заметил, что в ладони за спиной Хуана появился кинжал. Когда рука поднялась вновь, я успел криком предупредить спутника об опасности — и тот, увернувшись, одним резким броском отправил нападавшего в провал. Помня о крутизне и высоте каменной лестницы, могу предположить, что Крысолов сразу же погиб, проломив себе голову или хребет.

— Нун, давай! — крикнул один из арбалетчиков и вскинул оружие, через секунду у меня в груди уже торчала стрела. Без подарка мастера Сюя в эту ночь я уже дважды стал бы покойником. Можно было тут же ринуться в атаку — это, наверное, было бы эффектно, — но примерно тогда же дал о себе знать вывихнутый мизинец, и я почёл за благо просто сползти по валуну и застыть на земле.

— Брат!!! — истошно закричал Хуан Чжэлу и, к счастью, бросился не ко мне, а на троих в чёрном. — Теперь мне всё с вами ясно, крысиное отродье! Солнца вы сегодня не увидите!

Сам он пострадал больше моего: стрела попала в левое плечо, но мстителя это не смущало. Шатун и один из стрелков, кажется, Цзун, который отбросил первое оружие и теперь раскручивал «верёвочное копьё» (короткий гарпун на длинном и прочном шнуре), взяли его в тиски; третий — стало быть, Нун — прянул в мою сторону, чтобы вновь взвести арбалет и попутно осмотреть мой «труп».

Мастер Сюй сделал халат на славу. Уже четвёртая стрела угодила мне в область сердца, но «кровь» била, как в первый раз. Конечно, рана была бы смертельной. Нуна, похоже, интересовало не столько моё добро, сколько моя личность. Я следил за ним из-под полуопущенных век. Не задерживаясь на содержимом кошелька, он внимательно изучил моё лицо, оберег у пояса и чиновничью рапиру и, видимо, решил поискать документы за пазухой. Когда он склонился надо мной, я резко открыл глаза, изобразил самый безумный оскал и громко прохрипел: «Сердце за сердце!» Затем, словно раздирая собственную грудь, измазал руки краской и потянул к нему: «Сердце за сердце!»

Эта жуткая сцена пришла мне в голову словно сама собой. Кажется, что-то подобное я читал в мистических новеллах, но автора не припомню. Испуганный молодчик отпрянул и, вместо того чтобы ударить меня ножом, выпустил мне в грудь ещё одну стрелу. «Сердце за сердце!» — повторил я, приподнимаясь на локтях. Встать на ноги и тем более пуститься за ним вдогонку я бы уже не смог — стопа с вывихнутым мизинцем болела нещадно, — но это и не потребовалось.

«Цзянши!» — задыхаясь, крикнул Нун, попятился и хотел было броситься наутёк, но случайно наступил на тайную ловушку, приготовленную, наверное, для нас с Хуаном — вернее, для любого, кто мог бы появиться из тайного хода. Раздался хлопок — и вот уже мой испуганный противник болтается в шести локтях от земли, подвешенный в прочной сетке. Шатун обернулся на крик и сразу же получил смертельный удар. У Хуан Чжэлу оставался всего один противник, но тот владел своим страшным оружием блестяще, (гораздо лучше, чем арбалетом) и молниеносно менял дистанцию боя, не давая чускому клинку сделать ни одного удара.

Я подтянул к себе трость и, стараясь не привлекать внимания, установил последнюю стрелу — на этот раз обычную, без яда. Даже если мой выстрел не будет смертельным, врага достаточно отвлечь на пару секунд. Но как попасть по кружащей тени? Цзун ни мгновения не задерживался на одном месте, движения казались непредсказуемыми. Хуан, напротив, держал оборону статично, то и дело пропуская удары.

За время боя костёр успел погаснуть, а небо — посветлеть. Мой измотанный спутник едва стоял на ногах, а противник словно играл с ним в кошки-мышки: гарпун чаще проходил вскользь, нанося всё новые и новые раны, болезненные, но недостаточно тяжёлые, чтобы стать смертельными. Вот, вырванный «верёвочным копьём», звякнул о камни меч; вот шнур, как змея, обвился вокруг колена, и сам Хуан ничком упал на землю.

— Ну что, Скворушка, — Цзун сдёрнул повязку, — я легко мог бы убить тебя в бою. Но за смерть Куая заколю тебя, как свинью.

Он вынул широкий нож и подошёл к несчастному Хуану. На губах играла зловещая, какая-то бесовская улыбка. Я понял: или сейчас, или никогда.

Цзун рухнул, не успев как следует замахнуться. Я сам не ожидал от себя подобной меткости. Стрела попала молодчику в центр лба. Когда я доковылял до места боя и осмотрел убитого противника, то понял: другой выстрел был бы бесполезен, на нём оказалась кольчуга.

Хуана пришлось растормошить. Он сейчас представлял собой плачевное зрелище.

— Старший брат! Вы живы? Или это я умер? — спросил он осипшим голосом, потом перевёл взгляд на поверженного Цзуна: — Что произошло? Почему он меня не добил?

Мне совершенно не к месту вспомнились рассказы о мастерах чудесных единоборств, и почему-то захотелось шутить:

— У него возникли затруднения. Я силой воли перекрыл ему источник внутренней энергии.

Хуан уставился на меня. В груди у меня по-прежнему торчали арбалетные стрелы. Вкупе с моими словами картина складывалась фантастическая.

— Вы ранены, — сказал разбойник и кое-как сел на колени. Но если и стоило о чём-то беспокоиться, так это о его ранениях. — Я наконец понял… — сказал он, растирая руку. — Они хотели нас убить.

— Да, я тоже так решил, — усмехнулся я и, отвернувшись, всё-таки вырвал стрелы из халата.

— Они хотели нас убить с самого начала… — продолжал Хуан. — Когда мы нападали на поместье, они уже приняли решение убить нас, чтобы мы ни о чём не рассказали. Меня — точно.

— Я смотрю, в «диком краю» свои представления о братстве.

Хуан рассмеялся и тут же сплюнул кровью.

— Нет, они не из «дикого края». В прошлом году в Чжао объявились люди, желающие поквитаться с Вэйминьским князем. Знаете, у него были свои недруги, которые боялись напасть на Баопин самостоятельно и хотели объединить усилия с нами и кем-то ещё. Грозовой Демон Чжан собрал большую ватагу, но добраться сюда из Чжао не так-то просто. Нас обещали вывести на нужных людей. Стараниями учителей я умею хорошо разговаривать, в «диком краю» меня за это прозвали Скворцом. Потому и вести переговоры отправили меня. Продажные чиновники, какие-то местные бандиты, наёмные головорезы, смутные личности в масках и капюшонах — какого только сброда я не насмотрелся за это своё «посольство». Нам помогли пройти и взять поместье. Очень многое эти ребята брали на себя: путь из Чжао, да и сам штурм прошли легче, чем мы думали. Скотина Крысолов был одним из них… А я ведь даже не знаю, на кого он работал.

— Это ещё можно выяснить, — я кивнул на сетку, в которой оставался подвешен Нун.

Но когда мы перерезали верёвки и вынули обмякшего бандита, оказалось, что он уже мёртв. Что с ним произошло — умер ли он от ужаса, боясь попасться в лапы цзянши, или покончил с собой, предвидя строгий допрос, — я не знаю. Ран на его теле не было.

— Так или иначе, нам нужно поскорее отсюда уходить, — сказал Хуан. — Кто знает, не подойдёт ли подкрепление…

Нам обоим было ясно, что ни я, ни он далеко уйти не сможем. Повисла тишина.

— Вы слышите? — вдруг спросил Хуан. — Лошадь. Где-то рядом фыркнула лошадь. Или мы погибли, или мы спасены. Оставайтесь здесь. Если я крикну дважды, прячьтесь, спускайтесь в подземный ход…

Он отправился вниз по оврагу, а через некоторое время вернулся, ведя под уздцы двух осёдланных вороных коней. В седельных сумках нашлись дорожные плащи, которые хоть как-то скрасили наш внешний вид. Когда над лесом поднялось солнце, мы уже держали путь на север. Хуан Чжэлу предложил на выбор несколько «проверенных», как он говорил, гостиниц в ближайших городах, но я знал только одно место, где смогу вздохнуть с облегчением, не опасаясь подвохов, — Хунчоу.