Шаньго чжуань. Тетрадь в белом бархате

Глава тридцать шестая. Звёздная Цитра меняет хозяина, Вэйминьский князь сокрушается об ошибке прошлого

Не доезжая Юйкоу, мы сошли на почтовой станции и наняли коляску до Баопина. Всё это время я опасался, что мой спутник запротестует и откажется следовать со мной. Я очень хорошо помнил ответ мастера Шангуаня, о котором говорил поверенный Вэйминьского князя: учитель не хочет покидать Дуншань и ехать к ученику — и, возможно, второго не хочет больше, чем первого. Но, к моему успокоению, даже когда стало ясно, куда я намерен отправиться, господин Юань не протестовал и вообще воспринимал всё с необычайной лёгкостью и живым интересом.

Поместье Баопин, расположенное в лесистой местности в сердце Вэй, полушёпотом называли «малой столицей». Стены, башенки и въездные ворота казались точной копией столичных, так что, завидев их издалека, я начал тереть глаза и озираться по сторонам, полагая, что сплю — или, что хуже, коварный кучер подкуплен и везёт нас в Тайцзин.

— Красиво, — одобрительно произнёс Юань Мин, поглаживая бороду. На станции он как следует умылся, сменил шляпу и платье и вернул себе благообразный вид.

— Красиво, — отозвался кучер. — Вы, что же, в первый раз в этих местах? Да уж, наш князь-благодетель постарался, построил настоящую крепость. А внутри-то какое загляденье!

За прочными и высокими стенами, под стать военным укреплениям, на разных уровнях располагались сотни построек в разных стилях — и бесконечность галерей, лестниц, мостков и арок. Приглядевшись, понимаешь, что сады и дворики, не похожие один на другой, символизируют провинции горной страны, а центральная часть — так называемый «внутренний город» — не что иное, как ещё одна, меньшая копия Тайцзина. Устрой себе такую резиденцию кто-нибудь другой, непременно поплатился бы жизнью как бунтарь, посягнувший на императорское величие. Но репутация Цзи Фэйаня и безоговорочное доверие к нему Сына Неба надёжно оберегали от всяких подозрений.

Словоохотливый кучер поведал, что раньше Баопином называлась деревушка, стоявшая на этом месте, но лет десять назад деревенские мальчишки-пастухи наткнулись здесь на целый лабиринт нерукотворных подземных туннелей, а уже через неделю Вэйминьский князь выкупил здешние земли под имение, построил усадьбу и разбил вокруг заповедники. Говорят, привлекли его именно пресловутые туннели, превращающие Баопин в идеальную крепость. От проникновения извне в них устроили ловушки, и тут уж фантазия рассказчиков постаралась, выдумывая самые жуткие и изощрённые механизмы для устрашения и убийства непрошеных гостей.

— Местное ворьё пыталось было пробраться в поместье понизу, да в живых потом никого не видели. А красные ворота, судари, хоть и гостеприимны, открываются не для всякого.

В сложившихся обстоятельствах я, разумеется, считал неуместным заранее известить князя о своём визите, опасаясь, что любое отправленное письмо непременно выйдет мне боком и будет свидетельствовать против меня. На почтовой станции я раздобыл плотный лист бумаги и кое-как состряпал треугольную визитную карточку, которую по прибытии вручил чопорному привратнику. Мы прождали у входа без малого полчаса, и мне постоянно казалось, что вот-вот с той стороны, откуда мы прибыли, поднимутся клубы пыли и покажутся всадники, посланные для нашей поимки. По дороге до Баопина нам попадались крестьянские хозяйства, но в целом места здесь были не людные. Наконец привратник появился вновь:

— Прошу вас, господа, высокородный князь вас примет.

В переднем дворике ожидали двое слуг с воинским сложением и выправкой. Вместе с ними мы миновали массивную тройную арку, украшенную горельефами столичных химер и драконов и цитатами из классических од, и через «Дворик Южного ветра» прошли к стоящему на возвышении двухэтажному гостевому павильону в «шуской» части имения. Табличка над входом гласила: «Приют талантливых единомышленников», — и в контексте брожений среди интеллигенции юго-запада я невольно начал искать крамольные смыслы. Внутри нас встретили ещё двое слуг, всё так же напоминающие солдат, они любезно предложили нам места за невысоким квадратным столиком и налили чай, после чего вместе с провожатыми встали караулом у входа — с внешней и внутренней стороны.

Лицо Юань Мина оставалось совершенно безоблачным. Мы молча наслаждались ароматным напитком и изучали глазами внутреннее убранство. Слово «талантливый» в названии павильона уже настраивало на определённый лад, и вполне ожидаемо вдоль стен шли стеллажи с книгами, стойки с разнообразными музыкальными инструментами и великолепные полотна. Некоторые картины я помнил по истории искусств — Ядовитый Тан не скупился приносить на уроки репродукции, — а сейчас у меня возникало стойкое ощущение, что передо мной не очередные копии, а оригиналы. Павильон был спланирован и поставлен таким образом, что даже без дополнительного освещения лучи солнца в определённое время суток освещали ту или иную работу великих мастеров. Сейчас было четыре часа дня — время сказочника Ван Фу и его удивительных разноцветных птиц и зверей.

Но даже и в этой благостной обстановке что-то меня очень смущало и настораживало. И я вдруг ясно понял что. Тишина. Со слов кучера (и отчасти — Феи Северных Созвездий) в сознании поместье Баопин рисовалось мне неким подобием Дуншаня с его гостевой слободой. Такой же улей — пусть не столь торопливый, как пристоличные города, но живущий своей жизнью, кипящий звуками и людьми. Если верить заговорщице из Аньи — «лучшими людьми страны». Где они все в этот час? В других частях гостеприимного поместья? По пути до павильона мы не встретили никого.

Зазвенел гонг. Слуги-караульные почтительно встали на колени, мы же поспешили подняться из-за стола. Чей-то голос снаружи тенором пропел:

— Высокородный князь!

В дверном проёме в полосе света возникла высокая фигура. Свет скрадывал лицо и очертания. Мы с Юань Мином опустились на колени и приступили к поклонам, полагающимся при встрече с близким родственником Сына Неба.

— Прошу вас, оставьте формальности, — раздался приятный бархатный голос, когда ритуал приветственных поклонов был почти окончен. — Пожалуйста, поднимитесь.

Слуги помогли нам встать, и я увидел величественного седобородого старика в небесно-голубых одеждах. Помню свою первую, немного смешную мысль, родившуюся на фоне недавних сновидений. Я подумал о том, что, вопреки моим представлениям, настоящий Цзи Фэйань ничем не похож на моего отца. Бывает, двух на первый взгляд совершенно разных людей роднит улыбка, прищур глаз, манера речи или походка. С того дня как умер мой отец, я находил его черты у очень многих. Невысокий и полноватый господин Чхве, словно вырубленный из дерева учитель Яо, загадочный и рациональный администратор Ли, статный и чуть насмешливый Юань Мин — в каждом из них было для меня что-то от моего отца. В Вэйминьском князе не было ничего.

В то же мгновение его посетила совершенно противоположная мысль:

— Возможно ли это!? — воскликнул князь, обнимая меня за плечи и глядя мне в лицо. — Возможно ли, что годы сжалились надо мной и подарили мне облик человека, которого я любил крепче, чем кого бы то ни было!

Напор и подчёркнутая торжественность фразы оставляли неоднозначное впечатление, и я списал бы её на наигранность, но на глазах у князя стояли слёзы. О чём? О десятилетиях разлуки с дорогим другом, на которого я вдруг оказался так похож? Об осознании того, что сам он уже далеко не молод? Или о чём-то другом?

Отпустив ещё несколько фраз, приличествующих встрече императорского родича с молодым дарованием, Цзи Фэйань обернулся к Юань Мину. По пути в Баопин я пытался предугадать, на что будет похожа их встреча. Вот здесь я ждал и слёз, и объятий, и пылких слов о былом. Но князь, посмотрев на него чуть высокомерно, лишь спросил:

— А с вами мы знакомы?

— Увы, едва ли, — с поклоном ответствовал «господин Белая Шляпа». — Имя вашего ничтожного слуги — Юань Мин. Я, конечно бы, запомнил даже краткую встречу с вами.

Вот так.

По предложению владетеля Баопина мы поднялись на второй этаж, обустроенный на манер виденных мною в области Янь беседок для живописцев. Отсюда и впрямь открывался отличный вид на поместье, а на пюпитре покоился неоконченный этюд, изображающий высокую башню в дальнем, северо-западном углу. Мы втроём расселись за столиком, как по волшебству возникли вина и яства, а вскоре послышалась и лёгкая приятная музыка, снова подавая повод восхититься архитектурой павильона: играли, безусловно, внизу, но казалось, будто какие-то незримые духи устроили концерт прямо здесь, на расстоянии вытянутой руки. Безошибочно читались индийские мотивы, но я не знал не только мелодии, но и некоторых инструментов. Князю, похоже, доставляло особое удовольствие видеть некоторую растерянность на моём лице и понимать изысканность собственного вкуса. И, наверное, ни он, ни я не заметили, когда в пение инструментов вплелся негромкий человеческий голос:

Пел Юань Мин. В его глазах горела юность, и мне в тот момент показалось, что даже былые морщины словно разгладились, сделав его лицо моложе.

— Точно ли мы с вами не встречались? — наконец спросил князь.

Юань Мин улыбнулся:

— Совершенно точно, но не удивлюсь, если вы слышали эту песню там же, где и я, в Гранатовых чертогах.

— Удивительны пути под небом! — воскликнул Цзи Фэйань. — Вы знали моего покойного брата? Возможно ли, что вы знакомы и с мастером Шангуанем?

«Господин Белая Шляпа» выдержал паузу и произнёс:

— Да, думаю, безопасно будет сказать, что в отличие от многих я хорошо с ним знаком.

— О, каким счастьем было бы увидеть его сейчас! — вздохнул князь, и я с трудом удержался, чтобы ничего не сказать.

— Время беспощадно. Сейчас вы не узнали бы его, даже будь он перед вами.

Владетель Баопина пристально посмотрел на него и промолчал. Стараясь заполнить неловкую паузу и желая сделать хозяину приятное, я отпустил несколько восторженных отзывов о красоте поместья и извинился, что мне не хватило разума и такта написать о своём визите заранее.

— Пустяки, — снисходительно ответил Вэйминьский князь. — Может, даже и лучше, что вы явились нежданно-негаданно. Я очень рад вас видеть. Кто знает, было ли более удачное время для вашего посещения, хотя мой дом всегда готов к появлению и друзей, и недругов… Ну, а эту мелодию вы сможете угадать? — спросил он вдруг довольно живо, услышав, что песня внизу сменилась. — И на чём её исполняют?

— Может быть, это играет знаменитая Звёздная Цитра? — за неимением лучшего ответа предположил я.

— Вот ещё! Конечно, нет! — добродушно рассмеялся князь. — Или это намёк на диковинку, которую я, помнится, вам обещал?

По его приказанию слуги доставили роскошную инкрустированную коробку. Внутри на жёлтой шёлковой подушке — втрое больше драгоценного содержимого — покоился лакированный инструмент, формой действительно напоминающий цитру, но существенно от неё отличный. Прежде всего, он был очень невелик — длиною всего пол-локтя и шириною с ладонь. По красному лаку «небесной деки» шли лады и параллели струн — но не настоящих, а декоративных, выполненных в золоте и серебре. Вэйминьский князь тут же пояснил: всё это — лишь красивая поздняя поделка, что-то вроде футляра. Звёздная Цитра ещё меньше, и на столе Первого Лидера лежала вверх колками и тем, что музыканты именуют «прудами и озёрами». Он осторожно перевернул инструмент и точными движениями снял с днища декоративное покрытие. Внутри обнаружилась серебристая металлическая поверхность, с несколькими рядами колков и клавиш. Тут же были два отверстия — побольше и поменьше — похожие на резонаторные отверстия обычной цитры.

На вопрос о том, как же играет этот удивительный инструмент, Цзи Фэйань развёл руками:

— Увы, уже никак. В прошлом году в столице, когда Сын Неба милостиво преподнёс мне Звёздную Цитру в подарок, при нажатии вот этой клавиши она издавала несмолкаемой стрекочущий звук, похожий на пение цикады. Манипулируя колками, можно было сделать его выше или ниже, но этим всё и ограничивалось. Пару месяцев она продолжала играть и в Баопине, но со временем звук затих и больше уж не возвращался. Я не стал расстраивать государя, но вам скажу честно: высочайший подарок пришёл в негодность.

Разговор плавно перешёл не тему древностей и редкостей, и князь в очередной раз вспомнил о моём отце:

— Хотите верьте, хотите нет, но это был самый блистательный юноша столицы. Когда-то, прогуливаясь в саду Императорской консерватории, наша весёлая компания услышала пение Золотой Цитры, и ваш батюшка вдруг посерьёзнел и, остановившись, произнёс: «Если вдуматься, её место совсем не здесь, а в Оплоте Державного Знания». И вдохновенно пересказал историю, которой не знал и я сам, хотя она связана с моим великим предком. По преданию, переселив народы в горную страну, Первый Лидер при помощи вот этой самой Звёздной Цитры пытался разыскать других уцелевших после катастрофы и даже дозваться до небесных стран. Ходили слухи, что в первое время Цитра пела чужими голосами, но это выглядит уже совершенно фантастично. Так вот, именно ваш отец с той поры и привил мне любовь и интерес к старине.

— Он сохранил их на всю жизнь, — ответил я. — Но, конечно, подобным сокровищем наш дом похвастать не может.

— Берите! — князь сделал широкий жест. — Мне кажется, будет справедливо, если хотя бы с таким опозданием оно займёт своё законное место среди его вещей!

Я несколько раз отказывался, но хозяин был твёрд и искренен, и мне оставалось лишь с благодарностью принять драгоценный подарок.

Музыка возобновилась, разговор продолжился, князь блистал остроумием, рассказывая занимательные истории о годах гражданской и военной карьеры и о спокойствии жизни в Баопине. Не раз и не два он приглашал нас погостить здесь хотя бы месяц, чтобы увидеть все красоты поместья и, может быть, даже выехать с ним на охоту, но я, помня о встрече, назначенной Барабанчиком в Хунчоу, деликатно отказывался, ссылаясь на служебные и домашние заботы на Дуншане.

— А хотите оказаться в своей области Янь сейчас же? — спросил Цзи Фэйань с некоторым лукавством и самодовольством.

Я, понимая, к чему он клонит, подыграл ему, сказав, что это решительно невозможно. Незамедлительно были поданы носилки, и мы в сопровождении слуг-телохранителей двинулись в северо-восточную часть Баопина. Помимо красоты построек и насаждений поражала тишина и пустота. Кроме нас, людей в поместье словно не было. Вспоминался рассказ о тиране Цинь Ине, строившем дворцы и целые города для прогулок в полном одиночестве. И, где бы мы ни были, со своего места на нас строго смотрела высокая северо-западная башня — Страж Спокойствия, как её однажды назвал князь. В случае особой опасности — например, нападения на поместье — князь и его домашние могли укрыться в этой неприступной цитадели. Но кому же может прийти в голову напасть на жильё прославленного императорского дяди!

Часть, посвящённая области Янь, в чём-то копировала уже виденное мною в столице Яньское подворье. Внутренний двор не был обустроен настолько же тщательно, но мог похвастать прелестной беседкой, стоящей в центре большого искусственного пруда, и пригоршней грубых корейских кумирен. Строения здесь были приземистей и меньше, и на их фоне особенно эффектно смотрелись мощные внешние стены. Нам тут же отвели и прогрели два флигеля, и после небольшого дополнительного экскурса в историю поместья любезный хозяин оставил нас отдыхать — очень своевременно: уже смеркалось, и на меня накатывала сонливость.

Я проснулся ближе к полуночи от неясного ощущения чьего-то присутствия. Во флигеле никого не было, и я осторожно приоткрыл дверь. В тусклом свете ламп по крытым галереям прохаживался, чуть сутулясь, высокий человек. Когда он вышел во двор и встал на мосту, ведущем к беседке, я узнал Вэйминьского князя. Из его собственного недавнего рассказа я знал, что его спальня и кабинет находятся ближе к середине, и там разбит восхитительный сад. Почему из всех, подчас куда более располагающих частей огромного поместья он выбрал для вечернего моциона именно «яньский» уголок?

Я оделся и бесшумно вышел наружу. Внезапно я понял, что мне просто необходимо поговорить с Цзи Фэйанем без свидетелей, и подумал, что, возможно, и сам он пришёл сюда из тех же побуждений. Князь стоял, опершись о перила, и смотрел на водную гладь. Но не успел я даже шагнуть на мостик, как спереди и сзади от меня словно ниоткуда возникли вооружённый слуги.

— Оставьте его, — бесстрастным голосом, не поворачивая головы, сказал Вэйминьский князь. — И можете быть свободны.

Он выпрямился и, заложив руки за спину, пошёл к беседке. Я последовал за ним. Встать вровень с членом императорской фамилии не позволял этикет, и я остановился у него за спиной, в паре шагов, как подобает подчинённому. Некоторое время князь молчал, затем, не оборачиваясь, произнёс:

— Прости меня, названый братец, ты оказался прав. А я ошибался.

— Вы обращаетесь ко мне? — спросил я.

— Нет, к твоему умершему отцу. Но, уверен, благодаря твоему присутствию он меня слышит.

Я не знал, что на это ответить. И как можно скромнее попросил хозяина Баопина рассказать об их давней размолвке.

— Уверен, твой отец поведал тебе всё правдиво, так что мой рассказ ничего не дополнит.

— Он никогда не говорил мне ни о своей жизни в столице, ни о вашем знакомстве. И если бы не ваш поверенный Лю Яньтай, я бы так о нём и не узнал.

Цзи Фэйань обернулся ко мне, на его лице вновь были улыбка и слёзы:

— Яньтай… Нашлась хоть какая-то польза от этого подлеца. Раз так, слушай, племянник, и я не стану ничего от тебя утаивать…

Услышать «племянник» от императорского дяди…

История, которую поведал Вэйминьский князь, касалась событий тридцатилетней давности, когда на престоле находился его брат, посмертно получивший титул государя Благопристойного. Власть в стране прочно находилась в руках министерской династии Чжэ, но сын императора, притом что от природы был мягок и податлив, всем сердцем ненавидел её уже тогда. В какой-то момент вокруг него начал образовываться кружок людей, выступающих за то, чтобы очистить организм государства от пагубного влияния потомков Чжэ Фацзюэ, и последних это не могло не беспокоить. Положение для них омрачалось и тем, что супруга императора Чжэ Сюэр умерла бездетной, и у государя не было не то что других сыновей, но и вообще других потомков. Наблюдая за настроениями в резиденции будущего правителя, тогда носившего титул князя Сицзи, представители других столичных родов начинали дистанцироваться от Чжэ. До открытой оппозиции ещё не доходило, но это было делом времени.

«Разумный человек разбирает завал сверху, разбирающий снизу погибнет под грудой валунов», — этой древней мудростью руководствовались неприятели старой знати, ей же решил последовать и министр-блюститель нравов Чжэ Цзяолань. В среде царедворцев был пущен слух о слабом здоровье и нетвёрдом характере князя Сицзи, и о том, что для столицы и державы было бы гораздо спокойнее, если бы наследником был объявлен не он, а брат государя Цзи Дуаньян. Нужно было, чтобы в положенный час об этом попросил и юный сын императора, оставалось найти того, кто его к этому побудит.

Разделение двора на сильную и многочисленную партию Чжэ и малочисленную, но решительную и перспективную партию князя Сицзи (в которой был и наставник Шангуань), стало чётко очерченным и ощущалось очень остро. Островком спокойствия в этом вихре вражды и напряжённости была компания молодых эрудитов, собравшихся вокруг Вэйминьского князя. Мой отец убедительно советовал другу сохранять нейтралитет и не вступать в борьбу, но тот, посещая племянника, с подачи Чжэ Цзяоланя рекомендовал ему отказаться от тягот правления и столичных дрязг и посвятить свою жизнь искусству и философии. Уже тогда князь Сицзи относился к младшему дяде с горячей привязанностью и доверием, влияние Вэйминьского князя было так велико, что через неделю Цзи Дуаньян был провозглашён наследником и господином Гранатовых чертогов.

В те дни и произошла та самая размолвка Цзи Фэйаня с моим отцом. Увы, теперь обстоятельства побуждали его занять одну из сторон: близкого друга (к чему призывала и трезвая оценка ситуации) или дорогого наставника (и собственной совести, пожалуй), — и единственный выбор, который ему оставался, — это попросту «умереть» для столицы. Покинуть её до трагедии, которую он слишком чётко предвидел.

Нет, всё произошло не сразу, прошло ещё пять-десять лет, но события развивались уже в обратном направлении. Колебавшиеся царедворцы один за другим отпадали от князя Сицзи, уже не видя в нём будущей силы, и Чжэ Цзяолань, не встречая особого сопротивления, успешно зачистил двор от неугодных и опасных людей. И даже то, что Цзи Дуаньян так и не наследовал престол (он умер в разгар эпидемии на два месяца раньше брата), не мешало могущественному министру — рядом с новым государем уже не было практически никого, на кого всерьёз можно было бы опереться. Дольше прочих с ним оставался наставник, мастер Шангуань, но и тот был вынужден покинуть столицу, когда ему стала угрожать смерть.

Вэйминьский князь всегда и у всех был на хорошем счету, демонстрируя благонадёжность и роду Чжэ, и царственному племяннику. Но все эти годы та самая роковая беседа тяжёлым грузом лежала на его душе. Не будь её, свержение Чжэ обошлось бы, наверное, без такого кровопролития и уж точно не привело бы к возвышению Шэнов, которых Цзи Фэйань всем сердцем презирал.

— Вы и сейчас пытаетесь разбирать завал? — проговорил я.

— Что за вопросы ты задаёшь? — удивлённо посмотрел на меня князь.

Я вкратце пересказал ему беседу с артисткой в «Ветре добродетели» и показал полученное от неё письмо.

— И что же, ты передал его по адресу? — взволнованно спросил он.

И облегчённо вздохнул, когда я покачал головой.

— Ты спас меня, себя и, возможно, наследника. Послушай, Шэны, конечно, временщики, и понимают, что их благополучие связано только с правящим государем. Сын Неба очень привязан к Лазурной императрице Э и с теплотой вспоминает своего палача Цзывэя, но положение их куда более шаткое, чем было у Чжэ Цзяоланя. Против них настроен весь двор, и ясно, что со сменой правителя былые фавориты отправятся на эшафот. Некоторое время назад в столице пошли слухи о заговоре с целью погубить императора и возвести на трон его сына. Под подозрением все, от придворного врача до судомойки, но сильнее всего это вредит наследнику. Из того, что ты мне рассказал, я понимаю, что интриганы пытаются впутать в это дело ещё и меня. Моя вражда с Шэнами известна, а в линии престолонаследия я занимаю второе место… Но клянусь тебе памятью моих предков, что я никогда не участвовал в подобных интригах! Девушка, о которой ты говоришь, несомненно, работает на министерство столичной безопасности. А это письмо…

Он вскрыл протянутый мною конверт. Записка внутри выглядела совершенно бессмысленной.

— Не удивлюсь, если это оказалось бы твоим смертным приговором, если бы ты доставил её, куда велено.

В его глазах читалась тревога. Князь несколько мгновений смотрел на меня, потом дрожащим голосом спросил:

— Ты мне веришь?

— Да, — ответил я.

Но мой голос утонул в набате, зазвучавшем с барабанной башни.