Глава 9. Убийца Убийц

Наросшие подобно грибам на гнилом пне кварталы перед высокими городскими стенами изобиловали смрадом и грязью процветающей нищеты. Черные закоптившиеся покосившиеся домики вплотную друг к другу, улочки узкие и кривые. Кое-где полусгнившие настилы из досок, под которыми расползались зловонные лужи. По краям зеленели сточные канавы, повсюду гнили кучи мусора. Над домами стелился густой дым от коптящих труб, и лишь ветер мог сорвать едкие облака, ненадолго очистив воздух от непереносимого смога.

Кварталы, ставшие для бесчисленного войска отбросов людского общества оплотом их существования, превращались по ночам в самое опасное место империи. Нищая грязь, как называли пригород столицы, подступала к серым камням поднятой на рост человека каменной дороги, толстые перекладины ограждения вдоль дороги отделяли более достойных людей от черни, которой строго настрого было запрещено ступать «своими грязными ногами на освященный камень». Но с приходом ночи все запреты истаивали во мраке неосвещенных кварталов. И поэтому врата столицы на ночь запирали, в других больших городах следовали такому же порядку.

А пока день, чернь проходила под дорогой сквозь загаженные ей же дурно пахнущие проходы. Вдоль дороги около ограды стояли караульные, готовые убить любого попытавшегося вскарабкаться. Но сколько бы ни стояло караульных, чернь проскакивала своими лазейками за стены столицы, попрошайничая повсеместно и не страшась никакой кары.

Днем по этой дороге плотными рядами двигались навстречу друг другу два потока тех, кому было позволено проходить ворота столицы. Никто не желал задерживаться для любования красотами черных кварталов, а тем более наслаждения ароматами, тянущимися оттуда непрерывным позывным потоком. Поэтому потоки в обе стороны двигались предельно быстро, и не понятно было, как могли столь долго выдерживать стоявшие по обочине караульные, хоть их лица и закрывали специальные маски с вшитыми в них ароматными травами.

В толпе никому ни до кого не было дело, среди всей этой массы легко терялись карманники, теребящие карманы зазевавшихся. И никто не обращал внимания на идущего рядом, поэтому Русберг спокойно двигался в потоке, сливаясь с движущимися рядом и ни разу не посмотревшими на него. Караван распустили на караванном развале, откуда те уже без излишней охраны разъезжались, куда требовалось. Плату не удержали, но и не переплатили, не смотря на нападение. Но не ради десятка монет и медленной езды на телеги он записался в охрану. Каждый охранник каравана получал на развале специальную бумагу, согласно которой тот имел право в течение суток находиться в столице. Простая бумажка с гербовой печатью позволяла пройти без особых осложнений через городские ворота, что могло быть невозможным при иных обстоятельствах, особенно, если что-то не понравится проверяющим превратным.

Русберг внезапно свернул с дороги, спрыгнув в грязь нищего квартала, и встал за небольшой сарай. По дороге медленно шли трое в темных одеяниях с королевским гербом на рукавах, но лица их были скрыты под черными непроглядными тряпками. Через некоторое время он выглянул, провожая их взглядом, и, прождав, пока те скрылись, пошел по нищим кварталам.

«Это усложняет абсолютно все».

Он этого не ожидал. События разворачиваются стремительно, и его действия должны быть еще более резкими и неожиданными. Все идет слишком быстро, и надо действовать немедленно и жестко. Слуги Теней свободно ходят по столице Халлана, а это означает только одно. Русберг шел быстро, время от времени сворачивая то в один переулок, то в другой. Вокруг стояли, валялись, сидели спившиеся калеки, старики, гулящие женщины и прочие представители людского дна. На него косились, пытались заговорить, предлагали себя, но Русберг шел, отстраняя жесткими движениями каждого встречного. Вслед слышались недовольные выкрики, бранная речь, но это не имело значение, никто не смел попытаться его призвать к ответу.

Вскоре он остановился, сделав порядочный крюк и оказавшись возле возвышающейся дороги перед воротами. Нужно было на нее вернуться и менее заметно, чтобы не привлечь ненужного внимания. Прыжок, и он оказался на крыше небольшой пристройки, выжидание, неслышимый для человека свист, и пара лошадей на дороге встали на дыбы. Люди засуетились, караул отвлекся, прыжок, и он незаметно для отвернувшихся на лошадей приземлился на дорогу.

Два десятка латников в золоченных доспехах стояли у ворот с двух сторон, из-за их спин время от времени выглядывали пятеро церковников в серых одеждах и указывали то на одного, то на другого входившего. Его тут же хватали и уводили в караулку внутри городской стены за воротами. Проскользнуть между ними никто не мог — церковные ищейки, изучавшие магию и тайные науки для того, чтобы находить неугодных людей, которые еще даже не успевали ничего предпринять. Справлялись они с этим на славу. Люди зачастую боялись даже подумать о чем-то, чтобы не быть схваченными.

— Подайте монетку, — раздалось возле Русберга, тот оглянулся — рядом сидел старый калека.

Русберг вытащил десять монет, что дал ему купец, и бросил в протянутую кружку.

— Держи, вояка.

— Благодарствую, темный полководец, да хранит тебя ночь.

Русберг обернулся, но рядом старика уже не было, словно и след простыл. Он сильно удивился, но тут же позабыл об этом, вновь посмотрев на стоявших у ворот и уже зная, как ему надо поступить для свершения задуманного. Левая рука жутко зачесалась, Русберг пошел вперед уверенным шагом, народ перед ним старался сразу же расступиться, покорно кланяясь. Караульные, завидев его, зашевелились, выстраиваясь в ровные шеренги, церковники засуетились. Как только он подошел, караульные отсалютовали, церковники опустили головы, народ по сторонам кланялся, из караулки выбежал десятник: — Да хранит вас Создатель, Мессир, не серчайте на нас, но мы никак не ожидали Вашего Верховенства, нас не предупреждали…

Русберг отмахнул рукой и прошел через ворота, оставшиеся позади народ и караульные с церковниками сразу же стали вести себя, как и прежде, будто бы ничего до этого не происходило. И люди вновь стремились быстрее миновать врата, стараясь прятать взгляды от церковников. Телеги досматривали тщательно, выискивая все, что было запрещено или утаено. И никто уже не обращал внимание на удаляющуюся фигуру в старых одеждах, пропавшую через несколько мгновений в суетливой толпе столицы.

Главная улица широкая и мощенная гладким камнем, дома по улице с богатыми фасадами, изгородями. Деревья высокие и подстриженные, всюду чистота. Но следовало свернуть с главной улицы на любую примыкающую, будь то торговая или иная, чистота оставалась позади, появлялись менее роскошные фасады, обычные деревья. А дальше от главной и вовсе простые улочки, коих в любом городе предостаточно. Единственное, что отличало от менее богатых городов, так это отсутствие явной вони выгребных ям и канав, смрад исходил лишь возле решеток канализации. И ни единого свободного места, всюду либо торговая лавка, либо мастерская, либо трактир, либо гостиница, либо дом какого-либо горожанина, не занимающегося ранее перечисленными делами.

* * *

Высокий худощавый мужчина в длинном тонком плаще и необычной шляпе с большими полями прохаживался по улицам Осхольдграда. Прохожие сторонились, не поднимая лиц и не обращая внимания на странного незнакомца. Он медленно шел, не заглядывал в лавки, а лишь иногда сворачивал в переулки и закутки, где обычно обитали обнищавшие и спившиеся, переходя с одной улицы на другую. Его не смущала ни городская тошнотворная жижа переулочных канав, ни другая грязь, он просто шел, наступая на все, что попадалось под ногу. Медленные прогулочные шаги и небольшая самоуверенная улыбка. Мужчина свернул в очередной проулок, загороженный полусгнившими ящиками. Крысы разбегались прочь, пытаясь попрятаться. Оказавшиеся рядом спившиеся людишки начинали внезапно кричать и махать руками, пытаясь прогнать от себя что-то невидимое. Смрадный переулок опустел, немногочисленные окна захлопывались одно за другим, шум сменился гробовой тишиной. Мужчина остановился, повернулся к стене справа и без промедлений шагнул в нее, пройдя насквозь.

Полуподвальный притон для нищих переполнен провонявшими немытыми озлобленными на мир отребьями. За десятками грязных столов выпивали не добродившее полу разбавленное пойло, над котором норовили виться мухи. Тошнотворный запах смешивался с вонью от испражнений и дымом коптильных светильников. Уродливые бабы разбивали своими тяжелыми кулаками напившиеся морды всем пытавшимся схватиться за что-нибудь. Мужчина замер в углу, затемненным в полумраке освещения, некоторое время понаблюдал и пошел прямо. Как только он проходил рядом, начиналась ссора с разрастающейся дракой, в ход шло все подручное. Он вышел через дверь и пошел прямо по главной улице к Центральней Площади, позади доносились крики и шум драки.

Он медленно шагал посреди пепелища, оставшегося от сотен очистительных костров, поднимавшийся под его ногами пепел, словно подхватываемый ветром, уносило прочь. Рядом готовились новые кострища, на виселицах болтались растерзанные птицами полусгнившие тела, недалеко чернела плаха.

Над почти пустующей площадью возвышался белокаменный собор, шпили и кресты которого стремились зацепить облака. Мужчина направился прямо к главной арке. Белоснежные статуи молчаливо стояли на страже самого Главного Собора Церкви Истинной Веры, расписные узоры, украшенные золотом, статуи крылатых посланников Создателя, венчающие башни и балконы, сияющие золотые кресты. Роскошь и богатство среди нищеты и страданий народа.

Он шагнул на белые ступени лестницы, белый камень под ногами почернел, вверх от камня вырывались и поднимались частицы истлевающего пепла. Следы истаивали, как только мужчина отходил на пять шагов. Статуи заплакали кровавыми слезами, церковная стража падала на пол, в судорогах корчась от боли. Люди на улицах падали наземь и начинали молиться. Внутри собора раздались громкие молитвенные песнопения, усиливающиеся огромными белоснежными сводами.

Мужчина шел по собору беспрепятственно, церковники при его приближении падали с истошными воплями. Он свернул с главного коридора на винтовую лестницу и стал спускаться вниз под землю. Вскоре белоснежные стены сменились простым тесанным камнем и лишились убранств. При его приближении факелы вспыхивали ядовито-зеленым пламенем, из стен начинала сочиться кровь. Небольшие залы и открытые кельи вскоре сменились темницами и пыточными, из которых доносились крики с мольбами о снисхождении и быстрой смерти. Мужчина подошел к тяжелой золотой двери, покрытой письменами, его рука медленно прикоснулась, та покрылась трещинами, задымилась и распалась прахом. Он вошел внутрь небольшой кельи, в углу которой был прикован золотыми цепями обросший переживший десятки пыток человек. Тот поднял опухшую голову и посмотрел затекшими глазами на пришедшего.

— Сам Экзекутор удостоил меня своим вниманием, — еле-еле пробормотал тот с ухмылкой, изо рта тут же потекла тонкая струйка крови.

Экзекутор медленно подошел.

— Не тяни, каков Приговор?

— Вечность, — келья засияла белым светом, руки Экзекутора прикоснулись к лицу приговоренного, тот вскинул голову и закричал из последних сил.

Глаза провалились, щеки впали, кожа постарела. Тело лишилось влаги и рассыпалось в прах, смешавшись с землей на полу. Золотые цепи испарились. Экзекутор развернулся и медленно пошел обратно.

* * *

На небольшой улочке стояла гостиница «Три Путника», к которой Русберг и подошел. На пороге его встретил хозяин гостиницы, сразу же предложивший гостю комнату и обед. Русберг отказался от еды.

— Как вас записать, господин? — поинтересовался хозяин, раскрывая гостиную книгу и макая перо в чернила.

— Странник, — произнес Русберг и бросил монету с золотым орлом.

— Замечательно, господин Странник, а не будете ли вы так любезны показать мне дозволительную бумагу?

Русберг вытащил бумагу с гербовой печатью и показал хозяину гостиницы. Тот с удовлетворением ознакомился и отдал ее.

— Все просто замечательно, не сочтите мои просьбы за дерзость. Но порядки нынче такие. Ваша комната на втором этаже в конце коридора, вас никто не побеспокоит до завтрашнего дня. Если не соизволите откушать или еще что. Что-то понадобится, позвоните в звоночек, возле двери найдете шнурочек, просто дерните, и сразу же все будет исполнено.

— Благодарствую, ничего не понадобится, вот сразу плата, дабы не беспокоились. Я с дороги, так что просплю весь день, прошу не тревожить.

— Конечно, конечно, никто вас не потревожит. Тихого вам отдыха, господин Странник.

Он поднялся по лестнице и прошел по коридору, открыв ключом дверь со знаком, как на ключе. Зайдя, Русберг закрыл дверь на засов и сел на кровать. Комната располагалась прямо под крышей, большое окно с видом на соседние крыши и улочку. Солнце садилось, озаряя городской пейзаж алым закатом. Ножны с клинками послушно легли рядом на кровать, Русберг снял одежду и доспехи, обнажая покрытое шрамами и ставшими более отчетливыми рисунками тело.

Кожа на левой руке по локоть запеклась и покрылась твердой коркой-наростом, уродующей ту. Ногти непропорционально изменились, пятна стали проступать выше локтя, подступая к плечу, потемневшие вены вздулись и пульсировали. Русберг смотрел на нее и чувствовал, как чуждое росло внутри. Времени оставалось мало, он должен был успеть завершить начатое, иначе все случится слишком быстро, и уже никто не успеет подготовиться к грядущему. И ничего уже не имеет цены, даже его собственная жизнь. Пускай он превратится в Зверя, пускай чуждое овладеет его сущностью, но он исполнит задуманное насколько успеет, ведь от него зависит, как скоро мир погибнет.

Солнце скрывалось за горизонтом, небо по горизонту окрасилось в густой алый цвет, сегодня прольется много крови.

* * *

Черный ворон сидел на деревянной перекладине и наблюдал, как вокруг суетились люди, стуча молотками и топорами, сооружая деревянные настилы и поднимая к небу столбы. Некоторые поглядывали на птицу и переговаривались между собой. Ворон время от времени поправлял треплющиеся на ветру перья или же обтачивал клюв о перекладину.

Бездонный взгляд птицы заставлял рабочих сторониться подальше от нее, перекрещивать себя всеми знаками-оберегами, пришептывать дедовские заговоры, дабы ворон не посмотрел прямо в глаза и не накликал беду. Мурашки проступали по телу, холод подступал к сердцу, становилось тяжелее дышать, будто кто-то хватал за шею, пока человек не отходил на приличное расстояние от черной птицы.

Когда зазвенели окрестные звонницы, и вокруг стали разноситься песнопения, люди тут же бросали работу и, встав в полный рост, начинали перекрещивать себя по сторонам света, после приседая и кланяясь в сторону Главного Собора Истинной Церкви.

Ворон взглянул на белоснежное творение рук людских, после чего расправил крылья и взмыл вверх, облетая площадь, на которой словно деревья над землей поднимались эшафоты. Он поднялся выше и повернул в сторону дворца. Под парящими крыльями краснели крыши домов, сменялись переулки и улочки, мелькали фигурки людей. Небо обволакивалось дождевыми тучами, поднимался сильный ветер, приближалась Непогода.

* * *

За окном загорались уличные фонари, все чаще и чаще по примыкающей улице проходил патруль, проходящих людей становилось меньше, окна закрывали ставнями. Солдаты все чаще останавливали каждого встречного, некоторых после уводя с собой. В переулках и между домами мелькали тени, появились странные люди в черных плащах, подходящие к каждой двери и окну, останавливаясь на время и всматриваясь в щели ставень или вслушиваясь в доносящиеся разговоры.

Небо заволокло тяжелыми чернеющими тучами, время от времени доносились раскаты нарастающего грома. Где-то далеко мерцали молнии, предвещая сильную грозу.

Русберг, сидя на кровати с погашенной свечой в полумраке наступающей ночи, медленно перематывал руки черной тканью, чтобы доспехи не звенели. Дорожный плащ валялся на полу, клинки лежали рядом на кровати. За дверью иногда кто-то проходил — половые доски немного поскрипывали. Время от времени с улицы доносились звуки, Русберг отвлекался на них, потом вновь возвращался к приготовлениям, тем временем на снаружи стремительно темнело. Закончив с последней тканью, он встал, закрепил ножны с клинками за спиной, закрыл лицо черной тканью так, что лишь глаза были видны, и встал на стул, достав засапожный нож. Лезвие медленно прочерчивало черту за чертой по потолочным доскам. Линии пересекались, дуги соединялись и расходились. Вскоре Русберг закончил и, еле слышно открыв окно, шагнул на крышу.

Городские крыши плотно примыкали друг другу по одной улице, закрывая собой небольшие подворья и переулочки. Древесная крыша сменялась черепичной, малые домовые трубы большими, от крыши до крыши лежали доски, используемые трубочистами. Он быстро и бесшумно бежал по тем, не привлекая внимания ночных патрулей, появлявшихся все чаще при приближении к центральной площади города. Дома строились не выше второго этажа, при этом уровень крыш у всех домов был предельно одинаков. Над городом возвышались лишь Дворец Империи и Собор Истинной Церкви со своими прорезающими небо шпилями.

В темноте набирающей силу непогоды никто из ходивших по улице не видел, как тень прыгала с крыши на крышу, стремительно направляясь ко Дворцу, обнесенному высокой крепостной стеной. Каждого, кто сегодня обязан был ходить по улицам, заботило то, что вскоре грянет гроза, и придется мокнуть. Первые капли принимались падать с неба, раскаты грома усиливались и все чаще сопровождались сверканием молний.

Русберг остановился и присел. Внизу раскинулась центральная площадь, за которой возвышались дворцовые стены с башнями. Широкие штандарты колыхались на усиливающемся ветру. На площади покачивались исклеванные птицами тела висельников. Вдоль площади строевым шагом ходил десяток легионеров в белых одеждах поверх лат. По сторону от площади у подножия Собора стояло два десятка церковных воинов в рясах, среди которых Русберг ощущал сильных магов.

Стена воды низринулась с небес, тяжелые капли разом ударили по крышам, барабаня песнь проливного дождя. Легионеры в раз обмокли, и одежды на них стали облипать доспехи, церковники спрятались под арками Собора. Набирающие силу ручьи забурлили по улицам и площади, устремляясь в решетчатые колодцы канализации.

В любой неприступной крепости есть одно слабое место.

Он спрыгнул с крыши дома, соскочив на утопающую в водных потоках улицу. Что-либо увидеть в этом дожде стало невозможным далее, чем на десять шагов. Уже не стоило опасаться быть замеченным, все поспешили спрятаться. Потоки воды омывали проржавевшую решетку, закрывавшую сточную яму в переулке, из мрака канализации доносился шум бушующих стоков. Русберг взялся за прутья и постарался ее сорвать без лишнего шума, скрежет металла о камни заглушался барабанной дробью капель дождя и журчанием потоков воды. Старый металл поддался, освобождая путь в царство мрака и смрада.

Большой сточный тоннель наполовину утопал в бурлящем потоки смешавшейся с испражнениями и помоями сточной водой. Зловонная жижа неслась подобно реке, стремясь прочь из города. Он, не обращая внимания ни на вонь, ни на то, что пришлось погрузиться в эту жижу по пояс, двигался по тоннелю против течения, преграждая путь врезающейся в него массе. Через определенное расстояние к тоннелю примыкали такие же, из которых также били потоки стоков. Словно вся эта масса только и ждала, когда он спустится, чтобы встретить именно его.

Смрад от сточных вод наполнял воздух вытесняя все неспособное ему противостоять, находиться здесь было настоящим испытанием. Русберг мог длительное время не дышать при весьма интенсивном движении, что и спасало его от нахождения здесь столь долгое, растягивающееся в вечность время. Он ощущал, как над его головой на поверхности, не смотря на проливной дождь, проходили патрули, как у ворот почти задремал часовой под звуки барабанящего дождя. Его сознание захлестывала сила, накапливаемая перед Собором и внутри его, и это была сила Смерти, тысяч умерших. Каждый камень площади и Собора пропитался исторгаемой силой в момент гибели, и сейчас вся эта мощь искала лишь того, кто использует ее. Страшная и в то же время манящая сила притягивала, хотелось бросить все, что задумано, вцепиться в нее незримыми простым смертным магическими связями и обрушить своды Собора, и Дворца, где обитали повинные в стольких смертях. Но он все же сдержался и продолжил свой путь.

Чувства обострились настолько, что он мог видеть малейшие вибрации магии, ощущать ее источники, это помогало обходить ловушки внутри тоннелей. Кровь внутри жил пульсировала, прогоняя по телу остатки кислорода, выдох и сразу же глубокий вдох — смрадный запах наполнил легкие, глаза почти заслезились, шаг ускорился. Но желание вернуться, вцепиться в посмертную мощь городской площади и разом покончить со всем, что так ненавистно, не отпускало. Дурман от притягательной силы смешивался с выворачивающим изнутри смрадным запахом.

Полусгнившая ржавая лестница поднималась из канализационного потока вверх прямо в узкий желоб колодца, служившего для спуска, рядом в потолке чернели отверстия сливов, из которых вырывались потоки воды. Карабкаться по лестнице приходилось с осторожностью, опасаясь сорваться вместе с отлетевшими проржавевшими насквозь кусками металла. Тяжелая мелко ячеечная решетка покрылась наростами плесени по периметру, ее не беспокоили долгое время, и она от этого стала еще более неподатливой. Сверху никого не было, Русберг уперся спиной в решетку, ногами в проемы между камнями кладки, напрягся от усилия — решетка поддалась, отрываясь частями приварившегося к камню проржавевшего металла.

Выбравшись, Русберг осмотрелся — небольшая каморка со стоками верхних уборных, приспособленная под хранение всяческой утвари. Тишина. С ног стекала зловонная жижа, пропитавшая всю одежду, он снял намотанные тряпки, взял висевшие здесь робы и тщательно обтер поножи. Но запах, все равно оставался, даже кожаные штаны под поножами и сапоги источали зловоние. Переодеваться не во что, поэтому придется идти так. Обтерев тщательно сапоги, чтобы те не оставляли следов, он вышел в коридор и пошел по нему, по сторонам встречались запертые двери, за которыми раздавались голоса. В этом крыле жила прислуга, за дверями обсуждали придворные слухи и события. Русберг свернул на появившуюся винтовую лестницу и поднялся по ней на следующий этаж, более чистый и немного украшенный убранствами.

Коридор на этом этаже шире, вдобавок с одной стороны были сделаны небольшие оконца, которые в случае осады можно применить как бойницы. Внезапно дверь открылась, и из нее вышла молоденькая девушка, морща нос и, опешив от неожиданности, наткнулась на стоявшего перед ее дверью мужчину. Русберг без малейшего промедления и жалости схватил ее за горло и вошел в открытую ею комнату, пальцы сдавили тонкую девичью шею, так раскрыла рот и обмякла. Русберг медленно положил тело на пол комнатушки и вышел, закрыв за собой дверь.

Запах выдавал, как бы он не пытался быть бесшумным. Промедление чревато, он ускорил шаг и выскочил в проем окошка, повиснув на каменных узорчатых выступах — по коридору прошагали трое караульных.

— Чувствуете?

— Ну и вонь!

— Опять уборная засорилась, наверное, надо камердинеру сказать.

— Пойдемте от сюда быстрее, а то вырвет!

Русберг сгруппировался, подпрыгнул, ухватился за выступы выше, подтянулся, заглянул в широкое окно — никого не видно. Он влез на подоконник широкого расписного окна. По бокам на выступах сидели каменные стражи-горгульи, молчаливо всматривающиеся в открывающийся вид на ночной город. Перешагнув через подоконник, Русберг оказался в большом зале дворца, в котором проводились празднества и церемониалы. Вдоль стен стояли пустотелые железные доспехи, на стенах висели картины прежних правителей, бархатные стяги и штандарты, шелковые шторы. Под сводами среди опорных колонн поблескивали украшенные золотом люстры.

Черные лезвия бесшумно вышли из ножен, послушно застыв в холодных руках. Русберг шагнул вперед к большой золотой двери в дальней стороне зала, левая рука вдруг стала тяжелеть и ныть, наросты словно обожгло, причиняя боль, пальцы еще сильнее сжали эфесы. Но почему он никого не ощущал там за дверью? Некогда думать. Нужно действовать и решительно, боль в левой руке прогоняла прочь все мысли. Бесшумные шаги приближали к цели, клинки готовились рассечь все вставшее на их пути. Он подошел к дверям и слегка потянул ее на себя — мощный поток воздуха ударил, распахнув двери и отбросив Русберга к центру зала.

* * *

В зал вошел Сиварий, окруженный двенадцатью телохранителями в лучезарных доспехах с фениксами на кирасах и полуторными мечами наперевес. На лице Императора красовалась издевательски надменная улыбка, он презирал всех, и все свое презрение он обрушит на того, кто пришел убить. И теперь этот неудачник лежал посреди зала, теперь он умрет самой мучительной смертью.

— Да, да, да, я знал, что ты пришел убить меня, — ухмыльнулся Император, всем своим голосом показывая ликование.

Русберг отрешенно встал, подняв мечи.

— Молчишь? Это не имеет значение. А вот запах от тебя сильный, я даже за дверями почувствовал, еле сдержался.

Русберг застыл подобно статуи, смотря в одну точку сквозь императора.

— Тебя тут хотят видеть. Они ждали давно и очень мне признательны…

Из теней от колонн вокруг Русберга появилось девять сокрытых в длиннополых плащах. Лишенные сущностей высшие убийцы Теней, палачи, чьи тела стали прибежищем тем, кто не мог покинуть иначе тюрьмы, в которую себя заточили.

Русберг не слышал, что там говорил император, он вообще ничего не слышал, его сознание истаяло с самого момента открытия дверей, дыхании прекратилось. Исходящее от левой руки внутреннее пламя по всему телу поглощало боль, отстраняло от мирского, говорило.

«Сейчас, именно сейчас настал тот момент, ради которого ты скитался. Проникни, взгляни, осознай, и прими».

Пальцы впились в эфесы, время замедлилось настолько, что мгновение стало сравни вечности. Все вокруг перестает быть осязаемым, и он видит, вокруг девять колышущихся во мраке аморфных сущностей, чьи щупальца сливаются воедино и расходятся в беспорядочном шевелении. Он увидел их злобу и страх, их жажду мести и смирение с заточением.

Палачи атаковали одновременно, воздух застонал, искры срывались и застывали во времени. Они нападали одновременно и поочередно, Русберг уклонялся, уходя в последний момент, лезвия рассекали воздух, но тот избегал каждого удара, следующего за предыдущим. Он взмывал к потолку, отпрыгивал от колонны и камнем обрушивался сверху, рассекая воздух клинками. Лезвия сливались в черную сферу, отражающую удары Палачей. Русберг все же двигался быстрее, его защита переходила в атаку, палачи начинали пятиться.

Рука обжигала, но этот жар перестал причинять боль, напротив, он вливал силы, ранее недоступные. С этой силой Русберг ощущал себя более быстрым, мечущиеся тени казались ему медлительными, их удары предсказуемыми и слабыми. Удар за ударом его все сильнее заставлял тех осознать их ошибку, очередную и последнюю для них.

Кувырок — один из Палачей отлетел в сторону, ударился о колонну и больше уже не встал, истлевая черным прахом, тут же подхваченным несуществующим ветром.

— Чего вы встали? Помогите им! — закричал император.

Десять телохранителей по команде атаковали. Мечи проскакивали через черные клинки и встречали под рвущимися одеждами броню. Русберг не обращал внимания на атаки этих смертных, как бы те не были выучены. Кровь в жилах пылала, и пламя жаждало вырываться наружу, сила в левой руке слилась с сущностью, став ее частью, и отныне боли больше не было, лишь капля нового, частица былого. Атаки Палачей и телохранителей участились, кольцо сжималось, но было уже поздно.

Само время остановилось, Русберг открыл глаза, наполненные Тьмой. Не черной пеленой Смерти, а именно Первозданной Тьмой, той самой, что появилась в момент зарождения Первородного Света. Черное пламя объяло его, испепеляя клочки одежды, символы на доспехах и мечах засияли ядовито-зеленым пламенем. Он шагнул вперед. Палачи, осознав неизбежное, подобно черепахам замедленно двигались прочь. Пылающие клинки с легкостью рассекали их, пламя перекидывалось на тела и тут же испепеляло. Все, к чему прикасалось пламя, каждый следующий удар лишал жизни обреченного.

Император стоял в недоумении, все происходило слишком быстро, он видел лишь мелькающие размытые силуэты. И вдруг вспышка пламени разом поглотила всех кроме убийцы. Два оставшихся телохранителя готовы были расстаться с жизнью, защищая его, но приказа не было.

Русберг направился к императору, телохранители шагнули навстречу, но они были слишком медлительны. Пылающие клинки рассекли сияющие доспехи, словно теплый нож вошел в масло. Клинки зависли над императором, удар — звон сотен колоколов разнесся по округе, черные осколки с затухающими символами упали на каменный пол. В руках остались лишь эфесы с обломанными лезвиями.

Император засмеялся, и его смех не походил на смех человека.

— Ты думал, что сможешь меня убить? Меня? Ты обречен, как и все, ты ничего не изменишь!

— Изменю, — громогласный голос заставил дрожать стены, трещины пошли по камню, с потолка посыпались куски.

Левая покрытая твердыми темно-алыми наростами когтистая рука схватила императора за горло. На его груди засиял ярким пламенем деревянный крест посреди золотой звезды в кольце.

— Ты думал — тебя защитит твой Создатель? — Русберг сорвал амулет, который тут же начал плавиться в его руке, древесный крест гнить и рассыпаться в мелкую труху, — В этом мире нет Богов, здесь есть только их убийца!

Когти впились в толстую шею, на темно-алых наростах вспыхнули проступившие рисунки, Император издал утробный крик, из его глаз, ушей, рта, носа брызнула кровь, тут же превращающаяся в тошнотворную зеленую слизь, глаза впали, все тело затряслось.

— Передай от меня приветствие Смерти, — произнес Русберг и бросил безжизненное превращающееся в сгусток зловонной слизи тело.

Пламя внутри стихало, черное пламя истаяло, глаза вновь стали обычными, он осмотрелся, вокруг разлетевшийся пепел, колонны покрыты большими трещинами, сгусток слизи и обломки от его клинков, которые Русберг сразу собрал. Левая рука более не болела, наросты затвердели, пятна не поднимались выше предплечья. Древние доспехи еще дымились, вокруг смрадный запах сожженной плоти. Внезапно вернувшийся слух захлестнул доносящимися звонкими ударами колоколов посреди дождливой ночи, он услышал, как сюда пытались пробиться через заклинившие двери. Вновь вернулись чувства, сколько же умерло в этих стенах и катакомбах под дворцом. И теперь они безмолвно ликовали, их лишенные покоя сущности, пропитавшие посмертной силой камни, обращались к нему и благодарили. И каждый из умерших произносил сливающееся «только призови».

Слабость навалилась тяжким грузом, из-под доспехов сочилась кровь. Русберг подошел к окну и выглянул — снаружи внизу бегали десятки легионеров с факелами, придворные маги творили заклинания. Он встал на подоконник, ухватился за выступы и принялся карабкаться вверх на крышу дворца. Пальцы соскальзывали, но он держался и лез вверх, из окон донесся шум, и повалил едкий дым.

Русберг забрался на крышу, присел на холодную черепицу и осмотрелся. Звуки колоколов с нарастающей мощью раз за разом ударяли, заставляя прижаться к холодному камню, внушая желание упасть и молиться о снисхождении, вымаливая все свои грехи. Он с усилием встал и взглянул в сторону Собора, он видел тот иначе: белые сияющие светом стены и башни стояли посреди кроваво-красного круга, все подножие Собора словно испачкано в крови, статуи на нем словно устремили свои ненавистные взгляды на него. Столп света устремлялся в небо, откуда над миром медленно распространялась красная пелена, скрывающая звездное небо.

Что ж, он сделал свое дело, может, теперь появится немного времени на подготовку, и мир не падет. Марионетка Врагов погибла, они найдут новых марионеток, а пока он разберется с другими врагами, которым задолжал уже давно. А после примется и за остальных, в том числе и этих…

Сил сражаться уже не осталось, верное оружие кусками звенит в связке на поясе. Кровь медленно просачивается через щели в доспехах. Но все это лишь препятствие к достижению цели. Русберг встал и осторожно пошел по крыше, стараясь держаться на темной стороне. Внизу бегали сотни людей с факелами, маги запускали яркие шары, освещающие округу, молнии били из небес в окружные флюгеры, высекая мириады искр.

«Медлить нельзя, нужно выбираться отсюда».

Он спрыгнул вниз, стремительно падая, но перед самой землей исчез, оказавшись на полу в съемной комнате гостиницы. Вычерченная на потолке фигура запеклась, капли упали на пол. Силы были на исходе, но оставаться здесь нельзя.

«Вставай и беги».

* * *

Беззвездная ночь раскинулась черной пеленой над городом, пряча округу в темноту, лишь городские фонари немного освещали главные улицы. Ветер посвистывал между улочками, бил в ставни, плохо закрепленные на ночь, раскачивал вывески таверн, торговых лавок и гостинец. Капли дождя барабанили по крышам, ручьи бежали по улицам, смывая всю грязь города. Смрад городских переулков заглушался запахом грозы.

Спившийся немытый старик в драных лохмотьях сидел на голой земле под аркой в переулке, куда с соседних домов сбрасывали мусор. Рядом валялась пустая глиняная бутыль, крысы боязливо выглядывали из щелей и тут же прятались обратно. Старик беспорядочно бормотал что-то себе под нос, пальцы его рук скрючились. Когда же мимо проходили солдаты, он с ухмылкой смотрел на них, не замечающих его буквально в нескольких шагах. Старик приподнял голову, вслушиваясь, на его лице расплылась гнилозубая улыбка.

Раздался звон колоколов, разносящийся по городу, в закрытых ставнях замелькали огоньки, по улицам забегали легионеры, люди начали выглядывать из домов и тут же прятались обратно, запирая двери на засовы. Старик встал и медленно поковылял к площади, мимо пробегали солдаты и церковники, но никто не замечал его, а старик шел прямо посередине улицы, истерически смеясь во весь голос.

Он медленно шел по улице, а вслед позади все накрывало темнотой, словно пелена мрака падала на округу. Дворовые псы тут же скулили и прятались в свои конуры в подворьях, крысы бежали прочь, растения вяли. Старик шел, опираясь на кривую палку, которая, лишь только коснувшись камня улицы, покрывала тот трещинами, земля превращалась в мертвую гниль.

Старик вышел к площади и взглянул на Собор Истинной Веры, тот сиял среди ночи, но свет не каждый мог видеть, во все стороны волнами разлетались удары колокола, столп света устремился в небо. Перед Собором стояла сотня церковников, источавших небольшое свечение. Старик взглянул на Дворец, тот был словно во мраке, сверху летали силуэты, похожие на больших птиц. А вокруг площади стояли нищие, такие же старики, как и он, и лица у всех были одинаковы. Каждый из них смеялся, смех соединялся в центре площади и с силой ударялся о невидимую преграду перед Собором, камень площади трескался, из трещин поднимались небольшие черные дымки.

Земля затряслась, Собор покрылся незримыми трещинами, и вдруг внезапно все закончилось. Нищие развернулись и пошли обратно, растворяясь во мраке улиц.

* * *

Колокола звонили три дня и три ночи, на площади вывесили черные штандарты с гербами, люди молились. Император умер, да здравствует Церковь Истинной Веры! Во Славу Всевышнего! Аминь!

Загрузка...