Шахматы Богов

Глава 8. Путь домой

Ничто не проходит бесследно, каждый поступок имеет последствия, каждая война отзывается эхом долгие годы. Нет ничего страшнее бесконечной войны, нет ничего ужаснее бессмысленной смерти. Но когда остается лишь выбор между смертью и долгой расплатой, то он очевиден, хоть и безумен, умирать никто не хочет, когда есть хотя бы малейший шанс выжить.

Еще одна битва в вечном противостоянии выиграна, но война не окончена, а цена этой победы непомерно высока. Нет более единственного сарийского города, сметенного потоками лавы проснувшегося вулкана и погребенного навечно под застывшей черной массой. Непрерывно падают черные липкие капли дождя, пропитанного пеплом и разъедающего все живое, и пропитывая еще больше чернеющие пески. Все повторяется, как в Темное время. Еще не скоро наступит рассвет, черные пепельные облака не торопятся освободить небо.

Сарийский народ ушел в подгорные катакомбы, кои для них заранее были изготовлены подгорным народом, знавшим о том, что когда-нибудь тем придется уходить из города. Здесь конечно не было солнечного света, но столь же тепло и светло за счет вулкана и огромных кристаллов, коими были усеяны все неестественно высокие своды. Горный народ умел делать внутри гор настоящие города не в сравнение людским шахтам, где не всегда можно было встать в полный рост. Вода текла из многочисленных каналов, была даже теплая из бьющих тут же гейзеров, способствующая быстрому заживлению ран. Народ по большей части задействовался на выращивании овощей и фруктов, кои росли в отдельных залах, особо освещаемых для таких целей. Воины же вставали на охрану тоннелей и подводных шахт в ожидании скорого появления врага живого и неживого.

Русберг сидел на лежаке в сумраке в своих покоях, сжимая в правой руке эфес черного клинка, рядом на полу валялось изрубленное тело Убийцы Теней, из ран которого сыпался блеклый песок. Как всегда кукла была неразговорчивой, но кое-что все же от него северос смог узнать, хотя та не произнесла ни слова. Русберг принялся медленно собираться, тщательно пряча под старыми одеждами черные доспехи, выкованные сотни кругов назад подгорным народом в знак признания первого из тринадцати Безликих, ставших первыми на защиту Великих Врат. Лезвия гибкие бесшумно вошли в заплечные ножны, тряпки на эфесах надежно скрыли те, превращая в рукояти обычных мечей. Более здесь находится нельзя, привлекая к ни в чем неповинным людям беды.

Он вышел и пошел по коридору вдоль таких же комнат, в которых спали изрядно уставшие за день люди. Хотя и не было здесь смены дня и ночи, но кристаллы, коими были усеяны своды, со временем самостоятельно сменяли интенсивность, имитируя тем самым утро, день, вечер и ночь. Особенность этих кристаллов была именно в том, что они словно ощущали, какое освещение на поверхности. И никто не мог объяснить, как это происходит.

— Великий, Вы нас покидаете? — за спиной раздался женский голос.

Русберг обернулся, позади стояла девушка, которую он уже видел еще тогда в тот день в зале, когда все просверливали его своими взглядами. Он узнал эти глаза, ее лицо красивое и такое молодое, хотя и он молод для этой жизни.

— Да.

— Но почему? — в этом вопросе прозвучало столько наивности, словно его задала маленькая девочка, у которой из-за неверного ответа мог рухнуть весь мир.

— Так будет безопаснее для Вас.

— Мы сможем себя защитить, — опять оттенок детской наивности.

— Сможете, но не от тех, кто придет сюда только потому, что я здесь.

— Но без Вас мы не устоим!

— Как тебя зовут?

— Билери, — она осеклась, — Принцесса Билери, дочь Царя Гардиала, Великий.

— А меня Русберг, и я не скрываю, и враги мои знают, как меня зовут, и придут сюда непременно, и я не смогу всех защитить, кто-нибудь погибнет. А я этого не хочу.

— Но…

— И мир просит меня помочь ему. А ты, можно я буду звать тебя на ты? Ты сильная, в тебе сильная кровь, я сражался с твоим прадедом.

— Я знаю. Ой! Простите, что перебила.

— Прости. Мы с тобой ровесники, по крайней мере телесно. Так вот, ты должна будешь защищать их и выучить всех женщин так, как учили тебя. Слишком мало выжило, чтобы пренебрегать остальными.

— Да, Ве… Русберг.

— Вот и хорошо, а теперь попрощаемся, мне надо идти, дорога длинная.

— Погоди, возьми это, — она протянула маленький конверт, в котором что-то лежало, — Подарок, оно раньше принадлежало моей матери. Я хочу, чтобы оно было с тобой и защищало тебя. Возьми! Я настаиваю!

— Хорошо, да хранят тебя звезды, принцесса, — Русберг взял конвертик, развернулся и пошел, пряча его за пазуху.

— До хранят тебя, — прошептала она про себя.

Он пошел дальше, удаляясь от застывшей в сумраке освещения девушки. Все же она что-то внутри зацепила, и непонятно почему так быстро бьется сердце, как будто у молодого паренька. Хотя может показаться странным, что он себя так не воспринимал, но здесь все воспринимали его также.

Каждый сариец знал, кто такие Великие воины, и каково их предназначение. Они искренне верили в перерождение сущностей лучших воинов, встающих каждый раз на защиту своего народа. И доспехи, что были на нем, этому подтверждение. Но все же, эта встреча зацепила что-то внутри, и Русберг не переставал думать о разговоре до того момента, как достиг границы убежища.

Трое часовых стояли возле тяжелых ворот и, увидев приближающегося к ним человека, сначала в сумраке не разобрали, кто бы это мог быть. Но различив идущего, тут же отдали приветствие почитающих воина.

— Тихой ночи вам, — поприветствовал их Русберг.

— И тебе, Великий, — отозвался один из них, не поднимая взора еще несколько мгновений, — покидаешь нас?

— Да.

— Открыть ворота, — тут же скомандовал тот.

Когда Русберг вышел, ворота тут же закрылись, и послышался мягкий шорох задвигающегося засова.

— Доброго пути, — послышалось из-за ворот.

Он быстро удалялся во мрак тоннеля, оставляя позади вновь ставших своими людей, возлагавших на него огромные надежды. Но иначе нельзя было поступить, что может быть и лучше.

Конечно же, он правильно поступал, и иначе поступить не мог. Битва раскрыла его, Тени знают, что он не погиб, и, следовательно, предпримут все, чтобы добраться и уничтожить его уже наверняка. И этот убийца, пришедший из мрака теней, тому подтверждение. Прислать ходящего во мраке ради проверки, что это действительно он, попытаться убить его, кажется очередной глупостью, или же Тени преследуют какие-то свои цели. В этом предстоит разобраться.

Но, так или иначе, уйти было необходимо. Здесь его боготворили, а это бы повредило всему: и его планам, и народу. Иерархия начала бы разрушаться, все бы слушали только его, а он не управленец, он воин, точнее архивоин, умеющий лишь убивать. И его присутствие привлекло бы лишние взоры к затерявшемуся среди бедствия народу. Им и так придется не сладко из-за саркофага, в котором он потревожил силу, спавшую слишком долго и теперь очень злобную и голодную, силу, появившуюся еще до сотворения мира. Бестелесные будут стремиться к ней, потянутся и другие существа, долгое время прятавшиеся от людских глаз, и о которых складывали лишь страшилки для детишек.

Все, что не делается, все к лучшему. Все, что не мыслится, все к одному.

Но все это лишь малая толика проблем, надвигающихся волнами вселенского прибоя бед. Малая толика того, что этот мир ожидает, а он тот риф, о который эти волны будут разбиваться.

Долгие раздумья в, казалось бы, бесконечном тоннеле оборвались пропастью, уходящей в непроглядный мрак. Разлом распахнул свою зубастую пасть и оборвал тем самым десятки подземных шахт. Стены ненадежные и тонкие, в любой момент способные обрушиться. Непрекращающийся смертный дождь грозится отравить живую плоть, в мгновения превращая в гнилую отслаивающуюся тошнотворную массу.

«Что ж, достаточно эффективная защита от непрошенных гостей, живые уже точно не полезут, по крайней мере, по пескам, а под землей остановит эта пропасть в тридцать шагов шириной». Расстояние достаточное, чтобы отбить желание попытаться преодолеть его, вид разверзшейся пропасти это желание снижает в разы. Но иного пути нет, остается лишь преодолеть его, не взирая ни на что.

Он осмотрел скрывающие тело одежды, чтобы ни единой открытой щели. Руки проверили шлем, сокрытый в нашлемнике из толстой кожи, зазор для глаз минимальный, капли яда не попадут. Необходимо отойти на несколько шагов для разгона.

Тело сгруппировалось, мышцы сжались, кости затрещали от напряжения. Рывок с места выдавил воздух из тоннеля, порождая хлопок, стремительный бег, резкий прыжок с края в неизвестность, полет, тело изогнулось, ускоряя взлет, верхняя точка, падение, приземление на небольшой выступ, прыжок, отскок от потолка и кувырок, гасящий скорость. Тоннель под ногами трескается, куски выступа падают в пропасть.

Мышцы горят, кости ноют, зубы стиснуты от боли. Тяжесть накатывает вновь, но нельзя отдыхать, надо идти, надо двигаться, иначе мышцы одеревенеют, и каждое движение сопроводит новая боль.

«Вставай».

Сквозь накатывающую боль он поднялся с пола и медленно побрел вперед, преодолевая самого себя. Это только в сказках герои могут без усилий преодолевать такие расстояния, летать по воздуху, бегать по воде. А в жизни он уже давно перешагнул черту возможного, и тело каждый раз напоминает ему об этом. Оно кричит, что, сколько бы ты силен не был, насколько бы не превосходил кого бы то ни было, всему есть пределы.

Боль можно стерпеть, раны заживут, силы вернутся, но на это нужно время, а его нет. Русберг медленно пошел внутрь уходящего вглубь пустыни тоннелю. Постепенно свет сходил на нет, и лишь уменьшающаяся позади точка еще некоторое время напоминала, что он входит в царство мрака. Но Русберг подсознательно был даже рад темноте вокруг, в ней он чувствовал себя спокойнее, видя даже лучше, чем днем, благодаря развитым способностям и чувствам, подскакивающим в такие моменты до предела. Появляется время поразмыслить, пока он идет по гладкому полу в нежной прохладе тоннеля, ведущего в лабиринт из таких же, расходящихся в разные стороны мира.

В лишенном дневного света замкнутом пространстве восприятие времени утрачивается, каждое мгновение становится вечностью. Бесконечные спуски и подъемы в лабиринте однообразных тоннелей, низкие потолки, внезапно распахивающие пасти бездонных разломов безжизненной породы, очаги жизни, идущей по пятам или притаившиеся под ногами, в норах, щелях, и не лучика света в этом бескрайнем царстве темноты.

Русберг остановился, ощутив иного преследователя. Это не был зверь или иное существо, избравшее своим домом царство темноты. Нет, иное, неживое, но учуявшее его и теперь неотрывно следующее. Но оно почему-то таилось, хотя Русберг и чувствовал, как голод гонит вперед, требуя напасть. Но оно слишком слабо и понимает своим искаженным разумом, что не одолеть столь опасное живое существо, за которым оно идет. Русберг пошел дальше, и существо принялось следовать вновь. Он ощутил, как мелкие твари, почуяв следовавшего, стремились скрыться, убежать прочь. Значит, они тоже чувствовали угрозу, но большую, чем он.

«Кто бы это мог быть?»

Магией воспользоваться нельзя, иначе его быстро найдут, ведь любая доступная ему относится либо к магии крови, либо к некромантии. И та, и та очень явные и особенные. Первая выдаст его, как слугу Теней, что, конечно же, даст тем понять, другая как некроманта, а, следовательно, сарийца. Что даст понять и Теням, и церковникам, и тем, кто за ними стоит. Что ж, по крайней мере, преследователь не атакует хотя бы сейчас. Хотя, атакуй он, зачарованное черное лезвие лишит его жизни, в какой форме она бы не была воплощена.

Сколько было пройдено, сколько прошло времени? Эти вопросы лишаются смысла после долгого пребывания в темноте. Но даже он иногда должен отдыхать. Русберг присел прямо посреди тоннеля, невзирая на застилавшую все пыль. Камень прохладный, как в каморке, в который он прожил большую часть этой жизни. И здесь, как и там кто-то желает напасть, чтобы поживиться.

Нечто скрывалось за выступом, который недавно Русберг миновал. Он не смотрел туда, но ощущал явное присутствие того. Его голод и злоба наполняли нечто, но страх перед живым был гораздо сильнее. Но даже он не мог заставить нечто убраться прочь и поискать добычу попроще. Это было бы странным для живого существа, но не неживого. Оно слабо, а ниточка связи с живым давало силы следовать, голод толкал, и, скорее всего, нечто надеялось напасть на спящего или же кого иного, повстречавшегося по пути.

Запасенный вяленый кусок мяса прожевывался долго, его солоноватость заставляла прикладываться к бурдюку с водой. Но такая еда в походах была наилучшим способом восстановить силы, ведь засоленное вяленое мясо хранилось долго в любых условиях, при этом оно питательно, а соль восполняет утраченную с потом. Поэтому такой набор был обыденным особенно в пустыне, где жара заставляет потеть постоянно.

Нечто так и не пыталось приблизиться, оставаясь за выступом. Русберг продолжил путь, и оно последовало за ним, держась на расстоянии. Вскоре показалось, что стало прохладнее, и увеличилась влажность, стали встречаться пробивающиеся сквозь породу водные протоки. Путь по подземелью заканчивался, повеяло свежим воздухом, донеслись звуки шелеста травы. Русберг незаметно для себя даже ускорил шаг, покидая темное царство бесконечных лабиринтов подземных тоннелей, по которым можно уйти туда, куда и живущие в этом царстве не стремились.

Он обернулся, вход в тоннель больше походил на обрушенную временем и полузасыпанную каменными глыбами колодезную яму среди заросших кустарником развалин. Нечто, следовавшее по пятам почти все его подземное путешествие, вроде бы ушло. Видимо, оно не было любителем света. Выяснять же, было ли это побеспокоенным происходящим в пустыне фантомом, или же это был Бестелесный, желания не возникало, а хотелось продолжить свой путь.

Взору открывалась бескрайняя степь, ветер гулял среди пологих холмов, разглаживая высокую траву. Бескрайнее зеленое море раскинулось от Восхода до Заката и от Полуночи до Полудня. Ветер обдувал мягким, пропитанным запахом травы воздухом, каждое дуновение заставляло вдыхать, расправляя грудь. И новые ощущения переполняли Русберга, придавая желания сражаться за всю эту красоту, заставляя полюбить эти просторы, на которых по настоящему почувствуешь себя свободным. Он видел, как дикие, не видевшие человека зверьки скакали в траве, видел, как облака красивые, белоснежные неслись по чистому голубому небу. И казалось, что нет войны, нет нависшей над миром смертной угрозой, нет ничего, только свобода и единение с миром.

Идти, утопая в траве, было приятно, казалось, что плывешь в море, в котором нельзя утонуть. Трава приятно шелестела и пахла, причудливые растения радовали глаз разномастными соцветиями, среди которых летали насекомые. Не обращая внимания на проходящего мимо великана, в сооруженной ими куче копошились мелкие насекомые. Царство благоденствия и первозданности жило своей независимой нетронутой никем жизнью, невзирая на вторгшегося в его пределы чужака.

Небольшая колейная дорога, на которую Русберг вышел, появилась как-то внезапно, перерезая зеленое море двумя бурыми бороздами от колес. Русберг пошел по ней в сторону Заката, другой же конец терялся в степи, уходя куда-то на Восход. Идти по ней было проще, трава не норовила запутаться под ногами, то и дело заставляя снимать с сапог собравшиеся снопы. Но ощущение бескрайней свободы истаяло, и теперь это был просто путь, а не прогулка по царству мирского спокойствия. В один момент земляная колея сменилась наезженной и укатанной мелким камнем, впереди показалось перепутье, от которого в стороны расходились еще две дороги.

За ним следовали, Русберг это почувствовал, на этот раз живые, он слышал дыхание. Притаились и наблюдали неподалеку среди высокой травы. Он пошел по дороге, приближаясь к городку, показавшемуся на горизонте. Степи и были хороши тем, что на больших расстояниях все было, как на ладони, лишь редкие деревца и холмы могли сужать дальность обзора.

Городок небольшой, окружен невысокой стеной, ворота прикрыты, как подобает делать с наступлением сумерек. Рва вокруг городка нет, лишь воткнутые в землю заостренные колья. На башнях никого из дозорных, видимо, горожанам некого страшиться, либо они слишком уверены в недосягаемости за стенами. Русберг подошел к вратам и постучал, спустя некоторое время, небольшое окошечко в воротах открылось, и там показалось морщинистое лицо старика, пристально рассматривавшего гостя.

— Кто таков? С чем пришел? Надолго? — проскрипел старик.

— Странник, с миром, на постой.

Небольшая створка дверцы в воротах открылась, впуская за ворота. Внутри встречал старик с парой караульных из местных ополченцев.

— А что так занесло тебя, Странник, в нашу глухомань? — поинтересовался старик.

— Искал лучшей доли, в охране караванов ходил, вот теперь возвращаюсь обратно, — внешне с равнодушием на вопрос ответил он.

— А ну да, многие ищут, это да. Ну идти тебе вот по этой улице прямо, а там увидишь гостиницу.

— Спасибо.

— А чего же ты без лошади-то? — окликнул его вновь старик.

— Степные собаки загрызли, сам только отбился.

— А ну да, напасть еще да, ну да, ну да, — провожая взглядом, пробормотал старик и пошел внутрь караулки, куда уже ушли караульные.

Городок не относился к ремесленным или рабочим подобно тем, что строились около добыч породы или дерева, а больше служил перевалочным пунктом для караванов, проходящих здесь. Самое большое здание — Постоялый Двор, раскинулось со всеми своими дворовыми постройками прямо в центре, около на небольшой площади под навесами стояли распряженные караваны. Темнело в это время года быстро, улочки в городке почти не освещались, да и улочек как таковых не было, лишь центральная и закоулки.

Русберг потянул на себя тяжелую трактирную дверь, сильный пропитанный копотью и хмелем воздух вырвался наружу, десятки голосов прогнали тишину, обитавшую на улице. Обычный трактир, почти все столы заняты разным людом, большинство проездом, сопровождая караваны со своим грузом или охраняя их. По небольшим группкам можно распознать люд с разных земель, каждая держалась особняком. Русберг медленно направился к небольшому свободному столику, стаявшему в дальнем углу трактира. Как только он сел, тут же рядом оказалась миловидная деваха круглых форм и тяжелой рукой на случай, если кому из посетителей вздумается что-то бесцеремонное. Она с вопросительным взглядом смотрела на нового посетителя.

— Поесть чего-нибудь горячего, воды и комнату на одного на ночь, — на засаленный стол со звоном упала серебряная монета Халлана.

Деваха взяла ее и торопливо пошла к двери рядом с местом трактирщика, наливавшего в кувшины и деревянные чушки местное пойло. Русберг, молчаливо наблюдал за шумной обстановкой. Народ уже изрядно подпил, разговоры постепенно переходили от обсуждений цен и прелестей гулянок в том или ином городе к более смелым даже для этих мест рассуждениям и мыслям по поводу нынешней жизни. Еду принесли быстро, разогретая баранина с несколькими белесыми вареными клубнями не удостоились бы внимания знатного гурмана, но были не столь плохи для обычного человека. Русберг не стал снимать перчатки, взяв гнутую железную вилку, и принялся ужинать.

Оказывается, он успел отвыкнуть от подобной пищи, показавшейся не доготовленной. Но все же это была еда, какая никакая, но еда. За окном уже стало довольно темно, кое-где зажглись уличные фонари. Неожиданно раздались стуки в стекло — полил сильный дождь. Кое-кто из народа, заприметив усилившийся стук по крыше, проворчал, негодуя о непогоде и завтрашней скверной дороге. В таверну вошли еще четверо, подмокших и проклинавших небо с порога, громко требуя бочонок для согрева. Русберг молчаливо ел и вглядывался в посетителей.

Народ активно спивался, хотя это была не его вина. Дабы усыпить негодование угнетаемого налогами и повинностями простого люда, сильные мира сего частенько прибегали к упразднению налогового обременения браговаров, которые в свою очередь засеивали поля дурным зерном вместо пшеницы, вываривая и снабжая грошовым пойлом окрестности. Мужики, дабы уйти от нарастающей повинности местных ставленников власти, начинал каждый вечер напиваться до состояния неспособности передвигаться. В свою очередь, давался приказ не хватать загулявших и не бросать в тюрьмы, как это было ранее, а складывать под навесы вместе со скотом и лошадьми для просыпания.

— Да что ты! Не уж то так и было? — донеслось до Русберга из всех сливающихся в единой шум хмельных разговоров.

— Даетить, тебе вот знак, — один из мужиков за недалеким столом окрестил себя, сложил руки на груди и пробормотал под нос, — Народ просто так говорить не будет.

Несколько подвыпивших мужиков, сгорбившись к центру, вели бурную беседу.

— Да ясен-красен, ты слыхивал, сколько собралось на вольницу? Они без боя заходили из городка в городок. И все больше и больше людей шли следом, бросали все и уходили. Всем же невмоготу стало быть, уходили все на Восход, где и зверь в лесах водится. И может, продержались бы они, построили вольницу, да нет. Легионы пришли и раздавили всех. А люди еще поговаривают, что и не легионы это были, а страхи смертные нелюдские пришли по ночи и вырезали всех, истерзав на куски.

— Тише ты. А то кто нить услышит, — зашушукал один из собеседников, в его глазах отражался неподдельный страх.

— Да что уже, мне не страшно, я пожил свое. Разве что с этими страхами не хотел бы повидаться.

— А стоило бы, ты слыхивал про церковных? Никто у них еще не умер, молча.

— Так может Император просто не ведает.

— А что Император? Церковники поддержали его, дабы свою силу приумножить, вон как развернулись. Сами ходят своими войнами, и никто им не указ. Да и Император не лучше, сколько народу погубил, сколько вздернул. Костры горят чуть ли не каждый день, виселиц по дорогам. А чуть что, задавят, сожгут, распнут. А ты говоришь, не ведает.

— И не говори, да и земельные хозяева не лучше, мало того, что сборщики и церковники обложили повинностями, так еще и эти свое требуют. Простому люду не продохнуть, так и дохнем не от казни, так от работы.

Собеседники взялись за деревянные чушки с местным пойлом и выпили, морщась от горечи и жжения. За другим столом велась иная беседа.

— Помнится, было это в том году, когда случился большой мор. Есть тогда нечего было, жара сожгла все поля, сами помните, как худо было. Ну вот, мы кое-как собрались и ушли в свободные земли. Построили хутор. Начали возделывать землю, с каждой порой появлялись новые дома. Не сказал бы, что жизнь беззаветная была, то зверь скот перережет, то кочевники, то страх невиданный. Но недавно пришли церковники, за ними мздоимцы и вербовщики, жить стало и там тяжко… — мужчина взял чушку и с горечью на лице отпил.

— Да уж, и не знаешь теперь куда деваться, — вздохнул его сосед.

— А слышали ли вы, чего это поперлись в пустыню-то?

— Слыхивал, подтвердил второй, протягиваясь к свободной чушке. Рассказать что ли?

— Дык само понятно же.

— А поперлися, народ говорит, за золотом тамошним. Говорять, есь там городец малый, у вулкану тамошнего сразуть, ну воть в нем-те и золота ентого как сама гора.

— Да ну ты брешешь.

— Да ты и не верь, мож и брешу, но народ сказывал. И войска туда пошло, стока не видано было с той поры, как на остров демонский хаживали.

— А там же в городе этом дык вроде демоны черные живут.

— Они самые нто и живуть.

— И не взяли ведь?

— Взяли почти, дуже войска было много, усю пустынь подмяли, иноверцев пожгли тады многати. Тока полегло у города почти усе воинство.

— Как так?

— Дык знамо как. Взяли, значить осадую, начали жечь пламенюгою праведной и освященную. Горело тама, выгорала знамо так, шо никто не выжил бы из люда простого. А тама знамо нелюди же обиталище свое устроили. Ну воть и наколдовали они магию свою чернющую злобную, да так наколдовали, аж вулкан проснулси, земли разверзлися, и пришло воинство неживое.

— Как это неживое?

— Да так! Трынадцать черных чернее ночи прямо из земли вылезло, все у черных доспехах, а лиц нет, ничего нет, тьма тока. И начали они рубать, кто попалси, кровищи брыжило, крики, гром гремит, все трясется. А эти вот вертятся, словно вихри, и тока падают люди. И ничего их не спасаеть.

— А дальше шо?

— Шо, шо. Инквизиторы лучшие выступили на защиту, значить. И было их больше, тридцать три шо ли. Не знаю, бряхать не буду. Ну воть и началося рубилово такое, шо и не разобрать, кто там кого и как.

— И?

— Да шо ты заикал тута? Не мешай! И короче не суздали, один черный как успыхнет и как начнет косить, а другие тоже успыхнут, и испепелили усех инквизиторов тех. Ну и оставшиеся бежали, они-то и порассказывали, тока говорят, что многие из тех потом умом тронулися, орут по ночам и серутся.

— Страх то мирской.

— И не говори.

— Вот где зло то все засело. Все от этих-то и насылается на нас, и мор, и войны.

— Знамо, что от них, не от кого же более.

Русберг закончил ужинать, встал и пошел между столами к лестнице на второй этаж, ведущий к комнатам для ночевки. Трактирщик окликнул паренька. Который тут же выбежал из кладовой со связкой ключей и, опережая посетителя, застучал деревянными ботинками по лестнице. Русберг поднялся следом, паренек уже перебирал ключи возле двери прямо по балкону, наконец, нашел и отворил дверцу.

— Слышь, а ентот вон, шо поднявси щас, не из ихних ли? — почти шепотом проговорил один.

— Да нее, те вон черные, а ентот белый, больше на вольных похож.

— Ну да, а то мне показалося, шо у него под одеждами железо черное оденто.

— Ты еще стока же выпий, тебе и демоны причудятся.

Дружный смех заполнил все пропитавшееся хмелем пространство.

Дверь со скрипом закрылась, и Русберг остался один в небольшой комнатушке. Столик, табурет, настил на лежаке, который кроватью нельзя было бы назвать, если бы не его неприхотливость, как говорится «и не на таком спали». В стене-крыше небольшое оконце, ночной дождь постоянно барабанит. Ночь окутала городок, лишь небольшие огоньки кое-где мелькали маленькими точками подобно звездам на небе. Он снял плащ и небрежно бросил на стол, клинки в ножнах поставил рядом с оголовьем лежака и сел, медленно снимая перчатки сначала с правой, потом левой руки.

Небольшие покраснения проступили по всей ладони, уходя под скрываемые одеждой черные наручи. Кожа местами подсохла и потрескалась, в трещинах темнела запекшаяся кровь. Русберг не стал раздеваться дальше, чтобы посмотреть всю руку. Он и так знал. Вот она плата за помощь Древней дремлющей Силы, некогда властвовавшей в этом мире. С ним это уже было, воспоминания набегают одно за другим, предрекая незавидную судьбу. В них и тогда он ушел из народа, дабы те не видели, как он будет меняться, становясь жаждущей крови тварью, стать которой желают лишь в проклятиях. Времени остается немного, но он успеет сделать намеченное им же, дабы отсрочить время гибели всего.

«Боги, да будут они прокляты за их игры со смертными! Да будут они прокляты за то, кем они его делают! Да будут они прокляты за то, что они делают с миром! Да будут они прокляты за все!»

Он вновь вернулся в царство мрака собственного разума, Границы Небытия, казалось, подступили гораздо ближе из безграничной пустоты. Ощущение, как нечто растет по левую сторону в незримой ныне руке, поглощая мрак словно пищу и пытаясь поглотить сущность, в которую заточили. Он всматривался в пролетающие обрывки образов, полный в эти мгновения уверенности всевластия. Остались лишь небольшие препятствия, обусловленные поиском оставшихся прошлых жизней, чтобы обрести себя цельного. И когда он найдет их, то… в отдаленной точке небытия появилась точка света, уже знакомая. Сущность, которая всем своим видом внушала страх каждой частицы, даже пустота стремилась отстраниться прочь, боясь перевоплотиться. Кроваво-пепельный плащ покрыт слизью, сочащейся изнутри, капюшон колышется, меч сломан и истекает кровью, обрубки крыльев пылают. Он ощутил внутреннюю злобу и жажду, показавшиеся знакомыми, но лишь на мгновение. Сущность стремительно приближалась, он последний раз взглянул, медленно развернулся и ушел прочь.

Утренние лучи солнца осветили комнатушку, нагревая воздух. За окном слышались голоса, за дверью шаги. Русберг встал, взглянув на левую руку — метки увеличились, некоторые стали походить на зарождающиеся чумные язвы. Он закрепил мечи, накинул плащ. Подошел к тазу с водой, стоявшему в углу над ночным ведром, плеснул на лицо, одел перчатки и вышел из комнаты.

Вчерашний паренек мыл полы между столами, развозя застарелую грязь и превращая в своеобразную чистоту. Девахи возились на кухне, трактирщик стоял на входе в проеме открытой двери на улицу и покуривал трубку. Больше никого, Русберг спустился и вышел из трактира, хозяин на выходе приветственно кивнул, не отрываясь от трубки. Снаружи отъезжали повозки, суетился народ, готовясь отправиться в путь, хозяева погоняли работников, чтобы те поспешили. Ночной дождь подпортил дорогу, о чем ворчали повозники.

— Да что такое, на что мне такие муки?! — возмущался громогласно один из купцов, топчущийся возле нескольких тяжелогруженых крытых повозок, — Откуда вы на мою голову взялись-то?! Вон с моих глаз! И ни гроша не получите!

Прочь пошли пара охранников, хотя, лучше сказать, что они еле волочили ноги, не отойдя от ночной попойки. Еле перебирая ноги, они забрели в таверну, упираясь руками во все попадавшееся на пути, стараясь не упасть и отправляя слова напутственные пожеланий доброго пути и большого здоровья бывшему нанимателю. Купец, не снижая громкости голоса, перекинулся на остальных, подгоняя и вычитывая каждого попавшегося в поле видимости. Русберг подошел, купец оглянулся с надменным взглядом.

— Тебе чего? — с презрением и небрежностью считающего себя выше обронил он.

— Куда направляетесь?

— А тебе зачем?

— Если по пути, то вызовусь в охрану до дороги.

— А кто ты такой вообще?

— Пилигрим.

— Хм, не похож ты на вольника, я бы сказал. Больше на халланца смахиваешь, только одежда у тебя не соответствующая. Звать, как?

— Странник.

— Ну ладно, Странник. Мы идем до Рыночного Пригорода Осхольдграда, но я плачу 10 серебряников, груз у меня скудный, камень да известь. Оружие-то есть?

— Оружие есть, я согласен, все равно одному идти скучно.

— Скучно! Слыхивали! — купец рассмеялся, рот заблестел всеми золотыми зубами, за ним засмеялись другие, — Так и скажи, что боязно по землям с лихим людом, да и лошадки, как погляжу, у тебя нет.

— Чего нет, того нет.

— Садись на переднюю повозку рядом с повозником. Все отправляемся!

Телеги дребезжали и скрипели на разъезженной дороге, иногда колеса вязли, но выносливые лошади вытаскивали их и тащили дальше, недовольно пофыркивая при ударах кнутом. По сторонам от повозок верхом ехали охранники явно из постоянных на службе у купца. Они с недоверием посматривали на новоявленного наемника, да и повозник попался немногословный, изредка выдававший ворчливые реплики в адрес запряженных лошадей. Но ехать на дребезжащей телеге все равно легче, чем преодолевать этот путь пешком. Русберг молчаливо смотрел на проплывающие по небу пасмурные облака, хватаясь одной рукой за подпорку, когда телега очередной раз наедет на придорожный камень и подскочит на нем. В такие моменты в телегах за тканью навеса что-то звенело, явно не походившее на камни.

Видимо не доверяет всяким встречным, либо купец не желает платить достойную плату за более ценный груз. Последнее более походило на истину. Да и охранники у него не были простыми провожатыми из вольнонаемников, что ошиваются на торговых и караванных площадях, пытаясь завербоваться в охрану. А эти все сидят в седлах с выправкой, не сутулятся, оружие у них развешано как нельзя удобно, да и само оружие достойное.

Но все это не столь важно, да и не за монетой он записался в охранники. Главное было даже не то, что путь преодолеет пешим, а то, что на одиноко идущего человека всегда больше внимания проявляют, чем на сопровождающих тот или иной караван. Хозяева таких вот обозных команд обычно уже не раз проверены, да и связи свои как-никак имеют. Так что никто не и не обратит должного внимания на неопрятно разодетого охранника на одной из телег, хоть тот явно выделялся среди остальных.

Одежды, должно сказать, на Русберге были не очень-то и добротные, старая рвань, заплатанная во многих местах. Даже те, в которых он пришел в черные пески, были лучше, но в них бы он слишком уж выделялся, походя больше на североса, а их в Центральных землях даже собаки не очень-то и жалуют. Раньше да, их наемнические отряды пользовались успехом, каждый норовил заиметь во служение себе несколько десятков, а цари так и сотню другую. Но тогда были иные времена, иные нравы, иные войны.

Тракт начался незатейливо, сделав послабление лошадям после размытой ночным дождем и превращенной в две грязевых канавы дороге. Только трактом называть присыпанную мелким булыжным камнем колейную дорогу достойно лишь фантазий барда, сочиняющего новую песнь про того же повозника, нахмурившегося от постоянного подскакивания его повозки. Тот уже сейчас думал о том, как будет ночью возиться под телегой с разбитыми осью и колесами, пытаясь залатать трещины так, чтобы телега смогла доползти до пункта назначения. Булыжники с треском отскакивали в стороны от оббитых железом колес, скрываясь в шелестящей траве. Но все же, лошади стали тянуть шустрее, прибавив темп.

— Так и ось, не ровен час, лопнет к чертям поганым, — пробурчал повозник на очередном угодившем под колесо булыжнике.

Купец сидел в центральной с деревянным фургоном телеге, не нагруженной столь тяжело, как остальные. Из узких оконец фургона он коротко отдавал поручения бригадиру охраны, когда тот время от времени объезжал караван. По тракту, шедшему меж холмов, заросших пожелтевшей на солнце травой, караван никого не встречал долгое время, и лишь к полудню впереди показался первый встречный караван — десяток легкогруженых телег возвращались обратно.

— Ей, скирда подвальная, как торганулся? — высунулся купец и заорал встречному каравану, как только приблизились достаточно близко.

— Да сам ты мошна жидовская! — в ответ донеслось из схожего фургончика, — Торганулся плохо, дерут всюду мздоимцы, хоть и не езди вовсе.

— Тихо там на дороге-то?

— Тихо, никого не встретили.

Караваны разошлись по обочинам узкого тракта. Охранники после слов о тихой дороге впереди немного расслабились. Купец окликнул бригадира, дал ему указание и скрылся за узким оконцем фургона. Но даже самый мало-мальски ведущий в таких делах понимал, что это ничего не значило. Тихо не всегда не лихо, поэтому бригадир гаркнул пару раз, чтобы никто не расслаблялся, крича так, чтобы все услышали. Но все равно расслабились, хоть Русберг и не смотрел, что делалось позади, но по начавшейся беседе среди люда было понятно. Напряжение спало, и люди начали вести беседы на разные темы.

Тракт постепенно перешел в более широкую мощенную камнем дорогу, но еще не походил на внутрихалланскую, уложенную обтесанными пластами каменных глыб. Желтые холмы сменились небольшими пролесками, сменяющимися на горизонте высокими лесами. Караван приближался к пограничному форпосту, за которым начиналась Халланская Империя. Часовые стояли на башенках и направили в сторону каравана тяжелые осадные арбалеты, закрепленные на подпорках и способные пробить толстую доску. Один из часовых окликнул солдат внизу, те зашевелились, готовясь ко встрече.

— Кто такие, откуда, куда, с чем? — громко пробасил бородатый десятник, пристально осматривавший остановившуюся перед ним первую повозку, за которой остановились остальные.

— Караван из Хирунда, владеет титулованный Купец Аримонд Сируандский, везем в Осхольдград камень и известь для строительства Святейшего Града во благо всего Халлана, — с заученной четкостью ответил по предписанию бригадир охраны.

Десятник махнул рукой своим солдатам, и двое из них стали осматривать по сторонам телеги и людей, не заглядывая внутрь. Десятник медленно зашагал к фургону, бросив взгляд на сидевших на первой телеге повозника и отличающегося от остальных по одеждам, прищурился и пошел дальше. Дойдя до фургона, стукнул в него кулаком, облаченным в кольчужную перчатку. Окошечко открылось, оттуда высунулась рука с тяжелым мешочком. Десятник взял мешок и пошел обратно.

— Пропускай! — крикнул он команду стоявшему вояке на заградном столбе, тот отпустил веревку, и столб поднялся под грузом.

Двое проходивших по каравану отошли в стороны, прекратив осмотр, караван двинулся вперед. Солдаты провожали взглядом мимо проезжающие телеги и всадников охраны.

— Странные у них камни, звенят громко, — шепнул один солдат другому стоявшему рядом.

— А тебе не все равно? Заплатили, получишь свою монету, а что там на самом деле, не наша забота. Нам же спокойнее, камень так камень, — проворчал в ответ ему другой, — Оно нам это надо? Нет.

Вдоль тракта лес вырубили на тридцать шагов, пограничный форпост постепенно удалялся. Караван продолжил свой путь, лошади с облегчением волочат тяжелые телеги, покачивающиеся на небольших неровностях по нормальной дороге. Небольшое укачивание нагоняло дремоту, теплые лучи солнца ее усиливали.

— Спрячешься под телегой.

Повозник очнулся от дремы и с недопониманием посмотрел на Странника, который смотрел на лесные пределы.

— Чего? — проворчал повозник.

— Спрячешься под телегой за колесом, — холодно произнес Русберг и резко толкнул повозника в плечо с такой силой, что тот вылетел на обочину, ударившись лицом и ошалело уставившись на еще немного проехавшую без него телегу.

Раздался свист, и в телегу воткнулись несколько стрел, одна угодила в колесо рядом с оторопелым мужиком. Лошади заржали от испуга, несколько задремавших охранников и повозников упали на землю или остались сидеть, сгорбившись и уже не шевелясь. Русберг спрыгнул с телеги, черные клинки вышли из ножен, блики на их лезвиях приобретали неестественные цвета.

С двух сторон из лесу на караван бежали несколько десятков вооруженных людей. Стрелы, вылетая из лесного предела, периодически просвистывали, Русберг уклонялся, стараясь показать себя обычным и удачливым воином. Из окна фургона показалась труба, из которой вырвалось пламя, и между лесом и трактом раздался взрыв, разбросавший нескольких в стороны, другим на головы посыпались комья земли. Охранники окружили фургон, забыв про остальные телеги. Повозник, которого Русберг сбросил, забился под осью между колесами, скуля, словно дворовая шавка, в которую бросили полено, и мотая головой в обе стороны от дороги, гадая, откуда придет смерть.

Первые достигли каравана, Русберг с легкостью парировал и блокировал удары, при этом заставляя себя не срываться с места в танце смерти. Шестеро одновременно пытались его зацепить, при этом постоянно крича и ругаясь, похоже, чтобы себя еще больше раззадорить. Короткий взмах, и тело одного из решивших атаковать охранявшего первую повозку в каких-то лохмотьях, упало на землю. Повозник издал похожее на писк, когда тело рухнуло, и лицо убитого почему-то уставилось на него всей своей искривленной гримасой.

Пятый не успел заметить, как меч проткнул его, и сделал несколько шагов и взмахов, после чего упал рядом, но повозник уже не скулил, почувствовав, что может еще и сможет вылезти живым. Уход в сторону, четверо оставшихся оторопели, попятились, но Русберг не стал ждать. Клинки просвистели и пустили новую кровь, рассекая грудь замешкавшегося мужика, тот только смог разинуть рот, опустив голову и смотря на огромную рану, в которой виделось, как сердце замедляет свой стук.

Охранники отражали атаки большей части напавших с мастерством, не присущим простым наемникам. Русберг во время сражения смотрел в их сторону, и видел, как те с явным превосходством в мастерстве расправлялись с набежавшей толпой. Атака захлебнулась в собственной крови, оставшиеся бежали обратно в попытке скрыться в лесу. Охранники проходили между телегами и цинично добивали. Купец приоткрыл дверцу и выкрикнул команду всем собраться, погрузить своих и следовать дальше. Русберг не отрывал взгляда от лесных зарослей, всматриваясь, но лихие людишки бежали без оглядки, прячась в чаще леса. Повозник спешно выполз из-под телеги и принялся осматривать лошадей, его руки дрожали, пот проступал на лице, спине и подмышках. Он улыбался, панически, зубы лихорадочно постукивали, и на него набегала эйфория от того, что он выжил и даже не ранен.

— А ты счастливчик. Даже повозника умудрился не потерять, — ухмыльнулся проезжавший рядом бригадир охраны, — А то сам бы взялся за поводья. Сколько у тебя тут тел?

Бригадир с интересом осмотрел тела, лежащие рядом с телегой.

— Искусно ты их исписал.

— Да и вы не хуже, — холодно ответил Русберг, садясь обратно на телегу.

— Ну да, не первый день по этой дороге катаемся, — бригадир повернул лошадь обратно, бросив напоследок повознику, — Давай быстрее трогайся.

— Сейчас, сейчас, во-о-от только по-о-одпругу проверю, и по-оедем.

Повозник поклонился и спешно осмотрел лошадей, те явно нервничали. К его облегчению, стрелы в тех не попали в отличие от других телег. На паре пришлось снять подстреленных лошадей, заменив на охранных и резервных, на трех повозках вместо повозников сели охранники, на одной охранника не было. Потери в итоге не столь большие, у напавших гораздо больше. Колеса заскрипели, телега тронулась, зазвенев на камнях, груженными «камнями».

— Спасибо тебе, я уж думал, вот она смертушка. Ты еще так приложил меня, что я даже ошалел. Ух, синяк будет, но это пустяк. Меня кстати Ардил зовут.

— Странник.

— Да я знаю, предупредили, сказали присматриваться к тебе, вот поэтому я и не разговаривал. Мало ли кто подсел, знаешь, какой народ ведь бывает. Страшно вот так в караванах постоянно, сколько нашего мужика сгинуло на моей памяти, жуть, а деваться некуда, семью кормить надо-то.

— Сам откуда?

— Я-то, с Черных Болот, из масловаров, да ушел оттуда, загнобили крохоборы. Работали сутра до ночи, а на хлеб иной раз не было. Да и потом пришли еще туда Палачи.

— Палачи?

— Так зовем убийц наемных, что приходят с огненной земли, логово у них там. Раньше мало их видели. А теперь они как бы в договоре с Императором, так заняли некоторые города, заправляют там.

— А что за договор? — Русберг постарался не выказать своего интереса.

— Да поди узнай. Но мужики шептали, что они выполняют всю грязную работу за Имперские Легионы, взамен получили право убивать неугодных им. Говаривали, даже список какой-то смертный есть. Там люда много написано всякого, — еле слышно прошептал повозник.

— А мне не боишься рассказывать?

— Тебе, да Всевышний с тобой, ты не спас бы меня поди, коли было бы на то твое усмотрение или приказ кого. Вон Халира и Судрога Кривого не спасли их охранники, а их телеги были около фургона.

— Что так звенит-то?

— Не знаю, нам строго-настрого запретили смотреть внутрь, камень и все тут. Хорошо, что платят хорошо и половину сразу отдали. А то бывает, пригонишь телеги, а хозяин гонит прочь, не заплатив, таких запоминаем и потом уже не связываемся. В гильдии потом обмениваемся именами, дабы не попадаться.

— У вас и гильдия своя?

— Ага, в таверне как наберемся толпой перевозочной, к нам тогда соваться побаиваются, вот и гильдия сразу тут, а по одному забили бы нашего мужика. Вот и держимся вместе, а по-другому никак нынче… Вон поворот видишь? Два каравана назад на нас там напали, я тогда вез масла. Досталось сильно, а сейчас уже и не боюсь, пока ты рядом.

— Пока я, бояться нечего. Договор есть договор. Довезти надо.

— Ага, вот и я про то же. Не все так дело свое делают. А у тебя вон и мечи какие-то особенные, чернющие. Я заметил.

— В песках достал.

— От кедь?

— Да достались от одного, убить правда пришлось.

— А ну и то бывает. А как ты бился, я видел, это да. Достать с таким мастерством можно.

— А что там творится.

— Там-то? — повозник указал на горизонт, куда вел тракт, — Там совсем худо, жгут, вешают, обдирают, вербуют. Да скоро сам и увидишь, скоро начнутся.

— Что?

— Да висилки, где по одной, а где целая аллея. Жуть еще та. И так на усех трактах.

— Поглядим.

Караван двигался по уже халланской части тракта несколько медленно. Движение ожило: в обе стороны со всех примыкающих дорог шли караваны, конные и пешие. Леса сменились полями и появились обещанные виселицы, на которых болтались где свежие, где уже подгнившие и обклеванные тела повешенных. На некоторых висели железные клетки, в которых сидели умершие в муках от жажды и истощения. Картина не приятная, особенно для простого люда, не видевшего более жестоких смертей.

Русберг смотрел почти на каждого, узнавая, почему тот умер именно так, и зачастую все было однообразно: украл, что-то сказал, обвинили в измене мужу, попытался бежать.

Впереди показался городок.

— Во, сейчас прикажут оставаться на ночлег тут.

— Так погода вроде бы спокойная.

— Дык по ночам не ездють, только дурные гонят в ночь. А ночью и зверь нападет, и что пострашнее. Костей не найдут.

Перед городом на перекрестке стоял кордон, уже знакомая картина. Остановились, отчитались, заплатили, поехали дальше. К вечеру уже распрягали лошадей в городке, после выставили охранение из регулярных, остальные же пошли в трактир. Русберг же последовал за ними, дабы не привлекать лишний раз ненужного внимания. Ночь обещала выдаться спокойной.