Сети Госпожи ужаса

Глава 16

Год 2 от основания храма. Месяц седьмой, Даматейон, богине плодородия и сбору урожая посвященный. Энгоми.

Феано сошла с корабля, крепко прижимая к себе малыша Мегапенфа. Мальчишка спал, его укачала ласковая волна, а девушка с любопытством завертела головой, стараясь понять, куда на этот раз занесла ее судьба. Она не роптала. Не на что ей было жаловаться. Она сыта, одета и не обременена трудом. И даже кое-какая личная казна имеется. Господин выделил ей содержание в серебряной монете, как и другим женщинам своего дворца. Зачем он это сделал, она так и не поняла, но с превеликим удовольствием в день, когда получала жалование, спешила на рынок в толпе таких же счастливиц, стремившихся спустить все в один день. Они не понимали ценности этих серебряных камушков, потому что не знали слово «завтра». Тут люди жили сегодняшним днем, никогда не загадывая дальше следующего урожая. А те, что служили во дворце, и вовсе не загадывали дальше ужина. Ни к чему им это, о них позаботится хозяйка. А вот Феано думала о будущем и потому тратила едва ли половину из тех десяти драхм, что давали ей на расходы. Все естество молодой, красивой женщины кричало, требуя вон тот платок или вот ту лепешку с инжиром и медом. Но она держалась и скрепя сердце отворачивалась от разноцветных тряпок и лотков со съестным. Дворец уезжал с Сифноса, а вместе с ним оттуда уезжала жизнь. Здесь останутся только рудники, мгновенно захиревший порт и Храм, к которому уже потянулись первые паломники. А потому торговцы, хорошо устроившиеся за Золотом острове, вздохнули и начали собирать свое добро в корзины и мешки. Они тоже уедут на Кипр вслед за повелителем. Все, кроме корабелов и младших купеческих сыновей. Те вернутся в Угарит, который вновь оживал.

Десятки кораблей стояли в порту Энгоми. По большей части они сушились на берегу, где спешно возводили каменные сараи, в которые прямо от моря вели деревянные полозья. Зимнее укрытие для кораблей строят, — догадалась Феано. — Толково. Ни шторма, ни ветры не страшны будут. Купеческих кораблей здесь едва ли десяток, и люди на них с осторожностью осматриваются по сторонам, и даже как будто принюхиваются. По всему видать, готовы удрать тут же, как только почуют опасность. Тут ведь совсем недавно война прошла.

Нижний город, когда-то большой и богатый, превратился в куцый огрызок. Множество его кварталов лежали обгоревшими кучами саманного кирпича. Десятки мужиков в набедренных повязках разбирали разрушенные дома и грузили мусор в чудные тележки, которые снизу имели деревянное колесо, а позади — две короткие рукояти. Феано даже остановилась, глядя как споро какой-то жилистый паренек прокатил мимо нее груз, да такой, какого ему нипочем на спине не унести. А тут он катит себе тележку и даже ей подмигивает игриво. Не устал, видать. Мусор расчищают просто на глазах. Это заметно по свежим пятнам земли, что еще не успели зарасти жесткой травой.

— Ой! — Феано не смотрела под ноги, а потому споткнулась о веревку, натянутую между вбитыми колышками. Она вырвала колышек своим неловким движением, за что удостоилась неласковых эпитетов на языке Страны Возлюбленной.

— О, великие боги! За что мне это? Не иначе, сам Апоп, змей хаоса, проклял этот день! Очередная кривоногая ослица нарушила разметку улицы. Пусть злые пчелы заползут в твой рот и прогрызут себе путь наружу! Пусть наполнится песком твое пиво, а хлеб покроется плесенью! Пусть твой муж уйдет к уродливой соседке, глупая дура, чьи ноги достойны слона!

— Я всего лишь вырвала колышек, почтенный Анхер! — возмущенно ответила Феано на том же языке. — Неужели я достойна таких слов?

— Госпожа? — побледнел Анхер, который не узнал ее. — Простите, госпожа! Я не думал, что это вы… У меня и в мыслях не было обидеть…

— Ладно, — милостиво ответила Феано. — Прощаю! Как устроюсь, в гости приду. Передай привет своей женушке Нефрет. Я отыграться хочу.

— Да, госпожа, — как заведенный кивал египтянин. — Конечно, госпожа. Ой, как неловко вышло.

Анхер повернулся и впился свирепым взглядом в рабочего, который ничего из сказанного не понимал, но стоял без дела развесив уши. Он просто пялился на Феано, пуская слюну из щербатого рта. Мужичок и не догадывался, что ему бы следовало быть в такой момент подальше от разъяренного мастера, который оскалился в многообещающей улыбке и перетянул его по спине палкой.

— Не стоять, бесполезный фенху. Работать! Работать без остановка! Не кормить тебя иначе. Ты бестолковый есть, как храмовый осел! Везти грязь туда, где земля дыра! Сыпать грязь в нее. Понимать, что такое дыра? Дыра — это не есть стоять без дело. Дыра — это как твой рот! Такой же место есть, откуда смердеть гадостно и вылетать все нечистое! Даже шакалы Анубиса брезговать твое дыхание! Закрыть рот, потом закрыть дыра. Устремиться немедля к благостный труд, палки по спина получить иначе. Понимать, ты, подобный гнилой тростник?

— Понял! Понял, господин мастер! Уже бегу! Только не бейте больше! — заверещал рабочий, подхватил тачку и покатил ее с такой скоростью, что Феано даже расхохоталась, разбудив сына.

Она перехватила мальчишку поудобнее и кивнула дворцовому рабу, который равнодушно ждал, держа на спине мешок с ее пожитками. Раб пошел вперед, раздвигая шумную толпу, и вскоре Феано прошла в ворота дворца, которые охраняли две статуи с головами быка. Ей даже немного не по себе стало от их взгляда. Зато дворец Феано понравился. Он ведь раз в пять больше, чем тот, что остался на Сифносе. Может, и комнатку ей выделят поприличней, чем та, что была. Мегапенф рос, и совсем скоро он не поместится с ней на узком ложе, застеленном тощим тюфяком.

— Госпожа, — склонилась она перед Креусой, когда сын, увидев царевича Ила, побежал немедленно к нему, оглашая новый дом радостными воплями. Они частенько играли вместе. Да и с кем бы еще играть сыну господина? Разве здесь есть еще дети царей?

— А, приплыла? — мазнула по ней взглядом царица, которая казалась жутко уставшей, размещая по комнатам десятки разных людей.

— Я готова вам помочь, — смиренно произнесла Феано. — Только скажите.

— Не нужно ничего, — отмахнулась от нее царица. — Вон та твоя комната, занимай! Ты не представляешь, до чего я устала. Вот ведь напасть свалилась на мою голову. Тут живет штук тридцать баб: жены, дочери и наложницы покойного царя. Наш господин не желает забрать их себе. Ума не приложу, что с ними делать!

— Да гнать их на улицу, и делу конец, — недоуменно посмотрела на нее Феано. — Или в служанки определить. Одно ваше слово, и никого здесь не останется. Только скажите, госпожа.

— Помрут ведь на улице, — поморщилась Креуса. — Не по-людски как-то.

— Тогда в служанки, — легко согласилась Феано, которой на чужих баб было ровным счетом наплевать. — А там красивые есть?

— Есть, — закусила губу царица.

Похоже, ненавистная родственница смогла нащупать единственную точку, в которой они были полностью солидарны. Им друг друга было вполне достаточно.

— Я займусь этим, госпожа. Останетесь премного довольны, — заговорщицким тоном шепнула Феано и пошла в дальнее крыло, где, трясясь от страха, ждали своей судьбы три десятка женщин. Царь-победитель отказался от них, а потому их участь ведали одни лишь боги.

Феано, одевшись нарядно и нацепив золотые украшения, вошла в покои, где собрались женщины от шестнадцати до пятидесяти. Они испуганно посмотрели на вошедших, а когда их хлестнул резкий окрик, встали, неумело выстроившись в линию.

— Ты! Отойди вправо, — Феано ткнула в пышную грудь волоокой красотки.

— Ты! Влево!

— Вправо!

— Вправо!

— Влево!

— Ты кто такая? — спросила она у немолодой женщины с седой головой.

— Жена царя и мать его сыновей, — спокойно ответила женщина. Несмотря на невзгоды, она держала спину прямо и не отводила глаз.

— Глаза опустила, — прошипела Феано. — Ты с родственницей самого государя разговариваешь.

Она размахнулась и влепила ей пощечину.

— Ай! — взвизгнула бывшая царица. — Как ты смеешь! За что?

— За что, госпожа! — назидательно произнесла Феано и ударила ее еще раз. — В глаза не смотреть, без разрешения не говорить. Со мной пойдешь, служить мне будешь.

— А мы? — робко спросили остальные.

— Вы, которые слева, — сказала Феано, — пойдете на рабскую половину.

— А мы? — вопросительно уставились на нее пять юных красоток.

— Ждите здесь, — фыркнула Феано и вышла из комнаты. — Ты, старуха, за мной! Пошевеливайся. Еще раз промедлишь и отведаешь палок.

Феано надо поторопиться. У нее еще много дел. Ей нужно встретиться с дамами из богатых семей и распродать царских наложниц. Не приведи боги, вернется государь и захочет кого-то из них оставить себе. Они с госпожой этого не переживут.

— Царица мне волосы чесать будет, а я ее по щекам бить! Вот это жизнь! — щурилась довольная Феано, которая уже послала бессменную служанку Пиерис по домам здешней знати.

Энгоми большой, и той придется изрядно потрудиться, но кого беспокоят переживания какой-то ничтожной рабыни. Острое, волнующее ощущение захлестнуло Феано с головой. Никогда еще она не испытывала такого наслаждения, даже тогда, когда в Микенах ее взял господин. Подобное чувство может подарить только власть. Ничем не сдерживаемая власть. Феано вдохнула и выдохнула, наслаждаясь полученным только что знанием. Новая рабыня стояла молча, опустив глаза в пол. Феано фыркнула разочарованно, не найдя, за что влепить ей пощечину, и пошла к себе. Она чувствовала спиной ненавидящий взгляд, но почему-то он ее не пугал. Она знала точно, что очень скоро эта надменная баба будет ползать у ее ног и ловить каждый взгляд.

Я решил вернуться в Энгоми. Поход вокруг острова Абарис закончит и без меня. Я назначил его лавагетом, назвал своим родственником и по отцу, и по жене, а потому со статусом нового командующего у царей вопросов не возникло. Абарис лишь глупо похлопал глазами, когда узнал вместе со всеми, что он зять царя Париамы, но благоразумно промолчал. Только открыл было рот, а потом, отчетливо клацнув челюстью, закрыл. Так что те несколько курятников, что построили ахейцы на западном и северном берегу, возьмут и зачистят без меня. Слишком уж много дел в новой столице, особенно в свете той авантюры, на которую я толкаю безземельные остатки морского народа. Время идет, а «битвы в дельте Нила» все нет и нет. Непорядок! Я ведь точно знаю, что она была. И знаю, что после нее текущий Рамзес проправит еще четверть века, пока его не зарежет убийца, посланный одной из жен, толкающей сыночка к трону. Тогда-то и закончится спокойная жизнь Египта, его голодный народ разграбит царские гробницы, а величайшая цивилизация стремительно покатится по наклонной, пока не достигнет самого дна, где живая богиня Клеопатра будет рожать детей мужлану Антонию. Разве может пасть еще ниже власть фараонов?

Перед отплытием я поговорил с Одиссеем. Этот невысокий крепыш нравился мне все больше и больше. Есть что-то притягательное в харизматичных подонках, а Одиссей именно такой и есть. Улыбается, прибаутками сыплет, но ладонь всегда держит на рукояти ножа и по сторонам бдительно зыркает. Только такие и выживают на окраине мира, где из приличных существ имеются лишь дельфины. Люди же — все как один потомственные разбойники, работорговцы и душегубы. Они своим ремеслом гордятся, и детей ему учат, не зная ничего другого.

— Смотри, — расстелил я перед ним импровизированную карту, которую как мог, так и начертил на куске папируса. — Вот Кипр, вот Крит, вот Итака твоя…

— Маленькая такая? — наморщил он лоб.

— Ну, немного поменьше Кипра будет, — усмехнулся я.

— Поменьше, — вздохнул он. — И куда беднее. Только у тебя берег неверно нарисован. Он вообще не такой. У меня там залив, а в нем еще один залив…

— Это неважно, — отмахнулся я. — Я не об этом. Вот этот огромный остров видишь?

— Ага, — кивнул Одиссей. — Это Сикания. Племя такое, сиканами зовутся. Мой отец ходил туда как-то давно, и я с ним…

— Девок воровали? — усмехнулся я.

— Не без этого, — передернул могучими плечами Одиссей. — Но больше торговали. Горшки и ткани из Пилоса тащили туда. Их там хорошо берут. А оттуда зерно, кожи, мечи хорошие и девок пригожих, если по дороге свезет.

— А здесь был? — ткнул я в самый нос итальянского сапога, известный в мое время как Калабрия.

— Не был, — покачал головой Одиссей. — Опасный там пролив, водоворотов много. Да и делать там нечего. Это же Италия, гиблое место, неспокойно там.

— Италия? — застыл я. — Вы это место так называете? [24]

— Ну да, — непонимающе посмотрел на меня Одиссей. — А как его еще называть?

— Да нет, нормально все, — потер я виски. А ведь и не знал даже про такой факт. — Почему там неспокойно?

— А племена с севера так и прут, — пояснил Одиссей. — Через горы тысячи семей перевалили. Мужи в доспехе и с хорошим оружием. Они тех, кто на столбах живет, вырезали, как телят, а остальных на юг погнали, до самого моря. В Италии сикулы живут. Они на этот большой остров лезут, но их там бьют. Вот они и садятся на корабли и плывут куда глаза глядят. У них и выбора не остается. Или искать себе землю, или погибнуть на копьях. Уж очень из-за гор лихой народец идет [25].

— Потом пойдешь вот сюда! — ткнул я пальцем в крошечный островок у берегов Сицилии, где будет жить когда-нибудь великий Архимед. Или уже не будет, ведь Сиракузы должны основать много позже.

— Зачем? — удивленно посмотрел на меня Одиссей. — Проплывал я мимо. Островок крошечный, слова доброго не стоит. Там источник с хорошей водой бьет. Мы с отцом как-то ночевали там.

— Разведай мне это место, — пояснил я. — Потом разузнай, что на Сикании делается. Что за вожди, кто с кем дружит, кто с кем воюет. Чем торгуют, и какие товары им нужны. Потом поднимешься во-о-от сюда!

— Далеко, — Одиссей поежился. — Туда даже отец мой не ходил, а старый проныра до седых волос на весле просидел. Любил его Морской бог.

— Вот этот остров мне нужен, — ткнул в то место, где, как я считал, находился остров Эльба. Найти его по этой карте будет не проще, чем по рисунку первоклассника.

— А тут что? — поинтересовался Одиссей.

— Железо, — коротко ответил я. — Очень хорошая руда. Если мы его не заберем, то другие заберут. И тогда нам веселье обеспечено. И вот это место внимательно осмотри. Тут большая река впадает. Я ее знаю как Тибр, но как зовут ее местные, не ведаю. По ней хорошая торговля пойдет, когда Италия успокоится. Сделаешь?

— А мне что с того? — сощурился Одиссей. — Я в это плавание с Плеядами выйду, и дай боги до штормов вернуться. Там воды непростые, да и морской народ лютует.

— Бирему тебе подарю, — веско обронил я. — А люди твои жалование серебром получат. Но за это в плавание моего писца возьмешь и привезешь его назад. Он все, что увидит, запишет. А с ним будет мой купец с товаром.

— А запомнить нельзя, что ли? — удивленно посмотрел на меня Одиссей. — Зачем крючки эти? Такая память плохая у твоего писца?

— Память как раз хорошая, — поморщился я. — Но мне нужен будет отчет за каждый день. Подробно. Люди, племена, цены. Понимаешь?

— Кажется, понимаю, — почесал бороду Одиссей. — Тогда в следующем году и схожу. В этом не успею уже.

— Договорились, — протянул я руку. — Бирема с товаром на Итаку придет. Жди.

Писец Акамант ждал меня с новостями. Он запустил слух вместе с торговцами, и он начал давать свои плоды. Двойное плацебо. Так это называется в медицине. Лекарство-пустышка, про которое и сам врач не знает, что оно пустышка. Очень действенная штука. Вот и царь Уллазы не знал о том, что врет, как последний раб. Он свято верил в то, что вещал вождям бродячих родов. Да у него и причин сомневаться не было. Пошла весть от купцов по всему восточному берегу Великого моря, что фараон Рамзес зовет в шарданы морской народ. И что в Уллазе будет ждать проводник с царским папирусом. Дело то обычное. Фараоны частенько чужеземцев на службу брали, хоть нубийцев, хоть северян. А священную особу и вовсе только они и охраняли. Воинам из знатных семей, связанных кровными узами с жрецами и старинной аристократией номов, цари Египта доверяли не слишком. Не дураки были.

— Рискованно, царственный, — внимательно посмотрел на меня Акамант. — Это же получается, мы на две стороны врем. «Живущие на кораблях» думают, что их на службу зовут, а египтяне считают, что на них вражеское войско плывет. Не завраться бы нам.

— А кто это проверит? — спросил я его. — Из Египта послов не пошлют, на слово поверят. Они просто не смогут не поверить, понимаешь? Это слишком опасно для них. А если бродяги решатся без разрешения на службу пойти, их просто утопят, когда в нильский рукав заплывут. Нужно все сделать за два-три месяца. Соберем весь сброд от Лукки до Газзаты и бросим его на Египет. Пусть и те и другие себе лбы порасшибают. Потом сговорчивей будут.

— Хорошо было бы, царственный, — несмело улыбнулся Акамант. — Море тогда намного чище станет. Продыху от этих разбойников нет. Я как вспомню, что при штурме пережил, так в холодном поту просыпаюсь. Из ваших слуг и половины в живых не осталось.

— Купец Рапану в Уллазу прибыл? — спросил я его.

— Прибыл, царственный, — кивнул писец. — Отчаянной смелости муж, если на такое дело сподобился. У него с собой папирус из канцелярии чати и табличка на аккадском. Я ее сам читал. Не представляю, как он смог ее получить.

— Не расплачусь с этим парнем, — пробурчал я. — Он дары царю Уллазы отдал?

— Отдал, государь, — ответил писец. — Сказал, что это дары от его величества фараона за то, что он всех бродяг у себя примет и к его величеству отправит. Ткани из Пер-Амона, золото и корабль зерна. После такого во все что угодно поверить можно. То золото, что он в Египте на серебро наменял, я в казну положил.

— Хорошо, — поморщился я. Недешево зачистка моря обходится, ну, да ничего, еще заработаем. Одним махом прихлопнуть девять из десяти пиратов на восточном берегу моря — дорого стоит.

— Царь Алкимах, государь, — продолжил писец, — и сам без памяти рад, что всех буйных в Египет отправит. Он муж разумный и дальновидный. Он Уллазу захватил совсем не для того, чтобы ее с лица земли стереть. Он ее отстроить хочет и детям своим передать. Да и другие цари прибрежного Ханаана тоже проблески разума проявляют. Они себе по клочку земли ухватили, и теперь нипочем не отдадут. Уже и забыли, что сами разбойники бывшие. Желают порядка, торговли и пошлин с купцов.

— Это хорошо, — усмехнулся я.

А ведь началось проникновение «живущих на кораблях» и намного южнее. К Газе, Ашдоду и Ашкелону. Египтяне еще контролируют города, но охранять весь берег уже не в силах. Будущие филистимляне совсем скоро переплавятся в единый народ, который просуществует столетия, попав в Ветхий завет. Именно они вышвырнули из Палестины гарнизоны египтян. Там у его величества Рамзеса воинов совсем мало. Пока что они зубами вцепились в Библ, потеряв который останутся без дерева.

— Бродяги железо обрабатывать умеют, государь, — внимательно посмотрел на меня Акамант. — Оружие у воинов доброе. Я слышал, они сюда с севера пришли. Где-то в стране Хатти этой премудрости научились.

— Что делать, — развел я руками. — Так и должно быть. Шила в мешке не утаить. Ты мастеров нашел?

— Нашел, господин, — склонился Акамант. — Новый ремонт дворца начнем незамедлительно. Ваш тронный зал затмит великолепием все, что есть на Кипре.

— Не так, — покачал я головой. — Сюда приплывут послы из Египта. Они должны быть потрясены увиденным. Понимаешь?

— Хм… — задумался Акамант. — Позволено ли мне будет привести к взору царственного старшин камнерезов и медников?

— И ювелиров, — кивнул я. — Я хочу переделать здесь абсолютно все.

— Но ведь египтяне никогда не присылали сюда своих послов, — задумчиво посмотрел он на меня. — Это наши вельможи всегда плавали в Пер-Рамзес и унижались перед проклятыми гордецами.

— У них просто не будет выбора, Акамант, — уверил я его. — Египтяне победят «живущих на кораблях», но эта победа обойдется им так дорого, что они малость растеряют свою спесь.