Сети Госпожи ужаса

Глава 10

Год 2 от основания храма. Месяц четвертый, Пенорожденной Владычице посвященный, повелительнице змей, победы приносящей. Кипр.

Энгоми — город многонациональный. Здесь точно такое же смешение народов, как и в Угарите. Там велись дела на пяти разных языках, а здесь их было еще больше. Киприоты, которые не имеют никакого отношения к грекам, критяне, ахейцы, пеласги, хананеи, амореи, лувийцы, карийцы и даже немного хеттов, застрявших здесь с того времени, когда цари Алассии еще платили дань далекой Хаттусе. Люди понемногу выползали из каких-то щелей, возвращались из неприступных горных деревушек и даже из других земель. В Энгоми прямо на глазах появился рынок и открылись лавки. Где-то все это добро раньше пряталось. Закопали, скорее всего.

Множество домов еще пустует. Кое-кто из купцов отсиживается в Тире, Сидоне и Пер-Рамзесе, но слухи о том, что сын Поседао взял Энгоми под свою руку, полетели по морю быстрее птицы и всколыхнули торговый народ. Тут ведь до Египта всего-ничего, а Рапану оповестил весь огромный купеческий квартал в Пер-Рамзесе о том, что произошло. Репутация адекватного человека работает на меня, и теперь и дня не проходит, чтобы в порту не причалил корабль с каким-нибудь купеческим семейством из местных, которое робко смотрело на берег, готовое сбежать при первых же признаках опасности.

Люди понемногу возвращались, и я уже послал на Сифнос за писцами и дворцовыми слугами. Нужно приводить в порядок мое новое жилище, а еще нужно куда-то деть целую кучу непонятных баб, которые все до одной считали себя моими новыми женами, на основании чего требовали жрать три раза в день. На их стороне были обычаи, на моей — здравый смысл, и пока что я, хоть убей, не знал, что мне делать с наследием двух царей. Обзаводиться гаремом я не собирался совершенно точно. Несмотря на ряд приятных моментов, в наличии этого заведения есть немало минусов. Гарем — вечный источник смуты, а найти себе бабу на ночь я могу и так. Это сейчас — наименьшая из моих проблем.

Наконец-то я поживу по-человечески. Мой новый дворец по размеру похож на рублевский коттедж, тысячи под три квадратов. Тут, конечно, победнее, и нет столько золота и лепнины, но зато вход охраняют статуи с бычьими головами, а фасад отделан алебастровыми плитами, украшенными резными фигурами. Энгоми — город на пересечении нескольких культур. На стенах дворца изображены и египетские сфинксы, и критские осьминоги, и хеттские львы. Полы выстелены каменными плитами, а вода подается из колодца, пробитого в скале на сотню локтей вглубь

Мегарон моего нового дворца оказался даже больше и роскошнее, чем в Трое. Здешний тронный зал площадью под двести пятьдесят квадратов. Потолок его держат колонны, высеченные из камня и украшенные резьбой. Их довольно много, и они напоминают мне лес. Поверху колонн лежат почерневшие балки из кедра и местного кипариса. Они не повелись ничуть, а ведь дворцу этому лет триста точно. Стены его покрыты штукатуркой, расписанной кораблями, дельфинами, львами и сфинксами.

Как водится в это время, мой дворец — это еще и склад готовой продукции, и архив, и храм. Святилище Бога-кузнеца и Владычицы находятся неподалеку от мегарона. И мне по должности положено проводить там службы.

Трон — деревянный, выложенный медными пластинами, покрытыми тончайшей чеканкой. Выглядит все это довольно нарядно и мило. Предыдущий царь не позволил оторвать их. Спасибо ему за это. Правда, ни жаровен, ни ламп, ни стеклянных сосудов я здесь не увидел. Растащили, наверное. Зато в кладовых нашелся череп слона. На кой-черт он тут валяется, я так и не понял. Наверное, подарили когда-то, а выбросить было жалко.

Акамант, старший из уцелевших вельмож покойного царя, стоял передо мной, склонив голову и сложив руки на животе. Когда-то он был жизнерадостным толстяком, пышущим энергией, но невзгоды последних месяцев высушили его, поселив в глазах вместо задора глухую тоску. Он потерял немало родни и друзей во время осады и штурма. Да и сам уцелел случайно, упав в ноги вожаку самой большой банды, осаждавшей Энгоми. Тем не менее, несмотря на перенесенные невзгоды, он досконально знал все городское хозяйство, знал каждый рудник, его выработку и расходы на добычу. Да и вообще, мужиком оказался неглупым и полезным. Алассия до разгрома «живущими на кораблях» была царством не просто зажиточным, а процветающим. В моих кладовых и сейчас лежит несколько тонн меди в слитках. Их просто не смогли утащить.

— Господин желает услышать отчет? — произнес Акамант.

— Господин желает вернуть жизнь этой земле, — произнес я. — И только потом отчет. Что нужно, чтобы снова начать обрабатывать землю и открыть шахты?

— Зерно, — скупо улыбнулся тот. — Если будет зерно, люди придут.

— Хорошо, — кивнул я. — Я жду караван из Египта. Часть выделю вам, остальное пойдет на войско. Мне нужно кормить своих людей.

— Хорошо, — склонился Акамант. — Если господин обеспечит покой этой земле, то крестьяне соберут пшеницу и ячмень, который посеяли осенью. Если же господин даст зерна на семя, то мы распашем пустующие земли. Много их сейчас.

— Дам ячменя и пшеницы, — ответил я. — Вы ведь раньше сами снабжали себя зерном?

— Да, господин, — кивнул писец. — У нас хорошо родит земля. Мы даже вывозили зерно в Угарит и Тир. А когда при царе Мернептахе в Египте случился великий голод, то мы помогли его величеству. Ячмень и полба в наших долинах вызревают хорошо.

— С рыбой что?

— Тунца бьем, — кивнул писец. — Его много тут. А на остром мысе, который напротив ханаанского берега, его еще больше. Весной и осенью море там просто кишит рыбой, господин.

— Угу, — понимающе кивнул я. — Научим вас рыбу ловить.

— Да? — глупо посмотрел на меня писец. — Мы вроде бы ее тут испокон веков ловим. Но как прикажет господин.

— Есть ли здесь глубокая котловина, которую можно наполнить водой из перекрытой реки? — спросил я его.

— Есть неподалеку, — ответил тот подумав. — Десять стадий от города. А зачем нужно перекрывать реку, господин?

— Мельницу хочу построить, — мечтательно посмотрел я на потолок. — Веди-ка сюда всех мастеров-каменщиков, плотников и медников. Буду вам задачу ставить. Я ведь уйду скоро. Нужно до осени очистить Кипр от разбойников.

— Неужто весь остров целиком под свою руку хочет забрать царственный? — неверяще посмотрел на меня Акамант. — Небывалое это дело. Я слышал, что господин подчинил себе Угарит, Милаванду, Трою и множество островов, но пока у меня это в голове не укладывается.

— Аххияву еще забыл, — кивнул я. — А так да, весь остров заберу. Найди пока всех толковых людей, кто раньше царю служил. Как только разбойников отсюда прогоним, нужно будет канцелярию организовать. Надоел бардак.

— А куда же все разбойники уйдут? — задумался вдруг Акамант. — В Амурру разве что? Но там и так тесно. Целыми родами туда плывут, с бабами и детьми. На севере вашей царственности земли с Угаритом, а на юге — его величества Рамзеса. У него в Библе гарнизон стоит. Бродягам и деться теперь некуда. Пришельцев на побережье столько, что ногу не поставить, на кого-нибудь обязательно наступишь.

— Откуда ты это знаешь? — спросил я его.

— Так государь мой покойный часто с царем Амурру сносился, — непонимающе посмотрел тот на меня. — Соседи же.

— А ты сам это видел? — впился я в него взглядом. — Бывал там?

— Бывал, и не раз, — кивнул тот. — И царя того хорошо знаю. Меня государь покойный частенько туда посылал. У нас ведь торговля богатая с теми землями была. Они награбленное к нам везли, а мы к ним медь и зерно, когда излишек случался. Что нужно сделать, господин?

— Нужно раз и навсегда избавиться от той швали, что мешает нам торговать, — сказал я. — Готовься, Акамант. Поплывешь в Амурру. Нужно пустить один слух…

Место было идеальным. Вытянутая в длину каменистая котловина напоминала по форме гитару. Дно ее заросло жесткой травой и кустарником, и она подходила для устройства водохранилища просто отлично. Несколько участков берега укрепят подпорными стенами и утрамбованной землей, а потом сложат плотину, на которой я и поставлю мельницу. А впоследствии — целый каскад мельниц. Мне нужно дробить руду. Мне нужно молоть зерно, чтобы кормить большой город. Мне нужно поднимать тяжелый молот, чтобы ковать металл. Вода с этим справится куда лучше, чем человек.

Два десятка каменщиков, писцов и старост деревень смотрели на меня с тупым недоумением и страхом. Я был непонятен для них, и мысли мои непонятны тоже. Но, слава богам, тут еще нет демократии, и поэтому я не стану им ничего объяснять. Просто прикажу и поставлю срок. Я не обязан никого уговаривать. Я ведь сын Поседао, а точнее, сын Посейдона. Это имя еще незнакомо здесь, но оно нравится мне куда больше, и именно его я упорно ввожу в оборот. Когда откроется храм на Сифносе, он будет посвящен именно ему. Тут столько диалектов, что все равно никто ничего не поймет. Даже речь греков дорийцев отличается от языка Аркадии и Пилоса весьма сильно. Что уж говорить, о критянах, карийцах и киприотах, которые лопочут на своем, мало кому понятном наречии.

— Итак, почтенные! — произнес я. — Вам предстоит укротить реку и слегка переместить ее русло. Для начала вы построите плотину. Отсюда и дотуда. А потом вторую, немного подальше…

Год 2 от основания храма. Месяц пятый, Гермаос, богу, покровителю скота и торговцев посвященный. Кипр.

Огромная долина, где в далеком будущем построят столицу острова, защищена от облаков двумя горными хребтами. Это место и в мое время было на редкость засушливым, а теперь — так уж и вовсе. Дожди здесь бывают только зимой, и лишь небольшая речушка Педиеос, сбегающая с отрогов гор, питает эту землю до самого Энгоми. Не будь ее, здесь росла бы, наверное, только верблюжья колючка и неубиваемая белая акация.

До Кирении, столицы севера Кипра, отсюда внушительных сто стадий. Немалое расстояние для острова. Целый день топать по равнинам и горным тропам. Это такая же невеликая крепостца, которая не вызывает ни у кого ни малейших опасений. Тут неплохая земля, речушка и луга, где пасутся несметные стада коз и овец. Здешние ахейцы, что обосновались на Кипре поколение назад, ловят рыбу, давят масло и растят зерно. И это именно они продают медь Тамассоса, потому что у того гавани нет, а здесь как раз есть, и довольно неплохая. Впрочем, Кирения — городок крошечный. Тут едва ли наберется пятьсот душ, если считать всех, кто сбежался сюда из окрестностей.

— Делаем как всегда или другие указания будут? — вопросительно посмотрел на меня Абарис. — Басилея на ножи, а с городом как поступим?

— Если сдадутся, не тронем, — ответил я. — Если будут сопротивляться, отдай воинам. Тут мастеров нет. Эта деревня мне без надобности.

— Это хорошо, — оскалился Абарис. — А то парни злятся, кровь у многих играет. Критяне и парни с островов уже на стену лезут. У них оболов нет, а бабу хочется.

— Сдаются, — сунул голову в шатер командир лучников Хуварани. — Людишки с ветками из ворот вышли. Да еще бы не вышли. Нас ведь куда больше.

— Тьфу ты! — сплюнул Абарис. — Парни расстроятся.

Я вот тоже расстроился. Мне придется пощадить здешнего басилея, иначе я полнейшим негодяем буду выглядеть. Ладно, придет мое время. Пусть дают клятву, и пойдем на юг. Вся медь острова именно там. Задерживаться в этой дыре нет ни малейшего смысла.

Тамассос расположен в предгорьях, на северных склонах Троодоса. От Кирении до него два дня пути. Смысл его существования — медь, медь и ничего, кроме меди. Убери ее, и это место превратится в пыльную деревушку, каких мы встретили много. Мы ведь пошли вдоль реки, а они все до одной сидят на ее берегах. Хребет Троодос переполнен великолепной медью, и она то и дело лезет на поверхность темной зеленью малахита. В окрестностях Тамассоса этого добра столько, что местные даже шахты не закладывают. Просто копают огромные ямы, поднимая наверх в корзинах куски породы. Ямы эти прямо за городом, который представляет из себя… Да он из себя вообще ничего не представляет. Просто горная деревушка, четыреста шагов наискосок, обнесенная трехметровой каменной стеной. У Тамассоса нет выхода к морю, и это все решило. Богатейшее месторождение под боком, а сам город — дыра дырой. Только храмы здесь необычные, никогда таких не видел. Круглое здание с куполом из кирпича, без единого окна, отчего внутри стоит затхлый смрад от копоти жертвенника. Здесь почитают Владычицу. Ту самую, которая со змеями, и которая потом превратится в прекрасную Афродиту Пенорожденную. Больше в Тамассосе ничего интересного нет.

Кипр — тот еще проходной двор. Тут и более поздние времена десять царств было, и все размером с плащ козопаса, а сейчас так и вовсе в каждой деревне по басилею. В Тамассосе тоже сидит какой-то товарищ, называющий себя царем. В смысле, сидел… Мы управились до вечера, сократив поголовье здешних правителей ровно на одну единицу. Мелочь, а приятно.

— Господин! — местная аристократия не впечатляла.

Не полные босяки, конечно, но до благосостояния богатеев Энгоми им очень и очень далеко. Бедно тут. И из-за войны, и из-за неудачного расположения города. Южный Китион, где плотно окопались ушлые сидонцы, намного богаче. Они вовсю дырявят шахтами тамошние горы, пережигают сосну на уголь и везут медь в Пер-Рамзес, Танис и Пер-Амон, до которого дня четыре пути.

— Кто главный из старейшин Тамассоса? — спросил я кучку поглядывающих на меня исподлобья мужичков, исконных киприотов. У них и язык свой, совершенно не похожий на ахейский, и даже собственная письменность имеется.

— Я, господин, — шагнул вперед худощавый мужик, пегий от седины. — Куруни меня зовут. Я первый из старейшин Тамассоса.

— Ты назначаешься наместником города и прилегающих к нему земель, Куруни, — ответил я. — Люди, что рядом с тобой, составят городской совет. Вы будете отвечать за жизнь своего города. Если нет возражений, то мы обговорим размер дани и оплату за добытую сверх нее медь. Ваши дома не тронут. Ваше достояние не тронут. Ваши жены и дочери будут в безопасности.

— Чем обязаны такой щедрости, господин? — исподлобья посмотрел на меня Куруни. — Мы тут давно в чудеса не верим. Уж простите за дерзость.

— Клятву верности с вас потребую, — развел я руками. — Если нарушите ее, получите все, чего так боитесь. Город разграбим, женщин продадим в рабство, а мужчин заставим трудиться в медных ямах за кусок черствой лепешки.

— Хорошо, дадим мы эту клятву, — хмуро ответил Куруни. — Но тогда и вы город от других царей защищайте. Клятва — она как меч, с двух сторон должна быть острая.

— Договорились, — кивнул я. — Пожалуйте на пир, почтенные…

До чего же я не люблю раннее утро после взятия очередного города. Башка трещит от неумеренного употребления вина, а в местном храме воняет, как в давно нечищенном хлеву. Смесь застарелого смрада, горелых потрохов и дыма жертвенника, помноженные на полное отсутствие вентиляции и тяжелое похмелье, едва меня не добили. Но сделать ничего нельзя. Я должен умилостивить Владычицу и принести ей дары. Я ведь теперь, как-никак, законный царь Тамассоса, а значит, божественное покровительство мне необходимо. После моего же фокуса со змеями в здешнюю Протоафродиту уверовали еще больше. В то, что это именно богиня наслала змей на город, верили теперь даже те, кто этих самых змей собирал. Я сначала не поверил, но нет, все так и есть. Воины взахлеб рассказывают горожанам, как Владычица помогла им взять Энгоми, а те слушают, неприлично раскрыв рты. Такой вот вывих религиозно-магического сознания, когда даже простейшие логические построения ломаются под гнетом веры в божественное. У меня в больной голове все это не укладывается, а для них это абсолютная норма. Удивительно!

— Ну что, богиня, будем дружить? — устало произнес я и перерезал горло истошно блеющему барану. Кровь брызнула на камень пола, который был уже черным от жертв, что приносили здесь несколько последних столетий. Понятно теперь, почему воняет так гадостно. Я вырезал бедро и бросил в жертвенник, где уже вовсю полыхало пламя.

— Нет, ну полная антисанитария, — бурчал я, морщась от вони горелого мяса. — Почему у всех нормальных людей жертвенник на улице стоит, а? Надо с этим что-то делать…

Уродливая фигуристая бабенка в длинном платье с открытой грудью — это и есть богиня, которую на Кипре называют Ванасса, Владычица. Прямо как микенскую царицу. Древнейшее божество, Великая Мать, которой поклоняются почти везде. Только эта вот вобрала в себя черты египетской богини Хатхор, ханаанской Астарты и критской «Богини со змеями». Она — символ возрождения природы весной, дарующая счастливое материнство женщинам и плодородие полям. Немыслимо пренебречь ее милостью, особенно после того, как она пожаловала мне Энгоми. А ведь я даже не стану с этим спорить. Лучше считаться любимчиком богов, чем удачливым царьком, каких много.

Кстати, бог Энгоми — рогатый, и это сильно облегчит мне дальнейшую работу. С этой безумной мешаниной, состоящей из сонма бессмертных сущностей, срочно нужно что-то делать. А вот что? Тут ведь в каждой деревне свой божок. Эвокацию сделать, как римляне? Вариант! Продуманные квириты «приглашали» к себе всех богов, унося их статуи из побежденных городов. А потом они заявляли, что боги теперь живут у них, и на новом месте им гораздо лучше. Этот способ вполне рабочий. Он быстрый и понятный, но приведет к чудовищной путанице. Слишком уж этих богов много, и тут не Италия, где все рядом. Еще один способ — заявить, что старые боги проиграли и были убиты богом-победителем. Это тоже вполне возможно. Третий — слияние разных божеств в единые сущности, как водилось у греков. Надо кого-то на эту работу поставить. Кого бы? Царевича Гелена назначим. Брат Кассандры сидит на Сифносе и истребляет мелкий рогатый скот, пытаясь по его ливеру предсказать будущее. Решено! Его к делу приставлю. Нечего переводить впустую дефицитное зерно. У нас тут голод вокруг, на минуточку. Пусть головой работает. Она у него вполне светлая, тут они с сестрой похожи.

— Ладно, дамочка, — сказал я, любуясь обугленной ляжкой, дымящейся в жертвеннике. — Будем считать, что мы теперь с тобой друзья. Мутит уже от твоей благодати. Пойду-ка я отсюда на свежий воздух. Меня там люди ждут.

Я вышел из храма, победно подняв руку вверх, и крикнул.

— Владычица благосклонно приняла жертву! Она дарит нам свою милость!

Толпа, окружившая храм, радостно заорала. Покровительство Ванассы — это же о-го-го! Это почти гарантированная победа. И все бы хорошо, да только товарищ, вырвавшийся из толпы и несущийся ко мне с кинжалом, зажатым в кулаке, внушает немалое опасение. Его рука поднимается, словно в замедленной съемке, а радостная улыбка расползается в жутковатый оскал. А ведь я догадываюсь, зачем ему кинжал, но сделать ничего не успеваю. Уж очень все быстро происходит. Носить доспех на утренних богослужениях тут не принято. Наверное, зря, хотя было бы невредно. Филипп Македонский и текущий фараон Рамзес III не дадут соврать. Их обоих зарезали.

— Интересно, от кого именно прилетело? — успел подумать я, отстранено любуясь кончиком приближающегося ко мне кинжала.